Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 73 страниц)
========== Глава 5. Тот, кто даёт признательные показания. ==========
– Ладно, так и быть, я признаю свою вину. Был к нему несправедлив и напрасно подозревал во всех смертных грехах. Но, согласись, это действительно наводило на определённые мысли. Сначала в твоей жизни появляется она, и ты живёшь в безграничном напряжении, стараясь хоть как-то скорректировать сложившуюся ситуацию, по возможности не пересчитав собой все острые углы, которые только можно найти. Потом она стремительно исчезает, ты вздыхаешь с облегчением, но вскоре сталкиваешься с Алексом. Окажись я на твоём месте, о беспечности, а тем более о спонтанных влюблённостях не шло бы и речи, зато об осторожности – сколько угодно. В любом случае, я рад, что ошибся. Странно об этом говорить, но иногда люди бывают лучше, чем я о них думаю. Ошибка из категории тех, что подойдёт под определение чудесной.
Баночка с недопитой колой опустился на столешницу, рядом с ней лёг глянцевый журнал автомобильной тематики.
Последние полчаса Даниэль перелистывал страницы, не особенно заостряя внимание на представленных статьях, сосредоточившись на разговоре, а тут лишь рассматривая иллюстрации. Попутно обсуждал с Кэрмитом последние события из жизни, подходившие под определение «важных». Под номером один значились, что совсем неудивительно, случаи, связанные с именем младшего представителя семьи Ильинских.
– Спасибо за заботу, пап, – произнёс Кэрмит, отложив в сторону планшет и посмотрев на собеседника. – Я обязательно прислушаюсь к твоим советам. Впредь буду сначала думать, а потом делать.
– Не обязательно иронизировать.
– Даже не пытался. Но ты действительно ведёшь себя так, словно отчаянно подражаешь моему отцу.
– В точности копирую поведение?
– Почти. Есть несколько несоответствий. Например, ты тщательно выбираешь выражения, не бросаешься оскорблениями и не обкладываешь меня матом за малейшую провинность. Наверное, именно по этой причине твои нотации слушать приятнее, чем попытки вправить мне мозги, идущие со стороны Трэйтона-старшего. Нет, отец, несомненно, отходчив настолько же, насколько и вспыльчив, но неприятный осадок всё равно остаётся, сколько усилий не приложи.
– И что он говорит об Алексе?
– Отзывается исключительно в позитивном ключе. На самом деле, говорили мы о нём не так много, но симпатия была ярко выраженной. Камилла и Грег предлагали пригласить его к нам на рождественские праздники, поскольку он здесь в одиночестве, родители в другой стране… Сам понимаешь.
– Ты пригласил?
– Да, но он отказался. Мы пересекались после. Я передал подарки от моих родителей, мы немного погуляли по городу, поговорили. В общем-то, это был обычный, ничем не примечательный день.
– Конечно, – усмехнулся Даниэль, едва удержавшись от развернутого замечания.
Судя по его лицу, он успел придумать немалое количество подробностей, не имеющих и минимального сходства с реальностью. Он наверняка рассматривал прогулку в качестве свидания с продолжением.
Кэрмит вскинул бровь, но задавать дополнительные вопросы, равно как и заниматься опровержением догадок лучшего друга, не стал. Даниэль мог нарисовать в воображении любой вариант развития событий, придумать огромное количество деталей этой прогулки, но правда была известна только двум людям.
Возвращаться к этим событиям было неприятно.
Кэрмит понимал, что откровенность приказала долго жить. Он не станет рассказывать о совместной вылазке, потому что и похвастать особо нечем. Разве что поведать Даниэлю историю одного отказа и зашкаливающей неловкости, с которой пришлось столкнуться после признания, прозвучавшего так порывисто, стремительно – чистая импровизация.
Я люблю тебя.
И тишина в ответ.
Алекс не продублировал слова Кэрмита. Смотрел долго, внимательно, пристально, а потом закрыл глаза, и всё закончилось. Откинулся на спинку стула, запрокинул голову, покрутил в пальцах зажигалку, постучал её кончиком по столешнице. Не нужно было ничего говорить, чтобы Кэри понял, какие слова остались невысказанными.
