Текст книги "Keep my heart captive, set me free (ЛП)"

Автор книги: The Queen of Rose

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 94 страниц)

– Естественно. Мы обсудим это и после того, как ты дашь мне объяснения, мы вычеркнем его из списка.

Курт сглотнул и кивнул.

– Ладно. Хорошо. Можешь записать это.

Блейн так и сделал, и наказания нашли свое место в контракте практически безо всяких усилий.

– Ты в порядке с тем, чтобы говорить сейчас о каких-то вещах, связанных с сексом? – осторожно спросил он, и Курт покраснел. Все его прежние шутки остались в стороне, потому что для него это являлось значимым делом.

– Я…я ничего не пробовал, так что я не…я не знаю, – пробормотал он, и Блейн нежно погладил его по щеке.

– Я знаю, но…существуют ли вещи, о которых ты размышлял или…фантазировал и понял, что ты действительно бы этого хотел или никогда не хотел бы это пробовать? – он пытался сделать эту тему более легкой, но Курт снова пожал плечами, и Блейн пожевал кончик ручки за секунду до того, как улыбнуться, когда его озарила идея.

– Хорошо, как насчет этого, – он начертил три колонки и написал на них сверху «ДА», «ВОЗМОЖНО» и «НИКОГДА». – Я буду называть некоторые вещи, и ты сможешь сказать, куда ты их хочешь отнести. «Да» будет означать вещи, которые ты знаешь и хочешь, «возможно» вещи в которых ты сомневаешься, но может быть захочешь когда-нибудь попробовать, «никогда» означает категорическое нет, и я никогда не буду даже предлагать тебе тех вещей, которые попадут в этот список.

Курт опустил взгляд вниз на бумагу и колонки. Подобное оформление не казалось столь подавляющим.

– Эээ…хорошо…я могу это сделать.

– Хорошо, я начну с более простых вещей, которые, я полагаю, могут быть тебе знакомы и, возможно, ты открыт для того, чтобы мы могли к ним прийти. Хорошо, итак… завязывание глаз? – спросил он, и Курт представил себя лежащим, без возможности видеть, в ожидании каждого прикосновения и поцелуя, которым Блейн бы удивил его кожу, а его кровь бы закипела от нежности, и в этот момент саб кивнул.

– Да, – застенчиво сказал он, и Блейн записал это в первом столбце.

– Наручники или же…удерживающие устройства подобного рода?

– Да, – ответил Курт, не задумываясь, когда его разум атаковал его изображениями Блейна, целью которого было удовлетворять потребности тела саба так, как он считал нужным, лишая его возможности прикоснуться и почувствовать его под своими ладонями. Его тело было сейчас, словно жидкость, и он почти не мог спокойно усидеть в своем кресле, когда представлял себе, как он будет чувствовать все это на себе, и он с трудом уловил следующий вопрос.

– Кляп?

– Мне нравится звук твоего имени на моих губах, – автоматически ответил он, а потом покраснел, прикрывая губы руками.

– Боже, ты прикончишь меня, прекрасный, – выдохнул Блейн, глаза которого приобрели более темный оттенок, а зрачки слегка расширились, и вдруг Курт понял, что не только он один представлял их друг с другом.

– Извини, – застенчиво улыбнулся он, и Блейн покачал головой, немного выразительно поерзав в своем кресле, пока он откашлялся.

– Все нормально. Так значит, кляп это «нет»? – он приподнял бровь, глядя на Курта, и он покраснел, снова опуская голову.

– Запиши его под «возможно». На всякий случай.

И Блейн записал это во второй колонке.

– Хорошо…гм…прозвища? – спросил он, и Курт испуганно вскочил, а его улыбка мгновенно растаяла.

– Я не хочу, чтобы меня унижали. Я не хочу унизительных прозвищ, вроде шлюхи, раба или чего-то подобного…

– И я это разделяю. Для меня унижать тебя это вообще не вариант. Я в большей степени говорил о прозвищах, которые возможно в процессе… гм…заставят тебя почувствовать себя хорошо? Если существует что-то подобное… – объяснил он, и Курт на секунду об этом задумался.

