Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 72 (всего у книги 73 страниц)
Напоследок жизнь решила основательно над Роузом пошутить, то ли вручив подарок, то ли, наоборот, приложив по голове, чтобы не расслаблялся в дальнейшем и пестовал чувство вины за неумение держать себя в руках. Испытание на прочность, проверка силы воли.
Периодически, пересекаясь в сети с бывшими одноклассниками, Розарио, начиная разговор или же подхватывая инициативу, подсознательно готовился услышать – прочитать обезличенное сообщение в пару строк – о себе очередную новость, сфабрикованную на скорую руку, а потом распространённую по проверенным каналам. Что-то вроде тех мерзких слухов, что распускают по школе обиженные парни, брошенные девчонками. Как будто случайно обронённое в разговоре замечание о сифилисе или любой другой венерической гадости, лечить которую долго и совсем непросто, и вот уже имя обидчицы у всех на устах, обсуждение идёт полным ходом, при встрече каждый считает своим долгом – ткнуть пальцем и похихикать, считая себя по-настоящему остроумным.
Заниматься опровержением таких слухов, не менее муторно. Но тут уж дело чести доказать собственную правоту, чтобы поставить лжеца в неловкое положение, продемонстрировав всем документы с истинным диагнозом, а точнее – отсутствием оного.
Роуз переписывался со многими, ждал шокирующих новостей о себе, напичканных неаппетитными подробностями, но так их и не получил.
Поразительно, но Гаррет отказался от своей стандартной практики и мелкие подлости в ход не пустил.
Он вообще решил порвать с прошлым.
Начал со смены номера телефона.
Затем удалился из сети. Профиль на «Фейсбуке» оказался деактивирован. Глен сообщил, что в последний раз переписывался с Гарретом ещё летом, через пару недель после выпускного вечера, потом общение прервалось, в других социальных сетях и программах обмена моментальными сообщениями Гаррет не появлялся, хотя страницы и профили не удалял. Так что была надежда на возвращение.
Роуз, сопоставив даты, пришёл к выводу, что из сети Гаррет исчез ровно в тот момент, когда состоялась их судьбоносная – тут он иронично усмехался – встреча.
То ли новые декорации позволили иначе посмотреть на ситуацию, то ли ещё какие-то факторы оказали влияние, но случилось то, что случилось.
Роуз бы с радостью списал всё на алкоголь, прикрывшись легендой о своеобразном действии спиртного на организм, полную потерю самоконтроля после пары стопок, но, увы, не мог этого сделать.
Обозначенной дозы в эти самые, пресловутые, пару стопок явно было недостаточно, чтобы свалить его с ног, лишив возможности мыслить здраво. Да и, честно говоря, он в тот вечер вообще не пил.
Гаррет немного себе позволил, но не успел нализаться до плачевного состояния, а потому оба прекрасно понимали, что делали. Осознанно, целенаправленно, зная, или как минимум, представляя, что их ожидает утром.
Скорее всего, ничего хорошего.
Лишь глобальное сожаление и упрёки в стиле «Почему ты меня не остановил? Почему сам не развернулся и не ушёл?».
На самом деле, встреча с Гарретом была единственной вещью, которую Роуз вообще никак не планировал. Он пребывал в твёрдой уверенности, что выпускной вечер и большой актовый зал в учебном корпусе – последнее место, где им суждено пересечься.
Ошибся, притом фатально.
История без изысков.
Приземлённая и максимально повседневная.
Небольшой клуб, скопление людей, знакомства, легкомысленные фразы, алкоголь и способ подцепить себе кого-нибудь, чтобы скрасить несколько часов жизни. Роуз ни с кем знакомиться не собирался, пить, в общем-то, тоже не планировал, но без внимания не остался, потому вынужден был задержаться на время.
Отчаянно жалел, что согласился показаться там.
Он попал в данный клуб только потому, что был знаком с девчонкой, солирующей в группе, выступающей в этот вечер.
Она и пригласила Роуза на концерт своей группы.
