Текст книги "От чистого истока я начинаю путь (СИ)"
Автор книги: forest owl
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 86 страниц)
Взмахнул рукой с ножом, даже не задумываясь. А зря – под рычащий смех рассек лишь воздух.
– Надеюсь, ты это запомнишь, человек. – «Карл» продолжает издеваться. – Аста сказала, что пока ты не вылечишься, новые воспоминания будут с трудом откладываться в твоей тупой башке.
Мне давно пора было отдохнуть, хотя я даже не знаю, отдыхал ли я раньше. От меня сейчас требуется только отсыпаться, есть здоровую пищу и читать книги, что мне оставила та сумасшедшая девчонка. Я пугало без мозгов, отлично.
– И с кем же себя сравнивает твоя кошка, если я – Страшила? – качаюсь в полосатом гамаке на веранде и дочитываю детскую книжку. – Ведьма или волшебник Оз? А может храбрый лев?
– Ты будешь смеяться, но кривой кирпич на желтой дороге. О который споткнутся все злые ведьмы и тираны. – бесплотный голос хохочет рядом. – Как тебе гамак? Ты в нем уже не в первый раз разлегся.
– Не помню, чтобы подходил к нему раньше.
– Тогда я занесу в его список покупок. Аста тоже любит в нем валяться.
– Подъем, пугало! – я подскочил с ножом в руке, не успев даже проснуться. – Нервный ты какой-то.
– У тебя вообще совести нет? – одеваюсь, раз осточертевшая программа меня разбудила.
– Лирим и совесть – вещи несовместимые.
– «Лирим» – это твой алгоритм?
– Балда ты. Повторяю еще раз, беспамятный, лирим – это раса гуманоидов-фелидов. То есть кошачьих. Асте, за заслуги перед моей родиной, Душа Мира дала возможность превращаться во мне подобных. Ее шерсть, уши, хвост и когти – дар Моухара. Я устал повторять – запиши уже себе куда-нибудь.
– Где я по-твоему это запишу?
– Спускайся на первый этаж. Там в мастерской пара блокнотов лежала. И это… ножи обратно на стену повесь – Аста сегодня вернется и расстроится, если не досчитается своих изделий.
– Своих? – рассматриваю клинки с гравировкой на лезвии, что прятал под подушкой.
– О боги… И это забыл. Иди уже за записной книжкой. – голос удаляется и звучит из коридора. – Расскажу, как только будешь держать в руках бумагу и карандаш, Страшила без мозгов.
В мастерской, заполненной шкафами, ящиками и коробками, схватил первый попавшийся предмет, напоминающий блокнот. Это оказался небольшой альбом с эскизами ножей и кинжалов. Похоже девчонка и правда кузнец – рисунки с размерами, а рядом перечисляются марки стали, количество слоев или способ закалки.
– Баки, возьми другой. – неужели меня назвали не Страшилой. Хоть это тоже не мое имя. – Аста расстроится, если увидит этот альбом.
– Не любит, когда копаются в ее рабочих бумагах? – один бы из ножей я себе приобрел.
– Не в этом дело. Она нарисовала это, когда своему художнику нож-амулет хотела ковать. Столько сил и магии вложила, сделала его обжигающим недостойные руки, а этот хрен отмороженный ее кинул на второй день. – порыкивает и щелкает невидимыми зубами. – Я тебе этого не говорил, если что. И там… сзади тебя ящик с красной ручкой – блокнот оттуда возьми.
Какой-то бред… Я записал многое, гораздо больше, чем было в досье на Асту-Этиро, но вот чего мне не удалось узнать, так это ее возраст. Карл изворачивался и посылал меня нахер, но ничего не говорил. Еще и предостерегал спрашивать у девчонки, ведь «это неприличный вопрос для дамы и больная тема для Асты – она стесняется». Хотя какая она девчонка, если пришла в Нью-Йорк в сорок втором. Мы не встречались раньше, но кого-то она мне напоминает. Только бы вспомнить…
– Эй, коллега, причеши лохмы – через пару минут наша Аста вернется. – и из скрытых динамиков зазвучала пафосная музыка.
