Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 165 (всего у книги 178 страниц)

Татьяна шутку не приняла и бросила кратко:

– Иди. Давно уже ждет.

И опять проворно побежала пальцами по клавиатуре машинки. А в голове помимо ее воли непроизвольно склонялось: «Раки, раков, раком… Тьфу, пропасть, надо же такому слову привязаться»! – мысленно ругнулась Татьяна и еще быстрей «застрочила» на машинке.

Паромов скромненько постучался в дверь, обитую коричневым дерматином и, услышав резкое «Да!», вошел в кабинет заместителя прокурора.

4

Нина Иосифовна сидела в форменной одежде и в очках за своим рабочим столом и что-то внимательно читала.

– Здравствуйте, Нина Иосифовна. Вызывали. Вот прибыл. – Паромов вздохнул глубоко и тяжко, всем своим видом показывая, что повинную голову и меч не сечет.

Она закрыла папку с бумагами, слегка отодвинула ее на край стола, неспеша сняла очки, положила их, не складывая дужки, поверх папки и только после этого к удивлению Паромова довольно миролюбиво произнесла:

– Здравствуй! И присаживайся вон на тот стул, поближе ко мне.

Дождалась, когда Паромов от порога пришел к столу и уселся на предложенный стул.

А тот в это время размышлял: «Если Нина Иосифовна употребляет в разговоре не холодное официальное «вы», а более демократичное «ты», то есть надежда, что «разнос» будет не столь тяжек. Куда страшнее, если «выкать» начнет. Вот тогда держись!

– Скажи мне на милость, товарищ лейтенант, когда вы прекратите пить мою кровушку? – строго блеснула линзами очков. – Когда же вы, наконец, поймете, что являетесь носителями закона и законности, такими же, как я, как прокурор?.. Когда же прекратите поступать, как бандиты с большой дороги?! А?..

Старший участковый по личному опыту знал, что лучше помолчать и не перебивать заместителя прокурора. Тем более, пока она говорит все довольно спокойно, явно сдерживая свои эмоции.

– Я еще могу как-то понять, не оправдать, а только понять, что допускаются некоторые нарушения на других опорных пунктах молодыми неопытными участковыми и постовыми. Но не в опорном пункте РТИ, который я лично курирую! – Голос зам прокурора стал приобретать привычную для подобных ситуаций стальную нотку и звучал все выше и выше, громче и громче. – Может, вы делаете назло мне? – Помолчала секунду. – Или себе?

Ее карие глаза прищурились и невидимыми буравчиками сверлили душу Паромова.

Паромов молчал. Чувствовал, что еще рано что-либо говорить. Не время.

– Вот, лично ты, Николай, зачем подложил взрывпакет сотруднице детского садика Сатаровой?

Говоря, она достала из стопки разных документов, находившихся на ее рабочем столе, исписанный листок из ученической тетрадки.

– А она, эта бедная женщина чуть ли не лишилась глаз, как пишет в своем заявлении, и оказалась на больничной койке… А у нее дома дети. Ответь мне, зачем? Неужели так в тюрьму хочется?

Нина Иосифовна замолчала, но буравчики глаз сквозь линзы очков по-прежнему сверлили лицо Паромова.

– Что молчишь? Я слушаю. Или сказать нечего? Как бедокурить, то мы мастера, как ответ держать, то… то пусть Пушкин…

«Пора!» – решил Паромов.

– Нина Иосифовна, как на духу… Никакого взрывпакета гражданке Сатаровой я не подбрасывал. В соответствии с неоднократным указанием руководства отдела, на законных основаниях, в целях предупреждения хищений из помещений предприятий и организаций, в соответствии с имеющейся инструкцией, – тут он достал из своей папки служебную инструкцию и с десяток актов об установлении химловушек, – …в детском садике номер двадцать три с согласия директора была установлена, обратите ваше внимание, опять же в кабинете директора, химическая ловушка в виде кошелька для денег. В случае раскрытия этого кошелька-ловушки – срабатывал патрон и выбрасывал краситель. Вот и все. Ловушка изготовлена вполне законно и легально в отделе криминалистики. Установлена, как сами видите, тоже в соответствии с действующим законодательством. – Паромов вновь продемонстрировал акт. – Смотрите сами…

Нина Иосифовна терпеливо и внимательно слушала монолог старшего участкового, время от времени посматривая то на инструкцию, то на бланки актов об установлении химловушек. А Паромов между тем продолжил:

– Если позволите, то должен вам напомнить и сказать, что химические ловушки и в здании прокуратуры установлены. Правда, иного вида. Днища и задние стенки служебных сейфов специальным средством обработаны. Верно?