– Я, эм… Мне очень нравится, когда ты называешь меня прекрасным, но эм…я не думаю, что хочу ассоциировать это с сексом, потому что ты зовешь меня так в присутствии других людей и я…Думаю, что я хочу сохранить это имя как…гм…ну ты понимаешь… – он взмахнул руками, и Блейн улыбнулся.

– В качестве ласкового прозвища? – добавил он, и Курт засиял ему в ответ.

– Да, точно.

– Хорошо, это имеет смысл. Есть какие-то другие прозвища из тех, которыми я тебя называю, что тебе нравятся? – с любопытством спросил он, но Курт покачал головой.

– Мне стыдно, – покраснел он, и Блейн опустился перед ним на колени.

– Тебе никогда не должно быть стыдно передо мной. Просто скажи мне все, как есть, и мы поговорим об этом, – ободрил он, и Курт поднял взгляд, сделав глубокий вдох.

– Мне нравится, когда ты называешь меня…каким-нибудь своим мальчиком, – выпалил он, и Блейн тихо рассмеялся.

– Каким-нибудь моим мальчиком?

– Да…гм, наподобие твоего красивого мальчика или…или твоего хорошего мальчика…или твоего милого мальчика, – сказал он, и его щеки становились все краснее с каждым произнесенным словом, а тело все глубже погружалось в кресло, словно оно могло заставить его исчезнуть.

– Я тоже люблю называть тебя этими прозвищами. Тем более, ты на самом деле мой милый, хороший, красивый мальчик, – Блейн поцеловал кончик его носа, и Курт издал мягкий смешок, когда Дом записал их в колонке «да».

Они добились больших успехов, и он, наконец, почувствовал, что может выдохнуть и расслабиться теперь, когда узнал, что он мог или не мог себе позволить делать с Куртом, и он верил, что саб чувствовал то же самое.

– Хорошо, гм…Я думаю, что на данный момент это должно работать. Мы можем вернуться и пересмотреть его, чтобы добавить или удалить пункты, когда мы будем продвигаться вместе вперед и выясним, что работает для нас, а что нет. У тебя есть еще какие-либо идеи на этот счет? – спросил Блейн, быстро скользя по бумаге, довольный тем, чего они достигли.

– Эээ… я не думаю…нет, – сказал Курт, взгляд которого был немного хмурым, когда он тщательно рылся в своем сознании, чтобы что-то найти.

– Отлично, тогда мы это сделали, – сказал он, откинувшись в кресле со счастливой улыбкой, чувствуя облегчение от того, что для них обоих все прояснилось. Были проведены четкие границы, а неверные представления развеяны.

– Что теперь? – спросил Курт, и Блейн снова взял ручку.

– Мы подписываем его, и после этого он становится официальным. Мы начинаем жить по нему, – объяснил он, и Курт попытался немного улыбнуться, чувствуя мягкое, теплое покалывание в своих внутренностях от слов своего Дома.

– Ладно, ты первый, – он поманил рукой, и Блейн подмигнул ему, когда он нацарапал подпись сверху листа над импровизированной линией.

– Вот и все… – он улыбнулся и протянул ручку Курту, который взял ее, нажимая кончиком на бумагу и ставя едва заметную точку, прежде чем в панике вскинуть голову.

– Сэр?

– Что, прекрасный? – спросил Блейн обеспокоенным и напряженным голосом.

– А что насчет преклонения колен? – Курт закусил губу и застенчиво отвел глаза.

Он почувствовал теплую ладонь, которая захватила его щеку и приподняла его лицо, чтобы он встретился глазами с Домом и его мягкой, ободряющей улыбкой.

– Я буду самым счастливым человеком из всех живущих, если когда-нибудь заработаю от тебя эту честь. Теперь подпиши это, – мягко приказал он, и Курт в ответ засиял, в результате чего ручка поставила размашистую подпись.

Курт Хаммел, саб.

========== Привлечь внимание. Часть 1. ==========

В Далтоне все было таким, каким он себе воображал.

