Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"

Ассоциации всегда играли в его жизни немалую роль.

По мнению Кэндиса, именно они формировали представление о людях, не позволяя забывать тех или иных знакомых.

Стандартная практика. Стоит только назвать имя, и перед глазами сразу встаёт ситуация, способствовавшая зарождению отношений.

Свои собственные ассоциации он мог перечислять до бесконечности. Нет, конечно, не только в них было дело. Далеко не каждого человека, с которым приходилось общаться, он мог обозначить в собственных мыслях набором тех или иных качеств, черт, привычек и предпочтений, но в такой постановке вопроса, определённо, что-то было.

Когда речь заходила о Реджине, сами собой напрашивались мысли о невыносимо сладких духах, липких настолько, что их прикосновение ощущается на коже, настолько стойких, что несколько часов проветривания помещения не уничтожат аромат полностью. К тяжёлому запаху пряностей и сладких цветов неизменно были добавлены нота алкоголя и сигаретного дыма. Вспоминался ярко-красный цвет помады и нижнего белья, которое Кэндис частенько видел разбросанным по дому, что в детстве, что в подростковом возрасте.

Имя отца соотносилось, в первую очередь, с игрой в гольф, считавшейся любимым развлечением Альфреда, запахом дорогих сигар, янтарным цветом виски – строго на два пальца плюс пять кубиков льда, – старинным перстнем на среднем пальце и запретами заходить в спальню без разрешения.

Будучи ребёнком, Кэндис несколько раз ослушался приказа и стал свидетелем того, что для его глаз не предназначалось вовсе.

Отец и служанка. Отец и мамина подруга. Отец и какая-то неизвестная женщина.

Когда это случилось впервые, он даже толком не понял, что происходит. Осознал лишь, что отец безумно рассержен.

– Уведите его и впредь не оставляйте без присмотра! – прозвучало так, словно Альфред жаждал собственноручно придушить сына и его сопровождающую, не уследившую за подопечным.

Однако сдерживал порывы.

Гувернантка, извиняясь, схватила Кэндиса за руку и потащила прочь от дверей родительской спальни, где на кровати сидела, прикрывая обнажённую грудь ладонями, обычно молчаливая девушка, которую Кэндису прежде доводилось видеть в сине-белой униформе горничной. В тот день на ней не было формы, да и назвать её молчаливой тоже не получалось.

– Ах, Кэндис! Ну почему ты сбежал? – сетовала гувернантка, заламывая руки – вполне театрально – и теребя нервно кончик пряди, выпущенной из причёски. – Теперь мне достанется за то, что я не смогла за тобой уследить.

Он не ответил, лишь запустил руку в карман брюк и сжал ладонь в кулак.

Ломались под пальцами, превращаясь в пыль, тонкие и хрупкие крылья стрекозы, найденной рядом с бассейном. Кэндис принёс её отцу, вспомнив занятие, проходившее накануне и атлас насекомых, лежавших на столе в гостиной. Отчаянно хотелось похвастать своими познаниями, продемонстрировать находку, перечислив все те факты, что отложились в памяти. Благие намерения отклика не получили.

Отец не заставил себя ждать. Набросил халат и пришёл в гостиную, желая расставить все точки над «i». Кричал он так, что поднималась крыша.

Гувернантка лила слёзы, слушая немалое количество нелестных отзывов о своих умственных способностях. Кэндису досталось не меньше. Если в наказании прислуги обошлось без рукоприкладства, то на собственном ребёнке Альфред отыгрался, позволив агрессии одержать победу и вырваться наружу. Стоило показать отцу раскрытую ладонь с останками стрекозы, и оглушительная пощёчина не заставила себя ждать.

– Никогда не отвлекай меня по пустякам, – прозвучало в тишине комнаты.

Двери захлопнулись.

Кэндис остался наедине со своей няней. Сломанные полупрозрачные крылья, выпав из ладони, осели на пол. Даже будучи мёртвой, когда Кэндис подобрал её, стрекоза оставалась прекрасной.

Теперь от красоты ничего не осталось.

