Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 73 страниц)
Мимолётным прикосновением поклонник ограничиваться не собирался. Продолжая настойчиво Альберта целовать, он не упускал возможности лишний раз прикоснуться к нему. Не ненароком, словно случайно, а вполне целенаправленно, продуманно, зная, насколько это будет приятно.
Первым делом на ум почему-то пришёл партнёр по сцене, но Альберт быстро отказался от данной идеи. Рекс был примерно того же роста, но телосложением отличался более худощавым, нежели воздыхатель.
На место таинственного поклонника идеально вписался бы Курт или Алан, но они были бабниками. Не совсем, конечно… Не факт, что за каждой юбкой гонялись, но, определённо – за ней. То, что Альберт сегодня нарядился в платье, вряд ли могло сбить их с толку и спровоцировать помутнение рассудка.
Эштон не подходил по этой же причине.
Перебрав в мыслях тех, с кем более или менее активно общался, Альберт понял, что никто из них на роль соблазнителя не тянет. Хотя бы потому, что от них пахнет иначе. Обоняние у Альберта было довольно чувствительным, и он неплохо разбирался в парфюмерных марках.
Все обозначенные выше кандидаты определённо имели иные приоритеты в вопросе выбора аромата.
Запах этой туалетной воды Альберт так ярко ощущал впервые. Из его знакомых ею никто не пользовался, а это означало, что поклонником может оказаться не только кто-то из одноклассников, но ещё и ученик параллели, а то и вовсе – представитель преподавательского состава.
Выстраивать логические цепочки в сложившейся ситуации было сложно.
Чужая инициативность, граничащая с наглостью, Альберта слегка пугала, но вместе с тем и подстёгивала неслабо. Он и сам не заметил, когда начал не только отвечать, но и самостоятельно тянуться за продолжением, не желая разрывать тактильный контакт. Тем удивительнее и неприятнее стало осознание, что поклонник отстранился.
И Альберт понял, почему. В отдалении раздавались шаги. Кто-то определённо поднимался по лестнице и, вполне возможно, должен был с минуты на минуту включить свет, полностью уничтожив ореол таинственности, окружающий личность поклонника.
– Обещаю, в следующий раз продолжим с того момента, на котором остановились, – произнёс обладатель восхитительного голоса, прежде чем оттолкнуться от стены и удалиться в направлении лестницы.
Несколько секунд Альберт стоял в оцепенении, стараясь привести в норму растрёпанные, как и его причёска, мысли, спровоцированные появлением в темноте страстного незнакомца, чьи прикосновения были вполне реальными, на сто процентов осязаемыми, но представлялись почему-то лишь результатом игр воображения. Настолько это всё виделось Альберту невероятным.
И своё поведение, и чужое.
«Ниже падать некуда», – подумал он, пересекая коридор и вновь включая свет.
После чего метнулся к лестнице и перегнулся через ограждение, желая рассмотреть человека, ставшего нарушителем спокойствия. Не лицо, так хотя бы спину.
Наверное, Альберт сделал это слишком поздно, потому что лестница пустовала. Там не было вообще никого. Незнакомец исчез так стремительно, словно просто-напросто растворился в воздухе.
– Чего только в жизни не случается, – произнёс Альберт.
Сейчас он был близок к тому, чтобы поверить, будто совсем недавно целовался с призраком, а не с живым человеком. К призраку же отчаянно льнул.
Чтобы перестать забивать голову чепухой, следовало пойти принять душ и как следует выспаться.
А о том, что произошло, подумать завтра.
========== Глава 4. Тот, кто снимает маску. ==========
На протяжении четырёх месяцев Энтони неоднократно вспоминал разговор с Мартином, состоявшийся за день до начала учебного года.