От зданий, имеющих уютный и горделивый вид благодаря их богатым темно-коричневым и бордовым цветам, до учителей, которые все были приветливыми, понимающими и желающими помочь, и одноклассников, в большинстве своем не претенциозных и доброжелательных по отношению к нему и Курту.

Легкая улыбка тронула его черты, когда он подумал о своем друге и о том, как он расцвел в заботливых руках своего Дома. Он свободно высказывал свою, в большинстве случаев, осторожную точку зрения и набрался мужества, чтобы острить, смеяться и шутить с несколькими людьми, с которыми он вышел за рамки официального вежливого общения, общаясь с ними перед занятиями и после них.

Правда, они в основном разговаривали с Куртом, так как он был еще слишком замкнут в собственном сознании, чтобы отпустить себя и попытаться вписаться сюда, как он всегда хотел, но он был счастлив от того, что никто не давил на него и не издевался над ним.

У него была своя комната, где его ночные кошмары не могли кого-то побеспокоить, у него было место, чтобы рисовать без чужих глаз, которые видели, насколько плох он был теперь, когда он так подавлен, у него было пространство, чтобы скрыться от всего и от всех в те дни, когда он просто не мог справиться с проблемами теми способами, которым научился.

Он был далек от благополучия и сам об этом знал.

Но Далтон дал ему шанс на существование с меньшим страхом и меньшим количеством напоминаний о том, кем он на самом деле являлся.

Конечно, он все еще ловил взгляды учеников на свою испорченную метку, и он до сих пор слышал перешептывания, но они были тихими и редкими, чтобы действительно причинить ему боль. Далтон дал ему убежище, старт для новой жизни и возможность существовать без ощущения, что он мешает кому-то тем, что просто дышит.

Далтон и многочисленные влюбленные и счастливые пары дали ему надежду на то, что, возможно, мир был не настолько плох, даже если ему и не предназначено было испытать счастья.

Далтон дал ему мир.

И он дал ему…его.

Мальчик с волосами цвета его любимого горячего шоколада и глазами такими теплыми, что ему казалось, что он растает, если он когда-нибудь заметит его существование и посмотрит на него, действительно посмотрит на него так, как будто знает его, как будто считает его достойным внимания.

Мальчик с улыбкой, которая конкурировала с солнцем, и румяными щеками, заливающийся смехом, осветившим глубины его существа, словно маяк, который просто вел его домой. Он видел его почти каждый день в коридорах, уверенный, что он, в свою очередь, всегда оставался незамеченным, ныряя за распахнутые двери или за более высоких студентов.

Он следил за ним, пока он проходил мимо, всегда поворачивая голову таким образом, словно постоянно был в поиске, стараясь найти кого-то, и на секунду он почувствовал к кому-то ревность.

Сидя в кафетерии с Куртом и видя, как он входил, саб всегда находил предлог, чтобы уйти, прежде чем он взглянет на него, осознавая, каким на самом деле он был ничтожным, когда эти глаза неминуемо просто посмотрят сквозь него.

Мальчик с лучезарной улыбкой стал и лучшей, и худшей частью его дней.

При виде него у саба светлело на душе, но также это давало ему надежду на то, чего, как он знал, у него никогда не будет. Один взгляд на него заставлял его чувствовать себя защищенным и храбрым, но потом его лицо будет издеваться над ним, когда он спал по ночам, что делало его кошмары еще хуже, когда он был единственным, кто причинял ему боль. Единственная его улыбка наполняла его теплом, но потом эта улыбка будет нацелена на его альбомы с эскизами снова, снова и снова, напоминая ему, как плохо у него получалось, потому что это даже близко не стояло к красоте реальных произведений.

Вздохнув в замешательстве, Джефф придвинул бумагу поближе. Пара теплых, карих глаз с морщинками в уголках смотрела на него с этого дружелюбного, мальчишеского лица. Положив карандаш, он сгреб лист и открыл ящик, чтобы засунуть его внутрь папки, которая вместо того, чтобы быть наполненной пустыми, хрустящими листами, практически лопалась от груды мятой, разорванной и поредевшей бумаги, заполненной мягкими улыбками, нежными глазами, милыми завитками волос, которые щекотали сильную шею, и в конечном итоге рисунками целого лица.

