Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 73 страниц)
– Снова твоя теория?
– Рен.
– Ну, хорошо. Будь по-твоему. Не стану отказывать в такой малости.
Рендалл сменил положение, прислонившись спиной к двери и посмотрев в глаза Терренсу. Он был так близко – ближе почти не бывает. Чуть наклонился, позволив лбам соприкоснуться. В этом жесте не было дикой страсти и сумасшедшей похоти, зато прослеживалась зашкаливающая интимность, от которой Рендалла обдало горячей волной ненужных воспоминаний о прошлом.
Совсем недавно ему казалось, что он если не смирился окончательно, то хотя бы сумел приглушить былые чувства. Реальность давала ему иной ответ. Ничего он не смог, разве что самообманом виртуозно занимался, разрываясь между чувствами и сыновними обязанностями, не имея возможности выбрать то, что было ему ближе.
Рендалл взмахнул рукой, провёл пальцами по коже. Тяжело вздохнул.
– Умойся, Терри. У тебя лицо в крови.
– Это не то, что я хотел услышать.
– Знаю. Но всё-таки…
– Говори, – хрипло выдал Терренс. – Всё, что так часто повторяешь.
Рендалл с трудом сглотнул, и на шее чуть заметно дёрнулся кадык.
Рендалл понимал, что ни перед кем не обязан отчитываться, ничего не должен говорить в попытках оправдаться. Никто не имеет права распоряжаться его жизнью и ставить условия.
Впрочем…
Будь это так, он не носил бы сейчас кольцо на пальце и не делал объявлений о помолвке.
Не торопился связать себя узами брака с той, кому, на самом деле, несмотря на недавние заявления о готовности полюбить, не был нужен.
Он только кричал о свободе собственных действий, а в реальности подчинялся чужим правилам, жил по чужим законам, доказывая, что он – истинный сын своих родителей, и ради благополучия их сделает всё. Даже убьёт человека. От него требовали намного меньших жертв.
Во всяком случае, родителям так казалось.
– Скажи это, – с нажимом повторил Терренс, замолчал на время и, не дождавшись ответного комментария, продолжил: – Не скажешь. Просто не сможешь произнести заученную речь. Тогда разреши говорить мне. Всего один вечер позволил иначе посмотреть на сложившуюся ситуацию, и теперь я с уверенностью заявляю, что ваша история любви рождена на пустом месте. Вы не любите друг друга, несмотря на многочисленные заверения, коими так активно потчевали окружающих. Если я в чём-то ошибаюсь, и у тебя есть какие-то чувства к Кейт, то она точно не отвечает тебе взаимностью. При любом другом раскладе, это могло бы показаться попыткой самолюбования, стремлением ударить больнее и посмеяться над менее удачливым соперником, но не для нас. Здесь это всего-навсего констатация факта, смешная, нелепая… Какая есть. Кейт жаждала получить в свой театр марионеток меня, привязать к себе и играть, когда ей этого захочется. Но у неё не получилось несколько лет назад. Не получится и теперь.
– Прекрати, – попросил Рендалл.
Терренс просьбу намеренно проигнорировал.
Рендалл не верил, что он ничего не услышал. На расстоянии, их разделявшем, это было просто нереально.
– И если вы действительно не любите друг друга… Почему вы женитесь?
Рендалл прикусил губу, позабыв о том, что незадолго до этого она приняла на себя неслабый удар и только-только начала подживать. На языке вновь появился привкус крови, вопреки многочисленным заявлениям, которые доводилось слышать, нисколько не солёный, а, в большей мере, пресный.
– Я не могу тебе этого сказать, – выдохнул Рендалл обречённо.
– Значит, есть причины.
Терренс не спрашивал, он всё понял и теперь лишь констатировал факт.
– Выпусти меня.
– И не подумаю. До тех пор, пока ты не объяснишь, что происходит.
– Терренс.
– Что?
– Терри, я, правда, не могу. Не трать время на вопросы, потому что ответов всё равно не получишь.
