Текст книги "От чистого истока я начинаю путь (СИ)"
Автор книги: forest owl
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 86 страниц)
Я так понимаю, что «заповедник» – это слишком сильно сказано. Никаких тебе привычных сувенирных магазинчиков, конных прогулок, туристических маршрутов и т.д. От заповедника тут только большой участок леса, в котором запрещена охота, и расчищенная площадка для кемпинга. А само поселение Сагамок больше похоже на деревню. Деревянные дома, население в 500 человек, отсутствие уличного освещения и крохотный магазин. В него я и зашла.
– Хозяева… Есть кто живой?.. – и из подсобки ко мне выходит… я не знаю, как его описать. Представьте валун, из которого высекли суровое лицо, а потом оставили его на ветру, чтобы сгладить грани. Вот такое было лицо – настоящий Вождь! Снимите с него бейсболку, наденьте роуч с орлиными перьями и дайте в руки томагавк!
– Если вы приехали отдыхать, то сейчас не сезон. Никого из туристов нет, проводника вы не найдете, амуницию тоже не продаем, – все это было сказано на одной ноте.
– Ну-у-у… Я, на самом деле, хотела бы здесь пожить. Устала от городской суеты, – больше искренности во взгляде. – Может, найдется человек, которому нужен помощник? За крышу над головой буду выполнять посильную работу по дому и во дворе. Питание за свой счет. Мне бы только было где жить. Мне тут так нравится! Самая настоящая природа!
Безымянный вождь долго смотрит на меня колючими глазами, особенно останавливая взгляд на вещмешке, черной одежде и почти зажившей губе.
– От кого бежишь? – поджимает губы.
Выше нос, Аста, начинаем врать напропалую.
– От свекра. После смерти мужа он не дает мне прохода. Я так не могу, – пусть дрожит голос. – Я хочу просто спокойно жить.
– А почему к родителям не вернулась?
– Сирота… – и ведь не вру.
Смотрит в окно и барабанит пальцами по прилавку.
– Хорошо. В конце улицы живет дед Монгво, самый последний дом. Он уже лет пять как слепнет – помощник ему не помешает. Но договариваться будешь сама. Больше ничем помочь не могу.
– Благодарю, уважаемый, но у меня есть еще одна просьба. У вас продаются сахар, кофе и шоколад с табаком? – дело почти у меня в шляпе.
Через пять минут денег у меня становится меньше, торба тяжелее, а ноги несут по указанному адресу. Дом деда не просто в конце улицы – он почти на краю леса, на отшибе, как аппендикс. Какой-то сарай вообще скрыт за молодыми деревьями. Разглядеть я его смогла только потому, что листья давно опали. На удачу трижды стучу по остаткам забора и смахиваю злых духов с левого плеча. Хотя удача уже ко мне пришла. Слепой дед – идеальный вариант для моей нестабильной внешности.
– Есть кто-нибудь дома? Мне сказали, что здесь живет дедушка Монгво. Я пришла проситься в помощницы по дому, – чувствую себя Тихиро из того мультика про призраков. Хотя его еще даже не сняли. Если вообще снимут.
– Красть у меня нечего. Иди отсюда, – прогоняет меня скрипучий старый голос из-за двери.
– Но мне действительно некуда идти. И я пришла не с пустыми руками, дедушка, – ага, подкуп сработал. За открывшейся дверью стоит седой старик с белыми пятнами катаракты на зрачках.
– Ну заходи, расскажешь, почему так далеко забралась, – я уже люблю этих простых людей.
Дед Монгво оказался бывшим кузнецом, а та неприкаянная сарайка и была заброшенной кузницей. И понятно, почему. Табак, кофе и шоколад он принял благосклонно после повторения моего вранья. Сахар этот суровый мужчина сказал оставить бабам. И разрешил остаться. Сказал, что схоронил всех родных и половину друзей, а компания ему не помешает. Еще один человек с личным кладбищем за спиной. Через неделю я мысленно зову его Мудрым Друганом, а вслух называю Никскэмич или Ник – «дедушка» на местном диалекте, но крайне редко. Заодно и узнала, что Монгво – это сова, старый филин, значит. Меня же он не зовет Астой и мотивирует это тем, что от прошлой жизни я сбежала, потому и имя надо сменить.
