Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 65 (всего у книги 73 страниц)
У Кэндиса голова была забита другими вещами, о которых он не спешил распространяться. Он, несомненно, гордился детищем, созданным много лет назад группой энтузиастов, считавших, что у академии обязательно должна быть своя газета, а ныне перешедшим – всего-то на один год, но от того не менее почётно – под его руководство. Процесс создания школьной газеты Кэндиса воодушевлял и вдохновлял, но сейчас эти заботы временно отошли на второй план.
Неопределённость пугала до чёртиков.
Кэндис смотрел на календарь, гипнотизируя число.
Кэндис кусал губы.
Кэндис с ужасом доставал из шкафа комплект униформы, основным тоном которой был чёрный цвет, сменивший привычный тёмно-синий.
Кэндис нервничал.
Внутри всё заледенело в предвкушении и страхе.
С октября и по нынешний день он прожил в относительном спокойствии, а сегодня все страхи, рождённые ранее, проснулись и одновременно напали, не оставив шансов на спасение.
У Кэндиса тряслись руки.
Все давно разошлись, на улице начало темнеть, а он не спешил возвращаться в общежитие, продолжая сидеть в классе, отведённом под занятия клуба журналистов. Схватив со стола ручку, принялся крутить её в пальцах, а потом с ожесточением швырнул в стену.
Сложностей, в общем-то, не было.
Пара движений мышкой, и сомнений не останется. Переживания, связанные с неизвестностью, исчезнут, взамен появится несколько вариантов. Либо радоваться, либо рыдать в подушку, считая, что всё с самого начала было обречено на эпичный провал, либо принять новое знание с равнодушным лицом, окончательно утвердившись во мнении об ошибочности некоторых поступков.
– Хватит, – прошептал Кэндис и потянулся к мышке.
Стоит заметить, что пару раз он уже пытался и натыкался на объявление, предлагавшее подождать ещё немного. Это не только не избавляло от нервозности, но и усиливало её. Кэндис подозревал, что если сейчас ещё раз на него наткнётся, свихнётся окончательно, потеряв остатки самообладания.
Активизировалось подсознание. Оно уверенность не пестовало, а методично уничтожало, намекая, что иллюзий питать не следует, лучше их собрать все вместе и вышвырнуть в мусорное ведро. Не стоит рассчитывать на наличие талантов. Не стоит думать, что рецензенты, ознакомившись с предложенным материалом, впали в состояние невероятного экстаза и до сих пор в нём пребывают. Напротив. Они посчитали ознакомительную часть посредственной, углубляться не стали, моментально отправив всё в корзину.
Несколько кликов мышкой, несколько секунд напряжённого ожидания.
Объявление исчезло, вместо него на сайте организаторов высветился список финалистов. Шорт-лист. Десять начинающих литераторов, чьи произведения отмечены рецензентами. Только один может рассчитывать на публикацию своего творения – остальные останутся за бортом.
Займи хотя бы третье место, и я попытаюсь найти на твою рукопись издателя…
Оледенение достигло максимума, сковав теперь ещё и горло.
Кэндис закрыл вкладку, выключил компьютер и, побросав все вещи в сумку, покинул кабинет.
Он шёл по коридору, продолжая покусывать угол нижней губы, вжимая ногти в кожу. Сердце отбивало невероятный ритм, безумно – как будто тысячи ударов в минуту. На негнущихся ногах Кэндис спускался по лестнице, слыша, как гулким эхом отдаётся в опустевшем здании академии каждый его шаг.
Остановившись, потратил немного времени на написание сообщения и припустил вниз. Несколько пролётов преодолел стремительно, один за другим, не замечая, как они сменяются, не боясь ненароком зацепиться и полететь с лестницы.
В уголках глаз подозрительно защипало, словно он с минуты на минуту собирался зарыдать.
Конечная остановка.
Несколько глубоких вдохов и выдохов. Попытки восстановить сбившееся дыхание. Практически выпавший из сумки и подметающий кончиком полы белый шарф с тонкими чёрными полосками. Слабый привкус крови из прикушенной губы. Влажный след на щеке от слёз, что всё-таки сорвались с ресниц.
