Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 73 страниц)
Вода капала с волос, затекала под воротник толстовки, джинсы прилипали к коже, покрывавшейся мурашками.
Рендалл стоял, сжимая в руках зонтик, и не торопился подходить.
Финансы семьи Стимптонов к тому времени начинали разучивать серенады, и репертуар их был довольно внушительным.
Не проходило дня, чтобы родители не устроили перепалку, желая найти хоть какой-то источник стабильного дохода, способного удовлетворять все их запросы и дающий сверх того.
Во время пребывания на территории академии Рендалл был свободен от этого, но стоило только вернуться домой, как его моментально вовлекли в водоворот проблем.
Ему было сложно, слишком сложно выносить напряжённую обстановку, и он убегал. Слонялся целыми днями по городу, стараясь отгородиться от происходящего.
Планы, составленные старшим поколением Стимптонов, рухнули.
Когда-то они жаждали подарить единственному сыну машину на восемнадцатый день рождения. Не совершеннолетие, конечно, но оптимальный возраст для того, чтобы научиться водить. Теперь от этих планов ничего не осталось, а водительские права лежали в папке с документами невостребованными.
Будь у него персональный автомобиль, он никогда не оказался бы в подобной ситуации и не получил от одноклассника предложения подвезти. Но раз уж не было, а перспектива заболеть усиливалась с каждой секундой и желанной совершенно точно не являлась, Рендалл решил не рисковать здоровьем и согласился.
Терренс никогда особо не интересовался жизнью Рендалла. Они практически не общались в школе, несмотря на то, что большую часть дня проводили в одной аудитории, да и пару курсов по интересам выбрали синхронно, независимо друг от друга.
Это были всего-навсего совпадения.
Как и пересечение на дороге.
Оно вообще ничего не значило и не стоило внимания.
Терренс поставил Рендалла в тупик почти сразу же, как только тот оказался в салоне.
– Приятная встреча, – произнёс, улыбнувшись.
– Так уж и приятная, – хмыкнул Рендалл. – Я бы не удивился, скажи ты такое Энтони, но, когда речь заходит обо мне, больше похоже на сарказм.
– Энтони сейчас за пределами Британии, – охотно поделился знаниями Терренс. – Он в летний период много путешествует, старается поднимать уровень просвещённости, чужой культурой проникается. Но Кларка я и так постоянно вижу, иногда мы даже вместе куда-нибудь летаем, а тебя редко можно встретить во время каникул. Если уж на то пошло, сегодня мы вообще впервые за долгое время столкнулись на улице, хотя довольно давно учимся вместе.
Об Энтони они забыли достаточно быстро, перекинувшись с обсуждения его личности на других одноклассников, общих знакомых, преподавателей, увлечения, мерзкую погоду и много-много-много всего, о чём Рендалл практически никогда не разговаривал с другими людьми. Просто с годами прекратил попытки сблизиться хоть с кем-то, зная, как поведут себя родители, что скажут, о чём начнут выспрашивать первым делом.
Происхождение, количество нолей после единицы на счёте в банке, связи родственные и любовные. Какую выгоду можно получить от общения с этим человеком? И это в раннем детстве. Подумать только…
Неудивительно, что со временем от него отвалились почти все желающие общаться. Его не приглашали на празднования дней рождения, не ждали ответных приглашений. От него вообще ничего не ждали, и он рос в собственном мире, чувствуя, как постепенно вокруг возникает каменная стена.
– И всё-таки почему?
– Почему… Что именно?
– Тебя так сложно выловить на каникулах.
– Я нечасто выхожу из дома, – солгал Рендалл, практически живший на улице в последнее время. – А если выхожу, то предпочитаю проводить время в музеях, библиотеках или парках.
Перечисление мест, которые он посещает, походило на предложение однажды составить компанию.
Он понял это только после того, как последние буквы сказанного повисли в воздухе, и Терренс усмехнулся.
– Это давняя привычка, не так ли?
– В смысле?
– Книжки, парки, всё такое.
