Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 178 страниц)

Интуиция и многолетний милицейский опыт подсказывают Воробьеву, что подозреваемый, скорее всего, находится в Обояни, у родителей. И туда он направляет самых опытных оперативников, успевших не раз зарекомендовать себя в «деле». Впрочем, как понял Паромов, перекрываются и другие места возможного появления подозреваемого.

Новый оперативный дежурный старший лейтенант Павлов Александр Дмитриевич, сменивший Цупрова, без лишних разговоров выдал Уткину и Черняеву оружие. Вооружившись сами, они решили «вооружить» и Паромова. У Черняева имелся стартовый пистолет, который он и передал молодому участковому.

– Толку от него нет, особенно днем – сразу видно, что не боевой, – говорит Черняев, – но по башке можно хорошо накатить. Мало не покажется! Бери, да смотри, не потеряй…

Паромов берет «пугач» и сует в карман. Тот приятно холодит ногу и оттягивает карман как настоящее оружие.

7

Вопрос, как попасть в квартиру подозреваемого, раз-решился сам собой: Андрейка – сын погибшей, встав утром и не дождавшись родителей, ушел в школу, а ключ передал соседке-пенсионерке, Анне Никитичне. Все это в течение минуты выяснил Черняев, когда они пришли в дом № 4 по улице Обоянской, где проживала злополучная семья. Анна Никитична без лишних слов отдала ключ Черняеву.

Как не быстро действовали сотрудники милиции, а слух об убийстве Дурневой Натальи, распространился по поселку еще быстрей. И Анна Никитична уже была в курсе событий. От нее же и узнали, что сам Дурнев Павел Иванович, 1945 года рождения, нигде не работал и состоял на учете в психбольнице.

– Болен был, ирод, головой… ревновал, скандалил… Но она-то, сердешная, скрывала… И, вот, доскрывалась! – Сокрушалась соседка, утирая слезы. – Сколько раз говорила: «Наташа, сходи в милицию или к участковому, ведь бьет по чем зря». А она все своё: «Ладно, обойдется. Ведь любит!» Вот и налюбил, антихрист! Ее убил и ребенка осиротил… Горе…

Однако сотрудникам, прибывшим для засады, особо вдаваться в подробности жизни убитой и ее мужа было некогда. Поджимало время.

– Анна Никитична, никому ни слова, что мы тут, – для большей убедительности, приставляя указательный палец к губам, не попросил – приказал Уткин.

– Ни гу-гу! – Повторила его жест женщина. – Разве я не понимаю…

– И дверь своей квартиры никому больше не открывайте. Дурневу – тем паче! Черт его знает, что в его безумной голове творится! – припугнул Уткин на всякий случай Анну Никитичну.

В квартире Дурневых Уткин распределил обязанности каждого, находившегося в засаде, на случай появления подозреваемого.

– Главное, дать ему войти… А скрутить скрутим.

– Как два пальца об асфальт.

Паромов, которому отводилась второстепенная роль, помалкивал. Ведь кроме Валерика Колесникова, пьяного хулигана, да некоторых особо буйных семейных дебоширов, «скручивать» ему никого больше не доводилось. А тут – убийца!

Постепенно эмоции, связанные с жестоким преступлением и последующей за ним засадой, притихли не только у Уткина и Черняева, но и у Паромова. Все немного расслабились, стали в полголоса обмениваться короткими репликами. Впрочем, весь разговор вращался вокруг одного: какие последствия ждут сотрудников.

– Неполное служебное соответствие обеспечено! – сокрушался Черняев. – На моем участке жил, шизик проклятый, а я – ни сном, ни духом!

– Не бери в голову. Может, и обойдется… – пытаясь успокоить младшего коллегу, неуверенно ронял слова Уткин, – Все-таки, не судимый и не поднадзорный…

Говоря, раз за разом вытирая красную вспотевшую лысину носовым платком.

«Кажется, вчера перебрал… – отметил данное обстоятельство Паромов. – И крепко перебрал».

