Текст книги "Keep my heart captive, set me free (ЛП)"

Автор книги: The Queen of Rose

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 94 страниц)

Курт насмешливо изогнул бровь, и она пожала плечами, застенчиво признавая поражение.

– Ну, во всяком случае, большую часть времени.

Курт засмеялся, и Мерседес улыбнулась, легко посмеиваясь, обожая видеть его таким счастливым, как в этот момент. Это происходило так редко в последнее время, и, несмотря на то, что она знала причину, ей было больно видеть, как большую часть времени он выглядит почти сдавшимся.

Она знала, как это тяжело было для него – ходить в такую школу, как у них.

Дети, которые пошли в МакКинли, были практически отбросами общества: без денег, без перспективы получить высшее образование или достойную работу, и, хуже всего, их шансы на вступление в Постоянную связь были практически равны нулю.

А для кого-то вроде Курта, кто проводил часы, рисуя костюм для своей Церемонии Представления, у кого был ящик, наполненный вырезанными изображениями цветочных композиций, планом рассадки гостей и пригласительными открытками, было еще сложнее существовать в таком месте, как это. Где все казалось таким безнадежным.

– Что происходит большую часть времени? – раздался голос позади них, и они развернулись, чтобы увидеть высокого светловолосого мальчика, скользнувшего на скамью рядом с Куртом и отодвинувшего поднос, который он принес, туда же, куда и Курт, потому что он тоже не имел никакого желания есть несъедобную гадость.

– Мерседес здесь объясняла мне, почему мы должны быть информированы о жизни семьи Андерсонов, – сообщил Курт Джеффу, когда блондин взял яблоко, как он делал каждый раз во время обеда, и откинул голову на плечо Курта с осторожностью, чтобы не вторгнуться в его личное пространство, но все еще достаточно близко для них, чтобы почувствовать себя комфортно.

– И что же вы решили? Должны мы или не должны быть информированными? – спросил Джефф, и Курт пожал плечами.

– Ну, она выразила хорошую точку зрения насчет их значимости для этих мест, и я думаю, что учитывая то, что большинство наших родителей работает на них в том или ином качестве, мы должны знать что происходит, но что касается причины, по которым мы должны узнать о любви всей жизни Блейна Андерсона, здесь я с чистой совестью могу нарисовать пробел, – сказал Курт хихикающему Джеффу, проведя рукой по челке, упавшей на лицо, и усмехнувшись хмурящейся Мерседес.

– Он собирается, как вы знаете, когда-нибудь принять на себя управление Империей Андерсонов. Купер делает карьеру в киноиндустрии и он не хочет связывать себя с семейным бизнесом, так что все это ляжет на плечи Блейна, который на самом деле заинтересован и способен справиться с этим. Но без саба он не собирается быть самым уравновешенным человеком в округе, он может все разрушить, – сказала Мерседес, пролиставшая свой журнал, снова открыв его на соответствующей странице. – И судя по всему, его мать готова позволять ему ухлестывать за несвязанными сабами.

– Я чувствую жалость к сабу, который будет с ним связан, – заявил Курт, и Мерседес в страхе ахнула, оглядываясь вокруг себя, прежде чем выдвинуться вперед, опираясь на локти.

– Курт, ты в своем уме? Что делать, если кто-нибудь услышал тебя? Ты не можешь ходить и на всю округу говорить гадости об Андерсонах, как ты сделал это сейчас! – шепотом зашипела она, и он пожал плечами. Рубашка плохого качества оставляла царапины на его чувствительной коже, впрочем как и всегда.

– Я просто говорю то, что вижу. Они свяжут бедного саба с ним и заставят его ждать и хранить верность, в то время как он будет развлекаться на стороне и использовать свою Доминантную сущность на том, кого захочет. Вы бы хотели такую жизнь? – искренне спросил Курт, потому что такая мысль испугала его до чертиков.

Мерседес сердито посмотрела на него.

– Некоторые из нас на самом деле не имеют выбора, – отрезала она, и Курт подскочил от того, с какой болью звучал ее голос.

