Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 73 страниц)
Перескажи Алекс содержание письма журналистам, предоставь скрины переписки, впечатление об Анне сложилось бы иное. А так… Всем оставалось догадываться, какими причинами погибшая девушка руководствовалась в своих поступках. Лейтмотив позора, смытого кровью, стёрся и остался невостребованным.
Новой героини, пострадавшей от рук морального урода, из Анны не получилось.
Кэрмит подставил стакан, предлагая наполнить его повторно. Алекс эту просьбу выполнил, не отвлекаясь от своего основного занятия. Тут и Кэри старался не пропускать многое мимо ушей, поскольку сентиментальное послание заинтриговало его с первых строк, да так и не отпустило, несмотря на то, что было озвучено уже почти наполовину. События разворачивались с потрясающей скоростью, сменяя друг друга в стремительном ритме.
Кофе из «Старбакс», мазь от ожогов, никакой любви, мысли исключительно о дружеских отношениях, мост, платье, поэзия Бориса Пастернака, а потом резкий переход к описанию эмоциональной нагрузки, превышающей допустимые пределы.
Кэри Трэйтон – воплощённое зло.
Пока Алекс зачитывал письмо, Кэрмита не оставляло чувство дежавю. Он слушал чужую историю, переживая её как свою собственную.
Не потому, что она оказалась настолько проникновенной.
Не потому, что с лёгкостью представлял себя на месте Алекса.
А потому, что по многим параметрам это письмо копировало его собственную жизнь. Те же приёмы, те же уловки, те же места и тот же наряд.
С той разницей, что Кэрмита они оставили равнодушным, и он не поддержал инициативу. Алекс – очень даже.
– В конечном итоге, ты проникся и решил выступить в роли Немезиды? – поинтересовался Кэрмит, впервые за долгое время заговорив, тем самым, нарушив монолог Алекса.
– Не совсем так, – произнёс тот, прикладываясь к горлышку, а затем отвечая на пристальный взгляд.
– А как?
Кэрмит собрал документы в стопку, застегнул папку и отложил в сторону. Откинулся на спинку стула, провёл кончиками пальцев по столешнице, подавив порыв постучать по гладкой поверхности.
– Её родителей внезапно посетило желание отправить дочь на обучение в Великобританию. Предлагали доучиться в британской школе, а потом поступать в любой университет, связанный с искусством. Они считали, что здесь талант расцветёт, а в России зачахнет. Сложно не согласиться. Количество перспектив, открывающихся здесь, впечатляет. Как ни крути, а европейское образование ценится гораздо выше.
Исключительно на обсуждении они не остановились. Идея обоим показалась правильной и требующей реализации. Сказано – сделано. Они оплатили Анне учёбу и отправили сюда. Она рыдала в трубку, говорила, что не хочет расставаться, заочно ненавидит тот Лондон, где нет меня, а потом неоднократно повторила эти слова в аэропорту, когда мы прощались. Родственники, что её, что мои, старались подсластить пилюлю, рисуя радужные перспективы о скорейшем счастливом воссоединении.
Я в любом случае, независимо от того, с ней или в одиночестве, должен был прилететь сюда. Мой отец солидарен с её, придерживается той же точки зрения относительно образования и дальнейших карьерных перспектив. Учиться здесь, работать здесь… Возражений с моей стороны они не встретили.
Мы бы с тобой столкнулись при любом раскладе. Вот только реакция могла быть иной. Равнодушной, скорее, без признаков дикой ненависти. Такой, какая бывает при встрече с незнакомым прежде человеком. Не знаешь, чего от него ждать, а потому с равной вероятностью можешь добиться и улыбки, и плевка в лицо. Когда чаша весов склонится в одну сторону, примешь окончательное решение. Поймёшь, как нужно относиться к этому человеку. Я приехал с мыслями о том, что хочу тебя уничтожить, но… Не знаю, что мне мешало. Что цепляло, не позволяя сразу приступить к разработке плана мести и его реализации. Я должен был поверить на слова, а вместо этого подумал, что обязан убедиться в правдивости сказанного, изучить обстановку. Только получив неопровержимые доказательства, начинать действовать. Доказательств не было, вера в правдивость сказанного иссякала.
