Текст книги "Keep my heart captive, set me free (ЛП)"

Автор книги: The Queen of Rose

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 94 страниц)

– Мой жилет! – воскликнул он.

Алиса нахмурилась.

– Твой жилет?

– Я оставил его в зале.

Мэй посмотрела на часы.

– Мы дождемся тебя. Скорее поторопись назад, хотя, мы в состоянии немного подождать.

Курт поймал тревожный взгляд на лице Алисы.

– Нет, вы вдвоем езжайте. Я видел автобусную остановку вниз по дороге.

Мэй цокнула языком.

– Нет, Курт, сейчас поздно, а ты – несвязанный саб! Просто вернись и забери его. Надеюсь, они не вошли туда прямо сейчас.

– Я буду стараться сделать это как можно быстрее, – ответил он, вбегая внутрь, и пожилая женщина прислонилась к фургону, постукивая пальцами по бедру и стряхивая нехорошее чувство, которое копилось внутри ее.

Ее Дом был прав… иногда она была королевой драмы.

Войти в устрашающе декорированное фойе во второй раз было еще более пугающим, чем в первый, потому что на этот раз там толпились приглашённые люди.

Они были закутаны в шелк и сатин, рубины и сапфиры свисали с их шеи, а золотые часы обвивали запястья. Все мужчины были чисто выбриты, волосы тщательно уложены и обработаны гелем, их костюмы аккуратно отутюжены, и обувь сияла до умопомрачения, и Курт готов был поклясться, что у одного из мужчин, которых он видел, были бриллиантовые запонки на рубашке цвета слоновой кости. Он вольно или невольно сглотнул от такого вида. Женщины были одеты в свободные, ниспадающие каскадом, воздушные платья любого цвета и материала, который только можно себе представить. Их длинные локоны были приподняты над лицом золотыми шпильками и кружевными лентами для волос.

Курт чувствовал на себе все взгляды в этой комнате, и хотя его одежда была чистой и ухоженной, в глаза бросалось низкое качество его старых вещей. Он изо всех сил старался не нервничать и поторопиться, не выдавая себя больше, чем он уже сделал, только лишь находясь там.

Пользуясь гвалтом людей, приветствовавших друг друга наигранно-приторными голосами, (и он мог смело утверждать, что это было тошнотворно), он пронесся через фойе прямо в зал, чтобы найти свой драгоценный жилет и унестись прочь со всех ног, прежде чем кто-нибудь арестовал бы его только за то, что он дышал этим воздухом.

Секунды шли своим чередом, когда он незаметно пытался пробраться через толпу, и с каждым мгновением желание упасть на колени становилось все сильнее и сильнее. Задняя часть шеи налилась тяжестью, метка начала чесаться, не давая возможности поднять голову, и его сердце застучало с утроенной скоростью, колотя по стенкам его груди, как будто его кровь была чем-то инфицирована. Сначала он до смерти испугался, ошеломленный своим помутнением рассудка, но потом что-то в нем прокричало ответ.

Доминанты.

Он никогда не находился в помещении с таким количеством Домов, и с каждым вдохом их феромоны вторгались в его тело, разжигая в нем ответные искры, в первый раз в жизни встряхивая его инстинкты саба, делая его бессильным против их натиска. С ним никогда не случалось такого в школе. Домы и сабы были разделены на отдельные классы, как это предписывалось правилами, но даже во время обеда и на переменах в МакКинли не было достаточного количества Домов, чтобы вызвать в нем такую реакцию. Тихий всхлип вырвался из его горла, пока чужие тела кружили вокруг него, и он осознавал, что должен выйти из эпицентра толпы, где воздух был насыщен запахами Домов и сабов, становясь плотным и тяжелым.

