Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 73 страниц)
– Что там? – поинтересовался, отложив телефон в сторону.
Мартин заметил на экране сине-белый фон и окончательно утвердился в мысли, что Трой переписывался с Мишель.
Всё, как обычно.
С тех пор, как эти двое увидели друг друга, остальной мир перестал для них существовать, хотя, не лишним будет упомянуть, что первое время за внимание кузины Энтони сражались два человека.
Вторым, конечно, был Терренс, переживший оглушительное поражение, и на этой почве возненавидевший и девушку, сначала отвечавшую на его знаки внимания, а потом сделавшую вид, будто впервые кавалера видит. И соперника, оказавшегося гораздо удачливее.
Первая любовь обязана быть несчастной.
Это, конечно, не аксиома, бывают и исключения из правил, но для большинства людей заявление более чем актуально.
Терренс оказался в числе тех, кому не слишком повезло в плане чувств. Его влюблённость осталась безответной, а Трой отпраздновал победу, притом, что изначально ничего серьёзного в его действиях не было – исключительно игра и попытка повеселиться. Заключать пари они не стали, просто Трой бросил в разговоре, что может увести Мишель в два счёта.
И оказался прав.
Она об этом узнала гораздо позже, но приняла всё к сведению с непробиваемым спокойствием. Пожала плечами и удалилась к себе, как сама сказала, немного подумать о произошедшем.
Терренс, обнаживший перед ней всю неприглядную правду о природе чувств Троя, остался в гостиной в гордом одиночестве. Он продолжал стоять на месте, провожая Мишель взглядом, но она так и не обернулась.
Это стало вторым ударом.
Первый был нанесён во время празднования дня рождения Энтони.
Собственно, именно в преддверии этого праздника все стороны треугольника и познакомились. До этого им доводилось пересекаться разве что на страницах социальных сетей. Четыре года назад они столкнулись лицом к лицу.
Мишель действительно была красивой. Если не красивой, то миловидной точно. Светлые волосы, как и у большинства Кларков, независимо от того, к какой из веток фамильного древа они принадлежат, а глаза ярко-голубые, едва ли не синие, в то время как у Энтони и Рейчел они были карими.
И если в четырнадцать она ещё выглядела, как нескладный подросток, но при этом умудрилась очаровать сразу двух парней в компании, состоящей из четырёх человек, то теперь у неё, наверное, вообще отбоя от кавалеров не было. При таком раскладе было немного удивительно осознавать, что она продолжает питать симпатию к Трою. И большую часть свободного времени он проводит именно в общении с девушкой, обитающей в другой стране.
По правде говоря, Мартин с Мишель практически не общался, а она не замечала его. Им доводилось пересекаться, но это знакомство в их жизни ничего не значило, что Мартина нисколько не смущало. В отличие от Терренса, отчего-то вбившего себе в голову, что с этим поражением потерял свою единственную настоящую любовь.
Мартин помнил, как они втроём подошли к дверям оранжереи, расположенной на втором этаже особняка Кларков, желая посмотреть из этой комнаты на фейерверк. Энтони говорил, что оттуда открывается самый замечательный вид.
Вид, на самом деле, был просто шикарный, иначе не скажешь.
Терренс распахнул двери оранжереи, и в тот же миг грянул первый залп, не только расцвечивающий ночное небо, но и осветивший тёмную комнату.
Не заметить силуэты людей, целующихся на фоне окна, мог только слепой. А отрицать очевидные факты – лишь тот, кто не желал мириться с такой правдой, закрывал себе глаза и приказывал не думать об этом, отказываясь принимать неприятные знания за истину.
Факт за номером один.
Трой поцеловал Мишель.
Факт за номером два.
Она его не оттолкнула, а с готовностью откликнулась на это предложение.
Факт за номером три.
Ей было приятно внимание со стороны Терренса, но не более того. Об этом она сама сказала позднее. Как и о том, что никогда не воспринимала его всерьёз, с самого начала посчитав, что играет именно он, а не Трой. Последний выглядел куда более решительным и… надёжным.
Да, именно такое заявление она и сделала.