– Внезапно ли?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мы познакомились примерно за несколько месяцев до того момента, когда, как ты говоришь, её родителей накрыло идеей о переводе дитя в новое учебное заведение. Как считаешь, есть смысл выдвигать предположение, что идея появилась не сама по себе, а с чьей-то подачи?
– Ты пытаешься…
– Я не настаиваю и не объявляю себя истиной в последней инстанции. Просто с трудом верится, что она могла рыдать из-за расставания и невозможности видеться с тобой.
– Так, может, позволишь мне познакомиться с альтернативной версией событий? – предложил Алекс.
– Ты сам недавно озвучил почти всю историю моих с ней отношений, за исключением пары пунктов. Но я могу рассказать. Доказательств никаких, к сожалению, нет. Придётся поверить мне на слово. Если только переписка где-то осталась нетронутой. Нужно будет посмотреть, проверить. Или с Йеном поговорить, хотя, не уверен, что услышав имя Анны, он согласится на встречу, а не пошлёт нас обоих с активным применением мата. Его она тоже доставала и, пожалуй, не меньше, чем меня. Только в одном случае была вроде как забота и внимание, а в другом – ненависть и намёки на необходимость уйти в сторону. Постоянное подливание масла в огонь. Однажды он не выдержал и пожертвовал отношениями. Но мне не хотелось сдаваться. Мы с ним несколько раз сходились и расходились, потом уже разрыв спровоцировал я, поняв, что прошлое вечно будет висеть над нами, тяготить обоих, а значит ничего хорошего, априори, из этих отношений не получится.
– Сколько пунктов совпало?
– Легче сказать, сколько их не совпало. Например, я не спал с ней, не снимал то самое платье и не млел, очарованный. В остальном – очень похоже. Ты читаешь письмо, а я понимаю, что многое из этого можно было написать и мне, сделав автоматическую замену имён. Удивительно, как много в её жизни одинаковых событий с привлечением разных людей. Правда, имеется ряд небольших различий. Мы познакомились не в реале, а в сети. На сайте, где люди из разных уголков мира ищут себе приятелей по переписке. Я зарегистрировался там несколько лет назад, поддавшись всплеску моды, несколько раз пытался пообщаться, но как-то не особенно активно это дело продвигалось. Я неоднократно задумывался об удалении аккаунта, руки не доходили, а потом написала Анна.
Она оказалась интересным собеседником, и я охотно ответил на её послание, между нами завязалась переписка.
Помнится, во время посиделок в кафе я говорил, что одно время пытался выучить русский язык. Наверное, ты подумал, что я это делал ради неё. На самом деле, нет. Не из-за неё, но с её помощью. Узнав, что подтолкнуло меня к этому решению, можешь посчитать мотивацию слабой и не слишком внушающей доверие, но как есть. Всё дело в том, что я проникся одной из театральных постановок по произведениям одного из ваших авторов. Дороти – отчаянная театралка, Стивен – тоже. Да и вся моя семья, в общем-то, потому на спектакли мы выбираемся с завидной частотой.
Желание выучить русский для прочтения оригинала можно назвать блажью, но мне действительно хотелось это сделать. Собственно, в интересах у меня значилась и страна, и язык, и некоторые авторы. На фоне этого мы впервые разговорились с Анной. Она предложила свою помощь в качестве непрофессионального репетитора, а я не стал отказываться. Мы общались исключительно в сети, о возможном пересечении в реальности речи никогда не заходило. До тех пор, пока она не сказала, что в ближайшее время планирует перебираться в Лондон.