Он ощущал, что словно пробирается сквозь воду, вертя головой во все стороны, отчего она кружилась, а его тело как будто пылало от огня, медленно разгоравшегося в его восприимчивых нервных окончаниях. Наконец, Курт пeресек комнату, ныряя в дверной проем, после чего, закрыв глаза и тяжело дыша в течение нескольких минут, он сумел взять себя в руки достаточно для того, чтобы, по крайней мере, наклонить голову назад, даже если при этом он цеплялся за косяк, чтобы устоять на трясущихся ногах. Он не стал бы прогибаться под ними. Он отказывался унижаться до такой степени, пообещав себе, что никогда не станет на колени ни для кого, кроме своего Дома. Кого-то, кому бы он доверял. Кого-то, кто заботился бы о нем. Конечно, это произойдет, скорее всего, не в ближайшем будущем, но решимость Курта все равно жила рядом с его сердцем.

Оркестр в углу продолжал играть, тела продолжали танцевать и веселиться, а Курт мог только смотреть. Все было так, как он себе представлял, но в то же время совсем не тем, чего он ожидал, взирая широко распахнутыми от изумления глазами на происходящее. Напыщенностью была пропитана каждая утонченная черта сабов, на которой они делали излишний акцент, и каждый голодный взгляд Домов, которые оценивающе на них взирали. Это разбило небольшую надежду, живущую внутри него, что здесь все-таки возможно найти немного места для романтики. Что значение имеют не только деньги и модная одежда, но с каждым поддельным хихиканьем и хлопаньем ресниц Курт чувствовал себя более уставшим.

Я хочу домой.

Осматривая низ столов, тянувшихся вдоль стены с этого края комнаты, он чертовски надеялся, что никто не убрал и не выбросил одну из самых ценных вещей в его имуществе. Он вообще не мог поверить, что способен был забыть его здесь. И когда он собрал достаточно мужества и веры в себя, чтобы снова выдержать путаницу в собственном теле, кто-то грубо схватил его пальцами за плечо, надавив сначала с одной стороны, а затем и с другой, и Курт оказался полностью обездвиженным, не в силах вообще что-нибудь предпринять, когда его носа достигли запахи сильных Домов.

– Что ты здесь делаешь? Ты не являешься приглашенным сабом, – один из хриплых голосов прорычал ему прямо в ухо, что заставило его пульс забиться от чистой паники, а затем остальная часть происходящего была потеряна для него в размытых мгновениях. Он не мог поверить, что все это происходило в реальности.

Другой Доминант стремительно приблизился сюда…и его запах действительно почти поставил его на колени, и он чувствовал, что, возможно, был бы счастлив там оказаться. В нем были все оттенки мужского аромата с завершающей ноткой сладкого яблока, и Курт едва сдерживал в себе жалобный всхлип.

Что с ним произошло?

Реакция была мощной, и все его тело изогнулось, напитанное исключительно этим запахом. Руки на его плечах заставили его кожу покрыться мурашками и, будь он проклят, но он хотел упасть на руки и колени, чтобы свернуться возле ног этого неизвестного Дома. Может быть, зарыться лицом в его шею, и пусть он заберет его в безопасное место.

Его далекая рациональная часть знала, что все это было сумасшествием. Он знал этого Дома не более, чем тех, которые наставили синяков на его плечи. Он даже не видел его лица, но он просто чувствовал себя как-то иначе, и это невозможно было точно описать. Было похоже, что его тело что-то знало лучше него самого, и это было ужасно, потому что оно угрожало предать его разум и сердце.

Он пока все еще не мог поднять голову, по-прежнему чувствуя, что что-то сжимает его волосы, заставляя опускать ее ниже и ниже, и он не мог уследить за своими всхлипывающими вздохами. Слова проходили мимо его сознания, он слышал, будто бы сквозь толщу воды, улавливая их, но они были слишком приглушенными для того, чтобы он мог понять хоть что-нибудь, а затем рука отпустила одно его плечо, а на другом давление ослабло, и он, наконец осмелился поднять взгляд.

От увиденной картины он перестал дышать.

Блейн Андерсон.

Великолепный, недостижимый Блейн Андерсон стоял прямо перед ним, с идеально зачесанными волосами, с подтянутым тренированным телом под плотным черным костюмом и светло-карими глазами, горевшими темным огнем из-под рядов густых ресниц, который тлел прямо в сердце Курта.