Майор милиции Уткин Виктор Дмитриевич служил в отделении профилактики преступлений и персонально отвечал за работу с судимыми и поднадзорными. Теперь, когда выяснилось, что подозреваемый не его «подопечный», возможно, подспудно тихонько радовался. Впрочем, виду не показывал, хмурился, как всегда.

– Не обойдется! – больше для себя, чем для остальных, повторял Черняев. – Не обойдется. Как пить дать – «строгач» или «неполное служебное». А я в уголовный розыск собрался переводиться… Теперь – «зарежут».

– Не-е-е! Вопрос о переводе уже решен. Я в курсе, – успокоил Уткин. – И не зуди. Башка и так разваливается… со вчерашнего, – признался конфузливо. – Сейчас бы пивка!

– Лучше – стакан водки, – оставив на время переживания, со знанием дела посочувствовал майору Черняев. – Мигом все пройдет!

– Можно и водки, – согласился Уткин, – но немного… полстакана. И пивком шлифануть для верности.

– Теперь уж после засады… – вздохнул Черняев, кончиком языка облизывая губы. – Сейчас ведь не побежишь…

– Само собой. Кто ж в засаде пьет… Придется потерпеть…

– Придется…

Паромов молча слушал вполне «профессиональный» треп старших товарищей. Первая в его жизни засада проходила как-то буднично, скучно и… без особого напряга. Совсем не так, как показывали в фильмах. Что смущало – так это нахождение в чужом жилище в отсутствие хозяев. Как-то не по-людски…

8

Повезло группе Чеканова и Озерова. Они задержали Дурнева в Обояни, в доме родителей. Без стрельбы, схваток и погонь. Самым прозаическим образом – сонного и мертвецки пьяного вытащили из кровати. Дурнев запираться не стал. Сразу сознался в убийстве и выдал нож, который находился в нагрудном внутреннем кармане его пальто. Обыкновенный кухонный нож. Только измазанный кровью…

Начальник отделения уголовного розыска майор Чеканов, «окрещенный» жуликами Васькой Чеканом, о нюансах задержания распространялся мало. В свои пятьдесят успел навидаться всякого, поэтому был сдержан.

– Все прошло штатно, – отмахивался от особо назойливых. – Всякий раз бы так…

Зато Озеров Валентин Яковлевич, молодой и слово-охотливый, «подпустить тумана» не смущался.

– Дернись хоть малость, – азартно поблескивая глазами, скалился он, – быть бы Павлику Дурневу с лишней дыркой в голове.

Но даже новичок Паромов понимал, что Озеров явно несколько преувеличивает с «лишней дыркой». Не так просто было применить табельное оружие… Десятки, если не сотни ограничений существовало. Но слушать его было интересно. Весело и занимательно рассказывал.

Озеров – двадцатипятилетний красавец блондин с голубыми, вечно улыбающимися, даже в минуты раздражения, глазами. Среднего роста и крепкого сложения с походкой бывшего моряка – немного вразвалочку. И, конечно же, любимец и «погибель» всех молоденьких инспекторш ПДН. Как поговаривали злые языки, Валентин Яковлевич, хоть и был женат, но особой щепетильностью в части амурных дел не отличался. Но то – злые языки… На чужой роток, как известно, не набросишь платок. Было то или не было – неизвестно. Зато точно установлено, что дуэлей между сотрудницами ПДН не случалось.

В минуты же гнева улыбка его становилась не доброй и обворожительной, а злой и язвительной. Впрочем, как и речь, изобилующая колкими эпитетами и сравнениями.

«Что ты мычишь, как корова, проглотившая язык вместе со жвачкой», – говорил он кому-либо из своих подчиненных, если тот не мог коротко и толково ответить на заданный вопрос. Или: «Вижу, мыслям тесно в голове у Вас, товарищ лейтенант. Теснятся, на волю просятся… Одна беда – язык им мешает и зубы не пускают!»