Теплого.

Дружелюбного.

Знакомого.

Красивого.

Недостижимого.

Он воспроизвел его в тот день, когда его карандаш, наконец, заскользил по бумаге после того, как столь долго оставался неподвижным в его пальцах.

День тянулся для него слишком долго, чтобы задержаться и составить компанию Курту и Блейну. Он устал держать себя в безопасности от людей, врезающихся в него в коридорах и закрываться, чтобы не слышать того, что они говорили о нем и Курте, несмотря на то, что его лучший друг сказал, что Блейн был прав, и кроме Брэда никто даже не смотрел на них неподобающе, но он не мог себя пересилить.

Собственные мысли пугали, и он чувствовал, что его тело вздрагивало каждый раз, когда звенел звонок. Он знал, что ему придется столкнуться с открытыми коридорами без каких-либо учителей, которые постояли бы за него, если кому-то вздумается причинить ему боль.

Это было утомительно, изнурительно и разрушающе.

И поэтому, когда Курт позвал его, чтобы погулять вместе с ним и Блейном после школы, он улыбнулся ему в знак благодарности, но сказал, что ему нужно распаковать некоторые вещи и что он плохо выспался прошлой ночью, и поэтому хотел наверстать обе эти вещи, пока на него не свалилось слишком много нагрузки.

На самом же деле, он просто чувствовал себя разбитым и должен был побыть некоторое время наедине с собой, чтобы собраться с мыслями и выяснить, как справиться с этим новым опытом и не разрушить себя в процессе.

После этого Курт напомнил ему, почему он был лучшим другом, которого любой человек мог только пожелать. Со знающей улыбкой он сказал, что понимает, и что это, возможно, было хорошей идеей, чтобы дать себе фору, выспавшись, и понести наименьшие потери, когда рабочая нагрузка этого потребует.

Джефф легко обнял его, пытаясь показать, как он благодарен за то, что он не чувствовал необходимости совать нос и устраивать ему допрос, а вместо этого просто мягко, понимающе улыбался и обнимал его, утешая и успокаивая нервы друга.

На этой прощальной волне Джефф направился через здание в общежитие, с осторожным взглядом и мышцами, находящимися в полной готовности к тому, чтобы удрать при первой же возможности, когда он почувствует в этом необходимость. Он добрался до своей комнаты невредимым, снял свою форму и переоделся в удобные штаны для занятий йогой и свитер гораздо большего размера, чем он носил, прежде чем сесть на кровать, чтобы мысли о прошедшем дне проплыли через его голову.

Далтон воплощал в себе все, о чем он когда-либо мечтал; великолепный, царственный, устрашающий, теплый, и в то же время Джефф чувствовал, что его сердце разбивалось при мысли о том, что теперь, когда он, наконец, очутился именно там, где хотел быть, он просто не был больше самим собой. Он не был больше тем человеком, который бы погрузился с головой и исследовал каждый уголок этого славного заведения. Теперь он был тем, кто плыл по течению, позволяя ему нести себя туда, куда оно сочтет нужным, и он больше не мог с ним бороться.

Все в один голос твердили, что ему просто нужно было больше времени.

Но прошло полтора года, а он все еще не стал таким, как раньше, и он до сих пор не был уверен, что когда-нибудь станет.

Были искорки, которые делали его похожим на обычного себя, которые время от времени освещали темноту внутри него. Когда Курт совершал какой-нибудь стервозный поступок, и он смеялся над ним, когда его родители готовили семейный обед, и он чувствовал себя спокойно и безопасно, когда он брал уголь в свою руку и подносил его близко к бумаге, он чувствовал себя цельным, хотя и знал, что из этого ничего не выйдет.

Чувствуя, насколько он нуждается в ощущении цельности и смысла в жизни, он сел за стол, достал чистый лист бумаги и кусочек угля из набора, полученного от Курта, который превратился для него в ценное имущество, и он во второй раз прикоснулся к нему.