– Я верну тебя, – пообещал Терренс. – Верну обязательно. Чего бы мне это не стоило и сколько бы усилий не пришлось приложить.
– Не думаю, что это возможно.
– Почему?
Рендалл закрыл глаза.
Он не хотел вдаваться в подробности, имеющие отвратительный запах, и ворошить прошлое.
Его выворачивало наизнанку от мыслей о брачном контракте, больше походившем на договор купли-продажи, где оговаривалось немалое количество пунктов того, что он может и что должен делать. Данный список был не таким уж внушительным, в отличие от своего собрата, в коем указывались пункты, запрещённые к претворению в жизнь.
– Потому что моя судьба давно мне не принадлежит.
– А кому тогда?
– Кейтлин Эмилии Бартон, – ответил Рендалл.
Не солгал ведь. Она платила по его счетам. И по счетам его родителей. Взамен он был её игрушкой. Ненужной. Нелюбимой. Но отчего-то пригретой.
– Я так хотел бы тебя возненавидеть. Но не могу. Слишком сильным оказалось противоположное чувство, – невесело заметил Терренс.
– Я тебя тоже, как ни странно, – усмехнулся Рендалл и, вновь открыв глаза, посмотрел на Терренса. – Недавно я узнал, что после окончания академии ты собираешься связать жизнь с юриспруденцией. На фоне этого у меня будет одна просьба. Выбери любой университет, исключив из списка тот, в котором окажусь я. Если всё действительно так, как ты говоришь, моё желание будет исполнено.
Терренс не ответил, но по его взгляду можно было прочитать ответ и узнать направление, в котором он посылал все просьбы, озвученные Рендаллом. Из принципа отправится туда же, и ещё несколько лет будет рвать душу обоим, постоянно находясь рядом.
– Уходи. Просто уходи, – произнёс, спустя некоторое время, когда сумел обуздать нахлынувшие чувства.
Рендалл вопреки всему слышал в голосе иную просьбу, обратную высказанному пожеланию.
От Терренса пахло кровью, алкоголем и немного табаком. Не самая лучшая смесь запахов, но Рендалла она сейчас манила к себе, притягивала и не желала отпускать.
У него был миллион возможностей удалиться с гордо поднятой головой. Немного нужно. Толкнуть дверь и уйти, как того просил Терренс, благо – его уже никто не удерживал. Продолжая упираться ладонью в дверь, ручку Терренс больше не трогал. Всего одно движение, чтобы получить свободу, всего один шаг за порог.
Минута.
Две.
Рендалл не сдвинулся с места.
– А иначе что?
Ответом на это наполовину риторическое замечание стал громкий стук от соприкосновения с дверью кулака. В опасной близости от головы Рендалла.
Он, однако, даже не вздрогнул, сохранив ледяное спокойствие, вынужденное испариться уже через мгновение.
Ладонь опустилась ему на плечо, пальцы сжались сильнее, а губы притронулись к губам, ища ответного прикосновения. Не прося о нём, а требуя, желая получить подтверждение недавним словам или опровержение им же.
И Рендалл, наплевав на многочисленные попытки самоубеждения, не смог противостоять этому натиску, оттолкнуть и послать Терренса ко всем чертям вместе с его любовью и обожанием, прежде приносившими радость, а ныне служившими лишь источником бесконечной боли.
Терренс не отличался нежностью, его поцелуи были жёсткими, кусачими, из-за чего рана продолжала кровоточить, придавая прикосновениям вкус сомнительной ценности. В этот момент Терренс был груб, и только осознав, что ему не сопротивляются, а отвечают, стал действовать гораздо нежнее.
Так, как было прежде. Так, как было тогда.
Рендалла поедало изнутри чувство вины. Ему было невыносимо стыдно.
Перед Энтони за то, что устроил в его доме драку.
Перед Мартином, почему-то приносившим ему извинения.
Перед Троем, который не услышал в рассказе ни слова правды.
Перед Кейтлин.
Здесь оно не просто напоминало о себе изредка, а было настолько настойчивым, что хоть головой бейся о стену, постепенно проламывая кости, а результата всё равно не добьешься.