– С чего ты взял?
– Наверное, просто память хорошая.
– То есть?
– Мы пересекались до того, как оказались в одной школе, – произнёс Терренс, притормаживая на светофоре и впервые за время поездки посмотрев на собеседника.
Рендалл почувствовал себя немного неуютно и поёжился.
В этом взгляде прослеживалось нечто необычное и даже непривычное, вот только он никак не мог сообразить, что именно.
Рендалл списал всё на дождь, холод и промокшую одежду, решив, что просто начал замерзать, потому-то и дрожь появилась.
– Правда? – спросил, стараясь не демонстрировать предельной заинтересованности.
– Ну да. – Терренс подмигнул ему и засмеялся. – Вряд ли ты помнишь тот день, но, в целом, тогда всё было феерично. В парке. Ты сидел под деревом и что-то читал, я сейчас уже не вспомню, что именно. Книга меня не особенно интересовала, больше – чужак, решивший забраться на мою территорию. Смешно сказать, но в тот момент у меня был конфликт со многими детишками, которых я жаждал прогнать, и их родителями, само собой, приходивших со мной скандалить.
Терренс закатил глаза. Рендалл несколько секунд старался сдержаться, потом всё-таки решил пойти на поводу у эмоций и засмеялся.
Что-то такое он припоминал, но не был уверен, что одно с другим сопоставляет верно.
– Моя мать, – решил уточнить. – Верно? Она тебя прогнала. Я не ошибаюсь?
– Не ошибаешься. Кроме того назвала жалким оборванцем, заявила, что таких, как я, нужно держать в изоляции от цивилизованного общества и посоветовала тебе близко ко мне не подходить. «Неизвестно, какой дряни можно нахвататься от этого бродяжки», – произнёс Терренс, стараясь сымитировать голос Сиенны. – Но, к слову сказать, я тогда действительно был не в лучшем наряде. В пыли, в грязи и, кажется, даже в крови. Да, точно, была кровь – колени разбил. А ещё я принёс в парк своих ручных крыс, и твоя мать от ужаса едва в обморок не упала, когда их увидела.
– Извини, хотя, за давностью лет уже, наверное, не актуально, – улыбнулся Рендалл. – Мама иногда бывает немного высокомерной.
Он знал, что не иногда и не немного, а очень и очень сильно, однако выставлять родителей в неприглядном виде было как-то не с руки.
Что тогда, что теперь.
Тогда, пожалуй, даже сильнее.
Они ещё не ставили ему условий и не требовали переступить через собственные желания ради их благополучия.
– Да ничего. Просто это было, по-своему, забавно. Люди правы, утверждая, что внешность обманчива.
– Не сомневаюсь.
– Ты тоже веришь в правдивость данных слов?
– Почему бы не поверить? – удивился Рендалл.
Они давно проехали тот перекрёсток, и теперь Терренс вернулся к созерцанию дороги, практически не глядя в сторону собеседника.
– Несмотря на то, что мы учимся вместе, я практически ничего о тебе не знаю. Потому сложно судить, какие утверждения ты находишь уместными, а какие считаешь глупыми. Это так удивительно… Вроде бы постоянно пересекаемся, но сказать друг о друге можем самый минимум.
– Например?
– Хочешь, чтобы я озвучил свою подборку фактов, привязанных к твоему имени?
– Допустим.
Рендалл не представлял, какое мнение можно составить о его личности на основании настолько поверхностного общения, которое сложилось у них. Максимум – обмен парой фраз на переменах, в общих разговорах, когда совсем-совсем промолчать не получается.
Ну, иногда ещё это «Ре-е-ен», протянутое особым тоном. Эротичным? Вряд ли… Иногда Рендаллу казалось, что да, но он тут же отметал подобные определения, записывая их в категорию нежизнеспособных.