– Знаю. – Не удержалась от улыбки заместитель прокурора. – Не раз одежду свою пачкала и потом долго отстирать не могла. Ваши расчудесные эксперты-криминалисты ничего толковей придумать не могут, как смесью солидола и родамина вещи портить!

– От бедности нашей. – Повеселел Паромов. – Были бы средства… – наши специалисты-криминалисты все бы опутали видиокамерами и лазерными датчиками-перехватчиками. Им только дай волю!

– Вам всем только дай волю! – пресекла разглагольствования участкового Нина Иосифовна. – Ты вот только минуту назад стоял с понурой головой, а теперь и голову не только приподнял, но и чуть нос не задираешь… И уходишь, увиливаешь от заданного вопроса в сторону, переведя разговор на криминалистов. Не рано ли? Ты мне ответь, что заставило тебя установить химловушку в кабинете директора детского садика? – Она сделала ударение на слове «детского». – Неужели детишек, чуть ли не грудного возраста, опасались? Или еще что-то? Только без милицейской «лапши», в том числе и самой длинной – индийской. Как на духу. Не укрыл ли ты какого-нибудь преступления там, чтобы не портить статистику, и отделался не розыском виновных лиц, а установкой этой злополучной химловушки.

– Обижаете, Нина Иосифовна! Это когда же я вас обманывал.

– Возможно, не врал, но и правды не говорил, – пресекла она дальнейшие оправдания старшего участкового. – Было, было… – заметила строго. – Продолжай по существу дела. Достаточно тут турусы словесные разводить.

– Если позволите, – гнул свою линию Паромов, – то между недоговоренностью чего-то и ложью большая разница. Я иногда, конечно, мог что-то и не договаривать, умолчать, сохранить, так сказать, в себе какую-то информацию, но только не врать. Ни вам, ни кому иному. Не приучен с детства…

Нина Иосифовна нетерпеливо махнула рукой. Мол, кончай пустой треп, дело говори.

– В садике никакого преступления не совершалось. Однако в последнее время стали происходить мелкие хищения, причем, только в кабинете директрисы. То ее старые сапоги пропали, то десять рублей общественных денег из ящика стола, то расческа, то зеркальце… Словом, мелочевка.

Директриса, Наталья Леонидовна, собирала коллектив, беседовала, призывала к совести. Никто не признался. Я разъяснял ответственность за хищение. Не действовало. Вот в целях профилактики и установил ловушку. В служебном серванте, на верхней полке, в укромном месте. Этот злополучный кошелек надо было искать полчаса, чтобы обнаружить. А Сатарова в чужом кабинете вдруг ни с того, ни с сего находит его и тихонечко так, тайком открывает… Уж такая она любопытная, ну непременно надо ей заглянуть внутрь! – Паромов сделал небольшую паузу. – Мне, конечно, ее жаль. Честное слово, жаль. Но, как говорит русская пословица, кто что ищет, тот и находит! Так что, Нина Иосифовна, я за собой никакой вины не чувствую. Действовал в рамках закона.

– Ладно, – подвела итог беседы заместитель прокурора. – Если дело обстояло так, как ты тут поведал, то, может, с тобой все и обойдется. Поручу проведение проверки по данной жалобе помощнику прокурора Лопаткиной Ирине Николаевне. Надеюсь, вы знакомы?

Паромов не раз видел в прокуратуре молодого помощника прокурора Ирину Николаевну. Она была молода, красива и еще не обременена супружескими обязанностями. Больше всего Паромову нравились ее светлые волосы, крупными локонами спадавшие на плечи. И большие, слегка насмешливые глаза.