Озеров окончил Курский СХИ, поэтому его сравнительно-оскорбительные эпитеты чаще всего изобиловали названиями животных: «На вас, участковый Петренко, шинель, как на корове седло, а вы, Иванов, не ржите, как стоялый жеребец перед случкой». Голубые глаза Озерова при этом улыбались во все лицо, но от такой улыбки не только Петренко с Ивановым, но и всем было не по себе.

Впрочем, он злопамятным не был. И как быстро раз-дражался, так же быстро сменял гнев на милость. И опять его лучезарная улыбка обвораживающе действовала на собеседника.

С отделением профилактики он занимал два помещения на первом этаже, через коридор от дежурной части. При этом проходным кабинетом владело само отделение профилактики – майор милиции Уткин Виктор Дмитриевич и старший лейтенант милиции Беликов Валентин Иванович. Если красноликий вечно хмурый Уткин отвечал за организацию работы с лицами, ранее судимыми, то круглоликий и улыбающийся Беликов – за состояние работы с тунеядцами, алкоголиками, семейными дебоширами и прочей мелюзгой.

Их «апартаменты» по периметру вдоль стен были обставлены деревянными разнокалиберными шкафами. В них – сотни личных дел на подучетный элемент. Они пылились стоя и лежа стопками и кипами, на деревянных прогнувшихся полках. И обязательно – за обшарпанными скрипучими дверцами на расшатанных петлях.

Угловой же кабинет с одним единственным окном занимал Озеров. Тут деревянных шкафов было поменьше. Зато имелись металлические сейфы, в которых хранились, как шепнули Паромову по секрету, личные дела доверенных лиц и внештатных сотрудников – опору участковых. И, возможно, объект вожделений жуликов… Многим хотелось знать, кто и как «постукивает» на «контору».

Кто такие внештатные сотрудники и каков их статус в правоохранительной системе, Паромов уже знал. О доверенных лицах слышал, но представление о них имел самое смутное.

– Это негласные осведомители, – как-то коротко пояснил Черняев.

– Агенты что ли?…

– Считай, агенты, – ухмыльнулся Черняев. – Только труба у них пониже да дым пожиже…

– И мне придется обзаводиться?

– Придется.

– И как?

– Пока не аттестуют, даже голову не забивай… и приказы секретные почитывай… там все расписано.

В канцелярии секретные приказы взять было не просто.

– Не положено, не аттестованный – дала от ворот поворот секретарь Анна Акимовна. – Завтра, может, попрут, а ты уже секретные приказы знаешь…

Всем участковым инспекторам Промышленного РОВД, даже таким молодым и зеленым как вновь принятым Паромову и Ивакину, было известно, что Озеров тяготится своей должностью начальника службы профилактики. Всей душой стремился он в уголовный розыск. Даже понижение до должности рядового опера не смущала.

– Розыск – вот это мое. А тут чужое место занимаю, – говорил довольно часто.

При этом его голубые глаза тускнели. Словно тучки набегали на небесную лазурь.

Каждый раз, когда случалось преступление в районе, он, не дожидаясь команды руководства отдела, по собственной инициативе одним из первых прибывал на место происшествия. Нужно было – то «вкалывал» там, как рядовой опер, утюжа дворы и подъезды в поиске следов и очевидцев. И если «везло», то первым шел на задержание подозреваемого, особо не задумываясь, вооружен тот или нет, физически здоров или хил. За это не раз был «бит» в кабинете начальника отдела.

– Смотри, Валентин, – по отечески строго говорил Воробьев Михаил Егорович, – доиграешься!.. Поубавь прыти. А то, как бы мне не пришлось ее убавлять…

Озеров и Воробьев были земляками, оба из-под Свободы Золотухинского района. А некоторые так вообще говорили, что родственники – племянник и дядя. Впрочем, все люди между собой родственники, если верить Библии. От Адама и Евы пошли.

Улыбчивый Озеров давал зарок больше не лезть впереди батьки в пекло, но… вскоре забывал о своем зароке и лез. А как не лезть, коли руки чешутся и ноги несут…

Несмотря на то, что Озеров явно тяготился своей участью работать не в оперативной службе, однако спрашивал с подчиненных по полной мере. Особенно «лютовал» в вопросах, касавшихся исполнительской дисциплины, в работе с письмами и заявлениями граждан.