Понял и попытался исправить положение, заявив: он ни на что не претендует. Просто хотел сказать об этом, вот и всё. Никаких требований, никаких обязательств, никаких просьб о порции любви. Никаких предложений об отношениях на троих. Никаких унизительных, еле слышных слов:
– Мы ведь можем остаться друзьями?
Ничего такого Кэрмит не сказал. Он допил содержимое своего стакана, осторожно прикоснулся к ладони Алекса своей рукой и чётко, почти по слогам выдал:
– Забудь, что я сказал. Если это тебя напрягает, лучше забудь. Я всё понимаю, потому…
Кэрмит не договорил, только сглотнул в очередной раз и потянулся к верхней одежде, висевшей на спинке стула.
Вечер потерял очарование. Особенно ярко это прослеживалось на контрасте с началом дня. Эмоциональное его наполнение знатно отличалось от вечернего напряжения и осознания, что признание стало тяжёлым, гнетущим, а не радостным и лёгким.
Кто там говорил, что любовь должна вдохновлять и делать любящих и любимых счастливыми? Конечно, ряд нюансов… Чтобы быть счастливыми, нужно любить взаимно.
Как он мог об этом позабыть?
– Существуют обстоятельства, через которые невозможно переступить, – произнёс Алекс. – Во всяком случае, не настолько стремительно.
Кэрмит согласно кивнул.
Он не был маленьким ребёнком, которому всё нужно разжёвывать и класть в рот. Он понимал, что такое ответственность, обязанности, честность. Ценил качество личности, именуемое откровенностью, а потому, пожалуй, Алекса не осуждал. И не обижался на него за молчание, скрывающее в себе слова отказа.
– Ей повезло с тобой, – сказал, когда они вместе вышли на улицу. – Надеюсь, она это ценит.
– Честно говоря… – Алекс начал и запнулся. – Есть определённые условия, заставляющие меня ставить под сомнение многое из того, что прежде считал непоколебимой истиной и подарком со стороны судьбы. Наши с ней отношения тоже попали в эту категорию.
– Ты её не любишь и держишься за отношения по привычке? Звучит не слишком обнадёживающе. Сродни тем сказкам о смертельных болезнях, которыми наделяют в рассказах своих вторых половин – живых и здоровых – мужчины, решившие завести любовницу, но не желающие уходить из семьи.
– Я её люблю, – пояснил Алекс. – Было время, когда она… Нет, я не скажу, что она носила статус смысла моей жизни, но я действительно был очарован и покорён. Она представала передо мной разной, будоражила сознание. Сегодня она взбалмошная, завтра – сосредоточенная. Через неделю – печальная. Девочка-пацанка или истинная леди… Непредсказуемая. Всегда. В нашем возрасте, год – это приличный срок отношений. Всё это время я ей безоговорочно доверял, а потом появились подозрения, что я видел искажённую картину. Что-то от меня скрывали, а что-то показали с той стороны, которой никогда не существовало. Её просто нарисовали наскоро и предложили к ознакомлению.
– То есть?
– Но до тех пор, пока не разберусь в ситуации, а, по большей части, в самом себе, расстаться окончательно с ней и со своим прошлым я не смогу. Посвящать в это окружающих пока тоже не считаю целесообразным.
– Всё сложно, – иронично заметил Кэрмит.
Алекс не улыбнулся, услышав это. Даже не предпринял попытки. Он вздохнул тяжело, провёл ладонью по волосам, приводя их в творческий беспорядок, а потом – обратно, снова приглаживая.
– Более чем, – ответил, немного погодя.
Общение не оборвалось стремительно, до возвращения в стены академии они продолжали поддерживать его в переписках на фейсбуке.
Внезапной отчуждённости Кэрмит не наблюдал, всё осталось на прежнем уровне. Единственное, что довелось отметить из перемен, так это напряжённость Алекса. В былое время Кэрмит её не замечал, скорее всего, просто не обращал внимания, а после откровенного разговора начал присматриваться уже целенаправленно.
