Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 73 страниц)
По щекам Кейтлин потекли чёрные от туши слёзы, а голос становился всё тише. Она перехватила нож выше рукоятки, позволив лезвию прорезать кожу, превратив редкие капли в кровавый поток, и теперь широко улыбалась, продолжая при этом отчаянно рыдать.
Говард обернулся и одними губами произнёс Рендаллу:
«Уходи».
Ни обвинений, ни презрения, ни ненависти. Только сожаление.
Рендалл не пытался оправдаться.
Он прислушался к совету и ушёл, не увидев, как Кейтлин выронила окровавленный нож, а потом зарыдала в голос, уткнувшись носом в плечо отца.
*
«Тут такая драма разыгралась. Тебе и не снилось».
«Что случилось?».
«Кейтлин схватилась за нож и бросилась за Рендаллом».
«И?..».
«Всё обошлось. Говард её перехватил, она отца ранила и теперь рыдает у него на плече. Рендалл всё-таки удалился, а, значит, скоро должен появиться. Встречай свою прелесть. Он придёт и сам обо всём расскажет, если, конечно, при его появлении ты захочешь говорить о чём-то подобном».
«Почему нет?».
«В этом костюме он нереально прекрасен. Даже я проникся. Ты и вовсе дар речи потеряешь».
«Только попробуй, Тони. И тебе не жить».
«Хм, вот уже и угрозы в ход пошли. Не волнуйся, Терренс. Соперника в моём лице ты не найдёшь. Меня по-прежнему тащит только от длинноволосых блондинок мужского пола».
«Тем лучше».
«Вот если он решит отрастить волосы…».
«Тони, я не шутил».
«Зато я – очень даже. И, кстати говоря, тебе всё-таки придётся придумать для меня новое приветствие. Старое теперь неуместно.
Терренс?
Терренс!
Всё с тобой ясно. Счастливого медового месяца, мистер Уилзи».
Терренс на послание не ответил, зачарованно наблюдая за тем, как открываются ворота – единственная преграда, оставшаяся между ним и Рендаллом.
Энтони не солгал.
В этом, несомненно, идеально подобранном костюме Рендалл выглядел так, словно только что сошёл с обложки модного каталога, призванного продвигать в массы наряды, необходимые для свадебных торжеств. Глубокий, насыщенный чёрный цвет ткани удивительно удачно подобранного смокинга подчёркивал красоту бирюзовых глаз и великолепно оттенял светлые волосы.
Рендалл, увидев Терренса, замер на месте, словно налетел на невидимую стену.
Как будто до этого момента сомневался в правдивости чужих слов и не думал, что Терренс действительно приедет за ним, а не отправится искать утешения в посторонних объятиях.
Или же просто не ожидал такого появления.
Терренс, в общем-то, неоднократно ловил себя на мысли, что его идея будет выглядеть не слишком уместной, да ещё и на фоне всего остального, однако не отказал себе в удовольствии провернуть задуманное, а потому стоял сейчас рядом со своей машиной при полном параде. Фрак, брюки, перчатки – всё белое, только обувь и галстук-бабочка – чёрные.
В руках он держал букет из тех же декоративных белых роз, дополненных несколькими веточками тёмно-бордовых, практически до черноты, орхидей.
Только что табличку со словами «Marry me» с собой не захватил.
Всю торжественность момента портила разве что Стелла – пятая, между прочим! – сидевшая у Терренса на плече и точившая оторванный розовый лепесток, сжимаемый обеими лапками.
– Ты, на самом деле, решил увезти меня отсюда? – спросил Рендалл, чуть склонив голову и с трудом удерживаясь от того, чтобы не засмеяться.
Он понимал, что недавний поступок, несомненно, не остался незамеченным, а, значит, впереди его ждут обязательные разборки с родителями, очередные вопли о неблагодарности, угрозы лишения титула и, как вариант, стремление Артура указать ему на дверь.
Впереди у него неизвестность, отсутствие перспектив, связанных с высшими учебными заведениями, и, возможно, презрение со стороны членов семьи Бартон, за исключением Элизабет.
