Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 133 (всего у книги 178 страниц)

– Ясно. – Борис пружинисто поднялся и юркнул в камыши.

«Отпустили одного? – мучительно соображал он. – Не похоже на бандеровцев. А если это ловушка, то я недооцениваю их способности. Во всяком случае, нужно быть готовым к самому худшему».

Пароль сработал. Но как только Боярчук переступил порог дома и шагнул в темные сени, его тотчас сбили с ног и скрутили руки. На улице послышался топот сапог и лай овчарки. Донеслась отрывистая и по-военному четкая команда: «Оцепить хутор! Собаку на след!»

Боярчука подняли с земляного пола и втащили в горницу. За столом, на кровати, на лавке вдоль стен сидело около десятка человек в форме войск МВД. Кривоногий сержант, тащивший Боярчука, путая русские и украинские слова, доложил седоватому небритому капитану:

– Спымали, товарищ капитан! Вин нам все расскажет, як надавим.

И, повернувшись к Боярчуку, ткнул ему кулаком в подбородок:

– А ну, ты, баньдитська морда, сказывай, хто такий?

Капитан демонстративно вытащил из кобуры пистолет, положил перед собой, прихлопнув ладонью, словно желая подчеркнуть, что он не случайно достал оружие и шутки с собой шутить не позволит.

– Фамилия? Из какой банды? Кто главарь? Численность? Быстро! – шепелявя заговорил он.

Борис молчал. Под потолком, нещадно чадя, горела керосиновая лампа. Желтый мечущийся свет ее выхватывал из темноты углов враждебные затаенные лица.

«Кто эти люди? Форма и оружие – советские. Обращение? А как они должны обращаться с бандитами, убийцами?» – Борис отвел взгляд в сторону и тут увидел, что сержант обут в короткие немецкие сапоги. Он разом все понял и, распрямившись, почти весело выпалил:

– Зря стараетесь, я ничего не скажу.

– Скажешь! – Капитан выскочил из-за стола. – Позвать хозяина!

Из сеней, согнувшись, вошел плюгавенький мужичишка с испуганными глазами.

– Слухаю, пан офицер.

– Кто этот человек? Откуда и зачем пришел к тебе?

– Этот? – Хозяин был в неподдельном замешательстве.

– Этот, этот. – Капитан за рукав широкой рубахи подтянул мужика к Боярчуку. – Гляди лучше!

– Чего мне глядеть. Оттуда вин, з лесу.

– Все! Крышка тебе! Опознал тебя хозяин. – Капитан вплотную приблизился к Боярчуку.

Разведчик не мог не среагировать. Мгновенно он ударил коленом капитана в пах и плечом оттолкнул его под ноги сержанту. Короткий удар ногой в живот хозяину – и в два прыжка у дверей. Со всего маху Борис высадил их вместе с гнилым косяком и оказался на улице…

Во дворе сидел Кудлатый в окружении других бандеровцев. На лицах их не было ни радости, ни недовольства.

Примерно через полчаса за огородами пристрелили хозяина дома. Бедолага и в самом деле поверил «чекистам» и распустил язык.

* * *

Сидор пригласил к себе Боярчука только на четвертый день. Схрон сотника был завешен коврами, полы – из строганых досок. За шелковой, хоть и грязной занавеской – кровать, застеленная добротными овчинными полушубками.

Вместе с Сидором за столом восседали Прыщ и Капелюх. Он только один и спасся после тяжелого боя на мельнице. Восемь его боевкарей были убиты, четверых тяжелораненых увезли в госпиталь чекисты. Как удалось спастись начальнику разведки, осталось для всех загадкой. Но с приходом тайны ушло безраздельное доверие к нему. Капелюх и сам понимал, что дни его могут быть сочтены.

– Ну, что скажешь нам, товарищ старший лейтенант Боярчук? – не скрывая ехидной ухмылки, спросил Прыщ.

Сидор с Капелюхом переглянулись, явно одобряя начало заранее отрепетированного допроса.

А что бы вы хотели услышать? – пожал плечами Борис. – Наверняка уже все про меня узнали.

– Ишь ты, – хмыкнул сотник.

– А зачем тогда держать при себе столько помощников? – Борис старался говорить спокойно, но голос его подрагивал.

– Угадал, – продолжал Прыщ. – Мы знаем про тебя больше, чем ты думаешь.