Дверь во двор распахнулась, как от удара. Но так и было. Первое, что я увидел – протянутая нога в сапоге из тонкой кожи, которая потом скрылась из вида. Стоило мне попытаться подойти, как в проем с матами свалилась моя тюремщица, а пол тут же заполнила куча золота, засыпав всю комнату по колено.
– Страшила, помоги! Нужно отпинать все в сторону и закрыть дверь! Срочно!
Она не кошка, а крот – с моей помощью меньше чем за минуту отгребла все от входа и захлопнула дверь, из-за которой доносился громовой голос. А потом рухнула на спину, раскинув руки.
– Я дома. – и закинула ногу на ногу, болтая сапогом в воздухе. – Падай рядом, чучелко – я тебе хорошие новости рассказывать буду.
– Зачем? Я не вижу в этом смысла. Или ты мне сейчас приказываешь? – пытаюсь вытащить ноги из россыпи мелких самородков.
– Дурной ты, Баки. Для тебя сейчас лучший выход – обзаводиться новыми и яркими воспоминаниями. Так они лучше отложатся в памяти и будут тебе маяком. Вот скажи, много ли людей могут похвастаться, что валялись на куче золота?
– Я не в курсе. Твоя программа говорит, что ей очень не хватает компьютера и интернета. – на недоуменный взгляд добавляю, приземляясь на холодный металл. – Карл так сказал.
– У-у-у… Работы будет много. К слову о работе – нам с тобой придется связывать сознания, и я буду твоим проводником. Ну и еще пара фишек есть. Управимся меньше, чем за пять лет – пф, мелочи. Как тебе известия?
– Быстрее закончишь – скорее освободишь меня. Меня уже достал твой… Карл.
– Мать, а чего это ты о прожитом времени не докладываешь? – объявился.
– Да что там записывать, так мелочи. – машет рукой.
– Ты лжешь. – смеха больше не слышно. – У тебя волосы отрасти успели.
– Мда, прокололась. – тихо бубнит под нос. – Тогда пиши – восемь месяцев и одиннадцать дней. – проводит рукой по самородкам, которые исчезают неизвестно куда. – Готовься, Страшила – сегодня вечером будем погружаться в глубины твоего сознания.
Сверху светят луны, а рядом поднимается травяной дым от небольшой жаровни. Девчонка поклялась, что там нет наркотиков, только папоротник, дубовые листья и розмарин – «чтобы укрепить дух и пробудить память». И клевер на удачу. Добралась до волос и заплела мне косу за ухом. Как и себе. Сказала, что если по-особому сделать косу из пяти частей, то это укрепит связь – эльфы так делают. Ей не хватает либо бубна шамана, либо смирительной рубашки – я еще не определился.
– Ты если что не пугайся. Мы всего лишь посмотрим более-менее значимые воспоминания, но если тебе покажется, что это слишком личное – скажи и я попробую отвернуться. – сидит на траве напротив, скрестив ноги. – Не бойся возникающих эмоций – ты просто переживешь их еще раз, но они будут немного блеклые.
– Вот так просто? Да ладно.
– Не просто. Я тоже их переживу – это двухсторонний процесс. Поэтому в мою память лучше не лезь. Там такое наворочено… – снимает с руки железный браслет и кладет рядом. – Вытягивай руки. Одну ладонью вверх, другую вниз и берись за мои ближе к локтям. Угу. А теперь размеренно дыши и смотри мне в глаза. – пляшущие зрачки зеркалом отражают свет от огня и трех лун. – Клянусь, я не желаю тебе зла, Джеймс Бьюкенен Барнс…
Оказывается, что в детстве я больше всего на свете любил груши и рыбачить с причала. Поначалу я отрицал, что лохматый мальчишка в потрепанных штанах – это я. Но потом мы увидели, как этот мальчишка не заметил разносчика газет и упал с велосипеда, распоров ногу о торчащий гвоздь. Как раз в том месте, где у меня белеет полоска старого шрама. Девчонка сказала, что это похоже на индийское кино, даже обещала показать, когда у какого-то Вотана компьютер заберет. Не сказать, что я все это запомнил. Скорее записал, ведь теперь я веду заметки о каждом прожитом дне. И их накопилось весьма много.