Тогда, стоило лишь услышать двусмысленное замечание, и он поддался приливу возмущения, с трудом удержавшись от едких замечаний относительно нелепых идей, посещающих голову младшего представителя семьи Уилзи. Мартин после подобного высказывания получил статус шутника с приставкой «недо». Ныне его слова не казались Энтони такими уж глупыми, а звание повысилось до предсказателя года.
Вряд ли Мартин мог предугадать подобное развитие событий и иронизировал, зная, что Энтони в обязательном порядке столкнётся на территории академии со старшеклассником, к которому, поддавшись влиянию момента, начнёт приставать.
Тем не менее, слова его оказались пророческими.
Покинув школьные стены, Энтони был уверен, что никогда и ни при каких обстоятельствах не посмотрит в сторону школьников, сосредоточившись исключительно на сверстниках, ну или на тех, с кем разница в возрасте составит не более двух-трёх лет.
Реальность решила разрушить составленные планы, организовав спонтанную встречу с выпускником этого года. Увидев его однажды, Энтони загорелся идеей, о реализации которой никому говорить не собирался, понимая, что в противном случае не видать ему пропуска, как своих ушей. Во-первых. Во-вторых, если слухи дойдут до Рейчел, она устроит грандиозный скандал, заявив, что Энтони всё это делает нарочно, желая запятнать честное имя родственницы.
– Если моя карьера не сложится, буду знать, кого обвинять, – скажет она.
И, в общем-то, не ошибётся.
Энтони, как никто другой, понимал, насколько серьёзные последствия может иметь сложившаяся ситуация.
Объекту его желания недавно исполнилось восемнадцать.
Ничего криминального, если задуматься. Возраст согласия достигнут, можно делать всё, что на ум придёт.
Если смотреть с точки зрения закона.
А вот если с точки зрения руководства школы…
Тут Энтони не надеялся на понимание.
Он знал, что как только Мартин или его отец узнают о случившемся, с постоянным пропуском придётся попрощаться.
Элизабет тоже посмотрит с осуждением.
Единственным представителем семьи Уилзи, кто воспримет новость о совершении нелепых поступков во имя некстати накрывшей любви, со смехом, а то и с хохотом, будет – вполне ожидаемо – Терренс.
Не ему, конечно, иронизировать по поводу странностей любви и преград, стоящих на пути к счастью.
Но тот, кто способен прийти на чужую свадьбу с твёрдым намерением увести жениха, оставив невесту в гордом одиночестве, явно понимает всю сладость фразы «правила существуют для того, чтобы их нарушать».
Терренс мог бы понять, да.
Однако, во избежание неприятностей, Энтони ни с кем – даже с лучшим другом, неоднократно становившимся могилой его секретов – мыслями не делился, предпочитая разбираться с наплывом информации самостоятельно. Судя по тому, что определённости в его жизни не наблюдалось, так себе разбирался.
По документам Энтони легко было просчитать его возраст. Чуть менее чем через полгода он собирался праздновать первую по-настоящему значимую – после совершеннолетия, самой собой – дату.
Двадцать пять лет.
Глядя на официальные бумаги, зафиксировавшие дату его рождения, Энтони вспоминал нелестное замечание относительно стариков, остававшихся на второй год не менее пяти раз и едкий тон, коим это предписывалось произносить.
Энтони совершенно не считал себя старым, но мысль о разнице в возрасте его слегка раздражала.
Не убивала решимости, но заставляла тщательно анализировать поступки, не совершая опрометчивых шагов.
Энтони неоднократно вспоминал слова Терренса о людях, что напоминают произведения искусства. Хочется любоваться, не зная, каковы они в реальности, потому что впечатление испортить при реальном общении – дело двух секунд.
Тот, кого своим обожанием возносишь на пьедестал, должен в итоге оказаться лучше, перебить поставленную планку. Если он окажется хуже, всё восхищение испарится, будет обидно.
В некоторых случаях – больно.
– Поверь эксперту, я знаю, о чём говорю, – замечал Терренс, глядя на друга с тайным превосходством.