Они носили громкое название «Dead world», обширной собственной дискографией похвастать не могли, а потому преимущественно играли каверы на композиции «Битлз» и Элвиса Пресли, значительно изменив аранжировки. Так, что в звучании песен с трудом угадывался исходный материал. Увы, переделки были не в лучшую сторону. Но обижать знакомую не хотелось, и, отвечая на вопрос, как ему творения, Розарио отделывался расплывчатыми формулировками, вроде «незатасканно» или «свежо». Никакой конкретики, но и никаких обид.
Девушка и её бэнд искренне считали, что это похвала, Роуз дарил им скупые улыбки, надеясь, что рано или поздно музыканты сами поймут, что с такими творениями музыкальный Олимп покорить нереально, потому лучше найти новый способ самовыражения и больше не насиловать слух посетителей клуба. Впрочем, под пиво и более крепкие напитки людям музыка могла неплохо заходить и моментами доставлять. Роуз, видимо, ни разу не перешёл грань настолько, чтобы разглядеть в кавер-версиях, созданных знакомой, проблеск гениальности.
Как выяснилось, Генриетта Роуза не просто так пригласила, ей нужна была помощь.
– Это безумие, – произнёс Роуз. – Определённо.
– Роуз, пожалуйста, – она сложила руки перед грудью и посмотрела умоляюще.
– Что?
– Мы не можем выйти на сцену без гитариста. Понимаешь? Ты ведь играешь, да?
– Ну…
Получилось довольно многозначительно. Роуз старался вспомнить, как он играет. Играл, честно говоря, так себе.
В их семье с гитарой обнималась Джессика, не потому, что жаждала построить карьеру рок-звезды в дальнейшем. Нет. Она не сбегала из дома, не сколачивала группу и даже соседей своими соло не кошмарила. Лишь разучивала наиболее интересные ей композиции, а потом играла на любительском уровне. Да и то, не сейчас, а несколько лет назад.
Роуз был не сказать, что любителем… Не новичком даже, а любопытствующим, берущим в руки гитару. Максимум его умений заключался в попытках провести пару раз медиатором по струнам, услышать, как они дрожат, и со спокойной душой отложить инструмент в сторону, посчитав миссию завершённой.
– Да или нет?
– Я не играю. Я балуюсь. И если ты попросишь сыграть тебе соль верхней октавы, я вряд ли сумею это сделать, – пояснил Роуз.
– Держать её хотя бы правильно умеешь?
– Конечно.
– Тогда ты нам подходишь.
– То есть?
– Мы давно не поём вживую. И не играем. Запись крутим, да и всё, – охотно поделилась секретами музыкального бизнеса малых масштабов Генриетта. – Тупо получится, если соло-гитара на записи есть, и партия звучит, а на сцене никого. Вот поэтому я и прошу тебя о небольшой услуге. Поможешь?
– Только если так, – неуверенно выдал он.
– Роуз, я тебя обожаю! – с чувством произнесла девушка, чмокнув его в щёку.
Не дожидаясь однозначного утвердительного ответа, схватила Роуза за руку и потащила в помещение, служившее местным артистам гримёркой. Разумеется, мечтать об отдельной комнате со всеми удобствами и фиксированным роскошным райдером здесь не приходилось. Генриетта со своей группой ютились в маленькой комнатушке, сами себе рисовали лица, пользуясь одним карандашом-подводкой на всю ораву, обсуждали последние новости, как мировой политической арены, так и связанные с локальными проблемами, дымили прямо здесь, пренебрегая техникой пожарной безопасности, и жаждали поскорее подняться на сцену.
Роуз, внимательно за ними наблюдая, энтузиазмом не проникся, но впервые задумался о том, что заставляет Генриетту и её товарищей пару раз в неделю выходить в народ. Разгадка была проста. Им это нравилось, их прельщала возможность получить немного внимания к своим персонам, их это откровенно воодушевляло. Способствовало пробуждению эмоционального возбуждения, потому они продолжали, несмотря ни на что, вновь и вновь радовать неискушённую публику.
Они не рвались записывать хиты, способные подниматься на вершины хит-парадов, развлекались, считая этот проект любимым хобби, не более того.
