Текст книги "Keep my heart captive, set me free (ЛП)"

Автор книги: The Queen of Rose

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 94 страниц)

Сабы и их семьи пытались обойти друг друга в ловкости исполнения еще больше, чем в предыдущий год, и это было утомительно, чтобы полностью разглядеть эффект от постановки. Ни в чем не чувствовалось честности. Ни в чем не было скромной простоты.

Он изучил слишком ясными карими глазами низ барной стойки и сделал знак бармену, наклонив свой пустой стакан с висящей на ободке каплей, которая, поддавшись силе тяжести, брызнула на позолоченную столешницу. Блейн проследил ее путь, опираясь на локти и пытаясь выглядеть заинтересованным только в том случае, когда Дана на него смотрела. Лениво размахивая пустым стаканом в своей руке, Блейн огляделся по сторонам прекрасной комнаты, отделанной мрамором, в одном из самых престижных отелей в Вестервилле с отчужденностью человека, который видел подобные вещи прежде слишком много раз.

Сверкающие люстры свисали с потолка, ловя свет и мерцая, как звезды, черный мраморный пол был отполирован до максимально блеска, сцена была украшена и идеально декорирована, столы установлены так, чтобы иметь прекрасный обзор со всех сторон, и были покрыты нетронутыми белыми скатертями с чашами цветов, установленными посреди их центральной части. И рассредоточенные по всему пространству Домы и сабы практически утопали в блеске и гламуре, одетые в дизайнерские вещи, и все до единого улыбались идеально белыми зубами.

Блейн вытянул шею, глядя сквозь толпу и пытаясь поймать взгляд кого-то, кому на самом деле приятна была бы его компания, и спасти свою душу от смерти из-за скуки.

Большинство его друзей уже были связаны и счастливы, но он был уверен, что, по крайней мере, один из его друзей из «Соловьев» был еще несвязан и смешался с толпой где-то поблизости.

– Андерсон, – голос слева от него, неожиданно прервал его мрачные наблюдения, и он повернулся, чтобы увидеть рядом с собой красивую, высокую фигуру Кевина Лэндона со стаканом янтарной жидкости. Он был на два года младше Блейна в Далтоне и до того, как он таинственным образом перевелся, он был более широко известен своей первой попыткой и неудачей при связывании, когда ему было всего восемнадцать.

Молодой человек принял повелительную позу, и сам воздух возле него кричал каждому, кто никогда не встречался с ним раньше, об унаследованном богатстве, престиже и аристократичности.

Блейн знал его.

И он ему не нравился.

– Кевин, как поживаешь? – вежливо спросил Блейн, принимая его же позу, пытаясь удержать свой тон под контролем, чтобы избежать раскрытия своего ужаса и нежелания участвовать в разговоре с другом Домом.

Мужчина оглядел толпу, более заметно остановившись на симпатичной блондинке-сабе, которая отвела глаза в сторону, как только встретила его взгляд. Мужчина хмыкнул и переключил на Блейна свой взгляд, сверкавший почти звериным блеском. Наличие такого количества сабов и Домов в одном месте всегда вызывало сильные реакции.

– Как я могу кого-то выбрать, если каждый типаж оказывается изумительным? – радостно смеялся он. – Признаюсь, в прошлом году я немного волновался, что требования соскользнут вниз, но те сабы, которых я рассмотрел, выглядят просто чертовски хорошо.

Блейн старался не показывать свое недовольство от комментария про «требования».

– Все выглядят прекрасно, как и всегда.

Он старался не позволить себе подчеркнуть последнее слово, когда он делал вид, что занят тем же самым, чем и его спутник, сканируя взглядом комнату, хотя на самом деле он искал кого-то, кто смог бы вытащить его из этого нежелательного разговора.

Он заметил тщательную уложенную копну шелковистых каштановых волос, которые, он мог бы поклясться, принадлежали одному из его лучших друзей – Дому Николасу Дювалю, и разве не существовало правила, заповедовавшего лучшим друзьям спасать других лучших друзей от глупцов?

Кевин бросил в его сторону фырканье и недоверчивый взгляд.

