Текст книги "Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ)"

Автор книги: Данил Корецкий

Соавторы: Анатолий Кузнецов,Николай Коротеев,Лазарь Карелин,Теодор Гладков,Аркадий Ваксберг,Лев Корнешов,Лев Квин,Иван Кононенко,Вениамин Дмитриев,Владимир Масян
сообщить о нарушении

Текущая страница: 122 (всего у книги 178 страниц)

– Считаешь, игра стоит свеч?

– Ради этого я пришел к вам.

…Оглушительная, над самыми головами, пулеметная очередь разбудила спящих узников.

Вот уже вторые сутки, как июльское небо непривычно набухло густыми дождевыми тучами. Порывистый ветер нудно гремел куском жести на охранной вышке, насквозь пронизывал изможденных людей. Чтобы как-то согреться, они жались друг к другу, кто мог, делал зарядку.

Труднее было ночью. Часовые, боясь побега, запретили передвигаться группами, не разрешали вплотную подходить к колючей проволоке, которой обнесен лагерь. Всякий подозрительный шум прерывался выстрелами.

Спали как могли: урывками, лежа, сидя. То и дело вставали с холодной земли, зуб на зуб не попадал. Согревались на месте, стараясь не привлекать к себе внимания часовых. Кое-кто, несмотря на запрет, легко пробегался.

Это произошло на рассвете. Кто-то у самой проволоки вскрикнул. То ли во сне, то ли ему нечаянно задели рану: лечили сами себя, никаких медикаментов не давали. Возможно, часовой придремал и не разобрался, в чем дело. Но на крик отреагировал моментально – полоснул очередью. Спотыкаясь и падая, пленные рванулись из-под пуль. По этому потоку пустил очередь часовой с соседней вышки. На месте расстрела лежало несколько человек.

До утра больше не стреляли. Часовые спокойно маячили на вышках, время от времени зябко поеживаясь.

От холода и ярости Елисеева лихорадило. Он весь дрожал. Хотелось в отчаянии броситься на этих ублюдков и душить их руками, грызть зубами. Кто дал им право хозяйничать здесь, творить беззакония, сеять смерть и все это возводить в ранг «нового порядка»?

Он, Елисеев, должен во что бы то ни стало вырваться отсюда и отомстить за только что расстрелянных, за всех этих обреченных, за издевательства над собою. К черту притворство! Он будет вести свой счет в открытом бою, с оружием в руках. Там ясно видно, где свой, а где враг. Только бы вырваться! Он должен подчинить свою волю ради достижения этой цели. А проанализировать то, что с ним случилось в последние дни, он еще сумеет. Не сейчас – потом, когда возвратится в лес. Поможет тот самый чекист, который предложил ему стать разведчиком. В эти трудные дни Елисеев не раз вел мысленный диалог с майором Засухиным.

* * *

– Как же это так, Елисеев? Не ожидал, брат, от тебя… Еще вчера ты убеждал меня в том, что Борис свой и что надо продолжить работу с ним, а теперь: «К черту! Не могу и минуты быть в этом пекле, рядом с ублюдками и их холуями».

– Боюсь, не хватит самообладания.

– Так быстро выдохся? Что-то на тебя не похоже. Подчинить всю свою волю тому, чтобы вырваться из лагеря, – этого мало. Ты должен довести до конца задуманное! Довести до конца во что бы то ни стало! Это приказ. Не умеешь притворяться, перевоплощаться? Да, очень тяжело, это не игра на сцене. Но – надо! Это тоже приказ.

– Понимаю.

– Вот и хорошо. Ты сумеешь справиться. Я тебя знаю… Все знаю…

– И знаете, как я однажды ревел?

– Знаю, голубчик… А сейчас встань, согрейся. Закоченеть можешь.

* * *

Секретарь Страчевской первичной комсомольской организации зачитал заявление Елисеева. Члены Суземского бюро райкома ВЛКСМ попросили Андрея рассказать автобиографию.

– Родился я в 1923 году в селе Страчево Суземского района Брянской области. Родители мои занимались сельским хозяйством. В период коллективизации сразу же вступили в колхоз. В 1933 году умер отец. У матери осталось нас четверо: два сына и две дочери. Через год умерла сестра. Мать работает в колхозе на всех работах: была и свинаркой, и дояркой, и овощеводом. Один год я не учился, помогал семье – вместе со своим дядей пас коров. Сейчас учусь в седьмом классе. Хочу вступить в ряды Ленинского комсомола. Обещаю…

– В каком месяце ты родился? – это был первый и единственный вопрос, который ему задали.