Перед Терренсом.
За всё, что говорил ему прежде, обрывая все нити и провоцируя расставание. За то, что молчал теперь, не рассказывая ему об истинных причинах своих поступков.
За то, что ничего не собирался менять, подчиняясь обстоятельствам, а не ломая их.
И когда у Рендалла появилась возможность вновь глотнуть воздуха, он первым делом прошептал всего два слова. Те самые слова, которые хотел сказать Терренсу ещё тогда, бросаясь лживыми насмешливыми фразами о полном равнодушии и склонности к экспериментальным играм.
– Прости меня.
– За что?
– И… отпусти, – добавил, проигнорировав вопрос, сделав вид, что не заметил его вовсе. – Отпусти навсегда.
========== Глава 5. Тот, кто позволяет приоткрыть занавес. ==========
Рендалл чувствовал себя полностью обесточенным.
Сил не хватало даже на то, чтобы подняться с кровати и раздвинуть шторы. Он бросил мимолётный взгляд на часы – полдень. Давно пора выйти к родителям, нацепив на лицо стандартную улыбку, и принять живое участие в подготовке свадебных торжеств, раз уж у него теперь появилось немалое количество свободного времени.
Экзамены остались позади, все переживания, с ними связанные – тоже. Результаты, правда, будут известны намного позже, но в этот раз он не беспокоится. Ему наплевать на всё происходящее вокруг. Откровенно говоря, он только порадуется, если выяснится, что во время тестирования все знания из его головы улетучились, и результат вышел плачевный. Это будет лучшая новость из всех.
Рендалл закутался в одеяло и вновь закрыл глаза.
Он чувствовал себя вампиром, коему совершенно противопоказан солнечный свет, любое соприкосновение с кожей моментально вызовет появление сыпи или обгорание, после чего верхний слой начнёт слезать уродливыми пластами.
Сетчатке тоже будет больно, если сейчас взяться за край ткани и потянуть его в сторону, пропуская в комнату солнечный свет.
Хотелось бы знать, когда родители заметят отсутствие единственного чада и поинтересуются состоянием его дел?
Кажется, он совершенно не представляет для них интереса. Единственное, что занимает их в течение длительного времени – процесс заключения брака.
Будь их воля, они насильно нацепили бы Рендаллу кольцо на палец и заставили произнести брачные обеты, не дожидаясь официальной церемонии. Только бы всё состоялось, как можно скорее, и им открылись безграничные возможности вместо фиксированных дотаций, получаемых ежемесячно.
Раньше, когда Рендаллу только предстояло познакомиться с будущей супругой и – несомненно! – расположить её к себе, недовольство представителей старшего поколения было особенно заметно.
Теперь, когда их дела стали налаживаться, и дотации уже не были глотком свежего воздуха, родители стали немного лояльнее и не травили Рендалла бесконечными напоминаниями о необходимости вести себя определённым образом. Он их не разочаровывал, делая всё именно так, как надо.
Как положено.
Несколько последних дней его жизни были заполнены запахом флердоранжа, цветами коего предписывалось дополнить наряд невесты, рассуждениями о том, насколько это будет великолепная свадьба, и морем проглоченных упрёков. С его стороны, а не со стороны старшего поколения.
Рендалл неоднократно ловил себя на мысли, гласившей, что он хочет откровенно высказать родителям всё, без цензуры. Но решимости не хватало.
Вряд ли его рассказ спровоцирует бурю восторга и поспособствует отмене свадьбы. Скорее, позволит разгореться невероятному скандалу.
То, о чём он может поведать родителям, никак на их решение не повлияет. Это не столь весомая причина.
Мать, вероятнее всего, скажет, что он развлекался, но теперь пришла пора взять себя в руки, стать серьезнее и больше не думать об ошибках молодости.
У любого человека есть какие-то тайны, о которых он не должен кричать на каждом углу. У тебя такая. Бывает и хуже.
А отец… Скорее всего, он никогда о случившемся не узнает. Одобрения действия Рендалла, с его стороны, при любом раскладе не получат.