Словно в четырнадцать лет хорошо разбиралась в мужчинах и могла определить, кто надёжен, а кто – не очень.
Словно выбирала себе не временного кавалера – на период пребывания в Британии – а будущего мужа, потому боялась совершить ошибку.
Трой добавил масла в огонь, иронично заметив что-то вроде «Терренс Уилзи – король френдзоны» и посмеявшись над своим заявлением.
Терренс этот смех не поддержал, просто развернулся и ушёл.
В ушах грохотали залпы фейерверка, но их с завидным постоянством перебивали ехидный смех и голос Троя.
Потому-то, когда на шкафчике Троя появилась надпись «La putain», сделанная ядовито-красной краской из баллончика, сразу же бросающейся в глаза, никто особо не удивился. Во всяком случае, Энтони понял, чьих рук это дело. Трой тоже долго голову над догадками не ломал, а Мартин…
Мартин, в общем-то, лично присутствовал на, как выразился Терренс, церемонии распределения званий. Если он король френдзоны, то Трой пусть будет шлюхой, как и его любимая, благосклонно воспринимавшая ухаживания, а потом заявившая, что ничего серьёзного быть не может.
Надпись пришлось отмывать самому Терренсу. Глупо было надеяться, что камеры слежения не зафиксируют, кто именно решил немного поупражняться в декорировании школьного имущества.
Впрочем, никакого наказания, кроме получасовой разминки с губкой и чистящими средствами, Терренс не понёс. Отец ограничился небольшим замечанием, зато Мартину достался выговор за то, что не воззвал к здравому смыслу и не заставил брата отказаться от глупой идеи, вместо этого – стоял и наблюдал за его действиями.
Как будто Мартин имел на него огромное влияние.
Как будто Терренс прислушивался к его словам. И сразу, стоило только попросить, отложил бы баллончик в сторону, решив отказаться от своей не слишком продуманной, довольно наивной, даже детской, но всё-таки мести.
Иногда, размышляя над любовными историями, в которые оказывался вовлечён Терренс, Мартин приходил к выводу, что лучше бы тот действительно оставался для некоторых личностей только другом. Ответные чувства радости Терренсу не приносили, а в случае с Кейт стали ещё и тяжким грузом, основательно отравив ему жизнь.
– Мартин, – позвал Трой, вновь напоминая о своём присутствии поблизости, и помахав рукой в попытке привлечь внимание к своей персоне. – Не витай в облаках – возвращайся на землю.
– Ты что-то спрашивал?
– Было дело. Интересовался, что за письма.
– Это по университетским делам. Сегодня я узнаю, что меня ждёт впереди.
– И что же? Хирургия, как ты и мечтал?
– Нет. – Мартин отрицательно покачал головой. – Боюсь, что туда дорога мне закрыта.
– Почему?
– Так сложились обстоятельства, – размыто ответил Мартин, решив не вдаваться в подробности.
Они с Троем прекрасно общались, с данным утверждением никто не спорил и правдивости его не отменял.
Их дружба выдержала испытание историей с Мишель и нисколько на фоне случившегося не пострадала. Мартин, как относился к Трою до того, так продолжал относиться и теперь. Они о многом могли откровенно поговорить, но иногда случались такие вещи, говорить о которых Мартину не особенно хотелось, и сейчас в ходу был как раз один из таких сценариев.
Мартин не играл на публику, не старался развести Троя на уговоры и беготню вокруг в попытках изобразить заботливую мать-наседку.
Он банально не желал откровенничать на тему того, что заставило отказаться от собственных грёз, положить на чаяния, лелеемые много лет подряд, почти с первого класса начальной школы, и пойти по дороге, определённой не самостоятельно, а с посторонней помощью.
Его рассказ всё равно ничего не менял.
Если в начале первого терма Мартин ещё надеялся на что-то, то теперь окончательно распрощался с мечтами о построении завидной карьеры в медицине, обратив взор в сторону педагогики, методик преподавания и прочих забот, связанных со школьными делами.
С чужой подачи, само собой, а не по собственному желанию.