– Тем легче разговаривать будет.

Борис огляделся, ища, куда бы присесть. Капелюх придвинул ему облезлый табурет. Боярчук поставил его посреди комнаты и присел на краешек.

– Убеди нас, что мы можем довериться тебе.

– В этом нет никакой необходимости. Я не останусь с вами.

Слова Бориса словно парализовали Прыща. Такого ответа бандиты не ожидали. Сидор вышел из-за стола и встал перед Боярчуком, положив руки на кобуру пистолета, висевшего у него, как у немцев, на животе.

– Видал наглецов, но чтобы так…

– Вы же хотели разговора начистоту или я не понял?

– И чем же мы тебе не понравились? – очнулся наконец Прыщ. – Может, ты думаешь, что мы тебя так просто и отпустим?

– Погоди, – Сидор не хотел размениваться на мелочи. – Я хочу знать все, что он думает.

– А и знать здесь нечего, – приободрился Борис. – Вас скоро прихлопнут, а мне еще пожить охота.

– Хочешь отсидеться?

– Дурак, – не выдержал Капелюх. – По твоей статье сроков давности не положено. Знаешь, сколько за плен дают?

– Там срок, а здесь стенка, – весомо сказал Боярчук. – Вы ведь меня зовете не за хлебом ходить.

– Да он издевается над нами, – заверещал Прыщ. – Чего с ним цацкаться, на березу сволочь! Застрелить!

Но Сидор был умнее своих помощников. Его интересовало другое.

– Допустим, – спокойно проговорил он, – что по своей политической незрелости ты не веришь в нашу идею, а потому и дрожишь за свою шкуру. Но как боевой офицер ты не мог не оценить нашей мощи.

– В том-то и дело, что мог, – вымученно вздохнул Борис. – За последние недели вы потеряли добрую половину людей, – начал он загибать пальцы на руке: – Провалены явки связников. Выселены наиболее верные хуторяне. Все дороги под контролем солдат. Кончается продовольствие.

– Зато у нас много оружия и боеприпасов, – прервал его Капелюх. – Мы можем биться с Советами хоть десять лет.

Борис не удостоил его ответом. Он говорил теперь только для Сидора.

– То, что вам сходило с рук в прошлом году, не сойдет в этом. Война окончена и новой не предвидится, это я знаю точно. Теперь против ваших лесных братьев повернут не один-единственный батальон МВД, а дивизии. На мельнице нас накрыли артиллерией. А ведь раньше ее не было у чекистов.

– В лес они еще долго не сунутся.

– Но и вам не дадут высунуться.

– Как хочешь, сотник, – демонстративно бесцеремонно перебил Сидора Прыщ, – но я бы его вздернул.

– Успеем, – Сидор снова уселся за стол. – Что еще тебя настораживает, говори смело. Пока что я не нахожу причин для паники.

– Вы надеетесь, что солдаты не пойдут в лес. А им и не нужно будет этого делать.

– Интересно?!

– Сегодня над поляной дважды пролетал самолет-разведчик. Поляна слишком обжита, чтобы не обратить на нее внимания. И если место засечено летчиком…

– То?

– Прилетят два-три бомбардировщика… и на этом все кончится.

– А вот это уже кое-что серьезное. – Сидор многозначительно оглядел своих помощников. – И что бы сделал боевой офицер, попади его рота в такую ситуацию?

– Для начала сменил бы место дислокации.

– Оставить постой?

– И немедленно.

– Он провокатор, – вскинулся Прыщ. – Вы что, не видите, что он подослан чекистами.

Видимо, для психологического давления истерические выкрики Прыща были запланированы заранее, но неожиданно разговор принял более серьезный оборот, нежели ожидали бандеровцы.

Доводы Боярчука были здравы. Когда-то Гроза предлагал сделать несколько крупных баз и постоянно кочевать между ними. Но тогда это казалось излишней осторожностью, тогда они еще надеялись на поддержку населения.

Впрочем, кто они? Сидор еще в войну понял, что народ не приемлет насилия, какими бы благими целями оно ни прикрывалось. Теперь же, когда смерть и насилие стали основными средствами борьбы националистов, нужно было ждать возмездия от народа. Обстоятельства сильно изменились. Не пора ли было менять и тактику борьбы? Возможно. А пока… Пока как можно больше крови и смерти! Чтобы у людей волосы дыбом вставали от ужаса и страха. Чтобы на века запомнили они Сидора. Устроить грандиозное побоище, а там… Но заграница без золота не примет. Поэтому нужно брать почтовый поезд. А это – возможная стычка с регулярными войсками. Вот тут-то и может помочь Бярчук.

