Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 73 страниц)
С каким бы настроем не пришёл в школу новичок, ему придётся считаться со своим соседом.
Устанавливать собственную политику он может дома, строя мать и тётку, которые явно обратят гораздо большее количество внимания на его требования. Но не здесь. Льюис – не его мать. И не тётка. Он не намерен прислушиваться к чужим пожеланиям. Скорее спровоцирует конфликт и пошлёт соседа куда подальше, если ему попытаются раздавать указания, а потом снова отправится на свидание к Сесиль, чтобы вместе с ней разбираться в причинах совершённых действий, рассматривать дурацкие картинки, проходить тестирования и делать вид, будто эта сомнительная терапия реально помогает.
Дневник лежал на видном месте и, будучи одним из немногих личных предметов, расположенных в зоне досягаемости, привлекал к себе повышенное внимание. Льюис посчитал это добрым знаком. Тут любой индивид, даже начисто лишённый любопытства, нет-нет, да и заинтересуется. Рекс, судя по наглому выражению лица, и своеобразному прищуру, пойманному в объектив камеры, точно не упустит возможности сунуть нос в личную жизнь постороннего человека. И этот процесс ознакомления пройдёт в кратчайшие сроки, за чтением, сократив разговоры до минимума, а, значит, сэкономив обоим порядочное количество времени.
Придуманный план Льюис считал практически идеальным.
При таком раскладе от него требовалось немного. Покинуть комнату, оставив дневник на столе, прогуляться до темноты и вернуться незадолго до отбоя. Так, чтобы быть уверенным: с дневником потенциальный раздражитель ознакомился, всё понял и вопросов не имеет. После этого уже не придётся натужно улыбаться и на пальцах объяснять, что к чему. Для человека, с трудом подыскивающего нужные слова во время скандалов и несколько теряющегося, если оппонент повышал голос, этот метод передачи информации считался единственным верным.
Но удача Льюиса не любила. Он пришёл к такому выводу прежде, а сегодня окончательно убедился в правдивости заявленной теории.
Она решила, что он не имеет права так запросто отделаться от чужого общества, и поспешила столкнуть Льюиса лицом к лицу с соседом.
Он ещё не успел прикоснуться к ручке, а дверь уже распахнулась настежь, и Льюису пришлось отступить на несколько шагов назад, уступая дорогу, потому что в противном случае его бы просто смели.
Банально не заметили бы, что на пути кто-то стоит. Или стоял.
Льюис на мгновение зажмурился, а потом вновь широко распахнул глаза, надеясь, что от яркости в глазах не зарябит.
Не зарябило. Да и яркости заявленной не было. Умеренно, сдержанно, вполне нормально.
Некто, носивший имя, наталкивающее на мысли о собачьих кличках, уже успел влезть в стандартную школьную форму, потому оценить его вкус в одежде не представлялось возможным, а вот на столь раздражающую внешность посмотреть – сколько угодно. Хоть до проявления рвотного рефлекса можно таращиться, никто не запрещает.
То ли сотрудники издания изрядно поработали с графическими редакторами, выбелив герою материала кожу и добавив несколько тонов шевелюре, то ли ещё что-то случилось – тут Льюис заходил в тупик и не представлял, какими способами вообще возможно настолько испоганить внешность человека. Однако в жизни Рекса Мюррея реально было определить в категорию, если не красивых, то, как минимум, симпатичных людей. И волосы у него были не цвета подгнившей моркови или ржавчины, как представлялось изначально, а что-то… Что-то такое, что принято именовать благородной рыжиной.
Впрочем, это открытие отношение Льюиса к происходящему и к личности соседа нисколько не меняло.
Преодолев расстояние от двери до пустующей кровати, Рекс швырнул сумку прямо на пол, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, после чего провёл ладонью по волосам, приглаживая их, словно желая одним махом избавиться от всех жизненных перипетий, его угнетающих, и только после этого резко развернулся на каблуках начищенных туфель. На лице его было стандартно скучающее выражение, великолепно маскирующее истинные эмоции, если они вообще у него имелись, и тот факт, что в комнате обнаружился ещё кто-то, помимо него, никакого эффекта не произвёл.