День, когда его поставили в известность о необходимости пересмотреть отношение к происходящему, стал по-настоящему трагичным, наполненным одной лишь чернотой без минимальных проблесков света. Кажется, тогда он впервые за всю жизнь устроил скандал, хлопнул дверью и, закрывшись в комнате, прорыдал половину ночи. Стоило только немного успокоиться, как он снова вспоминал непреклонный тон, и заходился в рыданиях. Снова за него решили, снова определили, что и как, не посоветовавшись.
Если не захотел старший брат, значит, обязанности повесят на младшего. Конечно. Терренс не может пожертвовать своими мечтами, его будущее должно быть таким, какое он нарисовал в воображении. Так пусть же реализует свои задумки.
То, чем жил Мартин, можно безжалостно слить в унитаз.
Кто он такой?
Какие у него могут быть мысли о будущем?
Разумеется, никаких.
Он совсем юный и вряд ли понимает, чего хочет от жизни. Давайте поможем ему определиться и дружно раскатаем всё будущее, продуманное в деталях, по асфальту.
Вероятно, именно такой точки зрения придерживались родители, заявив, что со временем ему придётся возглавить школу, а потому – никакой медицины. Здесь она ему точно не поможет, здесь нужны педагогические знания.
– Делайте, что хотите, – бросил он равнодушно следующим утром.
Родители не взяли свои слова обратно и действительно сделали. Обращения рассылали тоже они. Мартин не проявлял никакого участия к происходящему. И сейчас, если честно, не очень понимал, зачем отец передал ему письма от учебных заведений. Мог сам прочитать их и порадоваться. Им с матерью удалось поломать одну судьбу. Почему-то именно Мартина, а не Терренса или Элизабет.
А ведь принято считать, что младших детей в семье балуют и любят сильнее, чем старших.
Какая отвратительная ложь.
– Будешь читать их? – поинтересовался Трой.
– Не хочу.
– Боишься?
– Боюсь. Но не отказа, а сообщения о готовности принять меня в ряды студентов. Я этого не хочу. То есть, учиться хочу, да. Но не там, куда меня засунули.
– А…
– Думаю, ты и сам всё прекрасно понимаешь. Потому не трави мне душу лишний раз. И без того паршиво.
Мартин несколько секунд смотрел на запечатанные конверты, не удержался и швырнул их со всей силы. Часть разлетелась по полу, часть так и осталась на столе.
Мартин опустил голову, уткнулся лбом в столешницу и закусил губу. Ему не хотелось рыдать у всех на виду, но сейчас он был, как никогда, близок к этому. Пока он не видел писем, а только слышал о перспективах, которые откроет перед ним данное образование, было легче, не столь мерзко.
Теперь осознание реальности давило на плечи.
Мартин думал: это не что иное, как могильная плита.
Собственно, перспективы стать во главе академии для него были равнозначны смерти. Плевать он хотел на статус заведения и престижность. Его не интересовала сфера образования. Он понимал, что ничего хорошего на этом посту сделать не сможет, только испортит всё и пустит под откос, если его косяки вовремя не ликвидируют другие работники.
Отец тоже должен был разбираться в подводных течениях и определять истинные причины недовольства, но он вопреки всему оставался глух к словам младшего сына.
Трой согласно кивнул и промолчал, осознавая, что в сложившейся ситуации любая ремарка с его стороны будет интерпретирована несколько извращённо, будто в кривом зеркале. Мартин не станет слушать, а только сильнее разозлится или расстроится.
Несмотря на то, что он не говорил о проблемах прямом текстом, Трой понимал, в каком примерно направлении следует развивать услышанное, чтобы получить целую картину, а не лоскутное одеяло, разложенное перед ним сейчас.
У Троя не было особых проблем. И старших братьев, к счастью, тоже. Он мог самостоятельно определиться, куда поступать, кем быть, с кем дружить… Ладно, последнее Мартину тоже было доступно, если закрыть глаза на факт недовольства Терренса, столь активно демонстрируемый всем и каждому.