Но и без оглядки принимать решения было не в привычке Сидора. И он без обиняков прервал разговор:

– Ладно, Боярчук, ступай пока к себе в схрон. Не хочешь погибать за великую идею, живи как собака. Насильно мы к себе никого не тянем. Но, уж извини, придется тебе некоторое время погостить у нас.

– А я бы все-таки спытал офицерика на жаровне, – сказал Прыщ, когда Боярчук вышел.

– Если тебя голой задницей на сковороду посадить, ты тоже признаешься в чем угодно, – отмахнулся от него Сидор и позвал адъютанта.

– Водки нам!

А Капелюху серьезно выговорил:

– С поляны убрать все кострища. Боевиков в погреба. Увижу, кто днем болтается… Сам знаешь. И сегодня же пошли хлопцев в Гудынский лес. Пусть сыщут место под новую базу.

– Уйти никогда не поздно, – удивился Прыщ. – А что будем делать с Боярчуком?

– С трезвой головой поможет нам разработать план захвата почтового поезда. Потом уберем.

– У него отец машинистом на железке.

– Вот видишь, – призадумался Сидор. – Это крючок! А под конец – всю семью в колодец.

– Во, цэ гарно!

Прыщ полез было чокаться к Сидору, но тот, разливая принесенную Сирко водку, грубо оттолкнул его и сипло запел:

 
Лента за лентою на бой давай!
В бою за Украину, повстанцы, не видступай…
 

Капелюх подхватил, но задохнулся на полуслове и закашлялся.

– О, видать, недолго ты протянешь, – закачал головой Прыщ.

– Бог даст, выдюжим, – синея лицом, прохрипел Капелюх.

– Старайся, сынку, старайся! – хохотнул Сидор.

И было не понятно, поддерживает он своего начальника контрразведки или имеет о Капелюхе свое собственное мнение.

* * *

Полковник Груздев сам приехал в райотдел к Ченцову. Гибель капитана Цыганкова тяжелым камнем лежала на душе обоих. Полковник уже получил нахлобучку из Москвы, но чувство собственной вины было несноснее. Видя, что то же самое испытывает и Ченцов, Груздев, как мог, щадил подполковника.

– Похоронили в общей могиле?

– Нет. Его тело забрала Кристина Пилипчук и предала земле на сельском кладбище.

– Что за женщина?

– Очень сложной судьбы. Цыганков квартировал у нее. Кажется, они были неравнодушны друг к другу.

– Кажется или были?

Ченцов рассказал все, что знал о Кристине, о ее звонке в райотдел.

– И все-таки нужно еще раз тщательно проверить все сведения о ней. Поговорить с глазу на глаз. Если не будет уверенности в ее искренности, если будет хоть какая-то доля сомнения… – Полковник не договорил.

– Я вас понял, Павел Егорович. Займусь этим сам. Хотя верю, что Григорий не мог ошибиться в Пилипчук.

– Оно так. Да береженого бог бережет.

Пили остывший чай. Груздев, не перебивая, слушал Василия Васильевича, изредка поглядывая в открытое окно кабинета, из которого густо лились запахи цветущей черемухи.

– Хорошо-то как у тебя, – наконец не выдержал он и пересел на подоконник. – Совсем забыл, как черемуха пьянит, а ведь в молодости… Да ты рассказывай, рассказывай. Это я так, старею, что ли.

Из деликатности Ченцов тоже встал и подошел поближе к полковнику.

– А я вот и не заметил, когда она распустилась.

– Вижу, устал ты. Но отдыха пока дать не имею права. А как супруга? Лучше?

– Боюсь, что лучше уже не будет.

Груздев враз нахмурился и закрыл окно.

– Пойми меня правильно, Василий Васильевич, помочь тебе сейчас не могу. Кончишь с Сидором, в тот же день даю неделю отпуска…

– Ловлю на слове, товарищ полковник, – вымученно улыбнулся Ченцов.

– Ну, брат! Когда это я от своих слов отказывался?