Тогда они ещё были школьниками и сами готовились вот-вот покинуть стены учебного заведения.
Те же восемнадцать лет, схожий багаж знаний и жизненного опыта.
Энтони мог посмеяться приятелю в лицо, заявив, что тот много воображает, но не делал ничего подобного. Он не сомневался, что Терренс действительно знает. Личная жизнь последнего к восемнадцати годам напоминала бразильский карнавал, отражённый в многочисленных ярких красках, присущих тем или иным эмоциям, а ещё обагрённый кровью Кейтлин Эмилии Бартон, имевшей несчастье безответно влюбиться и пытавшейся привязать объект любви к себе столь странными методами.
Специфическая картинная галерея мистера Уилзи-среднего насчитывала определённое количество экспонатов, часть из которых теперь висела в тени, оставшись данью прошлого.
В настоящем у Терренса был всего лишь один экспонат. И если на остальные имелся определённый прайс-лист: цены росли и стремительно падали в зависимости от того, в каком настроении находился владелец и какие случаи из совместного прошлого вспоминал, то у его обожаемой картины в описании было обозначено всего одно слово. Бесценный.
Это распределение по залам служило отличной демонстрацией того, какие картины в жизни оказались хуже после пристального изучения, а какие превзошли все ожидания.
Иногда Энтони действительно верил в закономерность системы, которой придерживался лучший друг.
Иногда списывал всё на банальное совпадение.
Всё равно он смотрел на Альберта иначе, к картинам приравнять не пытался. Да и на чужой опыт старался не ориентироваться.
То, что они с Терренсом дружили почти два десятка лет, не делало их одинаковыми, а, значит и проходить по единому сценарию их истории просто не могли.
Там, где Терренс действовал стремительно, поддавшись порыву эмоций, Энтони предпочитал заниматься аналитической деятельностью – тщательным планированием с подбором, как минимум, десяти вариантов. Он всегда отличался здравомыслием и способностью сохранять спокойствие в форс-мажорных обстоятельствах.
Не стоило отступать от привычной тактики теперь.
Он повторял эти слова, как заклинание, по несколько раз в день. У него получалось настроиться на нужную волну, но уверенность рушилась, стоило только оказаться на территории школы и увидеть Альберта.
Приезжая в школу почти каждую неделю, Энтони не упускал возможности побродить по коридорам в ожидании, когда Рейчел окончательно освободится, и они вместе отправятся на традиционный – для Кларков – семейный пятничный ужин.
Прогуливаясь, Энтони несколько раз притормаживал у дверей актового зала и наблюдал за представлением, разворачивающимся на сцене. Он терял счёт времени, видя Альберта.
Когда там выступали другие, он разворачивался и уходил, понимая, что не настолько увлечён театральным искусством, чтобы смотреть на жалкие потуги непрофессиональных актёров.
Альберт мог стоять на сцене, ничего не говоря и не делая. На него бы Энтони глядел и просто так.
Заявив однажды, что с удовольствием посмотрит постановку, к созданию которой приложил руку тогда ещё незнакомый ему юноша, Энтони не предполагал, насколько определяющими дальнейшее будущее окажутся эти слова.
Вряд ли Альберт знал, кто стал его самым преданным зрителем и восхищённым поклонником, по силе обожания не уступающим фанатам звёзд, пробившихся на большой экран или блистающих на сцене театров с громким именем.
Единственный раз, когда самоконтроль Энтони приказал долго жить, приходился на последний вечер октября. Темнота коридора позволила хотя бы частично реализовать свои желания, прикоснуться к мечте – во всех смыслах.
Альберт говорил, что обязательно узнает его. Говорил, что таинственный незнакомец пожалеет о своём поступке. Но с тех пор им так и не случалось сталкиваться лицом к лицу и обмениваться хоть парой фраз.
Признаться, на большее Энтони не рассчитывал.