Трой не сомневался: каждый второй, а то и просто каждый столб в академии знает, что Терренс на дух не переносит одноклассника, посмевшего – ах, какая трагедия! – отбить у него понравившуюся девчонку. Притом, что Мишель не особо сопротивлялась, и Трою действительно было с ней хорошо.
Настоящий друг отошёл бы в сторону и порадовался, а Терренс начал взращивать в себе ненависть.
Каждый раз, когда в их общении всплывал затхлый аромат этой истории, Трой закатывал глаза и называл Терренса незрелым.
Не сказать, что сильно ошибался.
Хотя, было видно, что Терренс сам всё давно осознал, просто не может поступиться принципами, признав: ничего ужасного в их жизни не случилось.
Так бывает.
Одних любят, других – не очень, а сделать счастливыми всех людей на планете – нереально. Так уж исторически сложилось.
– Если у меня получится провернуть задуманное, я уеду учиться в Сорбонну, – произнёс Трой.
Он планировал подать новость о планах на ближайшее будущее в ином формате, но раз уж Мартин сам завёл разговор об университетах, то умалчивать было довольно глупо. Вот он и сказал.
Мартин устроил подбородок на пальцах, сцепленных в замок, посмотрел хмуро и проворчал:
– Отлично.
– Ты не рад за меня?
– Рад. Нет, правда, рад. – Мартин улыбнулся, морщинка, пролегающая между бровей, разгладилась. – Просто подумал о том, что теперь и единственный друг меня покидает.
Трой постучал пальцем по экрану своего смартфона.
– Не умаляй достоинств интернета. Сможем общаться хоть каждый день. Обещаю писать и держать в курсе событий.
– Главное, не забудь прислать приглашение на свадьбу, – хмыкнул Мартин, прекрасно понимая, что, а, точнее, кто поспособствовал принятию такого решения.
Учитывая тот факт, что Трой покраснел при упоминании брачных уз, Мартин попал в точку, выбив сто из ста.
Всё могло ещё неоднократно подвергнуться изменениям, но, судя по тому, что общение продолжалось в активном режиме четыре года и не думало сходить на «нет», предпосылки к чему-то большему, нежели дружба, у этих двоих имелись. Они могли со временем расстаться, но полноценный роман, а не обмен нежностями в сети, у них обязан был случиться.
– Какие люди удостоили библиотеку своим вниманием, – протянул Трой, поглядев в сторону выхода.
Мартин тоже повернулся, чтобы посмотреть. Около двери стояли Терренс и Энтони. Судя по всему, Энтони собирался работать с материалами для своих проектов, а Терренс пришёл за компанию.
Пристальное наблюдение не осталось незамеченным, потому что Терренс направился к столику, занимаемому братом и врагом за номером… Теперь Трой не знал, какую позицию занимает в списке недругов Терренса, но подозревал, что почётное первое место уступил соседу по комнате, и ныне поток концентрированной ненависти направлен уже не на него, а на Рендалла.
С одной стороны, это радовало. Не смена приоритетов, и, как следствие, то, что Рендалла мечтали со свету сжить, а то, что Терренс перестал при каждом удобном и неудобном случае компостировать мозги Трою.
С другой, заставляло недоумевать, как и остальных участников небольшой компании. Ни Мартин, ни Энтони, ни он сам пока так и не поняли, что стояло за построением стены отчуждения и злости между теми, кто никогда даже статус друзей не носил.
Трой хотя бы на словах был Терренсу другом, но Рендалл…
А, впрочем, какая разница?
Рендалл, кажется, не принимает это близко к сердцу и не страдает ночи напролёт от мыслей, что старший сын директора метает дротики в его фотографию, говоря образно.
– Тебе тоже прислали письма из университетов, – произнёс Энтони, наклоняясь и подбирая одно из посланий, валяющихся на полу.
Столь небрежное отношение к документации его удивило, но комментировать поступки он не стал, решив, что первопричины есть у любого поступка. У Мартина, скорее всего, тоже обнаружились.
– Да, – коротко отозвался Мартин, не желая развивать эту тему в полноценный разговор.