Снова перешли за стол. Василий Васильевич разложил на нем небольшую самодельную карту.

– Бесценный подарок дьякона Митрофана Гнатюка, – пояснил он. – Не очень веря тем, кому прислуживал, дьякон самостоятельно прибирал к рукам все тайники бандеровцев. В случае их разгрома надеялся использовать в антисоветском подполье. На карте тайники оружия, взрывчатки, продовольственные НЗ, явки и пароли связников.

– А базы? – нетерпеливо спросил Груздев.

– Места расположения банды дьякону неизвестны. Все встречи Сидора с Гнатюком проходили в лесничестве.

– А со слов бандеровцев? Неужто не интересовался?

– Примерно в двадцати километрах на северо-запад от Здолбицы.

– Там овраги и непроходимые дебри. Летчики тоже называют этот район. Предлагают бомбардировку. Но чего? Лесного массива?

– С помощью авиации придется повременить. – Ченцов поверх дьяконовой расстелил масштабную карту района. Указал полковнику на красные линии. – Батальон МВД по дорогам блокировал массив. Но еще много незакрытых дыр, через которые можно просочиться в другие леса.

– Вряд ли они решатся покинуть основную базу. И банду дробить не будут. Действовать самостоятельно у них способен только костяк. – Груздев облокотился на стол. Его большая лысая голова нависла над почти одноцветно-зеленой картой.

– На днях в область прибывает новый полк. Два батальона я передам тебе. Запрешь Сидора в его вонючих ямах. Долго он не продержится.

– Но и без боя не сдастся. Для большей безопасности может попытаться прорываться через какой-нибудь населенный пункт. Чтобы связать нашу огневую мощь.

– Не исключаю. В любом случае нельзя упустить главаря. Пока Сидор остается на свободе, население не поверит в уничтожение банды.

– Кое-что мы пытаемся предпринять. У Митрофана Гнатюка изъят список неблагонадежных связных, тех, в ком он начал сомневаться в последнее время в связи с изменениями условий жизни на селе. Костерной и Прохоров предлагают воспользоваться списком. Они выделили в нем крестьянина из Глинска Игната Попятных. Собрали о нем сведения. Чаще всего к Попятному наведывается группа некоего Кудлатого. По нашим данным, Кудлатый – кличка Севастьяна Мироновича Звонарева, бывшего тракториста колхоза «Привольный» на Киевщине. Во время голода в тридцать третьем году он на колхозном току насыпал зерна в голенища сапог, но был разоблачен милиционером, который по запаху вареной полбы установил злоумышленника. Во время обыска и ареста жена Звонарева ударила ухватом милиционера по голове… Так сказать, при исполнении служебных обязанностей…

– Зачем эти ничкемные подробности? – недовольно проворчал Груздев, но больше, видно, для порядка, по необходимости. – Говори главное.

– В группе Кудлатого находится ястребок Петр Ходанич. Будем пытаться через него установить связь с Боярчуком.

– Все-таки надеешься на парня?

– Надеюсь, но уж слишком мало времени на все отпущено.

– А я бы попытался все же разговорить эту вашу фельдшерицу, как ее?

– Сокольчук?

– Чему ты удивляешься? Почему-то она прятала Боярчука.

– Я хотел ее арестовать.

– Тебе, конечно, виднее. Но я бы… – Груздев пощелкал пальцами в воздухе, – не отступился от нее.

– Попробую еще раз, – неохотно согласился Ченцов.

– И вот меня что беспокоит: семья Боярчука. – Груздев сам налил себе еще чаю, но, глотнув совсем остывший напиток, отодвинул стакан.

– Приказать подогреть? – виновато спросил Ченцов, трогая холодный чайник.

– Спасибо, мне пора ехать в управление. Так что же семья?

– Бандеровцы уже наведывались в дом Боярчука. Взяли его фотографию, письма. Предупредили, что от молчания стариков будет зависеть жизнь сына.

– Проверяют?

– Теперь уже проверили. А поверили, нет ли, пока вопрос.

– Не слишком ли опрометчиво мы рискуем жизнью Боярчука?

– Мы не предполагали, что обстоятельства так сложатся.

– Не предполагали? – все-таки сорвался полковник. – А за что вам тогда зарплату платят? Должны предполагать!

