Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 73 страниц)
– Ты расстался с Йеном?
– Да.
– В который раз?
– В тысячный? Миллионный?
– Как минимум, – подтвердил Даниэль. – Надолго ли?
– Думаю, что в этот раз – навсегда.
– Причины расставания?
– Не сошлись характерами, – пожав плечами, выдал Кэри. – Он долго полоскал мне мозги, я терпел все цирковые номера, что передо мной разыгрывали, старался быть милым, добрым и понимающим, но долго это продолжаться не могло. Я не хочу становиться чьей-то девочкой, но и заботливым отцом я тоже быть не хочу. Затрахала необходимость гладить по голове и, образно говоря, облизывать деточку с ног до головы, чтобы она перестала хмуриться. Мне нужно равноправие, а его нет, наверное, потому очередной мой опыт отношений благополучно провалился. Но мне нисколько не грустно. После того, что было, свобода от другого человека – это глоток свежего воздуха.
– Сейчас перед тобой огромный выбор, можешь снова посмотреть в сторону какой-нибудь юной леди, раз уж с парнем ничего не получилось.
– Думаешь?
– Вполне. В школе теперь много девушек. Среди них явно найдутся те, кому ты понравишься. Герда говорила, что ты весьма популярен среди её одноклассниц.
– Надеюсь, она спасёт меня от их общества.
– Каким образом? Продемонстрирует навыки фехтования, которым научилась? Или прискачет на белом коне, подхватит тебя, и вы вместе скроетесь за горизонтом, оставив твоих поклонниц с разбитым сердцем?
– Не столь кинематографично. Достаточно просто играть роль моей девушки, – заметил Кэрмит, положив расчёску обратно.
– А если она в процессе встретит кого-нибудь…
– Она уже встретила. Но он слепой идиот, не видящий дальше собственного носа. Потому в ближайшее время проведение кастинга для новых кандидатур на роль подставной девушки мне не грозит. Прекрасно, что для парней и девушек разные общежития. Прекрасно, что мне не придётся сталкиваться с ученицами той школы нигде, кроме учебных корпусов. Несколько часов вместе пережить реально.
– Думаешь, среди них и она?
– Утверждать не возьмусь, но подозреваю, что да. Мы ведь знаем, что она училась именно там. Конечно, никто не отменял версии с неоплаченными счетами и, как следствие, пролётом, но… Это, по-моему, один из тех вариантов, что принято называть чудесами, а я в них не верю. Если есть возможность оказаться ближе и испортить мне жизнь, вряд ли она откажется от столь привлекательной перспективы.
– Я не понимаю, что нужно сделать, чтобы человек тебя искренне возненавидел?
– Иногда достаточно просто быть мною, – произнёс Кэрмит, подходя к окну и распахивая его настежь, пропуская в комнату поток прохладного воздуха. – Мы с тобой не первый год знаем друг друга, Ричи. За это время ты, наверное, успел изучить меня вдоль и поперёк, так что должен был заметить странную закономерность. Чем больше усилий я прилагаю к сохранению хороших отношений, чем деликатнее действую, тем сильнее меня ненавидят и мечтают сравнять с землёй, предварительно отравив жизнь по максимуму. Наверное, тот или та, кого я в итоге полюблю взаимно, в самом начале должен проникнуться ко мне лютой ненавистью, переходя от неё к любви, а не наоборот.
– Я бы не делал столь громких заявлений.
– Почему?
– Ну…
Кэрмит несколько минут смотрел на Даниэля, ожидая внятного ответа. В итоге не удержался и засмеялся.
– Мысль материальна и всё такое? Брось! Из всего, что я когда-либо говорил в таком плане, у меня никогда ничего не сбывалось. И не сбудется даже при условии, что я озвучу нечто подобное, задувая свечи на праздничном торте, попутно провожая взглядом падающую звезду и отламывая большую часть косточки индюшки. Все мои отношения, так или иначе, заканчиваются тотальным пиздецом, и я, пожалуй, начинаю привыкать к столь неутешительному положению вещей. Возможно, со временем начну находить в этой расстановке сил извращённое удовольствие и наслаждаться.