Что примечательно, впервые мы пересеклись не по личной договорённости. Очередная случайность, шутка судьбы. Знакомая пригласила меня позировать на курсах, проводимых для художников. Всего лишь на пару занятий, как она сказала. Угадай, кого я увидел среди людей, пришедших на занятия? Разумеется, там была Анна. И я не стал отворачиваться, давая понять, что мне эта встреча не приносит ничего, кроме раздражения. Всё было нормально до тех пор, пока она не начала активно вмешиваться в мою жизнь, откровенно навязываясь и стараясь уничтожить установленные границы. Возможно, в этом есть моя вина, раз я не понял, что она испытывает ко мне нечто большее, чем дружескую симпатию, не прекратил вовремя общение. Теперь этого уже не проверить.
На тот момент, я встречался с Йеном, и присутствие в нашей жизни посторонних личностей, его, откровенно говоря, не радовало. Начавшись довольно мило и романтично, отношения постепенно превратились в одну сплошную склоку. Скандалы, споры, а то и драки на фоне адовой ревности, потому что в самый неподходящий момент снова звонит или пишет она. Я не знаю, как это объяснить, а он считает, что его старательно обманывают.
Нет, на самом деле, у нас не всегда всё было гладко. Ссоры случались и до вмешательства Анны, но после того, как появилась она, количество неприятностей возросло в несколько раз. Мне припомнили вообще все мои промахи, проехались по скандальному прошлому, обвинили в блядском поведении и прочее, прочее, прочее…
Понимаешь ли, Алекс, мне сложно говорить о ней, как о хорошем человеке, потому что, фактически, её стараниями были расторгнуты мои отношения, а я, чувствуя вину за то, что не могу ответить на предложенные чувства взаимностью, превратился в палочку-выручалочку. Вызволить из притона, где она зависает с новыми друзьями, не вызывающими особого доверия. Стащить с моста, на который она взобралась и обещает прыгнуть вниз, если я не поднимусь к ней и не поцелую. Выслушать истерические выпады в ответ на пространное замечание о приглянувшемся мне портрете, обнаруженном в папке с её рисунками. Портрет её двоюродного брата, как она говорила. Глупого, думающего исключительно о шмотках, машинах, выпивке-травке и девках. Опять же, исходя из её слов. «Тебе ничего не светит, дорогой, даже не надейся». Она так старательно создавала отрицательный образ, что мне, пожалуй, даже захотелось познакомиться с настолько отвратительным человеком. Учитывая моё прошлое, о котором Анна не знала, мы с описанным юношей могли бы поладить. Один испорченный мудак, косящий под хорошего мальчика с поползновением на аристократизм, и другой, отличающийся не меньшей испорченностью.
Не скажу, что мы часто обсуждали «брата», но пару раз упоминание о тебе в общении проскользнуло. Потом стёрлось и забылось.
Нет, я бы точно тебя не выпустил из памяти, если бы пересматривал файлы, хранящиеся в той папке. Для закрепления эффекта, что называется, но к флэшке я не прикасался. Её настолько экспрессивно швырнули мне в лицо, стоило только похвалить модель, а не работу – даже немного неловко стало. Анна ушла, а флэшка осталась лежать на столешнице. Я подумал, что, возможно, со временем владелица одумается, захочет вернуть наработки, вот и прихватил вещицу с собой, бросил в ящик стола и со временем забыл. Назад её никто не потребовал, зато звонки и сообщения продолжались, превратившись в неиссякаемый поток.
Когда они исчезли, я вздохнул с облегчением. Оказывается, нечему было радоваться. Всё-таки я не из тех людей, что устраивают танцы на костях и рыдают от счастья, узнав о чужой смерти.
– Я этого и не говорил.
– Но подумал?
– Нет. Признаться, в этот момент меня занимают мысли иного толка.
– Правда? И какие?
– Так разрушаются истории идеальной любви, – усмехнулся Алекс.
– Нет ничего идеального в этом мире. Ни людей, ни событий, ни чувств. Вот настоящие – мне очень хочется верить – есть, а идеальные, увы, отсутствуют. Впрочем, искренность и идеальность никогда синонимами не были, – вздохнул Кэрмит. – Есть заблуждения, которыми все так любят себя окружать, а потом с трудом выползают из придуманного мира и понимают, что реальность совсем не сладкая и приятная, как им казалась. Но если постоянно об этом думать, то лучше вообще не жить, потому что всё боль, тлен и уныние, если разобраться или чрезмерно себя накрутить в этом плане.