Если в присутствии Троя он ещё мог слегка приоткрыть завесу тайны, то рядом с Энтони откровенничать хотелось того меньше. По неизвестным Мартину причинам, он просто не воспринимал Энтони так, как тот пытался себя преподнести. Не отрицал, что, возможно, ошибается, но переломить собственное восприятие не пытался, оправдываясь универсальной формулировкой – «не мой человек». Энтони и, правда, был совсем не его. У них почти не обнаруживалось общих интересов, хотя, разговаривать нормально они могли и показательные склоки на потеху публики не устраивали.
– И что там написано? – поинтересовался Терренс, опускаясь на стул рядом с братом.
В сторону Троя он не смотрел из принципа, будто того здесь и не было. Пустое место, которое почему-то пытается разговаривать.
– Не имею представления.
– Как это?
– Я их не распечатывал. Так понятнее? – спросил Мартин, чувствуя, как и без того скверное настроение стремительно уходило ниже уровня плинтуса.
Беспомощно посмотрел в сторону Троя.
Оба понимали, что Терренс обязательно сделает то, чего сам Мартин постарался избежать. Он, несомненно, вскроет письма, и, если там будет предложение поступить именно в это учебное заведение, не раздумывая, скажет глупость относительно хороших новостей.
Для Мартина они не были хорошими. Они для него были темнее чёрного.
Насколько Мартин старался прочувствовать настроение окружающих людей, зарекомендовав себя человеком довольно-таки чутким и понимающим, настолько же равнодушным и слепым в плане чувств оставался Терренс.
Сначала Трой применил иную характеристику. «Подслеповатым». Но потом понял, что у Терренса там глубокий минус, как и в настроении Мартина.
Последний наблюдал с отвращением за тем, как брат отрывает бумажную полосу и вытаскивает на свет всю документацию.
– Но здесь всё прекрасно, – произнёс Терренс, спустя некоторое время. – Нет такого, из-за чего стоит швырять послания на пол.
– Нет, ничего, – повторил Мартин, с трудом удерживая контроль над эмоциями. – Совсем нет ничего такого, чего бы я хотел.
Он собирался много чего сказать относительно поступления и того, как воспринимает эти новости. Поведать о словах и поступках родителей, обвинить Терренса в том, что из-за его нежелания продолжать ведение семейных дел, приходится жертвовать своей жизнью именно ему, но… не смог.
Устраивать сцены и кричать, срывая голос, бить и крушить всё вокруг – это был совсем не его стиль.
Потому он просто выхватил из рук Терренса вскрытые письма и пошёл к выходу из библиотеки. Оказавшись за её пределами, перешёл на бег, надеясь, что никто не кинется его догонять, а если кинется, то не сумеет этого сделать.
– Какая муха его укусила? – спросил Терренс, наконец, удостоив вниманием Троя. – Почему такая неадекватная реакция на хорошие новости?
– А ты уверен, что для него они хорошие? Может, догонишь брата и непосредственно у него спросишь, какие причины заставили столь остро отреагировать на произошедшее?
– Не догоню. Сам расскажет, если захочет.
– Ну да, естественно. Зачем думать о других, когда можно подумать о себе. Драма-квин вообще замечает хоть что-то, кроме своих личных вроде как трагедий? Или ей безумно нравится играть в несчастного и всеми обиженного? О том, что творится в жизнях других людей, знаешь? Или ты вечно зациклен на собственной персоне?
– Я пойду, попробую поговорить с ним, – вклинился в спор Энтони.
Понимал, что особых успехов вряд ли добьётся, учитывая принципы их с Мартином обычного взаимодействия на уровне вопроса о состоянии дел и удовлетворении ответом, что всё хорошо. Но он действительно почувствовал себя неловко ещё в тот момент, когда Мартин с ужасом смотрел на процесс вскрытия конверта. Там было всего лишь приглашение, а Мартину оно представлялось, как минимум, сообщением о том, что жить ему осталось не больше года.
Иных аналогий Энтони не придумал.
– Иди, если хочешь, – отмахнулся Терренс.