Каждый вечер мы сидим на траве и проваливаемся в мою память, окутанные дымом трав, но прежде она всегда клянется в не причинении вреда, плетет мне косу и снимает браслет, иногда забывая его надеть обратно. В эти дни она кажется более живой и рассказывает «сказки», дополняя их своими наблюдениями. Расчесывает мне волосы на ночь, негромко напевая песни на русском и спрашивая, какой сон я хочу увидеть. Я вру, когда говорю, что мне все равно – просто хочу увидеть, что она сама решит мне показать. После того, как мне приснились изгибающиеся вертикальные радуги, я в первый раз попросил повторить этот сон. А она обрадовалась и скакала, хлопая в ладоши, как мелкая девчонка при виде котят.
– Да тебе понравился остров Муримах! Хочешь отправимся туда сегодня? Ну как, согласен? – и замерла, распахнув карие глаза.
– Они правда существуют?
Похоже, за меня уже все решили – унеслась в гардероб, крича что-то про тюрбан, «лоохи» и «скабу». Иногда я чувствую себя еще одним домашним животным, которое балуют и покупают костюмчики – часть гардероба принадлежит мне. Правда, она заметила, что я неуютно себя чувствую, когда неприкрыта кибернетическая рука, поэтому среди моей одежды оказалась целая стопка футболок с длинным рукавом. Старую потрепанную форму Зимнего Солдата она не выбросила, а только почистила и упаковала в пакет. «Это тоже твоя память – нельзя забывать этот период в твоей жизни» – говорила и смотрела на свой нелепый портрет на стене. Единственная картина среди ножей, мечей и топоров. Хотел бы я залезть в ее дурную голову и начать понимать, что значат ее перепады настроения. И зачем ей браслет, к которому она запретила прикасаться.
Входная дверь открылась не во двор, а в незнакомый город с мозаичными мостовыми. Девчонка почти вытащила меня за порог, когда шлепнула себя по лбу, повесила снятый браслет на крюк и попросила Карла поставить нам маяк.
– Грех ходить в Мире Стержня с оковами на сердце. Особенно в славном городе Ехо. – закидывает на плечо край хламиды. – Дыши глубже, Страшила, ведь это самый прекрасный из всех известных мне Миров.
– Карл рассказывал мне о нем. Это здесь живет сэр Макс, научивший тебя «шастать» по Мирам и другим фокусам?
– Угу. Но мы к нему не пойдем, иначе застрянем на несколько суток. Он не будет брать нас в плен – я сама не захочу уходить. – выдыхает, закрыв глаза, и распрямляет плечи. Как будто сбросила с них тяжелый груз.
И неожиданно обнимает меня одной рукой за пояс. Я даже дернулся, подняв протез. Раньше она касалась меня только вечерами.
– Прости пожалуйста, но это суровая необходимость. Карл говорил о Темных Путях?
– Рассказал. Особенно подчеркнул, что нужно закрывать глаза, иначе дезориентация и головная боль. И говорил о доверии. – смотрю на девчонку, к которой больше не боюсь поворачиваться спиной.
– Тогда если веришь мне, Джеймс Бьюкенен Барнс, то закрывай глаза и делай шаг.
Уши на секунду заложило, а запах выпечки сменился на свежий морской ветер. Она убрала руку – значит можно осмотреться. Здесь и правда красиво, совсем как в моем сне, только дышится легче, а радуги проходят через листву и ветки могучих деревьев, бьют прямо в небо. Я даже коснулся их. Щекотно, и только.
– Чувствуешь, как сердце заполняет радость и счастье? – у плеча внезапно оказывается темная макушка с острыми кошачьими ушами. – Вот я сейчас лопну от восторга и хочется хохотать. Повторяй за мной, Страшила.
Начала переходить от радуги к радуге танцующим шагом, ненадолго заходя внутрь разноцветного столба. А я все равно ничего кроме щекотки не чувствую.
– Ну как? – лучится довольством, сложив руки на груди.
– Ничего.
На следующие полчаса она выпала из жизни – сидела на камне и рисовала что-то палочкой на песке, хмурилась и ненадолго замирала, не реагируя ни на что.
– Ты вообще часто чувствуешь что-нибудь, кроме гнева?
– Не знаю – мне не с чем сравнивать. Даже когда ты ведешь меня по воспоминаниям я замечаю лишь смутное узнавание.