Он привык к наличию в жизни кратковременных связей, но о постоянных отношениях до недавнего времени не задумывался. А когда задумался…
Взаимности ему никто не гарантировал, потому не стоило расписывать жизнь на годы вперёд, планируя совместный быт, строительство общего дома и с десяток собак, которые обязательно должны бегать по двору.
Осознание, что поцелуй в кромешной тьме не остался без ответа, не давало никаких гарантий. Это происшествие могло стать единственным воспоминанием, связанным с именем Альберта.
Данный вариант представлялся наиболее жизнеспособным.
Сейчас, совершая променад по академии, Энтони время от времени смотрел на часы, прикидывая, насколько затянется собрание, организованное руководством школы.
С годами он не попрощался с привычкой приезжать на место встречи раньше положенного, потому теперь в распоряжении находилось, как минимум, полчаса свободного времени. Энтони не отрицал, что в эти полчаса хотел бы увидеться с Альбертом и поговорить с ним, однако… Он вообще не знал, какими методами можно заинтересовать творческую личность.
Им не довелось познакомиться по всем правилам. Энтони даже имя Альберта узнал от кузины, а не от него самого.
Знал ли Альберт имя Энтони? Та ещё загадка.
Чаша весов с завидным постоянством склонялась в пользу отрицательного ответа.
Телефон оповестил о приёме сообщения. Рейчел написала, что немного задержится, тем самым подтвердила подозрения.
Энтони предписывалось придумать культурную программу на ближайшие полчаса. Иными словами – развлеки себя сам.
Разброса вариантов он не наблюдал, потому по привычке направился в актовый зал.
Соблазн вновь подняться на балкон и простоять за занавеской, наблюдая за происходящим на сцене, был достаточно велик, но Энтони принял решение о необходимости внесения изменений в стандартное поведение.
Нужно перестать прятаться.
Он не ребёнок, так что за свои поступки надо отвечать.
Идея с общением могла провалиться, а, оказавшись на месте, Энтони мог ткнуться в закрытые двери. С приближением праздников мысли учеников, наверное, сосредоточились исключительно на возвращении домой и предстоящих торжественных мероприятиях – им было не до клубов по интересам.
Энтони и сам заглянул на территорию «Чёрной орхидеи» не потому, что собирался доставить Рейчел на семейный ужин.
Сегодня они планировали выбраться за покупками, приобрести подарки, если не для всех родственников и знакомых, то хотя бы для половины, ну или для самых близких. С каждым годом делать это становилось всё труднее, а потому кузены занимались покупками коллективно.
Иногда гениальные идеи посещали Рейчел, иногда Энтони помогал ей разрешить сложную дилемму, подсказывая наиболее подходящий вариант.
По пути к актовому залу Энтони несколько раз притормаживал. Иногда он действительно ловил себя на мыслях о том, что тоскует по шуму этих коридоров, по монохромной и синей униформам и шейным платкам, их дополняющим. Тоскует по чаепитиям, устроенным в беседке, и Стелле пятой, трясущей свою клетку в кабинете директора.
Вспоминает со смехом высказывания Лейтона, что звучали во время заседания клуба любителей политологии и почти всегда оказывались нелепыми.
Изумлённые взгляды одноклассников, с ужасом наблюдавших за действиями Терренса, сжимающего пламя свечи пальцами и выглядевшего совершенно невозмутимым. На контрасте с этим эпизодом отлично играла его же истерика в момент, когда Рендаллу пришлось накладывать швы после ссоры в бассейне. Истерика была отменная, запоминающаяся. За время, прошедшее с момента самой недодраки и до появления отца, Терренс успел вымотать все нервы не только себе, но и брату, и Энтони за компанию.
Едкие ухмылки Мартина, изредка прощавшегося с имиджем хорошего и доброго мальчика.
Ледяное спокойствие Троя, не упускающего возможности осадить Уилзи-среднего каким-нибудь высказыванием.
Теперь он жил в Париже вместе с Мишель и не планировал возвращаться.
