Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 178 страниц)

Однажды, когда Наталья Михайловна готовилась к новому заданию и жила в Москве, ей позвонил дежурный по управлению погранвойск и сказал, что ее хочет видеть бывший сослуживец мужа. Через сорок минут в номер Натальи Михайловны вошел полковник Абросимов. Наталья Михайловна знала Николая Сергеевича – он прибыл на западную границу с Дальнего Востока за несколько месяцев до войны, вступил в должность начальника отряда.

Увидев Абросимова, Наталья Михайловна растерялась. Прихрамывая, Абросимов подошел к Наталье Михайловне, подал левую руку. На правой, висевшей неестественно прямо вдоль туловища, глянцевито чернела кожаная перчатка. Наталье Михайловне бросилась в глаза его бледность, по-видимому, полковник лишь недавно выписался из госпиталя.

По тому, как он посмотрел ей в глаза, как бережно усадил в кресло и сам опустился на стоявший рядом стул, она сразу поняла: случилось то, чего так боялась все это время, мысли о чем упорно гнала от себя. Поняла, и все внутри напряглось, закаменело. Она умоляюще смотрела Абросимову в глаза и ждала, что он скажет.

– Мужайтесь, Наталья Михайловна. Нет больше Степана Леонтьевича… Капитан Луцкий погиб в бою.

Наталья Михайловна сидела неподвижно.

– Когда, где? – тихо спросила она.

Полковник рассказал о тех тяжелых боях, которые вел личный состав отряда. Особенно стойко оборонялась комендатура во главе с капитаном Луцким. Все меньше оставалось бойцов в строю, кончились боеприпасы, а комендатура продолжала отбивать атаки наседавших фашистов. На рассвете Луцкий собрал всех бойцов и командиров, которые могли держать в руках оружие, атаковал гитлеровцев, занявших часть поселка и железнодорожную станцию. Застигнутый врасплох, враг понес большие потери. Пограничники тоже оставили на поле боя многих своих товарищей. В этом бою они потеряли и своего командира. Смертельно раненный в грудь, истекая кровью, он медленно опустился на перрон, уже освобожденный от гитлеровцев. Пограничники перенесли своего командира в сквер.

– Когда я подошел, – тихо продолжил Абросимов, – он был еще жив, попытался что-то сказать. Я нагнулся к нему. Боец, бинтовавший грудь, приподнял ему голову.

– Приказ выполнил… Наташе передайте… Позаботьтесь о сыне, – только и успел сказать он.

Похоронили капитана Луцкого в братской могиле, в сквере. А вечером вынуждены были оставить поселок и перейти на новый рубеж.

– На другой день ранило и меня. Долго провалялся в госпиталях… – Абросимов нахмурился. – Так что извините, дорогая Наталья Михайловна, не мог увидеть вас раньше…

– Спасибо вам, дорогой Николай Сергеевич, спасибо за все, – Наталья Михайловна припала к его груди и горько зарыдала.

После встречи с полковником Абросимовым она заболела и неделю не вставала с постели. Все время перед глазами стоял Степан. Она старалась припомнить его лицо, голос, походку. Вспоминала и себя – еще юную, в ситцевом платье…

Вот она, студентка педучилища, приехала к сестре, которая была замужем за командиром-артиллеристом. Вечером пошли на концерт в гарнизонный клуб. Муж сестры вдруг куда-то исчез, но перед началом концерта подошел с молодым командиром-пограничником, познакомил. Тот назвался Степаном. Потом сестра проговорилась, что ей давно нравился Степан, и поэтому она решила познакомить с ним Наташу. Степан проводил Наташу до дома, где сестра жила на квартире. Сели на скамейку и не заметили, как проговорили чуть ли не до утра… Потом Наташа стала часто приезжать к сестре. Она не скрывала, что скромный, даже застенчивый офицер-пограничник ей нравится. Он был малоразговорчив, но Наташе с ним было совсем не скучно. Приглянулась и Степану черноокая Наташа, очаровала красивыми пышными волосами и тонким станом. Редкие встречи превратились для обоих в чудесные праздники, а дни разлуки тянулись томительно медленно.

Через полтора года Наташа окончила училище, стала работать в школе учительницей, и они поженились. Жили на частной квартире, в маленькой комнатке, в приграничном поселке, где служил Степан. Родился сын, назвали его Женей. Они любили друг друга неброской, настоящей любовью, Степан называл Наташу звездочкой, часто говорил ей: «Ты же моя зирочка вечирняя».