Он знал, что должен был отвести взгляд в сторону. Он вел упорную борьбу, чтобы опустить глаза в пол, выказывая уважение, но неожиданно не мог этого сделать.

Он видел это лицо, украшавшее обложки журналов, которые время от времени ему перепадали, и он признавал, что Блейн был красив; возможно, он был самым красивым мужчиной, какого он когда-либо видел. Но здесь… Само присутствие этого человека рядом с ним разрушало его человеческую природу.

А потом рука схватила его за рубашку на талии, притянув к себе ближе. Он пах сейчас так пьяняще и приторно… и Блейн стал всем, что Курт мог чувствовать, видеть, слышать и обонять, хотя он и не посмел прикоснуться. Но это и не имело значения, когда в следующий миг Блейн уткнулся лицом в его шею.

Звезды взорвались перед его глазами так ярко, что ему пришлось стиснуть веки, и он пропал.

Он никогда не чувствовал ничего подобного, и все, что он хотел – это быть ближе, ближе, ближе, больше, больше, больше. По его спине будто бежало электричество, и поэтому он выгнулся, издав горячий вздох, прошедший через его пылающую кожу со сдавленным звуком, и он даже не подозревал, что способен делать нечто подобное. Он наклонил голову настолько сильно, как это было возможно, чтобы освободить как можно больше места на шее, в то время как все его тело управлялось Блейном, что было также естественно, как и дышать.

Подчинись, – умоляло что-то внутри него. Подчинись, подчинись, подчинись.

Он весь состоял из бегущей крови, стучащего сердца и открытых нервов, а затем фраза «Ты мой» практически заклеймила его кожу мягко, словно поцелуй, но она несла в себе жестокий смысл, отчего его словно бульдозером вырвало из тумана, чтобы вдохнуть несколько глотков свежего воздуха и удержаться на ногах, прежде чем его снова засосало в пучину. И он очутился в вакууме. Блейн с резкостью воспроизвел для него эти два слова, и Курт хотел бы проснуться от этого сна, потому что часть его страшилась того, насколько сильно ощущалась каждая эмоция, как будто он собирался разлететься на куски, которые сложатся обратно, совершенно по-иному.

Заявление прав.

Смутное понимание происходящего поселилось в его мозге, оно все росло и росло, пока не стало кричать в его голове. Дом, держащий его, отстранился, и Курт мог чувствовать слезы, которые жалили его глаза, как последствие пережитого.

– Я, Блейн Андерсон, заявляю права на него.

Он был уничтожен.

========== Вырвать с корнем. Часть 1. ==========

Комментарий к Вырвать с корнем. Часть 1.

Буду дробить главы на еще более мелкие части.

– Что же он так долго за ним ходит? – Мэй в миллионный раз проверила свои наручные часы после того, как молодой саб вернулся в отель, чтобы забрать свой жилет.

Часы представляли собой маленький серебристый круг на неказистом черном кожаном ремешке; они не стоили ровным счетом ничего, их фальшивые «серебряные» детали перестали быть серебряными уже много лет назад, но с ними была связана целая история.

Она была молодой девушкой, только что окончившей старшую школу, но с уже почти исчезнувшей надеждой. Она моталась по городу в поисках места, куда можно было бы наняться, чтобы заработать денег и помочь своей семье.

Ей только что отказали в крошечной пекарне, в которой редко имелось достаточно муки для того, чтобы испечь больше, чем несколько буханок в день, и владелец просто не мог себе позволить нанять кого-то еще. Мэй в глубине души прекрасно это понимала, но это не означало, что ей было не так больно услышать в ответ «нет».

Устав физически от всей этой ходьбы, на которую она потратила весь день, и морально от неоднократно разбитых надежд, она вскинула оборванную сумку повыше на плечо и направилась домой голодной и не уверенной, найдется ли для нее сегодня что-нибудь из еды.