– Там не будет ничего особенного, – заметил Терренс, притормозив; они как раз приехали к дому Рендалла. – Ты один из лучших учеников нашего выпуска, если не лучший. Разве что Мартин может с тобой соперничать в борьбе за это звание. Учителя не перестают тебя хвалить, и ты ни разу не подвёл их, оправдав вообще все ожидания. Много времени проводишь в библиотеке, любишь поэзию, но не затасканного Шекспира, которого везде суют, а отдаёшь предпочтение Китсу – неоднократно видел тебя с книгой, отмеченной его именем. Помнится, ты даже выиграл конкурс чтецов с его «Одой меланхолии», заставив судей рукоплескать. Ты часто ходишь по вечерам в бассейн и отлично плаваешь. Ты… Вот видишь? У меня закончились факты.
– Про конкурс чтецов было неожиданно.
– Почему?
– Я не думал, что тебя интересуют мероприятия подобного плана.
– В них есть особый флёр романтики, такой старой-престарой, пропахшей пылью, сургучными печатями и краской книжных страниц. Потому я там присутствовал. И тоже рукоплескал. А теперь, может быть, сделаешь ответную любезность?
– Рассказать, что я знаю о тебе?
– Да.
Рендалл задумался.
Он не представлял, что удерживает его рядом с Терренсом, почему он продолжает сидеть на месте и обсуждать довольно странные вещи. Их разговор не походил на момент становления дружбы, в нём было больше личного.
Стоило поблагодарить за помощь, выбраться из машины и скрыться за воротами, но он ничего такого не делал, нарочно оттягивая момент прощания.
– Общеизвестен факт твоего родства с директором, – произнёс, начав загибать пальцы. – Говорят, о не слишком сдержанном характере. Он уж точно не нордический. Теперь я знаю, что у тебя есть ручные крысы, ну, или раньше были, следовательно, любишь животных. Ты задира, циник и достаточно ветреная личность – ночной кошмар родителей, у которых растут хорошие девочки. На редкость высокопарные формулировки, но о тебе действительно так отзываются.
– Великосветский повеса, стремящийся сорвать как можно больше цветов, – усмехнулся Терренс. – Звучит, как описание какого-либо дамского романчика.
– Это утверждения некоторых девушек, с которыми мне довелось пересекаться и в ходе общения узнать, что из «Орхидеи» они встречали кое-кого, мне уже знакомого, – заметил Рендалл. – Я лишь повторяю их слова. Просто не знаю, как переформулировать данное высказывание.
– А что ещё они обо мне говорят?
– Пожалуй, больше ничего.
Рендалл замолчал, и в салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь тихим дыханием. Терренс продолжал смотреть на Рендалла с запредельной серьёзностью во взгляде.
Но чем дольше они хранили молчание, тем меньше от этой серьёзности оставалось. Она уходила, уступая место улыбке, внезапно оказавшейся очаровательной.
Рендалл же поймал себя на мысли, что они с Терренсом не просто разговаривали сейчас. Это отдалённо походило на флирт. А, может, и не отдалённо вовсе. Вот только понять, насколько происходящее серьёзно и не показалось ли ему, было достаточно проблематично.
Он ничего не знал о личной жизни Терренса, просто не совал нос в его отношения.
Да и зачем?
– Жаль, – хмыкнул Терренс. – Самореклама – не совсем то, что я считаю удачным ходом, тем не менее, другого выхода не вижу.
– Самореклама?
– Ночной кошмар не только родителей, воспитывающих хороших девочек, но и тех, в чьих семьях есть хорошие мальчики, собственной персоной. Приятно познакомиться.
– И что это означает?
– Ровно то, что я сказал. Кроме того, прямо сейчас я хочу добавить в список своих познаний о тебе один дополнительный пункт. Этот потрясающий цвет глаз – никогда ни у кого, кроме тебя, таких не видел.
– У Сиенны тот же оттенок радужки, – на автомате ответил Рендалл, понимая, что ему только что сделали комплимент.
Пытались, во всяком случае.
– Не заметил, да и не рассматривал особо, – отмахнулся от замечания Терренс. – Я пересекался с ней так давно, что забывчивость мне простительна.