Сейчас, когда Наталья Михайловна ставила рядом со Степаном Варова, мысленно сравнивала их, почему-то всегда предпочтение отдавала Степану. Василий Тимофеевич был красивый, высокий, с копной густых темных волос, мужественный и ласковый. Жизнь у него не удалась. Он давно разошелся с женой, да так и не женился больше. Наталья Михайловна чувствовала, что с самого первого дня их знакомства он был к ней неравнодушен, хотя долгое время это скрывал. Держал себя деликатно, не навязывался. Но повседневная совместная работа, сама обстановка сближали. Радости и горести, трудности и постоянная опасность – всего перепадало поровну. Наталья Михайловна вдруг с удивлением обнаружила, что Варов ей небезразличен. Она скучала по нему и не находила себе места, когда он долго не возвращался с задания. Но стоило ей подумать об этом новом чувстве к Василию Тимофеевичу, как перед глазами вставал Степан с его понимающим, чуть насмешливым взглядом, и чувство тускнело, становилось неопределенным. Все-таки Степан был первой и большой ее любовью, и часто потихоньку, чтобы никто не замечал, Наталья Михайловна плакала. Но время шло, жизнь брала свое. Объяснение Варова в любви и радовало ее, и пугало, не давало покоя…

…Сон подкрался незаметно. Наталью Михайловну будто кто-то толкнул. Она открыла глаза, прислушалась. По-прежнему спала Клава, похрапывал Василий Тимофеевич. Ей показалось, что снаружи раздались и тут же затихли легкие шаги. В окно негромко постучали. Наталья Михайловна прильнула к стеклу, спросила:

– Кто там?

– Покличьте Василия Тимофеевича, – почти шепотом попросили с улицы.

Наталья Михайловна обернулась. Варов уже сидел на кровати, спустив ноги на пол. Вот он накинул на себя плащ, вышел в сени. Наталья Михайловна слышала за дверью приглушенный шепот. Потом стукнул засов, и Варов вернулся в комнату.

– Наташа, дай мне, пожалуйста, что-нибудь с собой в дорогу. Меня ждут.

– Что случилось, Вася? Кто приходил?

– Ничего не случилось, – спокойно ответил Варов. – Приходил связной от Зайкова, они взяли какого-то гитлеровца. Есть интересные новости для нас. Я должен идти.

Варов быстро оделся, засунул в карман краюху хлеба, кусок селянской колбасы и направился к выходу. У дверей он обернулся. Наталья Михайловна стояла посреди комнаты и грустно смотрела ему вслед. Варов порывисто приблизился к ней, ласково, очень бережно взял за плечи и поцеловал.

– Береги себя, – скорее догадался по движению губ, чем услышал напутствие Натальи Михайловны.

– Все будет хорошо, мой боевой друг, жена моя, – ответил он дрогнувшим голосом.

Дверь за Варовым закрылась. Стихли шаги. Наталья Михайловна все стояла посреди комнаты, не в силах сдвинуться с места. Из-за туч вышла полная луна, поток зыбкого света хлынул в окно, осветив одиноко стоявшую в темной комнате женщину. Она думала о Варове, который стал ей так дорог за последнее время и которого неотложные дела заставляли покидать близких людей, идти в неизвестность, в ночь…

Варов был человеком сравнительно молодым, сильным, выносливым. Усталость одолевала его редко. Но в этот раз он чувствовал себя смертельно уставшим. Во всем теле ощущалась свинцовая тяжесть, глаза слипались. Он механически передвигал ноги, часто натыкался на идущего впереди связного. Дождь лил не переставая. Под ногами чавкала грязь.

Солнце с утра не показывалось. Кругом стояли мрачные, уже тронутые дыханием осени, мокрые деревья.

Варов не знал этот партизанский отряд, и путь, по которому его вел связной, был ему незнаком. Он дважды встречался у Цывинского с командиром отряда, а так поддерживал с ним контакт через связных.

– Вот мы и дома, – сказал связной, полуобернувшись к Варову. Во после этого они прошагали еще минут двадцать, прежде чем раздался оклик:

– Стой, кто идет?

Связной назвал пароль, затем подал знак Варову, и они двинулись дальше, пока не очутились в землянке командира отряда Зайкова. Зайков встретил Варова радушно, усадил за стол и начал расспрашивать, как добрались.