Он задавался многочисленными вопросами, среди которых особняком стояли два, имеющих наибольшую важность. Связаны они были, что неудивительно, с отношениями Алекса. Почему они внезапно стали тяготить Алекса? Почему он перестал доверять своей девушке?
Когда Алекс говорил о любви к ней, Кэрмит не сомневался в правдивости сказанных слов. Не ловил себя на мысли, что жаждет взять в руки плакат и написать на нём чёрным маркером всего два слова. Желательно, обведя каждую букву несколько раз, для наглядности.
Не верю.
Так получилось, что он верил. Верил сильнее, чем хотелось бы.
Но не объяснять же это Даниэлю?
– Ты можешь поставить мои слова под сомнения, Ричи, – произнёс, разглядывая потолок и практически не уделяя внимания собеседнику. – Но я не стал бы говорить о том, чего нет. Или, напротив, скрывать нечто, со мной произошедшее. Не с моей репутацией чего-то стесняться. Больше сделанного в былое время я уже, надеюсь, не совершу. Ты знаешь меня отлично, как самого себя. Может, лучше. У нас нет родственных уз, но это не делает нас менее родными… Иронию и попытки пошутить никто не отменял. Я не стану обижаться, если ты вдруг начнёшь меня подкалывать относительно «секс, наркотики, Алекс, рок-н-ролл», хотя, помимо последнего пункта в списке моих каникул ничего не наблюдалось. Главное, что истину буду знать я, а оправдываться перед кем-то, даже близким и родным, не в моём стиле. Для исполнения мечты недостаточно одного лишь желания. Независимо от его силы. Существуют обстоятельства, через которые невозможно переступить.
Произнеся последнюю фразу, Кэрмит усмехнулся.
Сам того не замечая, он полностью скопировал недавнее высказывание Алекса. Понял это только теперь, когда в комнате стихли последние звуки голоса.
– Обстоятельства? – эхом повторил Даниэль.
– Да.
– Например?
– Любимая девушка? – подсказал Кэрмит, усмехнувшись.
– А…
– Ну да.
– Не хотел бы показаться бесчувственным, но – по секрету – я не знаю, что сказать.
– Иногда молчание – лучшая реакция, – заметил Кэрмит. – Это не самое страшное из того, что происходило в моей жизни, ты же понимаешь. Это вообще не страшное. У миллионов людей такое в жизни случается, и ничего, живут вполне нормально. Потому не забивай себе голову моими проблемами.
– Своими я начну забивать её в тот момент, когда моя личная жизнь станет столь же насыщенной, как и твоя.
– Лучше не надо, – произнёс Кэри, свесив голову с кровати и продолжая смотреть на Даниэля. – Не подумай, что я не желаю тебе ярких впечатлений. Желаю. Пусть их будет как можно больше, самых разнообразных, хороших, чудесных, восхитительных и просто охеренных. Но лучше не такими способами их получать, как это делаю я.
– Ты не ищешь неприятностей.
– Они сами меня находят. Да… – протянул Кэрмит и засмеялся. – Но красивым жить не запретишь.
– Красиво, – поправил Даниэль, не уловив общего посыла.
Кэрмит улыбнулся снисходительно, словно услышал величайшую глупость, но растолковывать, какой смысл был вложен в слова, не стал.
– И красивым. И красиво, – решил пойти на компромисс, после чего уже не засмеялся, а практически захохотал, продолжая смотреть на окружающую обстановку с иного ракурса.
С ног на голову.
Сколько раз он слышал это выражение? И почему ни разу не проверил таким простым способом, как именно будет выглядеть перевёрнутый мир? Следственный эксперимент показал: ничего особенного.
Только тошноты немного, а, в целом, можно жить.
От обычного положения вещей иногда тошнило гораздо сильнее.
Размеренный ритм существования на территории академии, нарушенный скандальными событиями до наступления рождественских каникул, вновь вошёл в привычное русло. Учебный процесс, клубы по интересам, соблюдение порядка. Никаких промахов со стороны учеников, никаких форс-мажорных обстоятельств.