– Ты теперь Шикоба, – смеется он в один из вечеров. – Перышко под крылом такой старой птахи, как я.
Хороший он человек. Помогу ему, чем смогу. Магия все еще заперта, но ведь есть обряды, которые работают даже у простых людей. С мыслями о уважении и любви делаю тесто для хлеба. По три раза мешаю суп, булькающий на огне, желая здоровья и душевного покоя. И это помогает. Месяц спустя мутная белизна из глаз начинает постепенно уходить, забирая с собой отдышку и боли в сердце. Мысли о том, что прозревший дед Монгво спалит мои мохнатые уши, отбросила как злобную ересь. Пусть все у него будет хорошо, а я вспоминаю о Стивене.
Бро, мысленно я с тобой! Как-никак мой первый знакомец и просто прекрасный человек. Теперь на каждую новую луну я развожу за домом огонь с помощью кремня и кресала. Когда пламя разгорится, вспоминаю его худое лицо, шепчу имя и кидаю в костер сухой клевер и вербену, обмотанные размочаленным стеблем крапивы. Для удачи, защиты и исцеления. Трава сгорает без пепла мгновенно – действует моя ворожба.
Так проходит остаток осени, зима, весна и начинается лето. Мудрый Друган шутит, что его по зрению могли бы взять в снайперы, но возраст не позволит. Местные уже ко мне привыкли, но стали странно смотреть, когда думают, что я их не вижу. Только Натан-продавец не меняет свой покер-фейс с первого дня. В один летний день на стене у прилавка я вижу нарисованный плакат с человеком в звездно-полосатом трико.
– Это что за непотребство? Что за труселя поверх штанов? И только щит без меча? Что это вообще такое? – негодую я.
– Это реклама военных облигаций, Шикоба. Туристы оставили. А что, пусть украшает стену и жителей штатов привлекает. Это же Капитан Америка – их новый талисман. Пусть висит, может, и выручка больше станет.
– Талисман… Флаг без древка. Толку только улыбаться и ничего не делать. Закончится война – уберут его на дальнюю полку. А для выручки я тебе монеток под порог закопаю.
– Угу, – замялся на секунду. – Люди говорят, что ты ведьма. Называют за глаза «Поуока». Дед Монгво ведь не просто так снова зрячим стал, – опять эти колючки смотрят в упор.
– Нет во мне магии, Натан. А что прозрел, так я здесь ни при чем. Так и скажи остальным, – еле сдерживаясь, вылетаю из магазина. Опять уши начинают чесаться. Надо будет больше времени проводить в лесу – дед и правда стал зорким и снова взялся за молот.
Пора вспомнить старое и стащить лук с чердака, а стрелы я и сама сделаю. Вот и будет предлог шататься по лесу – охочусь я. Единственный хороший навык, вынесенный из средневековых Миров.
– Шикоба, перышко мое, куда это ты собралась? – поймал меня, когда я проходила мимо кузни.
– Да так, пойду, думаю, постреляю. Вдруг какой-нибудь заяц-самоубийца сам прыгнет на стрелу. Ну и там травы разные соберу, – мямлю и прячу за спину лук.
– Возьми хлеба – будешь дорогу за собой крошками посыпать, как Гензель и Гретель, а не то заблудишься, и волки растащат твои кости.
Старый сказочный пердун. Поднимаю с земли старый ржавый гвоздь, дышу на него и с помощью камня забиваю его в верхнюю перемычку двери в кузню.
– Видишь? Это будет как маяк. Будем считать, что я за него зацепилась. Торчит – значит, вернусь, – мне усмехаются в ответ. Р-р-р-р-р-р!!! Бесит!
21 июня 1943 года весь Сагамок с туристами празднует летнее солнцестояние. Меня угощали жареным мясом и пивом на халяву, поэтому грех было не упиться. Я вас всех люблю, добрые милые люди. Иди сюда, Натан-Колючка, я тебе обнимашки устрою, если снимешь тот плакат с картонным героем. Чьи-то руки протянули мне венок из зверобоя. Хм, вот ведь хитрецы! Зверобой в такую ночь хуже огня для нечисти и злых духов. Туше, дорогие. Слив засчитан – меня вычислили. Со смехом и криком: «Налейте еще пива!» – надеваю венок гордо, как корону. С этой ночи я вижу искренние улыбки, «Поуока» стала вторым прозвищем, а на притолках дверей домов, из которых мужчины уходили на войну, стали появляться старые торчащие гвозди.