В лучшем случае, это будет выговор и требование выбросить непроходимую дурость из головы.
В худшем – обещание засунуть его в психиатрическую клинику и принудительно вылечить. Несколько инъекций, яркий свет в лицо, не слишком-то ласковый персонал, вольный издеваться над подопечными, как им только вздумается.
Шикарные перспективы, не так ли?
Что ты выбираешь, Рендалл?
Всё, что обозначено выше, или место в кровати красивой девушки, которая, ко всему прочему, действительно, тебе нравится? Пусть и не так сильно, как требуют обстоятельства, но, тем не менее. В ней нет ничего отвратительного, одни положительные стороны.
Ты же смышлёный мальчик, и выбор твой будет продуманным до мелочей. Оправдай надежды родителей, они в тебя верят.
Ты сможешь, Рендалл.
Довольно забавно заключать брак с той, чьё сердце – высокопарно-то как, почти до тошноты – принадлежит тому же, кого любил и продолжаешь любить ты сам.
Минутная стрелка медленно ползла вперёд.
Ещё пятнадцать минут в плюсе, а он по-прежнему продолжает лежать в кровати, не подавая признаков жизни.
Стук в дверь заставил отбросить одеяло в сторону и встать на ноги. Рендалл пригладил волосы, решительно подошёл к окну и всё-таки раздвинул шторы.
На дворе стоял обычный, ничем особо не примечательный летний день. Один из тысяч дней, которые Рендаллу довелось прожить, и которые ожидали его в дальнейшем.
Стук повторился, и Рендалл открыл дверь, предварительно сделав мысленную ставку, кто же мог удостоить его визитом. Выбор был небольшим. Всего-то трое. Отец, мать или Кейт – единственная, ради кого сделали исключение, позволив входить в этот дом. Хотя, несомненно, перед ней родители стыдились не слишком вычурных интерьеров своего жилища сильнее, чем перед остальными потенциальными посетителями, коих так и не допустили до нанесения визитов.
Терренс, в своё время, дальше входной двери не продвинулся.
Он не особо рвался сюда, но, по мнению Рендалла, это выглядело, как минимум, неприлично – оставить человека в ожидании на улице, не предложив хотя бы чашку чая или кофе. И это при условии, что родители считали Терренса близким другом своего сына.
Он был ещё ближе, но они об этом, разумеется, не догадывались.
– Они у тебя удивительные, – произнёс тогда Терренс, бросив сумку с вещами Рендалла на заднее сидение своей машины.
– Так получилось, – отозвался Рендалл, не желая развивать разговор.
Он не любил обсуждать родителей. Какие бы они ни были, других не предвиделось. Терренс понимающе кивнул, и разговор о представителях старшего поколения заглох сам собой, перекинувшись на иные темы.
Вдвойне неловко Рендаллу было от осознания, что в этот момент они ехали домой к Терренсу.
Вроде как.
Разумеется, в реальности направлялись они не туда, но официальная версия гласила, что выходные Рендалла пройдут в окружении семьи Уилзи, и родителям осознание этого невероятно льстило. Все, без исключения, Уилзи входили в список тех людей, с которыми можно и даже нужно дружить. Даже Терренс, несмотря на слухи, расползавшиеся в обществе.
Что-то там о пристрастии к алкоголю, что-то о мерзком характере, что-то о полном отсутствии хороших манер и неоправданно сильной любви к скандальным выходкам.
В глазах родителей Рендалла всё это меркло в сравнении с иными характеристиками.
Чистота крови, благородное происхождение, прекрасные перспективы и материальное благополучие – по всем параметрам выгодные связи.
Если бы Рендалл не знал, что его родители тоже имеют аристократическое происхождение, заподозрил бы их в желании обязательно, любыми способами, примкнуть к этой прослойке населения. Стать частью элитного общества. Но они и так ею были. На фоне чего их преклонение перед чужим положением на социальной лестнице выглядело странно и даже нелепо.
