Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 178 страниц)

– С завтрашнего дня возьмись-ка за изучение уголовного и уголовно-процессуального кодексов, особенно тех разделов УК, где речь идет о хулиганстве и хищениях, – продолжил после короткой заминки он. – Это самые распространенные виды преступлений на сегодняшний момент, с которыми приходится сталкиваться участковому. Плохо, что нет кодекса об административных правонарушениях – все разбросано в различных постановлениях, указах, приказах и отдельных законодательных актах, – скорее для себя, чем для Паромова, с сожалением говорил Минаев. – Но основные нормативные документы в этой области, без которых работа участкового инспектора вообще бессмысленна, имеются. И если ты обратил внимание, то на стенах всех помещений опорного пункта развешаны плакаты с текстами этих документов.

Паромов быстро осмотрел стены кабинета старшего участкового. Действительно, все стены, кроме той, что находилась за спиной Минаева, на которой располагался большой цветной портрет Дзержинского в деревянной позолоченной рамке, были «украшены» добротно изготовленными плакатами с текстами Указов, Приказов, Постановлений, Положений.

А Минаев между тем продолжал знакомить нового участкового с некоторыми вопросами предстоящей деятельности.

– Кроме этого, у каждого участкового имеется папка с образцами оформления документов. Так что и тебе необходимо, как можно быстрее, обзавестись такой папкой. Но это, впрочем, не самое главное. Главное – быть порядочным человеком всегда и во всем. В нашей работе нет мелочей. Мы всегда работаем с людьми. С разными людьми. И всегда у них на виду. Поэтому с каждым человеком: потерпевшим ли, нарушителем ли, с судимым или даже с самым последним пьяницей – будь всегда выдержан и тактичен. Даже, если они тебя вздумают провоцировать. Не поддавайся на провокации, не позволяй эмоциям даже хоть на секунду возобладать над разумом. Не бравируй своими полномочиями, но и спуску никому и ни в чем не давай. В жизни участкового бывают разные ситуации. Порой за себя приходится по-стоять и кулаками. И если прижмет нужда, то бей, не раздумывая. И бей так, чтобы с первого удара «вырубить» обидчика. Нам по Закону и по положению разрешено служебное табельное оружие, но наши руководители-перестраховщики под разными предлогами его не выдают. Так, что защищаться приходится и кулаками. Силу везде уважают, а уж в том контингенте, с которым мы работаем, и подавно. Иначе – беда. Если хоть раз допустишь слабину – считай, что все пропало. Сядут на шею. Работать не дадут. Тогда лучше сразу же увольняться. И еще: в милиции много разных служб, есть и такие, которые следят за работниками милиции. Сотрудники этих служб стараются обзавестись информаторами. Ты – молодой, всех нюансов милицейской работы пока еще не знаешь, поэтому имей это в виду. «Стукачей» у нас не любят и не жалуют. Это я говорю тебе не в обиду, а чтобы предостеречь от греха по неопытности.

Василий Иванович одобрительно хмыкнул, давая понять, что он полностью разделяет мнение Минаева в данном вопросе.

Хлопнула входная дверь – вернулся из магазина Подушкин. Его появление прервало дальнейшие наставления старшим участковым инспектором нового.

По предложению Минаева все прошли в кабинет начальника штаба ДНД.

6

Стоит заметить, что опорный пункт располагался на первом этаже обыкновенного жилого пятиэтажного здания, построенного в конце шестидесятых годов. Под кабинеты участковых использовались небольшие спальни обычной трехкомнатной квартиры, а под кабинет начальника штаба – помещение кухни.

Здесь также на всех стенах висели аккуратные плакаты. Но не с текстами статей уголовного кодекса и административных нарушений, а с выдержками из Положения о добровольных народных дружинах. Видное место занимали графики дежурств цеховых дружин и маршруты дружинников при охране общественного порядка.

Подушкин сдвинул на край письменного стола какие-то книги и журналы, застелил столешницу листом ватмана вместо скатерти.

– Вот и ворог наш, – поставил он бутылку сухого вина «Монастырская изба». – А вот и друзья, – вывалил из пакета в тарелку с жареной мойвой.

Откуда-то из утробы стола достал пару граненых стаканов, налил в них из графина воды.