Они все по-прежнему общались, но Энтони ловил себя на мысли, что скучает по посиделкам на пять персон, ставших традицией в их последнее лето, послужившее трамплином из школы в университет.
Да, вчетвером они отличная и сплочённая компания, но Троя всё же не хватает.
И шесть лет назад, и теперь школа в преддверии праздников выглядела опустевшей и даже немного сонной. Ученики ещё не разъехались по домам, но о рабочем настроении речи уже не идёт. Разве что отчаянные энтузиасты способны проводить время в учёбе.
Тем удивительнее было наткнуться на открытую дверь актового зала. Энтони заглянул внутрь и усмехнулся.
Альберт привычкам не изменял.
Он находился внутри помещения в гордом одиночестве, но отсутствие зрителей его, кажется, совершенно не смущало.
Сегодня репертуар немного изменился. Альберт не репетировал сцены из пьес. Он танцевал, не замечая никого и ничего вокруг.
В тишине каждый новый стук каблуков его ботинок был невероятно громким, звук резонировал и заполнял собой помещение.
Энтони прислонился плечом к стене. Выбранное местоположение ему нравилось несказанно. Находясь в тени, он мог спокойно наблюдать за действиями, происходящими на сцене, и наслаждаться в полной мере.
В мыслях промелькнуло осознание: в некоторых случаях полезно быть невидимкой.
Альберт его присутствия не замечал и не обрывал импровизированное выступление на середине, продолжая заниматься своим делом, на губах его цвела улыбка. Одного взгляда хватало, чтобы понять: в данный момент, он по-настоящему счастлив.
Ему не нужна была музыка. Он сам определял ритм и старательно его соблюдал. Спустя пару минут наблюдения Энтони с трудом удерживался от того, чтобы не начать считать вслух.
Раз, два, три.
Раз, раз, раз. Два!
Раз, два, три.
Альберт остановился, шумно выдохнул и запустил ладонь в волосы, цепляя пряди и отбрасывая их назад.
Взгляд шальной, губы чуть приоткрыты.
Словно прочитав мысли Энтони, Альберт облизнулся и прикрыл глаза. Замер окончательно.
Только теперь, когда ноги перестали отбивать ритм ривердэнса, он почувствовал, насколько устал. Но зато появился повод для радости и гордости за себя – не растерял навыки окончательно, память тела осталась, и оно с удовольствием откликнулось на предложение, вспомнив всё, что прежде было изучено и неоднократно отрепетировано. Альберт десять лет к этим танцам не возвращался, а тут вдруг захотел окунуться в атмосферу прошлого.
Удачно окунулся, если говорить откровенно.
– Есть подозрение, что в академию кое-кто наведывается чаще, чем к себе домой, – произнёс Альберт, спустившись в зал и прихватывая полотенце, лежавшее на одном из кресел. – Не обязательно стоять в тени, я давно знаю, что за мной наблюдают. Можешь не скрываться.
– Тогда почему не остановился? – поинтересовался Энтони, выходя из тени. – Если действительно знал.
– Это не повод прерываться, – пожал плечами Альберт, прислонившись бедром к ровному ряду кресел и перебросив полотенце через спинку кресла. – Сцена раскрепощает, так что я вряд ли упаду в целомудренный обморок, поняв, что на меня смотрят. Другое дело, как смотрят… Но тут уж ничего не поделаешь, запретить не могу, контролировать чужое сознание пока не научился.
Энтони подошёл ближе, положил на одно из сидений пальто, опустился в соседнее кресло. Соединил руки, переплёл пальцы в замок.
Теперь у него появилась возможность пристально смотреть Альберту в глаза, внимательно его разглядывая, не отвлекаясь на посторонние мелочи. Хотя, он и без того был уверен, что знает каждую чёрточку этой внешности. Если кто-то попросит описать, он сделает всё без запинки, в кратчайшие сроки.