Телевизоров в Сагамоке нет, поэтому все книги зачитаны до дыр. Я их скоро по памяти рассказывать начну. Охотиться получается с каждым разом все лучше. В смысле, с луком. Другая охота у меня и так прекрасно выходит. Главное, зайти подальше в лес, стянуть ботинки и шапку, ослабить ремень штанов и вытолкнуть наверх лирим. Как там будут спустя десятилетия говорить на тренингах? Выпустите своего внутреннего зверя. Что ж, уже. Ух, мои ушки несчастные, ни в какое сравнение вы не идете с бедным хвостом и нижними конечностями. Вместо обгрызенных ногтей (каюсь, грешна) выползают острые когти. Челюсть и нос меняют форму. Иди ко мне, мой пасхальный кролик, мне нахер не нужны твои шоколадные яйца, извращенец. Веду чувствительную кошачью сопелку по ветру. Не дай боги превратиться в городе – задохнусь от смога. Затаиться, прыгнуть и схватить свой приз когтями, чтобы потом добить, сломав шею. Я ведь не садистка – убиваю не ради забавы, а для пропитания. Потом убрать лишнее с помощью трофейного ножа (помню тебя, бро). И что я вам скажу, сырой свежий кролик с кетчупом и перцем – это очень вкусно, просто тает на языке. И, похоже, я даже мурчала немного. Не ожидала от себя. Но это не решает того, что в остальное время мне заняться особо и нечем.
– Скучно…
– Шикоба, здесь деревня. Здесь нет карнавалов и почти ничего не происходит. Только перестали обсуждать, как наш сосед выбежал на улицу голышом, одетый в один алкогольный угар. А ведь это было еще весной, – дедушка, как всегда, прав.
– Дед Монгво, а научи меня ковать! – делаю глазки котика из Шрека. Главное, чтобы не буквально.
– Не женское это дело – у наковальни стоять, – бурчит под нос. – Вот оттаешь от своего прошлого, придут к тебе свататься, а у тебя все руки в мозолях и ожогах. Кто тебя такую замуж возьмет?
– А если я не хочу больше замуж? А что? Прокормить себя я сумею, защититься и сама смогу, – «руки в боки» всегда было моей любимой позой. – А если научишь ремеслу, то и денег смогу заработать. Мои ведь почти закончились. Ну пожалуйста, Никскэмич Монгво, дедушка… – еще один умоляющий взгляд.
– Ладно, уговорила. Только, чур, не жаловаться, – ох уж эти притворно-суровые брови.
Так старый индеец начал меня учить кузнечному делу. Как правильно раскалить заготовку, какой молот взять, в чем закаливать. Простой старый индеец-гурон в богами забытом месте. А гномы в подобном отказали, мелкие засранцы. Прав был Глорфиндел, наугрим – жадный до сокровищ и знаний народ, но я еще с них стребую свое, когда смогу связаться с Карлом и попасть в мой милый дом на границе Миров. Не научат, так поправят. Они мне ОЧЕНЬ должны. А пока мне некогда скучать.
11 мая 1945 года на новую луну я снова разжигаю костер кремнем и кресалом. Только такой огонь подойдет – спички и бензиновые зажигалки не в счет. Нет в них души для светлого колдовства. Подкладываю валежник в огонь, вспоминая глаза цвета безмятежного неба, подворотню и песок у края Атлантического океана. И почему-то покрасневшие уши, когда прощалась на вокзале. Держись, бро, немного осталось – и я верну себе магию. Будешь жить долго, любить женщин, растить детей и деревья. Рисовать все на свете, мой милый художник. Я скую тебе самый мощный оберег. Запрячу в него свою улыбку и силу, чтобы хранил тебя, как дракон – сокровища, мы об этом говорили на берегу. Стивен Грант Роджерс, мой бро. Ты станешь старым пердуном и узнаешь, что так будут называть себя рэперы и гопники, но пусть это будет для тебя сказкой о нашей встрече.