Оживление наступило разве что с приближением февраля, а вместе с ним – праздника, прежде незнакомого ученикам «Орхидеи». Не в том смысле, что они о нём никогда не слышали, и теперь всё было в новинку, а в том, что праздновать в былое время не доводилось.
Да-да, именно он – день влюблённых, организация которого в прошлые годы считалась нецелесообразной, а теперь стала вполне оправданной. Мальчики, девочки, розочки, открытки и милая романтика.
Суета, связанная с этим мероприятием, Кэрмита одновременно раздражала и будоражила. Он находился в предвкушении, размышляя над тем, стоит ли использовать подвернувшийся шанс для очередного признания в своих чувствах, или же ему это совершенно не нужно? С одной стороны, хотелось… С другой, он сделал это ещё в начале года, но так и не добился взаимности.
Алекс продолжал хранить молчание, держать дистанцию и – Кэрмит часто цеплялся мысленно именно за это выражение – разбираться в себе.
День влюблённых превратил мозги учеников в сахарную вату, а образцовое учебное заведение со строгими порядками – в какой-то невероятный улей, наполненный сумасшедшими пчёлами.
Кэрмит наблюдал за несколькими девушками, надевшими вместо стандартной формы белые платьица и такие же крылья. Стоял в коридоре, прикрываясь книгой, делал вид, что занят чтением, но периодически нет-нет, но подсматривал за одноклассниками, да и за другими обитателями академии. На год, на два младше. Счастливые и влюблённые. Или не влюблённые, но решившие порадовать друзей своими подарками. В конце концов, внимание приятно всем, независимо от того, что они говорят.
Мероприятие было, пожалуй, слишком успешным для того, чтобы оказаться одноразовой акцией без повторения. Кажется, в школе рождалась новая ежегодная традиция.
Кэрмит получил несколько роз, сам пока отправил только две. Герде и Даниэлю естественно. Вручать цветы Каю и Николасу было нелепо. Кто-то в этом сомневался? Вряд ли.
Стоит ли отправлять валентинку Алексу, Кэрмит не определился. Он хотел это сделать, но каждый раз, когда готов был совершить необратимый, несколько вызывающий поступок, преодолев последние препятствия, внутри что-то напрягалось и тянуло его обратно. В сомнениях прошло несколько часов.
Занятия подходили к концу, а он всё ещё не передал через посыльных главный цветок дня.
Если Даниэлю и Герде предназначались цветы дружбы, то Алексу следовало вручить тот, что символизировал страстную любовь.
Этика и разум выступали «против».
А сердце – «за».
Неприятнее всего было думать о том, что цветок, им выбранный, моментально отправится в мусорную корзину, а Алекс позднее скажет, что данный поступок – ошибка. Не стоило этого делать.
Приятно, но лишнее.
Тем не менее, зуд на кончиках пальцев с каждой минутой становился всё сильнее. Кэрмит понимал, что если не купит цветок сейчас и не передаст его через ангелочков-посыльных, весной оборвёт все розы в саду академии голыми руками, не боясь пораниться, исколет и расцарапает ладони, истечёт кровью, но бросит этот ворох к ногам Алекса, чтобы доказать силу своей любви.
На годы вперёд, с процентами.
Алекс не присылал ему поздравительных открыток и не говорил ничего, наталкивающего на мысли о том, что, возможно, это случится под финал учебного дня.
С чего бы ему так поступать, в самом-то деле? Сегодня он будет отправлять сообщения романтического содержания своей девушке. Сегодня у них будет скайп, признания в любви и поцелуи через экран, а у Кэрмита готическая музыка в наушниках, роза, возвращённая Алексом, послание на сохранённых после похода в кофейню салфетках и желание поскорее проснуться в дне следующем. Там, где не будет всеобщего помешательства на делах любовных, зато появится возможность максимально сосредоточиться на учёбе.
– Твой русский ужасен, – говорил Даниэль, наблюдая за чужими попытками прочитать стихотворение на языке оригинала.
– Какой из них?
– Не Алекс. Хотя, и он тоже. Но вообще-то я о произношении.