– О, конечно, кто-то зацепил твой взгляд прямо сейчас? У тебя здесь идеальное место для выгодной позиции.

Блейн взглянул на свой пустой стакан. Он точно выбрал это место не ради обзора. Он почувствовал толчок в плечо и оглянулся, чтобы увидеть Кевина, развернутого спиной к бару, который следил за кем-то пристальным взглядом.

– А как насчет этого, а? Над ним будто висит надпись «трахни меня», – практически мурлыкал он, и Блейн проследил за его взглядом, пока не наткнулся на маленького рыжеволосого парня, который вытворял просто невообразимые вещи с соломинкой, из которой пил. Он не был скромен, и его образ был на сто процентов проработан дизайнерами, чтобы привлечь к себе внимание. Блейн резко отвел взгляд и увидел, что стройная брюнетка делает то же самое в другом углу.

Он закатил глаза, не впечатленный.

– Теперь обсасывание соломинки внезапно стало цениться как высококлассное умение?

Кевин широко улыбнулся.

– Это демонстрирует другие таланты, куда более актуальные.

– По-видимому, половина комнаты их демонстрирует, – сказал Блейн, и Кевин посмотрел на него сердитым взглядом.

– Знаешь, в чем твоя проблема, Андерсон?

– Просвети меня.

– Ты слишком разборчив.

Блейн нахмурился, чувствуя, что его кровь начала бурлить, реагируя на оскорбление, и слова его собственной матери эхом отражались в его уме, и он бросился обороняться.

– Я не думаю, что наличие подлинных стандартов является придирчивостью. Наверное, тебя просто слишком легко удовлетворить. Быть может, сосание соломинки недостаточное основание для меня, чтобы заявлять на кого-то права?

– Ничего себе, щекотливая тема, Андерсон? Ну, я думаю, для меня она была бы такой же, если бы я также чертовски долго уходил бы отсюда без утвержденного саба. Но, к счастью, я – не ты. Наслаждайся шоу, – растягивал слова Кевин в то время, как он опрокинул в себя свой бокал, глотая остатки шампанского, прежде чем подмигнуть Блейну и умчаться прочь перед тем, как у Блейна появится шанс врезать ему ударом остроумия и облагодетельствовать все общество, хладнокровно отправив его в нокаут.

– Я так понимаю, он не самый любимый тобой человек в мире? – довольный голос посмеивался позади него, и он повернулся, свирепо глядя на друга.

– Что, отдал ему меня на растерзание?

– У тебя был такой хмурый, задумчивый и несчастный вид. На это было забавно и больно смотреть, – серьезно кивнул Ник, принимая стакан виски от бармена и обернув вокруг него пальцы, заставляя кусочки льда в бокале весело стукаться друг об друга.

– Да…Мне он не нравится, – прямо сказал Блейн, и Ник понимающе кивнул.

– Я знаю. Мне тоже.

– Почему он не нравится тебе? – спросил Блейн с любопытством, играя со стаканом до сих пор пустовавшим.

– Я не знаю. В нем всегда было что-то, что меня раздражало. У него лицо сноба, которое просто кричит «я лучше всех вас», и меня это раздражает. А тебя?

– Он осел, – ответил Блейн, и Ник рассмеялся, качая головой в сторону друга.

– Ладно, приятно знать, что твоя ненависть рациональна, – Ник засмеялся и посмотрел на толпу, медленно пробиравшуюся в сторону своих мест.

Он взглянул на свои часы и понял, что у них было приблизительно три минуты до начала Смотрин.

– Давай, ворчун. Пойдем смотреть шоу. Может быть, ты найдешь кого-нибудь, кто не будет являться ослом.

Блейн зарычал и провел рукой по лицу, отчаянно пытаясь собраться и пройти через это дерьмо. Он должен был сделать это. Он делал это. Он хотел переступить через себя и на самом деле сесть и оценить варианты, как и все другие Домы в комнате.

Просто это было справедливо по отношению к сабам, которые действительно приложили много усилий для своих выступлений в эту ночь, несмотря на его антипатию ко многим из номеров.