Андрей замялся, но врать не умел:

– В декабре.

– А сейчас февраль 1939 года. До шестнадцати не хватает года. Устав не позволяет…

Слезы затуманили глаза.

– Примите, пожалуйста. Задавайте любые вопросы.

За Андрея заступился секретарь из Страчево:

– Не глядите, что он маленький. Он развит не по годам. Из класса в класс переходит с похвальными грамотами.

Не помогло.

Всю дорогу – от Суземки до Страчево 18 километров – Андрей проплакал.

А через год он стал комсомольцем.

После семилетки выбрал себе Орловский железнодорожный техникум. В июне сорок первого учащиеся, переведенные на третий курс, проходили практику в Курске. Затем снова возвратились в Орел. Никто не думал, что сюда ворвется война. Дирекция объявила, что занятия начнутся на месяц раньше и что техникум эвакуируется куда-то на восток. Андрей отпросился домой, чтобы прихватить кое-что из теплой одежды.

Из Страчево уехать не удалось. Недалеко, в районе Шостки, нарастали орудийные раскаты. К Андрею домой пришел председатель колхоза Антон Иванович Балыкин и сказал, что с сегодняшнего дня назначает его бригадиром-полеводом. День и ночь работали женщины, подростки и старики. Спешили побыстрее обмолотить хлеб, побольше сдать государству. А когда шла уборка картофеля, Елисеев как комсомольский активист получил новое задание: в числе других подростков сопровождать эвакуацию лошадей в Задонск. Не догнали их и до Суземки, как пронеслось убийственное:

– Немцы!..

Первым делом Андрей спрятал книги, а их у него было много, и детекторный радиоприемник, который в ту пору был редкостью.

По округе поползли слухи о бесчинствах оккупантов, о расстрелах коммунистов и колхозных активистов. Однажды в Страчево въехали два бронетранспортера и две грузовые автомашины с солдатами в касках. Немцы согнали население в центр села, туда, где в дни советских праздников проводились митинги. Переводчик пересказал слова офицера: недалеко от села найден труп германского солдата, нужно назвать виновных. Не назвали. Немец распорядился женщин отпустить, а мужчин, включая подростков, оставить. Внимательно вглядываясь в лица, офицер отобрал восемь заложников. Андрей поразился: или люди не скрывали своих чувств, или такие способности у немца, но так получилось, что отделил он в основном активистов, в том числе председателя колхоза. Их отвезли в Севск.

Оккупанты на первых порах играли и в добреньких пришельцев. Через несколько дней заложников отпустили под расписку. Антон Иванович уговаривал их не верить фашистам, не оставаться в селе, немедленно уходить. Его не послушались. Он ушел один, стал партизаном. А доверчивых заложников гитлеровцы вскоре повесили.

Росло народное сопротивление. Все чаще давали о себе знать партизаны. Когда впервые увидел их Андрей, он даже разочаровался: ни формы, ни знаков различия, кто в чем, правда, вооружены. Этак и он может считать себя партизаном! Тем паче, оружие имеет: и пистолет, и винтовку, и пулемет. Все это Андрей нашел на местах боев отступивших частей Красной Армии. Пулемет и винтовку он отдал партизанам, а пистолет хотел зажилить. Однако отобрали: еще натворит каких шалостей, пропадет ни за что пацаненок. Ох, как уговаривал их Андрей взять с собой – он тоже хочет стать партизаном. От него отказались: «Мал еще».

Знали бы они, какие штучки выделывает этот малый, может, по-другому бы посмотрели на него. Но проболтаться Андрей не имел права – дал слово молчать. Своему двоюродному брату, который еще недавно работал литсотрудником районной газеты «Севская правда». Когда прятали и уничтожали оборудование типографии, тот догадался часть шрифта захватить с собой. Пользуясь детекторным приемником и листовками, которые сбрасывали с советских самолетов, двоюродные братья начали печатать – буква к букве – наиболее важные новости. Это была очень кропотливая работа, но как они радовались, когда односельчане читали приклеенные к стенам их домов и бывшего магазина таинственные прокламации!