– Как будто я этого не знаю, – усмехался Кэрмит, гипнотизируя планшет, на экране которого были символы, кажется, отпечатавшиеся на сетчатке, но до сих пор не желавшие приобретать в исполнении Кэри красивое правильное звучание.
– Неужели ты и сейчас хочешь его выучить? После того…
– Хочу, – отвечал Кэрмит, приподнимая уголок губ в подобии улыбки и отрываясь от экрана.
– Кажется, я догадываюсь, ради кого.
– Ты не догадываешься. Ты знаешь.
– Мой влюблённый друг, усложняющий себе жизнь незначительными мелочами, – резюмировал Даниэль. – Вы прекрасно общаетесь на английском. Так зачем тратить время и нервы на то, что тебе никогда не пригодится в дальнейшем? Я сильно сомневаюсь, что однажды ты соберёшь чемоданы и отправишься в Россию на постоянное место жительства. Скорее поставлю на то, что он останется здесь.
– Исключительно в целях самообразования и расширения горизонтов.
– Почти поверил.
– Не говорю, что планирую научиться бегло разговаривать, но хотя бы это стихотворение я обязан выучить в первозданном виде.
– Оно, что, какое-то особенное?
– Представь себе.
– Ну-ну.
Скепсиса Даниэлю было не занимать. Терпения, впрочем, тоже, потому что попытки Кэрмита он не сопровождал взрывами хохота, наблюдая за ними с совершенно спокойным выражением лица. Сама серьёзность. Лишь изредка Даниэль позволял себе выдавать такие комментарии, спускающие с небес на землю и подталкивающие к дальнейшему самосовершенствованию.
Раз за разом перечитывая послание на салфетках, Кэрмит проникался всё сильнее. В настоящее время он находил представленные строки невероятно красивыми, несмотря на то, что при первом ознакомлении они показались ему несколько нелогичными. Одно сильно противоречило другому. Алекс охотно объяснял ему смысл, указывая на суть спорных заявлений, подчёркивая их важность. Кэрмит внимательно слушал. После лаконичной, но от того не менее полной лекции всё окончательно встало на свои места, а белых пятен в восприятии не осталось вовсе.
Ему хотелось ответить чем-то не менее красивым, но на ум ничего дельного не приходило. Кэрмит перебирал варианты с применением творчества всех известных ему поэтов, писавших о любви, отметая варианты слишком очевидные и потрясающе растиражированные. Отличиться, не быть похожим на других. Пока все цитируют Шекспира, он сделает ставку на кого-нибудь другого.
Знать бы ещё, на кого.
К концу учебного дня решимость в длительной кровопролитной битве сердечных переживаний и разума одержала победу, и Кэрмит остановился на варианте с подарком. Он ведь ничего не требовал в ответ, просто говорил о своих чувствах. Они настойчиво требовали выхода, а, значит, не стоило молчать, давя в себе порывы.
Кэрмит окидывал розы задумчивым взглядом. Они все были красивыми, выбирай, какую хочешь – любая станет прекрасным олицетворением страсти. Но он не мог остановить выбор ни на одной, хотелось чего-то особенного. И он всё-таки нашёл. Тёмная, больше чёрная, чем красная. Густо-бордовый оттенок – цвета запёкшейся крови, как подумал Кэрмит – лепестков, ещё не подрезанный стебель и шипы. Само совершенство. Идеал. Любовь, что ранит, причиняет невозможную боль, но не отпускает, крепко впиваясь своими шипами. Прекрасна настолько, что от неё невозможно отказаться. Сопротивляйся, не сопротивляйся – итог будет один.
– Вот эту, – произнёс Кэрмит, указывая на свою фаворитку среди цветов. – И не надо её обрезать.
– Какая чудесная, – выдохнула девушка в наряде ангела, кажется, впервые обратив взор в сторону розы, остававшейся незамеченной до наступления определённого момента.
– Мне тоже нравится.
Кэрмит улыбнулся довольно, окончательно утвердившись в том, что только этот цветок должен попасть в руки Алекса. Не столь важно, сколько – и каких – роз ему надарили другие ученики. Имеет значение, что Кэрмит подарит именно эту.