– Это крайне хреново, Страшила. – сидит и набивает маленькую длинную трубку. – Твой дух, что составляет совокупность памяти и чувств, очень медленно излечивается и не знает, в какую сторону надо идти. Глубже нырять в память опасно – мы с тобой просто перемешаемся и потеряем себя. Есть правда один способ, но ты на него можешь не согласиться.
– Карл мог мне про него рассказать? – смотрю, как с тихим шорохом двигаются железные пластины на искусственных пальцах. Неужели… – Это Великий Обмен?
– Нет. – делает затяжку, а мне почему-то не нравится вид курящей женщины. – Это скорее физическое явление. А вот Обмен Ульвиара – духовное. Мы на время поменяемся личностями, темпераментом и образом мыслей. Потом все станет, как обычно, но ты будешь помнить, за что надо цепляться. В конце концов, день твоей свободы от меня приблизится, мон шер… Э… прости. – замялась и уставилась в никуда. – Я начну, как только ты согласишься.
Вот и отлично. Я успел только кивнуть, как она подскочила, резко выпалила несколько зубодробительных слов и хлопнула по живому плечу. Мне сразу захотелось заковыристо выругаться и трясти ее за грудки – вообще охамела кошка! И щелбана ей дать! А потом сидеть над душой, тыкать пальцем в лоб, и долго выговаривать, что с хорошими людьми так поступать нельзя. И трубку отобрать – нечего тут в наглую кольца пускать.
– Ну видишь – подействовало. – не отрывает взгляда от вьющегося табачного дыма. Она все еще немного кошка, но только очень грустная – опущенные уши выдают ее с головой. – Иди уже. Думаю, что пару часов у нас есть.
Я понял, почему в детстве любил рыбачить с причала – можно снять ботинки и болтать ногами в воде, забыв обо всем. До воды далеко, но под ногами песок. Тоже сойдет. Даже не задумываясь, что могу выглядеть глупо, скидываю сапоги и зарываюсь пальцами ног в теплые крупицы. Это приятно, как и смотреть на солнце, которое мелькает между зеленых листьев. А проход через разноцветные столбы и правда приносит радость и счастье. После пятой радуги я просто сел и привалился спиной к могучему стволу дерева, жевал горькую травинку, болтая ногой. Тепло… Я не замечал холода в груди, пока он не отступил – вот каким живым я был раньше. Или это девчонка всегда такая? Где она, кстати?
Не ушла далеко – всего лишь спряталась за кустами, присев на камень. Все такие же поникшие кошачьи уши и зажатая в руке погасшая трубка. Я сначала подумал, что она дымится, но потом понял, что это ее вырвавшаяся магия. Просто бесцветная, серая и холодная, но ведь иногда я замечал и другую.
– Эй, ты чего это? – даже не повернулась. – Аста?
– Это больно – быть тобой. – не поднимает головы. – Какими же надо быть тварями, чтобы так поломать изначальное Творение. Настоящее, гармоничное… Для всякой души есть истинный путь. У твоей – Защита. Тот, кто будет стоять на страже, а тебя заставили забыть себя, заложили ломающий код в мозг и отправили убивать.
Не знаю почему, но сейчас я почувствовал, что ее надо поддержать. Тычок кулаком в плечо не подойдет – не тот случай, пришлось гладить по ушастой голове. Так я отдам долг за хорошие сны. Все-таки, я немного стал мыслить, как она. А какой тогда был я?
– Спасибо, Баки. Твое сочувствие дорогого стоит.
– Не за что. В конце концов, много ли людей могут похвастаться, что их утешал Зимний Солдат? – возвращаю ее шутку про новые впечатления.
Мы не стали задерживаться на поляне с радугами и зашли Темным Путем к одному лекарю, где она набрала разных кристаллов. Для душевнобольных. На мой возмущенный взгляд мне было сказано, что это и для нее тоже. Заодно рассказала о том браслете – он отсекает почти все человеческие чувства.
– Он сильный, но опасный – его нельзя долго носить. Можно просто забыть, как радоваться и печалиться. Никогда не прикасайся к нему. – с облегчением надевает один из кристаллов на шею, ведь тот «обмен» еще действует.
– Не думаю, что от него мне станет еще хуже. Все же до этого дня я даже не очень понимал, для чего вообще нужны эмоции. И считал их лишними.