Энтони это разрешение не требовалось. Ему действительно хотелось узнать причины плохого настроения Мартина.
Оно, по мнению Энтони, граничило с отчаянием.
Стоило только покинуть поле боя, как участники спора тоже разом замолчали, предпочитая немое сражение – обмен убийственными взглядами. Трой сидел, сложив руки на груди, Терренс крутил в пальцах телефон, не боясь уронить его и разбить.
– Чего уставился? – спросил грубо.
– Ты такой недалёкий, – вздохнул Трой. – Никогда не видишь дальше собственного носа и бесишься, когда всё складывается не так, как хочется тебе.
– Все бесятся, когда их планы рушатся.
– Точно. Но одни умеют проигрывать с достоинством, а ты этого навыка полностью лишён.
– Поучи меня жизни, придурок, – фыркнул Терренс.
Теперь в молчаливой дуэли потребность отпала, и Терренс тут же отвернулся, чтобы не смотреть на оппонента и не признавать правдивость его слов.
Да, Трой был прав. Тысячу раз прав.
Но Терренс никак не мог отделаться от чувства неудовлетворённости жизнью и тотального разочарования в людях. Потому не стремился их оправдывать, а каждого автоматически приравнивал к ничтожеству, чтобы потом не было больно от них отделываться. И всё равно… не помогало.
Он обжигался вновь и вновь.
Трой по жизни придерживался позиции, гласившей, что помогать стоит только тем, кто в этом по-настоящему нуждается и, что самое главное, просит о содействии. Навязывать своё общество человеку, которого от одного только вида передёргивало, было довольно невежливо, а ещё это никому из них радости не приносило.
Трой прихватил телефон и вышел из-за стола. Все, с кем ему было приятно общаться, библиотеку покинули, а разговоры с Терренсом были похожи на сеанс добровольного мазохизма. Только удовольствия от них не было вовсе. Ни обычного, ни извращённого.
Трой не любил тратить время впустую, не стал этого делать и теперь.
Терренс остался в гордом одиночестве, выдохнул с шумом и со всей силы ударил носком ботинка по ножке стола.
Боль не принесла облегчения, породив лишь очередную порцию раздражения.
*
Оказавшись в коридоре, Мартин взял себя в руки и почти успокоился.
Были ещё какие-то отголоски недавнего урагана, но уже не столь масштабные и разрушающие, как прежде. Мартин не считал собственное поведение глупым, извиняться за выплеск эмоций перед Терренсом не собирался. В конце концов, он тоже имеет право на слёзы, гнев, обиды и возмущения. Он такой же живой, как и все остальные. И он далеко не идеальный, потому не стоит ждать от него невозможного.
С завидным постоянством он ловил себя на мысли о том, что жаждет разорвать полученные письма, глядя в глаза родителям, а потом с чувством собственного достоинства заявить во всеуслышание, что в ближайшее время вообще не собирается поступать, и пусть думают, правду он сказал или неудачно пошутил. А он возьмёт и всем назло отправится штурмовать университеты своей мечты, наплевав на то, что не оправдал надежды старшего поколения.
Терренс вон их постоянно не оправдывает. И ничего. Жив.
Генерируя бунтарские планы, Мартин свернул за угол, благополучно пропустив момент столкновения. Письма выпали у него из рук и вновь разлетелись по полу, смешавшись с чужими посланиями.
– Прости. Я немного задумался, – произнёс, увидев Рендалла.
– Тоже получил письма от университетов.
– Да, – ответил Мартин, хотя подозревал, что его ни о чём не спрашивали, а констатировали факт.
– А почему так невесело?
– Всё сложилось не так, как я себе представлял.
Он не собирался откровенничать с посторонними людьми. Раз уж Трою ничего не сказал, то в присутствии других и вовсе рта открывать не стоит. Однако сейчас Мартин чувствовал себя смертельно уставшим от всего происходящего, а проблемы, копившиеся годами, давили горло изнутри, заставляя его буквально выталкивать из себя слова, а не говорить нормальным тоном.