Он знал, что ударил в ее больное место.

У нее был Дом, но их ситуация была далека от идеальной. Без денег невозможно было пройти через этапы формирования связи, и не было никакого способа скрепить себя Постоянными узами, а также Курт знал, что Сэм любил его подругу, знал он и то, что Сэм мог найти себе другого саба, если бы он только захотел.

– Седес, я не имел в виду…, – попытался он, но она уже была на грани слез.

– Не у всех нас есть силы, чтобы быть в одиночестве, Курт. Некоторые из нас решили вырасти и столкнуться с тем, что сказок не существует. Я люблю Сэма и знаю, что он любит меня. Может быть, мы вместе не навсегда, но это лучше, чем ничего, – сказала она, и Джефф отпрянул от Курта после ее последнего заявления, выглядя при этом таким же оскорбленным, как и она несколько секунд назад.

– Тебе повезло, Мерседес. Сэм – хороший парень и хороший Дом для тебя. Но не думай ни на секунду, что наличие Постоянной связи всегда является лучшим вариантом, чем быть одному. Ты можешь быть удивлена, – прошелестел Джефф, и она с изумлением взглянула на него, на самом деле не понимая, о чем он говорит.

Она никогда раньше не слышала, чтобы Джефф звучал столь ожесточенно.

– Что это должно значить? – поинтересовалась она, и Джефф предостерегающе покачал головой в сторону Курта, который уже переводил дыхание для того, чтобы начать объяснение.

И, возможно, это ее немного раздражало, хотя она всегда казнила себя за это. Джефф и Курт были близки. Они были связаны нитью понимания того, что всегда ускользало от Мерседес, но это не значит, что они не были ее друзьями.

– Ничего. Я просто выразил свое мнение, – напряженно сказал Джефф, в то время, как он уставился на яблоко в своей руке, и Мерседес решила оставить его в покое до поры до времени, заметив, каким расстроенным казался Джефф.

– Эй, милая, что заставило тебя так разозлиться? – Сэм прошествовал к столу с той же милой улыбкой, которую он излучал всегда, но его глаза были осторожны.

Очевидно, он ощутил напряжение в воздухе, когда он подошел к своему сабу.

Он подошел к ней сзади и положил руку ей на плечо, и она заметно расслабилась в одно мгновение, выпуская длинный выдох и облокачиваясь на него спиной, теряя всю напряженность. Она повернула голову в сторону, чтобы вдохнуть хоть немного его запаха, аромата цитрусов и отчетливого запаха Дома, который сделал ее спокойной и приземленной.

Ее не волновало, что кто-то другой может сказать о них, или то, какое будущее им уготовано, она принадлежала ему прямо сейчас, и если это было всем, что она когда-нибудь могла получить… ну тогда она убедится, что будет греться в этом ощущении до тех пор, пока оно будет длиться. Некоторые люди не имеют даже этого, так что она приняла эти вещи с распростертыми объятиями и улыбкой на лице.

Сэм поддерживал ее, в то время как он опустил голову и поцеловал ее за ухом, достаточно близко к отметке на шее, совместив губы с чувствительной ушной раковиной.

– Ты не ответила на мой вопрос, красавица, – прошептал он повелительно низким тоном, предназначенным только для нее, и она вытянула шею, чтобы виновато на него посмотреть, едва сдерживая дрожь, которую пробудило в ней это прозвище.

Он использовал его только когда по настоящему проявлял к ней свою сущность Дома, и она не имела никакой власти над реакцией организма на этот раздражитель. Воздух вокруг нее уплотнялся, ее рассудок издевался над ней, и ее сердце колотилось о ребра, как будто прося выпустить его, чтобы Сэм смог его удержать и сохранить навсегда.

Не существовало никакого способа, чтобы она могла позволить этому чувству уйти, никоим образом она не могла от этого когда-нибудь отказаться.