Так продолжалось до февраля 1942 года. Еще одна попытка уйти в лес с партизанами не удалась – Андрея снова назвали пацаненком. Как-то он узнал, что в Алешковичах создана самооборона. Село само себя обороняет! Уже держало бой с оккупантами, отбило несколько атак. Андрей набирает ватагу страчевских ребят и ведет их в Алешковичи. Но и там едва не дали поворот от ворот. Помогла красивая черноволосая девушка в кожаной тужурке. Когда Елисеева принимали в комсомол, она была членом бюро Суземского райкома ВЛКСМ. Звали ее Паша Лахмоткина.

Через четыре месяца самооборона переросла в Алешковичский партизанский отряд, командиром которого стал Егор Булкин, а комиссаром (несколько позже) – Паша Лахмоткина[43] 43
  В декабре 1942 года Паша Лахмоткина была назначена комиссаром комсомольско-молодежного отряда «КИМ», в организации которого она приняла активное участие. В феврале 1943 года зверски замучена немецко-фашистскими захватчиками.


[Закрыть].

Ни одного боя не пропустил Андрей. Особенно проявил себя как разведчик. Юркий, находчивый, он благополучно выходил из любой переделки. Дважды он выполнял чрезвычайно важные поручения объединенного штаба партизанских отрядов – пробирался на связь с хинельскими партизанами. Этим он и привлек к себе внимание майора госбезопасности.

Во взвод разведки отряда была зачислена и Таня Землянова. Командир разведчиков – Андрей Ващилин – взял ее с неохотой: «Не хватало мне детских яслей». Уступил лишь потому, что за «свою» комсомолку заступилась Лахмоткина. Потом Ващилин сам восхищался и удивлялся: тоненькая, хрупкая, недотрога, каких мир не видывал, но откуда в ней столько отваги и силы? Выносливость поразительная. Смекалки не занимать – позавидует любой парень. Из задания в задание просилась. Оденется в какое-нибудь тряпье, кошелку или сумку в руки – и пошла по селам, «к тетке», «выменивать соли и спичек». Незаметно, но внимательно всматривалась по сторонам, быстро записывая на «пластинку памяти» детали увиденного. И прикинется вдруг простоватой, перепуганной девчонкой, готовой вот-вот расплакаться, если ее остановит постовой.

Елисеев не раз ходил с нею на задания…

* * *

– Сегодня, Андрей, вас доставят в Локоть, в резиденцию самого обер-бургомистра Каминского… Будьте начеку. И в то же время не перегружайте нервы. Вас определят на частную квартиру. С вами будет еще один парень, Николай, из вашего же отряда. Я его вписал в группу с единственной целью – выручить его. Для спецзадания он не совсем подходит: любит показаться, самолюбив, нетерпелив. Для разведчика эти качества нежелательны. По крайней мере, я не буду торопиться использовать его в нашем варианте. А вы… на всякий случай, не посвящайте его в наш замысел… Вообще, никому ничего лишнего. Ни сейчас, ни потом.

Не вставая с места, наклонился через стол к Елисееву, вполголоса продолжал:

– Я хотел бы предварительно, в нескольких словах, аттестовать сотрудников «Виддера», с которыми вам придется общаться. Думаю, это поможет вам… Больше всего опасайтесь Шестакова и Быковского. Среди русских, зачисленных в «Виддер», самое высокое звание у Шестакова – обер-лейтенант. Может, поэтому он так важничает с другими, требует беспрекословного повиновения. Издерганный, нервный. От остальных русских обособился. Если мы живем все вместе, то он – в отдельной квартире, с одной шлюхой. Перед немцами заискивает до тошноты… Быковский, этот в обращении тоньше и деликатнее, а потому и опаснее. Весьма начитанный. Даже сейчас с книгами не расстается. Всегда с томиком ходит, свободная минута – читает. В пропасть скатился сознательно. А ведь до войны был на солидной работе. Очень сдружился с Гринбаумом. Постоянно в отлучке. Полагаю, выполняет особые задания зондерфюрера. Что касается радиста Женьки Присекина, то, мне кажется, он неплохой малый. Жил где-то под Карачевом, кажется, в деревне Нарышкино. Очень увлекался радиолюбительством, занимался в сильном кружке, который однажды принял позывные SOS с какого-то корабля и передал координаты по назначению, за что его премировали. Женька свободно говорит по-немецки – языку его научила мать, обрусевшая немка… Так… Познакомитесь вы, конечно, и с арийскими сотрудниками «Виддера». Я уже говорил, что руководит группой зондерфюрер или, по-нашему, особо уполномоченный Гринбаум, капитан. Из баронского сословия. Внешне исключительно вежливый, как будто очень доверчивый. Но имейте в виду: отлично маскирует свои мысли. Нередко его безобидный вопрос бывает весьма каверзным. Ценит в своих сотрудниках ум, находчивость. Что еще о нем? Вы узнаете его необыкновенную привязанность к лошадям. Не пытайтесь сыграть на этой слабости – Гринбаума не проведешь… Помощником у Гринбаума – Гесс, тоже зондерфюрер. С его собственных слов, немец русского происхождения. Его отец и мать долгое время жили в Петербурге. Гесс бежал в Германию сразу после Октябрьской революции. Превосходно знает города нашей страны. Не сомневаюсь, засылался к нам до войны. И, наверно, не только к нам. Отлично знает немецкий, русский, английский, французский. Матерый шпион – это точно. Его поразительная словоохотливость, в чем вы убедитесь, разные побасенки, бесчисленные анекдоты рассчитаны на то, чтобы вызвать собеседников на откровенность. В отличие от Гринбаума, раздражительный, резкий, действует окриком. Из немцев еще отмечу переводчика Отто. Комара не обидит. Но не умиляйтесь: этот разведчик тоже со стажем. Трется возле русских сотрудников «Виддера», все время что-то вынюхивает. Может с милой улыбкой на цыпочках приблизиться к вам и, воровато озираясь, таинственно произнести: «Вы знаете, я достал бутылку коньяка… Стянул у зондерфюрера – хи-хи-хи… Раздавим, а?..» Что касается коньяка и прочего… очень рекомендую – всячески избегайте употреблять спиртное. Это зелье расслабляет волю, развязывает язык. В тех же случаях, когда вас проверяют, оно вдруг может действовать подобно гипнозу… И еще. Отто – большой бабник. А как раз напротив вашей квартиры – дом, где живут те самые куклы, которых готовят забросить в лес…

* * *

Прошло еще несколько дней. Андрей и его напарник проводили время безмятежно. Ели, спали, сидели у окна, выходили на улицу прогуляться, помогали хозяйке квартиры колоть дрова, носили воду. Та молча подавала им есть, так же холодно прибирала посуду. Она у них ничего не спрашивала, а они – у нее. Опасались, что под этой угрюмостью, отчужденностью, какой-то нарочитой неприязнью скрывается нечто такое, что позволяло отнести ее к людям Гринбаума. Не может быть, чтобы зондерфюрер на такое длительное время оставил новоиспеченных агентов без наблюдения. Еще большее подозрение вызывал некий тип, который считался «примаком» хозяйки. По его словам, был в окружении и вот пристал к вдове, живет мирно. И немцы его не трогают. Пусть этой басне поверят простачки! Елисеев делал вид, что охотно верит ему. А на несколько попыток «примака» побаловаться самогонкой искренне заверил, что не может переносить даже запаха ее.

Послушавшись совета Бориса (так его все звали), Елисеев не откровенничал с Николаем, а тот и сам понимал, что расспросы не поощряются. Ждем, мол, своей участи – и все тут.

Сначала не удавалось поближе познакомиться с «куклами», хоть они и жили напротив. Правда, видеть виделись – бегло, у колодца, но в разговор вступить не пришлось. Помог переводчик Отто, который частенько хаживал к своей «невесте» Лизе. Он понимал, что приличнее попадать в женское общество не одному – оголено намерение, а в компании, «мимоходом». Андрей и Николай незаметно оставляли переводчика одного в рою шпионок, а сами уходили «домой». Это вполне устраивало и их, и особенно Отто. Правда, девиц такая поспешность не приводила в восторг. Нередко принесенная Отто бутылка шнапсу развязывала им языки. Так Елисеев узнал не только их приметы, но и клички, и даже имена.