– Я не в этом смысле.
Даниэль поднялся с кровати и подошёл к подоконнику, посмотрел во двор академии. Школьники по-прежнему сновали туда-сюда, от привычного порядка не осталось и следа. Даниэль придерживался мнения, что жизнь школы не так уж скоро вернётся в привычную колею, тем более что перемены наблюдались по всем фронтам, начиная от состава учеников, заканчивая руководством.
Вместо школы для мальчиков – академия смешанного типа, вместо прежнего директора – его младший сын.
Не то чтобы Даниэля это сильно напрягало или смущало. Просто было непривычно осознавать, что вместо Альберта Уилзи, к которому все привыкли, директорское кресло займёт Мартин.
Члены семьи Ричмонд не водили дружбы с этими людьми, не имели представления о том, что собой представляет мистер Уилзи-младший, потому не стоило заранее печалиться о судьбе академии, пророча в ней наступление хаоса и анархии. Даниэль и не пророчил, он лишь считал себя, в некоторой степени, консерватором, относился к переменам с недоверием, перетекающим в пренебрежение, и придерживался мнения, что хотел бы покинуть стены школы ещё при прежнем руководстве. Альберт зарекомендовал себя неоднократно, а Мартин…
Мартин был всего-навсего неопытным новичком, чистым листом, не имеющим ни хороших, ни плохих характеристик.
– А в каком тогда?
Кэрмит повернул голову, чтобы посмотреть собеседнику в глаза и адресовать ему ещё одну улыбку.
Особенную, как называл её про себя Даниэль. Не потому, что питал иллюзии. Не потому, что хотел занимать в жизни Кэрмита Трэйтона особое место, претендуя на звание не друга, но постоянного молодого человека. Вовсе нет.
Улыбку эту действительно можно было назвать особенной, поскольку предназначалась она определённым личностям из окружения Кэрмита. Несмотря на довольно обширную сеть знакомств, близких – за исключением родственников – людей у Кэри наблюдалось не так уж много. Вполне реально по пальцам одной руки пересчитать – всего-то двое. Даниэль и Герда.
У Герды был брат-близнец. Казалось бы, найдя общий язык с ней, Кэри вполне может поддерживать приятельские отношения и с ним. Но общение не сложилось. Они с Кэрмитом практически не контактировали, ограничиваясь вежливыми приветствиями. Если возникала необходимость поговорить, чтобы не сидеть в омерзительной тишине, выбор падал на нейтральные темы. Насколько близка была Кэрмиту Герда, настолько же далёким оказался Кай.
Да, их именно так и звали. Кай и Герда. Старшее поколение семьи Эткинс отличалось специфическим чувством юмора, а, может, повышенной любовью к сказке «Снежная королева». То ли заранее напророчили, то ли само собой так получилось, но в характерах близнецов проскальзывало нечто такое, сближающее их с книжными прототипами.
Хотя бы любовь к розам разных видов.
Герда – старше брата на целых три минуты – действительно увлекалась садоводством и была не слишком оригинальна в плане фаворитов, неизменно останавливая выбор на королеве цветов.
Впрочем, уход за ними был не единственным пунктом в списке хобби. Помимо садоводства Герда занималась ещё и конным спортом, непрофессионально, на уровне любителя, но всё-таки.
Прошлое оказалось отмечено периодом фехтования, но данное увлечение угасло столь же стремительно, как вспыхнуло. Прозанимавшись не больше года, Герда отставила шпагу в сторону, сосредоточившись на лошадях.
Кай Эткинс оставался равнодушным к миру флоры, называя розами своих девушек, коих у него уже набралось достаточное количество. Постоянством он не отличался, но его это не слишком-то занимало. Девушек Кай считал чем-то вроде необременительного развлечения, основное его внимание сосредоточилось исключительно на построении будущего, большинство мыслей крутилось вокруг карьерного роста, а всё остальное не имело значения.