– Не было ничего серьезного, сэр. У нас произошел дружеский спор о статье, напечатанной в журнале, – ответила она, надеясь, что ее голос не звучал таким приглушенным, как, ей казалось, он звучал перед этим, когда она разговаривала с Куртом и Джеффом. Она расслабилась, когда ее Дом кивнул, явно довольный ответом, который был ему дан, когда он посмотрел на столешницу и обнаружил открытый журнал.

– Привет, Курт, Джефф, – Сэм улыбнулся двум сабам, и они кивнули в ответ на приветствие почти нерешительно.

– Привет, Сэм, – пробормотали они в унисон, опуская свои взгляды, так как их учили в классе, чтобы это было уместно в компании с несвязанным Домом.

Друг или недруг, такое поведение укоренилось в самой подкорке: никогда не смотреть в глаза несвязанному Дому, отвечать на его вопросы вежливо, никогда не дерзить, и даже будучи таким гордым и упрямым, каким был Курт, он являлся еще и сабом, и его сущность заставляла его уступать власть Дому подруги, высвобождающуюся в его присутствии. Таким образом, он слушал свой инстинкт и склонил голову лишь частично, но все же достаточно, чтобы избежать контакта с глазами.

– Ребята… Я говорил вам миллион раз, вы можете вести себя естественно рядом со мной. Я знаю, что Седес и я юридически не связаны, но я до сих пор считаю ее своей, так что можете смотреть на меня и говорить со мной, – заверил Сэм со всей убедительностью, которую смог вложить в голос, и посчитал своей победой, когда два саба, сидящие напротив него, стыдливо подняли глаза и испытующе посмотрели на него, прежде чем легко принять его улыбку.

– Спасибо, Сэм. В нас просто срабатывает инстинкт, когда ты рядом, – признался Курт со следами румянца от своих собственных действий, и Сэм кивнул, казалось, глубоко задумавшись.

– Я не хочу, чтобы вы чувствовали себя неуютно. Но мне бы очень хотелось, чтобы вы двое думали обо мне так же, как о любом другом вашем друге. Вы являетесь миром моей девушки, а она является всем миром для меня. Так что я хочу иметь возможность поговорить с людьми, которые так важны для нее, не чувствуя себя так, как будто я давлю на вас или заставляю вас волноваться, – сказал Сэм, обнимая Мерседес и притягивая ее ближе. Цветочный аромат ее шампуня, которым, по его настоянию, она пользовалась все время после того, как он почувствовал его запах на ней в первый раз, когда они встретились друг с другом, заполнил его нос, и Сэм сложил губы в непроизвольную улыбку.

Это заставило его почувствовать головокружение, и в этот момент он знал, что с деньгами или без них, она была настоящей парой для него, и ни одна девушка никогда не заняла бы ее место. С Постоянными узами или без них.

– Это действительно приятно слышать. Седес – счастливица, – Курт тепло улыбнулся, глядя на свою подругу и делая все возможное, чтобы показать ей, что он был неправ, когда ранее судил об ее отношениях.

То, что они имели, было настолько очевидно и реально, что у него перехватило дыхание, и он нежно ей кивнул, понимающе улыбаясь.

– Что ж, я рад, что мы это уладили. А теперь я пообещал своей девушке погулять с ней перед уроком, потому что меня не будет рядом вторую половину учебного дня, поэтому, пожалуйста, простите нас, – он улыбнулся двум свободным сабам и повернулся к собственному, мягко прошептав: – Готова, красавица?

– Готова, сэр, – Мерседес улыбнулась и встала, сложив свой журнал в сумку, прежде чем помахать своим друзьям и занять свое место на полшага позади от ее Дома, чтобы избежать каких – либо недоразумений с другими детьми в школе; ее позиция ясно показывала, что она была занята.

С заключительным прощальным взмахом пара ушла, оставив Курта с небольшой улыбкой на лице, и Джефф, все еще дожевывая яблоко, прислонившись к Курту, словно мягкий ветерок, махнул его волосы.

– Ты в порядке? – Курт повернулся к своему другу, дурачась, покачивая его за плечо.