Приказ МВД номер 350 и статью 109 УПК РСФСР, регламентирующие работу с заявлениями граждан, в том числе и о преступных деяниях, все участковые инспектора знали назубок.

– Откуда такая ретивость и требовательность? – однажды спросил Паромов у Минаева.

Тот только что получил от Озерова очередной «раз-нос».

– Обжегшийся на молоке на воду дует, – усмехнулся Минаев.

И поведал о курьезе, произошедшем с Озеровым, когда тот только что был принят на работу и, не имея навыка, полученную им кореспондецию собрал в одну кучу и сжег.

– Знатный получился костерок!

– Серьезно? – не поверил Паромов.

С первых дней тот же старший участковый учил его беречь каждый полученный в секретариате документ как зеницу ока. Потому сомневался, чтобы Озеров так обмишурился.

– Серьезней не бывает, – боднул взглядом Фому неверующего Минаев. – А потом в течение трех дней, отведенных руководством, все уничтоженное восстанавливал до последней бумажки.

– Даже не верится: Озеров – и вдруг такой облом…

– И на старуху проруха… – брызнул карими искрами глаз Минаев. – Все мы на глупость горазды. Порой так вляпаешься и там, где и вляпаться-то вроде невозможно… Но это лирическое отступление. А суть такова: помня свой горький опыт, Озеров нас бережет, особенно таких молодых как ты, – уже серьезно окончил рассказ Минаев. – Привыкнешь к данной жесткости и самодисциплине – потом легче будет. Поверь на слово, не раз еще за эту науку спасибо Валентину Яковлевичу скажешь…

9

Убийство Дурневой было раскрыто в течение шести часов. Руководство рапортовало по «служебной лестнице» до самого верха – до Министерства Внутренних Дел. Таков был порядок, заведенный министром Щелоковым. И он исполнялся неукоснительно.

Маршала Советского Союза Николая Анисимовича Щелокова сотрудники Промышленного РОВД города Курска видели только на экранах телевизоров да на страницах журнала «Советская милиция, который все были обязаны выписывать. Возможно, еще на газетных разворотах… Однако относились к нему с уважением. Особенно старослужащие, помнившие «милицейскую неустроенность дощелоковского периода». Тогда и зарплата была с гулькин нос, и отношение общества – наплевательское. Да и сами представители правоохранительных органов – вечно полупьяные, неряшливые, в замызганной униформе.

Будучи личным другом Генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева, Щелоков сделал довольно много, чтобы поднять статус советского милиционера. Но и требовал строго.

Так Паромов впервые принял участие в раскрытии особо тяжкого преступления. Если, конечно, его пассивные действия – охрана территории, прочесывание ее и нахождение в засаде на адресе – вообще можно считать за участие.

Отрапортовав о раскрытии, руководство УВД стало искать «козлов отпущения». И нашло. Черняев, как и предполагал, получил «строгий выговор». За «низкий уровень профилактической работы с лицами, злоупотребляющими спиртными напитками и ведущими антиобщественный образ жизни» – такой была официальная формулировка в приказе по УВД Курского облисполкома. Но он уже был оперуполномоченным уголовного розыска и работал на зоне «Волокно», поэтому по поводу взыскания особо не расстраивался.

Не был забыт и старший участковый Минаев Виталий Васильевич. Получил выговор за «недостаточную организацию профилактической работы с подчиненными участковыми».

– Еще, слава Богу, малой кровью отделались, – про-комментировал он «разборку полетов». – Могла быть и хуже…

Начальнику Промышленного РОВД полковнику милиции Воробьеву было строго указано на низкий уровень воспитательной работы с личным составом. Но он, по понятным причинам, от гласного комментирования приказа вышестоящего руководства воздержался.