Жаркий огонь яростно лижет бревна, фонарями отражаясь в глазах. Греет шерстяные уши и подобранный хвост. Я колдую старым человеческим способом для тебя, мой милый друг с сияющей душой, чей дух крепок и прозрачен, как горный хрусталь. Летит в костер засохший букет из клевера и вербены, завязанный на крепкий узел стеблем крапивы. Как и прежде, для удачи, защиты и исцеления. Как и много раз до этого… Только вот мой усохший букет больше не исчезает за мгновение в огне, а просто горит, как обычное сено. Как блядское обычное сено!
Что же это я? Может, просто перепутала травы и взяла не то, что нужно? Надо бежать домой! Под навесом кузни сохнут еще пучки травы, собранные на весь будущий год.
Про ботинки даже не вспоминаю – бегу. Кошачьи лапы с когтями и высокой пяткой несут меня к дому деда Монгво быстрее, чем человеческие. В кузне очаг давно потушен, но так даже лучше. Может, кремень и кресало уже не подходят? Хватаю трут и палочку – буду разжигать и раздувать огонь, как первые люди. Кошкам трудно дуть в одном направлении, но мне все равно. Новый огонь ждет подношений и просьб. С трудом связываю когтистыми пальцами клевер, вербену и крапиву в одно целое. И снова не исчезает. Только медленно занимается пламя на не до конца просохших листьях. Нет… Сваливаю все травы в одну кучу и закидываю в кузнечный горн. Но ничего не происходит. Просто продолжает тлеть сырая трава, заволакивая все пространство дымом. Нет…
Как больно… Как горько… Нет больше моего художника, что тогда на пляже похлопывал себя по карманам, безуспешно пытаясь найти блокнот и карандаш. Не будет он больше краснеть и смущаться. И говорить «мисс». И напропалую пьянеть от греческого вина, а чудесные глаза, что цветом, как безмятежное небо, сожрут могильные черви. Твое сердце больше не бьется. Потому и бессильна моя дурная ворожба. Боги, превратите меня в камень… Еще одна могила за моей спиной. Со все силы прижимаю руки к лицу и вою. Когти впиваются в лоб и щеки.
Я даже не слышу, как дедушка Монгво заходит в кузню и обнимает меня за плечи.
– Ну что ты, Этиро… Что случилось? – и гладит меня по ушастой голове.
– Он умер… Он меня не дождался. Мой друг… – мне уже все равно.
– Это… случается. Со всеми. И со мной тоже случалось. Много раз, – обнимает меня за плечи. – Плачь, Этиро. Не держи скорбь в себе – послушай старого индейца-гурона. Я тоже много кого так провожал в край последней охоты.
Я знаю, дедушка Монгво. Я зову тебя дедом, а сама старше тебя. Но сердце у меня не каменное. Раз за разом я обдираю с него корку, обнажая чистое девственное нутро. Чтобы смотреть на мир, как ребенок. Чтобы не ожесточаться. Чтобы радоваться и любить. И чтобы страдать и печалиться – куда уж без обратной стороны медали. Мой Мудрый Друган берет меня на руки и относит в дом. И откуда в нем столько силы. Укладывает меня на ветхую лежанку из бревен и досок со старым сенным тюфяком. Укрывает лоскутным одеялом с индейским узором и начинает петь. Я до сих пор не знаю языка гуронов. Все-таки я пришлая. Незнакомые слова сплетаются в мелодию гор и лесов, а морщинистые руки гладят по голове, задевая мохнатые уши. Неважно, все неважно. «Этиро», что за новое слово? Я его не знаю. И засыпаю под эти мысли.
Связи в селении Сагамок нет, поэтому я так и не узнаю, что еще 6 мая 1945 года Стивен Грант Роджерс затопил бомбардировщик с опасным грузом в Атлантическом океане. Вместе с собой.
Утром я смотрю на грязные ноги, что торчат из-под одеяла, и понимаю, что моя легенда про умершего мужа и свекра-извращенца окончательно рассыпалась прахом. На кухне гремит сковородкой дед Монгво, свидетель моего разоблачения.
– Что значит «Этиро», дедушка? – на мгновение он замирает.