Определившись с выбором цветка, Кэрмит и ответное стихотворное послание сумел подобрать. Оно, конечно, было не настолько проникновенным, по многим пунктам не дотягивало, но зато под актуальную ситуацию подходило. Даже вариант действий подсказывало. Нежеланный, но вполне реальный.
Так и надирало сказать – закономерный.
Устроившись с ногами на низком подоконнике, Кэрмит одну за другой выводил строки письма-признания, отдавая себе отчёт в том, что на фоне недавнего «Я люблю тебя, Алекс» всё остальное будет смотреться не настолько масштабно. Но ему и не нужно было шокировать адресата, требовалось лишь мягко напомнить о своём существовании, в очередной раз признавшись в наличии тёплых чувств.
До дна очами пей меня,
Как я тебя – до дна.
Иль поцелуй бокал, чтоб я
Не возжелал вина.
Мечтаю я испить огня,
Напиться допьяна,
Но не заменит, жизнь моя,
Нектар тебя сполна.
Тебе послал я в дар венок
Душистый, словно сад.
Я верил – взятые тобой
Цветы не облетят.
Вздох подарив цветам, венок
Вернул ты мне назад.
Теперь дарить не свой, а твой
Он будет аромат.
В целом, Кэрмит остался доволен своим выбором.
Вложил письмо в конверт и отправился в аудиторию, на занятия. От услуг девочек-посыльных он отказался. Осознал, что должен сам положить это письмо и эту розу на стол Алексу, а потом впитать все эмоции, спровоцированные поступком, независимо от того, какими они окажутся.
*
По белой бумаге расползлось несколько мелких бурых пятнышек.
Алекс прикрыл глаза, прижался затылком к стене, продолжая держать в руках конверт с посланием. Кровь, частично окрасившая конверт, принадлежала Кэрмиту, умудрившемуся по неосторожности напороться на шипы колючей красавицы. Той, что он выбрал в качестве сопровождения к письму.
В этом была и вина Алекса, появившегося раньше положенного срока и позвавшего одноклассника по имени.
Последний урок в связи с праздничными событиями отменили, а потому вручить своё подношение в аудитории Кэрмит не успел. Может, и хорошо. Не дал благодарной публике очередной повод для сплетен и активного обсасывания его имени. Он не был бы собой, если бы отказался от задуманного. Если бы, потерпев первую неудачу, моментально признал поражение и больше не предпринимал попыток.
Не получилось вручить валентинку в учебной аудитории? Он сделает это в общежитии.
Стоя за стеллажами, Алекс видел, как Кэрмит появился в читальном зале библиотеки, осмотрелся по сторонам – пришёл туда целенаправленно и теперь, оказавшись на месте, разыскивал взглядом определённого человека. Нашёл. Быстро пересёк расстояние, разделявшее их с Николасом, оперся на стол и склонился близко-близко. Несколько минут парни о чём-то разговаривали, после чего Николас запустил руку в карман своей сумки.
Кэрмит подставил ладонь, сжал её в кулак, получив желанную вещицу, и быстро удалился.
Подходить к Нику с расспросами Алекс не стал, решив сразу же отправиться в общежитие. Вариантов относительно переданной вещи у него было не так много. А если говорить откровенно, так и вовсе один. Единственное, что Ник мог отдать Кэрмиту – ключ от комнаты.
Алекс хотел понять, ради чего всё это делается и чем в итоге обернётся. Наибольшее количество голосов набрала версия, гласившая, что Кэрмит в обязательном порядке перешерстит его личные вещи, поддавшись на уговоры Даниэля, неустанно повторявшего в былое время об опасности.
Алекс про себя резюмировал, что проницательности такого уровня многим следует поучиться. Признать чужую правоту публично было смерти подобно. Потому он старался огрызаться в ответ, когда эта подозрительность становилась чрезмерно навязчивой. Ограничивался снисходительными замечаниями, если злоба оставалась бессильной, а в словах Ричмонда проскальзывало отчаяние.