Альберт, ощутив аромат чужого одеколона, удовлетворённо хмыкнул. Да, несомненно, эти ноты были ему знакомы, они отпечатались в памяти так, что, приложив максимум усилий, всё равно не вытравить. Весь ноябрь он потратил на бесцельные поиски обладателя умопомрачительной туалетной воды и столь же восхитительного голоса. Он сам себе напоминал ищейку, натасканную на определённый запах, мечтающую во что бы то ни стало, в обязательном порядке отыскать любителя данного аромата с доминирующими древесными нотами и вкраплением каких-то экзотических цветов, отдающих в терпкость и даже, наверное, в горечь.
Несколько недель поисков привели к тому, что Альберт начал сомневаться в собственном психическом здоровье.
Рекс, наблюдавший за этими мучениями, заявил, что скоро от Альберта окружающие начнут шарахаться.
Эштон просто посоветовал не донимать людей расспросами на тему парфюмерии и тёмных коридоров. Всё равно, как выяснилось, никто ничего не видел и ничего не знал.
Мистер-призрак исчез в праздничную ночь и больше не напоминал о своём существовании.
Сначала Альберту действительно так казалось, а потом он начал замечать некоторые странности, и постепенно мозаика сложилось – один кусочек к другому.
Так и получилось цельное полотно.
В начале декабря Альберт вновь ясно уловил ноты этого аромата, проходя по коридору, а потом увидел мисс Кларк в компании относительно знакомого мужчины. Она сидела за столом в учительской, проверяя работы, а он стоял у подоконника, глядя во двор и лишь изредка поворачиваясь в сторону собеседницы.
Альберт в реальность подобного верить отказывался, хотя неизменно цеплялся за слова, произнесённые незнакомцем в момент первого столкновения. Сопоставлял одно с другим, делал вывод: вполне реально. Логическая цепочка выстраивалась идеально, нигде не провисала и не напоминала нелепые попытки склеить осколок вазы с частью разбитой тарелки, получив в итоге невероятный гибрид.
Теория подвергалась сомнениям лишь по той простой причине, что во время Хэллоуина Альберт ни разу не пересекался с этим человеком, не видел его в толпе и не ощущал пристального взгляда.
Пусть тогда эйфория от удачно сыгранного спектакля плескала через край – она всё равно не сделала Альберта менее внимательным и не заставила витать в облаках.
Он замечал каждого, кто действительно проявлял интерес к его персоне.
После случая в учительской Альберт видел этого человека ещё несколько раз, однажды едва не столкнувшись с ним и едва успев отскочить в сторону, вжавшись в стену. Знакомый незнакомец не обливался одеколоном с ног до головы, прекрасно зная, что несколько капель способны завершить образ, а половина флакона, вылитая на себя, спровоцирует лишь отторжение, независимо от того, насколько творение модной марки прекрасно в первоначальном виде. Аромат был слабым, оставляя едва уловимый шлейф, но для Альберта он был подобен волне, сбивающей с ног и не позволяющей подняться сразу после падения.
Альберт долгое время смотрел вослед мужчине, пытаясь понять, что толкнуло того на этот нелепый поступок.
Помимо этого у Альберта была ещё пара вопросов, стоявших на повестке дня и настойчиво требовавших ответа.
Кто этот мужчина? Откуда у него пропуск, дающий право спокойно перемещаться по территории академии?
Понятно, что он связан с учительницей литературы, но это ни о чём не говорит и полноценных ответов не даёт. У всех преподавателей были родственники, но они доступа к школе не имели, специальные карточки с их именем руководство не выпускало. Родители учеников и те получали возможность свободного перемещения по академии только в отведённое для этого время – дни открытых дверей, начало учебного года и праздник, ознаменованный получением документов, свидетельствующих об окончании школы. Редкие исключения в случае форс-мажорных обстоятельств, когда родителей вызывали к директору.