Когда она переставляла ноги одну за другой, мысленно подбадривая саму себя у каждого квартала, мимо которого она проходила, то смотрела вниз, слишком подавленная, чтобы обращать внимание на то, куда идет.

Обогнув угол, который привел бы ее к собственной улице, она почувствовала, что что-то звякнуло под ее обувью.

Она замерла на середине шага, надеясь, что наступила на монету и, возможно, она сможет ее забрать и купить кусок хлеба для своей семьи.

Приподняв ногу, она посмотрела на таинственный объект и нахмурилась, когда увидела маленькие женские наручные часы. Серебряная часть была до сих пор целой и без царапин, и кожаный ремешок был также цел, за исключением слоя пыли, превратившего ее в полосу серого цвета вместо положенного черного.

Мэй взяла часы в руку и обернулась, высматривая вверх и вниз по улице кого-то, кто мог бы их уронить, но она была совершенно одна.

Глубоко задумавшись, она сжала часы в руке, раздумывая, что с ними делать. Она не имела опыта обращения с такого рода вещами, и они показались ей ценными. Мэй представила, как ужасно должен себя чувствовать тот, кто их потерял.

Ни разу ее не посетила мысль присвоить их и, возможно, продать за небольшие деньги, она просто была не таким человеком.

Она перевернула их в руке и покосилась на чуть заметную надпись, повернув ее так, чтобы мерцающий уличный фонарь освещал пластину с выбитой на ней фразой.

Моей любимой Анне

На восемнадцатый день рождения

С любовью. Папа

Она немного грустно улыбнулась, глядя на небольшой предмет, думая о том, как она бы себя чувствовала, если бы ее отец подарил бы ей нечто подобное, а она бы это потеряла.

Вдруг в ее голове что-то щелкнуло, и она смогла ясно увидеть эти часы на тонком запястье, смогла увидеть тонкие пальцы той же руки, тащившие сумки полные овощей, и вспомнила высокий нежный голос, благодаривший ее за то, что она помогла донести их из бакалеи.

Она знала только одну Анну, среднего возраста женщину-саба, жившую всего через несколько домов от нее. Добрая женщина, которая была связана с таким же добрым Домом. У нее был сын-Дом, всего на несколько лет старше Мэй, в которого она была отчаянно влюблена уже на протяжении веков, пока не узнала, что он должен был быть связан с девушкой-сабом, которую выбрали для него родители.

С трясущимися руками и пересохшим горлом, практически стекая по улице, она осторожно встала перед запертой дверью, собираясь с духом, чтобы постучать.

Она морально подготовилась, когда дверь перед ней распахнулась, и Анна, выглядевшая ужасно расстроенной, торопясь, проскочила мимо нее, бормоча под нос о потерянных часах.

Мэй остановила ее, осторожно положив руку ей на плечо и отдав ей предмет, который был так неимоверно важен для нее. Женщина ахнула и обняла ее изо всех сил. Она кричала своей семье о доброте молодой девушки, заставив ее сына выйти из комнаты, чтобы посмотреть, в чем причина суматохи.

Он увидел молодую девушку, стоящую посреди их гостиной, и поклялся, что никогда больше не попросил бы чего-либо в своей жизни, если бы вселенная дала ему право называть ее своей.

И вселенная это исполнила.

Он разорвал предварительную договоренность на заявление прав и связал себя узами с молодой девушкой, которую так нежно полюбила его мать. Остальное, как говорится, история.

Они были счастливы, они любили друг друга, и Анна отдала часы Мэй за несколько дней до своей смерти, утверждая, что это было единственно правильным решением после всех изменений, произошедших с ней – получить маленький предмет, который и вызвал эти перемены.

Она приняла их и не расставалась с ними до сих пор.

Но никогда еще время не шло так медленно, как сейчас; когда она стояла перед отелем, где проходили Смотрины, заполненным несвязанными Домами с бушующими гормонами, которые так и ждали, чтобы причинить вред одному из самых прелестных молодых людей, которых она имела честь повстречать.