– Немножко. Знаем друг друга в лицо… здороваемся при встречах…

– Вот и хорошо, познакомитесь поближе. Будем считать, что с тобой разобрались. А что с Сидоровым прикажите делать? На, прочти! – Она подала двойной тетрадочный лист бумаги, заполненный корявым, прыгающим почерком. – Если изложенные факты найдут подтверждение, то Сидоров может не только с работой распрощаться, но и со свободой тоже. Тут, по-видимому, не обойдется словесным внушением и простой служебной проверкой. Дело пахнет возбуждением уголовного преследования, как не прискорбно. Ты знаешь, что я не люблю «бить» милицию по всяким пустякам, будь то Сидоров или Паромов… Но и беспредела не потерплю! Никогда! Совесть не позволит.

Ее голос вновь стал наливаться металлом.

5

Между тем Паромов разбирал закорючки Галкиной Прасковьи Федотовны, той самой кошатницы и сабочатницы, от которой не было житья жильцам дома девять по улице Резиновой.

«Уважаемый прокурор, – писала своими каракулями Галкина, – у нас на поселке творится форменное безобразие со стороны участковых инспекторов милиции. Например, участковый Сидоров Владимир Иванович (у меня имеется его визитка, которую я приобщаю к жалобе) вчера был пьян и с какими-то подозрительными лицами, один из которых на мое требование представился прокурором, а второй – врачом из психушки, выбили дверь в моей квартире и ворвались в квартиру. Меня насильно усадили в кресло, а сами стали гоняться за Петькой, Васькой, Кузьмой, Машкой, Дашкой, Мишкой и другими жильцами моей квартиры, угрожая им смертоубийством. Они поймали, связали и запихнули в мешки Машку, Дашку, Мишку. Бедные Петька, Васька и Кузька, убегая от пьяного участкового, выпрыгнули в окно со второго этажа. А пьяный Сидоров стрелял из ружья в Кузьму и говорил, что он его все равно убьет. Я пыталась встать на защиту своих квартирантов, но меня отталкивали и насильно удерживали в кресле. Потом они увезли в неизвестном направлении связанных Машку, Дашку, Мишку, и те до настоящего времени домой не вернулись. Я опасаюсь, что участковый Сидоров их всех поубивал где-нибудь в лесу. Я прошу вас, уважаемый прокурор, принять меры к Сидорову Владимиру Иванович по всей строгости советских законов за его пьянство, жестокость и смертоубийство».

– Ну, что скажешь на это? – произнесла жестко Нина Иосифовна, заметив, что Паромов окончил чтение жалобы. – Только убийства, совершенного работниками милиции, нам для полного счастья не хватало. Да тут, даже если подтвердится только десятая часть сказанного, суда не миновать.

Но тут она заметила на лице старшего участкового ухмылку.

– Ты это чему радуешься? Что товарища посадят? – Голос заместителя прокурора звенел от негодования.

– Нина Иосифовна! – не стал молчать Паромов. – Вообще-то я улыбнулся не от радости, а от того, что так ловко все преподнесено старой каргой… И участковый пьян… И его друзья представляются прокурором и психиатром… И незаконное вторжение в жилище добропорядочного и законопослушного гражданина… И незаконное задержание… И незаконное лишение свободы… И похищение… И превышение должностных полномочий… И, наконец, подозрение на убийство и покушение на убийство. Целый букет преступлений. Только самой малости не сказано, по-видимому, вследствие старческого склероза…

– Что ты имеешь в виду? – насторожилась зам прокурора, автоматически поправляя очки.

– А то, что все эти Петьки, Васьки, Машки лишь кошки и собачки, от которых соседям гражданки Галкиной житья не стало – весь подъезд псиной пропитан. Не то, что в данном доме жить, войти в подъезд невозможно…

– Серьёзно?