Впереди…
Да много всего. Хорошего, плохого, значимого и не очень.
Впереди у него целая жизнь, которую он будет строить по собственному усмотрению, не прыгая на задних лапках перед родственниками и не выполняя их прихоти.
– Конечно.
– И куда же мы поедем?
– Куда пожелаешь, – с улыбкой произнёс Терренс, протянув ему руку. – Куда тебе будет угодно.
Рендалл преодолел расстояние, их разделявшее, за считанные секунды и замер напротив Терренса, не зная, что ещё может сказать. Сейчас у него на языке крутилось поразительно мало слов, всё красноречие и талант оратора внезапно приказали долго жить. Была лишь глуповатая улыбка на губах.
Терренс швырнул букет на заднее сидение машины, позволив цветам рассыпаться в произвольном порядке, обхватил лицо Рендалла обеими руками, несколько секунд пристально смотрел ему в глаза, растворяясь в этом цвете радужки. Наблюдая ту самую спокойную озёрную гладь, покорившую его когда-то и до сих пор не отпускавшую.
Он тоже молчал, ничего не говоря, понимая, что все слова будут лишними. Речь получится либо слишком эмоциональной, в духе театральной постановки, либо наигранно-весёлой, что в сочетании с недавними событиями, освещёнными в сообщении, смотрелось неуместно.
Он знал, что скажет всё немногим позже, когда они будут далеко отсюда, и никто не помешает им поговорить откровенно, не рискуя прервать в самый неподходящий момент, а сейчас просто склонился к Рендаллу и поцеловал его, прошептав:
– Добро пожаловать в семью Уилзи.
Как будто не сомневался ни на секунду, что Рендалл действительно станет частью их семьи, и эти отношения не развалятся уже через пару дней совместной жизни.
Как будто у него были какие-то гарантии.
Рендалл потянулся, чтобы снять с пальца кольцо, оставшееся после помолвки. Оно снова было у него на руке, но теперь, после прилюдного отказа от женитьбы на Кейтлин, уже совершенно не имело смысла и ничего не символизировало.
А от ненужных вещей следовало избавляться без сожаления.
*
– Я был бы очень благодарен, если бы хоть кто-то приоткрыл завесу тайны и рассказал, что за семейная легенда будоражит ум Терренса не первый год. – Энтони выразительно покосился в сторону Мартина. – Даже не знаю, кто бы мог мне об этом поведать?
– Какая легенда? – поинтересовался Трой, подойдя ближе к бывшим одноклассникам.
– Семейная. Чушь полная, на самом деле, – проворчал Мартин, который никогда в реальность этого предания не верил. – Та, по которой Терренс оценивает почти все свои отношения едва ли не с пелёнок, когда и отношений, как таковых, не заводил. Ничего в ней особенного нет. Связана она с историей появления школы и нашим далёким предком, который имел неосторожность влюбиться в одного человека, а жениться был вынужден на другом. Нельзя сказать, что брак тот, в итоге был несчастливым… Всё равно к моменту заключения союза первая любовь Роберта была мертва. Просто однажды супруга нашла его дневники, прочитала многочисленные записи, посвящённые школьным годам, и посчитала это персональным оскорблением – своеобразной пощёчиной.
– Боюсь представить, что там было написано, – хмыкнул Энтони. – Наверное, что-то вроде замечаний о супруге холодной, как лёд, и страшной, как смертный грех. А в противовес тому замечания о красоте дорогой сердцу… Не знаю, кого. Нужное имя подставить. И пылкой страсти, свойственной милым простолюдинкам того времени. Любовь в стоге сена, полевые цветы в волосах и…
– Не простолюдинки, нет. Алистер Стэнли тоже был аристократом, – сложив руки на груди, произнёс Мартин. – Они учились в одной школе, где, собственно, и познакомились. Алистер ударил Роберта ножом, а потом наведывался в лазарет, пытаясь принести извинения, опускался на колени, вымаливая прощение… В общем, со временем Роберт его простил, и из врагов они стали друзьями. И даже больше, чем друзьями. При жизни Алистер мечтал стать чёрной орхидеей. Не представляю, почему именно ею, да и не испытываю желания разгребать чужих тараканов, тем не менее.