– Были небольшие трудности ночью, – пробормотал Джефф, пытаясь беззаботно пожать плечами, но Курт слишком хорошо его знал.

– Снова кошмары? – осторожно спросил он и почувствовал точный момент, когда его друг напрягся возле него и начал теребить небольшую дыру в подоле своей старой белой рубашки.

– Да. Не так плохо, как раньше, так что я полагаю, что это хорошо, не правда ли? –

Джефф поднял голову, и Курт завел его волосы за ухо, мягко и успокаивающе, как его мама делала это когда-то для него.

– Ты не должен был их иметь с самого начала, милый, – нахмурился он, чувствуя боль, слишком острую для своего друга, который цинично хмыкнул.

– Да… это было бы хорошо. Но так как у меня снизилась их интенсивность, это является положительным сдвигом, – пробормотал блондин, забросив огрызок своего яблока в урну рядом с собой, ерзая на своем стуле так, как будто не мог привыкнуть находиться в собственной коже, прежде чем снова заговорил почти неслышно: – Спасибо, что не сказал ей.

– Да… Я чуть не проговорился. Мне очень жаль, – Курт хмыкнул, не веря в собственную невнимательность к тому, что выходит из его рта, и Джефф улыбнулся ему.

– Я не думаю, что ты рассказал бы ей об этом. Я тебе доверяю.

Джефф сжал его руку и столкнул их плечи вместе в дружеском жесте, что заставило их почувствовать себя лучше.

Они долго сидели в молчании, пристроившись с краю и просто глядя на свое окружение, задумываясь, изменится ли для них все это когда-нибудь, станет ли когда-нибудь лучше. Курт смотрел на Дома и саба, которые бесстыдно лизались возле стены, вероятно чтобы просто почесать инстинктивный зуд. Дом из задир отдавал приказы сабам вокруг себя, словно рабам, чтобы просто ощутить, что он имеет какую-то силу. Он видел потертую одежду, которую он ненавидел, от которой чесалась ободранная кожа, что заставляло его желать вещей, которых он никогда не смог бы получить. Но прежде всего он видел опустошение. Безысходность. И он знал, что и Джефф видит все это и, может быть, понимает все даже лучше, чем он сам.

Он ненавидел мысль провести здесь остаток своей жизни, чтобы выживать, без единого шанса полностью изменить их жизни и стать кем-то.

Они знали друг друга лучше, чем кто-либо другой, и таким же невозможным, как их мечты, оказался тот факт, что они у них были похожими, что привело их еще ближе друг к другу. Они были убеждены, что бы они ни сказали, каким бы глупым, романтичным или недостижимым это ни казалось, это будет встречено с понимающей улыбкой и плечом, в которое можно будет поплакать над невероятностью всего этого.

– Ты когда-нибудь ей завидуешь? – тихо спросил Курт через некоторое время, зная, что Джефф поймет этот вопрос без необходимости уточнений.

– Иногда, – признался Джефф, легонько пожимая плечами.

– Я – да, – с горечью сказал Курт и проглотил ком, образовавшийся в горле, когда предыдущие слова Мерседес эхом прозвучали в его голове.

Некоторые из нас решили вырасти и столкнуться с тем, что сказок не существует.

Возможно, это было грубо с ее стороны, потому что она знала, как отчаянно Курт хотел верить, что сможет выбраться отсюда. Из этой ямы отчаяния. Прорывая когтями свой путь, и может быть, просто может быть, кто-то там наверху, предложил бы ему руку, чтобы ему не пришлось делать все это в одиночку. Но она не могла заблуждаться. Это была детская надежда. Глупая фантазия, которая просто не оставила бы его голову и сердце, и ему было бы все больнее с каждой секундой, утекающей мимо. Через несколько дней он просто хотел сломаться и плакать от несправедливости. Кричать и срывать ярость на обстоятельства, которые были вне его контроля.

Он сжал руку на краю стола.