– Мы приглашаем несвязанных Доминантов и других гостей занять свои места. Смотрины этого года объявляются открытыми, – отраженный голос раздался со сцены, и Блейн почувствовал, как растет скорость биения его сердца. Он ведь может позитивно посмотреть на происходящее, не так ли? Может быть, один из них действительно порадует его на этой сцене? Может быть, они изумят его и выбьют почву у него из-под ног?

С этой решимостью и полным бокалом шампанского он снова подошел к своему столу, где его мать и отец уже сидели прямо перед сценой. Они были Андерсонами, в конце концов, что всегда было слегка неловко для Блейна, когда все сабы смотрели на него голодными глазами в то время, пока исполняли свои номера. Это было также отталкивающе, как и смущающе.

Дана встретила его взгляд, когда он сел, и дала ему маленькую улыбку, наполненную надеждой, которую он не мог не вернуть. «Может быть», – думал он, когда свет погас и толстый бархатный занавес поднялся.

========== Заявить права. Часть 4. ==========

Комментарий к Заявить права. Часть 4.

Я “добила” первую главу! Скажу то же самое, что и всегда. Некоторые предложения получились корявыми, прошу за это прощения, но в целом вроде читабельно

В пятницу днем

– Ты никогда об этом не рассказывал, – спокойно упомянул Курт Джеффу в день пятничных Смотрин, когда они раскинулись на скамейке ручной работы в центре сада за домом, принадлежащим семье Курта.

Крошечный, одноэтажный дом был расположен в конце пыльной улицы и окружен скромным, но хорошо ухоженным садом. Дом был выкрашен светло-бежевой краской, которая давно посерела и облупилась по углам. Смена сезонов от лета к осени была очевидна по мере того, как листья, окрашенные в каждый из оттенков желтого, красного и оранжевого, устилали землю, как цветы, за которыми Курт так много ухаживал, все сильнее темнели и высыхали, как воздух вокруг них вызывал мурашки на коже, когда они глубоко вздыхали, расслабившись после долгого учебного дня.

Темноволосый парень сидел, развернувшись к улице, облокачиваясь на спинку стула и стену, к которой этот стул был прижат. Он завернулся в свой любимый вязаный жилет, темно-серый, сделанный из мягкой шерсти, надетый на простую белую рубашку. Его мама копила в течение нескольких лет, прежде чем смогла себе позволить договориться с местным портным и получить шерсть, чтобы связать его на день рождения сына.

Она предусмотрительно сделала его действительно большим, чтобы он мог постепенно расти в нем и носить его как можно дольше, потому что она понятия не имела, когда позволит себе сэкономить достаточно денег, чтобы снова сделать для него вещь такого же хорошего качества.

Он любил мысль о ее руках, которые касались мягкой шерсти, когда она делала его, думая о том, как он счастлив будет его иметь.

И он был.

Жилет был одной из его любимых вещей, и даже если у него их было не так уж и много, он, в первую очередь, взял за правило носить его строго внутри дома, когда он ничем не занят, чтобы избежать любого возможного его повреждения.

Его друг в это время свернулся калачиком под тонким одеялом и уложил голову на колени Курта, зарывшись носом в его живот. Его кулак сжимал в руке край синей ткани под его подбородком, чтобы отогнать холод, наступающий на Огайо.

От вопроса Курта его горло зашлось кашлем, перехватившим дыхание, и он застыл, заставляя Курта зажмуриться и пожалеть о своем решении спросить. Он знал, что неделя Смотрин всегда была тяжелой для Джеффа, и держал рот на замке, согласно основному правилу, но было что-то, что просто ныло в глубине его сознания в этом году, и он не мог остановиться.

– Прости. Забудь, что я упомянул об этом, – тихо извинился он, подняв руку, чтобы запустить пальцы в волосы Джеффа. Кажется, это успокаивало его каждый раз, когда он так делал.