Роуз этого не понимал, но его никто в основной состав и не звал. Его лишь попросили подменить на один выход гитариста, умудрившегося попасть под ливень и обвеситься соплями – какие уж тут выступления.
Несколько минут в компании музыкантов, и Розарио окончательно расставил приоритеты, свойственные ему самому.
Он любил дурачиться, не на публику, а для малого количества наблюдателей, желательно, вообще для одного, но, оказываясь перед большой – относительно – толпой, чувствовал себя неловко и столкнулся с таким неприятным явлением, как зажатость.
Свет на сцене казался ему слишком ярким, а толпа невероятно шумной.
Никакого экстаза от происходящего, только стремление поскорее закончить и свалить в тёмный уголок.
Странное ощущение, будто за ним кто-то пристально наблюдает, преследовало Роуза практически всё время, что пришлось простоять на виду. Наверное, именно так ощущают себя настоящие звёзды, которых преследуют по пятам настойчивые поклонники. Сначала приятно, что кто-то ценит твоё творчество, а потом приходит осознание, что оно давно не имеет значения, и становится страшно.
Может, вреда и не причинят, но нервы потреплют знатно.
Роуз, конечно, старался не светиться, жался к краю сцены, теряясь в спасительном полумраке, но иногда умудрялся попадать в зону, освещённую яркими огнями. И именно в такие моменты начинал жалеть, что перестал носить мантию. Он низко склонял голову, позволяя волосам занавесить лицо, и отчаянно надеялся, что его никто не рассматривает. Не видит, как он прикусывает губы, желая избавиться от нервозности и привести себя в чувство, причинив лёгкую боль.
Сорок минут бесконечных мучений.
Сорок минут оценивающих взглядов.
Сорок минут ада.
Спрыгнув со сцены, Роуз сразу же направился к бару, желая заказать себе чего покрепче. По мере приближения к заветной цели, решимость рассеивалась. От идеи напиться в попытках избавиться от эмоционального напряжения, Роуз отказался, попросив у бармена сок, чем, вероятно, поверг работника заведения в шок.
Поняв, что перемены заказа не будет, парень налил Роузу ананасового сока и обратил внимание в сторону других, более щедрых и выгодных посетителей, способных спустить на выпивку целое состояние.
Золотая жила – те, у кого разбито сердце. Пьют без остановки, только успевай наливать новую порцию. Только так выглушат.
Роуз к таковым не относился и дорогостоящий алкоголь, способный забить душевную боль, не заказывал.
Надежды на то, что выступление осталось незамеченным, рухнули в один миг, когда к Роузу подсел какой-то парень, явно настроенный на необременительное знакомство и на столь же необременительную ночь.
Просто встретились, познакомились, потрахались, а утром разбежались по своим углам, и больше никогда не пересекались, посчитав, что воспоминания о хорошей ночи отношениями портить противопоказано.
– А где Микки? – поинтересовался он.
Роуз оторвался от своего напитка и посмотрел удивлённо.
– Понятия не имею, – ответил равнодушно, надеясь, что его тон достаточно прохладно прозвучал, и никаких поползновений не случится.
Да, несомненно, когда-то, в разговоре с Гердой Эткинс, Розарио сказал, что члены их семьи не отличаются внешней привлекательностью, а потому рады любому проявлению внимания. Но сейчас он мог с лёгкостью отказаться от своих прежних слов, поскольку общество ему не импонировало нисколько, а в глубине души было неприятно.
Потенциальный собеседник представлялся ему липким и скользким, изворотливым и мерзким, будто припорошенным сахарной пудрой вперемешку с блёстками.
Вроде бы сами по себе эти две составляющие неплохо смотрятся. Одно – вкусно, другое – красиво, если использовать с умом. Но сочетание выходит адское. Ни съесть, ни полюбоваться.
– Судя по сегодняшнему выступлению, у «Dead world» обновление состава, – продолжал донимать Роуза незнакомец. – Это же ты сегодня поднимался с ними на сцену?
– Так поразили мои музыкальные способности? – вскинув бровь, поинтересовался Роуз.
Прозвучало не игриво, а достаточно грубо.