– Ты не… – начал Рендалл, но посмотрел на Мартина и замолчал. – Вижу, что поступил, но, вероятно, не совсем туда, куда хотел. Правильно?
Мартин кивнул согласно, вспоминая, когда успел проговориться о своих планах. Спустя пару мгновений, на ум пришло всё же несколько ситуаций, когда он разговаривал с Рендаллом и делился соображениями относительно будущего.
Странно, что Рендалл об этом помнил, учитывая тот факт, что они были, самое большее, приятелями.
– А почему не попытался пойти в том направлении, которое больше нравилось?
– Это долгая история, – произнёс Мартин, всё ещё подавляя в себе порыв пооткровенничать, но с каждой минутой попытки становились менее успешными.
Он понимал, что скоро от отчаяния готов будет выйти в коридор с плакатом в руках, предварительно написав на куске картона всего три слова.
Выслушайте меня, пожалуйста.
Наверное, это был как раз тот самый эффект случайного попутчика, о котором Мартину неоднократно доводилось слышать. Грузить проблемами близких знакомых он не стал, а вести обсуждение с Терренсом было бесполезным занятием.
Там, где были задействованы его интересы, Терренс не собирался приносить жертвы и идти на уступки. Роль мученика неизменно доставалась Мартину. Для их семьи это стало традицией, которую Мартин мечтал сломать, но задуманное оказалось ему не под силу.
– И всё-таки? Я готов выслушать, – произнёс Рендалл, подняв все конверты, пока Мартин продолжал стоять на месте, сверля невидящим взором дыру в стене. – Обещаю, что никому ничего не скажу, и об этом разговоре другие ученики не узнают. Не подумай, что навязываю своё общество, но если хочешь поделиться переживаниями, постараюсь помочь, чем смогу.
Мартин не знал, что ответить на это предложение. Ему было стыдно за то, что отвлекает человека от дел со своими переживаниями, но вместе с тем…
Рендалл предлагал от чистого сердца. Ну, или Мартину больше импонировала мысль, что всё именно так.
– Хочу, – ответил он, засовывая руки в карманы.
Рендалл поймал себя на мысли, что Мартину противно прикасаться к письмам, по этой причине настаивать на их передаче из рук в руки не стал. Не было ничего трудного в том, чтобы самостоятельно донести конверты до комнаты.
– Тогда лучше найти другое место для разговора. Коридор к задушевным беседам не особо располагает.
– Спальня, может быть?
– Если только наша с Троем. Не уверен, что в вашей комнате буду желанным гостем.
– Идём к тебе, – произнёс Мартин, соглашаясь с закономерностью чужих доводов.
Терренс вряд ли обрадовался бы присутствию этого человека в своих пенатах.
Поднимаясь на третий этаж, они не разговаривали.
Неизвестно, о чём думал Рендалл.
У самого Мартина с языка не сходил вопрос, мучивший его не первый день. Ответ – если бы Рендалл соизволил поддержать диалог в этом направлении – имел все шансы не просто внести немного ясности в происходящее или пролить пару лучей света, а окончательно сорвать занавес, с мясом выдрав все крепления, на коих он держался, представив наблюдателю полную картину событий.
Но Мартин сомневался, что их тип отношений допускает зашкаливающую откровенность. Поговорить о школьных делах или о причинах его ненависти к университетам – обычная практика. Однако задавать вопросы о том, что могли не поделить между собой парни, у которых и любовница была одна на двоих, пусть и в разное время – совсем другой формат.
Кому любовница, а кому без пяти минут жена.
Такое и у брата не спросишь без долгих предварительных раздумий на тему, каким образом лучше подать своё любопытство. Что говорить о постороннем человеке?
Вопрос сорвался с губ прежде, чем Мартин успел прикусить язык.
– Почему он тебя возненавидел?
Мартин остановился посреди коридора.
Рендалл прислонился плечом к двери, склонил голову набок и улыбнулся. Хорошо, хоть не засмеялся.
Мартин примерно представлял, как выглядит в этот момент он сам. Максимальное сходство с ребёнком, стоящим посреди песочницы и наблюдающим за тем, как противные старшие ожесточённо ломают замок, построенный с любовью и нежностью.