Отрегулировав настольную лампу, чтобы она освещала бумагу без отбрасывания теней, которые будут ему мешать, пока он будет пытаться вернуть назад частичку старого Джеффа. Он опустил кончик угля на бумагу и закрыл глаза, пытаясь найти что-то, что по обыкновению без особых усилий двигало его рукой.

Его там больше не было, и Джефф это знал, но все же отказывался сдаваться; это было единственным, за что он по-прежнему отчаянно держался, молясь тому, кто слушал его каждую ночь, чтобы он вернул его обратно, чтобы просто позволил ему обрести какой-то крошечный кусочек.

Он так старался и тратил часы на поиски этого покалывающего тепла, которое начиналось за его веками и каскадом спускалось к рукам и кончикам пальцев, в конце концов отчетливо выплескиваясь на бумагу, создавая на ней миры и эмоции незнакомых людей и друзей, с которыми он общался, прикалывая рисунки на стену, чтобы люди, которые заходили в его комнату, могли их видеть и узнавать.

Но тепло исчезло.

Оно больше не зазвенит и не пронесется через его ноющее тело, чтобы что-то создать; но было какое-то крохотное чувство, напоминающее первые весенние солнечные лучи на его коже, и даже если он и знал, что этого было недостаточно, его устраивало это больше, чем пустота, которую он получил с того самого дня, как он поднял на него руку и запятнал его.

Это уже было что-то, и небольшая, благодарная улыбка появилась на его лице, когда он почувствовал, что его пальцы двигаются, а уголь почти оглушительно скрипит по бумаге, в отличие от тишины, которая его душила.

Он дрожал от волнения, даже не заботясь о том, что рисовал, но просто знал, что это было первым, что он изобразил на бумаге в течение года, и он принял это чувство с распростертыми объятиями, упиваясь им и позволив просочиться через себя и обрести дом на белой поверхности, лежащей перед ним.

Это чувство вскорости практически полностью исчезло, и его рука поникла над столом, позволяя углю соскользнуть и накрениться в сторону. Он остановил его и сложил в коробку с художественными принадлежностями. Вздохнув, блондин устало посмотрел вниз, почти не в силах решить, был ли он взволнован или напуган, чтобы увидеть то, что у него получилось.

Шокированный всхлип вырвался из его губ, а сердце замерло в груди, когда он взял в руки свой рисунок.

Мягкие губы растянулись в идеальной улыбке… улыбке, которая отличалась от любой другой.

Улыбка, которая несла в себе лето, солнце, тепло, желтый и золотой цвет. Улыбка мальчика, которого он никогда раньше не видел. Улыбка мальчика, о котором он не имел права думать.

Тяжело дыша, он вырвал лист из альбома и собрался разорвать его пополам. Но что-то удержало его пальцы, что-то потянуло его за руку, умоляя оставить его, чтобы сберечь и сохранить.

Отчаянно проведя рукой по лицу, он бросил последний взгляд на тот луч, который заставил его сойти с накатанной колеи, забыв о собственных страхах, и поместил рисунок внутрь нижнего ящика.

Никто и никогда его не увидит.

– Ладно, депрессивный гот. Ты не можешь больше хандрить. Мы идем проветриться.

Его дверь распахнулась, и поскольку он знал, что запер ее, существовал только один человек, способный сюда войти, используя запасной ключ, который он ему дал.

– Курт! – вскочил Джефф, запихивая папку в ящик, чтобы удержать ее вне поля зрения Курта, но темноволосый парень уже мельком увидел ее, судя по лучезарной улыбке, которая расцвела на его лице.

– Это то, о чем я думаю, не так ли? – спросил он с сияющей улыбкой и голосом, который достиг таких высот, которых человек в принципе не должен был достигнуть, когда он потянулся к ящику.

– НЕТ! – Джефф подорвался с места и захлопнул ящик на замок, заставив Курта задохнуться и отступить на шаг назад, ошарашенного реакцией друга. – Прости…я просто…я.

– Джефф, все нормально. Я не должен был пытаться взглянуть на них, если ты этого не хочешь, – Курт протянул руку и переплел их пальцы, создавая уют. – Но скажи только одно. Ты снова рисуешь?