– Ополосни, – попросил Черняева. – Не в службу, а в дружбу…

Тот, буркнув незлобиво, что «штаб – всему голова», пошел мыть стаканы.

Отправив участкового, Подушкин продолжал священнодействовать над столом: ножом порезал на мелкие ломтики полбуханки хлеба и открыл банку шпротов. Не прошло и минуты, как он приготовил из шпрот и ломтиков хлеба бутерброды. По числу участников предстоящего застолья.

– Все! – возвестил Палыч о готовности. – Милости прошу к нашему шалашу.

Минаев, Клепиков и Паромов, негромко переговариваясь, придвинули поближе старенькие стулья, стоявшие у стены. И под их жалобный скрип, расселись за столом.

Возвратился с вымытыми стаканами Черняев. Молча поставил их на стол и сел на свободный стул. Но, видно, общее молчание его тяготило, и он пошутил:

– Люблю я поработать, особенно пожрать!

– Да, можно приступать, – поддержал его Подушкин.

И с чувством выполненного долга улыбнулся черными, как у цыгана, глазами.

– Можно-то – можно… – тут же отреагировал Минаев, – но закрыл ли ты на замок входную дверь?..

– Точно, – тут же вцепился взглядом в начальника штаба Черняев. – А то, помнишь, в прошлый раз – забыл, и нас чуть ли не «застукали».

– Что правда, то правда… – отметил и Клепиков.

– Василич, а может, он специально так сделал, чтобы нас «спалить»?.. – хохотнул Черняев, продолжая подтрунивать над начальником штаба ДНД.

– Закрыл, – огрызнулся Подушкин, – а если не веришь, то сходи и проверь. Все – «тип-топ».

Никто проверять дверь не пошел, понадеявшись на добросовестность и осторожность Палыча. Минаев откупорил бутылку и налил в имеющуюся посудину вина. Примерно по полстакана.

– Прошу извинения за малое количества посуды, – вместо тоста произнес он. – Придется обходиться всего лишь двумя стаканами.

– Два – не один, – почувствовав камешек в свой огород, тут же отбоярился Подушкин. – К тому же малое количество компенсируется качеством объемов.

Но Минаев был неумолим, отговорки не принял.

– Сколько раз говорил доблестному начальнику штаба, здесь присутствующему, – продолжил он, апеллируя к остальным, – чтобы обзавелся необходимым количеством стаканов… Перед людьми стыдно… А ему все «трын-трава».

– Верно, – поддакнул Черняев, прицеливаясь к сочащемуся маслом бутерброду. – Клянусь уголовным кодексом, верно…

– Ты еще уголовно-процессуальным поклянись, – зыркнул на него Палыч.

– Как быть? – продолжил Минаев все тем же шутливо-подковыристым тоном. – Кому первому прикажите вручить эти два кубка с живительной влагой?

– Виталий Васильевич, да на тебя с твоими участковыми никогда стаканов не напасешься, – вынужден был огрызаться Подушкин. – Только неделю назад принес полтора десятка, всем раздал – и где они?

Минаев небрежно отмахнулся: мол, не перекидывай проблемы с больной головы на здоровую.

– Только и сохранились, что мои, припрятанные, – продолжил атаку Палыч. – А если бы и эти не спрятал, то и их уже бы не было…

– Виталич, его и в ступе толкачом не поймать, – подковырнул Подушкина Черняев. – Он и в светлый день наведет тень на плетень. Потому желательно ближе к делу… – указал он глазами на стаканы с вином, придерживаемые Минаевым.

– А что касается вопроса, кому пить первым, – даже не взглянул на Черняева Палыч, – то мое мнение такое: самому старейшему и самому молодому, то есть Василию Ивановичу и Николаю. Возражений нет? – сделал он небольшую паузу.

Возражений не было.

– Раз возражений нет, то, как говорят в данном случае святые отцы, – по единой! Святые отцы мудрые, они суетность и счет в этом деле не любят, чтобы грехов меньше отмаливать.

С последними словами Подушкин аккуратненько из-влек из рук Минаева оба стакана и вручил их Василию Ивановичу и Паромову.

– Василий Иванович, за вами тост, – вмешался нетерпеливый Черняев. – Скажите пару слов по такому случаю.

Подушкин и Минаев активно поддержали Черняева.