– Спроси у него. Или между вами нет доверия?
– Есть.
– Тем более.
– Я задавал ему этот вопрос. Он не отвечает. Точнее, отвечает, но…
– Что?
– Говорит, что ты сделал не больше Троя. Но и не меньше. Они, в своё время, не поделили одну девушку. Впрочем, думаю, ты наслышан об этой истории. О ней многие знают.
– Наслышан, – согласился Рендалл. – И, знаешь, я не могу ответить лучше. Всё именно так, как говорит твой брат. Не больше, но и не меньше. Моя вина есть, я её не отрицаю, но вместе с тем… Прости, не хочу об этом разговаривать.
– Хорошо. Тогда не будем, – выдал Мартин, несмотря на то, что ответ его не удовлетворил, в разы усилив желание докопаться до истины.
Рендалл распахнул перед ним дверь, предлагая проходить внутрь и, только пропустив гостя, зашёл сам.
Мартин осмотрелся по сторонам, прикидывая, куда можно присесть. В конечном счёте, пришёл к выводу, что Трой не будет возмущаться, если увидит его, сидящим на своей кровати, и опустился на самый краешек.
Рендалл разделил собранные конверты. Часть положил на кровать, часть – на стол. Нацепил на нос очки, предназначенные для работы за компьютером, опустился в кресло и сложил руки на груди.
– Ну, что, мистер Уилзи-младший? Так и будем молчать? Или поделимся своими переживаниями?
Мартин сам не знал, почему засмеялся. То ли оттого, что не ожидал такого подхода к решению проблем, то ли потому, что Рендалл без особого труда скопировал поведение их штатного психолога, которого большинство учеников избегало, считая крайне неприятной личностью.
Разница была лишь в том, что дама-психолог носила очки с толстыми стёклами, вытащенные явно из бабушкиного, а то и прабабушкиного сундука, категорически отказываясь менять их на линзы. А у Рендалла аксессуар был в симпатичной квадратной оправе насыщенно-чёрного цвета.
– Ты похож сейчас на Сесиль, – заметил Мартин.
– Знаю, – хмыкнул Рендалл, сняв очки и положив их обратно на стол. – А если серьёзно, что там не так с твоими университетами?
Мартин думал, что не сможет подобрать нужные слова, чтобы обо всём рассказать, но стоило только начать, как признание полилось само собой. Он говорил, говорил и никак не мог остановиться, вываливая на Рендалла подробности своей жизни, которая сейчас уже не казалась такой уж никчёмной. Лишь несколько ложных надежд. Не так много в мировом масштабе.
Рендалл не перебивал и не старался пичкать Мартина советами. Не призывал совершить революцию, заскочив в кабинет отца и перевернув там всё вверх дном, не предлагал использовать метод давления на мать через слёзы. Да и вообще ничего такого не говорил. Но он выслушал, и от этого становилось легче.
Невидимая могильная плита, которой Мартин себя накрывал, постепенно теряла вес, а под конец рассказа и вовсе исчезла.
– Не думаю, что мой совет окажется действенным, – произнёс Рендалл, нарушая тишину, установившуюся в комнате. – По секрету, но помощник из меня тот ещё, однако промолчать тоже не могу. Знаю, это банально и не всегда действенно, но попробуй подумать о том, что твоя судьба от этих перемен только выиграет, и именно школа сделает тебя счастливым. Может, не сейчас, но лет так через десять. Хирургия – это очень здорово и достойно, но вместе с тем и риск огромный. В прямом смысле, игра со смертью. Каждый раз, когда подходишь к операционному столу и берёшь в руки скальпель. А ещё стресс и понимание, что спасти всех невозможно, даже если ты очень хочешь это сделать. Не сомневаюсь, ты стал бы прекрасным специалистом, но, может, всё действительно к лучшему? Любому человеку однажды приходится делать то, что его не слишком воодушевляет, но отказаться от предложения невозможно. Кто-то в дальнейшем действительно разочаровывается, а кто-то обретает счастье.