– Знаешь что, Зайков, – улыбнувшись, сказал устало Варов, – раз я перед тобой, – значит, добрались благополучно. А сейчас распорядись дать мне какую-нибудь одежду: видишь, с меня течет. Да и голодны мы со связным, как волки.

– Да, да, извини, брат, – смутился Зайков и тотчас отдал необходимые распоряжения.

Переодевшись и плотно поев, Варов на минуту прилег на топчан и мгновенно уснул. Часа через два Зайков тронул его за плечо.

– Ну что, начнем?

– Да, пожалуй. – Варов резко встал, встряхнулся, освобождаясь от разморившего его сна. – Введи меня в курс дела, Зайков, расскажи, где и как вы взяли пленного.

Зайков был кадровым военным. Войну встретил старшим лейтенантом, начальником заставы на западной границе. Его солдаты до конца выполнили свой воинский долг – враг не прошел занятые пограничниками позиции до тех пор, пока последний воин мог держать оружие. Зайкова и двух пограничников почти бездыханными нашли жители соседнего села, отыскали среди убитых. Лечили, чем могли. Один из троих умер, не приходя в сознание. Зайков и боец-пограничник, едва встав на ноги, ушли в лес, к партизанам. Зайков уже два года в партизанском отряде, но по-прежнему носит военное обмундирование и знаки различия старшего лейтенанта. Любит уставной порядок, исполнительность. В разговоре нетороплив…

– После нашей встречи у Цывинского я долго думал, как лучше подступиться к этому заданию. А тут приходит ко мне в землянку начальник разведки и говорит: «Послушай, командир, есть предложение. Мы совсем упустили из виду Глашу. А мне кажется, это ниточка, вернее, ключик к решению данного вопроса».

– Кто такая, эта Глаша? – поинтересовался Варов.

– Полностью, к сожалению, у нас на нее данных не было. Но мы знали, что она, Глаша Хомяк, тридцати лет от роду, смазливая. Работает не то портнихой, не то парикмахершей. Живет на окраине города. Была замужем за каким-то немецким холуем, которого партизаны ликвидировали. Ходит к ней фашист в черной форме, якобы из той части, которая находится там, в лесу, рядом с Коло-Михайловкой.

– Так, ясно. Что же дальше?

– Послали мы связного. Тот вернулся из Винницы через три дня. Доложил, что эсэсовец по-прежнему ездит к Глаше, иногда, по субботам или воскресеньям, остается у нее на ночь. Имеет чин капитана, занимает должность помощника коменданта в запретной зоне. Глаша хвалилась подружке, что ее Отто очень щедр, возит ей подарки, продукты, любит ее и обещает после войны на ней жениться.

– Ну и как вы его взяли? – в нетерпении спросил Варов.

– Создали две группы – захвата и прикрытия. Переодели всех в гитлеровскую форму. Устроили засаду на квартире у Глаши в субботу. А он, как назло, не приехал. Пришлось ребятам сутки сидеть взаперти. Конечно, поволновались. Но все обошлось. В воскресенье ухажер пожаловал. Скрутили его мои хлопцы, с кляпом во рту выволокли огородами на окраину. Там их ждали с подводой. Прихватили и Глашу на всякий случай. Километров через пять пересадили всех на автомашину – и на базу.

– Смирный попался? – Варов улыбнулся.

– «Смирный». Одному разведчику так дал, собака, ногой в живот, еле очухался парень.

– Как сейчас, успокоился? Что рассказывает?

– Не шибко он разговорчивый. Ну, назвал свою фамилию, возраст, откуда родом и прочее. Твердит все время, что он человек малоосведомленный, помощник коменданта по охране санатория в селе Коло-Михайловке. Вот и все.

– Добре, – как бы подводя итог рассказу Зайкова, промолвил Варов. – Скажи, у тебя хорошее наше обмундирование есть?

– Есть, – с готовностью ответил Зайков, пока что не понимая, к чему клонит Варов.

– Распорядись быстренько: обмундирование выгладить, сапоги до блеска вычистить, ремень с портупеей и твою кожанку – все сюда…

Когда пленного эсэсовца ввели в землянку командира партизанского отряда, он увидел сидевшего за столом черноволосого мужчину, который сосредоточенно читал какие-то бумаги. На нем было добротное офицерское обмундирование, новый ремень с портупеей, на плечи накинута кожаная куртка. Сидевший за столом мельком взглянул на вошедших и снова углубился в свои бумаги. Эсэсовец невольно подтянулся, сделал два шага вперед и остановился. За его спиной безмолвно застыл автоматчик.