– Виноват, товарищ полковник! – Ченцов вытянулся в струнку.

Но Груздев только махнул рукой:

– Проводи меня.

В машине на заднем сиденье лежал огромный букет белоснежной черемухи. Груздев долго делал вид, что не замечает подарка, но не удержался и, усаживаясь в машину, буркнул Ченцову:

– Когда успел?

– Профессиональная тайна, товарищ полковник! – не скрывая довольства произведенным эффектом, громко, чтобы слышали стоявшие на крыльце офицеры, ответил Ченцов.

Машина укатила, а подполковник пошел узнавать, кто крутился под окнами его кабинета во время разговора с начальником.

* * *

То ли блокада леса и указ об амнистии, призывающий сложить оружие и явиться с повинной к властям, то ли весна и начало посевной возымели свое действие. В понедельник Ченцов только вошел в отдел, как дежурный лейтенант Волощук доложил, что спозаранку к ним явились четыре оуновца при полной амуниции. Подполковник увидел за барьером, отгораживающим стол дежурного от посетителей, ручной пулемет Дегтярева и три автомата: два немецких, один ППШ. Рядом с ними – полдюжины гранат-лимонок и диски, полные патронов. Внутри у Ченцова походело. Мелькнула страшная мысль: «Они могли выбить весь отдел. Ведь сотрудников здесь – кот наплакал. Как же я раньше не додумался, что бандеровцы могут прийти сдаваться сюда, а не в гарнизон, где у них слишком большой долг перед солдатами».

– Где они?

– В камере.

– Кто распорядился закрыть?

– Капитан Смолин. Он их допрашивал поодиночке и стращал, – красноречивым жестом объяснил Волощук.

Это уже было не просто нарушение законности. Ченцов взбеленился.

– Немедленно ко мне поганца!

– Его нет в отделе, товарищ подполковник. – Лейтенант никогда не видел начальника райотдела в таком гневе.

– Разыскать сию же минуту! – Ченцов с трудом сдерживал себя. Болезненная бледность покрыла его лицо. Казалось, он вот-вот перейдет на крик.

– Я сейчас пошлю за ним мотоциклиста, – поспешно сказал Волошук.

Ченцов быстро прошел в свой кабинет. Через несколько минут по телефону попросил привести к нему задержанных. Всех вместе.

Они входили в кабинет осторожно, затравленно жались друг к другу. Лица серые, землистые. Грязные, заросшие. Даже возраст сразу не определишь. Наконец встали, чуть вытолкав вперед плечистого мужика в мятом суконном костюме. Из-под коричневого пиджака его виднелась застиранная офицерская гимнастерка без верхних пуговиц. Оторваны недавно, неровными пучками торчат нитки. Нижняя губа синяя, полумесяцем поддерживает верхнюю окровавленную.

«Выставили напоказ работу Смолина», – понял Ченцов.

– Садитесь, – предложил он.

– Постоимо. Щэ насыдымось, – несмело ответил избитый.

И вдруг они заговорили все разом.

– Шош воно получается! Клыкалы нас, обещали амнистию, а сами в каталажку сховалы!

– Та морды щэ й побылы!

– Выходить, Советам вирыты не можа?

– Больше не окрутытэ вашей пропагандаю. Стоить раз обдурыты!

Ченцов качнулся на стуле, но сдержался. Сказал сухо:

– Садитесь, граждане!

Бандеровцы зыркнули на старшого и примостились на краешки стульев. Ченцов не думал оправдываться перед ними. Нет! Он всю жизнь верой и правдой служил родной власти и безгранично был убежден в чистоте ее решений. То же, что не умещалось иногда в его понятие правоты, он относил к собственной политической незрелости, недостаточной образованности. Будто существуют правда высшая и правда сермяжная. И ради одной необходимо жертвовать другой. Но как представитель власти, Ченцов чтил закон. Знал, что амнистия – государственный акт, безоговорочно подлежащий исполнению, хотя душа его не могла так запросто простить сидящих перед ним людей. Слишком сильна была в нем боль за Цыганкова, за тех семнадцать парней, что навечно лежат теперь под краснозвездной пирамидой на городском кладбище, за многие поруганные и покалеченные судьбы, разрушенные семьи.