– Да куда уж серьезней! Это легко проверить. Коллективная жалоба жильцов сначала была направлена сюда, в прокуратуру, а затем с резолюцией прокурора «разобраться и принять меры» – к нам в милицию. Я только вчера списал это заявление в наряд, как исполненное. И ответы во все инстанции, в том числе и сюда, в прокуратуру, отправил с уведомлением о принятых мерах. И в квартиру Сидоров, я уверен, незаконно не вторгался, а был самой Галкиной впущен на законных основаниях… после того, как вежливо позвонил в квартиру. Думаю, что когда Галкина открыла, то Сидоров представился и объяснил причину посещения данной гражданки. И пьян он, конечно же, не был. Все это – бабушкины фантазии! Точнее – клевета. Чтобы доблестную советскую милицию опозорить в глазах не менее доблестной советской прокуратуры… – допустил немного фамильярности участковый. – Но я верю: справедливость восторжествует.

– Вижу: осмелел! – Взглянула Нина Иосифовна строго. – Это же надо, какие слова подобрал… – Она иронично повторила: – «Доблестная»! Да знаю я, какая, порой, бывает «доблестная» милиция! Вон, жалобы сотнями идут! А ты – «доблестная». И Сидорова, этого выдающегося представителя «доблестной «милиции» я тоже хорошо знаю. Только в прошлом месяце в отношении его проводилась проверка по заявлению братьев Хламовых. Хламовы, конечно, не агнцы божии… и судимы были не раз, и пьянствуют, и тунеядствуют, и схулиганить исподтишка не прочь. Но никто Сидорову не давал право воспитывать их кулаками… да в их же собственной квартире… Скрепя сердце, утвердила постановление следователя об отказе в возбуждении уголовного дела. А по большому счету надо было возбудить уголовное преследование, да и привлечь его к ответственности, чтобы самого уму-разуму поучить, да и другим в острастку! Так что, ты, Паромов, рановато обрадовался. Поручу своим проверку на этот раз провести как следует!

– Нина Иосифовна, – был вынужден посерьезнеть вмиг Паромов, – я не радуюсь, а стараюсь быть объективным. И доложил обстоятельства дела со всей мерой объективности и ответственности.

– Ладно, свободен! А Сидорова пришли как можно быстрее!

– Фу! – выдохнул облегченно Паромов на немой вопрос секретаря Танечки. – Кажется, на этот раз пронесло!

– А вы не нарушайте закон, и тогда дрожать и отдуваться в прокуратуре не придется… И нервные клетки целы будут… – назидательно уязвила секретарша, не отрываясь от печатанья.

Ее тонкие, с длинными наманикюренными ноготками, пальчики так и порхали по клавишам машинки, словно розовые весенние бабочки. Загляденье!

– Хорошо, Татьяна, о законе говорить, куда как трудней его блюсти, если ежечасно в гуще людской, в круговерти нашего населения, не самого законопослушного в мире, как известно. Тут, хоть о четырех ногах будь, как лошадь, все равно споткнешься. Всем не угодишь. В дерьме людском приходится возиться… И тут, ох, как трудно, чтобы не испачкаться, не замараться! Все время по острию закона, как по острию лезвия, балансируем. И дай, Бог, удержаться, не сорваться… Хорошо о законности, в том числе и социалистической, говорить теоретикам, людям оторванным от земли, – подпустил старший участковый остренькую шпильку. – А попробуй на практике – враз почувствуешь по чем фунт лиха.

Паромов после недавнего напряженного объяснения с заместителем прокурора благодушествовал и не прочь был слегка пофилософствовать. Но Татьяна, занятая печатаньем какого-то срочного документа, внимания на последние слова старшего участкового не обратила.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В ОПОРНОМ ПУНКТЕ МИЛИЦИИ

Жестокость даже злым – ведет в ад. Что же говорить о жестокости к добрым.

Древнеиндийский афоризм

Не будь слишком мягок – сомнут, не будь и слишком жестким – сломают!

Турецкий афоризм

1

Когда Паромов возвратился в опорный пункт, то там уже находились начальник штаба ДНД Подушкин Владимир Павлович и участковый инспектор милиции Астахов Михаил Иванович. И в этот раз Астахов что-то довольно громко и эмоционально втолковывал начальнику штаба.