Командир партизанского отряда, который уже дважды через переводчика опрашивал пленного, доложил сидевшему за столом:

– Товарищ полковник, захваченный в плен разведчиками моего отряда гауптштурмфюрер Отто Леман по вашему приказанию доставлен.

– Хорошо, – Варов неторопливо взял в руки документы Лемана, пристальным, строгим взглядом посмотрел на пленного. Тот, щелкнув каблуками, вытянулся. Леман почти два года находился в России, немного понимал по-русски. Ему было ясно, что сидящий за столом полковник является или командующим партизанами в этом районе, или же специально приехал из Москвы, чтобы допросить его.

Варов закурил толстую папиросу, протянул пачку Зайкову и переводчику. Предложил закурить и пленному. Эсэсовец взял папиросу, буркнул: «Данке», сел на указанный ему табурет.

– Ваша фамилия, имя, возраст? – негромко спросил Варов.

– Отто Леман, гауптштурмфюрер, помощник коменданта охраны санатория, тридцать три года, – четко ответил пленный.

– Номер части, в которой вы служили? – последовал вопрос…

Опрос пленного закончился только к утру. Дождь перестал. В приоткрытую дверь землянки доносился приглушенный шум проснувшегося партизанского лагеря.

Пленного увели. В землянке остались только Варов и Зайков. Они просматривали записанные показания пленного эсэсовца. Варов отчеркивал наиболее важные места красным карандашом.

«…Севернее Винницы, примерно в восьми километрах, в сосновом лесу, рядом с селом Коло-Михайловкой, в период с сентября 1941 года по апрель 1942 года была оборудована ставка верховного командования германских вооруженных сил на Восточном фронте и штаб-квартира Гитлера…»

…«От шоссе Винница – Житомир, на южной окраине Коло-Михайловки, проложена асфальтированная дорога к центральной зоне, расположенной в центре лесного массива. В начале этой дороги находится контрольная будка с часовыми, при въезде в лес – здание комендатуры. Вся зона разбита на восемь полос. В первых пяти располагаются казармы, склады, баня, штаб комендатуры. Тут же бюро пропусков в центральную зону.

Центральная зона разбита на три полосы и огорожена проволочной сеткой высотой в два с половиной метра и двумя рядами колючей проволоки. Ворота в эту зону охраняются открытыми и скрытыми постами. В центральной зоне находятся помещение штаба, канцелярия Гитлера, гестапо, телефонная станция, жилые дома, спортзал, бассейн, три бомбоубежища…»

– За такой короткий срок настроили чертову уйму всяких помещений и убежищ, – промолвил Варов, затягиваясь папиросой, и продолжил чтение:

«Часть поля, прилегающая к центральной зоне с южной стороны леса, огорожена рвом с пятью рядами спирали из колючей проволоки и противопехотным проволочным забором. Вокруг леса на высоких деревьях через каждые двести метров располагаются наблюдательные посты. По опушке леса – большое количество укрытий, дзотов, пулеметных гнезд и огневых позиций артиллерии. Внутри леса и вдоль опушки высылаются подвижные патрули, а в ночное время им придаются собаки».

«…От главной квартиры Гитлера на Берлин проложено два прямых бронированных кабеля. Один, подвешенный на столбах, связывает ставку с штабом Геринга, который находится в двадцати двух километрах к северу. Линии связи протянуты к Виннице и к аэродрому в Калиновке».

– Слушай, Зайков, может быть, подумаешь насчет этих бронированных кабелей и аэродрома? – предложил Варов.

– Попробуем, – улыбнулся командир отряда.

Варов вновь сел за стол, придвинул к себе показания пленного, подчеркнул еще два абзаца:

«…На опушке леса стоят замаскированные двадцать танков, на огневых позициях – до двенадцати батареи зенитной артиллерии и прожекторные подразделения».

«…Гитлер приезжал в штаб-квартиру несколько раз в мае-июле 1942 года и в июле-августе 1943 года. В этом году в январе был Геббельс, в марте – Розенберг».

Варов устало потянулся. То дело, ради которого его группа преодолела столько трудностей, было сделано.

После освобождения советскими войсками Киева, когда фронт перешел на западный берег Днепра и стал продвигаться к границе, Варову и его боевым друзьям стало работать еще сложнее. Увеличилась плотность вражеских войск, появилось множество крупных и мелких гарнизонов, еще жестче стал оккупационный режим, усилились репрессии и карательные операции против патриотов, сражающихся с фашистами на оккупированной территории.