Как и от его радостного предвкушения.

Слова эхом звучали в ушах. Кэндис думал о том, что этот урок отца усвоит навечно. Больше не станет отвлекать. Не столь важно, пустяковой будет проблема или глобальной… Он промолчит. Слова не скажет.

Столько лет прошло, а он продолжал придерживаться давнего правила, практически от него не отступая. Не сказал бы и тогда, если бы Реджина не набрала номер Альфреда и не заставила приехать поскорее.

– Забери это отродье из моего дома! – выдала истерично и тут же бросила трубку.

Посмотрела на сына злобно, словно проверяла, каким образом он отреагирует на данное высказывание. Заденет ли его, или времена, когда отверженный ребёнок, отчаянно жаждал родительской любви, остались в прошлом?

Кэндис хмыкнул, изгибая губы в улыбке и продолжая крепко сжимать в ладони окровавленный нож. На всякий случай, для подстраховки, чтобы неповадно было вновь испытывать судьбу и тянуть руки к тому, кто этого совсем не хочет.

В ходе столкновения не обошлось и без, своего рода, потерь. Неудачно перехватив нож, Кэндис порезался, в результате чего второй год вынужден был наблюдать длинный шрам, пересекающий ладонь. Отметина, оставшаяся на теле, служила напоминанием о выигранном сражении. Глядя на побелевшую полоску кожи, Кэндис нередко ощущал, как вдоль позвоночника растекается холодок, а внутри что-то мелко и противно начинает дрожать.

Сразу вспоминались руки, скользящие по бёдрам, забирающиеся под толстовку, действия бесстыдные и тошнотворные. Запах алкоголя, всё большая настойчивость.

Потерянность, оцепенение.

Боль от лезвия и любительский кровавый соус в салатнике – бордовые капли, падающие поверх аккуратно порезанных овощей и превращающиеся в неаппетитные кляксы. Запах соли и мокрого железа. Отвратительный настолько, что нет ни малейшей возможности не ощутить его, но тем и примечательный. Запах, возвращающий к жизни. И решительные действия, когда лезвие стремительно входит в бедро потенциального насильника, решившего получить порцию ласки не только от матери, но и от её сына.

Осознание, что ему удалось выйти из противостояния победителем, и всё обошлось малой кровью, обнадёживало и вселяло уверенность: он способен выбраться из любой передряги, какая бы гадость не поджидала впереди.

Неудивительно, что при таком раскладе, Кэндис недолюбливал родителей. Не только Реджину, но и Альфреда. Пусть сейчас в жизни отца не было бесконечного хоровода любовниц. Пусть благородный глава семейства Брайт так и напрашивался на звание семьянина года, Кэндис всё равно запомнил его другим, считавшим общение с ребёнком напрасной тратой времени, а своих бесконечных шлюх – делом повышенной важности.

То, что после уволенной домработницы их было немало, он знал наверняка. Слышал, видел, пару раз иронизировал по поводу не самой красивой груди очередной любовницы, презрительно глядя прямо в лицо этой безымянной леди.

Дамочка свободно разгуливала по дому, набросив на плечи короткий халат, не утруждая себя поисками бюстгальтера, а потому выставляя свои безразмерные сиськи на всеобщее обозрение – они прямо таки выпадали из выреза. Стопроцентный силикон, не иначе.

Заметив ребёнка, она не прошла мимо, а попыталась заговорить с ним, чем породила антипатию сильнее обычного.

Слишком сладко. Слишком заискивающе. Слишком лицемерно.

Интересно, она действительно верила, что сумеет добиться расположения ребёнка, получит ещё большее количество баллов от его отца, а за высокой оценкой последует предложение о замужестве?

Скорее всего, да.

– Надеетесь стать моей мамочкой? Ничего не получится. Что бы вам ни говорил мой отец, а его супруга жива, здорова и, думаю, ещё не один год будет носить этот статус.

Кэндис видел, как поджимались губы со смазанной помадой, и подрагивала жилка на виске. Чужая растерянность и презрение к наглому щенку, посмевшему сказать очередной даме Альфреда правду, фактически указав на место, коего она была достойна, вызывали у него иррациональный восторг.