Сумка с грохотом упала на пол, когда Кэндис разжал ладонь. Вскинул голову, перехватывая чужой взгляд.
Весь день, как на иголках. Сплошные переживания и накручивание нервов, разделённые на двоих, когда у обоих всё из рук валится в ожидании вердикта. То ли надежды, то ли приговора.
– Ну же, Кэнди…
– Мы сделали это, Мартин, – шёпотом, едва различимо и громче, когда лёд, сковывающий горло, растает, вернув возможность говорить. – Сделали. Второе место!
========== Глава 5. Тот, кто рушит мечты и портит жизнь. ==========
Первое декабря как точка отсчёта.
Время принятия окончательного решения.
Своеобразный реванш и доказательство авторской состоятельности. Вопреки чужим убеждениям.
Немалое количество часов, отведённых на переработку имеющегося материала, не было потрачено впустую.
Новую версию, слегка изменённую и дополненную, Кэндис после короткого разговора по телефону переслал Даррену, не сомневаясь в правильности совершённого поступка.
Скепсис собеседника не убивал решимости, а лишь усиливал её.
– Приношу свои извинения, юное дарование, – хмыкнул Нортон, услышав об итогах конкурса.
Кэндис не сомневался, что литературный агент о его успехах уже наслышан. Даррен мог узнать об этом из разговора с Мартином или и самостоятельно заглянуть на сайт конкурса, чтобы посмотреть результаты, похихикав над нелепостью предложения о продвижении, а в итоге признавая поражение.
– Не ожидали такого исхода? – спросил Кэндис, архивируя обновлённый файл и прикрепляя его к электронному посланию.
– Честно? Нет.
– Бывают в жизни огорчения, – произнёс Кэндис. – Ловите файл, мистер Нортон. «Призрачные мальчики» летят к вам.
Даррен заверил, что вскоре займётся рукописью и попрощался.
Кэндис откинулся на спинку кресла и несколько раз глубоко вдохнул, выдыхая с шумом.
Теперь непосредственно от него ничего уже не зависело, единственное, что осталось – ждать ответа от заинтересованных издателей, конечно, если таковые найдутся. Либо понять, что после везения в малом его ожидает пролёт в делах крупного масштаба, сосредоточиться на учёбе, готовиться к экзаменам A-level, всеми правдами и неправдами оправдывая надежды отца, попутно отсчитывая дни до отъезда в Манчестер.
К слову, рождественские каникулы Кэндис провёл именно там.
Альфред тщательно спланировал досуг всей семьи, не поинтересовавшись чужим мнением.
Зачем кого-то спрашивать? Напрасная трата времени.
Плевать, что у них могут быть свои дела. Он сам прекрасно знает, что нужно каждому члену его семьи, независимо от того, какого возраста и пола этот родственник. Магистр мужской, женской, детской и подростковой психологии. Диплома нет, но это не проблема. У него богатый жизненный опыт и немало примеров перед глазами. Естественно, он во всём разбирается. Если Альфред Брайт что-то делает, значит, он уверен в собственной правоте, и никто не сумеет оспорить решение, им принятое.
Патриция эту особенность чужого характера просекла и нередко пользовалась знаниями. Маленькая нахалка, старательно заискивающая перед отчимом в попытках добиться его расположения и уважения.
Пусть Кэндис – ребёнок Альфреда по крови, она ни в чём ему не уступает, более того, превосходит.
Она понимает отчима с полуслова и никогда с ним не спорит, в отличие от некоторых, что только и умеют – пререкаться. В конце концов, настоящий отец – это не тот, кто принимал участие в процессе зачатия, а тот, кто воспитал. Так ведь говорят, да? А раз говорят, значит, на то имеются все основания.
Тиша быстро поняла, что к чему, потому перед Альфредом лебезила, эксплуатируя собственные актёрские данные по максимуму. Она называла его отцом, в то время как Кэндис предпочитал обращение по имени. Она постоянно висла у Альфреда на руке, когда Кэндис старательно уходил от прикосновений, с трудом перенося похлопывания о плечу. Встречала любое решение с восторгом, когда Кэндис высказывал собственное мнение, зачастую идущее вразрез с убеждениями Альфреда.