Герда иногда называла брата холодным сердцем, а он не протестовал, воспринимая данное высказывание в качестве не столько констатации факта, сколько комплимента.
Большого интереса к окружению Герды он не проявлял, да и вообще с ними практически не говорил на личные темы. Предел его откровенности проявился лишь однажды, когда во время игры в «Правду или действие» Кай елейным тоном заявил, что оторвёт яйца любому, кто отважится поступить с его сестрой так, как он сам поступает со своими дамами. Выразительный взгляд при этом был направлен на определённого человека – адресат послания вычислялся моментально.
Кэрмит, в общем-то, не претендовал.
Но с тех пор они друг друга недолюбливали, предпочитая на людях демонстрировать вежливый нейтралитет, раз уж условия выполнялись, и Герда не латала разбитое сердце, оставшись в гордом одиночестве. Если же и латала, то вовсе не по вине Кэрмита.
У него имелись определённые представления о любви и чёткое разграничение её видов, не пересекавшихся между собой.
Вид первый. Та, что тесно переплеталась со страстью.
Вид второй. Та, что не имела с влечением ничего общего.
Кэрмит нередко говорил, что любит и Герду, и Даниэля, но эти признания относились как раз ко второму типу любви.
Старшая Эткинс и Ричмонд приходились ему кем-то вроде обожаемых кузенов, с которыми можно говорить вообще обо всём, не ограничивая себя рамками. Откровенничать, смеяться над определёнными шутками, не опасаясь оказаться в списке обладателей дурного вкуса, можно даже разрыдаться в их жилетки, если станет совсем плохо.
Или самому послужить жилеткой, когда возникнет такая потребность.
Теперь Даниэль наблюдал перемены в классификации.
Кэрмит пытался добавить туда третий пункт. Как вариант, слегка расширить понятие первого вида. Любовь, тесно переплетающаяся со страстью, но замешанная изначально не только на желании, но и на ненависти. Страшное, должно быть, сочетание.
– Мне кажется, что полюбить человека, которого ненавидишь, практически невозможно, – пояснил он, проводя пальцами по гладкому подоконнику и прижимаясь затылком к стене. – А если и существует подобное, то мне сложно его представить. Ты ненавидишь человека, желаешь стереть его в порошок, и вдруг внезапно осознаёшь, что тебя к нему тянет. И что делать? Знаешь, как поступит большинство? Сомневаюсь, что такая история имеет все шансы на счастье. Это самое большинство не признает правду, напротив, постарается доказать себе обратное, обрушит на ненавистно-любимого человека ещё больше презрения, причинит ещё большую боль. Что, по-твоему, должен делать тот, кого так любят? Вытерпеть все нападки? Прощать любые промахи? Обнимать и шептать, что это жизнь такая, а не человек? На мой взгляд, нелепо.
– Ты просто слишком серьёзно относишься к моим пространным рассуждениям, – заметил Кэрмит, приложив палец к губам Даниэля и погладив их серединку. – Я всего лишь предположил, а ты начал выстраивать теорию. Меньше серьёзности, Ричи, и жить станет легче.
– Есть у меня один пример перед глазами, который многое не воспринимает всерьёз. И я бы не сказал, что у него такая уж простая жизнь, – ответил Даниэль, осторожно убирая ладонь от своего лица и чуть склонив голову.
– Никогда на меня не равняйся, – усмехнулся Кэрмит.
– Потому что никогда не достигну твоего уровня?
– Потому что ты обычный человек.
– А ты?
– А я почти обычный. Попроси меня кто-нибудь придумать описание своей личности в паре слов или в одном предложении, я бы назвал себя тем самым индивидом, у которого всё-всё-всё через задницу. Не лучший пример для подражания. Хуже не придумаешь. Так что не равняйся.
– Да вроде и не пытался.
– Вот и умница, Ричи. Пойду умоюсь, – оповестил Кэрмит. – И поприветствую заодно одноклассников, каких встречу. Кстати…
– Да?
– За язык тебя никто не тянул.
– И?