– Курт, ты мой лучший друг. Ты знаешь обо мне все самое худшее. Если ты хочешь что-то спросить, тебе позволено это спросить, – ответил Джефф после короткой паузы и повернул голову, чтобы посмотреть на своего друга, который до сих пор краснел, явно смущенный его порывом.

– Ох… ладно, – выдохнул с облегчением темноволосый юноша, и Джефф улыбнулся ему с крохотными искорками в глазах, которые Курт так любил видеть. Он подогрел шоколад, заставив тем самым Джеффа выглядеть моложе, счастливее и безмятежнее в течение нескольких коротких минут, пока это продолжалось.

– Я могу просто не отвечать, – он пожал плечами с ухмылкой, обозначившейся в уголках его рта, и Курт, играясь, показал ему язык.

– Ах-ха-ха. Ты уморительно смешной.

– Да, согласен. Из нас двоих кто-то должен быть таким, – Джефф вздохнул, драматическим жестом свесив голову в сторону, и Курт засмеялся, снова накручивая прядь светлых волос вокруг пальца и представляя, какими невероятно блестящими и мягкими они могут быть с правильным средством для ухода, средством, которого у них не было. Он отказался думать о состоянии своих собственных волос. Не было смысла плакать или тосковать над тем, чего ты никогда не сможешь иметь.

Они погрузились в короткое молчание, прежде чем Джефф повернулся спиной к скамье, не сосредотачивая взгляд ни на чем конкретном. Его голова по-прежнему оставалась лежать на бедрах Курта.

– Я готовился к ним всю свою жизнь, – в конце концов произнес он сильным голосом, и Курт опустил глаза, чтобы посмотреть на него. Его сердце разрывалось при виде печальной тени, пересекающей лицо друга.

– Милый, ты не должен мне что-то рассказывать, если это заставляет тебя чувствовать дискомфорт, – отрезал Курт, прежде чем Джефф смог продолжать дальше. Он вспомнил, как ужасно было смотреть, как Джефф словно разрывался на части, когда рассказывал свои самые глубокие, самые темные секреты, и он сделает все, чтобы избавить друга от еще большей боли. Особенно, если она была из-за того, что он просто решил потешить свое эгоистичное любопытство.

– Нет, все нормально. Я могу рассказать тебе, если ты хочешь знать, – заверил Джефф решительным голосом так, словно он нуждался вытащить это на поверхность и что-то доказать самому себе, и Курт кивнул, дотрагиваясь до его щеки и успокаивающе улыбаясь.

– Просто расскажи мне то, с чем, по твоим ощущениям, ты можешь со мной поделиться. Ничего более этого, – благосклонно предложил Курт, и Джефф нежно потерся о его руку, снова глядя вдаль перед собой.

– Когда я рос, я думал, что это мило. Может быть, это такая разновидность романтики, я не знаю. Я был глупым ребенком.

Волосы Курта встали дыбом от таких слов о Джеффе, даже если он сам был тем человеком, который унижал себя.

– Ты не был глуп, Джефф. Я думаю, что каждый саб растет с надеждой на лучшее. В этом нет ничего плохого.

Джефф пожал плечами, опуская брови.

– Я думаю, да. Но в любом случае… я был неправ. Это можно назвать как угодно, но уж точно не романтичным и не красивым, – насмешливо фыркнул он.

– Ты должен был тренироваться для Смотрин? – спросил Курт, и циничный смех, клокочущий в Джеффе, почти испугал его.

– Это не обучение. Это все равно, что образ жизни. Каждая секунда каждого дня посвящена изучению новых и изощренных способов привлечь Дома, удовлетворить Дома и удержать интерес своего Дома. Я не делал ничего из того, что было для меня важным. Я выполнял то, что мне говорили и больше ничего. Это было так, как будто я и вовсе не был важен, – жестко объяснил Джефф, и Курт, протянув ладонь, взял его руку в свою собственную, давая ему успокоительное пожатие, пытаясь, тем самым, донести, что он имеет большое значение для Курта.

– Чему ты должен был учиться? – спросил он, хорошо зная, что Джефф мог замолкать, если он касался щекотливых тем.