Роберт видел смерть этого парня собственными глазами. Он гостил в то лето у семьи Стэнли, а потому стал свидетелем трагических событий. Алистер умер у него на руках, а незадолго до этого Роберт пообещал исполнить его мечту о превращении в несуществующий доселе цветок. На деньги нашего родственника была построена школа, названная «Чёрной орхидеей». А потом он эту орхидею ещё и чем-то вроде отличительного знака нашей семьи сделал.
В дневниках Роберта безумно много всего об этом Алистере, и Терренс, кажется, зачитал их до дыр, как только дотянулся до семейного наследия, после чего проел мне пересказом прочитанного все мозги.
– Отчего умер Алистер? – спросил Трой, из всего рассказа выделив именно этот момент.
– Неудачное падение с лошади во время охоты, – пояснил Мартин.
– То есть… Это был парень? – вклинился в разговор Энтони.
– Ну, если Алистером можно назвать девушку, то девушка. Мне как-то таких встречать не доводилось.
– Не дерзи, Уилзи-младший. Тебе больше идёт имидж милого, доброго и пушистого, донельзя романтичного юноши.
– Ты плохо меня знаешь.
– Разумеется. Помимо всего вышеперечисленного ты ещё и весьма застенчив. Только моментами, вроде того, что мы наблюдаем теперь, тебя прорывает на дерзость, – иронично заметил Энтони.
– Я просто не люблю семейную легенду. Она кажется мне глупой и совершенно неромантичной, что бы там не говорил Терренс. Он же ей готов поклоняться. Удивляюсь, как он себя ещё не объявил перерождённым Робертом. Особенно, если учесть, что после предка он – единственный, кто решил связать жизнь с мужчиной.
Мартин дёрнул плечом.
– А кроме этого, есть какие-то основания, чтобы так думать? – поинтересовался Трой.
– Если этот Алистер был голубоглазым блондином, я посмеюсь в голос, – заявил Энтони.
– Не знаю, как насчёт глаз, но точно – светловолосым, – ответил Мартин. – Впрочем, мы отвлеклись. Я ещё не рассказал о сути легенды. Супруга Роберта, конечно, такого предательства со стороны мужа не ожидала, искренне верила, что сумела стать единственной любовью его жизни. Когда узнала правду, устроила ему скандал и в сердцах пожелала, чтобы все его потомки по мужской линии любовь свою получали через страдания, попутно причиняя боль и тем, кто станет их избранниками. Я не помню точную формулировку, но что-то вроде этого. Пожелание вышло однобокое – финал всё равно счастливый. Мужчины Уилзи приносят своим вторым половинам несчастья, но, пройдя через испытания, получают заслуженную награду и остаются однолюбами до конца дней своих.
– История твоего брата вполне вписывается.
– При желании, под это определение можно подогнать вообще всё, что на ум придёт, – отпарировал Мартин. – Покажи мне отношения, в которых не бывает трудностей? Что-то я никогда таких историй не слышал. Потому продолжаю оставаться ехидным скептиком и не верю в реальность легенды.
– Ты поверишь в неё только тогда, когда сам окажешься на месте влюблённого, не так ли?
– Нет. Я собираюсь своим примером опровергнуть эту чушь.
– Как это?
– Мне отлично живётся без отношений, и я уверен, что в дальнейшем мои приоритеты мало изменятся. Нет любви – нет страданий. Нет испытаний – нет очередного доказательства легенде. Только и всего.
– Посмотрим, что ты скажешь лет через десять.
Мартин одарил Энтони насмешливым взглядом.
– Ничего не изменится. Я буду говорить ровно то же, что и сейчас.
– Хочешь пари?
– Я не рисковый, но почему бы и нет?
– Значит, согласен?
– Да.