– С какой стороны не посмотри, а я действительно питал к Анне немалое количество тёплых чувств, – произнёс Алекс, отставляя бутылку, запрокидывая голову и потирая шею, разминая. – Я был с ней так долго, как ни с кем другим, и мне казалось, что это далеко не предел. Когда речь заходит о периоде жизни, отмеченном знакомством с Анной, я могу припомнить множество случаев. Приятных, милых, нелепых, забавных, смешных и печальных. Если мне зададут вопрос о других моих пассиях, что я отвечу? Сомневаюсь, что случайный трах на пьяную голову, когда вспоминаешь только задранную до головы юбку у малознакомой девушки, или взаимный отсос – на голову трезвую, – с не менее малознакомым парнем, достойны внимания настолько, чтобы о них рассказывать на каждом углу. Впечатления об этом у меня, определённо, остались, но я не назову их ценными. Круто, здорово, но мимолётно.
– Можно ещё о взаимной дрочке рассказать, – заметил Кэрмит, делая последние глотки виски. – Как вариант. Тоже ничего так было, если говорить откровенно.
– Причём здесь это?
– Не причём. Просто вспомнилось. Не подумай, что это стремление продемонстрировать характер и поставить условия. Я по-прежнему ни на что не претендую. Пытаюсь не претендовать. Теперь, наверное, даже сильнее верю в правильность и оптимальность такого решения, чем в былое время. Будь на месте Анны иная девушка, я бы ещё подумал о перспективах, но при таком раскладе всё достаточно бессмысленно.
– Ты ставишь себя в один ряд с теми людьми, о которых я говорил выше?
– А ты этого не делаешь?
– Нет. Ты – это совсем другое.
– Чуточку более породистое создание, учитывая родословную, – засмеялся Кэрмит, покрутив в руке стакан. – Или скандальное, с такими тёмными пятнами в прошлом, которые не снились другим временным пассиям? Более болезненное. В том плане, что из-за меня тебе пришлось пойти на тот шаг. Правда, теперь я не понимаю, ради чего ты это сделал? Да и зачем вообще полез в игры Арлета? Какие цели преследовал? Мог спокойно понаблюдать за моим унижением и удалиться, ничем не выдав своего присутствия.
– Происхождение, скандальность и тот случай не имеют никакого отношения к определению «другой».
– Даже не знаю, радоваться мне или печалиться на этом фоне.
– Кэри.
– Алекс.
Обращение прозвучало настолько серьёзно, что Кэрмит сам не удержался и засмеялся. Алекс несколько секунд наблюдал за ним в молчании, потом опустил голову и тоже засмеялся.
– Я люблю театр, – произнёс Кэрмит, – но не настолько, чтобы превращать в бесконечное представление всю свою жизнь. Нет, правда. Не обращай внимания. У меня немного сдали нервы, но, в целом, всё нормально. Раздуть скандал на пустом месте – пустяковое занятие, а избежать пререкания – задача сродни высокому искусству. К кому мы ближе? К склочным персонам, скандалящим по поводу и без оного? Или к дипломатам, способным найти компромисс?
– Иногда стоит давать выход эмоциям, прооравшись, – резонно заметил Алекс.
– Знаешь, первым порывом, когда я только-только понял истинный смысл слов о праве на отправление меня в полёт, стало желание примчаться сюда и хорошенько приложить тебя лицом об асфальт. И это только от осознания, что меня обманывали. Чувства человека, считающего другого виновным в смерти любимой девушки, я вряд ли сумею понять и прочувствовать на собственной шкуре. В полной мере. Но я стараюсь, приходя к выводу, что точно не стал бы гладить его по голове и желать долгих лет жизни, наполненных счастьем. Удивительно, что ты не стёр меня в порошок при первой же возможности.
– У поколения некст в чести жестокие игры, – пространно заметил Алекс. – Иногда мне кажется, что с каждым годом уровень жестокости не только не уменьшается, но и возрастает. Кто-то втягивается от скуки, кто-то стараниями окружающих. Редкий человек сумеет остаться в стороне, на нейтральной позиции. Ситуация, в которой мы оказались… Чем не игра, на самом-то деле?