Гнетущее молчание, установившееся в помещении, напоминало по всем параметрам тишину, предшествующую дикой грозе, когда в один миг по небу проходит раскат грома, а вслед за ним ударяет молния, пугающая и невероятно сильная.
Потом Рекс улыбнулся, и Льюис поймал себя на мысли, что его только что мысленно перемололи и выплюнули, подобно скелету ненавистного анчоуса, попавшемуся в начинке пиццы. Улыбку сложно было назвать располагающей или приветливой. В ней прочитывался сарказм и некая насмешка над обстоятельствами. Над всем происходящим.
Рекс как будто на начальном этапе общения распределил роли самостоятельно и собирался отхватить лидерство себе, не оставив Льюису ни единого шанса.
Льюис испытал острую потребность в совершении бегства.
Перспектива снова пообщаться с Сесиль, ставшей, кажется, его персональным кошмаром за годы столкновений по поводу и без, представлялась ему не столь отвратительной, как необходимость прожить в одной комнате с этим человеком.
– Привет, – произнёс Рекс, продолжая стоять на месте.
Он не предпринимал попыток подойти ближе и не собирался протягивать руку для рукопожатия. Последнее, впрочем, было довольно разумным поступком. В противном случае, его жест так и остался бы без ответа, а этот поступок во многом граничил с унижением.
– Добрый день, – сдержанно ответил Льюис, сложив руки на груди.
Если Рекс не совсем тупой, то поймёт, что желанием общаться с ним сосед особо не горит. Во всяком случае, язык тела должен ему об этом поведать. Сесиль как-то говорила, что, скрестив руки подобным образом, человек принимает закрытую позу, тем самым без слов заявляя собеседникам, что не настроен на ведение разговора. Льюис так делал постоянно, что во время занятий, что в столовой, дожидаясь своей очереди, что по вечерам, прогуливаясь по школе… Да он и в кабинете Сесиль неоднократно так поступал, а она не уставала повторять, что, тем самым, он сам отталкивает от себя людей.
Разве он спорил?
Нет, конечно!
Метнув взгляд в сторону зеркала, Льюис зацепился за своё отражение, и, честно говоря, оно его нисколько не порадовало. В глазах не было уверенности и ледяной холодности, которыми он планировал себя окружить во время представления соседу. Только растерянность и удивление, порождённые недавними событиями, когда всю заготовленную заранее речь слили поступки Рекса.
Льюис кашлянул, стараясь не столько привлечь внимание к своей персоне, сколько собраться с мыслями, сосредоточиться и попытаться вернуть утраченное преимущество.
Рекс наблюдал за собеседником с едва скрываемым интересом, и это выбивало из колеи. Льюис ненавидел, когда на него так смотрели. Сильнее раздражался лишь в тот момент, когда к нему пытались прикоснуться или подойти вплотную.
Его от этого не тошнило и не колотило в ознобе, но приятного точно не было. Он дрожал, но не от предвкушения, а от фантомной боли, что зарождалась в каждой клеточке тела и буквально пронизывала его с ног до головы. Если собеседник ещё и смеялся, положение становилось невыносимым.
А потом пробуждалась агрессия, выброшенная единым порывом, и больно становилось уже не Льюису, а его противнику. Это неумение контролировать эмоции и желание причинить боль первым, было одной из наиболее весомых причин для посещения кабинета психолога, но далеко не единственной. Закрываясь от посторонних, Льюис пытался перестраховаться на всякий случай и не натворить ошибок, о которых в дальнейшем можно было пожалеть.
Постепенно настигало успокоение, паника отступала, и Льюис нашёл силы для продолжения диалога, перестав замечать взгляд, оценивший его от макушки до пяток.
Он не знал, какие мысли преобладают в голове Рекса, но подозревал, что впечатление сложилось не особо лестное. В общем-то, находился близко к истине.