Зато другим приказом начальника УВД генерал-майора Панкина Вячеслава Кирилловича за «умелые действия на месте происшествия и организацию работы по раскрытию особо тяжкого преступления по «горячим следам» были поощрены в виде денежной премии руководители отделов УВД, которые только присутствовали на месте происшествия и ничего не делали. Не считать же за дело то, что они постоянно отрывали начальника РОВД от работы ненужными и пустыми вопросами и замечаниями.

Не минула горькая участь наказания и работников областного здравоохранения: патронажной сестре и участковому врачу психоневрологического диспансера вкатили по выговоряшнику. Вкатили за то, что «вовремя» не распознали приступ агрессивности у пациента и не изолировали от общества.

«Вот так работку я себе выбрал, – размышлял Паромов, из-за малого стажа работы не попавший под раздачу «пряников», – не знаешь, за что получишь по шее!»

Но перед этим, вечером того злополучного ноябрьского дня, когда после всех тревог, засад участковые инспектора милиции, а также Подушкин и Клепиков собрались в опорном пункте, он одолевал всех вопросом: «Неужели все преступления так быстро раскрываются?»

– Случается, – был немногословен Минаев.

– Убийства – довольно часто, – оказался словоохотливее Черняев. – То ли чистое везение, то ли одновременное задействование такой силищи, которая на другие преступления никогда не задействуется. Шутка ли – целый отдел милиции «пахал»! Убийство – это тебе не хухры-мухры! Это самое тяжкое преступление, на раскрытие которого бросаются все силы. Впрочем, бытовухи не так уж сложны в раскрытии. Это почти что очевидное преступление. Верно, Василич?

– Верно, – буркнул Минаев.

– Раз на раз не приходится, – как всегда был осторожен с выводами Клепиков. – Но, вообще-то говоря, традиционно быстрее всего раскрываются именно особо тяжкие преступления. Хуже обстоит дело с раскрытием краж, совершенных в условиях неочевидности.

– Это потому, что на кражу такую ораву не бросают, – не удержался от комментарий Черняев. – Бросили бы такие силы, как на убийство, то и кражонку расколоть – раз плюнуть… Проще грецкого ореха. А то поручат оперу или участковому – и раскрывай в одиночку, бегай, высунув язык. Только один, как говорится, в поле не воин…

– Возможно, что и так, – не стал спорить Клепиков.

– Гуртом и отца бить хорошо, – засмеялся Подушкин, – не то, что преступления раскрывать. Как в детской песенке: «На медведя я, друзья, выйду без испуга, если с другом буду я, а медведь без друга…» – пропел баском он.

Вопрос был задан, ответы – получены, только удовлетворение не наступило…

БЕЙ!

Ни превосходная речь не может прикрыть дурного поступка, ни хороший поступок не может быть запятнан ругательной речью.

Демокрит

1

Прошло пару месяцев, как Паромов приступил к исполнению обязанностей участкового инспектора. За это время он, благодаря стараниям внештатных сотрудников и Черняева (Минаев по участку ходить не любил), неплохо изучил не только свой участок, но и всю зону. Знал в лицо и по фамилиям многих поднадзорных и судимых. Почти у каждого из них, впрочем, как и у тунеядцев, были прозвища («погоняла» на специфическом жаргоне милиции). У одних – с зон, где отбывали наказание, у других – со школьной поры.

В беседах с «подопечными» Паромов не бравировал знаниями их прозвищ, обращался или по фамилии, или по имени-отчеству. В зависимости от обстановки и сложившегося психологического контакта.

«Добывай информацию всеми возможными путями, – наставлял Минаев. – Будешь владеть информацией, значит, будешь владеть обстановкой, будешь раскрывать преступления. Диалектика жизни, брат, против нее не попрешь… даже если ты мент».

И Паромов старался выуживать необходимые сведения в таких беседах. Не получалось с первого раза, пробовал во второй, третий, десятый. До тех пор, пока не понимал, что получилось. А источников для сбора всевозможной информации было предостаточно: и беседы со старушками на лавочках у подъездов домов, и невольно оброненные слова судимыми в доверительных беседах, и «наводки» дружинников, и «подсказки» внештатников.