Блондин опустил взгляд, его пальцы немного подрагивали, когда он едва заметно пожал плечами и легонько кивнул.

– Я стараюсь. И я создаю одну или пару вещей время от времени. Это не так много, – пробормотал он, но Курт поймал его руки и заставил поднять взгляд.

– Это больше чем раньше, и это очень хорошо. Порядок? – сказал он, и друг с благодарностью ему улыбнулся.

– Детские шажки, да? – произнес блондин фразу, которая стала для них крылатой, когда они говорили о его улучшениях, и его друг засиял.

– Детские шажки. А теперь вперед! Ты и я сегодня бездельничаем вместе, как в старые добрые времена, – Курт потянул его за руку к двери.

Джефф улыбнулся и охотно пошел вслед за ним, только теперь понимая, как он соскучился по их “времени для лени”, когда они просто сидели и разговаривали, ничего не делая в течение нескольких часов подряд, никогда не скучая и не уставая друг от друга.

Он скучал по тем временам, когда Курт был рядом с ним каждую минуту каждого дня, но он проглотит свой язык, прежде чем сказать об этом, теперь, когда у Курта был кто-то такой удивительный, как Блейн, который был его Домом.

– Где Блейн? – спросил он, когда в данный момент его мысли были направлены на старшего парня.

– Зависает с некоторыми из своих друзей. Я сказал ему, что хочу побыть один день вместе со своим другом, потому что мы как следует не проводили времени вместе с тех пор, как поступили сюда, и я по тебе соскучился, – пояснил Курт, толкая главные ворота сада Далтона и ведя их к небольшой роще рядом с территорией школы.

– Я тоже по тебе соскучился, – сказал Джефф, который шел вслед за ним, пока они не достигли места, которое выглядело как заброшенная детская площадка.

– Кто последний доберется до качелей, тот вонючий неудачник! – закричал Курт и побежал в сторону шатких качелей.

– Серьезно, Курт? Нам что, по четыре? – спросил Джефф, догоняя его в медленном темпе.

– Ты так говоришь только потому, что проиграл. А теперь залезай на качели вместе со мной, – распорядился Курт, поджав ноги и заставив качели скрипнуть, когда он оторвался от земли.

Хихикая, Джефф уселся с другой стороны, оттолкнулся и закрыл глаза, на мгновение пожелав, чтобы ему действительно было снова четыре.

Счастливый.

Свободный.

========== Привлечь внимание. Часть 2. ==========

– Ох, черт возьми, нет. Я согласился потусить с вами, а не принимать участие в «моего саба тошнит от меня, я ему надоел, и поэтому он оставил меня и отправился заниматься чем-то веселым в другой компании», – сурово проворчал Ник, указывая на них, когда он вошел в комнату общежития, находящуюся через коридор от его собственной, чтобы найти там Райана, сидящего за столом и проигрывающего плаксивые и жалостливые песни, и Блейна, который сидел со скрещенными ногами на полу, безучастно опираясь на кровать, с самым эпичным выражением обиды на лице. Ни один из двух сабов, конечно же, здесь не присутствовал, так что нетрудно было догадаться, почему они были, словно в воду опущенными.

Он вздохнул про себя и устремил взгляд к небесам. И это были его друзья?

Райан бросил на него самый грустный взгляд, который только бывал в истории, взирающий на него так, словно он только что прямо перед ним убил полную коробку щенков, в то время как Блейн просто сильнее надулся, если бы даже это было возможно по человеческим меркам, напоминая малыша, которому не купили в магазине леденец. Они оба глубоко вздохнули, издавая драматические, скорбные звуки, которые он бы высмеял, если бы они исходили от кого-то другого за то, что они были полностью напускными, но это было взаправду, он, к сожалению, слишком хорошо знал этих Домов.

Ник подкатил глаза, устремившись к креслу в углу и скрестив руки на животе.

– Хорошо…Каждый из вас получит по тридцать секунд. Используйте их с умом, – предупредил он, и два Дома сразу оживились, сделав глубокий вдох, чтобы начать говорить, но Райан просто оказался на секунду быстрее и начал ныть, прежде чем Блейн смог его перебить.