В Курте было все, что она хотела бы видеть в родных детях, но, как назло, она никогда не имела своих собственных. Что могло послужить причиной, почему она так быстро приняла Курта и племянницу своего мужа. Оба из них были так похожи на ее собственных детей, и казалось, временами маленькая Алиса слишком много всего путает, но Мэй продолжала любить ее яркую личность и заразительную улыбку.

– Должно быть, они куда-то убрали его жилет, и он его ищет. Я уверена, что он появится в ближайшее время, – сказала Алиса, успокаивающе положив свою маленькую руку на плечо старшей женщины.

Мэй попыталась успокоиться.

– У меня просто есть неприятное ощущение в животе. Думаю, я отправлюсь его искать, – решилась она, уверенно кивнув самой себе, и пошла по направлению к отелю.

– Дай ему еще пять минут. Ты же знаешь, что Курт ненавидит, когда ты волнуешься и суетишься над ним, – Алиса попыталась успокоить ее еще раз, и это, казалось, сработало, потому что она вернулась и снова прислонилась к двери своего фургона, с тревогой теребя свои ногти и стискивая зубы.

Прошла минута, а затем вторая, третья, четвертая, да и пятая проползла мимо, а Курта нигде не было видно.

– Вот как… Я пойду, а ты оставайся здесь. Будешь следить за ним на тот случай, если мы разминемся, – сказала она и пошла обратно в отель со всей решимостью, которую смогла собрать саб, будучи более бедной, чем холеные Домы, заполнившие комнату, с которыми ей пришлось столкнуться лицом к лицу. Она и ее Дом отлично обеспечивали себя, и она никогда не хотела ничего иного, но все же у нее не было денег, чтобы разбрасывать их направо и налево. У них с мужем было все необходимое, чтобы жить с комфортом, но требовалось много усилий и упорного труда, чтобы сохранять такое положение дел. Вот почему она чувствовала себя так ужасно от того, что не в состоянии была предложить Курту полный рабочий день. Видит Бог, она хотела этого, просто она не смогла бы платить ему зарплату и при этом оставаться на плаву.

Как только она ступила в вестибюль, то поняла, что творилось что-то ужасно неправильное.

Напряжение в воздухе почти оглушало своей интенсивностью, голоса, вибрировавшие вокруг, были приглушенными и шипящими, но яд, капающий из слов, был смертельным.

«Кем, дьявол его побери, он себя возомнил, если думает, что может… отвергать натасканных, обученных и старательных сабов, давая им отпор, и… ради кого?»

«Вы видели его одежду? … выглядит так, как будто сделана из тряпки»

«Этот мальчик всегда был проблемой для своей семьи»

«Бедная Дана…»

«Бедная? Это все ее вина… она должна была держать этого мальчишку на гораздо более коротком поводке…»

Голова Мэй вертелась по сторонам, получая всю информацию из приглушенных разговоров.

Дана? Ее сын? Он заявил права на кого-то? Кто-то бедный?

… Курт?

Мысль пришла, промелькнув за одно мгновение, и не отпускала после того, как полностью ей завладела.

С беспокойством, не выходящим из ее головы, она протиснулась через толпу недалеких грубиянов, получая от них снисходительные, презрительные взгляды, и мельком увидела Джареда Андерсона со стаканом воды, исчезнувшего за тяжелым закулисным занавесом.

Успокаивая собственные сопротивляющиеся инстинкты, она подошла туда и смело нырнула под ткань занавеса, чтобы очутиться в самом разгаре третьей мировой войны.

Все вокруг вопили, спорили и кричали, просили и умоляли, а в центре всего этого сидела хрупкая фигурка, плотно вжавшаяся в роскошное кресло, избегая взглядов любого человека и заметно дрожа от страха.

Ее сердце сжалось от этой картины, пока ее гнев вскипел над инстинктами сабмиссива, поборов их в течение нескольких минут. Понимая, что она была единственным союзником Курта, она встала во весь рост, который ей позволила ее миниатюрная фигура и выкрикнула в комнату, как она надеялась, самоуверенным и твердым голосом.