Родители напоминали Рендаллу тех учеников, которые всеми правдами и неправдами стараются примазаться к чужой популярности, и для того, чтобы их приняли в круг избранных, не гнушаются ничем. Смеются над более слабыми вместо того, чтобы заступиться и помочь, делают гадости, отчаянно сплетничают, а потом ждут похвалы. И, получив её, буквально светятся от счастья. Жить в одиночестве, сами по себе, они просто не могут. Им обязательно нужно одобрение от тех, кого они считают авторитетом, и наплевать, насколько жалко это смотрится со стороны.
Рендаллу они старались привить ту же систему ценностей, на которую ориентировались сами, но удовлетворительного результата не получили. Сын предпочитал двигаться по собственному пути, не подстраиваясь под чужое мнение и не выплясывая на цыпочках перед теми, кого следовало ценить по уставу, написанному родителями.
Он не занимался разделением людей на популярных и не очень, на тех, кому следует уделять внимание и тех, кого предписывается обходить стороной только потому, что они менее удачливы, красивы и богаты. Он старался выбирать круг общения из тех, кто был ему по-настоящему интересен, и, надо заметить, тактика вполне работала.
И с Терренсом он начал сходиться совсем не потому, что это был выгодный, со всех сторон, друг.
Всё вообще получилось случайно, а потом завертелось с бешеной скоростью и не позволило вырваться до того, пока ситуация не вышла из-под контроля.
Сумей Рендалл устоять перед соблазном, всё сложилось бы иначе, и их история не оказалась омрачена грязными скандалами, когда Терренс, желая добиться ответа на поставленные вопросы, вымещал на Рендалле обиды, старался задеть. Не просто поверхностно процарапать, а прорвать со всей силы, до крови – ответить достойно на причинённую боль, как он сам выражался позднее.
Рендалл тяжело вздохнул.
За дверью, как и ожидалось, стояла мать.
– Доброе ут… – начал Рендалл, осёкся, поняв, что такое приветствие уже не актуально и тут же поспешил себя поправить. – Добрый день.
– Здравствуй, милый. – Сиенна сдержанно улыбнулась сыну. – Тебя не было за завтраком, да и потом ты не спускался. Ты не заболел?
Она протянула руку, прикоснулась ко лбу, проверяя температуру.
– Нет. – Рендалл отрицательно покачал головой. – Всё хорошо, просто мне хотелось немного побыть наедине со своими мыслями.
Несколько секунд Рендалл колебался, прикидывая, стоит ли пропускать мать в комнату или воздержаться от этого жеста, но, в конечном итоге, отошёл в сторону, предлагая составить компанию. Сиенна сложила руки на груди и прошествовала внутрь комнаты, наверное, вспомнив о материнском долге и решив уделить ребёнку немного своего внимания.
Рендалл попытался вспомнить, когда они последний раз общались по душам. Кажется, в прошлой жизни. Ладно, не столь масштабно, но и не сказать, что недавно. Родители удостоили его своим вниманием во время пребывания в лазарете, действительно выглядели обеспокоенными и задавали бесконечные вопросы. Сиенна иногда отвлекалась и прерывалась, чтобы поблагодарить милого мальчика, спасшего их ребёнка.
Терренс медицинское крыло к тому времени покинул и од, исполняемых в его честь, уже не слышал.
Рендалл догадывался, что Сиенна не упустила случая лично выразить восхищение героическим поступком. В тот момент Терренс, наверное, чувствовал себя безумно неловко, зная истинную причину падения и виновника сложившейся ситуации. В этом было столько абсурда, что из груди так и рвались нервные смешки, однако Рендалл держал себя в рамках приличия. Его бы не поняли, начни он хохотать во время материнских восторгов.
Потом, оставшись наедине с самим собой, он насмеялся вдоволь. Момент, ознаменованный этой ложью, был весьма показательным в жизни Рендалла. Последнее время он только и делал, что лгал напропалую, практически позабыв, какой бывает правда.
Он знал, что Терренс наносил ему ещё один визит вежливости – на этот раз по собственному желанию, а не по указанию со стороны отца – уже после того, как родители вместе с Кейт покинули лазарет.