Рекс был не в восторге, и дело заключалось не в том, что его сосед оказался внешне отвратительным, манерным или ещё каким-то таким, не слишком привлекающим, а больше отталкивающим. Основная причина неприятия состояла в том, что Рекс подсознательно чувствовал отторжение, льющееся стремительными потоками и направленное – почему-то – в его сторону. Без особых на то причин.
Поднимаясь по лестнице, Рекс мысленно повторял просьбы о том, чтобы сосед оказался тихим, незаметным существом, готовым целыми днями просидеть за учебниками, не вмешиваясь в его жизнь. В какой-то степени он получил желаемое. Сосед уж точно не походил на душу компании, желающую привлечь каждого встречного к общественной работе или затянуть в свой кружок, чтобы одиноко не было. Но тихим и незаметным он тоже не был. В горящем взгляде прочитывался вызов, голубые глаза потемнели от концентрированной ненависти, и лицо слегка исказилось от осознания досадной необходимости разделить личное пространство с человеком, пришедшим со стороны.
Если бы не эта гримаса, походившая на оскал зверька, всерьёз собирающегося броситься в атаку, соседа можно было бы назвать милым, потому что на первом этапе Рекс не обнаружил ничего такого, что могло бы оттолкнуть.
В комнате царила идеальная чистота, никаких грязных носков, сантиметрового слоя пыли или сладких духов, способных создать отрицательный имидж.
Форма в чудесном состоянии, тёмные волосы красиво уложены. Так, чтобы одна прядь спадала на лицо, не делая его женственным, но при этом капельку смягчая общее восприятие.
Портили картину лишь немного подрагивающая нижняя губа и слегка обнажившиеся зубы, коими он, несомненно, жаждал вцепиться Рексу в глотку и рвать до тех пор, пока не почувствует на языке привкус крови и не отпразднует победу.
– Рекс Мюррей? – поинтересовался незнакомец.
– Да. А ты?
– Льюис Мэрт. И сразу, не раскланиваясь перед тобой и не требуя чего-то подобного в ответ, скажу, что нет, мне знакомство приятным не кажется. Давай не будем впустую тратить время друг друга и прямо сейчас расставим все точки над нужными буквами. Насколько я понимаю, мы не только в одной комнате будем жить, но ещё и в одном классе учиться. Но. Это. Ничего. Не. Значит. Если ты рассчитываешь стать центром данной вселенной и пробиться в круг популярных учеников, мои тебе пожелания счастливого пути-дороги и замечание о том, что я к ним никакого отношения не имею и иметь не хочу. Да, я знаю некоторых учеников, да, я с ними иногда разговариваю. Но содействовать в налаживании контакта с ними или становиться твоим другом я не намерен. Потому книжки, фильмы, игры, музыку, учителей можешь обсудить с кем угодно, но только не со мной. Мы лишь молчаливо соседствуем на одной территории. Ты не трогаешь меня, я отвечаю тебе тем же. И тогда в этой комнате воцарится мир, покой и взаимопонимание. Мои вещи ты тоже не трогаешь, по мере возможности. И на мою половину комнаты не заходишь. Я не бегаю тут с мелками и не рисую границы, потому что это совсем детство и недалёкого ума демонстрация, но я буду признателен, если ты не станешь нарушать границы моего личного пространства. На этом презентацию можно считать законченной. Спасибо за внимание.
Льюис замолчал, с трудом подавив в себе желание раскланяться театрально, и вновь посмотрел на Рекса, ожидая реакции на свои слова. Отлично, если ему сейчас ответят в стиле: «Окей, парень, никаких проблем». После чего перестанут замечать. Плохо, если решат полезть с расспросами и бесить.
– Где проходит эта граница? – поинтересовался Рекс, спустя определённый промежуток времени.
Льюис тяжело вздохнул, сделал несколько шагов вперёд и замер напротив двери.
– Здесь, – произнёс уверенно. – Сама дверь – нейтральная территория. Тут – моё, а там – твоё.
– Отлично.