– Как говорить, как вести себя перед Домами, как привлечь их внимание и… все, – ответил Джефф, и по тону его голоса казалось, что они все еще находились на безопасной территории.

– Это звучит немного скучно. Разве ты не изучал помимо этого обычные предметы? А искусство? – спросил Курт, слегка нахмурившись, и Джефф разразился очередным горьким смехом, который погнал мурашки по коже. Он терпеть не мог такого Джеффа. Его лучший друг был милым, мягким и сердечным.

– Достаточно лишь не выглядеть глупым перед своим Домом. И искусство изучали только для того, чтобы его можно было показать на Смотринах. Если только у тебя повернулся бы язык назвать это искусством, – фыркнул Джефф, и Курт нахмурился сильнее, пытаясь поспевать за ходом мысли.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хотел танцевать… или петь. Я… ну… мне казалось, что у меня прилично получается. Но они сказали, что это не достаточно захватывающе. Ведь вся суть Смотрин в том, чтобы привлечь внимание и быть заметным, так что мои предложения были отвергнуты, – объяснил Джефф, садясь и оборачивая одеяло плотнее вокруг тела так, чтобы его колени прижимались к груди.

– Так… что же делал в конечном итоге? – спросил Курт, оценивающе глядя на его лицо, когда он пытался думать о каком-нибудь вычурном номере, который был бы достаточно кричащим, чтобы привлечь к себе внимание.

– Врщалогнблву

– Прошу прощения?

– Не заставляй меня повторять его, Курт.

– Я не заставляю тебя повторять ЭТО, потому что тогда бы я не понял ни слова. Я прошу тебя сказать мне эту фразу громко и четко, – ухмыльнулся Курт, теперь понимая, что это, вероятно, было чем-то немного смущающим.

– Я тебя ненавижу, – несчастно объявил Джефф, и Курт пожал плечами, как будто его это совсем не заботило.

– Я не против. Так что же ты, в конце концов, делал, Джеффри? – сладко спросил он, и его друг посмотрел на него.

Тишина вокруг них затянулась, но Курт позволил ей продолжаться, терпеливо ожидая с веселой улыбкой на ангельском лице, а потом…

– Вращал огненную булаву.

Курт хлопнул рукой по губам, но уже было слишком поздно. Фырканье, напомнившее маленькое землетрясение, вырвалось из его рта, на что Джефф дал ему подзатыльник.

– Заткнись!

– О мой боооог, – Курт согнулся, хохоча как идиот, и его друг не мог ничего поделать, кроме как ждать, пока он успокоится.

Что он и сделал… двадцать минут спустя.

– Это бесценно. Вращал огненную булаву. БЕСЦЕННО!

– Ладно… На самом деле у меня не было никакого выбора, разве не так? – огрызнулся Джефф, и Курт прекратил смеяться также резко, как и начал. Тяжесть их разговора заставила их обоих еще сильнее сжаться.

Внезапно наступила тишина.

– Мне никогда не нравилась мысль об этом, – сказал Курт, уже через несколько минут осторожно пожимая его плечо.

– Ты о Смотринах?

– Да. Я помню первый раз, когда мама взяла меня с собой в цветочный магазин. Она делала все эти огромные композиции, и они были ужасными. Тогда я спросил ее, почему она их делает, ведь они были нехороши. И она усадила меня и рассказала об этом мероприятии, и что люди заказывали именно такое оформление, потому что оно было самым дорогим, даже если оно и было уродливым, и я знал, что это неправильно. Быть дорогим – не равноценно быть красивым, хорошим или достойным. С тех пор я каждый год помогал в цветочном магазине выполнять заказы для Смотрин, и с каждым годом они становятся все больше и все уродливее. Но с каждым годом они будут стоить все больше, и я ненавижу их еще сильнее, – объяснил он, и Джефф обнял рукой его плечо. – Они тратят так много денег на уродливые цветы, а люди в Лайме не могут оплатить за оформление связывания, не могут позволить себе качественную еду, и из-за этого они болеют, а когда они заболевают, то не могут позволить себе лекарства. А они тратят тысячи долларов на ужасные цветочные композиции. Это не должно быть так.