«Опять игру в шахматы, а точнее, какой-нибудь опрометчивый шаг с той или иной стороны, оспаривают, – догадался Паромов, пересекая зал и не заходя в свой кабинет. – Не могут без споров Карповы местного пошиба».

– Забавляетесь! – войдя в кабинет, не скрыл раздражение Паромов. – А тут ходи, за всех перед прокурором отдувайся…

– А что случилось? – оторвался от шахматной доски Астахов. – Вроде бы все тихо. – Неужели опять дед Гордей обо мне вспомнил, все посадить собирается? Так, вроде бы, в отношении меня в возбуждении уголовного дела отказано. По пункту второму статьи пятой УПК. За отсутствием состава преступления.

Лейтенант милиции Астахов в должности участковых недавно. Но уже попался на «крючок» помощнику прокурора Гордееву. Правда, благополучно соскочил. Однако дед Гордей не терял надежды на чем-либо ином подловить Астахова. «Все равно я тебя посажу…» – шамкал старчески губами время от времени.

Астахов и Паромов одногодки, но он покрепче сложен. Да и поулыбчивее, пожалуй…

– Да к тому же еще обеденный перерыв, – отозвался Подушкин. – Играем в личное время. А ты действительно побывал у прокурора, или, по примеру нашего уважаемого опера Черняева, лапшу мечешь?

– Побывал. Правда, не у самого прокурора, но его заместителем был бит изрядно.

Участковый и начальник штаба оставили игру и вопросительно уставились на старшего участкового.

– Сидоров еще не появлялся? – вместо повествования задал вопрос Паромов.

Но, получив дружное «нет», стал рассказывать о своем посещении прокуратуры.

– Обойдется, – резюмировали, посмеявшись, слушатели, – не впервой!

– Вообще-то, – добавил уже серьезно Астахов, – что-то зачастил наш опорный пункт с проколами. Особенно, Сидоров. Надо братана одернуть. От греха – подальше.

– Надо, – согласился Паромов.

– А ты, – продолжил Михаил Иванович, обращаясь к Паромову, – особо не расстраивайся, в голову не бери…

– Бери в плечи, – не удержался от каламбура Подушкин, не дав участковому досказать свою мысль до конца, – станут такими, как у Михаила Ивановича.

– Тебе бы только зубоскалить, – беззлобно огрызнулся старший участковый. – Ты лучше скажи, как продвигаются дела с расширением опорного пункта за счет соседней квартиры? Да когда приступят строители к изготовлению отдельного входа с торца?

Дело в том, что вскоре после утверждения Паромова на должность старшего участкового, он и Подушкин, с моральной поддержки Клепикова Василия Ивановича, стали «одолевать» руководство завода РТИ, районный штаб ДНД, председателя райисполкома просьбой о расширении помещения опорного пункта. Правда, Клепиков вскоре уволился, несмотря на то, что такому решению председателя Совета общественности поселка РТИ противились все. «Ухожу!» – сказал, как отрезал. И ушел.

– Руководство завода не возражает… – ответил Подушкин. – Нашим соседям другую квартиру дают. Теперь вопрос за архитектором города. Даст «добро» – и приступим. С начальниками ЖКО и стройцеха все согласовано. Людей выделят… И, конечно же, технику, строительные материалы.

Забегая вперед, следует отметить, что, несмотря на выделенную технику и рабсилу в лице рабочих ЖКО, основные мероприятия по удалению части стены между смежными комнатами выполнили Подушкин и участковые. Причем, кувалдой, так как пригнанный компрессор вскоре сломался, и отбойным молотком попользоваться не удалось.

– Хоть что-то хорошее услышать за день довелось, – усмехнулся иронично старший участковый. – А то … – он с огорчением махнул рукой.

Впрочем, и без слов всем было понятно, что хорошего на этот день для старшего участкового выпало мало.

– Еще не вечер… – сказал Подушкин, не сразу врубившись в двухсмысленность сказанного: то ли, не беспокойся, плохое окончилось и начнется хорошее, то ли, приготовься к худшему.

– Не вечер, говоришь? – вновь горько усмехнулся Паромов. – Вся жизнь наша милицейская – сплошной вечер и серый полумрак… с редким просветом удачи.