В селе, где базировалась группа Варова, постоянного гарнизона не было, но последнее время оккупанты стали появляться там чаще и чаще. Иногда останавливались дня на два, на три. Местные полицаи патрулировали в селе круглосуточно. Прислали нового старосту села, а с ним несколько незнакомых полицаев.

Как-то связной, работающий в сельской управе, сообщил, что где-то в окрестностях села работает нелегальный радиопередатчик, а он, староста, не имеет об этом ни малейшего представления. Приказали усилить наблюдение в селе, особенно обратить внимание на приезжих, взять всех на учет, о появлении новых людей в селе или выезде кого-нибудь из села немедленно докладывать в райуправу.

Варов и без того видел: уже вчера за селом стояли две машины с пеленгаторами. Еще раньше наведался и полицай, вначале зашел к хозяину дома, потом к ним. Посидел какое-то время, покурил и молча, не сказав ни единого слова, ушел.

Варов в это время находился в отряде Цывинского. Дома были Наталья Михайловна и Клава. Словно почуяв недоброе, они заблаговременно спрятали радию в погребе, за домом.

Когда рассвело, Наталья Михайловна ушла в одно из дальних сел. Там ей предстояла встреча с нужными людьми, которые могли уточнить данные о недавно раскинутом близ этого села полевом аэродроме гитлеровцев, о количестве и типах базировавшихся на нем самолетов.

Домой она возвратилась на следующий день: Своим походом Наталья Михайловна была довольна: встретилась со связными и получила от них нужную информацию. К тому же удалось достать кое-что из продуктов. Но на душе было неспокойно, тревожные мысли не выходили из головы. Волновалась за сына, от которого давно не получала вестей. Волновалась за Василия Тимофеевича. Переживала, как там у Клавы?

Наталья Михайловна машинально посмотрела на окно и не поверила своим глазам: условного знака на месте не было. Домой идти было нельзя. Она в растерянности стояла и смотрела туда, где Клава должна была поставить этот знак, потом повернулась и медленно пошла в обратную сторону. Ей нужно было засветло дойти до маяка, одолев расстояние в пятнадцать километров.

Солнце уже заходило за невысокий лес, когда Наталья Михайловна подошла к маяку. На маяке дежурили три партизана. Это были простые сельские хлопцы. Один колол дрова у сарая, другой поил лошадь у колодца, третий отдыхал в хате. Жарко топилась печь, возле нее хлопотала пожилая женщина, да еще на лавке чистила картошку девочка лет десяти-двенадцати.

Наталья Михайловна назвала пароль парню, который поил лошадь. Приняли ее как родную, хотя раньше они никогда не встречались. Устав с дороги, она сразу же полезла на печку, незаметно уснула. Ее будили ужинать, но она отказалась, вяло, чуть слышно шевеля губами и слабо мотая головой.

А на следующий день на маяк пришел и Варов. Он был по-особенному сосредоточен, хмур и деловит.

– Центр приказал немедленно уходить из села. Будем продолжать работу, находясь в отряде Цывинского. С командованием отряда все обговорено, – сказал Варов, когда они остались одни.

– Я пойду в Воронец, – не отвечая Варову, сказала Наталья Михайловна. – Как-нибудь проберусь к своей знакомой, попрошу ее узнать, что случилось.

– Что это даст? – задумчиво спросил Варов. – Ты не успеешь войти в село, как тебя схватят.

Он стоял у окна и нервно курил.

– Завтра у меня встреча со связным, возможно, он что-нибудь знает.

Связной знал все или почти все. Днем в Воронец приехали на легковой машине гестаповцы, вызвали старосту и старшего полицая. Старший полицай – выскочил от них, как из бани, вызвал еще двух полицаев, и они ушли. В этот День в селе арестовали девять человек, в том числе и Клаву. Сразу же всех под усиленным конвоем полицаев отправили в город. В доме, где жили Варов и его помощницы, был обыск. Полицаи ничего не нашли. Хозяина и хозяйку дважды вызывали в сельуправу, расспрашивали о квартирантах. В комнате и сейчас дежурят два полицая, ожидают их возвращения. Вчера связной ездил в город, узнал, что арестованных препроводили в тюрьму. Какова судьба Клавы, жива ли она – он не знал…

Утром Варов и Наталья Михайловна покинули маяк и отправились на базу партизанского отряда Цывинского. Добрались благополучно. Штаб отряда оставался на старом месте. Почти все партизаны находились на боевых позициях. Но сегодня каратели не показывались. Видно, отбили им охоту соваться в лес. Может быть, и другое – зализывали раны и готовили новую операцию. Партизаны тоже не теряли времени даром: приводили оружие в порядок, запасались боеприпасами. Для раненых оборудовали подальше от боевых порядков нечто вроде полевого госпиталя – несколько больших землянок. Подобрали новое место для приема самолета, который обещали прислать с Большой земли.