Черняев еще в первые дни поделился опытом исполнения различных запросов и заявлений граждан. Заявлений обычно было не более десятка. В основном писали соседи друг на друга, жены на мужей-пьяниц. Сортируя заявления, Черняев говорил: «Это можно исполнить вечером – все будут находиться дома. А вот это – днем, так как пишут пенсионеры друг на друга. Днем они с радостью откроют дверь любому, а вечером побоятся даже участковому открыть. Тем более, когда участковый без формы и удостоверения».

Удостоверения новому участковому в отделе кадров почему-то не выдавали. «Нет бланков», – отговаривались кадровики. На что Василий Иванович, знавший «кухню» кадровиков, пояснял: «Не хотят себя загружать лишней работой. Если выдадут сейчас удостоверение, оформив кучу бумаг, то им придется через два-три месяца, когда присвоят звание, выдавать удостоверение повторно. А, значит, опять заполнять кучу разных бумаг. С бумагами не только опера не любят возиться, но и кадровики. Сплошные мультики».

Но выход был найден. Воспользовались корочкой удостоверения внештатного сотрудника, вклеив туда фотокарточку Паромова и заверив подлинность гербовой печатью РОВД. Тем более что внешнее оформление корочек внештаников было намного качественней, чем удостоверений сотрудников милиции. Ярко красный ледерин, золотое теснение. А у сотрудников обложка была коричневого цвета, с некачественным теснением названия и герба.

Если заявлений было немного, то запросов из различных организации и учреждений, в основном, здравоохранения: наркологического, венерологического, туберкулезного диспансеров, поступало сотнями. И везде: «срочно оказать содействие» в доставлении к ним на лечение тех или иных пациентов. Десятками поступали сообщения, уведомления из учреждений ИТУ, спецкомендатур, ЛТП. И на все надо было немедленно дать ответ. Но прежде – провести проверку: опросить родственников, членов семей, соседей; отобрать расписки, подписки.

Каких только курьезов при этом не было. Просит, к примеру, администрация наркологического диспансера обязать явкой в диспансер некого Сидорова, который, по их мнению, злостно уклоняется от лечения. А Сидоров уже как два года помер. Или из вендиспансера требуют доставить к ним Петрову, якобы уклоняющуюся от лечения сифилиса, а та уже отбывает наказание по ст. 115 УК РСФСР.

И смех, и грех.

«Ну и мультики!» – как любил говорить в таких случаях Василий Иванович.

При этом все начальники и руководители служб и подразделений требовали от участковых: «Давай! Быстрее! Срочно! Немедленно!»

Особенно ярко это выражалось на оперативных совещаниях, проводимых с завидной регулярностью раз в квартал.

Выступает с отчетом, например, начальник ОУР, и в обязательном порядке: «Участковые плохо контролируют поднадзорных. Поэтому – рецидив преступлений!»

Отчитывается начальник паспортного стола, и обязательно звучит фраза: «Участковые мало составили протоколов за нарушение паспортного режима!»

Начальник следственного отделения: «Во время не доставили подозреваемого Иванова, поэтому уголовное дело в этом месяце окончено не будет…»

Начальник ГАИ: «Участковые мало профилактировали угоны…»

Начальник ОБХСС: «Участковые не обратили внимания…»

И всем участковый инспектор был обязан помочь доставить, привести, составить, направить, оформить, досмотреть…

Около ста пятидесяти позиций входило в обязанности участкового инспектора. И по всем надо было что-то делать… Ежедневно. Срочно. С соблюдением социалистической законности.

Образно и ярко об участковом инспекторе и его работе сказал полковник милиции Коровяковский Анатолий Иванович, работавший в отделе исполнения наказаний УВД: «Участковый – это лошадь, которую все погоняют, и никто не кормит!»

Образно, емко. Лучше не придумаешь!

В течение месяца Паромов «набил» руку на ответах в разные инстанции и организации и научился грамотно брать объяснения от граждан.