Обычно в такие моменты он не выдерживал и начинал хохотать, будто полоумный, а потом разворачивался и уходил. Ему было всего-навсего восемь лет, а он уже многое знал о жизни и грязи, её заполняющей. Не отказался бы снизить уровень познаний, но уж как получилось. От него это не зависело.

С предсказанием Кэндис ошибся.

Прошло всего полтора года, и родители приняли решение о немедленном расставании. Альфред пообещал, что теперь жизнь станет другой и убрался восвояси. Кэндис остался с Реджиной, визиты отца были редкими и больше не по велению души, а проявлением формальной вежливости.

Разве что рождественские праздники в его компании действительно оправдывали ожидания, а временами превосходили их. Особенно заметными стали перемены с появлением в жизни Альфреда Инги. Она отличалась от большинства его пассий. Тем, наверное, расположение Кэндиса и заслужила. Милая, домашняя, без замашек великосветской искусительницы, без модельного прошлого.

Она мило беседовала с пасынком, желая найти с ним общий язык, помнила о важных датах в его жизни и всячески старалась расположить его к себе. Частично ей удалось реализовать задуманное. Кэндис, изначально настроенный скептически, со временем начал оттаивать. В настоящее время они неплохо общались. Он не называл Ингу мамой, не дарил ей трогательных открыток, но и откровенных гадостей не делал. Не грубил ей и не смеялся в лицо, нарочно доводя либо до слёз, либо до пробуждения ненависти.

Всё было бы невероятно прекрасно, не приведи она в дом довесок в лице дочери от первого брака.

Одноклассники тоже не избежали определённой классификации.

Своеобразная, но далеко не уродливая улыбка, чёрная мантия, несколько кукол, сидящих на подоконнике и на письменном столе. Флакон в руках, палец на распылителе, некая доля театральщины в словах и жестах. Тот, кто первым назвал Кэндиса протеже семьи Уилзи и, не скрывая истинных причин интереса, заявил, что собирается присматриваться к столь занятной личности.

– Я не их протеже, – растерянно выдал Кэндис тогда.

– Ну да. Конечно, – последовал снисходительный ответ. – Именно поэтому в общежитие тебя приводит младший сын директора.

– Думай, как хочешь.

Кэндис был уверен, что этот немного навязчивый тип станет врагом номер один, а в итоге большую часть времени в компании Розарио и проводил. Осознание, что Кэндис к семье директора отношения не имеет, просто так получилось, решимости Роуза не уменьшило. Они подружились. Это было немного странно, но увлекательно.

Сам Роуз был интересным, в том плане, что его рассказы о прошлом и настоящем, сопровождающиеся попытками понять и проанализировать поступки – феерически занятная пища для ума. Типаж из тех, что не забывается, сколько усилий не прикладывай. Наверное, у них это было взаимно, потому что Розарио считал Кэндиса не менее странным, о чём неоднократно упоминал в разговорах. Со временем исследовательский интерес потеснился, нашлось место для настоящей дружбы, а не только для общения ради попыток скрасить серые будни.

Оливия Стоун. Яркие волосы, собранные – чаще всего – в высокий хвост, клетчатые рубашки, завязанные на поясе, и баскетбольный мяч в руках. Влюблённость в Кэндиса, ныне перетекшая в приятельские отношения. Момент признания в оранжерее, поцелуй по инициативе стороны, решившейся открыть душу и сердце, час откровенного разговора и попыток разложить всё по полочкам.

– Ты замечательная, но я не могу ответить на твои чувства. Прости, Лив…

– Да ладно. В общем-то, я и не надеялась, – улыбнулась она, теребя кончик косы морковного цвета. – Но рада, что обо всём тебе рассказала. Теперь, услышав однозначный отказ, не буду питать иллюзий и быстрее от чувств избавлюсь.