– Дело не в этом. Он был полностью скован на драконьем пламени и может сжечь человеческие руки до обугленных костей.
И тут драконы. Я запомнил, как он пролетал над рекой. Как раз перед тем, как меня вырубили и притащили к себе в дом. Если уж она заговорила о драконах, то значит, что он мне не привиделся. Все же я сильно в себе сомневался после удара головы и крушения Хеликарриера.
В тот вечер она не погружалась в мою память, а только опять пела свои песни, проводя гребешком по моим волосам. Я почти заснул, когда почувствовал ее руку на груди. Аста не сдвинулась ни на дюйм, только тихо шептала на певучем незнакомом языке, пока я и правда не провалился в сон. На этот раз я увидел, как одно за одним по небу пронеслись три дюжины солнц и цветные ветры, огибающие дома и улицы с мозаичными мостовыми. Этот сон – ее работа, я просто уверен.
Утром мне предъявили чистый лист бумаги.
– Видишь что-нибудь? – и играла бровями.
– Что я должен там увидеть?
– Ладно, а если так? – пишет сначала «Страшила», а потом карандаш перестает оставлять следы. Еще и губами беззвучно шевелит. – Ну что?
– Не понимаю, к чему это представление. – направляюсь на кухню, чтобы поставить чайник. Такая у меня мелкая обязанность, как у помощника.
– Ты даже не понял, Страшила, что только что у тебя стало чуточку больше мозгов. – между лопаток прилетает хлопок ладонью. Оборачиваюсь, чтобы увидеть крайне довольную тюремщицу. – Нет теперь твоего кода! Пусть выкусят злодеи из ГИДРА!
– Это то, что заставляло подчиняться приказам? – сжимаю железную руку. – Как ты это сделала?
– Я тебя прокляла. – буквально светится, раскидывая желтые всполохи в воздух. – Ты теперь никогда не услышишь эти слова, не сможешь прочитать и воспринять. С другой стороны, они были на русском, так что многого ты не потерял, Баки из Нью-Йорка.
– Я теперь не смогу понимать твои песни? – даже замерла и нахмурилась.
– Ты знаешь русский язык? – на мой кивок начинает чесать за ухом. – Это конечно неожиданно, но я стерла всего несколько слов, так что все останется по-прежнему. И это… текст близко к сердцу не бери – мне только мелодия важна. – разворачивается к лестнице и тихо говорит в никуда. – Лишь бы любовную лирику на свой счет не принял.
Не знаю, сколько прошло времени, но мы дошли до моего отрочества. Количество блокнотов с записями перевалило за четыре штуки, когда Аста вернулась с новым компьютером и хорошим настроением.
– Танцуй, чучелко! Я только что тебя отмазала. – засунула ладонь за край куртки и вытащила оттуда букет ромашек – опять из Щели между Мирами всякую чушь таскает. Еще и почти насильно всучила мне цветы, впихнув букет в кибернетическую руку. – Я воспользовалась старым долгом местного Вотана за разгром одной лаборатории ГИДРА – ты почти оправдан – я попросила для тебя справедливости! Александр Пирс под проклятием Души Мира поет, как соловей. Сдает все явки и пароли, кается в грехах… И заодно поведал, что тебя сломали и запрограммировали. Верну тебе память – явишься домой честным человеком. Только это пока секрет для всех.
Эмоции возвращаются, и сейчас я чувствую досаду и возмущение. Мне здесь нравится – качаться в своем личном гамаке, рвать плоды яблони, к которой Аста не подходит. Узнавать новое и смотреть из-за укрытия, как иногда она танцует, пока в воздухе стелется ее магия. Что так похожа на северное сияние.
– Хочешь меня выгнать? – букет ромашек кажется мне похоронным венком.
– Эх, Баки… Твой Мир не этот, а другой. Там у тебя есть друг, который очень долго по тебе скучал. Как бы ты не был мне дорог, но у него приоритет. – вешает куртку на вешалку. – Все же только благодаря ему я тебя не убила тогда. Я думаю, что скоро ты его увидишь в воспоминаниях.
Нью-Йорк конечно хорош, но мне и здесь неплохо. Зачем меня выгонять? Карл сказал, что я был принесен сюда, как проект «Страшила». Способ, чтобы забыть почти минувшую боль. И прощальный подарок. Даже обидно.