– Я знаю. Но я был на другой стороне. И позволь мне сказать тебе кое-что… Я бы не променял твою дружбу на все уродливые цветы в мире, – сказал Джефф, пытаясь улучшить его настроение, и Курт издал маленький смешок, облокотившись на своего друга.

– Я того же мнения, – прошептал он, и они вместе сидели на скамейке, пока отец Курта не позвал его, чтобы сообщить, что он встретил в городе его начальницу, и она сказала ему передать Курту, чтобы он пришел в магазин, чтобы сделать «безобразных цветочных композиций».

И если Джефф довольно хихикал, сопровождая его вниз по улице… ну… это было как раз тем, для чего нужны лучшие друзья.

***

С тех пор, когда он был маленьким и его мать получила разрешение на то, чтобы время от времени Курт приходил вместе с ней и наблюдал за ее работой, «Цветы Мэй» всегда вызывали у него благоговение. Это было одно из самых красивых зданий, которое он на самом деле видел собственными глазами, а не только на зернистых фотографиях или в случайных журналах, которые матери Мерседес удавалось для нее доставать.

Классический красный кирпич с белыми филигранными декоративными орнаментами вокруг крыши, красиво украшенные, сверкающие от пола до потолка окна, но что действительно приковывало и удерживало на себе внимание – это прекрасные цветочные композиции, которые можно было видеть как внутри, так и за дверной драпировкой.

Курт влюбился в это место и ликовал, когда владелица иногда просила его занять старое место его матери, когда у них были большие заказы.

Мэй Пэндл была сабом, чей Дом достаточно хорошо зарабатывал, что позволило ей продолжать свое увлечение и заметить, что Курт обладал страстью и талантом для составления композиций с самого раннего детства. Именно поэтому она с мягкой улыбкой допускала его сюда, когда он присоединялся к своей матери. Он никогда плохо себя не вел и с широко раскрытыми глазами поглощал все происходящее вокруг него, и иногда, если ему действительно везло, у Мэй было несколько запасных стеблей и однотонных цветков, чтобы он мог попрактиковаться.

Платили больше, чем он мог ожидать, и хотя ничего сверхъестественного, и совсем не так часто, чтобы спасти ситуацию, но для него это было целым состоянием. Это означало, что он, возможно, мог бы в этот раз помочь отцу обеспечить свою семью достойной едой, возможно, у него бы осталось немного для небольшого куска ткани, чтобы залатать одежду, и он ни за что не забыл бы купить Джеффу его конфеты. Улыбка, осветившая его лицо, стоила каждого пенни, и его лучший друг крепко обнял бы его и разделил бы с ним поровну это удовольствие. Это было не так уж и много… но в это же время это было всем.

Входя внутрь, он сделал глубокий вздох, вбирая в себя все ароматы разных цветов и ощущая, что его тело расслабляется. Он был здесь как дома, среди роз и лилий, и это всегда стоило часовой езды на автобусе в лучшую часть города.

– Курт! – воскликнула Мэй дребезжащим тоном, увидев его. Он посмотрел на прилавок, на кричащие, не сочетающиеся цвета и поморщился. В этом году они просили большие чаши и стразы, и казалось, что они занимали собой все пространство, отвлекая от природной красоты цветов, сводя на нет цвет и притягивая взгляд к чудовищной оранжевой ленте.

Он вздрогнул, но держал рот на замке по этому поводу.

– Здравствуйте, миссис Пэндл. Мой отец сказал, что я нужен вам?

– Курт, я сто раз просила называть меня Мэ…Эй, Алиса, я говорила тебе, не клади розовые лепестки в чашу! – она раздраженно вскинула руки, когда ее внимание было отвлечено. Курт заметил, что она была нервной.

Каждый год заказы поступали все более нелепыми и более вопиющими, и временные рамки, которые ей давали, становились все уже и уже, так как клиенты просто рассчитывали на нее, чтобы удовлетворить свои потребности без каких-либо проблем или суеты.