– Время пить чай. Я бы не отказался от чашки-другой.
– Заварю, когда вернёшься. Остывший он омерзителен.
*
Он впервые оказался в этом месте, получив возможность полюбоваться обещанными видами не на экране ноутбука, рассматривая предложенные поисковыми системами и официальным сайтом фотографии, а в реальности.
Разумеется, снимки, независимо от качества, не могли передать и сотой доли величия, заключённого в этом здании. Смотреть на него можно было часами. Не школа, а произведение искусства.
Будь она доступной для посещения, сюда бы туристы ломились толпами, желая запечатлеть себя на фоне данного учебного заведения, а потом хвастать перед знакомыми очередным достижением, наряду с отснятым Вестминстером или Гайд-парком.
В данный момент он мог судить об академии только по внешнему виду. Качество образования, профессионализм преподавательского состава, личности одноклассников пока оставались для него тайной, покрытой мраком.
Короткий разговор с директором, небольшая экскурсия в компании префекта, а затем Алекс вновь оказался предоставлен самому себе. Одиночество можно было скрасить общением, но единственный знакомый Алекса, по совместительству его сосед по комнате, пока не приехал.
Со своими вещами Алекс разобрался быстро, пребывание в четырёх стенах его достало, и он решил прогуляться по школе, познакомившись с учебным заведением, приютившим его на год и ставшим трамплином во взрослую жизнь.
Столь пафосная формулировка принадлежала Владиславу Ильинскому, отцу Алекса. Сам он придерживался мнения, что обучение в академии «Чёрная орхидея» не более чем дань традициям того общества, в котором они вращались. Нужно было соответствовать.
Чужие дети учились в Англии, вот и ему предписывалось повторить данный путь, независимо от собственных пожеланий. Прекрасно, что они совпадали с волей отца, а не противоречили ей.
Алекс не протестовал против переезда, наоборот, поддержал принятие данного решения обеими руками. Англия с давних пор была ему всё равно, что дом родной. Он прилетал сюда так часто, что, кажется, перестал находить нечто новое для себя. Каждый раз, спускаясь по трапу самолёта и оказываясь в аэропорту «Хитроу», он как будто возвращался домой. С той лишь разницей, что в Москве его всегда встречали, а здесь он находился в гордом одиночестве, что, впрочем, нисколько не портило общего впечатления.
Правильнее сказать, он действительно возвращался, потому что ладонь сжимала ключи от дома, а во внутреннем кармане куртки лежал паспорт гражданина Великобритании. Алекс не помнил, когда именно отец озаботился получением второго – помимо российского – гражданства для себя и своей семьи, но был ему искренне за это благодарен и признателен. Гораздо приятнее прилетать сюда не на правах гостя, а на правах полноправного жителя.
Кроме того, выбирая между двумя странами для жизни, Алекс всё-таки отдавал предпочтение именно Великобритании, а не России.
Он планировал получать здесь высшее образование и работать в дальнейшем, прилетая в Россию только в случае крайней необходимости, когда ностальгия станет невыносимой. При таком раскладе вполне логично было и школу заканчивать здесь, чтобы получить все необходимые для поступления в британский вуз документы, а не копаться с переводами, доказательством соответствия одних бумаг другим и прочей бюрократической ерундой, способной основательно измотать, вытянуть определённое количество денег и выжечь немало нервных клеток. Можно было, в принципе, и время потратить, и финансы, но Алекс предпочитал распределять ресурсы с максимальной пользой, не швыряя их направо и налево.
Помимо варианта с Великобританией был ещё и тот, в котором фигурировала Бельгия, активно продвигаемый на рассмотрение матерью. Она аргументировала своё желание отправить Алекса именно туда наличием родственников и тем, что он не останется там без присмотра.
Собственно, то, что Елена считала плюсом, для Алекса проходило в графе минусов. Он не желал соседствовать с Ликой, несмотря на то, что она приходилась ему близкой родственницей и вроде как должна была ждать с распростёртыми объятиями.