Стив Роджерс – мой старый друг. Мой старый друг?
– О боги, каким же он был мелким в детстве! – звучит рядом со мной.
В воспоминаниях я не вижу собственного тела, как и Асту. Я называю ее преимущественно так. Просто появляется ощущение постороннего присутствия рядом. Она часто обращает внимание на совершенно отвлеченные вещи, особенно когда я вижу свое прошлое, связанное с девушками и старым другом. Заодно я узнал, что Стив Роджерс с ней встретился в ноябре сорок второго. Он тогда мне показывал нарисованный портрет «странной девушки Асты». Трубка, необычная для того времени одежда и отблески костра. Как от жаровни, которую она разжигает каждый вечер.
– Ты встречалась с ним раньше. – наблюдаю за реакцией, задав вопрос после погружения.
– Всего несколько раз, Страшила. Лучше смотри дальше – там явно будет интереснее.
Меня не обмануть. Тот единственный рисунок на стене – его работа. Стиль похож. И слишком много восхищения в простом, почти домашнем наброске. Махровый халат, вскинутая голова и Пушок на плечах. Чудесный питомец – он часто приползает греться мне под бок. Даром, что змея.
– Я убью их! Убью, и насажу их головы на колья!
Аста становится «лирим», гуманоидом-фелидом. Превращается в кошку, если быть точным. Кожа зарастает коричневым коротким мехом, лицо больше не похоже на человеческое, а воздух рассекают длинный хвост и острые когти. Отросшая коса извивается по спине, пока она с рыком меряет шагами луг перед домом. Надеюсь, что нашим – не хочу уходить.
– Как можно так издеваться над живой человеческой душой?! Доктор Зола сдох дважды, и я жалею, что не могу его вернуть, чтобы убить еще раз. Ра-а-а-а!!! – рычит, направляя ярость прямо в небо, выпуская красные всполохи. – Карл!
– Я здесь. Чего хотела? Может тебе показать, куда ты положила Кристаллы Смирения?
– К черту их! – гневно ведет головой. – Карл, приготовься и собери информацию о базах ГИДРА. Копай, где хочешь, но достань ее мне – Наташа выгрузила ее в свободный доступ. Как только подготовимся, я начну операцию «Долгий полдень». Я вырежу их за одни сутки и возьму свой трофей – надо обозначить границы своей территории. Так я исполню свой долг, мой старый друг.
Видимо тогда, семьдесят лет назад, Стив Роджерс много значил для моей тюремщицы. Ведь после моих воспоминаний об освобождении из плена нацистов она становится все мрачнее. Особенно когда видит Роджерса рядом с темноволосой красивой женщиной.
Аста сидит на веранде, подобрав скрещенные ноги, и поочередно закрывает ладонью одно из двух солнц своего Мира.
– Два солнца… Ик… Рядом, но не вместе. Как и мы… Здесь не хватает еще одного. По имени Пегги Картер, чтобы вечно висело между нами. – тянет руку к бутылке.
– Может хватит пить? – даже не оборачивается в мою сторону. – Ты не просыхаешь и ведешь себя как пьянчуга из подворотни.
– А… Страшила… Ик… – глоток вина. – Хочешь отобрать у меня последние радости?
– Найди себе какое-нибудь другое утешение, если не хочешь умереть от цирроза.
– Пф… умереть… Знаешь, сколько раз я пыталась это сделать? А? – криво оглядывается. – Я потеряла счет попыткам. Даже на высохшее озеро Лобнор в Китае как-то раз пробралась и рядом с ядрёной… эм… ядерной бомбой встала, как раз после смерти старого Монгво. Ик!.. – еще глоток. – Обняла ее, как родную… И что? И ни-че-го! Меня разнесло конечно, и потом пришлось откапываться с четырех метров. Проводник воли Миров, кривой камень на желтой кирпичной дороге – редкая профессия. Мне просто не дают умереть.
– Что?... – не могу уложить в голове странные слова.