Приятель новой учительницы не ограничился однократным появлением. Он приезжал сюда постоянно и уже вполне мог считаться неотъемлемой частью школьной жизни. Её активным участником.
Позже Альберт корил себя, что не додумался до столь простого решения раньше. Чтобы сопоставить одно с другим и благополучно избавиться от сомнений относительно чудесного появления пропуска, достаточно было прогуляться по коридору на первом этаже, соединяющему корпус средней и старшей школы. Именно там висели фотографии выпускников прошлых лет.
Альберта не интересовали снимки двух или трёхлетней давности. Он решил посмотреть, кто выпускался пять, шесть или семь лет назад. Интуиция подсказала правильное решение, потому что на снимке, запечатлевшем выпускников того года, были знакомые всё лица.
Ладно, не все знакомые, но нужные личности обнаружились.
Таинственный незнакомец, имени которого Альберт до сих пор не знал, оказался бывшим одноклассником сыновей директора. На фотографии выпускников он с одним из этих самых сыновей обнимался. По дружески, само собой. Его ладонь покоилась на плече высокого парня с тёмными волосами, отмеченными вкраплением в шевелюру красных прядей. Парень обнимал его в ответ. Оба улыбались и демонстрировали фотографу только что полученные аттестаты.
Теперь-то становилось понятно, почему незнакомец пользовался определёнными привилегиями.
Вероятно, сохранил хорошие отношения со школьными друзьями, а они помогли ему получить пропуск. Точнее, сами же его и сделали. Зачем он ему потребовался, спустя столько лет после выпуска, спрашивать не стали.
Да и имелась причина для визитов, вполне весомая – всё та же мисс Кларк, и вот тут-то снова появлялся повод озадачиться природой чужих взаимоотношений. Попытаться понять, что именно связывает этих двоих. Спрашивать напрямую было не с руки, приходилось выяснять собственными силами, а потому импровизированное расследование порядком затянулось.
Альберт, прежде не замечавший за собой желаний преследовать кого-либо, решился проследить за этим мужчиной. Время потратил, но ничего нового не узнал. Видел лишь, как они с мисс Кларк шли по улице, взявшись за руки, и над чем-то смеялись. Уехали они вместе.
Это наталкивало на подозрения, а, в представлении Альберта, громко делало заявления о крайне близких отношениях.
Несколько раз он прикидывал, как поступить в сложившейся ситуации, с кем поделиться переживаниями. Во время занятий пристально смотрел в сторону Рейчел, пытаясь представить откровенный разговор по душам, инициатором коего он мог стать, но осаживал себя, приказывая позабыть о нелепой идее. В самом деле, как он должен был это всё ей поведать? И о чём попросить в итоге?
А главное – поверила бы она ему или обвинила во всех смертных грехах разом?
Сейчас у него появилась реальная возможность расставить все точки над «i», не мучаясь от многообразия мыслей, кружащих в голове.
Виновник торжества сидел напротив, ладони, сцепленные в замок, покоились на коленях. Он не выглядел удивлённым, нервозности за ним тоже замечено не было, но и торжествующая улыбка на губах не гуляла. Он смотрел на Альберта предельно серьёзным взором, словно чего-то ждал, но пока так и не обрел желаемое.
Получив возможность внимательно рассмотреть таинственного поклонника, Альберт пренебрегать ею не стал. Стоило признать, что собеседник всё-таки довольно привлекателен, более того, он красив – один из тех редких случаев, когда во внешности практически невозможно отыскать изъяны, только, если долго-долго и старательно их разыскивать и цепляться к каждой мелочи.
Светлые волосы и тёмные глаза – точь-в-точь, как у мисс Кларк.
Если до сего момента Альберт пребывал в твёрдой уверенности, что его визави и учительницу английской литературы связывают отношения любовного плана, то ныне принятые за аксиому предположения пошатнулись.