Василий Иванович встал и, держа стакан на весу, в чуть согнутой в локте руке, произнес тост за здоровье всех присутствующих, за удачу и успехи в работе, за взаимовыручку и милицейское братство. Он и Паромов, чокнувшись своими стаканами между собой и, символично с остальными – с бутылкой, выпили.

Паромов хотел только пригубить, так как ему действительно не хотелось выпивать. Но компаньоны, увидев такой оборот, дружно зашикали на него. Новому участковому ничего не оставалось, как выпить полстакана вина. Не обижать же новых товарищей… Не конфузиться же…

7

Вино было прохладное, с приятной кислинкой. Легкий, едва уловимый аромат щекотал ноздри. Откуда-то изнутри к голове стали накатываться волнами тепло и расслабленность.

Пока выпивали остальные, сказав для приличия короткие тосты, Паромов почувствовал, как осоловел. Даже изготовленный Подушкиным бутерброд не помог. Глаза стали увлажняться, покрываясь маслянистой пленкой алкоголя, а язык как бы разбух во рту.

«Эк, брат, как тебя развезло, – подумал о себе Паромов, – второго «захода», не говоря уже о третьем, тебе не выдержать. Еще, не дай Бог, под стол сползешь – людям на смех, а себе на великий позор. Надо что-то делать, чтобы отказаться от дальнейшего употребления спиртного, но в то же время и своим отказом не обидеть всех».

Пока Паромов занимался самоанализом и поиском выхода из создавшегося положения, его новые коллеги были заняты сами собой. Неспешно закусывали, ведя неторопливую беседу; со смешком рассказывали анекдоты, милицейские байки и разные случаи. Впрочем, Минаев ел мало, но много курил. Вообще, курили все, за исключением Подушкина и Паромова. Первый напрочь лишен был этой вредной привычки, а второй – боялся, что его еще сильнее «развезет».

Минаев курил одну сигарету за другой быстрыми жадными затяжками. Гася очередной окурок, нервно мял его длинными тонкими пальцами о край массивной стек-лянной пепельницы, стоявшей на середине стола. Кабинет быстро заполнялся дымом. Не выдержав «газовой атаки», Подушкин встал из-за стола и подошел к единственному окну, наглухо зашторенному тяжелыми коричневыми гардинами. Раздвинув гардины, открыл форточку.

– Потише базарьте, чтобы людей не смущать. На улице все слышно, – предупредил он, усаживаясь на свое место. – И пора уже по второму кругу, а то вино прокиснет.

Сказав, он разлил остаток вина из первой бутылки в два стакана и стал откупоривать вторую бутылку.

Наполненные стаканы предназначались Клепикову и Паромову. Но Василий Иванович, немного отодвинув стакан от себя, сказал, что ему уже достаточно.

– Паромову – тоже, – тут же добавил он. – Вон как глазки блестят…

Уверенно, как само собой разумеющееся, аккуратно отодвинул предназначавшийся Паромову стакан на середину стола – для желающих.

Удивительно, но никто не воспротивился. Паромов почувствовал внутреннее облегчение: никто не принуждает пить спиртное через силу. На душе посветлело. Внутреннее напряжение спало. Даже хмель стал куда-то пропадать.

Только спустя время, он узнал о неписаном законе, заведенном и действовавшем на опорном пункте: никогда и никого не заставлять пить спиртного больше того, сколько желает сам выпивающий. Но первую стопку – обязательно до дна. Во избежание «закладывания». А в этот день Паромов произошедшее отнес на счет авторитета Клепикова. И был тому несказанно благодарен.

8

Опрокинув по второй «единой», Минаев и Подушкин заспорили, кому должны подчиняться дружинники на опорном: старшему участковому инспектору милиции или начальнику штаба заводской ДНД.

– На дворе висит мочало – начинаем все сначала… – подмигнул Паромову Черняев, намекая на бесконечность данного действа.

Минаев, отстаивая свою точку зрения, горячился. Старался взять Палыча нахрапом. Не принимал явных и ясных доводов своего оппонента, которые даже такому неискушенному новичку, как Паромов, были понятны и очевидны. Новый участковый молчал, не вмешиваясь в спор двух старожилов. Только переводил взгляд с одного на другого по мере того, кто из них держал речь. Зато Клепиков и Черняев, как бы продолжая старую игру, известную только им двоим, активно поддерживали то одну, то другую сторону.