– Я ей завидую, потому что она перестала мечтать о вещах, которые она никогда не сможет иметь. Она могла бы сожалеть, что никогда не сможет принадлежать ему по-настоящему, но она этого не делает. Она научилась быть счастливой с ним. И я думаю, что она действительно счастлива.

– Я не думаю, что смогу по-настоящему завидовать кому-то, кто отказался мечтать, – прошептал Джефф, на лбу которого образовались складки от тяжести его мыслей, и Курт посмотрел на него, подняв брови, немного удивленно и сильно недоумевая.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Курт.

– Она живет строго в своей реальности, принимая тот факт, что это лучшее, что она когда-нибудь получит. И для нее это может быть правдой, потому что она действительно чувствует себя хорошо, учитывая все обстоятельства. Но для меня… жить в реальности в одиночку просто означает признать тот факт, что я сломан и не подлежу ремонту.

Он покачал головой, словно от воспоминаний, преследующих его разум и наполнявших слезами глаза. – И я не могу этого сделать. Я не могу отпустить мечту, что я до сих пор цел и не повреждён. Что когда-нибудь кто-то действительно захочет меня. До тех пор, пока я не примирился с этой реальностью, я могу каждый раз вернуться ненадолго в те времена. Я могу вернуться туда и быть счастливым. Даже если это нереально. Она не может больше этого делать, – пояснил он, запинаясь, и Курт почувствовал, как его сердце треснуло еще немного больше, в то время как он повернулся к скамье и крепче обнял своего друга.

– Ты не сломан, милый. Ты по-прежнему прекрасен, – шептал Курт в его светлые волосы, и Джефф, сильнее прижавшись к нему, зажмурил глаза, желая поверить ему только лишь на мгновение.

========== Заявить права. Часть 3. ==========

Комментарий к Заявить права. Часть 3.

Опережаю собственный график, за два дня перевела следующий кусочек. Сама в шоке О_о

Воскресное утро

– Доброе утро, солнышко!

Пронзительный звук голоса его матери заставил Блейна споткнуться и удариться локтем о дверную ручку, когда он сонным приплелся в столовую босиком и в пижаме. Помещение было смехотворно большим для всего лишь трех человек, живущих в огромном особняке, все комнаты которого были выдержаны в одинаковом стиле. Декор был выполнен в мягких кремовых тонах с нежными золотыми акцентами, которые великолепно сочетались с мебелью из красного дерева.

В центре комнаты находился большой, украшенный орнаментами стол, который тянулся на шестнадцать мест, и стулья с высокими спинками, на которые было на удивление удобно облокачиваться. Различные картины некоторых любимых художников его родителей покрывали стены наравне с обычными семейными фотографиями и портретами, и, несмотря на угрожающие размеры этого места, все в особняке говорило о том, что он действительно является домом. Он был уютным и функциональным и вовсе не был похож на неприкасаемый старинный объект, как этого ожидали люди, и Блейн не хотел, чтобы было как-то иначе.

Плюхнувшись на стул и жадно протянув руки к кофейнику, пока его отец не сжалился над ним и не передал его, он попытался бросить свирепый взгляд в сторону своей матери, но тот, как всегда, вышел скорее милым, чем свирепым.

В этот момент у него было как раз одно из таких выражений лица.

– Маааам, – жалобно заныл он скрипучим голосом, когда он прижал чашку к своей оголенной груди, словно любимого ребенка, и попытался удержать свои слипающиеся глаза открытыми. – Кричать “доброе утро, солнышко” страдающему похмельем человеку, когда его голова готова взорваться, это самое старое и избитое клише в мире.

– Я решила думать об этом как о классике, а не как о клише, – царственно ответила Дана Андерсон, наполненная притворной манерностью, отчего Блейн со смехом потешался над ней.

– Если тебе станет от этого легче, то… ради бога, – съязвил он, и она бросила в него скомканную салфетку.