Неудивительно, что перспективы, обрисованные во время одного из семейных обедов и напрямую связанные с поездкой в Манчестер, были встречены очередным восхищённым писком Патриции.
Кэндис, услышав об этом решении, нахмурился.
– А если у меня есть свои планы? – спросил, откладывая салфетку в сторону.
– Сильно занятой? Какие у тебя могут быть дела? – спросил Альфред, с грохотом опустив на столешницу приборы.
От края тарелки откололся небольшой кусочек, но этому никто, кроме Кэндиса, не придал значения, поскольку внимание дам, присутствующих за столом, сосредоточилось на пререканиях Альфреда с сыном.
На скатерть выплеснулось несколько капель соуса.
Фрикасе, лежавшее на этой самой тарелке, стремительно потеряло свою привлекательность. Корочка теперь представлялась не румяной, а подгоревшей, а капли жира, застывшие на белоснежном фарфоре, провоцировали отторжение.
Кэндис и до того вяло ковырял вилкой в своей порции. После начала замечательного разговора, припорошенного воспоминаниями и планами относительно предстоящих встреч, аппетит пропал окончательно, уступив место тошноте.
– Какие-то есть.
– Так избавься от их.
– Не хочу.
– Значит, их отменяю я, и планов у тебя больше нет.
– А не много ли ты на себя берёшь?
– Я твой отец, и ты не смеешь…
– Давно об этом вспомнил? – огрызнулся Кэндис.
– Тебе, наверное, лучше жилось с мамашей?
– Она хотя бы не контролировала каждый мой шаг.
– Пока я оплачиваю твои счета, придётся считаться с моим мнением.
– Не оплачивай. Обойдусь.
– И где ты будешь брать деньги? Насосёшь?
– Альфред! – воскликнула Инга, не ожидавшая подобного от супруга.
– А что такого?
– Не при детях, прошу тебя.
Альфред супругу не услышал. Или проигнорировал по своей любимой привычке, потому нёсся дальше, стараясь зацепить словами.
Возможно, у него бы даже получилось, не убей он веру Кэндиса в родительскую любовь гораздо раньше. В тот самый миг, когда крылья стрекозы обратились в пыль, двери спальни захлопнулись перед носом, а в памяти отчётливо отпечатался взгляд горничной, растрёпанные волосы – Кэндис тогда подумал, что впервые видит эту девушку без пучка на голове – и её же тихий смешок.
– Какие у него ещё возможности? Только смазливая рожа и есть. Мужики, судя по ухажёрам Реджины, клюют активно. Без внимания точно не останется. Мог бы, конечно, и баб на деньги разводить, но что-то я ни одной рядом с ним не наблюдал. В любом случае, это самая подходящая работа для такого ничтожества.
– Теперь мне есть к чему стремиться, – произнёс Кэндис, не изменившись в лице. – Специально ради того, чтобы ты почувствовал себя великим прорицателем, задумаюсь о построении карьеры на данном поприще. Стану самой знаменитой шлюхой Великобритании, а потом напишу книгу о своих постельных подвигах и однажды решусь на создание экранизации с собой в главной роли. Во время активного продвижения фильма обязательно организую пресс-конференцию и не забуду сказать, чьё именно наставление натолкнуло меня на мысль. А ещё о том, чей я сын. Несколько раз повторю, чтобы все услышали и подчеркнули это в статьях. Спасибо за весомый вклад в моё будущее. Такие советы бесценны, отец.
Альфред покраснел от злости и собирался ответить ещё более гневным выпадом, но не успел.
Ножки стула проехались по паркету с резким скрежетом, заставив всех замолчать на некоторое время.
Кэндис поднялся из-за стола, оставив свою порцию практически нетронутой, и направился к выходу из столовой.
– Кэндис? – осторожно позвала Инга.
– Что?