Если перевес в словесной баталии был на стороне Минаева, то Василий Иванович со снисходительной усмешкой опытного и повидавшего жизнь человека говорил:

– А «штаб»-то прав, Василич. Раз он отвечает за организацию и выход дружинников на дежурство, то они ему и подчиняются. А ты к этому делу, как говорится, только «сбоку припека».

Эти реплики тут же «подстегивали» Минаева, заставляя его все больше и больше горячиться и поднимать голос.

– Нет, Василий Иванович, ты не прав. Главный на опорном пункте не Подушкин, а Минаев, – отчетливо слышалась многозначительность в голосе Черняева.

– Это еще почему? – тая хитринку во взгляде, не соглашался Клепиков.

Затихал и Минаев, надеясь услышать поддержку.

– Кто такой Подушкин? – как бы спрашивал себя Черняев и тут же отвечал: – Обыкновенный гражданский человек. На него даже протокол за мелкое хулиганство можно составить – и как милый пятнадцать суток получит. А Минаев?! – устремляется вверх его указательный палец. – Минаев – целый майор доблестной советской милиции. С ним сам прокурор за руку здоровается.

– Да что ты говоришь? – играет роль Клепиков.

– Вот вчера, например, идем мы с Минаевым в отдел… – с хитрющей улыбкой «подливает масло в огонь» Черняев. – Только стали переходить дорогу от остановки Льговский поворот – вдруг визг тормозов. Что такое? А это прокурор Кутумов на «Волге» куда-то мчался по своим прокурорским делам, но, увидев Минаева, не утерпел, тормознул. Все дела – по боку. Вышел из «Волги» и чуть ли не строевым шагом к Минаеву. Руку тянет, что та, бедная, чуть ли не из плеча вырывается. Так ему с Минаевым поздороваться хочется. Поздоровались прямо на проезжей части. Машины их объезжают. Некоторые недоумки-водители сигналят, матерятся, требуют дорогу освободить. Люди на остановке – про трамваи, автобусы забыли, глаза на них таращат. А им на все это – глубоко плевать. Стал прокурор расспрашивать Минаева о том, о сем. Как, мол, здоровьице, как успехи по службе, не балуют ли подчиненные, скоро ли очередное звание, не болит ли головка после празднования годовщины Октябрьской революции, – нес треп Черняев, весело поглядывая то на Минаева, то на Подушкина.

Те и про свой спор забыли, с настороженной снисходительностью внемлют краснобайству участкового. Внемлет и Паромов, ожидая, чем это закончится. Ему удивительно: младший по званию и должности подначивает старшего – и хоть бы хны! Не ждал такого.

– Правда, только перед тем как расстаться, – начинает «закругляться» Черняев, – прокурор пообещал отправить Минаева в СИЗО…

– Что так? – бросает реплику, подыгрывая, Клепиков.

– Это если Василич проклятого вора и хулигана «Беркута», то бишь Бирюкова Славу со Второго Краснополянского переулка, не поймает, – под общий смех импровизирует Черняев.

Минаев порывается что-то возразить, но Черняев не дает ему и слова вставить:

– А вы тут говорите: Подушкин, Подушкин! Слаб еще Подушкин в коленках, чтобы с Минаевым тягаться. Так что, Василий Иванович, я категорически настаиваю на том, что главный на опорном пункте Минаев. Стал бы прокурор с Подушкиным полчаса торчать на дороге и грозиться отправлением в СИЗО? – скалит зубы милицейский Златоуст. – Сразу бы и отправил без какого-либо следствия и дознания. Говорят, он со своей толкушкой-печатью никогда не расстается. Следит, чтоб всегда под рукой была – таким, как Подушкин, прописку в СИЗО оформлять. Немедленно, не отходя, так сказать, от дороги.

– Бряхня! – подражая Краморову из «Неуловимых мстителей», смеется Подушкин. И добавляет: – Мели, Емеля, твоя неделя! А как намелешь – узду на уста наденешь. А чтобы не простудился роток, запри его на замок.

По всему видать, Подушкин за словом в карман не полезет. Сразу и отбреет, и отчешет… Только и Черняев не лыком шит, опять баламутит:

– Но если посмотреть на дело с другой стороны, то все-таки главнее Подушкин.