– Если через десять лет ты по-прежнему будешь находиться в одиночестве или в отношениях, опровергающих традицию вашей семьи, при этом продолжишь смеяться над легендой, я признаю своё поражение. Если же ты всё-таки сдашься и найдёшь себе пару, история отношений с которой добавит к правдивости легенды ещё один пример, то не станешь отнекиваться и признаешь проигравшим себя. О том, какой приз будет стоять на кону, подумаем позже. Сейчас просто заключим соглашение.
Мартин кивнул, принимая поставленные условия без внесения дополнительных коррективов. Протянул Энтони ладонь для рукопожатия. Посмотрел в сторону приятеля и попросил:
– Трой, разбей.
*
«Дорогой Рендалл!
Признаться, я даже не знаю, с чего можно начать своё послание. Со мной подобное случается нечасто, но в настоящий момент, выводя одну букву за другой, я чувствую себя совершенно юной и неопытной, словно только-только выпорхнула из родительского дома, а потому слабо представляю, что делать со своей жизнью. Так, словно растеряла все навыки общения с другими людьми и даже для тебя не могу найти подходящих слов.
Прости мне мою косноязычность.
Наверное, нечто подобное я сейчас и переживаю, поскольку в моей жизни начался новый период, спровоцированный многочисленными переменами. Одно зацепилось за другое, пошло по цепочке и привело к тому результату, который мы имеем теперь.
Время летит невероятно быстро. Казалось, что всё это было только вчера, но… Я отрываю очередной лист от календаря, смотрю на год, число и понимаю: прошло ровно три года и ещё триста шестьдесят четыре дня с тех пор, как ты ушёл из дома, провожаемый криками Артура, не желающего мириться с твоим выбором, пророчащего скорейшее возвращение и вой под дверью нашего общего жилища.
Ещё никогда я не радовалась его ошибкам так сильно и так страстно, как в этом случае.
Знаешь, тем летом мне довелось пересечься с Альбертом Уилзи, и мы с ним проговорили несколько часов, обсуждая будущее наших детей.
Он сказал, что мечты должны сбываться. И ещё то, что настоящие бриллианты нуждаются в достойной оправе, а ты – именно такой бриллиант. Я рада, что твоя мечта исполняется, и ты уверенно продвигаешься вперёд, обучаясь в том самом университете и на том самом факультете, о котором мечтал.
Ты достоин этого.
Я неоднократно говорила, что ты не должен сомневаться в своих способностях. О том, что ты обязательно добьёшься успеха и сумеешь сделать все былые грёзы реальностью. Сейчас я лишь сильнее верю в закономерность подобного развития событий.
Вряд ли ты следишь за новостями, связанными с именами людей, ушедших из твоей жизни, потому позволю себе небольшую ремарку-отступление, в которой поделюсь своими знаниями.
Недавно в мой почтовый ящик положили письмо, где в строке отправителя стояло имя Кейтлин. Только фамилия у неё теперь другая, оттого я сначала подумала, что это какая-то ошибка.
Она ограничилась небольшим посланием, парой открыток с великолепными видами и фотографией. Семейной. Её супруг был, да и остаётся её лечащим врачом. Вот такое стечение обстоятельств. Глядя на снимок, я не сомневаюсь в том, что стремление Говарда оградить дочь от слухов и сплетен, отправив её за пределы Великобритании, стало самым правильным его поступком. Вдали от болезненных воспоминаний и людей, их пробуждающих, Кейт расцвела.
Мало кто в это мог бы поверить, но в Швейцарии Кейт действительно обрела то, чего не могла найти здесь. Там она по-настоящему счастлива и любима.
Твой отец…
События его жизни никто в секрете не держит, потому вполне возможно ты и без моего содействия обо всём давно знаешь.
Он продолжает заниматься своей компанией. Он не потерял имущество, несмотря на то, что свадьба расстроилась. Передача компании обратно в его руки стала чем-то вроде компенсации морального ущерба и платой за молчание о случившемся во время свадебной церемонии. Артур ничего не потерял, что, впрочем, на его решениях нисколько не отразилось. Он продолжает трястись над компанией, над деньгами и над титулом. Это всё, что его интересует.