– Отлично, – эхом повторил Льюис. – Я рад, что мы друг друга поня…
В реальности оказалось, что абсолютно не поняли. Стоило ему только подвести фразу к логическому завершению, как Рекс тоже подошёл к середине комнаты и замер напротив. Судя по надменной улыбке, он только что мысленно отправил в бездну все предложенные правила и собирался делать только то, что ему на ум придёт и покажется правильным. Считаться с желаниями соседа он не планировал.
– А теперь, детка, если не сложно, можно повторить всё вышесказанное? Не столь сумбурно, а по пунктам, желательно с оглашением стоимости каждой заключённой сделки.
– Что? – Льюис вскинул бровь и скривился ещё сильнее, нежели прежде.
– Что? – усмехнулся в ответ Рекс.
– Какая я тебе детка?
– Красивая, стервозная, капризная, – перечислил Рекс, не сомневаясь в правдивости того, что говорил. – И совсем не в моём вкусе.
Чем он точно не страдал, так это излишней скромностью, а ещё не считал необходимым обременять себя понятиями о правилах поведения в обществе. Потому что Льюис и возмутиться толком не успел, а его уже ухватили за ту самую картинную прядь, без которой он считал свой образ неполным, и потянули, несильно, но довольно ощутимо, не прекращая при этом растягивать рот в улыбке.
Тот самый рот, который прежде казался окровавленным, а при ближайшем рассмотрении оказался ничем особо не примечательным, совсем не алым, а бледным.
– Слушай, если мне не изменяет память, то это всё ещё школа, – произнёс Льюис, стараясь сохранить спокойствие, а не отреагировать резким выпадом, оттого чеканя каждое слово. – А не шоу «Гей встречает гея». Потому, будь добр, засунь личные предпочтения себе куда-нибудь и не лезь ко мне. Вообще. Никогда. Ни под каким предлогом. Тут люди учатся, а не парочку себе подыскивают.
– С выданными характеристиками спорить не будешь?
– Мне плевать. – Льюис дёрнул плечом. – Думай, как хочешь. Но это не капризы. И уж никак не стервозность. Это принцип жизни.
– И что за принцип?
Рекс вновь потянулся к пряди, собираясь прикоснуться к ней, но Льюис и без того слишком долго сдерживался, чтобы никак не отреагировать на повторный выпад. В первый раз он лишь сильнее сжал ладонь, сминая в ней ткань пиджака, чтобы избежать резких движений. Он надеялся на благоразумие соседа, но тому, кажется, плевать было на озвученные желания и поставленные условия.
Рекс не понял, что это не шутка, а вполне обоснованные просьбы, потому-то сейчас и расплатился за свою беспечность, поймав вместо романтической чепухи, которой следовало ответить на шутливое заигрывание, удар наотмашь. Вполне ощутимый удар.
Лопнувшая губа стала тому подтверждением.
– Не лезь. Просто не лезь, – повторил Льюис в очередной раз. – И никогда, ни за что в жизни ко мне не притрагивайся. Потому что в противном случае тебя отсюда вынесут вперёд ногами.
– Да ты чокнутый совершенно, – усмехнулся Рекс, облизав губу, но только сильнее размазав по ней кровь.
Теперь рот у него действительно были алым. Прямо как на памятном снимке.
– Может быть. Но это не твои проблемы, и волновать тебя они не должны. Со мной легко мирно сосуществовать на одной территории, если слушать, что я произношу, а не игнорировать все высказывания в угоду своим желаниям.
Льюис мысленно досчитал до десяти, развернулся и направился к двери. Он не собирался задерживаться здесь надолго. Кажется, теперь ему предписывалось целыми днями бродить по школе, не имея возможности остаться в комнате наедине с собой.
Рекс оказался не из тех соседей, которых принято называть подарком судьбы. Слишком шумный, активный, настырный и лишённый способности чувствовать настроение собеседника.
Один удар мог вскоре перерасти в драку, и это Льюиса не особо воодушевляло. Он решил убраться до того, как их комната превратится в поле боя.