– Как так? – деланно недоумевает Клепиков. – То Минаев старший, то вот Подушкин… Ты уж поясни, будь добр…

– Это при условии, – стараясь быть серьезным, поясняет участковый, – если бы на дороге Подушкина и Минаева остановили длинноногие дружинницы. Они бы, зуб даю, – сделал он соответствующий жест рукой – на Минаева и внимания не обратили. Словно его и не было и нет, словно он – пустое место. Зато с Подушкиным стали бы не только разговаривать, но средь белого дня виснуть на нем, как игрушки на новогодней елке.

– И зачем вся канитель, коль Подушкин наш не ель? – подзадоривает участкового Василий Иванович.

– Чтобы потом, по жребию, давно установленному штабом ДНД, затащить его в кровать.

Все, за исключением Минаева и хохмача Черняева, лицо которого – сама невинность и невозмутимость, засмеялись.

Минаев, не ожидавший такого наглого «предательства» со стороны подчиненного, как бы впал в прострацию, пока Черняев разглагольствовал. Но как только тот окончил свой треп, майор уже не в шутку, как с Подушкиным, а на полном серьезе напомнил Черняеву про субординацию. Он встал со стула. Молча застегнул все пуговицы на рубашке, не спеша повязал галстук, привел в порядок китель. И только после того, как убедился, что форменная одежда соответствует уставным требованиям, не повышая голоса, но чеканя каждое слово, произнес:

– Товарищ лейтенант, вы забываетесь, что здесь находится майор милиции и ваш непосредственный начальник. Я официально напоминаю вам об этом и требую, чтобы вы покинули этот кабинет.

Дело из комичного стало принимать трагикомичный оборот. Тут всем стало не до смеха.

«Не хватало того, чтобы произошел скандал, – подумал Паромов. – Славное начало работы участковым инспектором». Но никакого скандала не последовало. Черняев встал и извинился перед Минаевым. После чего вышел из кабинета.

– Ну, и мультики… – отреагировал Василий Иванович своей любимой поговоркой на произошедшее. – Вы, товарищ майор, однако забыли, что за столом с вином нет подчиненных и начальников, а только друзья. А между друзьями чего не бывает. Подумаешь, схохмил человек. Ну, и что из того. Здесь все взрослые и все понимают, что это не со зла и не в обиду. Черняев на то и Черняев, чтобы какую-нибудь хохму отмочить. Будто бы ты его первый день знаешь. Впрочем, пора заканчивать посидушки и приступать к работе. Со стороны штаба возражений нет? – обратился он к Подушкину.

Тот ответил, что нет.

– Тогда я с Паромовым займусь изучением его участка пока по схеме. Потом пересмотрим с ним картотеку. Пусть, хоть и заочно, но познакомится со своими «подшефными». А с завтрашнего дня он пойдет вытаптывать свой участок уже практически. Товарищ майор, вы не возражаете? – подчеркнуто официально обратился он к Минаеву.

– Не возражаю, – ответил Минаев и пошел «отчитывать» Черняева и мириться с ним.

Как позже узнал Паромов, Минаев Виталий Васильевич злопамятностью не страдал. Он мог легко «вспылить» и тут же также быстро остыть, особенно, если чувствовал, что не прав.

К удивлению Паромова, «подшефных» оказалось немало. Все они, точнее карточки на них, находились в специальном металлическом шкафу с секциями. Шкаф стоял в кабинете старшего участкового инспектора и запирался на ключ. Это исключало доступ к его утробе посторонним.

– Тут особо опасные рецидивисты и поднадзорные, – открыв верхнюю секцию, пояснил Василий Иванович. – Особо опасных рецидивистов или «особистов», как зовем их между собой, всего двое. Остальные сидят. Черняев как-то заверял, что и этим скоро «лапти сплетет»…

– Досаждают?

– Не больше других. Просто в «конторе» считают, что их место на зоне, а не на свободе…

– А поднадзорные – это кто?

– Это лица, судимые за тяжкие преступления… воз-можно, не раз. Взяты под гласный административный надзор либо прямо в колонии, как не вставшие на путь исправления, либо уже тут… участковыми. Судом они ограничены в правах. Например, не имеют права покидать свое жилище с 18 часов вечера и до 6 часов утра… При трех нарушениях ограничений их ждет суд и зона.