– Пора, Николай, учиться выносить постановления об отказе в возбуждении уголовного дела, – сказал как-то старший участковый. – Объяснения записываешь прилично. Теперь и отказные можешь писать. Хватит меня эксплуатировать. Тут нет ничего сложного. Сжато излагаешь суть дела и вывод. А основания для отказа в возбуждении уголовного дела изложены в статьях с пятой по десятую УПК РСФСР. Так что, приступай.

И стал Паромов учиться составлять постановления об отказе в возбуждении уголовного дела. Благо, что были десятки образцов.

– Получается, – остался доволен Минаев, проверив пару вынесенных Паромовым постановлений. – Действуй в том же духе и дальше, а на утверждение носи начальнику следственного отдела Крутикову Леонарду Григорьевичу. Если что не так, тот поправит и подскажет, не то, что Конев – орать да материалы по кабинету разбрасывать!

Говоря это, старший участковый недовольно морщился, словно от зубной боли. По-видимому, не раз приходилось обжигаться.

– Иван Иванович, конечно, мужик хороший… когда в настроении, но к нему лучше не ходить. Еще под «горячую руку» попадешь – не то что постановление порвет, но и весь материал. Такое уже было не один раз… со многими…

Следует сказать, что заместитель начальника отдела милиции по оперативной работе, являющийся к тому же и первым заместителем, майор милиции Конев Иван Иванович был в Промышленном РОВД личностью неординарной. Среднего роста, среднего телосложения. Русоволосый, но с уже ясно обозначившейся залысиной. В свои сорок пять был подвижен и расторопен. Однако подвижность и расторопность были не мальчишеские суматошные, а солидные, просчитанные, выверенные до самой малости, отшлифованные годами работы в уголовном розыске, постоянным общением с людьми самого разного социального происхождения и положения.

Службу он начинал постовым милиционером. Потом тянул лямку участкового. Из участковых перевелся в службу ОБХСС, а оттуда – в ОУР. С должности простого опера уголовного розыска, дослужился он до первого зама. И это – не имея протекции высоких покровителей в управленческих структурах, так называемой «волосатой» руки. Только благодаря личным качествам талантливого сыскаря, умению в кротчайшие сроки раскрыть даже самые «глухие» преступления. А еще – отличному владению оперативной обстановкой не только на обслуживаемом им участке, но и по городу в целом, глубокому знанию криминальной и околокриминальной среды.

Нелегкая жизнь оперативника, постоянное балансирование на грани закона, выработали в его характере такие качества, как дерзость, резкость в словах и поступках, бескомпромиссность. Отсюда внезапная смена настроений, нервозность, резкость.

Впрочем, как бы там ни было, Конев Иван Иванович был прирожденным милиционером, и не просто милиционером, а оперативником, свою работу любил и отдавался ей всей душой, проводя на работе почти все время, а не только установленные Конституцией восемь часов. Домой приходил, чтобы переночевать да поужинать в кругу семьи, чтобы дети не забыли, что у них есть папа.

Такой же отдачи работе, такому же отношению к ней, он требовал от своих подчиненных. Причем, безоговорочно! И не терпел, если те были нерасторопны, неухватисты, безынициативны, тяжелы на подъем по его мнению. Его нетерпимость выплескивалась резко и болезненно для окружающих. Возможно, не всегда справедливо и заслуженно. Это и отталкивало от Конева личный состав. Несмотря на это, мрачным Конева назвать было нельзя. В своем кругу он мог и посмеяться от души, и анекдот с «картинками» рассказать. Но в своем кругу, а не с подчиненными…

2

Погожим февральским днем в опорном пункте поселка РТИ находились двое: участковый инспектор милиции Паромов и внештатный сотрудник милиции Терещенко Виктор, парень спортивного вида, лет тридцати. Терещенко был «протеже» Черняева, и за время работы с ним перенял многие черты и повадки своего «шефа». Был такой же шустрый и дерзкий, как на слова, так и на действия. За это его откровенно недолюбливал Минаев. Но Минаева не было: находился на лечении в санчасти по поводу язвы желудка – из-вечного бича милиции. Язва желудка была распространенной болезнью среди сотрудников милиции. Издержки, так сказать, работы. Нерегламентированной, неупорядоченной, без регулярных обедов и выходных.