Он поцеловал её в макушку, с удивлением думая, что впервые в жизни стал объектом такой приятной любви. Не той, что строится исключительно на желании, и с описанным выше чувством не имеет ничего общего, а той, что подразумевает под собой нежное отношение. Больше всего поражал тот факт, что признание такого типа прозвучало из уст Оливии. Она всегда казалась Кэндису решительнее и жёстче.

Пожалуй, Оливия была одной из немногих в числе важных для Кэндиса учеников.

С остальными он общался больше не по желанию, а по необходимости. Всё-таки неловко молчать, когда окружающие задают вопрос и ждут ответа. Он отвечал, хотя, периодически слышал, как мелькали в речи других учеников не слишком лестные характеристики. Были те, кто считал Кэндиса холодной гадиной. Что ж, право на своё мнение имел каждый, и Кэндис не вмешивался в процесс формирования чужого мировоззрения, больше времени уделяя своим заботам.

Лайзу он помнил по клубу журналистов, Сэнди за постоянные конфликты с Оливией и волосы настолько светлые, что временами создавалось впечатление, будто не обошлось без краски. Сэнди говорил, что цвет его волос такой от природы.

Гаррета сложно было забыть, благодаря его раздражающим словам и поступкам, Трейси напоминал о себе восторгами по Сибилле и актрисе из популярного сериала, которую считал идеалом женщины.

Да и, сказать по правде, довольно непросто вычеркнуть из памяти того, с кем каждый день пересекаешься не только на занятиях, но и в комнате общежития.

Сибилла и Глен запомнились, как колоритная парочка. Проводи руководство академии выбор короля и королевы выпускного бала, эти двое взяли бы корону в одночасье, не прилагая к достижению цели большого количества усилий. По отдельности они, конечно, тоже себя проявляли, но память Кэндиса запечатлела их именно в тандеме. Слишком активно Глен изображал любовь, слишком сильно верила ему Сибилла. Время показало, что уровень доверия можно снизить, не боясь совершить ошибку. Нынешнего Глен недостоин.

Особое место в листе ассоциаций отводилось нынешнему директору академии. Очевидно, в принципе, если принять во внимание истинное отношение к нему Кэндиса, жадно ловившему каждое слово, жест, взгляд или улыбку. Моментов, связанных с Мартином, в жизни Кэндиса было мало. Слишком мало, чтобы утолить этот эмоциональный, тактильный и прочие виды голода, дававшие знать о себе с завидным постоянством.

Оглядываясь назад, Кэндис нередко размышлял о том, почему всё сложилось именно так? Почему в тот день Мартин не прошёл мимо, а влез в скандал между ним и Реджиной? Почему потом не последовал примеру приятеля и не скрылся поскорее? Почему на лестнице повёл себя довольно странно, а не отчитал за прогул? В конце концов, почему в туалетной комнате ресторана поцеловал, предварительно выдав море непонятной информации, ничего не пояснив, а окончательно Кэндиса запутав?

Почему?

Спустившись в холл, после разговора с миссис Даглер, Кэндис посмотрел в окно. Дождь и не думал утихать. Напротив, усилился в разы. Утром непогода не настолько разыгралась, и Кэндис, благополучно проигнорировав вопли подсознания, отправился на занятия без зонтика. Быстро-быстро, короткими перебежками от одного здания до другого, он всё же добрался до учебного корпуса. В результате слегка намочил школьную сумку, которую держал над головой. Теперь что-то подобное проворачивать было не с руки, поскольку в школьной сумке лежали важные документы, предложенные Рейчел. Кэндис пока не знал, как с ними поступить, но однозначным отказом не ответил, пообещал подумать. Рейчел дала ему две недели на размышления.

– Я говорила это прежде, хочу повторить и теперь. Если ты не бросишь своё хобби, а продолжишь совершенствовать навыки, со временем тебя ждёт блестящее будущее. Я не знаю, как ты планировал распорядиться этой рукописью, но… Почему бы тебе не принять участие в литературном конкурсе?

– Вы считаете, что мои почеркушки этого достойны? – спросил Кэндис.

Рейчел посмотрела на него со всей серьёзностью.