– Вижу, этих погуще будет…

– Да. Человек двадцать… – потрогал Клепиков тонкие картонные карточки. – Еще на каждого из них есть личные дела, которые хранятся в райотделе. В делах – полное досье об их художествах и вмененные ограничения.

Информация сыпалась как из рога изобилия, и Паромов едва успевал ее «пережевывать».

– А это, – вынул Василий Иванович из объемного чрева шкафа следующую секцию, – карточки на «формальников» и просто ранее судимых.

– И чем «формальники» от просто судимых отличаются? – проявил Паромов чистейший дилетантизм.

– «Формальники» – это лица, ранее судимые за тяжкие и особо тяжкие преступления, по формальным признакам подпадающие под Положение об административном надзоре, но по разным причинам не взятые под надзор… – словно профессор, прочел целую лекцию Клепиков.

– Исправившиеся что ли?..

– Есть, конечно, и исправившиеся, – терпеливо пояснил Василий Иванович. – Но большая часть – вряд ли. Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит… Просто не всегда у участковых доходят руки, чтобы взять под надзор…

– А почему не доходят?

– Текучесть большая. Ты, к примеру, третий или четвертый за этот год на этом участке… За текучестью некогда контролировать…

– А ранее судимые? Чем они отличаются от «формальников»?

– Многим. Во-первых, тем, что под гласный административный надзор не подпадают. Во-вторых, урок учета у них всего год. В-третьих, – на них нет личных дел, а только карточки. Понятно?

– Вполне… – не очень-то уверенно подтвердил Паромов.

– Раз понятно, то идем дальше, – закрыв данную сек-цию, потянулся отставной майор милиции к следующей. – Тут карточки на тунеядцев…

…Когда картотека, наконец, иссякла, новый участковый узнал, что учет ведется не только судимым и тунеядцам, но и пьяницам, и семейным дебоширам, и дважды привлеченным к административной ответственности, и несовершеннолетним.

– Господи, сколько же их… – вырвалось помимо его воли.

– Не больше, чем людей, – усмехнулся Клепиков. – Кстати, Николай, запомни, – добавил он серьезно, – порядочных людей всегда намного больше. Просто они в тени.

«Может и больше… – мысленно согласился Паромов, – но и людского дерьма оказывается не так уж мало».

С такой концентрацией негатива человеческого общества он никогда знаком не был. Даже не подозревал о таком в советском обществе…

До семнадцати часов Паромов под руководством Клепикова штудировал по карте поселка участок, запоминая расположение улиц и домов, фамилии и прозвища лиц, состоящих на различных видах учетов и проживающих на обслуживаемой территории; составлял себе образцы документов, без знания которых, по определению Минаева, работа участкового инспектора бессмысленна. Примерно в пятнадцать часов тихую обстановку творческого процесса, сложившегося в опорном пункте, нарушило шумное появление нового персонажа – инспектора по делам несовершеннолетних – Матусовой Таисии Михайловны.

– Видели ли вы вчерашний концерт, посвященный Дню милиции? – восторженно закричала она чуть ли не с порога. И не дожидаясь ответа на заданный вопрос, продолжила: – Ну, Пугачиха! Ну, примадонна! Дала класс!

Все, заинтригованные шумным и эмоциональным вступлением инспектора ПДН, оставили свои дела и ждали продолжения. Как никак, а речь шла о Пугачевой Алле Борисовне, эстрадной знаменитости и гордости страны. Во всем Советском Союзе не было человека, который не знал бы Пугачеву.

– Видно, была под шафе, – пустилась в пояснения Матусова. – Запуталась в проводах и чуть не упала прямо на сцене. А концерт шел в живую, прямой трансляцией. Не вырежешь, не уберешь. Но Пугачева на то и Пугачева – не стушевалась. Прямо в эфире дала чертей обслуживающему персоналу. Чуть ли не до матов. А зрители в зале ее поддержали аплодисментами. Неужели в повторе все это вырежут? – закончила она пикантную новость дня.

Все единодушно согласились с тем, что при повторе праздничного концерта, посвященного Дню милиции, этот момент будет убран. В стране не любили показывать негатив. А тут такой казус!