– Эй! – звуки голоса настигли его на пороге, когда он готов был открыть дверь и удалиться.
– Что ещё?
– Мне тут недавно некто запретил прикасаться к его личным вещам, – иронично заметил Рекс. – Но, кажется, одна из них лежит на моей половине стола.
Льюис улыбнулся, не оборачиваясь.
– Можешь взять и ознакомиться. Желательно внимательно. Настоятельно рекомендую.
– Что это? Свод правил поведения в данной комнате? Выглядит внушительно.
– Это мой личный дневник.
– Вроде тех, что ведут девчонки?
– Вроде. Только у них там розовые сопли и страдания по мальчикам. А у меня чистая ненависть и кое-какие заметки, помогающие окружающим понять, что я серьёзен, как никогда, прося их не донимать меня своим вниманием.
– Разве дневник не предназначен только для хозяина?
– Если книга лежит на столе, значит, она хочет быть прочитанной. Читай, мистер Мюррей-младший. Наслаждайся. И запоминай всё, что там есть. Это будет продуктивнее, нежели разговоры. Приятного прочтения. О тебе там, кстати, тоже есть пара строк. Блок «С». Сегодняшняя запись.
Льюис произнёс это всё на едином дыхании, стёр с лица улыбку, которую никто, кроме двери и стены так и не увидел, после чего потянул за ручку и вышел в коридор, не считая нужным продолжение разговора. Он был уверен на сто процентов, что уж теперь-то Рекс всё поймёт правильно. И не будет донимать его вопросами, вниманием и вообще… Просто не будет донимать, позволив прожить целый год в тишине, спокойствии и относительно хорошем настроении.
Рекс, оставшись в одиночестве, подозрительно покосился на закрытую дверь. Перевёл взгляд в сторону дневника.
Записная книжка привлекла его внимание сразу, и он действительно собирался сунуть туда нос, наплевав на моральный аспект. После рекламы, сделанной Льюисом, прикоснуться к «прекрасному» захотелось сильнее, но теперь это делалось без опасений и минимальных угрызений совести.
Ему ведь официально разрешили.
Рекс взял вещь в руки и сразу же пролистал страницы к блоку «С», в котором ему обещали выход в роли камео.
Из рассечённой губы на слегка разлинованные листы упало несколько капель крови, и Рекс непроизвольно поёжился. Они стали достойной иллюстрацией к записи, сделанной незадолго до его появления.
«Я ненавижу своего будущего соседа, – гласила она. – Заочно ненавижу. Просто за то, что он уже сейчас без спроса вторгается в мою жизнь. Надеюсь, долго это не продлится, и он поскорее свалит в другую комнату. А как объяснить исчезновение соседа в разговорах с Адель, возложившей на него столько надежд, придумаю по ходу действия».
– Что это вообще? – задумчиво протянул Рекс. – Какие надежды?
Но ответом его никто не удостоил.
*
– Сначала она ночами не спит и грызёт ногти, опасаясь, что её не пригласят работать в этой школе, чем изводит всех родственников. А потом внезапно идёт на попятный и говорит, что боится обратного результата. Теперь ей кажется, что она не справится со старшеклассниками, не сумеет поставить их на место при необходимости, а они её раскатают по асфальту в первый же день работы.
– И ты решил выступить в качестве группы поддержки? На уроки тоже будешь ходить вместе с сестрой? Держать её за руку, попутно прикладывая головой о парту каждого ученика, посмевшего косо посмотреть на Рейчел? – поинтересовался Мартин, набросив на плечи пиджак и сунув руки в карманы.
– Нет. Разумеется, нет. – Энтони отрицательно покачал головой, понимая, насколько нелепо выглядит в реальности реализация этого предположения. – Я не собираюсь делать это ежедневным ритуалом, но сегодня просто обязан поддержать кузину морально. А вообще-то я рад выпавшей возможности снова побывать здесь и вспомнить юность.
– Тони.
– Да?