Даже теперь, когда прилюдное шипение, направленное в его сторону, прекратилось, Алекса не оставляло ощущение, что Даниэль продолжает активно настраивать Кэрмита против него. Призывает открыть глаза и трезво оценить ситуацию.
Вот настало время.
Кэрмит решил найти доказательство либо опровержение теории Даниэля, а чтобы попасть в комнату придумал какую-нибудь достойную легенду.
Для подтверждения правоты Даниэля достаточно было зайти в комнату, открыть ноутбук и влезть в почту Алекса.
Там по-прежнему хранились письма от Анны. Алекс несколько раз порывался отправить их в корзину, но в последний момент снимал пометки и оставлял всё на своих местах. Сам не понимал, зачем хранит переписку. Как свои письма, так и ответы Анны, среди которых особняком возвышалось то самое сообщение с обвинениями, направленными в сторону Трэйтона. Прочитать текст письма и понять его смысл Кэрмит вряд ли мог, а вот увидеть имя отправителя и интерпретировать этот инцидент по-своему – вполне.
И как потом доказать Кэрмиту, что появление его, Алекса, никак не связано с исчезновением Анны? Она улетела, а он пришёл ей на замену, преисполненный желания разделаться с тем, в кого с течением времени умудрился влюбиться. Поначалу верил, что однажды найдёт способ подобраться к Кэрмиту ближе, изучит его и придумает восхитительную изощрённую месть. Постарается уничтожить отвратительную личность морально и физически.
Теперь оставалось лишь рассмеяться себе прежнему в лицо.
Трижды ха-ха.
От осознания правдивости утверждения, гласившего о переходе мнимой ненависти в совершенно противоположное ей чувство, становилось особенно гадко. Алекс порадовался бы появившимся чувствам при любом другом раскладе, но только не при таком, что выпал им.
Над обоими висела плотная, как лондонский туман, завеса обмана, и Алекс не мог найти в себе достаточное количество сил, чтобы прорвать её.
Он отложил письмо на подоконник, запрокинул голову и провёл по лицу ладонью, цепляя и отбрасывая назад длинные пряди чёлки.
Наступление промежуточных каникул дало ему одну небольшую передышку, став периодом, отведённым на размышления.
Как назло, в голову ни единой здравой мысли не приходило, только чушь, о которой заикаться было стыдно, не то, что озвучивать в полный голос.
После продолжительных размышлений он решил во всём признаться, только не Кэрмиту, а Герде, надеясь, что не наткнётся на стену непонимания и отторжения. Неблагоприятный расклад был вполне возможен, но Алекс надеялся на счастливый исход. И теперь, коротая время в прихожей своего дома, мучаясь ожиданием, чувствовал себя гораздо хуже, чем прежде, при тотальном молчании.
Письмо, лежавшее на подоконнике, служило напоминанием о дне влюблённых, о событиях, его ознаменовавших.
Алекс как будто слышал свой голос, обращённый к Трэйтону:
– Кэрмит, что ты тут делаешь?
Будучи застигнутым на месте преступления, Кэрмит вздрогнул и тут же едва слышно зашипел.
Цветок с крупными шипами на стебле выпал из рук, предварительно расцарапав палец. Кэрмит прижался губами к ранке и обернулся.
– Хотел вручить тебе валентинку в школе, но не успел, – пояснил, проведя по едва заметной царапинке платком. – Вот и воспользовался альтернативным вариантом. Ник был невероятно великодушен и отдал мне ключ от вашей комнаты практически сразу, стоило только попросить. Но сюрприз, к сожалению, не удался.
– А ты планировал примерить амплуа таинственного поклонника? – поинтересовался Алекс, повесив сумку со школьными принадлежностями и принимаясь разматывать шарф. – В конверте анонимная открытка без малейших опознавательных знаков?
– Нет.
Кэрмит не стал говорить много, ограничившись всего одним словом.
Он сделал шаг навстречу Алексу, потом ещё один. До тех пор, пока не оказался совсем рядом и не скопировал ту самую позу, в какой они находились несколькими неделями ранее. Просто теперь поменялись местами, и это он прижимал Алекса к двери, а не наоборот.