– Без правил.
– И с непредсказуемым финалом. Всё могло закончиться иначе. Все бы остались живы. Тем более что у неё даже приличный мотив отсутствует. Если бы изнасилование действительно произошло, тогда, да. Вполне себе причина. Хотя, многие это переживают и продолжают двигаться дальше. Но убивать себя на пустом месте, исключительно, чтобы испортить жизнь другому человеку, попутно втянув в этот экспромт третью сторону? Зачем она это сделала? Ради чего? Казалось, я знаю Анну, как свои пять пальцев, а выходит, что не знаю вовсе. Единственный человек, способный пояснить мне мотивы данных поступков – это она сама, потому стоит признать: вопросы останутся без ответов.
– Общепринятой логике её поступок не поддаётся, потому остаётся сказать лишь, что есть такие люди. Универсальный ответ. Вроде получается умное замечание, а вместе с тем – никакой конкретики, – Кэрмит усмехнулся и вновь замолчал.
Склонил голову, перехватил очередной взгляд Алекса.
Ему хотелось казаться уверенным в себе и в своих силах, а не находиться в подвешенном состоянии, но, увы, никакой стабильности положения он пока не наблюдал. Хотелось в очередной раз сжать ладонь Алекса в своей руке, произнося избитую, но вполне уместную фразу о том, что тот не одинок, и он, Кэрмит, готов поддерживать любое решение. Снова прошептать, глядя в глаза и ощущая дыхание на своих губах, слова о любви.
Но, разумеется, он ничего такого не делал, примеряя на себя образ Анны и понимая, насколько ничтожным выглядит в этой своей любви, невостребованной, ненужной и, возможно, раздражающей. Как будто махнулся с Анной местами.
Теперь он бегал за кем-то хвостиком, не рассчитывая на взаимность, не имея возможности отказаться от контакта. Насколько бы коротким это взаимодействие не оказалось – всё лучше, чем полное отсутствие.
– Ты бы обрадовался, узнав, что я покидаю стены школы? – спросил Алекс, нарушая установившуюся тишину.
– По какой причине?
– Это не столь важно, но, скорее всего, по собственному желанию.
– И куда направишься?
– Это тоже не имеет значения. В другую школу. Обратно в Россию… Да куда угодно. Просто ответь на поставленный вопрос, не задавая десяток встречных. Пожалуйста.
– Нет.
– Не будешь отвечать?
– Нет, в том смысле, что не обрадуюсь. Мне казалось, это очевидно, – поднявшись со своего места, Кэрмит направился к мойке, ополоснул и тщательно протёр стакан. – Алекс?
– Да?
– Не возражаешь, если я сегодня переночую здесь?
– Прямо на кухне?
– Буквоед, – Кэрмит ухмыльнулся и промокнул ладони полотенцем. – Нет, конечно. Просто в твоём доме. Я бы уехал, но садиться за руль после алкоголя не рискну, да и туман за окном… волшебный.
– Впервые слышу, чтобы туман характеризовали именно так.
– Когда я смотрю на него, первым делом напрашивается ассоциация с каким-нибудь сказочным лесом, где полно чудовищ. Будь это правдой, я бы туда с удовольствием заглянул, но, боюсь, что вместо интересных находок могу получить лишь счёт на ремонт чужого авто, если вдруг удача на дороге от меня отвернётся. Я буду вести себя тихо, не привлекая внимания. Моего присутствия ты даже не заметишь. Торжественно обещаю, что мешать или цепляться с разговорами не стану.
– Разговоры меня не смущают. Я бы с удовольствием скоротал время за обсуждением чего-нибудь.
– Ночь напролёт?
– Почему нет? Если не уснём раньше, то можно болтать до самого рассвета.
– Заманчивая перспектива. Действительно, почему нет? Это стоит принять за согласие?