– Ты…
– Спасибо за обед, – преувеличенно вежливо процедил Кэндис, даже не подумав оборачиваться, чтобы не смотреть на озлобленное лицо отца и смеющуюся Тишу. – Больше не хочу. Сыт. По горло.
Взбежав вверх по лестнице, он закрылся в комнате, повернул ключ в замочной скважине, не сомневаясь в правильности этого поступка, и прижался спиной к двери, прикладываясь об неё затылком. Крепко зажмурился, сжимая ладони в кулаки.
Он задыхался.
Задыхался от тотального контроля.
От бесконечного стремления отца влезть в его жизнь.
От бесконечных проверок, допросов и указаний.
Задыхался от самого факта существования на одной территории с Альфредом.
От такой жизни.
Ускользнув от вечных проблем, коими был напичкан дом Реджины, он оказался в золотой клетке. И здесь счастья тоже не нашёл. С самого начала не рассчитывал на благоприятный исход, но не думал, что всё будет настолько плохо.
Он ощущал невидимые руки на своём горле – разжать их не удавалось. Способа избавиться от этого контроля не существовало.
Только если собрать вещи и сбежать, куда глаза глядят. Однако Кэндис не сомневался, что погоня неизбежна, и когда он ощутит вкус свободы на кончике языка, горло вновь стянет ошейник, зазвенит цепь, и преследователи потащат его назад, игнорируя сопротивление, ожесточаясь всё сильнее. Чем больше попыток освободиться, тем сильнее ненависть, охотничий азарт и желание подчинить. Хоть бы и сломав.
Что такого, в самом-то деле?
Теперь у Альфреда будет два сына. Одним можно пожертвовать. Неудачный экземпляр от не самой любимой женщины. Совершенно нелюбимой. Он не заслуживает человеческого отношения, даже мизерной доли.
В молодости Альфред был очарован красотой Реджины, он же её и погубил. И Реджину, и красоту. Всё теми же методами. Контроль и подчинение при полном отсутствии компромиссов. Он лишил её возможности заниматься любимым делом, ранил ревностью и добил словами о ведении жизни домохозяйки. Реджина, привыкшая блистать в обществе, так жить не могла. Не умела.
А ведь моделью она была известной.
Не уровня Эль Макферсон и иже с нею, но и не седьмой лебедь у пятого пруда, как принято говорить о массовке, не добившейся успеха, в балетных кругах. Реджина имела все шансы прославиться и получить мировое признание.
Она рассчитывала вернуться на подиум после рождения ребёнка, но вмешался Альфред, зарубив сразу несколько успешных контрактов, определив будущее супруги по своему усмотрению.
Потому-то о своих успехах на литературном поприще Кэндис родителям так и не сказал, придерживаясь мнения, что они не только не обрадуются его успехам, но и найдут способ в обязательном порядке проехаться по его гордости, благополучно слив её в канализацию. Альфреда даже издание и успешные продажи дебютного романа не сумеют переубедить. Он продолжит говорить о сыне, не умеющем ценить заботу и решившим пойти против его мнения, перекроившим жизнь по собственным лекалам.
И как только посмел, тварь неблагодарная?
Кэндис нередко приходил к выводу, что из всех людей, с которыми ему доводилось сталкиваться на жизненном пути, отец – самая предсказуемая личность, максимально зацикленная на себе и своих достижениях. Следовательно, и ценит он только их, а не людей, обитающих поблизости. Исчезни Кэндис – не по собственному желанию, а по вине тех или иных обстоятельств, – Альфред разведёт руками и скажет, что так бывает. Это жизнь, ничего не поделаешь. Но если разбить стёкла в его машине или расписать из баллончика борт одного из самолётов, принадлежащих компании, на голову этого рискового человека обрушится весь гнев мистера Брайта-старшего.
Иногда реальность этого утверждения хотелось проверить на практике, хотя Кэндису можно было не заходить так далеко. Чтобы довести отца до белого каления, он мог просто опрокинуть на ковёр чашку чая.