– Мне действительно станет от этого легче, – казалось, ее нос вдыхал в себя снобизм, витающий в воздухе, что заставило двух мужчин за столом захихикать, перед тем как она повернулась, чтобы снова посмотреть на сына, сверкая своими карими глазами. – И если уж мы говорим о том, что делает меня счастливой…

– Мам, – предостерег Блейн, прекрасно зная, к чему она клонит, но она вскинула руку, и он вдруг вспомнил, почему эту крошечную женщину, которую он считал своим лучшим другом, почти панически боятся в их окружении. Совершенная прическа вместе с аккуратным шиньоном, мягкий белый шифон рубашки, надетой на ней, которая была заправлена в идеально подобранные нарядные брюки, все это производило обманчивое впечатление о том, насколько пугающе властной она может быть, несмотря на свой маленький рост.

– Смотрины будут на следующей неделе, – выпалила она так, как будто ее никто не прерывал, положив руки на уродливый журнал, лежащий аккурат рядом с ее тарелкой, и постукивая прекрасно ухоженными ногтями по его блестящей обложке, и, как следствие, по его лицу, которое было там напечатано.

– Да, я в курсе, – покорно вздохнул молодой человек, зная, что он никак не сможет уйти от разговора. Ему это никогда не удавалось.

– Можно ли предположить, что мой любимый сын, плод моих чресел, продукт тридцати пяти часов болезненных родов, перестанет выставлять себя на посмешище, а действительно поучаствует в Смотринах? – спросила она с наигранной невинностью, и он выплюнул на салфетку кусочек тоста, который сердито пережевывал.

– Ладно, мам, прежде всего, НИКОГДА впредь не произноси при мне выражение «плод моих чресел». Во-вторых, я достался тебе путем кесарева сечения. Это Купер был тем, кто заставил тебя страдать, а я был хорош, даже в качестве ребенка. И, в-третьих, мы уже обсуждали эту тему в этом году и в каждом предыдущем, и я скажу то же, что говорю всякий раз, когда ты меня спрашиваешь. Я буду там присутствовать, – лаконично ответил он, и его мать тяжело вздохнула, закатив глаза.

– Блейн, твоего присутствия было вполне достаточно, когда тебе было восемнадцать лет, и его было едва ли достаточно, когда тебе исполнилось двадцать. Теперь же, когда тебе исполнилось двадцать два, и ты до сих пор не связан, простое присутствие больше не годится. Пресса уже съедает нас живьем, я не могу пройти и пяти футов, чтобы мне под нос не сунули микрофон и не расспросили о тебе, – рассуждала она раздраженным голосом, и ее муж нахмурился, чувствуя возрастающее чувство дискомфорта, исходившее от нее.

Ощущая естественное для саба желание заставить своего Дома чувствовать себя лучше, Джаред сместился поближе, чтобы их бока соприкасались, и ухватил ее за свободную руку. Домам и сабам как воздух нужен был физический контакт, и особенно это проявлялось, когда инстинкты, вставая на дыбы, брали верх.

В этот момент он переплел их пальцы, и Дана, повернувшись на стуле, с любовью посмотрела в глаза Джареда и притянула его к себе, пока он не опустил голову на изгиб ее шеи; самая умиротворяющая позиция для обоих из них. Шея была очень чувствительным и уязвимым местом как для Дома, так и для саба, учитывая, что там были расположены их метки, хотя в большей степени это касалось сабов. Она могла быть использована в сексуальном, утешительном или утверждающем права контекстах, в зависимости от ситуации и эмоций, испытываемых на тот момент.

Блейн смотрел на их взаимодействие и почувствовал, как его сердце замерло.

Это было тем, что он хотел, чего он жаждал.

Его родители были не просто случайно скреплены друг с другом. Они выбрали друг друга исключительно по любви и желанию. Правильное заявление прав. Правильное связывание. Они работали вместе как команда, чтобы сохранить свое благополучие, и жили счастливой, стабильной и полноценной жизнью. А теперь ему нужно было взять и создать проблемы. Он чувствовал, что вина начинает глодать его, осознавая, что это он принес им такие страдания.

– Я сожалею, мама, – извинился он тихо, но так искренне, что его голос отразил все, что было на его сердце, и она покачала головой на его отстраненность.