– В отличие от них, ты хотя бы знаешь ноты.
– Да неужели?
– И попадаешь в них.
– Ага, – Роуз допил содержимое стакана в несколько больших глотков.
– С новым гитаристом они играли лучше обычного.
– Разумеется.
Роуз усмехнулся, вспоминая слова Генриетты о фонограммах, используемых на каждом выступлении. Если и была чья-то заслуга в хорошем звучании, то только Микки. За всё время звучания сета Роуз ни разу к струнам не притронулся, чтобы ненароком не налажать и не запороть и без того провальный материал. По правде говоря, ему и гитару к усилителю не подключили, лишь протянули шнуры и попросили особо по сцене не скакать, чтобы не поставить исполнителей в неловкое положение. Его просьба обрадовала, и он с радостью исполнил пожелания «коллег».
Теперь вот слушал о потрясающих музыкальных талантах, которых не имел вовсе. Хотя… Было время, пытался научиться играть на флейте. Не получилось, он бросил, передарив её какой-то девочке, что ему безумно нравилась в то время, а то и вовсе – если память не обманывает – была его первой любовью.
Помимо музыкального инструмента он дарил даме сердца шоколадки, цветочки и мягкие игрушки.
Всё перечисленное выше ей нравилось, а Роуз – не очень, как раз по причине наследственности Астерфильдов. Снова внешность оказалась определяющим фактором.
Любви Роуз не получил, хотя мимолётный поцелуй заслужить удалось. Именинница разрешила облобызать ей ладонь, а потом сдержанно коснулась губами щеки Роуза. Он был счастлив.
Что послужило причиной разочарования в принцессе, вспомнить уже не смог и от воспоминаний отмахнулся.
Сейчас его занимал актуальный вопрос: как избавиться от неприятного общества, сделав это максимально аккуратно, не спровоцировав агрессию и не став невольно зачинщиком драки.
Поставив пустой стакан на стойку, Роуз собирался уйти, но его удержали за руку. Пока не слишком грубо.
Прикосновение-просьба, а не приказ, однако, подсознание подсказывало, что от этого человека нужно держаться подальше.
Спиртным от него не тащило, но что-то явно казалось подозрительным. И вскоре Роуз понял, что именно. Расширенные зрачки. Немного нервные ноздри. Мельчайшие белые пылинки на коже.
– Ты уже занят?
– Что?
– Занят?
– Да! – огрызнулся Роуз.
Хватка на плече стала сильнее и грубее.
– Сколько? – спросил незнакомец.
– Что? – вновь повторил Роуз, не совсем поняв, какой смысл вложен в эту фразу.
Когда накрыло осознанием, приоткрыл рот, не в силах сказать что-то вразумительное. Отпускать его явно не собирались, только сильнее ухватив за руку.
Кажется, Роуз продолжал огрызаться, требуя его отпустить.
Кажется, всем было наплевать.
В их сторону не смотрели посетители, не смотрели и сотрудники заведения.
Те, кто заметил, что что-то не так, моментально отворачивались, и только один взгляд, тот самый, не дававший покоя с начала выступления, продолжал ощущаться столь же материально, как прикосновение.
Если прежде возникали сомнения, то теперь от них и следа не осталось.
Губы искривились в усмешке, полупустой стакан опустился на стойку…
Дальнейшие события развивались с поистине поразительной скоростью. Роуз благополучно пропустил момент, когда рядом с ним материализовался Гаррет и от всей души врезал любителю музыкантов, попадающих в ноты.
Роуз ошарашено смотрел на Гаррета. Гаррет отвечал ему тем же. Правда, его взгляд изумлённым назвать нельзя было. Он понимал, что делал и, появись возможность, повторить, не стал бы избегать потасовки.
У него были сбиты костяшки.
Он прижался к ним губами, слизывая кровь.
Кажется, неосознанно. А там – кто знает.
– Блядь, Марвел… – глухим шёпотом выдал Роуз и, ухватив его за руку, потащил в сторону служебного выхода, краем глаза отметив, что к месту потасовки спешат охранники. – Бегом отсюда, пока нас, благодаря твоему геройству, за решётку не отправили.