В течение двух дней он старался не попадаться родственникам на глаза, выбираясь из комнаты лишь в случае крайней необходимости. На третье утро в дверь постучали. На пороге спальни стоял Альфред. Мрачное выражение лица на милый разговор по душам не настраивало.
– Сегодня вечером мы отправляемся в Манчестер, – произнёс тоном, не терпящим возражений. – Будь добр, собери свои вещи. И не вздумай снова показывать характер, твои глупости никого не интересуют. Сделаешь то, что требуется.
– Почему эта поездка для тебя так важна? – поинтересовался Кэндис, не сомневаясь, что без двойного дна не обошлось.
Город детства обозначен в планах Альфреда вовсе не потому, что ностальгия заела и отчаянно требует посещения столь любимых с детства мест. Причины куда более серьёзные, вот только окружающим о них не рассказали и посвящать в тонкости не планировали.
Как это всегда и бывает.
– Увидишь, – ответил Альфред, не изменяя себе и своим принципам.
Главный из них гласил, что глава семьи Брайт никогда не отчитывается перед окружающими в своих решениях. Он поступает так, как считает нужным, другие ему – не указ.
Много времени на сборы Кэндис не тратил. Достав дорожную сумку, побросал туда, не глядя, первые попавшиеся вещи, застегнул молнию и, засунув багаж в шкаф, поспешил свалить из дома.
Ему практически удалось улизнуть незамеченным, но в последний момент удача отвернулась.
Коснулся ладонью ручки входной двери и тут же услышал:
– Куда ты собрался?
– Тебе не кажется, что это начинает напоминать паранойю? Может, ещё микрочип мне под кожу вживим? Начнёшь отслеживать каждое моё перемещение, и жизнь станет проще? – процедил ядовито.
– Сегодня вылет.
– Я помню и вернусь к назначенному времени. Сейчас хочу повидать друзей и кузину. Или мне уже и это запрещено?
– Иди, – бросил Альфред равнодушно.
И Кэндис ушёл.
Он готов был пойти куда угодно, только бы оказаться подальше от этого дома, ставшего за столь непродолжительный срок тюрьмой строгого режима, где за каждый вздох необходимо отчитываться перед надзирателем в лице Альфреда.
Обитая под одной крышей с Реджиной, Кэндис думал, что хуже быть не может.
Теперь основательно пересмотрел отношение к жизни и к обоим родителям.
Понял. Может. Ещё как может.
Несмотря на благополучный фасад, что видят сторонние наблюдатели, в семье Брайт никогда не будет здоровой атмосферы. Из крайности в крайность при полном отсутствии понятия золотой середины.
О визитах вежливости, нанесённых друзьям и двоюродной сестре, Кэндис, конечно, солгал. Встреч с ними он не планировал, да и подарки наиболее близким приятелям мог вручить после возвращения с каникул в школьные стены. Эти люди служили своего рода прикрытием.
Алиби.
Где вы были сегодня днём, мистер Брайт-младший, в период с полудня и до пяти вечера?
Честно ответить он не имел возможности.
Это было недальновидно.
Потенциальное самоубийство и профессиональное убийство для другого человека.
Наверное, по логике вещей, он должен был сделать шаг назад, отступить сразу же, не задумываясь, не тратя время на размышления. Оттолкнуть и сказать, что давно уже поменял мнение, детские чувства перегорели и не стали чем-то большим.
Он не любит… Не любит. Не любит!
И не любил никогда.
Просто испытывал благодарность к человеку, вмешавшемуся в скандал с Реджиной. Единственному, кто вообще обратил на это внимание, в то время как большинство проходило мимо, закрывая глаза и притворяясь слепыми, глухими, немыми.
Ничего удивительного. Скорее, напротив, норма.
Бесчувственный мир, где каждый сам за себя, а взаимопомощь и взаимовыручка – не более чем красивые слова. Достояние прошлого и анахронизм, которому нет места в современном мире.
Наверное, он должен был напомнить себе ещё миллион раз о том, что исполнение мечты невозможно, и эти немногочисленные недели, что он подарил сам себе на настоящую любовь, только сделают больнее в момент, когда настанет время попрощаться.