– Советская власть здесь ни при чем, – глухо проговорил подполковник. – То, что с вами произошло, – преступное недоразумение. Сотрудник, допустивший в отношении вас превышение власти, будет привлечен к строгой ответственности… А вас после оформления протоколов отпустят домой.

– Када? Лет через десять?

– Сегодня, – хлопнул по столу Ченцов.

Бандеровцы зашикали на возразившего. Не сводили глаз с телефонного аппарата в руках Василия Васильевича. Тот вызвал следователя Семкина, а когда тот показался в дверях, приказал:

– Прошу вас сегодня же оформить материалы по амнистированию на этих четырех граждан.

Бывшие бандеровцы повскакивали с мест, наперебой сыпали словами благодарности. Ченцов коротко попрощался с ними. Ватными, негнувшимися ногами доплелся до этажерки. Плеснул в стакан валерьянки.

– Приляжете, товарищ подполковник? Вы белый как стена. – Ченцов и не слышал, как в кабинет вошел Медведев.

– Ничего, сейчас все пройдет. Привезли попа?

– Так точно. Будете присутствовать на допросе?

– Буду. Только дай немного отдышаться.

Медведев вышел, а Ченцов прилег на диван и закрыл глаза.

Сон был коротким и отдыха не дал. Ему снилась больничная палата. Белые стены, белое постельное белье. Но еще белее было лицо у его жены Ульяны. Во всем ее облике сквозила отрешенность. Она не узнавала мужа. Ченцов суетился у постели, неловко пытался обнять Ульяну за плечи, но ему это никак не удавалось. Вдруг он почувствовал, что в его объятиях не жена, а снежинка, которая тает, тает…

– Это я, я, – звал он. – Куда ты, Ульяна? Я принес тебе апельсин.

– А я хочу наших яблок, – услышал он чужой далекий голос.

– Будут тебе и яблоки. Я все достану. – И вдруг вспомнил: – А нам с тобой новую квартиру дали!

– Я знаю, какая меня ждет новая домовина…

Ченцов хотел громко возразить и проснулся. Жутко болела голова. Часы показывали полдень., «А ведь я еще не завтракал», – вспомнил Василий Васильевич.

* * *

Обедать Ченцов пошел вместе с Медведевым в железнодорожную столовую. Столики были заняты. У раздаточного окошка тоже вытянулась очередь. Пахло кислой капустой и борщом. Звенели алюминиевые миски и ложки. Громко щелкали костяшки счет буфетчицы.

– Следующий, – кричали на раздаче. – Что? Пять кусков хлеба? Да вы рехнулись! По норме положено три. Следующий!

– Что-то народу сегодня многовато, – растерянно проговорил редко хаживающий по столовым Ченцов.

– Может, вернемся в отдел, – предложил Медведев. – У меня сало есть, хлеб. Чайку скипятим.

Но их уже заметили. Из дальнего угла им махал рукой демобилизованный солдат с заметным шрамом на лице.

– Здравия желаю, товарищ подполковник! – Мужчина звал их за свой столик, подставляя к нему свободные стулья. – Не узнаете меня? Сидорук я, из Копытлово. Вы у нас на сходе выступали.

– Здравствуйте, товарищ Сидорук.

– А я ведь к вам ехал, товарищ подполковник, – обрадованно заговорил знакомый. – Не поверите?

– Решились председательствовать? – улыбнулся Ченцов.

– Какое там! У меня и грамотешки-то всего три класса. Желаем мы с хлопцами обратиться в окрестные села – организовать сельский батальон добровольческий и вместе с вашими солдатами выступить против банды. Всем миром навалиться и порешить их. Такое дело.

– А к нам-то что ж, за разрешением?

– За оружием! Люди согласные. Земля ждет, крестьянству работать надо. И так, чтобы без оглядки.

– Верные ваши слова, товарищ Сидорук. – Ченцов с удовольствием пожал фронтовику натруженную руку. – Обязательно поможем вам. Приходите к четырем часам, я дам нужные распоряжения.

Нежданная встреча с Сидоруком вернула Василию Васильевичу хорошее настроение. Поэтому, наверное, хмурое и озабоченное лицо оперуполномоченного Семкина сразу привлекло его внимание. Ченцов знал молодого лейтенанта балагуром и весельчаком.

– Что случилось, товарищ лейтенант?