– Да. Оставайся, – ответил Алекс, улыбнувшись. – Комнату можешь выбрать любую. Какая приглянётся сильнее всего, там и останавливайся. Как выберешь, спускайся, придумаем общую культурную программу. Я пока приберусь здесь, унесу подшивку. Дело закрыто, виновные наказаны. Невиновные оправданы. Можно сдавать материалы в архив.
– Алекс?
– М?
– Спасибо, что приютил. И, да, прости. Мне, правда, не по себе от случившегося, и…
– За что, собственно, извиняться? За то, что её влюблённость в тебя осталась безответной? По-моему, нет ничего удивительного в такой расстановке сил, и в том, что не всякие чувства получают ответную реакцию в обязательном порядке. Я бы удивился, сложись в мире иная тенденция. Это закономерно и общепринято. Ничего сложного и страшного. Совсем ничего.
– Ничего, – эхом повторил Кэри.
Постояв ещё несколько секунд на месте, он направился в сторону выхода из кухни, оставив вымытый и натёртый до блеска стакан на раковине.
Алекс потянулся к бутылке и сделал несколько дополнительных глотков. Он почти не ощущал вкуса, не наслаждался его оттенками, но и не напивался в стельку. Он анализировал происходящее, этот разговор, так и не ставший бурным скандалом, в который раз возвращался к содержанию письма, написанного Анной. Сопоставлял с рассказом Кэрмита, вспоминал о том, как часто она, несмотря на заверения в любви, старалась уйти от общения, придумывая для этого самые невероятные предлоги, самые смешные и нелепые. Таковыми они представлялись теперь. Раньше не вызывали ни единого сомнения.
Кэрмит сказал, что они познакомились намного раньше. До того, как Анна уехала в Лондон.
Пустая почта и деактивированные профили в социальных сетях – с вычищенной перепиской там, где аккаунты можно восстанавливать – наталкивали на определённые подозрения. Анна не хотела, чтобы кто-то увидел, с кем она общалась и как это делала. На том же «Фейсбуке» у неё было несколько профилей. Она говорила, что от одного забыла пароль, а почту, по которой регистрировалась, давно удалила… Может, так оно и было, а, может, нет.
Она имела все шансы использовать якобы заброшенный профиль для общения с теми людьми, которых не хотела показывать основной массе друзей и Алексу. Неудивительно, раз ему так стремительно поменяли статус, превратив из бой-френда в кузена.
Он думал об этом всё время, проведённое в одиночестве. Протирая столешницу, выбрасывая опустевшую бутылку в мусорку, возвращая на место стакан, убирая папку с распечатками и газетными вырезками.
Алекс никак не мог отделаться от мысли, что есть некая наивность в его легковерности, но вместе с тем не испытывал угрызений совести. Не считал, что каждый новый шаг приведёт к ошибке, как бывало прежде, в момент вынашивания планов мести. Он не находил логических объяснений этому, а факт оставался фактом. Стоило только Кэрмиту озвучить свою версию событий, и он сразу же поверил, не ища доказательств, не сомневаясь в правдивости сказанного, как произошло в случае с Анной. Прилетев сюда, Алекс никакой любви к нему не питал; отношение было предвзятым настолько, что хуже не придумаешь. Так что дело было вовсе не в собственных чувствах к обвиняемому.
Это было странно, но почему-то казалось правильным. Закономерным. Как и то, что при наличии желания он сумеет найти неопровержимые доказательства, подтверждающие правдивость слов Кэрмита и окончательно перечёркивающие историю Анны.
Может, потому она и решилась на отчаянный поступок? Не хотела, чтобы её вывели на чистую воду?
Не случись то, что случилось, родители настояли бы на возвращении в Англию, а там – слияние школ, совместное обучение, постоянные столкновения лицом к лицу, и уже никак не уйти от ответа. Придётся, глядя в глаза обоим, повторить историю о глупом кузене, думающем исключительно о развлечениях и тряпках, не имеющем интересов, да и вообще – примере активной деградации.