– А то и значит. Дикая кошка, – делает вид, что он тут совсем-совсем ни при чем.
– Как давно ты узнал?
Мнется, растирает между пальцев невидимую грязь.
– Когда только слепота начала уходить. Я, может, и плохо видел, но силуэт различить смог. Трудно принять торчащие уши и подвижный хвост за игру теней. Я ждал смерти – думал, дух горного льва пришел за мной. А ты пекла мне хлеб и таскала добычу из леса. Я уже долго задаю себе этот вопрос, так скажи, почему?
– Потому, что ты мой дедушка Монгво. И я тебя не оставлю. Люди не врут, когда называют меня Поуокой, ведьмой. А я как будто бы вернулась домой, – беру его за старую морщинистую руку, обхватываю пальцами запястье и смотрю в выцветшие карие глаза. – Я не брошу тебя, старик Монгво. Когда ты упадешь – я тебя подхвачу. Когда ты загрустишь – я развею твою печаль. Я не дам тебе утонуть в болезни. Твой ум будет тверд до самого конца, а душа ясна. Когда наступит твой смертный час я, Астрель, закрою тебе глаза и провожу в последний путь, в новый мир для твоей души. Обещаю.
Мурашки пробегают от наших сомкнутых рук до хребта. Теперь это не только электрический разряд, а еще и метка-браслет на руке. Нерушимый знак Договора, подкрепленный именем. Магия вернулась ко мне слишком поздно. Но я все равно сделаю то, что должна. Моему Мудрому Другану не прибавить лет. Все, что я могу – сохранить его разум и здоровье в целости, пока он не уйдет. А потом найти свой новый путь. И я снова послала по пизде свое липовое обещание не говорить никому свое полное имя. Ибо нефиг.
Я говорила, что дедушка Монгво – старый пиздюк? Так вот, повторяю – он старый болтливый пиздюк. У меня теперь появилось третье имя в заповеднике Сагамок. Этиро – так меня называют. Дикая кошка, мать его.
Война закончилась. Старые знакомые возвращаются домой и выдергивают из притолоки ржавые гвозди, на которые когда-то сами дышали на пороге, вбивая камнем в податливое дерево, как знак обещания вернуться домой. Все они вернулись. И зовут на охоту вместо гончей. Обещают поделиться мышами, ебнутые гуроны со всеми их ирокезами и томагавками, твари патлатые.
Спустя год со стороны США к нам идет эпидемия кори. Это болезнь, что собирает свою дань среди детей. Я не могу дать каждому из них обещание, что вылечу. Просто не справлюсь. Поэтому вспоминаю все, чему научилась в других Мирах. Пешком оправляюсь на берег озера Гурон и собираю круглую гальку, шлепая босыми ногами по стылой мартовской воде. Так надо. Чем больше лишений я преодолею – тем больше отдача. Время собирать камни.
Уже дома краду без спроса у старого пиздюка напильник и иду в тишине леса выводить металлом на камне руну Альгиз, что формой как раскинутые ветви дерева. Она означает активность, значимость, возможность выбирать, опеку. Защиту, заботу, зеркало от болезней. Так я защищу всех тех, кто стал мне дорог, раскидывая вокруг селения камни. В тот год никто в Сагамоке не умер от кори, а я все же придумала клеймо на выкованные изделия. Как личный знак я взяла себе символическое изображение злого хомяка. С памятью о тебе, художник из Бруклина, для которого я больше не разжигаю огонь от кремня и кресала.
У меня все лучше получается. Ножи под маркой «Злой Хомяк» завоевывают свою нишу на рынке. Я известна, да. Только никто не знает, что Злой Хомяк – это я, никто не готов видеть девушку, озаренную пламенем горна, в кожаном фартуке и с молотом в руках. Дед Монгво, старая сова, выполнил свое обещание – я теперь мастер. Доебусь до гномов – буду Мастер. Именно так, с большой буквы. А пока я экспериментирую с проснувшейся магией. Дышу на раскаленное железо, пою для огня, добавляю свою кровь между пластинами металла для дамасской стали. Дед Монгво говорит, что во время работы от меня дует разноцветный ветер. И я вспоминаю славный город Ехо и сэра Макса. Там как-то раз объявился мастер Ветров и Закатов, что выгнал на небо двенадцать солнц и выпустил цветные ветра. Когда-нибудь я снова пройдусь по мостовым из разноцветных камней и увижу танцующие радуги острова Муримах. А пока я здесь.