Вместо ответа Семкин протянул телеграмму. Подполковник прочитал: «Мать в больнице, тяжелая, приезжай. Соседка баба Паша». Мать лейтенанта всю страшную блокаду Ленинграда проработала на токарном станке в холодных корпусах Балтийского завода, хотя по профессии была библиотекарем. И без того слабая здоровьем, женщина с трудом пережила блокаду. Изможденная, она так и не смогла поправиться.

– Я понимаю, товарищ подполковник, – словно винясь, проговорил Семкин, – сейчас никак нельзя. Каждый человек на счету…

Ченцов вспомнил слова Груздева. Однако спросил:

– Четырех дней тебе хватит?

– Постараюсь, товарищ подполковник. – Семкин с трудом сглотнул подступивший к горлу ком.

– Тогда езжай, Боря. Поклонись от меня матери.

Медведев уже начал допрос попа копытловской церкви Авраама Григорьевича Единчука. Но похоже было, поп сам наседал на следователя.

– На каком основании вы доставили меня в карательное заведение? Чего держите взаперти невинную Душу?

– Я хочу, чтобы вы сознались в пособничестве бандитам, – спокойно убеждал его следователь. – Притом сознались добровольно. Как говорят вашим языком: очистили душу от греха.

– Ничего у вас не выйдет, – как на углях, вертелся поп на казенном табурете. – Архиерей уже узнал о моем незаконном заточении. Не сегодня-завтра он доложит вашему начальству, и вас взгреют за самоуправство. Супостаты!

– Жаль, гражданин Единчук, – подключился к допросу Ченцов. – Не хотите сами исповедоваться, исповедуем вас при помощи свидетелей.

По звонку следователя в кабинет доставили дьякона Митрофана Гнатюка. Дьякон заметно похудел и осунулся с лица. На копытловского попа не глядел, хотя тот сверлил его глазищами.

– Вы знакомы? – спросил Гнатюка Медведев.

– Да. Авраам Григорьевич, как и я, выполнял задания Сидора по сбору средств от прихожан для банды.

– Одумайся, грешник! – Попа бросило в пот. – В аду сгоришь, отступник! Свят, свят, спаси и помилуй меня, дева Мария! – И вдруг зарыдал навзрыд, запричитал – Гад, ползучий! Свиное рыло! Предатель!

Несколько минут ждали, пока святой отец успокоится. Медведев налил стакан воды, подал ему.

– Продолжим, – холодно сказал Ченцов. – Где и при каких обстоятельствах вы встречались?

– В основном в усадьбе лесника Пташека. Я и отец Авраам привозили туда на возах продовольствие. Там же встречались с Сидором. – Дьякон украдкой заглядывал в протокол.

– Не трудитесь, – не удержался от усмешки Медведев. – Я потом дам вам прочитать.

– Как часто вы привозили продукты?

– Аккуратно, раз в две недели.

– Единчук сам доставлял поклажу?

– Нет. Подводой правил его пономарь, который, сказывают, пропал неизвестно где. Может, утоп по пьяному делу.

– Это Авраам Григорьевич хотел, чтобы его пономарь исчез бесследно на некоторое время, – Медведев достал из-под стола черный хорошей кожи саквояж. – Сложил батюшка «приданое» в этот чемоданчик да и отправил верного человека по одному адресочку.

– Откуда он у вас? – Плечи служителя церкви безвольно обмякли.

– Из лесу, вестимо, – хохотнул Медведев.

Но Ченцов строгим взглядом пресек его веселье. Пододвинул к Единчуку лист бумаги и ручку.

– Дальше сами опишите или нам продолжать?

– Ваша взяла…

Два дня он письменно излагал свою историю: преступную деятельность против советской власти, связь с бандой и центром оуновцев за границей, указал адреса явок, пароли, назвал активных пособников бандеровцев в Копытлово. Ченцов тут же взял в прокуратуре ордера на арест указанных лиц.

* * *

Капитан Костерной со взводом солдат МВД на двух машинах въехали в Копытлово под вечер. Деревенское стадо уже пригнали, и недоенные коровы призывно мычали по дворам. За плетнями то и дело мелькали бабы с подойниками.

– Гляди, как мы успели, аккурат парного напьемся, – ни к кому не обращаясь, проговорил шофер грузовика.

– Сейчас визг подымут, не до молока будет, – ответил сидевший рядом с ним оперуполномоченный лейтенант Петров и высунулся из кабины, крикнул в кузов:

– К сельсовету?