Матусова была энергичной и эмоциональной женщиной бальзаковского возраста. На взгляд Паромова, за собой следила не очень. Вся какая-то взлохмаченная, растрепанная. Дорогая шуба сидела мешковато, будто с чужого плеча, словно ей досталась случайно и временно. Шляпа, надвинутая до бровей, своими широкими полами скрывала пол-лица. На носу очки. Так, что глаз почти не было видно. Выделялись тонкие губы, ярко накрашенные помадой.

Знакомство с ней у Паромова прошло как-то скомкано, без каких-либо подробностей. Назвали друг другу свои имена и разошлись по кабинетам. Впрочем, засиживаться в опорном пункте Матусова не стала. Как неожиданно появилась, так и неожиданно ушла.

После ее ухода Василий Иванович подозвал к себе Паромова и предупредил:

– Будь с ней поосторожнее: женщина самолюбивая и с большими связями. Но умница… и дело знает.

В последующей работе Паромов не раз убеждался в правоте слов Клепикова. Матусова действительно была хорошим профессионалом в своем деле. Умела организовать работу общественности, взаимодействие с участковыми инспекторами и сотрудниками уголовного розыска. Как и участковые инспектора милиции, она целыми днями находилась на работе. Не раз и не два она с участием своих внештатных помощников – окодовцев – раскрывала преступления, содеянные несовершеннолетними: кражи велосипедов, мопедов, хулиганские проявления.

Когда-то она была замужем. Но семейная жизнь не сложилась, и с мужем она рассталась. Кто из двоих супругов был виноват в распаде семьи – судить трудно. Матусова на эту тему распространяться не любила. Однако, она никогда и нигде не отзывалась плохо о бывшем муже, с которым поддерживала добрые отношения, и который время от времени навещал ее. В такие дни Матусова преображалась, искрилась весельем и остроумием. Знать, не перегорела еще до конца ее любовь! Только однажды, когда пятилетняя дочь Паромова Гелина, находясь в опорном пункте, спросила у Таисии Михайловны, где ее муж, она довольно нелюбезно ответила, что ее «муж объелся груш». Эта фраза настолько понравилась маленькой Гелине, что она еще долго «одолевала» мать и отца вопросом: как может муж объесться груш?

Характер у инспектора ПДН был не мед. Что писалось в ее официальных служебных характеристиках, неизвестно. Скорее всего, общие шаблонные слова и фразы, заранее заготовленные штампы. На деле же Матусову отличали такие черты характера, как жесткость, прямолинейность и бескомпромиссность. Весь мир она делила на белое и черное, не признавая полутонов. Ни в суждениях, ни в поступках. Друг для нее был другом. И ее не смущали его недостатки. Не только не смущали, но она их и не видела и не желала видеть. За друга она могла постоять всегда и на любом уровне. А если появлялся враг, то он оставался врагом до тех пор, пока она не стирала его в порошок. Об этом знали все сотрудники отдела и старались с ней отношения не портить. Себе было дороже.

В семнадцать часов пришли дружинники и постовые милиционеры. Паромов присутствовал при проведении им инструктажа и развода на маршруты. Инструктаж проводил майор Минаев, а развод по маршрутам – начальник штаба ДНД Подушкин. Оба были – сама корректность и галантность. Никто бы не смог и подумать, что еще несколько часов назад они спорили между собой, выясняя, кто из них главнее на опорном пункте.

К двадцати часам постовые милиционеры и дружинники доставили в опорный пункт несколько мелких уличных хулиганов и выпивох. На них Паромов, набивая руку, под контролем Минаева и Василия Ивановича составил протоколы об административных правонарушениях.

В этот день преступлений на поселке резинщиков не было. После двадцати двух часов общественный пункт охраны порядка был закрыт. Участковые и дружинники разошлись по своим домам. Так закончился первый рабочий день нового участкового. Возможно, самый эмоциональный и самый легкий в профессиональном плане.

…Долго еще этой ночью не мог уснуть молодой участковый инспектор милиции Паромов, вновь и вновь перебирая в памяти и заново переживая события прошедшего дня.

Не спала и его молодая жена Раиса, переживая за мужа. И только их маленькая дочь Гелина сладко посапывала в детской кроватке-качалке.