11 мая 1964 года умирает старый дед Монгво. Как в насмешку. Ровно в тот день, когда я узнала, что Стивен Грант Роджерс умер. Все эти годы я отдавала первый глоток алкоголя земле в знак почтения и памяти. Видят боги, я не так хотела вспоминать тебя. А теперь придется вспоминать вас двоих.
Я нашла его утром уже холодным. На губах застыла улыбка, как будто он встретился со старыми друзьями, но… может, так оно и было. Вложила в руку краюху хлеба на дальнюю дорогу и пальцами закрыла глаза. Спи, мой старый друг, болтливый престарелый пиздюк, Мастер, индеец-гурон, мой дедушка Монгво. Ты прошел свой путь достойно, до самого конца. А я сдержала свое обещание. Я вижу, как твоя неупокоенная душа, сплетенная воедино с духом, мечется по комнате вокруг меня и не может уйти на перерождение. Не стоит беспокоится. Неприкаянные души не могут касаться обычных смертных, но со мной не все так просто. Исполнитель воли Мира – редкая профессия, такими не разбрасываются, увы. Поэтому я кладу свои живые руки на твое призрачное лицо и оставляю на лбу прощальный поцелуй. Лети, Монгво! Твое тело умерло и станет землей, твоя душа отринет память и возродится вновь с первым вздохом младенца, а упертый дух с ворчанием вольется в Душу Мира, становясь частью целого. И пока я буду здесь, я буду чувствовать тебя дыханием ветра или ударом спикировавшей в лицо птицы, как в самом начале нашей истории. Когда мы еще не знали друг друга. И если вдруг на меня снова попробует насрать голубь, то знай, Монгво, – я буду материть на Черном наречии тебя, а не надоевшее мироздание. Слышишь, Филин, держи своих птах у себя под клювом!
На кладбище я бросаю на гроб три горсти земли. На покой. На удачный путь. На возрождение. Жители Сагамока уже давно не удивляются, что я ни на миг не постарела. Я просто Этиро, дикая кошка-кузнец. Я пою песни, и цветной ветер отгоняет в сторону печали. Шаг за порог кладбища – и я уже на пороге нашего с Монгво дома. Столько лет – и все же смогла пройти Темным Путем. Мгновенное перемещение из точки А в точку В, если только ты там уже был. Я выполнила все свои обещания. Остается лишь собрать вещи.
Новая торба висит на плече. Трофейный нож покоится в новых ножнах – старые износились. Платье уже не нужно – мир изменился. Голову больше не надо закрывать платком или шляпкой – мода изменилась, да и я себя теперь контролирую. Выдергиваю ржавый гвоздь из поперечной перекладины над дверью кузни старого Монгво. Я сюда не вернусь. Пора пошляться по миру. Или заснуть на несколько лет. Или ввязаться в драку.
И все это для того, чтобы 25 апреля 2012 года встретить старого знакомого.
И освоить несколько непечатных выражений. Новеньких. Ни разу не применяемых.
Комментарий к Глава 2.Три имени и Старый Филин. Дорогие мои редкие читатели. С ответственностью заявляю вам, что ни одно индейское имя я не придумала. Все они имеют то же значение, что и в тексте (если верить интернету).
География тоже настоящая – заповедник Сагамок есть, правда не знаю, каким он был в 40-е годы.
Раса лирим нагло содрана с серии комиксов “Метеора” издательства Bubble. Они прекрасны – я не смогла устоять. (и все авторские права принадлежат им).
Если вам показалось, что есть намек на мир Властелина Колец, то вам не показалось. Просто слишком мелкое упоминание.
Ну и конечно упоминание славного сэра Макса и книги “Мастер ветров и закатов”.
И да, у руны Альгиз действительно такое значение.