Алекс мог с уверенностью заявить, что их отношения со старшей сестрой наладились только после того, как она покинула родной дом, и период вынужденного соседства благополучно закончился.
Снова жить с ней под одной крышей? Ни за какие сокровища мира! Чтобы обращаться к нему нежно, употребляя в речи слово «братик» вместо «чудовище», ей необходимо пересекаться с ним не чаще раза в год. На второй день она начнёт его ненавидеть.
Какое совместное проживание? О чём вообще речь?
Да и зачем рисовать в воображение самое мерзкое? В Англии он, оставшись без наблюдения, продолжит вести себя точно так, как вёл и прежде. Уж точно не превратит дом в притон и не сделает разнузданные оргии стилем жизни. Он в доме-то проживёт от силы несколько дней, а потом отправится в школу, там же и проведёт большую часть года, не выбираясь за пределы учебного заведения. Разве что во время школьных экскурсий. Но и там потеряться проблематично, если есть голова на плечах. У него точно есть.
В конечном итоге, выбор пал на Великобританию, и Алекс выдохнул с облегчением. Топор под названием «Бельгия», висевший над головой, стремительно рухнул вниз, при этом совершенно не зацепив, не оставив и мелкой царапинки. Лика в телефонном разговоре восторги младшего брата разделила.
Алекс улетел в Лондон и теперь неспешно прогуливался по территории академии, прикидывая, какими событиями наполнится грядущий год.
Обойдя вокруг здания, Алекс замер напротив главного входа, посмотрел наверх, оценивая, сравнивая с прежним учебным заведением. Резюмируя, что закономерно: бывшая школа рядом с этой академией не стояла, несмотря на свой статус вроде как элитной. Всё-таки были существенные различия между элитными школами России и Великобритании.
Не в пользу первых, к сожалению.
– Ты подстригся? Когда только успел? Вроде не собирался ничего подобного делать, – раздался за спиной удивлённый голос, после чего на плечо опустилась ладонь. – Эй, Кэрмит, ты снова со своими наушниками?
Алекс обернулся, глядя на собеседницу, явно спутавшую его с посторонним человеком.
Девушка, как и он, была одета в школьную униформу. Правда, шейный платок не надевала, заменив его шарфом, завязанным в крупный бант.
Длинные тёмные волосы, свободно спадающие на плечи, тёмные же глаза, чуточку острые черты лица, но при этом неожиданно приятные, а не наталкивающие на мысли о представителях крысиного семейства.
– Ой, – она убрала руку и отступила на шаг назад. – Извини. Первый день на новом месте, а я уже умудрилась попасть в крайне неловкую ситуацию. Мне показалось, что тут стоит мой друг.
– Я могу стать вполне достойной заменой.
– Можешь. Почему, собственно, нет, – девушка засмеялась. – Вы даже внешне немного, совсем чуть-чуть похожи, но не уверена, что ты захочешь откликаться на имя Кэри.
– Изящный способ узнать моё имя?
– Более или менее, – она потянулась, чтобы убрать от лица волосы, отбросив их назад отточенным жестом. – Как тебя зовут?
В голове Алекса на яркой вспышкой промелькнула мысль об истинных леди, знающих цену себе и своей красоте, а потому умеющих произвести впечатление.
– Александр Ильинский. Можно просто Алекс.
– О!
– Что такое?
– Ты тоже новенький? Тут учится мой брат и парочка друзей, а они знают всех. По их рассказам знаю и я. Кого-то заочно, а с кем-то пересекалась неоднократно. О тебе прежде слышать не доводилось.
– Новенький, – подтвердил Алекс.
– Есть знакомые среди учеников?
– Только Ник. Точнее, Николас Треверси, если тебе это имя о чём-то говорит.
– Ничего себе! У нас, оказывается, есть общие знакомые. С Николасом я знакома, и мы давно общаемся. Можно сказать, что он мой хороший друг.
Данное замечание прозвучало не слишком радостно, но Алекс не стал задавать дополнительные вопросы, посчитав, что ему вполне могло показаться.
– Кроме него есть ещё один человек.