В штабе удивились, увидев Варова и его спутницу. Казалось, все пути к партизанам были перекрыты карателями.

– А мы по воздуху, – отшутился Варов, хотя ему было не до шуток.

– Это хорошо, что есть возможность пройти, – заметил начальник штаба. – Думаем послать своих представителей в соседние отряды для организации взаимодействия. Тяжко одним, да и боеприпасы кончаются. Нужно объединить усилия.

– Есть данные, что пойдут еще? – спросил Варов.

– Да, есть. Но, по всей вероятности, применяют иную тактику: не лезть в лоб на наши оборудованные Позиции, а просачиваться, окружать и уничтожать каждый отряд в отдельности.

– Сниматься не собираетесь?

– Куда же сниматься! Раненых вон сколько… Придется денек-другой повременить. Самолет должен прилететь. Хоть часть раненых возьмет, да и подбросит кое-что. Нужно продержаться, Зайков с отрядом должен подвинуться поближе к нам. Да и разведчики наши вот уже неделю находятся в Виннице и Немирове. Ждем их со дня на день.

– Будь другом, – оживился Варов, – дай мне знать, когда возвратятся. Клаву, радистку мою, арестовали и увезли куда-то. Может быть, прояснится, что с ней и где она находится.

За Варовым в землянку пришел посыльный.

– Вас приглашает к себе начальник штаба, – сказал он.

– Вернулись разведчики, – невесело сообщил Варову начальник штаба. – Иди к начальнику разведки. Я – к командиру.

В штабной землянке сидели начальник разведки отряда и с ним двое мужчин. Варов поздоровался.

– Вот тут какая петрушка, товарищ Варов, – сказал начальник разведки. – Разведчики увидели на полустанке, километрах в двенадцати отсюда, товарный поезд. Охрана была небольшая, и мои хлопцы решили их потревожить. Так вот, в поезде оказались люди, в основном девушки и десятка два мужчин. Их, значит, направляли в Германию, в рабство. Среди мужчин – двое жителей из села Воронец. Вот они перед тобой.

Сидевшие на топчане мужчины жадно затягивались партизанским самосадом. Лет им было по тридцать-тридцать пять, но лица их обросли и осунулись. Видно, несладко им пришлось в эти несколько дней в фашистской неволе.

Они рассказали, что взяли их в прошлую субботу, среди бела дня. За что – сами не знают. Два полицая с, винтовками отвели в сельуправу, где уже сидело несколько женщин и два мужика. Через час или два всех вывели на улицу и под конвоем повели в город, в тюрьму, часа три продержали во дворе, потом начали загонять по камерам. Размещали всех вместе – мужчин и женщин. Потом начались допросы. Спрашивали о партизанах, о каком-то радиопередатчике. Пытали…

– Послушайте, среди вас была девушка по имени Клава? – не удержался Варов. – Она приезжая, небольшая такая, беленькая.

– Була така дивчина, як вы говорите, – сказал тот, что молчал все это время. – Вона не из нашего села, но жила в селе, кажись, с лета. Расстреляли ее фашисты во дворе тюрьмы на вторую же ночь. Тогда многих расстреляли. Из Воронца только мы с ним остались. А утром зараз всех погрузили в вагоны и хотели отправить в Германию, да вот партизаны, спасибо им, освободили.

– Она, случайно, ничего вам не говорила и не передавала?

– Передавать вроде ничего никому не передавала, а как уводили из камеры, громко сказала: «Родным моим сообщите в Воронце, что все в порядке, фашисты ничего не знают, но пусть уходят из села». И еще повторила: «Слышите, пусть уходят».

– Ее вызывали на допрос чаще других. Били ее там очень.

– Да, особенно на последнем допросе. Вернулась сама не своя, не могла стоять на ногах. Женщины ее все поддерживали под руки…