Действие обезболивающего средства продолжалось, Рендалла клонило в сон, и он не стал сопротивляться.
Когда проснулся, рядом с кроватью находился букет роз, точных копий той, которую Терренс истерзал в бассейне, устраивая показательное выступление.
Рендалл ощутил болезненный укол в сердце, словно все шипы разом собрались в один огромный и кольнули именно туда, в левую сторону грудной клетки. Он почему-то был уверен, что пересчитав цветы в букете, получит чётное число – очередное послание с пожеланием смерти, коих за год после расставания было не так уж мало.
Терренс не опускался до криков такого типа и не подкидывал записок, содержащих данный текст, но в глазах его часто прослеживалось нечто, от чего Рендалла бросало в холодный пот.
Обычно светлые глаза темнели и один за другим вгоняли в его тело невидимые ножи. Как будто кричали постоянно заученную наизусть фразу.
Ты заставил меня страдать, Стимптон. Я отплачу той же монетой.
Букет он брал с опаской, переложил цветы с тумбочки на одеяло и принялся пересчитывать. Вопреки ожиданиям, Терренс действительно не стал прибегать к языку жестов.
Семнадцать роз, никаких иносказаний.
Помимо цветов было ещё и небольшое послание, написанное от руки. Сначала Рендалл его даже не заметил, оно упало на пол, и только край листа торчал из-под кровати. Пришлось наклониться, чтобы достать его оттуда, и по прочтении порадоваться, что оно не попало в руки посторонних людей.
Из всего написанного в память сильнее всего врезалась одна строчка.
Нет таких слов, чтобы передать мою любовь к тебе…
Всё чаще возвращаясь в воспоминаниях к событиям жизни, напрямую связанным с Терренсом, Рендалл чувствовал, как его выжигает изнутри чем-то похожим на серную кислоту.
Совсем скоро ничего не останется – одна лишь оболочка.
Ему следовало забыть всё, что их связывало – задуматься, так всего ничего, каких-то жалких два летних месяца, а то и полтора. Их очень просто вычеркнуть из жизни. Сделать небольшое усилие над собой и забыть навсегда. Он пытался, но с поставленной задачей не справлялся.
Сиенна не торопилась оставлять его в одиночестве.
Судя по трагичному молчанию, окутывающему их обоих, она долго готовилась к разговору, неоднократно прорепетировала ходы, стараясь предугадать поведение сына.
Возможно – с вероятностью в девяносто девять процентов – прибегла к советам психолога, желая идеально выстроить процесс общения с подрастающим поколением.
Рендалл примерно предполагал направление разговора и морально готовился.
Ему нечего было ответить, независимо от того, что скажет Сиенна.
У них было разное представление о ситуации. В распоряжении матери находилась только голая основа, определённые нюансы, меняющие ситуацию в корне, Рендалл продолжал удерживать при себе.
– В последнее время ты выглядишь рассеянным и часто витаешь в облаках, – заметила Сиенна, подойдя к столу и начиная перебирать тетради Рендалла.
Он наблюдал за ней, надеясь, что она остановится только на ознакомлении с тетрадями, но не тронет его книги.
Судьбу записки он решил практически моментально.
Понимал, что нужно выбросить. Смять, разорвать, сжечь, но, как обычно, не смог.
Вложил её в сборник стихотворений Джона Китса, да так и оставил там лежать. Каждый вечер, ознаменованный пребыванием в стенах «Орхидеи», вплоть до выпуска, был ознаменован чтением этой книги.
Троя столь ярая приверженность поэзии веселила. Он не упускал случая отпустить пару шуточных замечаний, а Рендалл его слова не опровергал, делая вид, будто действительно жаждет заучить весь сборник наизусть.
Однако в реальности он просто скользил глазами по строчкам, ничего не замечая. «Ода меланхолии» сливалась в его представлении с «Одой к осени», переходила в следующее творение, вдохновлявшее, в своё время, художников-прерафаэлитов и заслуженно ставшее классикой английской поэзии.