– Извините?

Голоса вокруг нее даже не запнулись, продолжая неистово препираться между собой.

– ИЗВИНИТЕ? – в этот раз она попробовала еще громче, и теперь эффект был незамедлительным.

Тишина окутала их словно одеялом, когда они, оставив Курта в покое, повернулись к ней, округлив глаза и вопросительно приподняв брови.

Она переминалась с ноги на ногу, нервничая под их неустанными взглядами, но держа голову прямо, также как и глаза, устремленные на них.

– Кто вы? – спросила женщина, которую Мэй знала, как Дома Дану Андерсон, заслоняя собой остальных людей в комнате. Она старалась не струсить.

– Меня зовут Мэй. Я – босс Курта, – сказала она, когда указала пальцем в сторону дрожащего мальчика, который, казалось, был слишком не в себе, что признать ее присутствие на данный момент. Если быть абсолютно честной, он здорово пугал ее.

– Это его имя? Курт? – внезапно раздался хриплый голос позади нее, и она повернулась, чтобы увидеть молодого Дома Блейна, который стоял с растрепанными волосами, развязанным галстуком и блестящими от страха и нервов глазами. Он уж точно был далек от идеальной картинки журнальных обложек, хотя и не менее красив, рассеянно подумала она.

Она смотрела на доведенного до отчаяния Дома перед собой, феромоны которого практически вытекали из каждой его поры, в то время, как у него не было над ними совершенно никакого контроля, обдумывая свой ответ в течение нескольких секунд, прежде чем осторожно пояснить.

– Да. Курт Хаммел. Мы пришли, чтобы доставить цветы, и он забыл свой жилет, а я вернулась, чтобы проверить его, когда он задержался слишком надолго. Что происходит? Он что-нибудь натворил? – спросила она, притворяясь, что не слышала, как люди шептались о заявлении прав, но в глубине души надеясь, что она ослышалась.

– Блейн заявил на него права, – сказала Дана, сдерживая усталый вздох.

– Что? – спросила Мэй, находящаяся в данный момент в шоке, от того, что слухи оказались правдой.

– Мой сын заявил права на молодого человека по имени Курт. И, кажется, он не воспринял все это положительно, – спокойно объяснила Дана и взглянула на скрючившуюся фигурку, любуясь вкусом своего сына, несмотря на все проблемы, которые он только что вызвал. Мальчик был совершенно потрясающий; почти ангельский.

– Он не сказал ни слова после того, как это произошло. Он просто сидел там и дрожал, вздрагивая от каждого человека, который подходил слишком близко, – дополнил ее Джаред, в остальной части этой истории, и Мэй кивнула, зная, каким закрытым может быть Курт, хотя сейчас обстоятельства были гораздо более экстремальными, чем те, свидетелем которых она когда-либо была.

Она знала, что в такие моменты существовал только один человек, которому он мог позволить приблизиться к себе.

– Вы звонили его отцу? – спросила она, и они устремили на нее обнадеженные взгляды.

– Мы довольно долго не могли его успокоить, чтобы он был в состоянии дать нам какую-нибудь информацию. У вас она есть? – спросила Дана, и Мэй кивнула.

– Конечно.

– Тогда давайте вызовем сюда его папу. Надеюсь, он сможет его успокоить.

========== Вырвать с корнем. Часть 2. ==========

Берт Хаммел никогда не причислял себя к умникам.

Он, конечно, знал все, что касалось автомобилей, которыми он занимался, но это практически ничего не говорило о его способностях, так как в Лайме, в общей сложности, был десяток автомобилей и из этого десятка восемь уже достигли той точки непригодности, из которой их невозможно было спасти. Он также мог предсказывать результаты футбольных матчей, основываясь на нескольких разрозненных фрагментах информации, которые он получал от случайного просмотра игр по телевизору друзей и статистики в газетах, которые доходили в эту часть города на несколько дней позже, что отнюдь не улучшало их состояние. Но он был мастером по части выживания на те мизерные средства, которые у них имелись. Он знал, как растянуть деньги, чтобы никогда не приходилось голодать, однако они никогда не ели действительно досыта.