Он протянул руку и провёл кончиком большого пальца по краю чужих губ, ощущая их чуть шероховатую поверхность.
Хотелось окончательно смутить, добиться яркого проявления замешательства, но Рендалл держался на удивление неплохо. Не краснел и не отворачивался в надежде окончательно уничтожить зрительный контакт.
Не выскакивал под дождь, роняя на ходу зонтик, куртку, телефон и всё остальное, что у него из вещей при себе находилось.
– А у меня давно заметил?
– Может быть, ещё в парке.
– Ну да. Разумеется.
– Вообще-то, именно тогда.
Терренс, кажется, оскорбился, что ему не поверили, но это было подано довольно шутливо, отчего Рендалл снова засмеялся.
Ладонь от своего лица он не отталкивал резко, напротив, осторожно перехватил Терренса за запястье, чтобы спустя несколько секунд прикоснуться к коже губами.
Поступок был достаточно рискованным и не особо оправданным. Все слова Терренса могли оказаться не попыткой привлечь внимание, а банальной шуткой, развлечением в свободное время.
Рендалл охотно верил, что Терренс может быть ночным кошмаром для родителей подростков обоих полов. Однако себя из списка потенциальных жертв исключал. Кошмар для кого угодно, но только не для него, слишком разные они – сходство минимальное. Им просто нечем будет заинтересовать друг друга. Ему, так однозначно.
Тем более что рядом с Терренсом постоянно находился Тони Кларк – вот уж кто действительно мог похвастать по-настоящему привлекательной внешностью.
Из всего окружения Терренса он был, пожалуй, самым красивым.
И кто знает, какой тип дружбы связывал этих двоих, считавшихся практически неразлучными?
То ли дружба, построенная исключительно на общих интересах, вкупе с взаимопомощью и взаимовыручкой, то ли та, где нашлось место и для общей постели.
Рендалл делал ставки в пользу второго варианта, допуская, что у Энтони и Терренса что-то типа свободных отношений. Они с лёгкостью простят партнёру мимолётную слабость, немного погуляют на стороне, а потом снова сойдутся.
И вот сейчас как раз такой период. Один уехал, второй ищет развлечение на ближайшие несколько… Дней? Недель? До начала очередного учебного года?
Играть роль замены на время «пока Тони путешествует», было отвратительно и мерзко. Да и не факт, что его бы стали держать рядом больше одного раза.
Просто школьной знаменитости захотелось опробовать силу своего очарования на не слишком популярном однокласснике, задуманное решено было реализовать в ближайшее время. И тут стоило бы начать сопротивляться, а он сдался.
Рендалл ненавидел себя за эту слабость, но всё равно не смог удержаться и ответил на прикосновение Терренса жестом ещё более откровенным, не став прикрываться лживыми воплями о том, что ему наплевать, не интересует и не интересовало никогда.
– Хочешь меня себе подчинить? – спросил Терренс.
Судя по всему, был осведомлён о значениях определённых поцелуев.
– Может быть, – заметил Рендалл.
– Любишь властвовать?
– А кто не любит?
– Твоя правда. – Терренс замолчал, но вскоре продолжил. – А, знаешь, может быть, у тебя что-то и получится.
– Почему?
– Потому что последние полчаса, проведённые нами за болтовнёй, я думаю только о том, как сильно хочу тебя поцеловать, и о том, как сильно пожалею, если этого не сделаю.
Времени на ироничный и крайне остроумный ответ Рендаллу не дали.
Терренс поцеловал его.
А потом ещё и ещё раз, не останавливаясь на одном мимолётном касании.
Изначально он, как потом сам признался, думал ограничиться именно этим лёгким, почти детским поцелуем, прижавшись на мгновение и сразу отстранившись, чтобы не усугублять ситуацию.
Он был уверен, что Рендалл его оттолкнёт и попробует вырваться ещё раньше, на стадии заявления об интересе к парням, максимум – после ладони, погладившей лицо. Рендалл пустил под откос все планы, превратив связные мысли в непонятное нечто и заставив окончательно разделаться с сомнениями.