А я… Однажды я последовала твоему примеру. Даже вдохновилась им, хоть и мотивация у меня была иная. В один из дней я просто собрала свои вещи и ушла, потому что поняла: в этом доме без выхода, в этой клетке, которую создал твой отец, я задыхаюсь. Впервые за долгое время меня посетила довольно пугающая мысль, гласившая, что я потеряла саму себя, окончательно растворившись в супруге, сделавшись частью его, а не полноценной личностью. Переняла его привычки, мировоззрение, вплоть до мельчайших черт, далеко не все из которых можно назвать положительными.
Мы развелись два года назад, и, надо признать, я ни о чём не жалею. Несмотря на то, что по-прежнему питаю к нему нежные чувства. Но и жить в этой гнетущей атмосфере мне стало невыносимо.
Иногда мы с ним списываемся по электронной почте, иногда созваниваемся и разговариваем, но речи о повторном заключении брака никогда не заходит. Нам стало проще на расстоянии, и, наверное, теперь так будет всегда.
Уже два года я не живу в Лондоне. Сразу же после завершения бракоразводного процесса я уехала к своим дальним родственникам в Лидс, где обитаю и ныне.
Только теперь я решилась написать тебе.
Я не жду, что ты ответишь на это письмо, но, честно говоря, была бы рада получить от тебя хоть пару строк.
Надеюсь, в твоей жизни всё и дальше сложится удачно.
Будь счастлив, мой мальчик.
С любовью и лучшими пожеланиями,
Твоя мама».
Отложив в сторону ручку, она снова перечитала получившееся письмо, сложила вдвое и запечатала в конверт, подписанный заранее.
Несколько минут колебалась, а потом выдвинула ящик письменного стола и положила туда очередное послание, коих за три года набралось не менее двух десятков.
Сиенна осторожно провела ладонью по тонким конвертам, перебирая их. Они все затерялись в дороге, так и не дойдя до адресата. Не потому, что он менял места обитания, как перчатки, и письма возвращались обратно. Потому, что она сама не решалась их отправить, бросая каждое новое не в почтовый ящик, а в стол, боясь показаться в противном случае навязчивой или обманчиво, приторно, до наигранности, ласковой.
В мыслях она часто возвращалась в тот день, когда Рендалл покинул их дом.
К тому, в каком бешенстве пребывал Артур, разговаривая исключительно на повышенных тонах и даже пытаясь прибегнуть к рукоприкладству, но получив достойный отпор.
Рендалл уходил с разбитой губой и рассечённой об угол стола бровью. Пол в комнате усеяли осколки от большого – в человеческий рост – зеркала, частично залитые кровью обоих участников драки. Артур пророчил Рендаллу пару недель в роли интересной забавы и ощутимый удар под зад, когда надоевшая игрушка начнёт провоцировать у мистера Уилзи-среднего рвотные позывы.
Рендалл хмыкнул, прихватил заранее собранные вещи и удалился восвояси.
Сиенна вспоминала тот день и корила больше себя, нежели кого-то другого за то, что выбрала политику невмешательства и даже не попыталась повлиять на супруга.
Хуже ненависти может быть лишь равнодушие.
Эта фраза не давала ей покоя с тех самых пор.
После переезда Сиенна по-прежнему переписывалась с Нэнси Уилзи, узнавала от неё последние новости из жизни сына, радовалась его успехам и вспоминала, вспоминала, вспоминала…
Она задвинула ящик обратно и подошла к календарю, отрывая очередной листок, знаменующий начало четвёртого года.
Когда-нибудь она всенепременно соберётся с силами и напишет не посредникам, а Рендаллу лично.
Когда-нибудь она перестанет испытывать страх перед неизвестностью и передаст сыну все послания, которые собрала в ящике стола за эти годы.
Когда-нибудь.
В тот момент, когда перегорят обиды, станут менее болезненными душевные раны и окончательно улягутся страсти, всколыхнувшие тихий омут, в котором все они жили на протяжении стольких лет.