Капитан Костерной всегда ездил в кузове, положив автомат на кабину грузовика.

– Давай прямо по улице, – показал он Петрову, – у последнего колодца – направо. Там сразу встанешь.

А сам подал знак второй машине свернуть налево.

Хотел разом оцепить село из конца в конец. Но не успели они свернуть у колодца в проулок, как к «студебеккеру» подбежал командир здешнего отряда самообороны Сидорук.

– Стойте! – замахал он руками. – Там бандиты.

– Сам видел? – Костерной спрыгнул на землю.

– Хлопцы мои побачили. Пятеро их. Пошли в хату до Микуленко.

Фамилия Микуленко стояла в списке подлежащих аресту первой. Костерной подозвал Петрова.

– Бери солдат и оцепляй дом, – приказал он лейтенанту. – Без команды не стрелять. Вторая машина отрежет им путь к лесу. А ты, – обратился он к Сидоруку, – собирай свой отряд и огородами веди его за озеро, на случай, если бандиты попытаются уйти камышами.

– Дюже тонко там, – засомневался Сидорук.

– Жить захочешь, пройдешь. Выполняй, командир, приказ.

Озеро за селом когда-то было огромным, но война разрушила плотины, вода ушла, а заболоченные берега густо заросли камышом и осокой. Трава высокой зеленой стеной подступала и к задам подворья Микуленко. Жил бандитский прихвостень зажиточно. Дом – крепость. Метровый цоколь из дикого тесаного камня, толстенные стены из пористого ракушечника. Чердак со слуховыми окнами на все четыре стороны. Вокруг дома – крепкие постройки из того же ракушечника, высокий каменный забор. Вдоль него незаметно и залегли солдаты Костерного.

– Микуленко! – Капитан кричал так, что, казалось, слышало все село. – Твой дом окружен. Предлагаю тебе и всем, кто в доме, сдаться.

Видимо, появление солдат было для бандеровцев полной неожиданностью. В доме долго молчали.

– Даю пять минут на размышление и начинаю штурм, – повторил Костерной.

Тоненько звякнуло стекло под крышей, и из дома гулко ударила автоматная очередь. И тут же вторая, третья.

– По окнам огонь! – приказал Петров.

Со всех сторон, не жалея патронов, солдаты полоснули по окнам и входной двери. Со звоном вылетели стекла, посыпалась штукатурка. В доме тоже что-то падало и билось.

– Прекратить огонь! – подал команду Костерной и еще раз предложил бандитам сдаться.

Жалобно завизжала входная дверь, и к сараю пробежали две женщины с детишками на руках. Дверь в доме снова захлопнулась.

– Не желают добром, – Костерной заскрежетал зубами. – Давай гранатами.

Снова ливень свинца обрушился на стены дома, и под его прикрытием человек пять солдат во главе с лейтенантом перепрыгнули через забор и стали забрасывать окна и дверь гранатами. Внутри дома вспыхнуло, забушевало пламя, столбом поднялось к чердаку и с грохотом сорвало крышу. В несколько минут огонь уничтожил здание.

– Бензин! – пояснил подошедший к капитану Петров. – Видимо, прятали в подвале запасы топлива. На нем и спалились.

– Хорошо хоть женщины с детьми уцелели, – покачал головой пожилой солдат. – Душегубцы!

– Куда ж им теперь? – спросил Петров.

– На кудыкины горы, – обозлился Костерной. – Пусть соберут все, что могут, а ты их доставишь в город на пересыльный пункт.

И, взяв четверых солдат, зашагал прочь, по другим адресам.

– Поняли? – спросил Петров пожилого солдата.

– Чего ж тут не понять, – пожал тот плечами.

– Ну, так выполняйте!

* * *

Посланная Сидором команда на новом месте за несколько дней вырыла пять схронов. Уже стали забирать стены бревнами, как пришло распоряжение свернуться и к вечеру всем прибыть на базу.

Боярчук работал вместе с Ходаничем и Жабой, тем самым подслеповатым парубком, который размещал Бориса в день его прибытия в банду. Несмотря на внешнюю рыхлость, Жаба обладал завидной физической силой. Неторопливо вгонял он лопату в жирную глину, поддевал изрядный кусок и размеренно выбрасывал его наверх.