Человек не может и вправду думать о себе, как об умной персоне, основываясь на этих фактах.

Но Берт был абсолютно уверен в том, что на свете существовала одна вещь, которую он делал лучше, чем большинство людей, которых он имел несчастье встречать день за днем, работая в качестве ремонтника по всему городу.

Берт Хаммел был удивительным Домом и еще лучшим отцом.

С тех самых пор, как Курт родился, он знал, что мальчик будет немного отличаться от других. Он был мирным ребенком, его легко было успокоить и просто угодить. Он никогда не плакал, если не был голоден или болен. Он начал спокойно спать по ночам с тех пор, как ему исполнилось пять месяцев, позволяя ему и Элизабет немного отдохнуть, он регулярно ел и был здоровым и счастливым ребенком.

Когда он стал старше, его причуды начали больше бросаться в глаза, поскольку начала развиваться его личность. Вместо того, чтобы бегать, собирать жучков и пачкаться вместе с другими мальчишками, Курт пел, рисовал, танцевал и следил, чтобы его одежда была чистой и правильно сидела на нем, независимо от ее низкого качества и появляющихся время от времени дыр на ткани.

В первое время это приводило его в замешательство, но он не ощущал стыда, признавая с самого начала тот факт, что Курт был особенным, что позволило Берту очень быстро усвоить потребности и желания своего сына. Вместо того, чтобы злиться и требовать, чтобы он занялся чем-то другим, Берт нежно улыбался своему сыну, готовый стать рыцарем для захваченной в плен принцессы и стойко стоять на месте, когда Курт пытался сделать ему рубашку из кома колючей ткани, которую выбросил местный портной.

Прошли годы, и жизнь двух мужчин, преодолевших вместе столь много, резко изменилась. Женщина, которую они оба любили больше жизни, умерла, и чудачества Курта начали раздражать многих людей больше, чем следовало. Они думали, что Курт был глуп, а его стремления дурацкими. Его надежда. Они думали, что он был ненормальным, так как отказывался вести себя так, как подобает «приличному сабу», что означало для этой части Лаймы бросить все силы, чтобы «подцепить» себе Доминанта. Берт никогда не смог бы еще больше гордиться своим мальчиком, несмотря на всех скептиков, и одна вещь в его жизни никогда не изменится.

Берт всегда был на стороне своего сына, невзирая ни на что.

Он внушал Курту, что он всегда должен быть с ним честен, что он может довериться ему и попросить о помощи, если произойдет какая-нибудь неприятность.

Но Курт был хорошим ребенком. Он уважал окружающих, имел великолепные оценки, и от всех руководителей, у которых работал Курт, когда ему удавалось выкроить для этого время, не было слышно ничего, кроме похвалы. За исключением того, что Курт был очень скрытен, когда дело касалось его школьной жизни, Берт знал о сыне все: кто его друзья, чего он хочет от жизни, о чем мечтает и куда он ходит…

Так что когда старые часы пробили восемь, а его сына все еще не было дома, он стал беспокоиться. Странное чувство страха легло грузом на плечи и сдавило грудь, пока дыхание не стало тяжелым и частым.

Он начал подходить к окну на кухне, которое открывало прекрасный вид на улицу, раздвигать шторы и всматриваться наружу, молясь, чтобы краем глаза увидеть этот гордо приподнятый подбородок и уверенный шаг, по которому было так легко обнаружить Курта в толпе. Но каждый раз, когда он смотрел на улицу, там было одинаково тихо и пусто. Их соседей окружала непроглядная темнота, потому что они были не в состоянии позволить себе установить уличные фонари.

Он продолжал ходить и выглядывать из окна, и вскоре в его голове неприятно и настойчиво замигала и завыла сирена, заставляя его взволнованно шагать по гостиной.