Терренс – Рендалл делал такие выводы, опираясь на его откровенные признания, – думал, что поцелуй их будет нежным, сдержанным и неловким.
Но Рендалл целовался умело, потрясающе, страстно, так горячо – почти обжигающе. И здесь уже никакие сторонние трактовки не требовались, чтобы понять истинную суть, общий посыл, звучавший не тихим шёпотом, как мимолётное прикосновение губ к запястью, а пошлым стоном, отчаянным криком, именем, произнесённым на пике удовольствия и навсегда врезавшимся в память.
Ответные действия явно не были дебютом в сфере поцелуев, хотя, стоило признать, что опыта Рендалл набрался на девушках.
Терренс и был, и оставался его единственным мужчиной.
Они оказались в одной постели уже через две недели после того, как впервые столкнулись под дождём.
И тогда Терренс, стягивая с Рендалла одежду, одержимо целовал шею, оставляя на ней яркие следы, расцветающие на светлой коже алыми маками. Терренсу хотелось касаться её, не прерываясь ни на секунду, не оставляя живого места.
Рендалл просил действовать осторожнее, напоминая о том, что они не в академии, где можно скрыть шею платком, и никто слова лишнего не скажет, а вот родители явно не оценят откровений, где и при каких условиях его так разукрасили.
– Мой хороший мальчик, – смеялся Терренс, становясь чуть более сдержанным в плане выражения своих чувств и желаний, но страсти его, пожалуй, хватило бы на десятерых.
Они убегали от окружающих.
Рендалл напропалую лгал родителям относительно того, где будет ночевать. Терренс обманывал своих родителей и брата, придумывая миллион отговорок для того, чтобы не возвращаться домой и спокойно выбираться за пределы города.
При этом Рендалл не особо приукрашивал события, понимая, что чем виртуознее ложь, тем сложнее будет оправдываться, когда всё это превратится в тугой клубок сомнений и обмотает его паутиной лжи с ног до головы.
Но и правду никогда не говорил.
Они останавливались в отелях, снимая разные номера, но проводя ночи в одном, с упоением изучая тела друг друга, и с каждым разом только сильнее убеждаясь в том, что нет для каждого из них любовника идеальнее, чем тот, который находится рядом сейчас, в эту самую минуту.
Терренс обожал смотреть на Рендалла, лежавшего на кровати без одежды и лишь слегка укрытого одеялом. Растрёпанные волосы, губы припухшие, более яркие, нежели обычно, почти алые от прилившей к ним крови, обнажённая спина, руки, обнимающие подушку.
В такие моменты нестерпимо хотелось Рендалла смутить.
Терренс курил, небрежно стряхивая пепел, а потом тянулся, целовал Рендалла в плечо, подбирался ближе, прихватывал зубами место между плечом и шеей, зализывал следы укусов, спускался поцелуями по спине, вдоль позвоночника, возвращался на исходную позицию и шептал что-нибудь пошлое на ухо. Или не пошлое, а запредельно нежное.
Терренс влюбился.
Влюбился отчаянно и безумно, как никогда прежде. В сравнении с этими чувствами всё, что он когда-либо испытывал, бледнело, меркло и не имело, ровным счётом никакого значения.
Рендалл был его восхитительно желанной сладостью в яркой блестящей упаковке и дозой, разложенной на стеклянной столешнице, его сахаром и кокаином – не важно, чем, главное, что зависимость росла с каждым днём всё сильнее, и он не мог отказаться от этого чувства, поглощающего стремительно, не оставляющего шансов на сопротивление.
Они занимались любовью так часто, как только могли себе это позволить. Терренс, обычно придерживавшийся принципиальной позиции относительно ролей в постели, внезапно поймал себя на мысли о том, что реверс, в принципе, не так уж и плох… В итоге, ему понравилось. Ему вообще всё нравилось из того, что он делал с Рендаллом, и того, что Рендалл делал с ним.