– Из всех пессимистов, Паромов, ты самый большой пессимист, – хмыкнул Астахов. – Все слишком близко принимаешь к сердцу. Будь попроще, а то сердце когда-нибудь не выдержит… И придется нам по трешнику на венок сбрасываться. Честное слово, не хотелось бы этого. Садись с нами, да сыграем пару партиек в шахматы. На высадку. Смотришь, и забудешь о неприятном. Я вот тоже переживал, когда в прокуратуру таскали. Когда раз за разом одно и то же спрашивали: отчего да почему отпустил, не имел ли при этом какую-нибудь корысть. А потом сказал товарищу Гордееву, что больше не приду и показания давать не буду. Встал и ушел. И сразу – как отрезало. Наступило успокоение.

– Михаил Иванович, не будем путать божий дар с яичницей. Кто его знает, когда бы отстал от тебя товарищ Гордеев, если бы не хлопотали Леонард Григорьевич Крутиков, начальник отдела Воробьев Михаил Егорович. Да и наша Матусова Таисия Михайловна свою лепту внесла, имея приватную беседу с заместителем прокурора. Так, что не будем валить в одну кучу.

– Не будем – так не будем… – согласился Астахов. – Но все равно относись к житейским и служебным неурядицам и невзгодам попроще, тогда и жизнь будет получше. А пока давай-ка сыграем в шахматишки. Хоть партейку. Или слабо? – С улыбчивой миной на лице дернул за струны самолюбия старшего участкового.

– Так, где наш уважаемый участковый Сидоров, не знаете? А то в прокуратуре его очень хотят зрить, и как можно, быстрее. – Принимая приглашение сыграть в шахматы, садясь за стол и расставляя шахматные фигурки на доске, сказал старший участковый.

– А бис его знает, где он гуляет, – отозвался Подушкин, намериваясь, если не судить игру, то, по крайней мере, присутствовать и следить за ней. – Отыщется. Не было еще случая, чтобы наш брат не отыскался.

У участкового Сидорова как-то незаметно, но прочно закрепилось прозвище «брат» или «братан». Это было как второе имя. Немножко снисходительное и уважительное одновременно, несшее в себя что-то большое, сильное и надежное, как сам Сидоров.

– Это точно! – поддакнул Астахов, атакуя чужого короля по центру. – А ты соберись, соберись, старшой. Не зевай! А то играть неинтересно.

Подушкин молча наблюдал за игрой участковых. Ждал своей очереди. Перевес был на стороне Астахова, и тот уже нет-нет, а радостно потирал ладони в предчувствии поражения старшего участкового. Но тут, как всегда шумно, в опорный пункт ворвался Сидоров и лишил Астахова триумфа победы.

2

– Я один работаю, а они в шахматы режутся. А потом еще и скажут, что Сидоров меньше всех работает. – С последними словами он бросил прямо от двери кабинета свою папку на стол. Так уж из него энергия била. Астахов попытался руками прикрыть доску, но папка, скользя по столу, все равно зацепила за край доски, та резко вздрогнула, фигурки попадали, сдвинулись со своих мест.

– Мог бы и потише! – Рассердился Астахов. – Впрочем, победа была за мной, верно Палыч?

– Не знаю, не знаю! – Усмехнулся тот, зная, что Михаил Иванович в таких ситуациях начнет нервничать, спорить, доказывать, потому и поддразнивал.

– Твоя взяла, – не стал оспаривать Паромов, чтобы не тянуть попусту время, так перевес был на стороне Астахова. Затем, обращаясь к Сидорову, сказал:

– А скажи-ка нам, брат, где это ты был с утра? Тебе все ищут, а тебя нет и нет.

– Как где? – не моргнув и глазом, отвечал Сидоров, – на участке. С самого утра. – И добавил для вескости: – Несколько протоколов составил, пару заявлений исполнил. А что?

– А то, что тебя с раннего утра заместитель прокурора ищет.

– А за что?

Не почему? С какой стати? А именно: за что? – отреагировал участковый Сидоров, тем самым сразу ставя вопрос, мол, за какое конкретное прогрешение, за какое конкретное действие или же бездействие с его стороны, вызывается он в прокуратуру.