Наверное, он был трусом, но сейчас признаться во всём отцу не мог, понимая, что, в противном случае, всё сложится только печальнее.
У него отберут даже эти несколько несчастных месяцев, отправив в Манчестер без промедления, попросив кого-нибудь из знакомых присмотреть за непутёвым сыном.
И всё.
Больше он никогда не увидит ни «Чёрной орхидеи», ни Мартина.
Если только через несколько лет, когда отношения на расстоянии благополучно прикажут долго жить, и у Мартина появится кто-то другой.
Когда сам Кэндис будет вынужден начать новую жизнь, смирившись с чужим выбором и приняв его с пониманием.
Кто он такой, чтобы привязывать к себе человека обещаниями и просьбами не забывать? Любовь рушится даже между теми, кто находится рядом, а уж если их разделяют километры, то и говорить о продолжительных отношениях нелепо.
Он всё это понимал, но неизменно, с завидным постоянством и не менее завидной настойчивостью рвался к Мартину, мечтая хотя бы на мгновение оказаться в его объятиях и услышать это почти неразличимое «Кэнди», за которое обычно хотелось собеседника убить, а здесь – слушать и слушать.
Встречи урывками, переписка, которую приходится сразу же стирать и вечные опасения, что кто-то посторонний случайно станет свидетелем спонтанного свидания – тогда обязательно произойдёт скандал, не только в отдельно взятой семье, но и в обществе.
Мартин тоже это понимал.
Оба это понимали, но, тем не менее, отказаться друг от друга они уже не могли. Ни один, ни второй.
Стоило только дать слабину, и всё полетело в пропасть. Все общественные правила, запреты и нормы.
Я слишком долго ждал тебя, чтобы так запросто отказаться.
Я слишком долго мечтал о тебе, чтобы прислушаться к голосу разума.
– Где тебя черти носят? – орал Альфред, так, что в особняке наверняка стены содрогались. – До вылета полтора часа, а ты…
– В аэропорту, – спокойно отозвался Кэндис.
И не лгал. Когда всё семейство появилось в зале ожидания, он уже стоял там.
Лицо не выражало никаких эмоций, лишь безграничное равнодушие ко всему происходящему.
В бездну тот Манчестер.
В бездну Альфреда.
В бездну всё и всех.
Мысли Кэндиса материальными не были, и Альфред никуда исчезать не собирался. Он всё так же недовольно кривился, не упуская возможности упрекнуть сына в чём-нибудь, намекнув об очередном разочаровании, связанном с его именем. Поглощённый собственной значимостью, он не замечал главного. Кэндис пропускает все слова мимо ушей, а внимание его направлено совсем не на родственников.
В нескольких метрах от семьи Брайт находился Мартин, лишённый возможности подойти ближе и попрощаться.
Они с Кэндисом не имели права на публичное проявление чувств, слишком высокой была цена для обоих. Не то, что высокой, а практически неподъёмной.
Сломанная карьера, россыпь тёмных пятен на репутации академии и чувство вины, непрекращающееся, уничтожающее до основания – для одного.
Сломанная жизнь – для другого.
Я заберу тебя у них, чего бы мне это не стоило.
Забери.
Напоминанием об этой спонтанной встрече на несколько часов была цепочка, спрятанная под воротником рубашки.
Рождественский подарок, ответа на который у Кэндиса не было. Во всяком случае, не сегодня и не сейчас.
Он не мог потратить со своей карточки ни пенни, зная, что Альфред обязательно начнёт во всём разбираться, с дотошностью самого противного полицейского докапываясь до истины, и не успокоится, пока не узнает всей правды.
– Прости, у меня нет ответного подарка.
– И не нужно.
– Лучший подарок – это я сам? – усмехнулся Кэндис.
– Да.
Мартин вызвался помочь с примеркой украшения. Оказался у Кэндиса за спиной, отвёл волосы в сторону, чтобы не мешали обзору и не путались в застёжке.