После эпичного приветствия со стороны родителей Рендалла и пояснения, последовавшего позднее, чем это всё спровоцировано, он пообещал себе, что обязательно – всенепременно! – окажется на территории дома Стимптонов.
И, как это часто бывало, добился поставленной цели. Разрабатывать хитрый план проникновения на чужую территорию не пришлось, достаточно было дождаться, пока старшее поколение отправится на очередной приём, чтобы напомнить напыщенной аристократии о своём существовании, а сын их останется дома, отказавшись составлять компанию.
Рендалл помнил, как они смеялись над загонами его родителей, лёжа на разворошённой кровати.
– Интересно, эта комната слишком сильно изменилась после моего визита? Или нет?
– Кажется, теперь из неё окончательно исчез дух детства.
– О, да!
Рассуждать о детстве после того, что случилось, было довольно нелепо.
Рендалл помнил, как смотрел из-под подрагивающих ресниц в потолок своей спальни, пальцы касались тёмных прядей, поглаживали, а после стискивали сильнее. Он выгибался навстречу умелому рту, мечтая, чтобы это длилось как можно дольше.
Терренс всегда безошибочно определял его слабости.
Терренс приучал его к себе. К своим прикосновениям, поцелуям и интимным ласкам, о которых Рендалл прежде не задумывался. К эротическим фантазиям, которые казались неисполнимыми, но в итоге отлично претворялись в жизнь.
Вместе они могли попробовать абсолютно всё. Кубики льда и горячий воск, сочетание нежности бутонов роз, скользящих по коже, с помощью которых предписывалось доводить партнёра до изнеможения, и наручников, связывание и секс в общественном месте с наступлением темноты.
Возвращаясь к событиям в спальне Рендалла, можно сказать, что это был не первый опыт орального секса в его жизни, но он определённо считался одним из лучших, а, если говорить откровенно, то и лучшим.
Только дело, скорее, было не в технике – она-то как раз была простой и незамысловатой – а в исполнителе.
Оказываясь в одной постели с Терренсом, Рендалл кричал, кусался, царапался, невозможно стонал и получал самое искреннее удовольствие из всех, какие только существуют на свете. Это было видно по его взгляду, по тому, как менялось выражение его лица. И глаза – тот самый восхитительный цвет – менялись тоже. Они темнели, зрачки расширялись, и лишь по самому краю оставалась тонкая бирюзовая радужка.
Терренсу нравилось, что у Рендалла есть определённый сексуальный опыт. Но ещё сильнее нравилось, что у него нет опыта с мужчинами, вообще никакого, даже минимального – неудачного.
Ему было не то чтобы лестно и приятно, а как-то… тепло от осознания данного факта.
Он сам хотел Рендалла всему научить и, если к тому было применимо это слово, развратить. Для себя. Для них обоих. Чтобы им было хорошо вместе. Хотя, временами казалось, что лучше уже некуда.
Научить говорить о своих желаниях, не бояться проявлять инициативу, уметь не только получать, но и доставлять удовольствие.
Однако иногда Терренс сам не понимал, кто кого развращает. То ли он Рендалла, то ли ровно наоборот.
Ученик был способным – обещал в самое ближайшее время обойти учителя.
Терренс сходил с ума от каждого момента близости и не только интимной, а вообще, несмотря на то, что сложностей в процессе покорения крепости практически не было.
То есть их не было вообще.
С точки зрения охотничьего азарта стоимость победы оказалась минимальной.
С точки зрения чувств и эмоций, это был лучший подарок, какой только можно получить от жизни.
Они упивались отношениями, они были счастливы в этом мире на двоих, который сами для себя придумали.
А потом всё развалилось.
Рендалл бросил Терренсу в лицо слова о банальном любопытстве, желании поставить эксперимент, нагуляться, в конце концов, чтобы потом, в браке не тянуться на сторону, храня верность своей любимой и единственной.
Сказал и ушёл.