– Тад сказал, что должен закончить некоторые вещи для своего драматического кружка. И он сказал, что это займет всего лишь час или около того, но он ушел на один час, а сейчас уже четыре, а он все еще не вернулся, и я правда-правда очень по нему соскучился. Я лишен возможности обнимать его, целовать, слышать его смех, и я хочу, чтобы он вернулся, потому что его место там, где нахожусь я… а не на всей территории кампуса, – тарахтел он на одном дыхании, нахмурившись на протяжении всего отведенного времени, даже не давая Нику возможности все это усвоить, перед тем, как Блейн начал собственную тираду.

– Курт сказал, что ему нужен один день, чтобы провести его со своим лучшим другом, и это прекрасно, но он каждый день проводит рядом с ним! Все занятия у них общие, и они обедают вместе, а он хочет тусоваться с ним больше, чем со мной. А я не хочу, чтобы кто-то был для него важнее, и сейчас только четыре часа, а он никак не вернется до восьми, а это слишком долго, – надулся он, снова обидевшись, и Ник смотрел то на одного, то на другого, словно наблюдал за невероятно скучным теннисом.

– Вы, ребята, одинаково пафосные, – объявил он на выдохе, и оба Дома хмуро уставились на него, находясь в раздражении.

– Мы не такие! – в унисон возмутились они.

– Райан, ты слушаешь Мэрайю Кэри, – невозмутимо заметил Ник спортсмену, выгнув бровь.

– Она понимает мою боль!

Поверженный Ник махнул рукой в сторону Блейна.

– А ты, Блейн. Ты дуешься на полу, как будто тебе пять и кто-то украл твою любимую игрушку.

– Курт – не игрушка, – огрызнулся Блейн, а затем проворчал себе под нос, скрестив руки на груди и глядя в пол. – Но он мой.

Ник вскинул руки вверх. «Жесткость из милосердия» здесь очевидно не работала.

– Они достаточно скоро вернутся… а если вы не будете сидеть здесь, считая секунды, то они, вероятно, придут быстрее.

– Часы наверняка сломались, – проворчал Блейн, глядя на объект преступления, висящий на стене, в то время, как Райан вздохнул и вернулся к кропотливой работе над своими списком «песен скорби».

Ник взглянул на часы, а затем на свой телефон, чтобы сравнить время.

– По мне, все в полном порядке.

– Они сломаны! У Райана тупые, тупые часы, которые издеваются надо мной своими тупыми замедленными движениями лица и рук!* – взорвался Блейн, приобретая немного красный оттенок лица и максимально жестикулируя.

– Ваааааау, – медленно сказал Ник, присвистнув перед тем, как на его лице появилась ликующая улыбка. – Ты действительно наизнанку выворачиваешься ради этого саба.

Конечно, он знал, что это так и было, но сейчас это прозвучало так, как будто на самом деле нанесло ему удар.

Блейн не удостоил его ответом, а просто фыркнул и съехал еще ниже от уровня кровати, пока из динамиков раздавался «I Don’t Want to Miss a Thing» Аэросмит.

У Ника свело желудок, когда он посмотрел на Райана и его выражение лица.

– Чувак, – с каменным выражением лица глядя на спортсмена, попросил Ник, выпрямляясь. – Пожалуйста, не порти мне эту песню. Я прошу тебя, не губи святыню, которой является Стив Тайлер, этим визгливым голосом.

Он любил Райана и все такое, но он был создан для футбола, а не для хора, и это просто было холодным, неопровержимым фактом, который они узнали, пройдя через тяжелый путь.

– Я могу бодрствовать, только чтобы слушать как ты дыыыыыышишь.

– Райан, – предупредил он, чувствуя, что его кровь закипает, а уши начинают кровоточить.

– Наблюдать за твоей улыбкой, пока ты спишь, в то время, как ты грезишь далеко отсюда. Я бы мог провести всю жизнь в этой слаааааадкой капитуля… АААЙ!