Обязательно.
Но только не сейчас.
Комментарий к Глава 8. Тот, кто ставит все точки над «i».
Собственно, вот и подошла к завершению первая история. Мы не прощаемся со школой, не прощаемся и с семьёй Уилзи. Но отныне на месте центральных персонажей будут другие люди и их истории, а не Рендалл и мистер Уилзи-средний.
Название второй истории не изменилось. “Барышня и хулиган”. Однако, там больше не будет мальчиков в платьях, не будет заявлений из серии “я мальчик, но ты называй меня девочкой”.
Зато будут очередные семейные тайны, психологические травмы, переживания и школьные будни, наполненные самыми разнообразными событиями. Во второй части мы впервые встретим совсем юного Кэндиса Брайта, и отсюда начнётся история Мартина. Точнее, будет положено её начало.
Надеюсь, новую версию второй части вы тоже прочитаете с удовольствием).
========== История II. Барышня и хулиган. ==========
Она заперта с прялкой,
Не может припомнить, что значит чувствовать.
Думает: «Эта комната станет мне могилой,
И нет на свете никого, кто мог бы меня вызволить».
Сидит, склонившись над цветной нитью,
Думает о любовниках, просыпающихся в своих постелях.
Думает: «Сколько же можно так жить?
Неужели нет никого, кому можно заплатить за спасение?
О, я от призраков больна,
Хочу увидеть небо.
Все остальные могут наблюдать закаты,
Так почему я не могу?
Она бросает взгляд в зеркальное стекло,
Видит прекрасного рыцаря на храбром скакуне.
Говорит: «Вот человек, кто будет смертью мне,
Ведь он – всё то, чего я когда-либо хотела.
И пусть ему неизвестно моё имя,
И все девушки для него одинаковы,
Но я обязана выбраться отсюда,
Ведь мне кажется, ещё одну ночь я не переживу там,
Где призраки меня терзают,
Где не видно неба.
Все остальные могут видеть, как подступает прилив,
Так почему же мне нельзя?
А за окном и ивы,
И ветры, волны, стены и цветы,
И каждую ночь мне лунный свет – приятель.
Но здесь я заперта
И здесь же встречу смерть свою,
Но на последнем издыхании спою ему я песню о любви,
И некогда он увидит всё-таки моё лицо».©
Комментарий к История II. Барышня и хулиган.
Emilie Autumn – Shalott
========== Глава 1. Тот, кто нарушает границы личного пространства. ==========
Идея с ведением дневника никакого доверия не внушала.
Не сетевого, где можно прикрывшись маской анонима, предстать кем угодно: хоть затраханным жизнью работягой в возрасте «хорошо за сорок», хоть юной любительницей пострадать на публику, получив в ответ тонны сочувствия и сопереживания.
Конечно, если повезёт найти единомышленников и не придётся постить простыни текста в молчаливую пустоту.
А самого обычного, бумажного, в котором принято записывать моменты из жизни, переживания и прочий хлам, рождённый в голове. До тех пор, пока родители случайно не найдут и не прочитают, в большинстве случаев. Льюиса такой расклад не напрягал. Может быть, Адель уже читала.
Какая разница?
Он всё равно почти ничего откровенного на грани обнажения души туда не писал. Только малозначимые заметки о жизни школы, а во время каникул – семьи.
Сама мысль о ведении такого дневника представлялась Льюису не более чем ребячеством и попыткой убежать от реальности, в которой он никак не мог разобраться со своими проблемами. Наверное, в этом замечании действительно была доля истины, но поскольку альтернативу подыскать так и не удалось, он прибегал к проверенным методам и следовал советам Сесиль.
Потому-то сейчас, когда большинство его одноклассников обменивалось впечатлениями, встретившись после летних каникул, он сидел в комнате, неспешно водил ручкой по бумаге, обещавшей стерпеть всё, и старался перенести в любимую записную книжку общие умозаключения о событиях, подаренных наступлением нового дня, и новостями, расползающимися по школе. Новостей было немного, но все крупного масштаба и не слишком-то вдохновляющие.