Давно не было и Черняева, перешедшего из участковых в уголовный розыск. А Терещенко продолжал, чуть ли не ежедневно посещать опорный пункт, оказывая помощь Паромову, принося различную информацию о событиях, происходящих на зоне. А знал он много, особенно о самогонщиках и притоносодержателях, вращаясь в криминальной среде.

Вот и сегодня он пришел с сообщением, что бабка Тоня из дома № 6 по улице Дружбы приготовила брагу и дня через три будет гнать самогон.

– Черняев всегда дожидался, пока гнать самогон не начнут. И брал с поличным. А ты как? – заинтересованно спрашивал Терещенко, крутя в руках книгу «Комментарии к УК РСФСР».

Интерес внештатника был понятен: при изъятии самогона в качестве понятых присутствовали те же самые вездесущие внештатники, которые и «производили дегустацию». В умеренных дозах, конечно, но и этого хватало, чтобы опохмелиться. Вот и держали «нос по ветру».

И Черняев, и Минаев обычно на это «закрывали глаза». Главное, чтобы документы были оформлены, как полагается, без сучка, без задоринки. Если же изымалась одна брага, то даже такой шустрый внештатник, как Терещенко, ее не «дегустировал», а просто уничтожали «путем выливания в унитаз», как отмечалось в процессуальных документах.

– Поживем – увидим, – не отрывая глаз от очередного сообщения-уведомления, неопределенно ответил Паромов.

Такой ответ не удовлетворил Терещенко.

– А все-таки?..

И, не дождавшись уточняющего ответа, с сожалением произнес:

– Был бы Черняев, тот бы уже стал планировать…

– Пойдем-ка, Виктор, пройдемся по участку, – заканчивая перебирать бумаги, сказал Паромов. – Вот пришло сообщение, что из колонии освободился некто Речной Николай Яковлевич… Надо проверить и, заодно, познакомиться. Выяснить, то за фрукт свалился на мою голову?

– Где живет? – с показной ленцой, – мол, тебя не заинтересовала моя информация, тогда и твоя меня мало интересует, но так и быть, сделаю одолжение, – отозвался Терещенко, отложив в сторонку книгу. – Возможно, знаю…

– В тридцать втором доме…

– Знаю, – теперь уже явно оживился он. – Кличка у него Куко. Недалеко от меня живет… Ворюга и тунеядец, – тут же дал краткую, но вполне исчерпывающую характеристику.

– Виктор, не кличка, а прозвище, – зачем-то поправил его Паромов. – Клички у животных.

– Да ладно, Николай, не придирайся к слову. Не на литературном же диспуте… Тут как хочешь, так и называй. Куко он и есть Куко, паразит и дармоед.

Терещенко хотел поподробней рассказать о Куко, но Паромов, уже одетый, поторопил:

– Пойдем, Виктор. Дел много. По дороге просветишь, кто такой Куко.

Закрыв опорный пункт, они потопали по участку.

– Речной тихий, не драчливый, – доверительно делился своими наблюдениями Терещенко. – Да и кому там драться – кожа и кости! Возможно, на зоне за год отъелся. Судили-то его в последний раз за тунеядство, по двести девятой, – блеснул он знанием уголовного кодекса. – Черняев материалы собирал для суда, а Минаев только командовал…

– Оставь Минаева в покое. Лучше о Речном рассказывай.

– Я и говорю, что недрачливый, но любитель шастать по притонам. А в последнее время, перед тюрьмой, и у себя в квартире настоящий притон устроил. Даже матери-инвалида не постыдился. Мать-то у него – орденоносец, порядочная женщина, но сильно болеет, с кровати не встает, – парой слов пояснил о матери фигуранта. И тут же возвратился к Речному: – Но не долго Куко притон держал – Черняев ему быстро билет на зону организовал!