А Борис словно в воду канул. Как показал Елисеева Шестакову, Быковскому, Гессу, так и исчез с горизонта. Что с ним, где он – спрашивать у Отто Андрей не решался. А вдруг провал? Но тогда бы и Елисеева не оставили в покое. Еще хуже – если он вовсе не тот, за кого себя выдает. Свое дело сделал, завербовал еще одного, втянул его в шпионскую сеть, взял с него подписку – и принялся за обработку нового? Если и так, то все равно Андрей бессилен предпринять что-либо самостоятельно: связан по рукам и ногам. Из осиного гнезда теперь не выбраться.

– Ты что это раскис? – спросил как-то Николай, когда они снова сидели у окна и меланхолично смотрели перед собой на кусочек оккупированного поселка, кишащего охраной Каминского. «Нет, отсюда никак не выбраться».

– А разве тебе весело? – парировал Елисеев.

Николай неопределенно буркнул. И вдруг толкнул Андрея:

– Гляди, тот, с усиками. К нам, что ли?

Да, Борис зашел к ним. В тех же немецком френче и русских галифе, с автоматом на шее. Елисеев встревоженно взглянул на него. Борис ответил легкой улыбкой: «Все в порядке!» На сердце у Андрея отлегло.

– Вот что, хлопцы, – поздоровавшись, сказал Борис, – хватит вам бездельничать…

Елисеев насторожился: «Неужели наш черед?» Но речь шла о мелких хозяйственных делах, в частности, об ухаживании за лошадьми. Борис не сказал, за чьими, но Андрей понял: за рысаками Гринбаума. Новость не ахти какая, и все же это лучше, чем сидеть целыми днями взаперти и ничего не делать и не знать, что делается вокруг. Впрочем, на многое и теперь не рассчитывай: скажут – слушай, не скажут – не расспрашивай. Поймав жадный взгляд Елисеева, следователь слегка кивнул.

– Наверно, тоскуете не по такой работе? – улыбнулся он. – Ничего, успеется, ожиданием не замучите себя. Да и положение таково, что медлить нельзя. Под Курском ожесточенные схватки на всех участках. Инициатива по-прежнему у советских войск. Гринбаум и Гесс заверяют, что – ненадолго. Правда, на случай выравнивания линии фронта, готовят некоторые меры предосторожности. Эта предусмотрительность вряд ли излишня.

Елисеев хотел бы по выражению лица Бориса угадать, что творится у него на душе, но тот повернулся к ведру, стоявшему на скамейке, кружкой звякнул по его дну – порожнее.

– Э, холостяки, да, я вижу, вы совсем обленились, – укоризненно заметил он.

– Сейчас принесу, – бросился к ведру Андрей. – Подождите немного.

– Некогда, – отозвался Борис. – Если не возражаете, у колодца из вашего ведерка попью.

Догадка молнией сверкнула: он хочет наедине сообщить что-то важное. И Елисеев не ошибся. Сразу же за порогом избы, не оглядываясь, Борис едва слышно спросил:

– Вы знаете Андрея Колупова?

Конечно, Андрея Колупова Елисеев знал. И еще как! Почти одновременно вступили в партизанский отряд. Там же были мать и сестра Колупова. Тезку взяли в разведчики. И здесь он оказался незаменимым. Если уж принесет сведения, то в достоверности их командир отряда Егор Булкин не сомневался. Андрей был кристально чистым. Бывало, ему не удавалось выполнить задание, и в этом он не боялся признаться: ведь ошибка разведчика могла привести к гибели многих товарищей. Их жизнью он не мог рисковать. Лучше еще раз самому рискнуть.

Выше среднего роста, стройный, красивый, он напоминал собою русского царевича, о котором сложено столько сказок.

Скрывать свое знакомство с ним бессмысленно, ни с того, ни с сего не стал бы говорить о нем следователь. И все же Елисеев не торопился с ответом. А Борис и не собирался вымучивать ответ, сказал:

– Его взяли немцы. Сейчас в том же лагере. Мне он показался крепким парнем. Я не ошибся?

– Это замечательный товарищ.

– Рад, – Борис чуть помедлил. – Его можно посвятить в некоторые наши тайны?

– Не подведет.

– В таком случае помогите.

– Каким образом?

Борис пристально посмотрел на Андрея.

– Я думаю, в вашей комнате хватит места для третьего. Колупова доставят сюда. Не возражаете?