Гаррет усмехнулся, но кивнул согласно.
И они побежали, будто нарушители порядка, желающие скрыться от правосудия. В их случае сравнение оказалось весьма и весьма актуальным.
Попрощаться с приятельницей Роуз не успел. Но ему и не до вежливости было в тот момент.
Ему на руку играло то, что он бывал здесь неоднократно, а потому в многочисленных коридорах ориентировался отлично, не боясь заблудиться. Он двигался уверенно, таща Гаррета к запасному выходу.
Гаррет понимал, что сопротивление бесполезно, потому послушно двигался следом.
Отойдя на приличное расстояние от клуба, квартала два-три – не меньше, Роуз остановился, переводя дыхание и, наконец, выпуская из рук ткань чужой рубашки.
– Ты ему, кажется, зуб выбил, – произнёс, вспоминая красную слюну на губах и нечто белое, выплюнутое на пол.
Вряд ли таблетка, вероятнее, что всё-таки зуб.
– Если бы понадобилось, я бы ему и всю челюсть вынес, – ответил Гаррет, чуть мотнув головой, чтобы чёлку от лица убрать.
Льняная, как называл её в мыслях Роуз.
На самом деле, всего-навсего светло-русая.
– Тебя об этом просили?
– Нет.
– Так какого хрена?
– Ты хотел, чтобы тебя отодрали в грязном сортире, как дешёвую шлюху? – без тени иронии в голосе спросил Гаррет.
– Этого бы не произошло.
– Он был серьёзно настроен.
– И под кайфом, – добавил Роуз.
– Тем более. Думаешь, прислушался бы к твоему мнению?
– Я мог сам решить данную проблему. Я умею драться, всё-таки не беспомощная девчонка, потому…
– Но я тебя от этой грязной работы избавил, так удачно оказавшись рядом.
– Случайность?
– Она самая. Но приятно.
– Для кого как.
– Давай, расскажи, насколько не рад меня видеть.
– Знаешь, – усмехнулся Роуз, – символично получается. Когда-то ты меня подставил именно из-за дружков, не брезгующих наркотой, а сегодня вмешиваешься в скандал с ещё одним таким, и… Как бы меня спасаешь.
– Как бы? Или всё-таки спасаю?
– Не цепляйся к словам.
– А ты не напоминай мне о былых промахах. Лучше поблагодари.
Роуз запустил ладонь в волосы, захватывая разом несколько прядей и отбрасывая их назад.
– Спасибо, – сказал вполне себе серьёзно. – Ты давно в этом клубе отирался?
– С момента начала концерта.
– Ты такое слушаешь?
– Кузен притащил, пообещав прекрасную культурную программу и шикарное исполнение, которое я запомню на всю жизнь.
– Ты с ним солидарен?
– В плане того, что запомню – да. Однозначно. А вот про шикарное и прекрасное… Никогда бы не подумал, что у него всё настолько плохо с музыкальным вкусом. Или, что он меня так сильно ненавидит.
– Почему ненавидит?
Роуз сложил руки на груди, сжимая ладони на предплечьях.
В общем-то, мог уйти отсюда сразу после произнесения благодарственных слов. Вместо этого он искал предлоги для продолжения разговора, а Гаррет начинание поддерживал.
– Потому что заставил слушать это. Не обижайся, но исполняли вы какое-то дерьмо. От него ушами кровь идёт.
– Не обижаюсь. Я сам так считаю.
– Тогда зачем играешь с ними?
– Не играю. Я вообще играть не умею. Меня попросили об одолжении, и я просто заменял одного приболевшего участника. Кривлялся под фонограмму, – пояснил Роуз и замолчал.
Пряди вновь занавесили половину лица. Роуз сунул руки в карманы и принялся внимательно разглядывать пару собственной обуви.
Обычные, ничем не примечательные оксфорды, опрятная шнуровка, начищенные носы. Да и, в целом, наряд не слишком клубный.
Как будто деловая единица по ошибке, а, может, вполне осознанно заглянула в местный притон, желая найти там… Да что угодно, в принципе. Начиная от развлечений, заканчивая проблемами.