– Мы все вышли за эти ворота всего лишь шесть лет назад. В твоей интерпретации всё звучит так, словно выпуск был два десятилетия назад, как минимум.
– Между тем, стоит признать, что время летит, – усмехнулся Энтони. – Вон уже и Рейчел стала взрослой, хотя я всегда считал её маленькой…
– Тони?
– Что?
– Она моя ровесница.
– Думаю, Терренс тоже считает тебя маленьким.
– В чём я сильно сомневаюсь. Он всегда говорил, что я не по годам серьёзен и, если смотреть объективно, старшинство стоило отдать бы мне. Дело лишь в дате рождения, но она не стала препятствием и не помешала выучиться вместе с вами.
– Зануда Уилзи-младший, – произнёс Энтони.
Мартин одарил его хмурым взглядом, но комментировать сказанное не стал, поскольку аргументов, опровергающих данное утверждение, в арсенале не имел, а те, что приходили на ум, служили исключительно доказательством точки зрения Энтони Кларка.
Только теперь, когда они с Энтони заговорили о школьных годах, он внезапно осознал, что с тех пор прошло не каких-то, а целых шесть лет.
Иногда Мартину казалось, что всё это было в их жизни буквально вчера.
Красные пряди в волосах Терренса, Стелла пятая, скандалы в библиотеке, расписывание краской шкафчика с личными вещами Троя. Сорванная свадьба Рендалла, их с Терренсом побег на несколько дней, переезд обоих в совместную квартиру. Перелёт Троя в Париж, его обучение в Сорбонне и наконец-то перевод отношений с Мишель из состояния нежной дружбы в реальный роман, которого вся компания ждала с нетерпением и едва удерживалась, чтобы не сделать ставки.
Когда же? Когда?!
Спор, заключённый с Энтони, и желание опровергнуть правдивость семейной легенды, гласившей о чувствах, обозначенных обязательными страданиями, как для того, кто полюбил, так и для того, кто стал объектом любви.
Бойтесь мужчин Уилзи. Любить их больно и опасно.
Звучало возвышенно и чрезмерно напоминало фразу из какого-нибудь дамского романа, над чем Мартин не уставал иронизировать.
Он всерьёз намеревался опровергнуть эту теорию, доказав, что далеко не все мужчины из семьи Уилзи приносят своим вторым половинам несчастья. И не все в обязательном порядке становятся семейными людьми.
Сейчас у него были все шансы одержать победу в этом пари.
С тех пор прошло шесть лет, наполненных самыми разнообразными событиями. Вернулись в Лондон два дипломированных юриста в лице Терренса и Рендалла, вернулся Энтони, ставший магистром экономических наук.
Вернулся и сам Мартин, разделавшись с ненавистной педагогикой.
Стоит ли сомневаться, что и здесь он продемонстрировал блестящие знания, несмотря на откровенное презрение к навязанной родителями стезе? Разумеется, нет. Он оставался верен своим принципам и учился, прикладывая максимум усилий, чтобы на выходе получить лучший результат, а потом встать во главе школы.
Мартин не знал, когда именно пройдёт церемония его назначения, но надеялся, что этого не случится в ближайшие –дцать лет. Альберт продолжит править в своём королевстве, продолжая казнить и миловать, а Мартин просто будет служить у него на подхвате.
Однако стоило посмотреть правде в глаза. С годами никто из них не молодел, так что стоило всерьёз задуматься о будущем и не убегать от него, а принимать, как данность.
Энтони не замечал этого в своей жизни, но зато отслеживал перемены, наблюдая за событиями в судьбе кузины. Начало учебного года стало для Рейчел Кларк переломным. Она пришла в «Чёрную орхидею» преподавать.
Раньше она могла лишь мечтать о попадании в эти стены, а теперь, спустя годы, её заветное желание исполнилось.
Мартин отслеживал перемены, наблюдая не за сестрой и братом, а за родителями, отмечая морщинки у их глаз и седину в некогда чёрных волосах.
– Я именно такой, – согласился Мартин. – Всегда был и, наверное, останусь в дальнейшем.