Когда-то Рендалл действительно любил поэзию Китса, но сейчас заголовки оставались единственным, что бросалось в глаза.
Пролистать одно стихотворение, за ним второе – в очередной раз перевернуть страницу, и снова увидеть этот, немного нервный крупный почерк, не неряшливый, а, скорее, летящий и порывистый.
– Тебе кажется, мама, – произнёс, продолжая неотрывно наблюдать за действиями матери.
Он с трудом подбирал слова, чтобы ответить. Все его мысли занимала судьба записки – единственной вещи, оставшейся у него на память об отношениях с Терренсом.
– Я понимаю твоё волнение, – продолжила Сиенна. – Заключение брака – серьёзный шаг, после которого вам обоим предстоит немалая работа над отношениями. Отчасти я разделяю твои чувства…
Рендалл усмехнулся, услышав это заявление. Благо, что стоял вполоборота, и Сиенна не заметила, как искривились в усмешке губы.
Разделяет она. Отчасти.
Разумеется.
Сиенна продолжала большую часть внимания уделять тетрадям, и Рендалл, убедившись, что книги мать не интересуют, окончательно отвернулся. Подошёл к окну и распахнул его настежь. В помещение ворвался поток прохладного воздуха.
День выдался пасмурный, солнце было полностью скрыто за облаками, веяло сыростью. К вечеру, скорее всего, начнётся дождь.
Интересно, а в день свадьбы тоже будет лить, как из ведра? Или обойдётся?
– Признаю, что выходила за твоего отца при иных обстоятельствах. У нас с ним была безумная любовь…
Обязательно подчёркивать это? Наверное, я выгляжу недостаточно отчаявшимся?
– Но, должна сказать, наличие этого чувства не гарантирует счастливого брачного союза. На первых порах мы отчаянно ругались, притирались друг к другу, никто не хотел уступать, едва ли голоса не срывали. Мои родители – люди старой закалки, протестующие против сожительства. Только законный брак, ничего кроме него. Потому никаких пробных попыток пожить вместе или чего-то вроде, – Сиенна засмеялась, и Рендаллу этот смех показался невероятно натянутым. – В том, что ваш брак имеет другую основу, я нахожу немало положительных сторон. Нет дикой страсти, которая испарится уже через несколько месяцев, а, может, через год, но зато есть то, что появляется в браках других – счастливых – пар после нескольких лет совместного проживания. Доверие, взаимопонимание, уважение. Жена не должна быть объектом страсти. Ей надлежит стать, в первую очередь, другом, партнёром, советчиком…
Ты смогла бы уважать мужчину, который женится на тебе ради денег? Не думаю. Скорее, считала бы ничтожеством.
– Мам, – позвал Рендалл.
– Да, милый?
Сиенна осеклась и замолчала. Не думала, что её продуманную до мельчайших деталей речь столь бесцеремонно прервут, заставив притормозить и импровизировать в процессе. От Рендалла вновь ждали покорности и проявления сыновнего послушания. Как в старые – не особо добрые, как ему казалось – времена.
– Если именно Кейт предстоит стать партнёром, советчиком и другом, почему бы не сказать об этом ей?
– Но, Рендалл…
– Прекрати, мама! – в голосе его промелькнуло отчаяние. – Перестаньте меня дрессировать. Я помню всё, что вы говорили мне вчера, позавчера, месяц и даже год назад. Я помню, что должен стать ковриком у ног мисс Бартон, благодаря которой мы остались на плаву и даже начали подниматься. Я помню, что должен всячески её превозносить и целовать ей руки, а то и ноги, отбивая многочисленные поклоны. Но сколько можно об этом говорить?! Хватит!
Сиенна растерянно смотрела на сына, впервые позволившего себе сказать хоть что-то в ответ на очередную порцию советов. Покорного прежде сына, ныне не промолчавшего, не согласившегося, а решившего заткнуть ей рот.
– Что тут за шум? – спросил отец, появившийся на пороге спальни.