Растрепанные светлые, с рыжеватым оттенком волосы ниспадали с ее макушки и, мягко говоря, беспорядочно ложились вокруг красивого зрелого лица. Она была полностью вымотана.

– Чем я могу помочь? – спросил он, приблизившись к прилавку, заваленному стеблями и лентами.

– Пожалуйста, спаси Алису от самой себя! Я думаю, она полностью потеряла нить происходящего, – шепотом умоляла Мэй, схватив охапку лаванды.

Курт опустил голову и тихо рассмеялся, стоило ему только увидеть девушку саба, сидящую в углу с потерянным взглядом. Она была обыкновенной девушкой, работающей на Мэй. Ее задачей было стоять за прилавком, в то время пока Мэй выполняла заказы в дальней комнате. Алиса никогда не была хороша в составлении композиций, но как понял Курт, она была частью семьи Дома, связанного с Мэй. На ее место не брали никого другого, хотя в действительности от нее не было никакого толку в этом бизнесе.

– Конечно. Что мы делаем в этом году?

– У меня есть уже практически готовые актуальные композиции, но они хотели разместить в центре стола цветочные чаши с разноцветными кристаллами на дне и плавающими по воде лепестками нарциссов.

Курт поморщил нос. Они хоть представляют себе, как это будет смотреться? По крайней мере, это выглядело не так плохо, как композиции… Мэй, должно быть, прочитала это по его лицу.

– Я знаю, – проворчала она так, словно испытывала боль, глядя при этом в потолок, – Поверь мне, я знаю.

Но это время года было самым доходным для нее, и если бы она не выполняла то, что от нее хотят, точь-в-точь со всеми запросами, она бы потеряла деньги. Это могло даже разрушить ее бизнес, если бы клиенты начали плохо отзываться о ней. И, кроме того, все семьи, у которых имелись деньги, чтобы тратить их на цветы, к сожалению, являлись заказчиками услуг.

– Хорошо, я с этим справлюсь, – заверил Курт, засучив рукава.

– Ты – находка, – с облегчением улыбнулась она, прежде чем снова бежать в дальнюю комнату.

А потом время быстро полетело вперед, и Алиса, под руководством Курта, перестала быть лишь помехой в работе, таращившейся через всю комнату на происходящее. Ей просто нужен был кто-то, кто направлял бы ее в нужное русло, и Курт был вполне счастлив справляться с задачей вместе с ней, теряясь в мягких лепестках.

В конце концов они закончили, и Курт помогал загружать товар в фургон Мэй.

– Хорошо, – пожилая женщина, вздохнув, захлопнула за собой дверь и вытерла лоб. – Курт, ты не будешь возражать, чтобы поехать со мной и помочь все это установить? Я знаю, что ты обычно этого не делаешь, но в этом году такой большой заказ, и я заплачу тебе за потраченное время.

На пару секунд он запнулся. Пойти на Смотрины? Его разум вернулся назад, к разговору с Джеффом и прежнему чувству опасения по поводу их посещения, но все упиралось в тот факт, что… Курт не мог его игнорировать… Ему нужны были деньги.

– Я… да…Да, я помогу, – ему удалось справиться с заиканием, и Мэй просияла.

– Здорово! – захлопала в ладоши она, и, прежде чем Курт опомнился, он уже звонил своему отцу, чтобы сообщить об изменении планов прежде, чем его усадили в машину рядом с Алисой, на переднее сидение возле окна. Он не мог сдержать зевки, когда они отъезжали все дальше и дальше, пока, наконец, не оказались в Вестервилле. Курт никогда, никогда не был здесь раньше, и он смотрел широко раскрытыми глазами на неповрежденные здания, хорошо ухоженные учреждения и прекрасно одетых суетящихся людей.

Здесь ничего не напоминало Лайму. Никаких надписей, никаких граффити, никаких зданий в плохом состоянии, никаких бездомных Домов или сабов, бродящих по улицам.

Курту пришлось моргнуть и ущипнуть себя, чтобы убедиться, что он не спит.