– Ничего… Я похоже тоже проклята. Ты не представляешь, как же это гадко, умирать от удушья каждые две минуты, вдыхая вместо воздуха землю. Гадость! Ик… А ты мне тут про цирроз бормочешь… Фу… от воспоминаний даже как будто песок на зубах хрустит. Надо это запить. – отворачивается и опять присасывается к горлышку. – Хочешь, чтобы я перестала бухать – позволь над собой издеваться. Меня это всегда успокаивает.
– Меня после этого не надо будет хоронить? – скрещиваю на груди руки.
– Неа. – очередной пьяный взгляд из-за плеча. – Я доберусь до твоих прекрасных волос. Хм… тебе подойдут милые косички и бантики. Может быть даже в покер сыграем.
– Просто так не дамся. – разворачиваюсь к входу.
Она не умеет играть в покер – все эмоции отображаются на лице. Не получается у нее врать. Так как на деньги мы принципиально не играем, я успел побывать «зайчиком» и «черепашечкой» с привязанной к спине большой кастрюлей. Зачем она ей, если она не готовит? Оправдывается, что готовка получается горькой из-за сильной печали.
Моя тюремщица же проиграла уже несколько дней тишины. Ходит теперь молча, на пальцах объясняя, чего от меня хочет, но чаще просто показывает средний палец. Следом проиграла мне неделю без матов и теперь везде ходит с блокнотом и ручкой. Первая написанная фраза была «Карточный долг – дело святое. Держись, Страшила. Однажды я выиграю, и тебе пиздец конец.»
С каждым днем я вспоминаю все больше. И становлюсь более живым. А Аста становится грустнее. После сеансов погружения в мою память берет любую книгу и смотрит на буквы, но страницы не перелистывает. Я помню, как раньше целовал девушек, а они улыбались и глаза их сверкали. Почему бы не помочь ей? Она больше не моя тюремщица – я ее даже в мыслях так не называю. Сложно так называть человека, что отгоняет кошмары и делает горький успокаивающий отвар из шиповника, крапивы и мяты. «Слишком много печали, Страшила. Поэтому такая горечь».
Стена с ножами давно расчищена – она подарила мне один, а остальные продала, говоря, что «Злому Хомяку давно пора умереть». Теперь на той стене висит большой плоский телевизор в окружении ее трофеев. Защитная маска Темных эльфов, корона людоеда, меч, которым тот был убит и много других памятных вещей. За которыми стоят сражения, полные крови.
В день, когда мы добрались до воспоминаний о падении с поезда на дно ущелья и потерянной руке, Аста упиралась кулаками в землю и сжимала зубы. Я помню, что все мои чувства мы переживаем вдвоем. Она сидит напротив меня, проживая мою собственную боль, деля ее на двоих. Я попробую помочь ей – отвлеку ее от печали. Девушки всегда становились счастливее от поцелуев.
Первые секунды она отвечает на поцелуй, вцепляется пальцами в шею и потом приникает щекой к щеке. Но дальше руки опускаются ниже, касаются железных частей. И отталкивают меня назад.
– Я не буду затыкать дыру в сердце другим человеком. – тяжело дышит, а воздух пронизан фиолетовыми нитями. Страх и печаль, так сказал мне Карл.
Я сам соединяю руки, как при погружении в мою память, но вижу теперь ее воспоминания. Стив Роджерс. Не хилый мальчонка, а участник операции «Перерождение», суперсолдат. Форма на нем старая, но пейзаж знакомый – таким я его оставил на берегу реки перед перемещением сюда. А потом другое воспоминание. Фальшивый Роджерс, которого обнимает Аста, лежа на прелой листве. Как погибшего любимого. Я теперь проводник в воспоминаниях, поэтому переживаю ее отчаяние.
– Какого черта ты полез, куда не просят?! – меньше, чем за секунду я оказался на земле. А шею сжимает покрытая чешуей рука. – Я предупреждала тебя, что в мою память ходить не стоит.
Передо мной болтается на шнурке кристалл Радости, но сейчас он явно не помощник – я чувствую ее ярость и горечь, что трещит в воздухе огненными всполохами. Аста больше не кошка. Теперь не просто клыки – все зубы острые, сквозь которые изгибами выходит дым. Уши покрыты чешуей, а не шерстью. И сквозь волосы отросли шесть острых рогов.