– Правда?
– Да. Одна девушка, имя которой я так и не узнал.
– Прости. Я сегодня потрясающе рассеянна, – она закатила глаза. – Меня зовут Герда Эткинс. Можно просто… Герда. Не удивляйся, мои родители хотели быть оригинальными, вот и решили так назвать ребёнка.
– Давай угадаю. Твоего брата зовут Кай?
– Точно. Именно так.
– Они и, правда, отличились.
– Раньше меня немного напрягало это, сейчас я привыкла и вполне нормально реагирую и на собственное имя, и на затасканную шутку а-ля «Милая Герда, где же твой Кай?». На самом деле, лучше бы им его не искать, потому что мой братец способен испортить настроение кому угодно.
– Неужели?
– Представь себе. В любом случае, вы с ним ещё встретитесь, составишь собственное впечатление. Вы же с Ником в одном классе?
– Да.
– Тогда, несомненно, пересечётесь. Они с моим братом одноклассники, и их отношения я вполне могу назвать приятельскими. Кэри и Даниэль учатся вместе с ними, однако не могу сказать, что вчетвером они очень дружны. Общаются немного, но больше из вежливости, нежели потому, что это доставляет им удовольствие. Я общаюсь и с теми, и с другими. И, видимо, с тобой. В этом году здесь новеньких, как грязи. Наша школа перешла под крыло «Орхидеи», теперь процесс слияния, интеграции и всё такое. Не знаю, насколько удачным окажется эксперимент, но ожидаю временных трудностей. Ещё и директор новый. Год проходит под лозунгом «новички атакуют». Раз новеньких много, конкуренция будет большой. Чтобы нас заметили, придётся активничать.
– А если я не хочу?
– Проявлять активность или быть замеченным?
– Второе.
– Верится с трудом.
– Почему?
– Не скажу, что великолепно разбираюсь в людях, но мне кажется, что ты любишь находиться на виду. В центре внимания, что называется. Кроме того, думаю, что ты обладаешь ярко выраженными лидерскими качествами, что является весьма ценным качеством личности. Выскочек никто не любит, но если грамотно подойти к вопросу своей реализации в обществе, вполне реально добиться высокого положения и…
– Герда, такое чувство, что тебя укусил братец, и ты начала говорить в точности, как он. Здравствуй, солнышко. Давно не виделись.
Довести мысль до конца Герде не позволили. В разговор вмешался посторонний, появление которого Алекс благополучно пропустил. Зато сейчас получил возможность внимательно рассмотреть парня, стоявшего за спиной у Герды. Ошибиться было просто нереально.
Алекс сразу понял, что перед ним находится тот самый Кэрмит, с которым его спутали. Во внешности у них, несомненно, проскальзывало определённое количество схожих черт, но первым делом в глаза бросался идентичный – пара-тройка сантиметров разницы – рост и чёрный цвет волос. Стоило встретиться взглядами, и становилось понятно, что окраска радужки тоже одинаковая – светло-зелёная.
В отличие от Кэрмита, Алекс волосы не отращивал, стриг их коротко. У недоотражения отдельные пряди доходили до ключиц. Взгляд был пристальным, цепким, оценивающим и… наглым. Будто Кэрмит уже сейчас, на стадии знакомства, бросал вызов, подталкивая к решительным действиям, к противостоянию.
Не на жизнь, а на смерть. Кого-то одного из участников столкновения.
Пусть победа и звание героя достанется сильнейшему.
Кэри – кажется, используя подобную вариацию, сокращала его имя Герда – вёл себя так, словно знал, что неотразим, и отчаянно навязывал данную точку зрения окружающим, желая увидеть в их глазах восторг и восхищение. Может быть, другие свободно велись и дарили очередную порцию и того, и другого, но Алекс пребывал в твёрдой уверенности, что в его глазах ничего подобного не отразится. Если Кэрмиту суждено разглядеть там определённые чувства, то они окажутся прямо противоположными желаемому запросу.