– Нет… Нет, дорогой, я не хочу, чтобы ты сожалел. Блейн… Блейн, не слушай меня, – сказала она, когда он отказался поднять голову. – Я знаю, почему ты ненавидишь эти вещи. И я знаю, что ты ждешь и ты ищешь. Но, солнышко, просто посидев там пять минут, ты не получишь полной картины о сабе.

Предыдущие Смотрины промелькнули в его сознании, и все также там была вереница богатых, привилегированных сабов, красовавшихся перед его мысленным взором. Он покачал головой, чтобы избавиться от этой картины.

– Мама, они все одинаковые, – наконец, пожаловался он, глядя ей в глаза со страдальческим выражением лица, и она мило рассмеялась. Джаред обрадовано сместился возле нее, отстраняясь от шеи, но оставаясь прижатым к ее боку.

– Неужели ты думаешь, что твой отец выглядел как-то иначе, чем остальные, оставшиеся за бортом, исполняющие сальто назад и размахивающие пылающими мечами? – изумленно спросила она, и Джаред насупился в ложной обиде.

– Я возмущен. По моей версии, я сразил мою леди наповал своим удивительным выступлением с метанием ножей, – заявил Джаред, и его Дом с любовью посмотрела на него.

– Да, дорогой. Я сидела за столом и думала про себя, что если бы у меня был саб, который умеет метать ножи, я бы могла умереть счастливой.

Он издал протестующий звук, но она шутливо боднула его плечом, поцеловала его в лоб, тем самым заставив его мурлыкать вместо того, чтобы дуться.

– Кто знает, может в один прекрасный день это и пригодится, – Джаред решительно кивнул головой, отказываясь полностью закрыть тему, а затем встал, чтобы взять еще немного сока из кухни, оставив свою жену и сына весело посмеиваться над ним.

– Если это не пригодилось за тридцать лет, я сомневаюсь, что пригодится хоть когда-нибудь, – практически пропела она, когда он ушел, и повернулась к ухмыляющемуся Блейну. – Мне казалось, что он выглядел также, как и все остальные. А потом в конце вечера он подошел ко мне, встал передо мной на колени, потому что тогда так было принято, и спросил, не окажу ли я ему честь разделить один танец с самым красивым Домом, которого он когда-либо видел. Я сказала «да» и дала ему свою руку, чтобы он мог встать на ноги. Когда он поднимался, он посмотрел мне в глаза, и я знала, Блейн, я знала, что он был тем, кого я желала. Я заявила на него права, когда он поцеловал мне руку в конце танца.

Голова Блейна опустилась на его руки, локти оперлись на стол, когда он внимательно слушал рассказ.

– Он был особенным для тебя, – заключил он, впечатленный историей, услышанной им в миллионный раз.

В его сознании романтика никогда не устаревала, и его сердце разрывалось от боли, потому что он хотел, нет, он нуждался в ней, но он не понимал, что с ним было не так, раз он не мог этого найти.

– Он был особенным для меня, – подтвердила она, спокойно глядя на Джареда, когда он вернулся в столовую, неся кувшин апельсинового сока. – И его ножи, – торжественно провозгласила она своему сыну, который выпустил вялый смешок, несмотря на свои тяжелые мысли.

– Что делать, если я не найду его? – с опаской спросил он после короткой паузы, пока наполнялись стаканы, и Дана поднялась с места, чтобы стать рядом с сыном.

– Не найдешь – значит не найдешь, – успокоила она, твердо придерживая его кудрявую голову в своей маленькой руке. – Блейн, пусть будет проклята пресса, ты самое важное, что есть в моей жизни, и если я могу избежать этого, я никогда не заставлю тебя заявлять права на того, кого ты не хочешь, по крайней мере, хоть немного. Но я хочу, чтобы ты попробовал. Я хочу, чтобы ты пришел на Смотрины, поговорил с людьми, поговорил с некоторыми сабами, потанцевал с ними, вовлекся в происходящее. И если ни один из них тебе не подойдет, то пусть так. Но я хочу знать, что ты не сидел сложа руки и действительно пытался.