Рендалл никогда не отличался вспыльчивым нравом. Сколько он себя помнил, большинство конфликтов старался разрешить миром, вступая в открытое противостояние лишь в тот момент, когда все остальные варианты проваливались с оглушительным треском.
Конечно, всё зависело от ситуации.
С родными он был сдержанным, а в общении со сверстниками позволял себе большую эмоциональность. Там в ходу были не только разговоры, направленные на спасение души, иногда правоту и кулаками приходилось доказывать.
Но настолько повышать голос на родителей Рендаллу ещё не доводилось. Спустя несколько секунд, сам понял, насколько это было на него не похоже. Он давно замолчал, а отголоски крика ещё гуляли по комнате.
Рендалл видел, что Сиенна собирается ответить супругу, а тот, скорее всего, вновь займётся любимым делом – порицанием и обвинениями в неблагодарности и нежелании принять такой великолепный подарок судьбы, как юная мисс Бартон.
Рендалл всегда старался оправдать родителей, независимо от того, сколько правоты было в поступке каждого из них. Но сейчас на эти попытки перевернуть всё с ног на голову, превратив чёрное в белое, не осталось никаких сил.
И он не придумал ничего лучше, чем сбежать из дома. Не навсегда, разумеется, а только на время. Схватив рюкзак и книгу, содержимое которой могло обнажить его самый страшный секрет, Рендалл рванул к двери из спальни, едва не сбив с ног отца.
Спустившись по лестнице вниз, Рендалл услышал, как его окликнули, но даже не подумал остановиться. Он выскочил на улицу и быстрым шагом пошёл к воротам.
У него не было заранее продуманного маршрута, только желание оказаться подальше от родителей и их историй о своей и чужой семейной жизни, коими его в последнее время пичкали постоянно и закормили до рвотного рефлекса.
Он знал, что в дальнейшем обязательно проникнется комплексом вины и вернётся, но сейчас ему нужно было одиночество.
И он бежал. Бежал, куда глаза глядят.
*
Картошка была безвкусной, а рыба впитала слишком много масла, из-за чего создавалось впечатление, будто Рендалл запивает им еду. Впрочем, он практически не замечал вкуса, механически поглощая пищу в стремлении утолить голод.
Два часа бесцельной ходьбы по городу, и ему отчаянно захотелось поесть. Благо в рюкзаке нашлось несколько фунтов, спасших положение, поскольку в ближайшее время Рендалл не собирался возвращаться домой. Каждый раз при мыслях о доме перед глазами появлялась красная пелена, и хотелось кричать, отчаянно, до сорванного горла.
Рендалл перекинул рюкзак через плечо и медленно брёл по улицам, ничего вокруг не замечая, ничему не придавая значения. Он только с определённой периодичностью запускал руку в пакет с традиционным блюдом, казавшимся раньше невероятным на вкус, а теперь просто пресным и даже отталкивающим.
Помимо небольшой суммы денег в рюкзаке обнаружился плеер, не окончательно разрядившийся и ныне неплохо скрашивающий эту незапланированную прогулку.
Время от времени Рендалл поднимал глаза к небу, прикидывая, как долго он сможет ходить по городу – погода портилась.
Проходя мимо одного из открытых летних кафе, притормозил, чтобы послушать прогноз. Метеорологи обещали ливень.
Рендалл хмыкнул, посчитав ситуацию очень символичной, с той разницей, что теперь рядом с ним никого не будет, и домой он вернётся промокшим до нитки, гордо промарширует мимо родителей, ничего им не объясняя, вновь закроется в спальне и провалится в глубокий сон. Точнее, в черноту без проблесков ярких пятен.
Видеть сны Рендаллу не хотелось – их отсутствию он радовался.
Год назад у него хотя бы был зонтик, совершенно не спасавший от разбушевавшейся природной стихии.
Машина, притормозившая рядом, сначала показалась Рендаллу необычайно подозрительной, но присмотревшись, он понял, кто решил проявить немного человеколюбия. На фоне Терренса он выглядел, как воробей, только что искупавшийся в луже, притом основательно так, с энтузиазмом.