– Нет! – обрадовался Елисеев. – С Колуповым будет легче.

А Борис, как будто между прочим, передал еще одну новость, от которой по спине Андрея пробежали мурашки:

– Гринбаум наводил о вас справки. Готовьтесь к визиту. Ни пуха ни пера!

У колодца Борис попил воды из ведра и, вытерев губы и подбородок рукавом френча, твердой походкой зашагал по длинной красивой аллее, обрамленной толстыми, ноздреватыми стволами древних лип.

* * *

Елисеева привели в самый крайний дом по улице Школьной. Его хозяин до Октябрьской революции был владельцем лесопилки, но затем, видимо, примирился с участью, уготованной ему судьбой, и безропотно отдал лесопилку народной власти, а сам попросился работать на ней механиком. О его прошлом никто не вспоминал – не было на то причин. Живет себе человек тихо, мирно, не злобствует. Дочь выдал за уважаемого всеми человека, который вырос до майора Красной Армии. Но как только в Локте появились немцы, у механика ретиво заиграло чувство «хозяина», и он первым делом постарался прибрать к своим рукам лесопилку, разумеется, с разрешения оккупантов. А для этого надо было служить им. Словно сглаживая перед ними свою вину, он отдает свой дом вместе с дочерью представителю «нового порядка». Гринбаум жил с нею в одной половине, а остальную часть, не считая маленькой комнатки, где приютился владелец лесопилки, приспособил под свой рабочий кабинет, кабинет шефа «Виддера».

Сюда и пригласили Елисеева.

За столом, в старомодном кресле с высокой спинкой, восседал немецкий капитан, упитанный, наигранно бодрый. Лицо у него круглое, белое, с румянцем. Белые, с желтым оттенком, волосы до блеска смазаны бриолином. На вид ему можно было дать не больше тридцати лет.

Это был зондерфюрер Гринбаум.

Справа от него, касаясь угла стола волосатыми руками, уселся плотный человек лет пятидесяти. Большую лоснящуюся лысину недружно обступили абсолютно седые, коротко остриженные волосы. Глядя на важно оттопыренную нижнюю губу, на самодовольное выражение, броско написанное на лице, можно было подумать, что он здесь преважная шишка, хотя на нем китель с погонами обер-лейтенанта.

Это был Шестаков.

А слева от Гринбаума, отодвинувшись от стола метра на два, сидел Борис. Сегодня он одет в парадный френч с погонами фельдфебеля.

На столе лежала тонкая папка, а на ней играли пальцы Гринбаума.

– Садитесь, пожалуйста, господин Елисеев, – баритоном сказал зондерфюрер, кивнув на стул напротив стола.

Елисеев присел несмело – явно волновался. Упруго опустил кисти на колени, вперил в них глаза. Но тут же, поняв неловкость этого положения, удобнее уперся в спинку стула, поднял взгляд повыше. Он не смотрел прямо на Гринбаума, но хорошо видел его.

Зондерфюрер откровенно рассматривал Елисеева.

– Итак, вы решили сотрудничать с нами для пользы германской армии? – неторопливо, со снисходительной улыбкой начал Гринбаум. Русским он владел довольно сносно, хотя акцент его выдавал.

– Да, господин зондерфюрер, – Елисеев встал.

– Похвально, – кивнул Гринбаум. – Ничего, сидите… Но, насколько мне известно, вы сначала упрямились. Почему все же согласились?

Елисееву вспомнилось предупреждение Бориса: «Отлично маскирует свои мысли. Нередко его безобидный вопрос бывает весьма каверзным». Утверждать сейчас о том, что за время допросов перековалось убеждение, – по меньшей мере, неосмотрительно.

– А что мне оставалось делать? – пожал плечами Елисеев.

Белое лицо Гринбаума, казалось, излучало само благодушие.

– Значит, разум взял верх? – сказал он таким тоном, словно этот вывод вытекал сам собою.

– Скорее, сила обстоятельств, – осторожно возразил Елисеев.

– Недурно, господин Елисеев, – Гринбаум обвел сидящих очаровательным взглядом, философски заметил: – Верно, силе никто не может противостоять. Как это у нас поется? – Растягивая слова, промурлыкал:

 
Если весь мир ляжет в развалинах,
К черту, нам на это наплевать.
Мы все равно будем маршировать дальше.
Потому что сегодня нам принадлежит Германия,
Завтра – весь мир.
 