– Да. Я думаю, что ты обязан это сделать. Или хотя бы попытаться.

Разговор получился длительным и серьёзным.

Рейчел убеждала Кэндиса в целесообразности совершения данного поступка, он колебался, поскольку совсем не был уверен в наличии хоть какого-то таланта. Да, он долгое время занимался в клубе журналистов, да, он постоянно посещал семинары самой миссис Даглер, начиная с тех самых пор, как попал в академию. Он любил литературу и раньше, до поступления в «Чёрную орхидею». Здесь его любовь достигла небывалых высот и расцвела пышным цветом. Но в значимость собственных творений он не верил.

– Признаться, я в замешательстве, – произнёс он, сцепив пальцы в замок. – Нужно подумать, взвесить все «за» и «против». Посоветоваться с человеком, который…

Кэндис запнулся, не зная, как донести это до сведения Рейчел.

– Который? – поторопила она.

– Поговорить с тем, кто вдохновил меня на создание этого романа. Если он одобрит решение, я пойду на конкурс, – выдал уверенным тоном, не оставляя себе возможности для совершения манёвров

Всего одно условие. Всего лишь одно.

Рейчел улыбнулась, но задавать провокационные вопросы не стала. Спустя несколько секунд молчаливого обмена взглядами, кивнула понимающе.

Разумеется, она солидарна с таким решением. Всё-таки не последнюю роль вдохновитель сыграл в процессе написания. Ясно, что это не просто друг или родственник. Тут замешано нечто большее. Любовь в роли музы. Человек, благодаря которому Кэндис продолжает создавать свои истории. Создавать и складывать в стол, не показывая их никому, кроме учительницы литературы, некогда сунувшей нос в его первые писательские опыты и вселившей надежду на наличие зачатков таланта, а не оравшей до севшего голоса об убогости и бездарности, как это делала Реджина.

Когда-то Кэндис решил порадовать мать, написав ей стишок ко дню рождения. Стишок получился так себе, это Кэндис сейчас понимал. Но тогда был невероятно горд собой и своим маленьким достижением. Разорванная открытка, полетевшая в лицо, быстро охладила пыл, позволив пересмотреть отношение к собственным поползновениям на высокое искусство.

Рейчел, похвалив его и деликатно указав на недочёты, подарила надежду и снова пробудила интерес к творчеству.

Постепенно Кэндис втянулся. Мир вымышленных историй стал для него спасением от реальности. Косо, криво, но он выливал переживания на бумагу, щедро присыпая их вымыслом. Становилось легче.

Думая о возможном развитии событий, он представлял, как Мартин приходит на одну из его презентаций, протягивает книгу и просит подписать на память. Тогда они встретятся вновь, между ними не возникнет условностей и преград.

Можно будет поговорить обо всём, посмеяться над нелепой влюблённостью одного, оставшейся пережитком школьных лет, вспомнить искусственно натянутые отношения и осознать, насколько нелепо это было.

Анкета для подачи заявки на конкурс лежала в школьной сумке. При наиболее оптимистичном раскладе, она могла стать билетом в новую жизнь. И, хотя Кэндис сомневался в своих силах, ему хотелось попробовать. Слова о тайном вдохновителе, чьё мнение поможет принять окончательное решение, служили предлогом. Он ведь знал, что не подсунет этот роман директору, как было когда-то с повестью, не попросит прочитать и уж точно не начнёт выпытывать, какое впечатление произвело готовое произведение. Он вообще не подойдёт больше к Мартину.

Три учебные недели, проведённые в стенах академии, подарили ему свободу от встреч. Мартин был здесь, стабильно приезжая каждое утро, не пренебрегая обязанностями. Кэндис намеренно выискивал взглядом его машину на стоянке, находил и вздыхал с облегчением. Самого Мартина если видел, то только издалека. Перспектива завести с ним разговор представлялась нереальной.

Да и о чём было разговаривать?

«Ты хорошо провёл лето?».

«Вы вместе с Трис уже выбрали кольца? Назначили дату свадьбы? Согласовали список гостей?».

«Зачем ты поцеловал меня, Мартин?».