Для Ника загорелся красный, и в следующую секунду он бросился на него, и они оба слетели с кресла на пол и, вдобавок к этому, начали по нему кататься, изумив Блейна. Они устроили потасовку, пихаясь локтями и хрипя от боли.

– Я говорил тебе не портить мой Аэросмит! – выкрикнул Ник, пихая мускулистого брюнета, который был почти в два раза больше него.

– Но мне нужно выразить себя! – приглушенно крикнул Райан из-за ковра, который попал ему в рот.

– Кто-то укусил меня! – выкрикнул Блейн.

Они оторвались и просто посмотрели друг на друга, тяжело дыша и растрепав волосы.

– Я хочу своего Курта, – печально хмыкнул Блейн, чувствуя себя очень жалко, и Ник застонал, падая спиной на ковер, и закрыл лицо руками, признавая свое поражение.

– Он очень красивый. Я говорил тебе, что Курт красив, Рэй?

– Да… Знаешь, Тад тоже красивый. И к тому же умный, – последовал горделивый ответ.

– Курт такой сообразительный. Он так быстро схватывает здесь предметы. Он просто такой удивительный и…

– Ладно! – воскликнул Ник, разворачиваясь лицом к этой парочке. – Я знаю, что он замечательный и он для тебя все, Би. Знаешь, я считаю, что так оно и есть, но я в буквальном смысле сделаю все что угодно, чтобы заставить тебя прекратить говорить о нем, как ты это делаешь весь этот час.

Блейн нахмурился.

– Почему именно я?

– Потому что ты хуже, – прямым текстом сказал ему Ник. – Райан закончит этот плейлист эмо, а затем будет плакать про себя, убивая всеми нами любимых и известных классиков отвратительным суррогатом голоса…

– ЭЙ!

– Но ты, – запальчиво промолвил Ник. – Ты будешь продолжать дальше, дальше, дальше, дальше, дальше и дальше и, о боже, это никогда не кончится! – посетовал он. – Так что я прекращу это прямо сейчас. Назови что-нибудь в обмен на мое здравомыслие.

Казалось, эта идея действительно зажгла что-то в его лучшем друге, и кудрявый певец задумчиво склонил голову. Райан просто подкатил глаза, глядя на них, и вернулся к своему столу.

– Все что угодно? – уточняющее спросил Блейн.

Нику не понравился этот тон, и он обреченно вздохнул, резко опустив плечи.

– Ты собираешься заставить меня выглядеть, как пиздец, я прав?

– Завтра, – злобно улыбнулся Блейн. – У тебя состоится свидание с небезызвестным пончо.

Брови Ника нахмурились, когда он пытался размышлять, а потом на него снизошло озарение, и он воскликнул:

– Ты имеешь в виду, что это был не ковер?!

Блейн сморщил нос.

– В центре него было отверстие для головы… Скажи мне, что ты не использовал его в качестве коврика.

– Пфф! Нет, конечно нет! Я имею в виду, ну кто по ошибке примет пончо за ковер, правда же? – он беспокойно рассмеялся и откашлялся, отводя взгляд в сторону. Он сделал мысленную пометку отправить его до завтра на тщательную сухую чистку.

Блейн просто покачал головой, глядя на своего друга.

– Знаешь, я думаю, что самое печальное то, что я даже не удивлен, – сказал он торжествующим тоном.

– Без разницы. Ладно, по рукам, я это надену, если ты прекратишь взращивать здесь скорбь и возвышенность. И, кстати говоря, ты представляешь собой печальнейшее зрелище. Давай поставим на этом точку на сегодня.

– И это говорит тот, кто сохнет по парню, но кому не хватает смелости, чтобы даже с ним заговорить, – Блейн вернул колкость, и Ник слегка сдулся, словно этот шип угодил прямо в цель, что было для него непривычно.

Прошло полторы недели после того, как он в первый раз увидел его, и с тех пор он поймал красивого блондина мимолетным взглядом ровно девять раз, один из которых привел его к осознанию того, что это живое совершенство живет и ночует всего лишь через коридор от него.

Не то, чтобы он был жутким сталкером или кем-то вроде этого…