Вопрос: стоило ли пускаться в авантюру такого плана? Насколько нужно быть глупой, несостоявшейся личностью, чтобы сначала оклеветать постороннего человека за нежелание любить, а потом некрасиво уйти от ответственности?
Стала ли она от реализации этой идеи счастливее?
Вряд ли. Очень и очень сомнительно.
Выключив свет, Алекс собирался покинуть кухню и перебраться в гостиную, но тут взгляд зацепился за определённую вещь. На стуле висела толстовка, оставленная Кэрмитом, и Алекс неосознанно к ней потянулся. Будучи источником всё того же льдисто-свежего аромата, она привлекала к себе повышенное внимание, мешая сосредоточиться. Алекс осторожно погладил ткань, а потом резко рванул на себя, едва не опрокинув стул, чудом устоявший на месте; сжал её в ладонях.
«– Лучше бы нам никогда не встречаться.
– Но мы уже встретились, и с этим ничего не поделаешь. Раз встретились, значит, так и должно было быть. Ты жалеешь? Я – нет».
– Не жалею, – произнёс тихо. – Вообще ни секунды.
– Алекс, у меня ещё одна небольшая просьба. Я хотел спросить. У тебя запасной зубной щётки не найдё…
В помещении снова вспыхнул свет.
Кэрмит не договорил. Оборвал себя на полуслове, заметив свою вещь в руках Алекса. Прислонился плечом к дверному косяку, замер на месте.
Внутренний голос отчаянно наталкивал на мысли об ироничном замечании, граничащем с колкостью. Кэрмиту хотелось сделать вид, будто его увиденная картина повеселила, сказать что-нибудь о фетишистах, крадущих чужие вещи, но он промолчал. Просто стоял на месте и наблюдал. Ждал. Скажет Алекс пару слов в оправдание или и не подумает пояснять мотивы поступков?
Алекс хранил молчание, продолжая удерживать в ладонях кусок материи, не отшвыривая сразу же, не прикрываясь наиболее логичным объяснением, гласящим, что он собирался отнести её законному владельцу, но не успел. Тот сам вернулся раньше.
– О чём ты думаешь? – спросил Кэрмит.
– А ты? – Алекс особо изворачиваться не стал, взял и переадресовал вопрос.
– О странностях человеческой жизни, – усмехнулся Кэрмит.
Покинув дверной проём, он подошёл к Алексу, остановился напротив. Потянулся, накрыл ладонь своей рукой, попытался разжать его пальцы, чтобы забрать элемент гардероба.
Алекс не сопротивлялся, позволяя проводить все желаемые манипуляции. Гадая, к чему это приведёт.
– Что в ней такого необычного?
– Много всего. В данный конкретный момент могу с уверенностью сказать, что когда я рядом, можно обнять меня, а не мою толстовку. Ей наплевать, а мне будет приятно.
– Кэрмит.
– А?
– Всё – правда. Из того, что было сказано на улице. Я боюсь тебя потерять, несмотря на то, что ты мне никогда не принадлежал. Наверное, само по себе это заявление звучит абсурдно, но так получилось. Я не умею сочинять проникновенные речи, потому сейчас нахожусь в замешательстве. Не знаю, как это всё объяснить, потому что…
– Потому что я – это совсем другое, – произнёс Кэрмит. – Не то, к чему ты привык. Не однодневные девочки с задранной до головы юбкой, не такие же однодневные мальчики с приспущенными штанами и любым именем, которое ты не удосужился запомнить. И не Анна, что, впрочем, и так понятно.
– Совсем-совсем. Ни капли сходства, – произнёс Алекс, окончательно ослабляя хватку и позволяя толстовке упасть.
Это произошло практически бесшумно, только замочек ударился об пол с глухим стуком.
Кэрмит оказался ещё ближе, чем прежде, сглотнул с трудом, облизал губы. Положил ладони на плечи, не сжимая, но осторожно поглаживая. Теперь делал всё намеренно, а не случайно.
– Хочешь? – выдохнул хриплым голосом.
Не показательно, не нарочно меняя тембр – само по себе вышло.