– И тогда действительно выиграешь в нашем споре.
– Может, я того и добиваюсь?
– Кстати говоря…
– Нет. В моей личной жизни всё по-прежнему. Я никого не прячу от общественности и не планирую этого делать, если чувство будет серьёзным.
– А та блондинка?
– Это было мимолётное увлечение, – заверил Мартин.
И Энтони не усомнился в правдивости чужих слов.
Недопонимание в общении с Мартином осталось пережитком школьных лет. После того, как ворота академии открылись, позволяя всем выпорхнуть за пределы учебного заведения и отправиться во взрослую жизнь, мировоззрение если не изменилось кардинально, то определённым корректировкам подверглось.
И Энтони, и Мартин почувствовали это на себе, потому что внезапно общаться стало легче. Темы для разговоров нашлись сами собой и перманентное раздражение, прежде царившее в их отношениях, растворилось в неизвестности.
Теперь не только Терренс мог назвать Энтони другом, но и Мартин тоже поймал себя на мысли, что Кларк ему не враг. И вообще-то довольно неплохой человек, на которого можно положиться во многих ситуациях, не опасаясь предательства или насмешек. Возможно, Мартин внимательно разглядел его только после отъезда Троя, коего прежде считал единственным другом, но так или иначе, они теперь общались чаще, а не от случая к случаю, как в школьные годы.
Потому в совместной прогулке по саду академии не было ничего удивительного. Энтони выступал в качестве моральной поддержки для кузины, впервые посетившей новое – первое – место работы, а Мартин здесь появлялся едва ли не каждый день. Знакомился с семейным делом изнутри, что называется, готовился в будущем надеть корону и сесть на трон, именуемый креслом директора.
Энтони переживал за сестру, и это было заметно. Мартина подобная реакция, в некотором смысле, даже растрогала. У него не было младших братьев и сестёр, потому представить нечто подобное со своим участием не получалось.
Иногда Мартин об этом сожалел.
– Послушай, – вновь начал Энтони.
– Да?
– Я не уверен, что эта просьба не покажется наглостью, но… Нельзя ли мне получить постоянный пропуск на территорию академии? Вроде того, что был в школьные годы.
Мартин посмотрел на бывшего одноклассника с удивлением.
– Принцип-то понятен. Только зачем он тебе?
– Мы с Рейчел разговаривали, и она сказала, что это может быть удобно нам обоим. Чтобы не ждать напрасно, а сразу идти и искать её, если вдруг понадобится. Нет, я понимаю, что звучит не особенно убедительно, так что ты можешь с лёгкостью отказать.
– Я пока не имею права принимать такие решения, – произнёс Мартин, перехватив пиджак и перебросив его через одно плечо. – Но если действительно нужно, никаких проблем. Поговорю с отцом на этот счёт. Тебе он вряд ли откажет, если торжественно пообещаешь не приставать к будущим выпускникам.
– Ты это серьёзно? – хмуро спросил Энтони, которому подобный расклад казался чем-то за гранью понимания.
– Нет. Кларк, не делай такое лицо. Я просто пошутил.
– Ну-ну, – издевательски протянул Энтони, повернул голову в сторону центральных ворот и замер, оборвав себя на полуслове.
Мартин, просчитав направление взгляда собеседника, посмотрел туда. Картина, привлекшая внимание Энтони, его тоже равнодушным не оставила.
У центральных ворот академии разыгралась сцена, достойная театральных подмостков. Несмотря на то, что в постановке принимали участие непрофессиональные актёры, внимание она всё равно притягивала по максимуму.
Первой из машины вылетела сумка с вещами, а вслед за ней – мальчик лет одиннадцати или немногим более. На глаз Мартин определял с трудом, однако не сомневался, что представление разыгрывается с участием ученика средней, а не старшей школы.
В мыслях о том, что он именно вылетел из машины, никакого преувеличения не проскальзывало. Это сложно было назвать грациозным появлением, коим обычно оказывались отмечены выходы юных аристократов из своих автомобилей.