А потом они подъехали к самому огромному зданию, которое он когда-либо видел. Все в нем было страшным и пугающим, и Курт сжался, чувствуя себя неуместно, неловко и совершенно недостойно, чтобы находится рядом с ним.

Камердинер подошел, чтобы помочь им, а затем их направили к черному входу, чтобы они могли выгрузить и начать устанавливать многочисленные цветочные композиции в парадном зале. Курт постеснялся сказать, что он споткнулся, когда очутился в этом месте, выражая всем своим видом изумление и трепет.

Зал был богат. Он был впечатляющим. Ничего подобного Курт не мог себе и представить.

Он заметил пустые столы, позолоченный бар, заполненный разнообразными видами алкоголя, привлекательно выставленными напоказ, отполированный пол бальной комнаты и, наконец, сцену в дальнем конце, занимающую всю стену комнаты.

Боже, на что были бы похожи ощущения, если участвуешь в чем-то вроде этого?

Курт не был даже уверен, понравился ли ему эффект, произведенный этим местом, когда первоначальный шок исчез. Ему не нравилось странное покалывание в коже, когда его мозг кричал ему, что он не принадлежал этому месту. Раздутая роскошь была неожиданно неприятной, особенно когда он посмотрел вниз, на цветочные конструкции в своих руках.

Они были безвкусными, эти люди просто выкидывали деньги на ветер и не ценили результат. Они видели знаки долларов, а не красоту, и Курт не был удивлен, что наивность Джеффа была разбита в таком месте, как это.

Дрожа от внезапного желания вернуться домой, он подошел к Мэй, которая складывала заказ, и помог ей разгрузить остальные цветы и чаши. Он снял свой жилет и заботливо положил его на столик, попавшийся ему на пути, и вскоре отвратительные композиции были оформлены именно так, как и просили, и Мэй бесцельно порхала вокруг них, рассматривая со всех сторон, чтобы убедиться, что они были совершенными… или, скорее, настолько совершенными, насколько могут ими являться такие «уродцы», которые у них получились.

Прошел еще час и начало темнеть. Он знал, что его папа начнет беспокоиться о нем, но после того, как его тщательного осмотрели несколько Домов, Курт предположил, что им поступило указание насчет того, что все, наконец, готово к приему гостей, приглашенных на Смотрины в этом году.

Курт и Алиса тихо стояли в роскошном кабинете управляющего, в то время как Мэй пошла за документами для оплаты, улаживая все вопросы и перепроверяя суммы и цифры вместе с Домом по другую сторону большого стола, который, по-видимому, хотел вникнуть абсолютно во все детали.

Положа руку на сердце, это заняло больше времени, чем он ожидал, но, в конце концов, их выпустили из комнаты. Полностью покончив с делами, они были свободны.

Это было настоящим спасением.

Курт наблюдал, как обе женщины-саба вернулись обратно к фургону, загружая в него несколько вещей, которые они забирали с собой обратно, и Мэй испустила полный облегчения вздох.

– Я думала, что мы никогда не закончим, – призналась она со счастливым смешком.

Курт улыбнулся ей, и она снова открыла фургон, быстро пошарив в нем, прежде чем повернуться, сжимая в руке кошелек.

– Спасибо тебе огромное, Курт. Я действительно не смогла бы все это сделать без тебя, – усмехнулась она, вручая ему небольшую пачку купюр.

Курт взял их дрожащими пальцами, и его глаза расширились, когда он увидел сумму.

– Миссис Пэн..

– Мэй! – отрезала она с легкой усмешкой. – И я ничего не хочу слышать, ты заслужил это, милый. Теперь давай вернемся домой. Праздник уже начинался к тому времени, как мы оттуда уходили, и мы не хотим быть втянутыми во всю эту суматоху.

Курт повернулся к отелю и задался вопросом, как же все это будет выглядеть в полном разгаре? Будет ли это также навязчиво и столь же неприятно? Будут ли гости носить самые дорогие, но, тем не менее, несочетающиеся по стилю вещи?

Как бы то ни было, он был уверен, что не хотел бы это видеть.

Они направлялись в сторону фургона, когда холодок пробежался по телу Курта, и он остановился.