Список вопросов, пришедших на ум, деликатностью не отличался. От последнего и вовсе веяло абсурдом.

Дождь припустил с удвоенной силой. Кэндис поёжился, словно уже сейчас ощущал прикосновение ледяных капель. Странно, что в такую погоду кто-то ещё бродил по улице и, кажется, наслаждался. Кружился под дождём, раскинув руки и подставляя лицо каплям.

Сумасшедший, подумал Кэндис.

И только тогда понял, что парень, которого он видел, одет вовсе не в униформу «Чёрной орхидеи». Его наряд не синий, а тёмно-зелёный и ко всему прочему – ужасно старомодный. Столетия два назад такое вполне могли носить, но никак не сейчас.

Кэндис подался ближе к подоконнику, прижал ладони к стеклу, протирая его и стараясь за пеленой дождя внимательнее разглядеть этого удивительного юношу.

На мгновение тот обернулся, засмеялся и исчез, как будто был соткан из воздуха и вновь в него превратился.

Дождь волшебным образом не прекратился. Зато в коридоре раздались шаги.

– Ты тут заночевать решил? – поинтересовался Розарио, тряхнув головой; капли полетели во все стороны. – Я вообще-то тебя жду. И давно. Промок до нитки, вернулся, до учительской добрался, а миссис Даглер сказала, что ты ушёл.

– Прости, – улыбнулся Кэндис. – Я думал подождать немного, пока не закончится дождь, но он, судя по всему, проведёт с нами весь день, а, может, и ночь.

– Почему у тебя телефон выключен?

Кэндис полез в карман, доставая смартфон, пощёлкал боковыми клавишами. Техника признаков жизни не подавала.

– Разрядился, – резюмировал. – Ещё раз извини.

– Двойная порция горячего шоколада во время какой-нибудь экскурсии, и ты прощён, – хмыкнул Роуз, протягивая приятелю зонтик.

– Договорились. И спасибо.

– Обращайся.

Покидая коридор, Кэндис ещё раз посмотрел в окно, надеясь поймать в стекле силуэт удивительного парня, облачённого в зелёную форму, но увидел только пустую площадку. Ничего кроме.

========== Глава 2. Тот, кто вмешивается в естественный ход событий. ==========

Самое мерзкое, что может быть в важных вопросах, так это именно осознание их важности и, как следствие, ответственность, ложащаяся на плечи, после принятия определённого решения.

Если человека ставят перед выбором, то всё осложняется в разы. Когда нет альтернативы, приходится идти по единственному существующему пути. Когда она есть, мозг плавится, а нервы страдают настолько, насколько это вообще возможно, потому что идёт бесконечное их накручивание. Размышления не прекращаются ни на секунду. Человек просчитывает возможные последствия, распахивающие перед ним двери сразу после того, как принятое решение будет озвучено. Дороги назад не будет. Один из возможных шансов – как минимум, один – придётся упустить.

И самое главное. Практически вишенка, украшающая верхушку торта. Какое бы решение не оказалось в фаворе, всегда есть риск упустить счастливый шанс, обжечь ладони в попытке схватить свою звезду и остаться ни с чем. Тот самый момент, когда понимаешь: принятие решения – это только половина. Сделав выбор, не удастся определить своё будущее. Иногда балом правят мелочи, они же ломают судьбу в одночасье или помогают забраться на самую вершину.

Распоряжаясь собственной жизнью, принимать решения боязно, но рано или поздно всё равно приходится это делать. Хоть глядя с уверенностью вперёд, хоть крепко зажмурившись и прыгая в омут, предварительно очертив голову.

Выбор в разы осложняется, когда решение, принятое одним человеком, оказывает влияние на судьбу другого человека. Сколько не уходи от ответа, а однажды за спиной окажется стена, у горла – нож, и придётся сказать определяющую фразу, ведь дальше тянуть просто нереально.