Металл в его руках немного нагрелся, а потому соприкосновение с кожей вышло исключительно приятным, без появления дурацких мурашек. Но если цепочка была тёплой, то отпечаток губ на шее оказался и вовсе огненным.
– Останься со мной, – произнёс Мартин, сжимая ладонь в своей руке и переплетая пальцы.
Кэндис запрокинул голову, прижавшись затылком к плечу Мартина, перехватил внимательный взгляд.
– Не могу. Ты же знаешь.
– Знаю.
Прозвучало обречённо.
Но, если задуматься, что они могли поделать? Ничего. Любое неосторожное движение, малейшая ошибка, и общество кинется линчевать того, кто пренебрёг правилами и переступил обозначенную красным цветом черту.
Нельзя.
Разве ему никогда об этом не говорили?
Разве не учили в детстве правилам приличия?
Разве не рассказывали, что аморально, а что нет?
Сидя в самолёте, Кэндис успокаивал себя тем, что это путешествие много времени не займёт и вообще недолгим планируется. Всего лишь на несколько дней, а потом они вернутся.
Ничего страшного, ничего такого, что выбивалось бы за рамки привычного.
Поселились они по прибытии не в отеле, а в доме одного из знакомых Альфреда.
Это открытие Кэндису не понравилось, но он решил на первых порах придержать эмоции при себе, никак не комментируя события, разворачивающиеся вокруг него. Однако подозрений было слишком много, и уже вечером Кэндис получил им подтверждение.
Альфред продолжал строить за него жизнь.
Альфред не ограничился разговорами, а реально занялся поисками невесты для старшего сына, попутно демонстрируя истинную ценность родственных связей. Он хотел поскорее избавиться от Кэндиса, выселив его из особняка.
Видимо, не только Кэндис считал себя лишним в доме отца. Альфред был с ним полностью солидарен, но открыто об этом не говорил, предпочитая прикрываться возвышенными мотивами и выставлять себя в качестве благодетеля.
Её звали Линда. Она красила волосы в тёмно-красный оттенок, больше всего походивший на запёкшуюся кровь, носила платья с корсетами в сочетании с клетчатыми рубашками и высокие сапоги на тяжёлой подошве – верх безвкусицы – и вообще-то мало напоминала даму из высшего света.
Альфред подобные типажи не одобрял, находя вульгарными, но, когда речь заходила о будущем Кэндиса, особой разборчивостью отец, бившийся за чистоту крови и великолепные манеры всех друзей, знакомых, потенциальных родственников, не отличался. Здесь это не сыграло решающей роли, основным принципом служило определение, гласившее, что деньги должны идти к деньгам, а с ними у Линды и её родителей всё было в порядке. К немного нестандартной внешности прилагался приятный бонус в виде немалого состояния, со временем обещавшего перейти к единственной наследнице манчестерского медиамагната, в руках которого сосредоточилось несколько успешных изданий. Рассчитанных, как на богатых, знаменитых, так и на аудиторию более простую и неискушённую, что скрашивает досуг чтением дешёвеньких газет или журналов. Помимо этого отец Линды числился владельцем нескольких телеканалов и радиостанций.
Кэндиса это мало интересовало, как, впрочем, и личность невесты. О том, что она ему не просто новая знакомая, а именно невеста, он узнал ровно в тот момент, когда девушка вошла в гостиную.
– Познакомься, Кэндис. Это Линда. Твоя будущая жена.
– Линда, это Кэндис…
Он стоял неподвижно, будто изваяние изо льда или стекла. Подтолкни – упадёт и, несомненно, разобьётся, превратившись в осколки.
Линда подошла сама, протянула руку для рукопожатия.
– Очень приятно, – произнесла она достаточно низким голосом, без капли дружелюбия.
Кэндис принял это спокойно. Видел по глазам, что девушка, как и он, от перспектив совсем не в восторге.
Новость о грядущей помолвке получилась не то что удивительной, а откровенно шокирующей. У Кэндиса вообще весь рождественский вечер был наполнен каскадом неприятных открытий, и разговор, призванный отвлечь от бесконечно мрачных размышлений, не перебивал омерзительный привкус измены, усиливающийся с каждым словом.