Где-то совсем недалеко рассыпалась автоматная очередь. Гринбаум притих, настороженно вытянул шею. Стрельба прекратилась. Но она, видимо, возвратила зондерфюрера к действительности.

– Вы поступили вполне благоразумно, господин Елисеев, дав согласие сотрудничать с нами. Вас ждет щедрое вознаграждение. Надеюсь, вы оправдаете наше доверие?

– Постараюсь, господин зондерфюрер.

В разговор бесцеремонно вмешался Шестаков:

– А не ждешь ли ты удобного случая, чтобы переметнуться к партизанам?

Андрей ощутил, как по спине и под мышками покатились теплые капельки пота. Больно сдавило виски. Во рту появился тошнотворный привкус. «Возьми себя в руки, немедленно. Забудь, кто ты. Ты без пяти минут сотрудник немецкой разведки. Помни только это».

– Вы что-то хотите сказать? – В вопросе Гринбаума Андрей уловил нечто более чем ироническое.

– Да, господин зондерфюрер. – И, повернувшись к Шестакову: – Извините, господин обер-лейтенант, но теперь у нас с вами обратной дороги нет.

Шестаков раскрыл рот.

– Я дал подписку, – продолжал Елисеев. – И если я переметнусь, то в «Виддере» наверняка побеспокоятся о том, чтобы об этой подписке узнали в особом отделе. И тогда прямой путь на тот свет.

– Значит, у вас нет другого выбора? – Это голос Бориса. Очень спокойный, скорее, успокаивающий.

– Да, у меня выбор только один, – согласился Елисеев.

– Хорошо, – Гринбаум переложил папку с места на место. – Поговорим о вашем задании… Хорошо ли вы представляете последствия возвращения в лес?

– Трудно все предусмотреть, – уклончиво ответил Андрей, опасаясь ловушки.

– Сам факт возвращения именно в свой отряд не кажется вам рискованным? – не отступал Гринбаум.

– Напротив, господин зондерфюрер. Там ко мне хорошо относились.

– Но ты только что сказал, что там – прямой путь на тот свет! – не давая ни секунды отдыха, набросился на Елисеева Шестаков.

«Провокация! Он умышленно искажает слова».

– Надеюсь, господин обер-лейтенант, – снова к нему повернулся Елисеев, – что вы не уведомите партизан о моем задании.

«Это уж слишком», – спохватился Андрей. Но поправить положение он уже не мог. Шестаков, побагровев, сорвался с места. Размахивая кулаками над головой Елисеева, пританцовывая, он разразился грубой бранью, смысл которой можно выразить примерно так: много берешь на себя, сморчок.

А реакция зондерфюрера была неожиданной. Он громко захохотал и, играя на самолюбии Шестакова, поддавал ему жару:

– Ловко, ловко он вас…

О Гринбауме говорили как об исключительно вежливом, очень воспитанном. Но тем не менее этот наивежливейший барон нисколько не мешал Гессу или Шестакову вести себя крайне несдержанно, доходить до истерики. Не потому ли, чтобы выгодно выглядеть рядом с ними?

Елисеев начал было объяснять, что он вовсе не желал рассердить господина обер-лейтенанта, но Гринбаум весело замахал руками:

– Ладно, ладно. Господин Шестаков вовсе не сердится.

Как укрощенный зверь под ударами палки, Шестаков, зло осклабившись, нехотя возвратился на прежнее место.

Зондерфюрер раскрыл папку, внимательно осмотрел подшитые листки бумаги, видимо, протоколы допроса. Начал медленно перебирать их.

Елисеев внутренне сжался: нашел какие-то противоречия в показаниях и сейчас оглушит сюрпризным вопросом?

Никто не смел нарушить тишину. Противно жужжала и билась о стекло окна большая муха. Еще громче стучало сердце Андрея.

– Так, – сказал Гринбаум, оторвавшись от содержимого папки и впившись взглядом в Елисеева. Затем мягко Улыбнулся.

– Через несколько дней, господин Елисеев, мы переправим вас в партизанскую зону… Вы должны…

«Пронесло!»