Сегодняшний вечер оказался ознаменован вторым вариантом расклада.
Шаг.
За ним ещё и ещё.
И в поле зрения – белые кеды с чёрными шнурками.
Несколько секунд созерцания, и пальцы уверенно касаются подбородка, приподнимая, заставляя посмотреть в глаза, а не на обувь.
Гаррет ничего не говорил, больше не заикался о благодарности или чём-то подобном, просто подался вперёд, прижимаясь губами к губам Роуза. Вспоминая идентичные ситуации, Роуз приходил к выводу, что ждать ответа от Гаррета нелепо. Гаррет не станет объяснять мотивы совершения тех или иных поступков. Может, он об этом пожалеет в дальнейшем и будет долго заниматься самоедством и самоанализом, но лишь в одиночестве, а не на глазах у другого человека.
Потому-то сейчас Роуз не задавал вопросов и не пытался выяснить, что на Гаррета нашло. Не отстранился и не оттолкнул, не старался поцарапать и не кусался, желая ощутить на языке солоноватый привкус, свойственный крови.
Напротив.
Подумал, что школа осталась в прошлом, больше нет никаких ограничений и главное правило Розарио Астерфильда, связанное с отношениями, к ним больше невозможно примерить. А, значит, он может позволить себе немного свободы, немного честности и самую капельку любви, точнее, откровенности, связанной с давними прочно укоренившимися симпатиями.
Возможно, он признается, что любил Гаррета на протяжении нескольких лет. И сейчас продолжает любить, хотя это, наверное, ему совсем не нужно.
С каждой минутой, проведённой рядом, кажется, что больше терпеть невозможно, да и промолчать нереально. Его переполняет это стремление открыть правду, а не снова запечатывать её наглухо, не давая выхода.
Он скажет это, если смелости хватит.
Или в очередной раз отступит, решив, что знать об этом Гаррету не обязательно.
Как вариант, Гаррет и сам от него отстранится, отпустит колкое замечание и удалится восвояси, так и оставшись человеком себе на уме, ничего не делающим просто так. Исключительно с определёнными целями.
В этот вечер вкус губ Гаррета был горьковатым, с нотами спиртного.
Роуз вспомнил, как опустился на столешницу стакан с недопитой тёмной жидкостью, провёл по тонкой кожице языком, слизывая это послевкусие и пытаясь понять, что же именно дегустировал Гаррет.
Разобрать не сумел, потому поцеловал во второй раз. На этот раз, сам. Не просто потянулся за ответным прикосновением, а навязал собственные правила игры. И ложью будет сказать, что ему это не нравилось.
Мысли о стремлении понять, что плескалось в стакане, служили всего-навсего оправданием собственных поступков. Нелепым, нелогичным, но позволяющим забивать истинные причины.
Никто не запрещал спрашивать, и он с лёгкостью мог задать не дающий покоя вопрос, но, выбирая между словами и действием, Роуз делал ставку на второе.
Видимо, занимало их одно и то же, потому что первым проявил любопытство Гаррет, попутно выдав информацию о своём напитке.
Упёрся ладонью в стену, к которой Роуза всё это время прижимал, пару раз глубоко вдохнул и спросил:
– Что ты пил?
– Зачем тебе это знать?
– Пытаюсь понять: это побочный эффект после распития рома сомнительного качества, или у тебя действительно губы сладкие?
– Сладкие, – ответил Роуз, облизнувшись в надежде проверить правдивость чужих слов и получая подтверждение.
– Ликёр?
– Бери выше.
– Вермут какой-нибудь?
– Нет, – Роуз отрицательно покачал головой и вскоре засмеялся.
Ситуация представлялась ему немного абсурдной, как будто он налакался по самые брови, и потерял возможность контролировать себя. В результате не следит за поведением и хочет хохотать. Всегда.
Со стороны выглядит нелепо, но глубоко внутри он ощущает эйфорию.
Ему хорошо. Так хорошо, как не было никогда прежде.
Охренительно.
– Сдаюсь. Не знаю. Коктейль? Сироп?