Блейн смотрел на свои руки в течение нескольких долгих минут, борясь со своим собственным разумом, пока мать успокаивающе гладила его непослушные волосы, прежде чем сделать глубокий вздох и, наконец, откинувшись назад, кивнуть.

– Хорошо, я пойду. И я попробую. На самом деле попробую. Обещаю.

Дана наклонилась и обняла его так крепко, как она это делала, когда он был ребенком и боялся грозы или других подобных глупостей, прежде чем перерасти их.

– Это все, о чем я прошу, конфетка, – прошептала она и поцеловала его в макушку.

Блейн сжал ее крепче, пытаясь найти в себе ее уверенность.

Смотрины

Пятница. Ранний вечер.

Андерсоны имели свою руку везде на протяжении многих десятилетий. Можно сказать, что они обладали ключами от королевства, и в обществе, где деньги являлись одним из самых решающих факторов, когда вы управляете чем-то столь грандиозным, как Империя Андерсонов, не было удивительным, что ваше имя известно на весь земной шар.

Быть ребенком, который является наследником такой семьи, как Андерсоны, в действительности означало быть в напряжении от чувства, как будто твои ноги приковали к якорю и швырнули в бушующую глубину: или ты утонешь, или выплывешь, если будешь бороться за свою свободу.

Блейн ощущал, что ему повезло в жизни. Повезло, что его родители понимали и поддерживали его, когда он видел так много людей своего положения, которые тонули под тяжестью ожиданий своих родителей.

Блейн всегда делал все возможное, чтобы держать голову над водой в первые годы своей жизни и заставить свою мать и отца гордиться им. Высокие оценки, достижения, признание. Он служил примером для других Домов, которые видели в нем руководителя даже в таком молодом возрасте.

Это было одной из причин, почему он находился в настоящее время здесь, на мероприятии, которого он страшился каждый год.

Сейчас ему двадцать два, его отговорки больше не действуют. И на самом деле, Блейн действительно хотел найти саба. Эта боль была глубоко внутри него, тоска по другой половине себя, чтобы он мог почувствовать себя целым. К настоящему времени у него была почти первобытная потребность заботиться о ком-то, использовать малую толику контроля, чтобы удовлетворить Дома в нем, обладать и владеть со всей возможной любовью.

По настоятельной просьбе, от которой он уклонялся слишком много раз, сейчас он вышел к медиа-цирку снаружи, стискивая зубы, когда на него направляли камеры, а потом микрофон, а потом задавали вопросы на протяжении всего пути, как будто он был кинозвездой на красной ковровой дорожке. Это было… разочарованием. Голодные, выжидательные взгляды. Он пользовался спросом. Как будто бы он лично оскорблял всех сабов, присутствующих здесь, и их родителей, не утверждая каждого конкретного саба, как собственного.

Он ненавидел быть зрителем происходящего. Фальшивые маски и притворство. Будучи полностью честным с собой, Блейн чувствовал себя разочарованным всем этим.

Он так и стоял, разодетый в костюм от Армани стоимостью в несколько тысяч долларов, напиваясь в баре, но делая это с улыбкой. «Я стараюсь», – подумал он о наставлении своей матери, когда он опрокинул в себя еще один фужер шампанского так, как будто это был виски в бокале.

Он нуждался в выдержке до официального открытия Смотрин. Эти сабы уже были готовы показать свои номера для выступления, и довольно скоро все Домы будут сидеть за одним столом, чтобы наблюдать и рукоплескать различным талантам (все более возмутительным с каждым годом в попытке выделиться), и рассмотреть того, кто угодил их вкусам.

Все это никогда не было по душе Блейну. В действительности, было сделано слишком много фотографий, где он со скучающим видом смотрел, как саб исполнял кульбиты через горящий обруч. Это было предсказуемо… хоть и звучало глупо, потому что выступление было за гранью реальности, но помпезность была всегда одинакова.