Зондерфюрер подробно рассказал о характере задания. Командование второй танковой армии интересует, насколько эффективно прошла крупная карательная экспедиция, которую вели германские регулярные войска против партизан. Надо узнать, как сейчас себя чувствуют партизаны, в каком состоянии их силы: количество бригад, отрядов, их структура, численный состав, вооружение. Обязательно установить фамилии командиров бригад, отрядов, политработников – по тому, насколько они обновились, можно судить об общих потерях партизан. Нужно выяснить планы командования. Как снабжаются партизаны продуктами, боеприпасами? Поддерживается ли связь с так называемой «Большой землей»? Есть ли аэродромы, сколько их, в каком виде? Способны ли партизаны сейчас вести крупные операции, диверсионные акты? Хорошо бы узнать фамилии, клички, приметы партизанских разведчиков, засылаемых к немцам.

– В общем, – заключил Гринбаум, – задание ваше объемное, но вполне выполнимое, не особенно опасное – с рацией и диверсиями вы не имеете дела. Глаза, уши, память – вот ваше оружие. На выполнение задания, думаю, хватит недели.

– Только не вздумай с нами шутить, – угрожающе прошипел Шестаков. – С того света достанем.

Гринбаум небрежно добавил:

– Кстати, точно с таким же заданием мы посылаем еще нескольких наших агентов.

«Это уже угроза: посмей нас надуть – разоблачим сразу же. Но ищи ветра в поле!»

– Постараюсь, господин зондерфюрер!

– Да, да, постарайтесь, господин Елисеев. Мы вас щедро вознаградим, когда возвратитесь. Наша легенда не подведет вас… Пожалуйста.

Гринбаум повернулся к Борису. Тот понимающе кивнул и сказал:

– Я говорил вам, господин зондерфюрер, что Елисеев родом из села Страчево. Это между Суземкой и Середина-Будой. По легенде он несколько дней после блокады пробирается в свое село к матери. Чтобы партизаны не обвинили Елисеева в дезертирстве, он возвращается из Страчево в отряд, взяв с собой продуктов. А они сейчас в лесу на вес золота.

– Недурно, – отозвался Гринбаум. – Но ведь партизаны могут устроить проверку?

– На этот случай, – перебив Бориса, быстро добавил Шестаков, – мы обеспечим алиби. Мы доставим его в Страчево, где он покажется на глаза соседям.

– Недурно, – повторил Гринбаум. И с улыбкой – Елисееву: – Вас устраивает эта легенда?

Гринбаум не терял ни малейшей возможности прощупывать еще непроверенного агента.

– Вполне, господин зондерфюрер. Но, пожалуй… – Елисеев замялся.

– Вам что-то не нравится?

Елисеев выдержал пронизывающий взгляд Гринбаума.

– Думаю, – сказал он, – не обязательно доставлять меня в Страчево. Там полно полиции. Надо быть никудышным партизаном, чтобы попасться на глаза соседям.

Гринбаум минуту-другую оценивающе взвешивал эти слова, потом воскликнул:

– Превосходно! – И – рассудительно: – Вы умеете думать – это хорошо… Очень рассчитываю на вас, господин Елисеев. Подробнее вас проинструктирует Борис.

– Я тоже все объясню, – поспешил перехватить внимание зондерфюрера обер-лейтенант Шестаков.

– После, – махнул рукой зондерфюрер. – А сейчас…

Гринбаум достал из стола бутылку коньяка, налил в маленькие рюмки. Все встали.

– За фюрера, за славную германскую армию, за ваш успех, господин Елисеев!

* * *

Затем к зондерфюреру вызвали Андрея Колупова…

* * *

Такие аллеи, как в поселке Локоть, вряд ли где сыщете. Представьте себе широкую дорогу, с обеих сторон которой, словно гигантским плотничьим отвесом, проложены прямые ленточки пешеходных дорожек, справа и слева обрамленных липовыми посадками. Могучие кряжистые деревья – им лет двести – выстроены так плотно, что образуют две высоченные стены, которые оставляют небольшую полоску просвета где-то далеко впереди вас. А над вашей головою зеленая крона слилась в одно целое. И кажется, будто идете вы под сказочной аркой, которой нет конца. Только не торопитесь, шагайте спокойно, вдыхайте в себя чистый воздух полной грудью – блаженство полное!