Знакомый вопрос прозвучал вновь. Казалось бы, с момента, когда он повис в воздухе впервые, прошло приличное количество времени, ответ звучал неоднократно и был очевиден. Но уровень неуверенности в голосе на убыль не шёл. Кэрмит произносил это слово всё так же, сомневаясь в реальности получения согласия.
– Хочешь? – повторил, прихватывая зубами нижнюю губу Алекса, облизывая её кончиком языка и надеясь стремительно отстраниться.
Не успел. Не вырвался вовремя.
Теперь уже Алекс, переняв привычки, схватил Кэрмита за воротник рубашки, притягивая обратно.
– Очень, – произнёс без капли иронии и передразнил намеренно: – Мне казалось, это очевидно.
Уже в следующую секунду, не дожидаясь ответа, впился в приоткрытый рот поцелуем, моментально получая горячий отклик.
Он много раз думал об этом, неоднократно ловил себя на мыслях, как всё будет происходить в реальности, но, как и предполагалось, она от придуманных вариантов отличалась порядком, потому что здесь не было никакой размеренности, никакой сдержанности. Да и романтики особой тоже не наблюдалось.
Зато в душе царило спокойствие и поразительное умиротворение.
То самое чувство, за которым Алекс так старательно гнался на протяжении нескольких последних месяцев, находясь на перепутье, не зная, что делать, как поступить. Теперь же всё само собой разрешилось, лишние вопросы отпали, а вместе с ними исчезли и мысли о неправильности тяги к человеку, которого нужно заставить страдать, который исключительно этого заслуживает. Исчезли все противоречия, раздирающие душу на несколько частей. Исчез комплекс вины перед Анной.
Отпусти себя, перестань сдерживать порывы, говорил себе Алекс.
И тут же следовал своим советам.
Он целовал Кэрмита так, словно никогда прежде этого не делал, а теперь, спустя немалое количество времени, дотянулся до самого желанного, что было в его жизни, получив возможность насладиться им в полной мере.
Как и тогда, в комнате школьного общежития, он думал о столе, но теперь не останавливался на пространных размышлениях, а реализовывал идеи. Не разрывая поцелуя, подсадил Кэрмита на столешницу, скользнул одной ладонью по ноге, обтянутой джинсовой тканью, от колена и вверх, по бедру.
Кэрмит послушно раздвинул ноги, позволив устроиться между ними; прижался ближе, притираясь. Ему отчаянно хотелось поскорее избавиться от этих – потрясающе лишних – тряпок, потому он старался, по возможности, помочь Алексу от них избавиться.
Не меньший прилив энтузиазма вызывали перспективы оставить в качестве напоминания о себе глубокие алые царапины, вылизать подставленную шею. Прикусить бьющуюся жилку, перецеловать каждый сантиметр обнажённой кожи и – да-да-да! – заняться любовью по-настоящему, не довольствуясь иными заменителями, которые вроде бы и давали эффект, но не удовлетворяли желание на сто процентов. Каждый такой оргазм – всего лишь короткая передышка перед тем, как желание вспыхнет с новой силой. Приятная, несомненно, но… всё равно не то.
У него хренову тьму времени не было секса. Ещё дольше не было секса именно в нижней позиции. Однако он знал, что с готовностью подставится. Да, собственно, сейчас это и собирался сделать, без лишних вопросов и нелепых споров. Знал: получив желаемое, будет выть на одной ноте, как последняя сучка, умоляя не останавливаться, несмотря ни на что. Ни на секунду не усомнился, что из этой постели не захочется выбираться. И ему будет откровенно наплевать на все нюансы. Наплевать, станет он чужой «девочкой» или нет. Для Алекса он хотел быть, кем угодно.
Просто. Потому. Что. Для. Алекса.
Этим, собственно, всё и объяснялось.
Алекс в очередной раз вцепился в воротничок рубашки Кэрмита, целуя и попутно расстёгивая пуговицы, поразительно легко выходившие из петель, а не застревающие, как это обычно бывает. Погладил кончиками пальцев обнажившиеся ключицы, скользнул ладонью по торсу, разводя полы рубашки в стороны.