«У каждого человека есть на свете места, куда он возвращается. Для меня таким местом стал кабинет психолога. Очередной – и последний – год в компании Сесиль. Посмотрим, что он принесёт с собой. Пока есть мнение, что ничего хорошего. Как и всегда».
Льюис отложил ручку, посмотрел на пальцы, испачканные чернилами, недовольно поморщился и потянулся к упаковке с влажными салфетками. Оттирая ладонь, он перечитал всё, что успел написать, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.
Несколько глубоких вдохов и выдохов помогли слегка успокоиться и вновь вернуться мысленно к недавнему разговору с матерью. Она в сложившихся обстоятельствах ничего плохого не видела, напротив, радела за скорейшую реализацию плана. Новость о необходимости подселения её порадовала.
– Луи, милый, это же отличный шанс для тебя! Быть может, вы с этим мальчиком сможете найти общий язык, и…
Она беспомощно посмотрела в сторону Сесиль. Та понимающе улыбнулась и подсказала нужное имя:
– Рекс. Рекс Мюррей.
«Да у него даже не имя, а чёрт знает что. Мне не может понравиться человек, у которого вместо имени собачья кличка. Впрочем, показательно. К ноге. Место. Место! Плохая собака. Убирайся… Ты меня достал».
– И Рекс станет твоим хорошим другом.
Произнеся это, Адель Мэрт буквально расцвела. Кажется, она уже отчаялась увидеть сына в чьей-либо компании, вот и хваталась за любую возможность пристроить Льюиса хоть к кому-нибудь.
– Может быть, – ответил Льюис, не разделив энтузиазма матери и принявшись с удвоенным интересом рассматривать носки начищенных до блеска ботинок. – Во всяком случае, я постараюсь с ним подружиться.
«Станет он моим другом. Несомненно. Когда я откушу ему голову, – добавил мысленно. – Что может быть лучше друга, который только и делает, что сидит себе тихо в углу, да помалкивает? Ничего. А вот такой он идеально впишется в интерьер моей комнаты и в план моей жизни».
Потенциальный сосед не понравился ему уже на стадии заочного знакомства.
Стоило немного помучить интернет, задав парочку вопросов о семье этого парня, и первое впечатление усугубилось окончательно. Если раньше оно ещё пыталось держаться на нейтральной отметке, то теперь стремительно рухнуло вниз, а реанимировать его Льюис не планировал. Чем хуже мнение, тем лучше.
Ему не нужны друзья.
Ему вообще никто не нужен.
Только комната на одного человека и тишина.
Если Адель думает, что сын является изгоем, и с ним никто не хочет общаться, то… пусть думает дальше. Однако в реальности всё обстоит иначе. Это не люди от него шарахаются, а он старается отдалиться от них. Просто потому, что чувствует себя максимально комфортно, когда рядом никого нет.
Только голые стены при полном отсутствии посторонней речи, горячего дыхания, спонтанных объятий, рукопожатий и прочих гадостей, характеризующих присутствие поблизости других людей.
Один на один с собой. Со своими страхами. И не таким уж мерзким характером, как думают окружающие.
Но пусть они тоже пребывают в твёрдой уверенности, что он не человек, а полное дерьмо. Их вязкая ненависть приятнее любви, которая вызывает только оторопь, а не восторженные эмоции.
Проходили. Знаем. Пробовали. Разочаровались. Нисколько не помогло.
Льюис потянулся к клавиатуре ноутбука и щёлкнул по клавишам, выводя технику из состояния сна. На экране вновь отразилась фотография Рекса.
В свои юные годы он пока ничего особо не добился. Единственное, что о нём можно было сказать, так это – наследник. А раз о его характере и личных качествах журналисты ничего не написали, то и отторжение Льюиса формировалось исключительно за счёт восприятия внешности, являвшейся, без преувеличения, заметной и… яркой. Настолько яркой, что если долго смотреть, обязательно глаза заболят.