– Всего лишь пару дней, – заметила Герда, привстав на цыпочки и чмокнув Кэрмита в щёку, в ответ на поцелуй, пришедшийся в макушку. – Ты что-то хотел?
– Да. Собирался кое-что уточнить, но, кажется, появился не вовремя, отвлёк от разговора…
– Это ваш новый одноклассник, – произнесла Герда.
– Правда? – Кэри улыбнулся дежурной улыбкой, которую Алексу хотелось смазать одним ударом, превратив этот чёртов красивый рот в кровавый оскал, и протянул ладонь для рукопожатия. – Что ж, будем знакомы. Кэрмит Трэйтон.
– Александр Ильинский.
– Русский?
На мгновение благодушие, отражённое на лице, исчезло, уступив место иным эмоциям. Кэри нахмурился, между бровей пролегла складка. Новое открытие явно не принесло ему радости и удовольствия.
То ли ещё будет?
– А что? Какие-то проблемы?
Алексу хотелось откровенно покривляться, спровоцировав скандал, но он удержался в рамках лицемерного этикета.
– Нет, ни единой.
Стоило отдать должное, а ещё позавидовать подобному самообладанию. Кэрмит достаточно быстро взял себя в руки, сумел спрятать истинные эмоции, улыбнулся шире, чем прежде, и отрицательно покачал головой.
Алекс, спустя внушительный промежуток времени, соизволил ответить на предложенное рукопожатие. Отметил про себя, насколько жалким выглядит данный жест. Довольно унизительно стоять с протянутой рукой, не зная, соизволит ли собеседник сжать ладонь или проигнорирует, опустив ниже плинтуса. Ему хотелось сделать именно это, но он вновь наступил на горло собственной песне.
– Приятно познакомиться, – произнёс, стараясь унять ту волну чёрной ненависти, что поднималась в душе, отвоёвывая себе внушительное пространство.
– Взаимно.
Кэрмит от рукопожатия постарался скорее избавиться. На подсознательном уровне, наверное, почувствовал, что ему мысленно ломают пальцы. Во всяком случае, представляют подобные действия в красках, лишь усилием воли сдерживаясь.
– Что именно ты собирался уточнить? – поинтересовалась Герда.
– Это личный разговор, не предназначенный для посторонних ушей. Думаю, найду тебя позже, тогда и обсудим детали.
– Пожалуй, поищу Николаса. Вдруг он уже приехал, – поспешил ретироваться Алекс, понимая, что сейчас находиться в данной компании больше не желает. – Приятно было с вами обоими познакомиться и пообщаться, но я вынужден откланяться. Не буду мешать.
Говоря откровенно, он не рассчитывал на столь скорое столкновение лицом к лицу. Полагал, что встреча с новыми одноклассниками состоится завтра утром, на занятиях, но не сейчас. Жизнь внесла коррективы, столкнув его с тем, кого хотелось растерзать просто потому, что он жил на этом свете. За сам факт существования.
До недавнего времени Алекс не думал, что способен испытывать столь сильные чувства.
Он вообще никогда не считал, что умеет запредельно сильно ненавидеть. Как оказалось, вполне.
Всё, что было прежде, представлялось детским лепетом, а тут – беспросветная чернота в глазах, желание сжать ладони на шее и не отпускать, наслаждаясь хрипом, рвущимся из горла, ощущая лихорадочное прикосновение ногтей, царапающих руки в попытке избавиться от захвата, осознание, мелькающее в глазах, и изумление.
Поймёт ли он вообще, что его ненавидят? Поймёт ли, за что именно?
Пребывать в неведении до последнего он не будет. Алекс обязательно ему напомнит, расскажет в подробностях, обрисует в деталях. Закон жизни, гласящий, что за всё необходимо платить, никто не отменял. Возможно, кто-то великодушный способен прощать долги, но здесь сумма невероятно высока, чтобы списать её и больше не вспоминать.
Потратив ещё полчаса на прогулку, Алекс решил вернуться в комнату и дожидаться появления Николаса там.