В его руках был ключ и контроль над ситуацией.
– Знаешь, меня всегда поражало наше внешнее сходство, – произнёс Кэрмит подчёркнуто сдержанно. – То есть, конечно, любому человеку понятно, что мы разные, и о родстве речи быть не может, но в этом есть что-то по-настоящему волнительное. Глядя на тебя, я будто вижу своё отражение. Наверное, это должно меня отталкивать, но в реальности всё происходит ровно наоборот. Меня тянет к тебе сильнее, чем к кому-либо другому, на меня не похожему, притом, что я совершенно не страдаю нарциссизмом и никогда не имел сексуальных фантазий, связанных с твинцестом или чем-то таким… достаточно аморальным. Меня не возбуждают родственники. Я не люблю своё отражение в зеркале, но на тебя могу смотреть часами.
– И глаза не заслезятся от длительного наблюдения? – иронично поинтересовался Алекс.
– Нет. Иногда мне кажется, что я знаю тебя сотню лет, хотя это никак не может быть правдой, моментами, что мне вообще ни черта о тебе неизвестно. Сегодня я думаю, что ты – исчадие ада, пришедшее, чтобы сожрать мою душу, уничтожив её окончательно. А завтра, что ты – единственный человек на свете, способный спасти меня. Принять, невзирая на запятнанную репутацию и не слишком лестные характеристики, звучащие из уст окружающих. Бывает, что я тебя боюсь, но потом этот страх сменяется безграничным доверием, будто только тебе можно открыть все свои секреты, не опасаясь за их сохранность в дальнейшем, – последние слова Кэри проговорил уже не в полный голос, а прошептал на ухо, обжигая горячим дыханием. – Алекс, откуда ты такой взялся?
Палец, помеченный алеющей царапиной, скользнул по губам, провоцируя превращение новой ситуации в неточную копию той, что имела место на курсах естественных наук.
– Из России, – хмыкнул Алекс, проведя кончиком языка по пострадавшей от шипов коже, и отмечая, как вторая ладонь с силой сжалась на плече, впиваясь через слои ткани. – С любовью.
Кэрмит в момент, когда ранку лизнули, выглядел изумлённым. Определённо, не ожидал, что его действия вызовут ответную реакцию. Привык, что Алекс старается держать дистанцию, не сокращая её ни на шаг, а по возможности увеличивая.
Этот поступок в привычную концепцию не вписывался, он ей, несомненно, противоречил. Напоминал тот самый мир, поставленный с ног на голову – столь же непривычно. Никакой тошноты. Только головокружение, но приятное, что само по себе поразительно. Может ли оно вообще быть таковым? Кэрмит готов был со всей ответственностью заявить: «Несомненно».
Да, да и ещё раз да.
Кэрмит был близко. Невозможно, невероятно, нереально, запредельно близко, так, что можно разглядеть тёмные крапинки на светло-зелёной радужке и мельчайшие трещинки на обветренных губах.
Принимая во внимание собственные умозаключения, следовало Кэрмита в очередной раз оттолкнуть, сказать, что любовные отношения с ним невозможны, и их никогда не будет. Ни сейчас, ни в перспективе.
Но часто ли Алекс прислушивался к заявлениям внутреннего голоса? Хотел ли он этого? Пожалуй, нет.
Потому и действия противоречили мыслям. Там, где надо было оттолкнуть, он совершал обратное, только сильнее притягивая и не желая отпускать.
Одна ладонь скользнула под полу расстёгнутого форменного пиджака, вторая провела вдоль позвоночника. Алекс впервые за время, прошедшее с момента грандиозной потасовки на крыше, рискнул прикоснуться настолько откровенно, хотя не было дня, чтобы он не думал о чём-то подобном.
Неоднократно ему доводилось наблюдать, как Кэрмит переодевается перед занятиями физической культурой в спортивную форму. Кэри, казалось, совершенно не придавал значения вниманию, направленному в его сторону, свободно раздеваясь в присутствии большого количества посторонних людей.