====== Глава 3. Новые Пути и старые знакомые. ======
Рассветные лучи солнца пытались согреть мне плечи, когда я сидела на крыше мелкого мотеля, пытаясь осознать величину той задницы, в которой оказалась. Пушная полярная лисица приветливо махала хвостом и игриво щелкала зубами. Этот Мир, при всем моем уважении, можно сравнить со старым чахоточным бомжом. Целый букет заболеваний, гнилые зубы и гангрена нижних конечностей. И алкоголизм, в который и я с гигиканьем свалюсь, если и дальше продолжу рефлексировать. Истинной магии здесь остались сущие крохи, как пленка засохшего вина на стенках бокала. А без Истинной магии гаснет и Очевидная. Какая между ними разница? А вот сейчас расскажу.
Очевидная магия – самая простая. Она есть суть насильственного изменения мира и вещей. Не всегда это плохо, но творится она волей одаренного человека. Человек изменяет мир по своему желанию. Но творящий Истинную магию – просто проводник воли Души Мира. Все творимые изменения – заранее одобрены и желанны, потому и сильны. Магу вдруг хочется посмотреть на вещь особым взглядом – и видит ее прошлое. Или резко несогласен с дурным изгибом русла реки. Или достает из Щели между Мирами нужные предметы, что сами просятся в руку. Или ходит Темными Путями. Или через Хумгат, дорогой меж Миров. Ни одного способного я здесь не чувствую. Хотя, может я слишком «чайник» для этого. Незабвенный сэр Макс из Ехо пытался научить меня хоть чему-нибудь, но его высот мне не достигнуть еще веков так шесть. Он ходит в новые Миры по своему желанию, а меня только забрасывает принудительно. Либо случайно. У нас с сэром Максом одинаковая проблема с прохождением дверей.
Хуже всего то, что без магии Душа Мира гаснет и все живое постепенно идет к гибели. Просто возникает больше ураганов и землетрясений. Живые существа извращаются еще в утробе, неспособные выжить после рождения. Появляются новые болезни. Такие, как рак. Живые существа начинают умирать, словно слабое одинокое дитя, оторванное от погибающей матери.
Земля полна отравой, океаны скоро начнут задыхаться в мусоре, тяжелый воздух больше не очищается лесами и дождями, а духи земли и вод впали в спячку и больше не танцуют под луной.
В благодарность от Миров я получала разные дары. Когда при знакомстве с художником из Бруклина сказала, что являюсь мастером обмена, то ни капли не соврала. Я действительно могу обменять все, что угодно. Даже смерть на жизнь. Это очень больно и неприятно, но возможно. Но то была благодарность, и я даже не хочу узнать, как будет выглядеть негодование. И теперь мне предстоит много работы. И для начала стоит проложить Истинной магией много Темных Путей, пройдя их для начала собственными ногами, как геометку на карте оставить. Все же я не сэр Макс. Не дано мне шастать туда, куда левая пятка пожелает. Но поддерживать Мир ворожбой все равно надо.
Я даже не успела продумать маршрут, когда непросохшая лужа, оставленная на крыше ночным дождем, пошла рябью и забубнила голосом Карла.
– Аста… Аста… Ты меня слышишь? Какого хрена ты сбежала и не дослушала? Вернись – и я дам тебе пинка, как и обещал! Мне пофиг, что это невозможно, но я постараюсь!
Ах ты мой бессменный заботливый засранец!
– Карл, открывай двери – я возвращаюсь на время домой! И запиши – 23 прожитых года. Не знаю, как ты, а я скучала по тебе, дружище. Надеюсь, тебе икалось. – улыбаюсь, как кот, неожиданно свалившийся в подвал с окороками и сметаной.
Прислоняю ладонь к фанерной чердачной двери с облупленной краской, поворачиваю ручку. Вместо облезлой лестницы и разбитого пожарного щита вижу родные стены цвета охры.
– Я дома – встречай меня истерикой и плюшками, мой старый-старый друг.
– И как все прошло?
– Похоже, что только началось. Готовь бумагу и ручку – будем обдумывать план. И уши. Мне стоит многое тебе рассказать.
Для тех, кто ходит Темным Путем, слово «индустриализация» несет проблемы и физические увечья. Пару лет назад я решила наведаться на один чудесный горячий источник, затерянный в горах. Привычно шагнула сквозь пространство на давно притоптанный старый холм. И сломала позвоночник, свалившись с высоты на асфальт. Холм срыли еще тремя годами ранее при постройке новой дороги. Если бы все мои проклятия сбылись, то человечеству пришлось бы снова брать в руки палку-копалку и опять эволюционировать до кроманьонцев. А мне осталось только затащить себя в канаву, закидаться травой и ждать пару часов, пока кости не срастутся.