За это время толпа народа значительно поредела. Родители уехали, представители младшего поколения отправились разбирать вещи, устраиваясь на местах. Периодически Алекс натыкался взглядом на группки учеников, но Ника ни в одной из них не наблюдал. Расстояние от здания школы до общежития Алекс преодолел в рекордно короткие сроки. Он собирался открыть дверь, но звук чужого голоса заставил притормозить на месте, временно отказавшись от недавних планов.
– Слушай, мы раньше нигде не встречались?
Алекс обернулся, не резко и дёргано, будто нарушитель закона, пойманный на месте преступления бравым полицейским, а медленно, с ленцой. Создавая видимость, что не собирался этого делать, но жалость к собеседнику одержала победу, и снисхождение не заставило себя ждать.
Кэрмит стоял, прислонившись спиной к колонне, сложив руки на груди и скрестив ноги в щиколотках. Показательно картинная поза. Не хватало только для большего эффекта разыграть небольшое представление. Пристально рассматривать носки ботинок, а потом вскинуть голову, сделав одолжение тем, что вообще решил посмотреть в сторону недостойного элемента.
– Например?
– В моих мечтах, – произнёс Кэрмит, опустив голову и позволив длинной чёлке закрыть половину лица: может, смеялся над собственным высказыванием и старался сохранить это в тайне, может, просто не хотел смотреть на собеседника. – Или в моей постели. Хотя, уверен, последнее я бы запомнил.
Несомненно. Потому что именно там я бы и свернул тебе шею.
– Не слишком ли рискованно выдвигать такие предположения в разговоре с человеком, которого видишь впервые в жизни?
– Ты не возражаешь, – хмыкнул Кэрмит. – Или хорошо притворяешься. Так, что? Не встречались? Или?..
– При таких условиях, однозначно – нет.
– Это была шутка. Ты попросил примеры, вот я и придумал парочку. Если серьёзно, то… Я теряюсь в догадках, прикидывая, что именно сказать. Мы могли пересечься где угодно, хоть в парке, хоть в магазине. Вдруг я случайно наступил тебе на ногу и не извинился. Или толкнул, и ты пролил на себя стакан с колой, испортив любимую рубашку, или…
Кэрмит говорил ещё что-то, но Алекс его практически не слышал. Реальность размыло, она стремительно уступила место воспоминаниям, содержащим отражение озвученной ситуации.
Правда, вторым участником событий был совсем не Кэри.
Падение, сорванная крышка, обжигающий напиток, выплёскивающийся из стакана, мокрая ткань, пострадавшая рука.
Алекса вышвырнуло обратно в реальность, стоило только ощутить фантомную боль ожога на руке. Он неосознанно потёр пострадавшее некогда место.
– Нет. Нам не доводилось пересекаться прежде. Никогда. С чего вообще такие вопросы?
– В момент нашего знакомства возникло ощущение… Даже не представляю, как это объяснить.
– Желательно словами.
Кэрмит прикрыл глаза, усмехнулся.
– Признаться, мне показалось, что у тебя имеются ко мне какие-то претензии, вот я и решил уточнить. Вдруг они, правда, есть, а я просто не помню, когда мы сталкивались и почему начали враждовать. Возможно, это лишь игры моего воображения, но, знаешь… Часто говорят, что некоторые люди как будто убивают взглядом. Ты меня не только убиваешь, но и расчленяешь с особой жестокостью.
– Слишком высокое самомнение, – заметил Алекс.
– Здорово, если так.
Кэрмит засунул руки в карманы брюк, провёл носком ботинка по ступенькам. Спорить не стал, позволяя Алексу самостоятельно составить мнение о его личности. И вряд ли планировал переубеждать в дальнейшем, независимо от того, какое впечатление сложится.
– Это всё, что ты хотел сказать?
– Нет. Ещё пара замечаний. На самом деле, я не русофоб, не подумай ничего такого. Меня мало волнует происхождение человека, и я не смотрю на его национальность. Есть только те, с кем мне приятно общаться, и те, кто вызывает отторжение. Это не зависит от крови.