Забота с лёгкостью объяснялась не только любовью, но и возможным наличием родственных связей. На брата и сестру эти двое походили даже больше, чем на влюблённую пару.
Однако расслабляться не стоило.
Альберт потянулся к резинке, перехватил волосы, чтобы не мешали.
Несмотря на внешнюю уверенность, он ощущал отголоски нервозности, но пока не определился, откуда они взялись. То ли стали результатом воспоминаний о кратковременном происшествии, развернувшемся в коридоре. То ли относились непосредственно к данному моменту, когда они вновь находились один на один, и в воздухе медленно нарастало напряжение.
– Это ведь был ты? – спросил Альберт. – Тогда, в коридоре.
Собеседник вскинул голову, продолжая пытать его взглядом, постепенно вытряхивая из него самоуверенность.
Альберт чувствовал, как внутренне начинает дрожать.
– А если так?
– Наверное, всё-таки нет. Помнится, тот человек обещал мне продолжить следующую встречу с момента, на котором остановился в прошлый раз.
Улыбка, появившаяся на губах, производила впечатление.
Альберт невольно отступил на шаг, сильнее вжимаясь в спинку кресла и попутно прикидывая, каковы шансы, что в противостоянии получится этого человека одолеть.
Несомненно, дрался Альберт неплохо, но обычно практиковал это умение на сверстниках, а не на взрослых людях. Кроме того, отпечаток накладывали недавно полученные знания о дружеских отношениях, связывающих данного мужчину с семьёй Уилзи.
Альберту не хотелось вылетать из школы с позором. Представить, что руководство школы способно перевернуть всё с ног на голову в интересах своего приближённого, а не среднестатистического ученика, было проще простого.
Впрочем, оппонент не собирался разыгрывать здесь представление из серии «Легкомысленная Красная Шапочка и развратный Серый Волк». Он вновь посерьёзнел, перестав ухмыляться во весь рот.
– Я действительно поступил не слишком умно, – произнёс, спустя мгновение. – Наверное, следовало как-то иначе провернуть наше знакомство, да и в момент первой встречи придумать что-нибудь оригинальное. Хотя… Знаешь, тебе тоже следовало бы выбирать выражения при общении со стариками, – усмехнулся и продолжил. – Я не настолько старше, чтобы меня можно было отнести к данной категории.
– На шесть лет, – кивнул Альберт. – Я в курсе.
– Откуда?
– Посмотрел групповые снимки учеников прошлых лет. Ты там обнимался с сыном директора. Не знаю, правда, которым из них.
– С Терренсом.
– Мне это имя мало что говорит, ну да ладно. Признаться, никогда не испытывал потребности в тщательном ознакомлении с семейной историей руководства данной школы.
– Она интересная.
Энтони хмыкнул, вспоминая легенду, которая до сих пор не теряла для их компании актуальности.
И обещала не потерять ещё на протяжении примерно трёх с половиной лет.
Ровно столько осталось до истечения срока пари, заключённого с Мартином в день, когда сорвалась свадьба Рендалла и Кейтлин. Ровно столько Мартину следовало продержаться в состоянии одиночки, ну, или же связать себя узами с каким-либо человеком, опровергая семейную легенду и не принеся своему потенциальному избраннику или избраннице горе и страдания, «великодушно» пожалованные всем, кто считался истинной судьбой мужчин из семьи Уилзи.
Учитывая затворнический образ жизни Мартина и его редкие попытки завести отношения, не получающие достойного продолжения, не переходящие в драмы и яркие столкновения, как происходило прежде в жизни Терренса, у него были все шансы на победу, а Энтони предстояло раскошелиться на приличную сумму, презентовав приятелю вполне определённое вознаграждение.
Чем большее количество лет проходило, тем сильнее крепла уверенность наблюдателей в правильности такого расклада, а не обратного.
– Что? – нахмурился Альберт.
– История семьи Уилзи и их личные фишки, – пояснили ему. – Но тебе они действительно не могут быть интересны.