Затыкая уши, чтобы не слышать чужого крика, зажимая ладонью рот и прикусывая язык, чтобы не сболтнуть ненароком лишнего.
Игнорировал звонки и удалял сообщения, оставляя их непрочитанными.
Он приказывал себе забыть о Терренсе, поставив на первое место в своей жизни Кейт, но до сих пор продолжал биться в агонии.
С неба закапал дождь. Рендалл увеличил громкость в наушниках, набросил капюшон на голову и зашагал быстрее.
Он знал, что сегодня промокнет до нитки, а согреть его будет некому.
*
– И всё-таки Сорбонна? – поинтересовался Мартин, поставив на столик в гостиной поднос и передав одну из чашек Трою.
– Спасибо. Думаю, что да.
– Это здорово. На самом деле. Твои родители, надо полагать, одобрили выбор?
– Отец говорит, что согласен со всем, поскольку я достаточно взрослый и сам могу решить, чего хочу от жизни. Мама пока… не слишком рада, – признался Трой, сделав в середине фразы выразительную паузу. – Но это не потому, что ей не нравится потенциальная невестка, о чём-то таком пока сложно говорить, да и преждевременно достаточно. Просто она не хочет отпускать меня в другую страну, боится, что процесс адаптации затянется и не пройдёт гладко. Обычные страхи матери, ничего не поделать.
– Я понимаю, – кивнул Мартин, долил себе в чай молока и принялся размешивать полученный напиток.
Выразить в паре слов своё состояние не получалось.
Он действительно радовался за друга, понимая, что тот поставил перед собой цель и старательно продвигается вперёд, не придавая значения помехам, возникающим в процессе.
Вместе с тем испытывал нечто, определённо походившее на зависть, поскольку все, ну, или почти все, с кем Мартину доводилось разговаривать, представлялись куда более счастливыми людьми, нежели он сам.
О том, чтобы отказаться от поступления речи не шло, и он вроде даже смирился с происходящим, изредка вспоминая о похороненной мечте и в срочном порядке отмахиваясь от мыслей, с ней связанных, дабы не травить душу.
Он искренне старался полюбить решение родителей, сделав его своим собственным, поверив, что по собственному желанию отказался от медицины, обратив внимание в сторону педагогических наук.
Уверял себя, что в определённый момент отчаянно захотел не спасать жизни, а сеять среди молодёжи разумное, доброе, вечное, чтобы в итоге сесть в директорское кресло и держать под контролем жизнь огромного существа, носившего название «Школа». Следить за порядком, создавать благоприятную атмосферу в коллективе, поддерживать престиж учебного заведения, не позволив семейному делу зачахнуть.
Впрочем, последнее представлялось ему практически невозможным.
Он банально не представлял, как можно превратить процветающее учебное заведение в нечто неудобоваримое.
Даже идей не было.
– Марти, послушай… О, не знал, что у нас гости. Привет будущим пожирателям лягушек. – Терренс подошёл к столу, подцепил с подноса пару печеньиц и устроился на диване, прямо напротив Троя.
Наверное, хотел своим хмурым видом испортить гостю аппетит. Или же добиться скорейшего завершения визита вежливости. План довольно простой, ни единой сложности. Трой посмотрит, что ему не особо рады, поднимется с места и поспешит попрощаться.
– Я обязательно передам им твоё приветствие, как только встречу хотя бы одного, – пообещал Трой, продолжая чинно пить свой кофе.
Только что мизинец в сторону не отставлял, а в остальном вполне тянул на роль классической такой, показной аристократии, всячески подчеркивающей наличие высоких манер, великолепного воспитания и считающей себя людьми поистине уникальными.
– Ты что-то хотел? – спросил Мартин, ободряюще улыбнувшись Трою и без слов, с помощью мимики, посоветовав не обращать внимания на очередную волну негатива, распространяемую Терренсом всюду и везде.