Ночной кошмар, воплощённый в человеческом обличье.
Он был невыносимо, нестерпимо, отвратительно рыжим, веснушчатым и бледным настолько, что Льюису казалось, будто даже на фотографии можно с лёгкостью рассмотреть капилляры, проступающие на веках через кожу. Окончательно добивали чувство прекрасного губы Рекса. Подозрительно алые, словно он их помадой мажет, а если нет, то – однозначно – постоянно сдирает с них кожицу, оттого они вечно в крови. Этакий аристократ с внешностью плебея. И, возможно, схожими привычками.
Особых иллюзий Льюис не питал, подсознательно готовясь к самому худшему.
Являясь несчастливым обладателем таких портретных данных, можно было об общем внешнем виде не париться и одеваться, подобно пугалу. Всем уже будет наплевать на его пристрастия в одежде, потому что исправить впечатление в лучшую сторону не получится.
Соображения о внешности соседа Льюис тоже в дневнике отразил. Сразу после того, как попрощался с Адель, оставив её в компании школьного психолога, и вернулся в комнату. Пока ещё свою. Некогда представленную в единоличное пользование, а ныне поделённую невидимой чертой на две части.
Льюиса посещало настойчивое желание взять цветной мелок ядовито-красного оттенка и провести границу прямо посередине, разделив и комнату, и стол, и дверь, и всё, что только попадётся на пути. Но этот жест отдавал ребячеством и нелепостью, которая Льюиса не столько смешила, сколько раздражала, потому он сдерживал порывы и, желая отвлечься, несколько раз перед зеркалом пытался отрепетировать встречу с соседом.
Все стремления пошли прахом. Имея о Рексе смутные представления, он не мог в полной мере определить, что тот способен сделать или сказать, открыв дверь.
И скажет ли вообще?
Отлично, если тому хватит ума промолчать и не цепляться к соседу лишний раз. Тогда они, возможно, действительно сумеют найти общий язык. Общее молчание, правильнее сказать. Сделают вид, что никого поблизости не замечают, и со временем это поможет окончательно смириться с вынужденным соседством. Особенно, когда Рекс обрастёт нужным количеством связей и начнёт проводить время с новыми друзьями. Или со старыми знакомыми, если у него уже есть приятели среди учеников. Главное, пусть он не стремится распространять дружелюбие в сторону Льюиса, потому что ответная реакция ему не понравится.
Перебирая в уме личности некоторых одноклассников, с которыми сам более или менее контактировал, Льюис пытался представить их реакцию на появление новичка. Вполне возможно, что сейчас, пока он коротал последние минуты в одиночестве, они все вместе сидели в беседке и тоже обсуждали мистера «У меня не имя, а собачья кличка».
Таких личностей было в окружении Льюиса немного, и все его в чём-то превосходили. Умнее, красивее, увереннее. Они все обладали способностью умело себя подавать, как подобает истинным аристократам.
Он сам напоминал себе улитку, которая только и умеет, что до нелепости медленно ползти к цели, опасаясь каждого шороха и пряча голову каждый раз, когда на горизонте маячит опасность.
Убрав с экрана вкладку со снимком и очистив историю, Льюис закрыл ноутбук и с преувеличенно громким звуком захлопнул записную книжку, служившую дневником.
В связи с появлением на территории постороннего он не собирался экстренно менять свои привычки, придумывая, что куда положить и как лучше спрятать. В первую очередь, это касалось дневника. Льюис не хотел прятать свои секреты, как большие, так и мелкие, от потенциального нарушителя спокойствия. Он хотел, чтобы их прочитали, а потом усвоили полученную информацию на сто процентов и отвалили на веки вечные от противника активного общения.
Отойдя к двери, Льюис обернулся, чтобы посмотреть, как со стороны смотрится их комната. Полученным результатом он остался доволен – хирургическая чистота, в которой почти нет никаких признаков присутствия постороннего человека.
И в будущем их быть не должно.
Льюис ухмыльнулся и потянул картинную прядь, выбившуюся из общей укладки и спадающую на лицо.