– Опять, что ли, за братьев Хламовых? – все-таки переспросил, уточняя, он. – Но я уже говорил, что не бил их и бить не собираюсь. Что сами падали, когда убегали от меня. А я только их с земли поднимал да первую медпомощь оказывал…

– Знаем, знаем, как медицинскую помощь ты оказывал…. Крупный специалист в области медицины… светило! Однако бери выше, – протянул с тонким намеком и в то же время сочувствующе Астахов, – в незаконном вторжении в жилище тебе подозревают и в убийстве какого-то Петьки или Яшки. А может, обоих сразу. Говорят, спьяну столько душ напрасно загубил. Так-то, брат.

– Вы что, рехнулись тут все… с прокурорскими в придачу? – Покрылся краской справедливого негодования Сидоров. – Какие убийства?!! Какие Петьки, Яшки?!!

– Мы-то тебе, брат, верим, – включился в розыгрыш Подушкин. – Мы, если даже на наших глазах ты кого-либо убьешь, спьяну там, по неосторожности, или даже умышленно, все равно останемся на твоей стороне. Будем молчать, как могила. Не сдадим, не выдадим. Правильно? – Обратился он к остальным за поддержкой. Те согласно кивнули головами.

– Ты расскажи, как все произошло? – Продолжал начальник штаба. – Ведь интересное дело получается: прокуратура – в курсе, а мы – нет! Нечестно. Не по-товарищески как-то. – Говорил штаб без какого-либо намека на улыбку, с серьезнейшим выражением на своем смуглом цыгановатом лице.

У Сидорова только глаза на лоб лезли от неслыханной нелепости.

– Да вы что? Очумели или шутки у вас стали такие дурацкие? От работы тупеете и деградируете прямо на глазах? Даже не смешно. – Стал успокаиваться Сидоров. – Давайте лучше в шахматы сыграем. Может, головы лучше работать начнут, и шутки будут поумней и смешные. А то – ничуть.

– Кроме шуток, Володь. Деменкова тебя вызывает. По жалобе гражданки Галкиной. Помнишь такую?

– А как не помнить. Кошатница старая. Но при чем тут она и какие-то убийства, – начал было Сидоров, но, оборвав себя засмеялся. – Неужели речь идет о кошках и собаках? Тогда понятно все.

– О них самых, но с человеческими именами, – уточнил Паромов.

Еще задорней засмеялся Сидоров и стал рассказывать некоторые подробности этого дела.

Посмеялись немного и остальные. Особенно от души, заразительно смеялся Астахов. Уж таков он был: если что делал, то делал от всей души. На полную силу. Основательно.

– Ладно, мужики, достаточно зубоскалить. – Напомнил Паромов, что пора делом заниматься. – А ты, брат, дуй в прокуратуру. Нина Иосифовна ждать не любит. Да не груби там. Не обостряй отношения.

– Не дурак – сам понимаю, – заявил Сидоров. – Одна нога тут, другая – уже там. Аллюр три креста!

Сидоров ушел. Остальные разошлись по кабинетам и занялись каждый своим делом. Наступила тишина. Надолго ли? Однако сверх всяких ожиданий вечер в этот день шел благополучно.

3

В семнадцать часов пришли дружинники, которые после проведения им инструктажа старшим участковым и начальником штаба ДНД, разошлись по маршрутам. После чего старший участковый с водителем Наседкиным и двумя дружинниками съездили на навязанный руководством УВД и совсем необязательный, на взгляд самих участковых, развод.

Буднично кружились внештатные сотрудники милиции, то, расходясь куда-то из опорного пункта, то, вновь собираясь там и что-то оживленно обсуждая. Внештатники были опытные ребята, поэтому по пустякам старались участковым не надоедать. Работали по своему плану, составленному или Ладыгиным, или Дульцевым, или Плохих Сергеем Николаевичем, активно включившимся в работу последнее время, и которого Подушкин потихоньку «натаскивал» на свое место, собираясь вскорости перейти на работу в охрану завода. Также привычно и буднично работала инспектор по делам несовершеннолетних Матусова Таисия Михайловна, разбираясь в своем кабинете с двумя подвыпившими подростками, (пивка перебрали), доставленными постовыми из ДК – дворца культуры завода РТИ.