– Сок. Всего лишь ананасовый сок, – заметил Роуз, – который, кстати, отлично сочетается с ромом.
Он мог бы перевести всё в шутку и прочитать Гаррету небольшую лекцию, посвящённую приготовлению разного рода и крепости алкогольных коктейлей, но вместо этого потянулся за очередным поцелуем, обхватив лицо ладонями и прижавшись так близко, так тесно, как не позволял себе в былое время. Не о Гаррете даже речь, а о других мужчинах. С ними Роуз старательно выдерживал дистанцию, вроде бы и откликаясь на действия, но, при этом, не проявляя завидной инициативы, не навязываясь, не предлагая себя столь активно и откровенно.
Целуя, а не только отвечая на прикосновение губ, Роуз точно знал, что этой ночью домой не вернётся, и гори оно всё синим пламенем.
У него был шанс осуществить давнюю мечту.
Возможно, один на миллион.
И Роуз не собирался собственноручно разрушать это идиллическое стечение обстоятельств.
У них не было долгих разговоров, отмеченных попытками решить коллективно, насколько этот поступок рационален и целесообразен. Не было метаний и препирательств.
Отключённые телефоны и комната в ближайшей гостинице.
Разбросанная во все стороны одежда и располосованные до алых капель крови плечи.
Приглушённый свет – возможность смотреть друг другу в глаза, стиснутые в пальцах простыни, так, словно ногти вот-вот прорвут ткань, превратив её в лохмотья.
Собственный сорванный голос и тихий шёпот у самого уха.
То ли сентиментальность играла с ним злую шутку, то ли так действительно сложилось, но Роуз готов был с уверенностью заявить, что эта ночь была лучшей в его жизни и вряд ли однажды что-то подобное повторится.
Однако повторилось ещё неоднократно.
Все оставшиеся дни лета и пара осенних недель, что они провели с Гарретом вместе, оказались невероятно насыщенны впечатлениями и отмечены многочисленными совместными вылазками.
Кажется, они успели побывать во всех городах, городках и городишках Англии, желая собрать как можно большее количество общих воспоминаний, и им, несомненно, это удалось. Неизвестно, какие планы на будущее вынашивал Гаррет, но Роуз то и дело вспоминал о финале школьной дружбы и грустно усмехался.
Гаррет сам тогда говорил, что школьные друзья его утомили.
Роуз не хотел утомить его снова, а потому постоянно одёргивал себя, запрещая привыкать к такому раскладу, к существованию их не каждого по отдельности, а вместе.
Розарио Чарльз Астерфильд и Гаррет Юэн Марвел равно… А чему, собственно, равно? Любовь навеки?
Наивно и нелепо так думать.
Сейчас, стоя на мосту и глядя на Бристоль, раскинувшийся внизу, Роуз предавался воспоминаниям.
Выдергивал отдельные картинки из общей ленты событий.
Шикарный отель, светло-голубая рубашка, белая скатерть, букет в руках. Сочетание белоснежных и фиолетовых фрезий, которые Роуз, выхватил из вазы, крепко перехватывая хрупкие сочные стебли, умудрившись не сломать их.
Он кружил по веранде, сжимая цветы в руках, периодически поднося их к носу. Ему было хорошо. Ему было классно.
Ощущение полёта и безумной по своей силе радости.
Они с Гарретом были вместе два месяца. Дата небольшая, крошечная, на самом-то деле, но и она была удостоена внимания.
В то утро они пили шампанское и говорили о будущем, рассуждали о дальнейшей учёбе и, возможно, необходимости разъехаться по разным городам.
Этот разговор и решил всё.
Утвердил Роуза в решении, что обольщаться не стоит и лучше свалить сейчас, пока Гаррет не начал считать их спонтанный роман-развлечение обузой, от которой нестерпимо хочется избавиться.
Кажется, в ту ночь они оба превзошли самих себя.
Роуз отдавался отчаянно, со всей страстью, на какую только был способен и впервые за время совместного путешествия позволил себе произнести те самые слова, что так долго хранил в тайне.
Люблю тебя.
– Ты шикарный, – прошептал Гаррет, убирая прядь волос за ухо, когда Роуз нависал над ним, упираясь ладонями в подушки.