За примерами далеко ходить не нужно было. Он прекрасно знал, каким бывает будущее, построенное руками других людей, сам же являлся олицетворением человека, не сумевшего когда-то отстоять собственное мнение, а банально поплывшего по течению. Желавшего посмотреть, куда вынесет его течением, и как скоро это произойдёт. Да и случится ли? Может, не видать ему берега, зато с дном придётся познакомиться стремительно?

Пока ещё не довелось. С годами пришло некое понимание и принятие. Дух противоречия перестал орать благим матом, напоминая о похороненных мечтах.

С тем, что в один, не самый прекрасный момент, родители сделали выбор за него, Мартин смирился. Но вот то, что сам должен повлиять на чужую жизнь, стало полной неожиданностью, поставило в тупик и способствовало временной растерянности. Он быстро взял себя в руки, надеясь, что собеседники ничего не заметили, но для себя сделал несколько мысленных пометок.

Реализовать задуманное пока не довелось. Мартин несколько раз подумывал о необходимости вызвать Кэндиса к себе в кабинет и серьёзно поговорить.

Впрочем, все догадки могли оказаться ошибочными. А разговор – напрасной тратой времени. Как своего, так и чужого.

Да, несомненно, однажды Кэндис посвятил ему повесть. Однако с тех пор утекло немало воды, и единственная пометка в эпиграфе не означала, что и все остальные произведения теперь являются, в определённой мере, заслугой Мартина. Это и заслугой-то назвать было стыдно. Так, небольшое влияние, оказываемое на вдохновение младшего представителя семьи Брайт.

По правде сказать, Мартин до недавнего времени пребывал в счастливом неведении о продолжении литературных опытов Кэндиса. Он бы и не узнал ничего, если бы по воле случая не столкнулся на выходных с коллегой, решившей выпить чашку кофе в компании кузена, не подошёл их поприветствовать и не оказался втянут в разговор.

– Он должен пойти на этот конкурс, – авторитетно заявила Рейчел. – И я себя не прощу, если позволю ему упустить шанс.

– Какой конкурс? И кто туда должен пойти? – поинтересовался Энтони.

– Мой ученик, – пояснила Рейчел. – Он впервые попробовал свои силы в крупной прозе, и, на мой взгляд, опыт более чем удачный. До этого были рассказы и повести, теперь у меня на руках есть роман. Он чудесный, а если принять во внимание тот факт, что писал подросток, то и вовсе великолепный.

– В чём проблема? Предложи ему принять участие.

– Уже. Но ответа пока не получила. У него есть немного времени на раздумья. Крайний срок в эту пятницу. Если до пятницы он этого не сделает, обещаю, что я сама отправлю его произведение, наплевав на этические соображения.

– Неужели там всё настолько прекрасно, что это должны увидеть миллионы? – в голосе Энтони явно прочитывался сарказм, но Рейчел этого не заметила.

– Я считаю, что он может писать. Более того, ни в коем случае не должен бросать данное занятие. Литература – это действительно его призвание. Понимаете? – она с надеждой посмотрела на собеседников, словно искала поддержки своей точки зрения.

Энтони улыбнулся немного снисходительно.

Мартин просто кивнул.

В душу закрались подозрения относительно личности автора-подростка, о котором говорила Рейчел, но уточнять он не стал.

– Почему он откладывает принятие решения? Боится проиграть?

– Нет. Сказал, что должен узнать мнение того, кому роман посвящён. Если этот человек ответит согласием, то роман отправится на конкурс. Если нет, то – пылиться на полку. Только и всего.

– Глупо полагаться на мнение другого человека, даже если это своего рода муза. Мартин, как ты считаешь? – спросил Энтони, размешивая свой кофе.

– Не зная истории создания романа и его содержания, я ничего не смогу сказать по этому поводу. Быть может, он основан на реальных событиях, и в роли главного героя выступает как раз вдохновитель? Или в роли главной героини? Тогда, действительно, стоит посоветоваться с ним, – произнёс Мартин.

– Только если так.

– Это будет большой наглостью – попросить тебя о небольшой услуге? – Мартин перестал гипнотизировать кофейную воронку в чужой чашке и посмотрел в сторону коллеги.

– Что за услуга?