Когда-то Кэндис столкнулся с предательством близкого друга. Теперь настала очередь родителей, и отец не заставил себя ждать, провернув всё в лучшем виде. Он не считал, что вогнал сыну нож в спину. Он верил, что творит благое дело, заботясь о будущем несмышленых представителей нового поколения.
Пока Кэндис и его наречённая пребывали в растрёпанных – из-за новых открытий – чувствах, взрослые развлекались и праздновали. Им, судя по всему, было довольно весело.
С первого этажа доносился смех.
Стоя на лестнице и не попадая в поле зрения остальных, Кэндис, попутно подслушивая чужие разговоры, наблюдал, как Тиша играла с лабрадором. Женщины обсуждали вопросы воспитания детей, беременность и прочие, не слишком интересные Кэндису вещи, мужчины делились историями своих достижений в деловой сфере. Суть: банально хвастали друг перед другом, кто кого перещеголяет, заткнув за пояс.
Кэндис не первый раз думал о том, насколько омерзителен Альфред, но сегодня эта мысль превратилась в навязчивую идею, от которой невозможно избавиться, сколько бы усилий не было приложено.
Постояв немного в укрытии, Кэндис решил вернуться в комнату, распахнул настежь балконную дверь, привлекая внимание к своей персоне.
– Чертовски неловко, не правда ли? – произнесла Линда, оторвавшись от созерцания ночного неба и переведя взгляд в сторону Кэндиса.
– Не то слово, – усмехнулся он.
Никто из них не знал, как поступить. Не представлял, что принято делать в таких случаях.
Их знакомство напоминало те самые жуткие случаи, наполненные запредельной неловкостью, когда девочку подводят к мальчику и предлагают им вместе потанцевать на детском празднике. И тут либо девочка включает режим принцессы, капризничая, либо мальчик припоминает все известные ему оскорбления, озвучивает их, тем самым провоцируя длительную паузу, и всем вокруг становится неудобно.
Так и их подвели друг к другу, заставив напороться на невидимую стену и оглушив заявлением о планируемой свадьбе. Не прямо сейчас, но в перспективе.
Как им следовало отреагировать на новость?
Гениальные идеи на этот счёт Кэндиса не посещали.
Если только прямо сейчас начать играть в образцовую семью, открыть каталог свадебных товаров и выбирать свадебное платье для невесты, попутно прикидывая, какой смокинг больше подойдёт жениху. Определившись с выбором нарядов, начать придумывать имена будущим детям.
На радость родителям.
Первой не выдержала Линда, разбив давящую тишину.
– Давай напьёмся? – предложила, окончательно уничтожая теорию о милых благовоспитанных леди.
Кэндис изумлённо вскинул бровь, без слов переспрашивая, не ошибся ли. Линда согласно кивнула, подтверждая правдивость всего услышанного.
– Давай.
Она исчезла на несколько минут и вернулась уже с вином – две бутылки, ни одного бокала.
Они сидели на балконе, глуша вино прямо из горлышка, не обращая внимания на то, что капли стекали по подбородку, окрашивая воротнички рубашек в цвет бордо. Линда рассказывала о своей жизни, о школе, одноклассниках и планах на будущее.
Кэндис думал о своём, потому чужую речь воспринимал избирательно, через слово, два, три. Через пять-десять предложений, а то и больше.
Ему было наплевать на жизнь этой девушки. Ей на него, в общем-то, тоже. Она просто хотела выговориться.
Единственное чувство, которое Кэндис к потенциальной невесте испытывал, находилось на огромной дистанции от того, что жаждали увидеть в их исполнении родственники.
Ни единого намёка на любовь.
Да и о какой любви может идти речь, когда они знакомы несколько часов? Знают друг о друге самый минимум информации и поговорить толком не способны, поскольку нет общих тем.
Ни единой точки соприкосновения, равно, как и шансов на кардинальные перемены.
Только жалость к девушке, неспособной сопротивляться обстоятельствам и с готовностью прогибающейся под волю родителей.