– Как пентхаус в Вэст-Энде, – засмеялся Роуз.
– Нет, – Гаррет был вполне серьёзен, потому смех не подхватил. – Лучше тебя в моей жизни никого не было и не будет.
Два месяца любви, а вслед за ними два месяца пустоты.
Компенсация, попытка уравновесить одно другим.
В конце концов, Роуз определился с городом и отправился в Бристоль. Университет, расположенный здесь, был не таким уж плохим.
Не Оксфорд, не Кембридж, но и не забегаловка средней руки. Вполне достойное учебное заведение.
Собеседование проводили с соискателями, поступающими на направление «стоматология» и ещё пару каких-то, которые Роуз не запомнил. Будущим экономистам собеседование не требовалось.
Выбор пал на Бристоль не просто так. Роуза привлекла, в первую очередь, богатая, насыщенная культурная жизнь города. Множество музыкальных событий, не меньшее количество событий театральных.
Не сказать, что Роуз был большим поклонником спектаклей. Его интерес больше подходил под определение «умеренного», но ставка делалась, исходя из иных умозаключений. Роуз понимал, что первое время будет отчаянно скучать.
В новые отношения, как в омут с головой, не кинется, вместо этого начнёт вытравлять из себя тоску активным участием в тех или иных мероприятиях.
Город, где их множество, стал идеальным местом.
В воображении.
В реальности всё складывалось не настолько удачно.
С учёбой проблем не возникало. Роуз поступил туда, куда планировал. Привёз свои вещи, заселился в общежитие и начал, по мере возможностей, изучать новое место жительства.
Для него стали традиционными прогулки по гавани, подъём на Клифтонский висячий мост, иногда – посещение знаменитой таверны «The Llandoger Trow», послужившей прототипом «Подзорной трубы» из «Острова сокровищ».
Пока в университете не начались занятия, Роуз мог позволить себе побездельничать, а потому практически целыми днями шатался по городу, знакомясь с ним, узнавая в мельчайших деталях.
Рюкзак на плечи, кепку с козырьком на голову, бутылка с водой или соком в руки, и можно бродить хоть до рассвета, наслаждаясь открывающимися пейзажами.
Конечно, если…
Если не думать, что в компании с Гарретом всё это было бы в два раза интереснее.
По вечерам жизнь Роузу скрашивало общение с бывшими одноклассниками, которые, по-прежнему, ничего о Гаррете не слышали.
Это была маленькая месть с его стороны.
Роуз пропал из его жизни.
А Гаррет пропал из жизней остальных знакомых, наверняка зная, что Роуз однажды не выдержит и спросит о нём. Вот только ответа не получит.
В общежитие Роуз вернулся в дурном настроении.
Сначала с неба сорвалась мелкая противная морось, а потом и вовсе хлынул ливень. Роуз, начитавшись прогнозов в интернете, был уверен, что сегодня проблем с пешими прогулками не возникнет. В результате оказался под проливным дождём без зонта и без денег на проезд.
Первые минут пять пытался прикрыться курткой, а потом плюнул на это нелепое занятие и зашагал по лужам, мысленно костеря всех работников гидрометеорологических станций, но пытаясь улыбаться во все тридцать два зуба.
На самом деле, Роуз не улыбался, но иллюзию благожелательности поддерживал.
Поднявшись на свой этаж, он потянулся за ключами, нашаривая их в кармане, и собирался открыть дверь, но, присмотревшись, понял, что она и так открыта. Точнее, приоткрыта.
И без того паршивое настроение стало ещё хуже.
Роуз промок до нитки, замёрз и теперь мечтал только о паре вещей. Все его мысли крутились исключительно вокруг горячего душа, горячего же чая и сухой одежды.
Горячий приём и активные расспросы со стороны любопытного незнакомца, желающего познакомиться с соседом, в списке не значились.
Немного потоптавшись на месте, Роуз переступил порог. Мысленно подбадривал себя тем, что мог просто ошибиться и забыть закрыть дверь, но эта теория довольно быстро потерпела фиаско.