– Целоваться полез? Так смотри на меня, Баки – я чудовище! – за ее плечом вижу, как извивается покрытый шипами хвост. –Чудовищ не целуют. Им не клянутся в любви. С ними не имеют долгих дел. Их уничтожают. Их боятся!!! – скатывается с меня и говорит через плечо. – Запомни это.
А потом превращается в дракона, что когда-то пролетал над рекой. Один прыжок, рывок кожистых крыльев, взмах сильного хвоста, что снес верхушку дерева – и она уже далеко. Только клочки одежды и порванный шнурок с кристаллом напоминают, что все произошедшее – реально.
– Долго же она продержалась. – Карл как всегда нарушает ход мыслей. – Это она тебя пугать не хотела. Зря ты полез – еще пару месяцев, и она выкинула бы художника из головы.
– Мне пора собирать вещи? Или копать могилу?
– Совсем дурак? Ты еще не все вспомнил. Она Договор не нарушит. Но у меня такое чувство, что ты задержишься дольше. Это мое призрачное чутье так говорит. – голос неживого информатора чересчур доволен. – Ты лучше запиши в свой блокнот формулу Обмена Ульвиара. Пригодится – пару своих клыков готов отдать.
– У тебя же их нет.
– Зараза…
Утром я обнаружил ее в гостиной, где она невозмутимо пила кофе, сидя на диване. Рога прятать не стала. Интересно, когда она надевала футболку они ей не мешали?
– Присаживайся, Баки. Разговор серьезный есть. – отставляет опустевшую кружку на низкий стол. Длинный рукав сдвигается, обнажая запястье с запирающим браслетом.
Меня не выгнали и не убили, а дали еще одну книгу с закладками. На этот раз это были не легенды и сказки, а психология. «Стокгольмский синдром», так она назвала сложившуюся ситуацию. Поэтому сегодня мы собираемся и переезжаем на несколько недель в Ехо. А браслет снова висит на стене.
– Погуляем, обожрем трактиры, свожу тебя в Квартал Свиданий… Это отличный выход для нас обоих, иначе мы сожрем друг друга, как пауки в банке. – укладывает вещи в одну кучу.
– Не знаю, как я, но вот ты меня точно съесть сможешь. – кладу сверху пакет со старой формой Зимнего Солдата. – Особенно если перекинешься в дракона. Пожалуй, только рука между зубов застрянет. – щелкаю железными пальцами.
– Я не ем разумных, и ты это знаешь. – упирает когтистые руки в бока и недовольно размахивает шипастым хвостом. – Максимум пожую и выплюну. Так… ты что, ржешь?
Как не смеяться, увидев грозного дракона, который ведет себя как сварливая соседка тетя Роза из детства, еще и ростом мне чуть выше плеча.
– Ага! Пошел процесс! – пихает меня локтем в бок и улыбается до покрытых чешуей ушей, обнажая ряд острых зубов. Совсем не страшно – не обязательно носить рога, чтобы быть чудовищем.
– Так и будешь там ходить? – намекаю на чешую.
– А почему бы и да? В славном городе Ехо любят необычных чудаков. Даже твоя рука будет изюминкой и приведет местных дам в восторг. Готовься – каждый захочет ей восхититься, Страшила. – звонко щелкает когтем по сегментам.
– Лучше бы ее вообще не было. – ниже натягиваю рукав. – Она иногда болит, хотя чему там болеть? Проводам и железу?
– Мда. Фантомные боли – это проблема. – ощупывает протез, но я все равно ничего не чувствую. – Ты мне лучше другое скажи, Баки-с-сюрпризом. Тебе никогда не казалось, что Мир говорит через тебя? – уставилась, не отрывая взгляда.
– Было несколько раз. Но только в детстве, потом не до фантазий было.
– Зря, Баки, зря… – зрачки судорожно сокращаются, как объектив у поломанной камеры. – В последний наш сеанс ты сам залез ко мне в память. Без моей помощи. – указывает когтем на мое сердце. – Ты у нас маг оказался, Джеймс Бьюкенен Барнс.
Вот это новости…
Конец POV.
Комментарий к Глава 17. Проект “Страшила”. Песня Мельницы «Двери Тамерлана»
Обмен Ульвиара – упомянут в книге Макса Фрая «Неуловимый ХаббаХэн». И по секрету – это магия для любовников. Или непримиримых врагов, как мне кажется.