После написания A-levelа и окончательного возвращения домой из стен академии он стал по-настоящему невыносимым. Благо, что практически не показывался за пределы своей комнаты, предпочитая коротать время в гордом одиночестве, или же в компании Энтони. Они часто разговаривали по телефону или по скайпу. Иногда Терренс сюсюкал со своей крысой. Пожалуй, сейчас только она и была тем, что его по-настоящему интересовало, остальное оказалось похоронено под пластом чёрной депрессии.
Причины были более чем очевидны. С каждым днём приближалась знаменательная дата в жизни Кейт Бартон и Рендалла Стимптона. С каждым днём надежда на отмену торжества таяла всё стремительнее. Терренс оказался бессилен перед обстоятельствами, банально не представляя, каким образом разрешится сложившаяся ситуация.
Как будет разбит их любовный треугольник?
И будет ли?
Рендалл просил его не вмешиваться. Отчаянно просил там, в ванной комнате. Но причины такой приверженности идеалам не назвал, продолжая настаивать на своём.
Просто так будет лучше для всех.
Кроме того, Рендалл просил забыть его.
Интересно, как он себе это представлял?
Если только окончательно распрощаться с городом и отправиться в другую страну, последовав примеру Троя. А потом отказываться от любых приглашений на семейные торжества и однажды прийти к пониманию, что старые связи, независимо от того, дружеские они или же родственные, окончательно атрофировались и отвалились, будто сытые пиявки.
– Ключи, – бросил Терренс, с показательно громким хрустом разгрызая печенье. – От тайной комнаты и от ящиков стола.
– Тебе зачем?
– Собираюсь сразиться с василиском и стать героем магического мира, конечно же. А если серьёзно… Мои письма остались у отца. Думаю, настала пора окончательно определиться с университетом. Хочу пересмотреть все предложения ещё раз и выбрать единственную альма-матер, которая придётся мне по вкусу.
– Ты ещё этого не сделал? – удивился Трой.
– Как видишь. – Терренс развёл руками и принялся крошить печенье над тарелкой.
Он впервые ответил нормально, не став грубить в стремлении обострить ситуацию. Ему и не хотелось скандалить. Во всяком случае, не сейчас.
– Почему-то мне казалось, что это обязательно будет лучшее из предложенного списка.
– Мне когда-то тоже так казалось, но теперь ситуация немного изменилась.
– Понятно.
– Принесёшь ключи? – поинтересовался Терренс, повернувшись к Мартину.
– Если мне их дадут.
– Тебе, несомненно, дадут. Заранее большое спасибо, братишка.
Мартин показал ему язык, а Терренс засмеялся.
Уход Мартина способствовал наступлению в гостиной гробовой тишины. Его присутствие поблизости было единственным, что примиряло обоих участников беседы с существованием друг друга, сглаживая острые углы и создавая простор для манёвров. Когда Мартин был рядом, они могли не контактировать напрямую, обращаясь к посреднику, и это создавало видимость вполне неплохого, в той или иной степени гармоничного взаимодействия.
Ныне Терренс и Трой остались наедине, и им нечего было сказать.
Трою, так определённо.
Зато Терренс за несколько минут сумел сгенерировать немалое количество вопросов.
Но вопреки ожиданиям разговор начал именно Трой.
– А почему ключи не дадут тебе?
– Отец однажды доверил мне документацию, и я сунул нос туда, куда не следовало. Головомойку мне за это не устроили, но доверие случившееся подточило.
– Как и всегда.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Дух противоречия. Сделать что-то из принципа, назло окружающим. Очень в твоём стиле, Уилзи.
– Конечно. – Терренс изобразил мерзкую улыбку. – Исключительно тем целыми днями и занимаюсь, что размышляю на тему «Как испортить жизнь окружающим людям». Мне ведь больше нечем заняться, только мелкими гадостями живу и дышу. Не в моих правилах оправдываться перед окружающими, но сегодня я в неплохом расположении духа, потому поясню свои мотивы. Что касается того инцидента… Скажем так, эта документация тоже касалась меня. Не напрямую, лишь косвенно, но кое-какие детали требовали уточнения, и я не отказал себе в малости.