Судя по всему, мальчишку из машины просто-напросто вытолкали, а он, не ожидая подобного отношения к себе, растянулся на земле.
Мартин был уверен, что сейчас дверь захлопнется, и машина резко сорвётся с места, но водитель не торопился уезжать, напротив, показался на свет.
Обогнув капот, женщина подошла к ребёнку, продолжавшему сидеть на земле. Ухватила за ворот пиджака и вздёрнула вверх.
Они явно выясняли отношения и делали это грубо, некрасиво, отвратительно. Крики становились всё громче, женские преимущественно.
Мальчик, если и отвечал, то делал это шёпотом. А, может, и вовсе молчал, не желая вступать в перепалку.
Ладонь взметнулась вверх, отставив отпечаток на щеке. Раз, второй, третий… Перестав одаривать мальчика пощёчинами, женщина оттолкнула его и прижала головой к воротам так, словно жаждала впечатать решётку в кожу.
– Прекратите немедленно! – крикнул Мартин, оказавшись в мгновение ока рядом с воротами и вцепившись в ограждение.
Энтони, тоже подошедший ближе, посмотрел на младшего представителя семьи Уилзи с удивлением.
Сколько он помнил Мартина, тот никогда не вмешивался в конфликты, предпочитая оставаться нейтральной стороной и не вызывать огонь на себя. Сегодня он почему-то решил изменить своим принципам и повысил голос на неизвестную женщину, превратившую воспитательный процесс в рейтинговое шоу.
Когда-то эта женщина, определённо, была красавицей. Но сейчас о красоте можно было говорить лишь в прошедшем времени.
Отличительными чертами её личности стали неаккуратный макияж, поблёскивающие глаза и тяжёлый запах спиртного, который не удалось перебить даже сладкими духами восточного типа.
– Не знаю твоего имени, но не тебе, щенок, учить меня, какими методами воспитывать собственного сына, – процедила она сквозь зубы.
Тем не менее, больше показательную казнь не устраивала, сжимать волосы ребёнка перестала и отступила на несколько шагов назад.
Мартин, стоя за спиной ученика академии, опустил ладонь ему на плечо, осторожно сжимая пальцы. Мальчик запрокинул голову, чтобы посмотреть на своего спасителя. В глазах его прочитывалась немалая доля изумления.
– Надеюсь, тебя здесь неудачно спустят с лестницы, – произнесла женщина на прощание, обратившись к испуганному ребёнку. – И мне не придётся приезжать за тобой в конце года.
После чего скрылась в салоне автомобиля.
– Не приезжай, – произнёс мальчик, зная, что его наверняка не услышат. – Я буду только рад.
Мартин посмотрел в сторону Энтони, ища у того поддержки. Но Энтони лишь развёл руками, не представляя, какое содействие способен оказать в сложившейся ситуации. Он абсолютно не разбирался в детях, потому не знал, как с ними разговаривать и какие действия совершать в попытках успокоить.
А тут даже истерики, как таковой, не было. И вообще неизвестно, какие чувства преобладали в душе юного ученика академии.
Пока взрослые размышляли над тем, как поступить, мальчик наклонился, подобрал с земли камень и, размахнувшись, швырнул его вослед удаляющемуся автомобилю. Отряхнул руки, прикусил губу и… опустился на сумку, закрывая лицо руками.
Судя по тому, как дрожали плечи, он всё-таки расплакался.
Наблюдатели окончательно почувствовали себя лишними.
Неловкость сцены зашкаливала, мешая дышать полной грудью. Мартин чувствовал себя преступником, Энтони и подавно. Потому-то, когда его телефон зазвонил, Энтони встрепенулся, оживился и, сославшись на необходимость встретиться прямо сейчас с Рейчел, быстренько покинул общество бывшего одноклассника и неизвестного мальчишки.
Мартин махнул Энтони рукой, давая понять, что ничего страшного в этом нет. Все уговоры в силе, о недавнем предмете беседы он помнит и при случае обязательно поговорит с отцом.