Было уже далеко за девять, а от Курта не было ни слуху, ни духу.

Что делать, если кто-то добрался до него и что-то ему сделал? Что делать, если ему было больно и страшно и он был где-то совершенно один? Что делать, если он был вынужден… НЕТ! Он не думал об этом. Скоро Курт войдет в переднюю дверь, а затем он устроит ему такую взбучку, что даже в следующей жизни ему не будет позволено выйти из дома и, кроме этого…

Боже, где же он был?

– Берт… – мягкий голос раздался из-за его спины, и он обернулся, чтобы обнаружить Кэрол, которая смотрела на него с беспокойством в теплых глазах. Она нахмурила лоб, и глубокие борозды врезались в его мягкую кожу.

В два огромных шага он пересек пространство между ними, заключив ее в объятия и позволив ее теплому присутствию успокоить его и развеять опасения, что сделало его голову яснее.

– Его до сих пор нет дома, Кэрол. Он ушел несколько часов назад, и Мэй сказала, что они должны вернуться к шести. Он никогда не задерживался раньше. А что, если… – бессвязно начал он, но она обняла его, положив левую ладонь на уровень его сердца.

– Нет, Сэр. Не думай так. Курт ответственный и разумный юноша, и я уверена, что причина его задержки связана с работой. Он вернется в ближайшее время.

Маленькая женщина подарила ему свою самую лучшую утешительную короткую улыбку, пытаясь придумать что-то разумное, чтобы оправдать своего пасынка, но даже она знала, что задерживаться допоздна было не в духе Курта.

Она смотрела на напряженное лицо своего Дома и делала все возможное, чтобы источать для него хоть какое-то спокойствие. С того момента, когда она увидела Берта, она знала, что он был тем человеком, который мог бы дать ей еще один шанс на счастье.

Он был добрым, заботливым и нежным, и он любил ее и Финна так, как если бы был их истинным Домом и отцом.

И видя, какую изумительную работу он проделал, в одиночку подняв своего сына, заставили Кэрол еще больше его полюбить.

Да, их связь была Компаньонской, но они любили друг друга и они были семьей.

И будучи приемной мамой, Кэрол начинала чувствовать, что погружается в беспокойство, излучаемое ее Домом, несмотря на все усилия, чтобы быть сильным и надежным фундаментом для Берта.

– Что делать, если это не так? Что делать, если он ранен и не может позвать на помощь? Я знал, что должен был скопить денег на мобильный телефон, – Берт корил сам себя, выпустив Кэрол, чтобы снова начать шагать, заламывая пальцы и подходя к окну, поднимая занавески и вглядываясь в удручающую пустоту улицы.

Недовольство к самому себе возрастало, наполняя его почти до краев. Он мог работать еще усерднее, брать больше часов, больше клиентов, он мог бы заработать больше денег, чтобы купить этот телефон и убедиться, что у Курта есть способ с ним связаться, если с ним что-то случится. Но у него было слабое сердце, и он не мог этого сделать, и теперь Курт…

– Ты знаешь, что мы не могли себе этого позволить, и ты также знаешь, что это не твоя вина. Ты упорно трудишься, но сейчас тяжелые времена и мы едва сводим концы с концами. И я уверена, что Курт очень скоро будет дома. Пожалуйста, Сэр, просто успокойтесь, – умоляла Кэрол, ладонями нажимая на плечи ее Дома, надеясь, что это выглядело утешительным жестом.

Она чувствовала, как напряжен он был под ее пальцами, как он опустил голову и прижался лбом к холодному окну, стекло которого запотело от его дыхания, скрывая улицу, которая, казалось, совершенно не желала привести его сына домой.

– Господи, если с ним что-нибудь случится… – начал он, но тишину в комнате внезапно прервал звук их старого дискового телефона, нещадно звонящего своей трелью.

Берт подбежал к разбитому серому аппарату, срывая трубку с телефона с такой силой, что он подпрыгнул и снова упал на самый угол небольшого буфета, на котором он стоял, угрожающе свисая над его краем.