Участковые, в том числе и вернувшийся около семи часов вечера из прокуратуры Сидоров, четыре раза выезжали на разборки семейных конфликтов.

«Милицию вызывали»? – Каждый раз звучал традиционный вопрос, после которого следовало само разбирательство конфликта: выслушивание сторон, родственников, иногда соседей. И принималось решение. В двух случаях виновники конфликтов были подвергнуты административному задержанию за мелкое хулиганство и доставлены в отдел милиции. В остальных разобрались на месте, разъяснив сторонам порядок обращения в соответствующие инстанции: по вопросу раздела жилплощади – в Промышленный районный народный суд, а по вопросу получения новой квартиры – в Промышленный райисполком.

«Ну, и работенка у нас, – не раз размышлял про себя Паромов, а то и обсуждал в коллективе своих товарищей. – Получается так, что участковый инспектор даже не двуликий Янус из древнеримской мифологии, а многоликий, многорукий, объединяющий в себе не только все милицейские профессии, но и обязанности судей, прокурора, юриста-консультанта, а порой и адвоката индуистский бог Вишну. Недаром на совместных совещаниях правоохранительных органов, где присутствуют прокурорские и судейские работники, раз за разом звучит даже из уст прокурора и председателя суда, что участковый на своем участке долен быть един во всех ипостасях: он и судья, он и прокурор, он и милиционер. Поэтому, наверное, он вечно куда-то спешит, торопится; вечно пытается объять необъятное и не может этого сделать; вечно всегда не успевает все выполнить в срок; вечно загнан и затравлен; и бывает бит и милицейским начальством, и прокурорским, и судейским, а также представителями партийной и исполнительной власти». Коллеги-участковые были полностью с ним согласны и солидарны. Поэтому, когда Сидоров возвратился из прокуратуры, где давал письменные объяснения по жалобе Галкиной, Паромов спросил:

– Как дела?

– Как сажа бела, – отшутился неунывающий братан. – Собаки брешут, а караван идет. Отобьемся, не сорок первый…

А Астахов добавил нравоучительно, обращаясь в основном к Паромову:

– Учитесь все у братана и не берите все близко к сердцу. Его поимели, отстегали, а ему трын-трава! Сто лет проживет…

– Ну, Михаил Иванович, ты меня вообще за толстокожего держишь… – возразил Сидоров. – Конечно, терпеть разнос неприятно, но не смертельно. Естественный процесс. И трагедий из этого делать не стоит, – расфилософствовался он, надеясь на благополучный исход дела.

«Молодец, братан, не очень расстраивается. Точно Астахов подметил: сто лет проживет! – без какой-либо неприязни, даже с чувством удовлетворения подумал Паромов, когда они разошлись после короткой беседы. – Так держать! Жаль, что у меня не получается».

А вечер продолжался. Проверяли подучетный элемент. А потом писали кучу рапортов и иных справок о проделанной работе. Несмотря ни на какие огорчения, жизнь шла своим чередом.

– А ты переживал, – шутил, забежав на минутку к старшему участковому, Астахов, – себе и другим нервы рвал. Видишь, все и обошлось. Упорядочилось. И у брата – он имел в виду Сидорова – полный порядок. Знаешь, какой у тебя недостаток?

– Какой?

– Все слишком близко к сердцу принимаешь.

– А ты?

– Ну, я… – слегка смутился он.

– Вот, видишь…

– Все равно, – остался при своем мнении Астахов, – будь проще. Бери пример с брата. Его отодрали, а он, хоть бы хны! И думать об этом забыл. Жеребчиком гогочет. Молодец!

– Каждому – свое.

Помолчали.

– Ты, чем психотерапией заниматься, скажи, – прервал паузу Паромов, – как там у тебя вопрос с квартирой решается? А то за этой ежедневной круговертью, все забываю спросить. Есть ли сдвиги?