Выход подсказал Карл. Просто спросил, есть ли места и здания, которые точно не уничтожат. Мой друг гений! А я теперь самая заядлая посетительница музеев и мест культурного наследия. И обладатель огро-о-о-омного списка, что заботливо составил мне Карл. Я иногда жалею, что провела ему интернет. Уже задолбал меня просьбами объяснить мемасики и притащить ему еще кристаллов памяти, а то фильмы не помещаются. Он у меня информационный наркоман, да. Вот уж для кого книга, да потолще – лучший подарок.
На рассвете я методом зайца прилетела самолетом в Нью-Йорк – Бруклинский музей был следующим по списку. Пройти Темным Путем просто побоялась. Все же почти 70 лет прошло. Мало ли, что там на старых местах понастроили, а застрять в текстурах, подобно мухе в янтаре, совсем не хочется. И заодно последую старому совету – прибывать в новый город с первыми лучами солнца и наблюдать за его пробуждением, выпивая чашечку кофе в первой понравившейся кофейне. Старбакс не в счет – нет в нем душевности. Поэтому вытягиваю из-под лямок рюкзака косу, натягиваю поглубже кепку и пускаю под тяжелые ботинки с высокой шнуровкой новую дорогу. Однако мечты о напитке богов портит какой-то хрен, выглядывающий из переулка.
– Детка, хочешь покататься на моем кожаном единороге? Иди сюда, сладкая – тебе понравится.
Только этого не хватало.
POV Стив Роджерс.
Семьдесят лет. Ровно столько я не жил. Лежал в Арктике, пока старились и умирали мои друзья из Ревущих Коммандос и знакомые. И Пегги Картер. А я просто пропустил все это время.
Мечта писателей-фантастов исполнилась в моем лице. Льды стали мне машиной времени и перенесли в будущее, правда я по-другому его представлял. Колоний с садами на Марсе не построили, а люди… Люди не изменились, может даже стали в чем-то хуже. Мужчины слишком мягкие, женщины ожесточились и перестали быть скромными. Вот и сейчас я вышел на утреннюю пробежку, а впереди меня неспешно идет девушка. О том, что это именно ОНА, можно догадаться только по длинной темной косе, которую она кидает на спину поверх рюкзака. Пятнистые штаны с множеством карманов, нелепая мужская обувь. Раньше так по своей воле и в мирное время не одевались. Не прекрасная роза, а венерина мухоловка.
– Пошел к черту! – еще и кричит куда-то в сторону. Морщусь, как от вида облезлой крысы. Женщине не пристало так выражаться. Уже почти отвернулся, как краем глаза заметил мелькнувшего человека, что затащил ее в подворотню. Не успел я ускорить шаг, как услышал глухой стук и чьи-то проклятия. Из-за края стены торчал ботинок с высокой шнуровкой. А потом исчез с глаз. Видимо тащат волоком прочь с улицы. Надо бежать быстрее!
Стою в ступоре, наблюдая развернутый в грязном переулке театр абсурда. Ноги, безвольно лежащие на асфальте, принадлежали не девушке, а мужчине, одетому… Одетому только в длинный распахнутый плащ.
– Сейчас я тебе устрою Королевский зоопарк, извращенец хуев. – ворчит она сидя на корточках над распростертым телом. Мне виден только объемный рюкзак, в петлю которого продета табачная трубка. Что-то мне это напоминает…
С шепотом «ну и гадость» кидает на голое причинное место мужчины мятый кусок газеты и, не снимая рюкзака, начинает шарить в боковом кармане, подкатывая к себе ногой пустую банку из-под пива.
– Мы живем, чтобы исполнять ваши желания, хе-хе. Хочешь быть единорогом – будешь. Зуб даю – все будут смотреть и удивляться, гад. Да не дергайся ты! – короткий тычок пальцами в шею, и мужчина снова обмякает.
– Мисс, вам помочь? – оглядывается из-за плеча и из-под козырька недоверчиво смотрят темные глаза.
