Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"

Автор книги: Dita von Lanz

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 73 страниц)

Ладонь прошлась по гладкой столешнице, забирая флэшку, сжалась в кулак, и Кэрмит тенью выскользнул в коридор.

В кабинете директора остались представители старшего поколения обеих семей, виновник случившегося, директор и Алекс.

Последний задерживаться в компании взрослых не стал, он последовал за Кэри. Видел, как тот сломал флэшку и выбросил, уничтожая вместе с информационным носителем и неприятные воспоминания уходящего дня.

Поняв, что одиночество его нарушено присутствием постороннего, Кэрмит обернулся. На лице промелькнули отблески тревоги, между бровями пролегла складочка. Когда он увидел, кто именно решил составить компанию в прогулке по академии, улыбнулся и произнёс:

– Спасибо.

Не в первый раз за этот вечер, но теперь по-особенному тепло.

В принципе, на улице им больше нечего было ловить. Они могли спокойно вернуться в общежитие и разойтись по своим комнатам, однако отправились в беседку, считавшуюся здесь одним из самых уединённых, но вместе с тем одним из самых популярных мест. Туда многие приходили, чтобы побыть наедине со своими мыслями.

Кэрмиту просто хотелось поговорить. Алекс не возражал. В противном случае, не стал бы принимать предложение, используя любую из стандартных отговорок. Сказать, что у него дела, быстро попрощаться и свалить во вполне известном направлении.

Они провели в беседке приличное количество времени, вернувшись в общежитие за десять минут до отбоя. В столовую, конечно, не успели. Душ принять не успели тоже.

В эту ночь Кэрмит спал, как убитый, и впервые за долгое время по-настоящему отлично выспался.

Угрызения совести его не мучили.

Мысли о совместной тайне почему-то казались невероятно сладкими. Было в этом что-то извращённо-романтичное. Снимать ватными тампонами кровь с полиэтилена, протирать рукоятку ножа, чтобы на ней не осталось отпечатков, прятать улики, подбрасывать самую главную из них в мусорку, стоявшую на этаже, где обитал Арлет.

Шпионские игры начального уровня – профессионалы посмеялись бы от души. Но Кэрмит смотрел на них с иного ракурса и считал, что это, по меньшей мере, волнительно.

Когда их с Алексом вызвали к директору, они оба успели морально подготовиться к экзекуции, обсудив тактику защиты несколько раз, добавляя нужные детали, убирая лишнее.

Переступая порог кабинета, Кэрмит не нервничал. Алекс тоже выглядел спокойным и собранным.

Жертвы не должны бояться общения с правосудием, пусть это останется привилегией преступников.

Кэрмит на тему своих взаимоотношений с Арлетом старался не распространяться. Вовсе не потому, что не доверял Алексу. Не потому, что мысленно успел прокрутить ситуацию, в которой Алекс использовал бы его откровение в качестве компромата и попытался утопить, а по причине личных ощущений и переживаний.

Находясь в комнате, он старался делать вид, будто относится к таким событиям жизни с равнодушием. В беседке от равнодушия осталась малая часть, и, несомненно, Алекс понял всё без слов. Кэри перехватывал его взгляд и понимал, что всё невысказанное давно осознанно, проанализировано и усвоено.

Алекс не задавал вопросов, не пытался словами устроить сеанс препарирования, он сделал это в молчании, не прилагая огромного количества усилий. Он чувствовал, пропускал ощущения Кэрмита через себя, примерял их и делал выводы.

Ещё раз после разговора они столкнулись в душевой, куда забежали почистить зубы, раз уж с душем ничего не сложилось. Занимались гигиеническими процедурами в молчании, словно не было посиделок в беседке и уз, замешанных на крови.

Лишь в самом конце Алекс улыбнулся, заметив в зеркальном отражении, что Кэрмит смотрит на него.

– Береги себя, – произнёс назидательно и удалился.

Кэрмит даже ничего в ответ сказать не успел.

Его не покидало странное ощущение, будто Алекс испытывает чувство вины перед ним. Непонятно какими причинами спровоцированное.

Общая тайна связала их сильнее, чем прежде, но не способствовала изменениям в отношениях. То есть, какие-то подвижки были, но явно не в том направлении, что импонировало Кэрмиту.

Они по-прежнему сидели рядом на занятиях, разговаривали чаще и активнее, нежели в былое время, но Кэри чувствовал, что его старательно записывают в категорию приятелей, несмотря на то… Несмотря на наличие личностного интереса не самого целомудренного направления, если можно так выразиться.

Причин такого поведения при желании можно было подобрать немалое количество, но Кэрмиту в голову с завидным постоянством лезла одна.

Возможно, он нравился Алексу как человек, но отталкивал, как потенциальный сексуальный партнёр. Виной тому были знания о видеоматериале, спровоцировавшем скандал несколько лет назад. И этот случай с Арлетом. Стоит только представить совместное пребывание в постели, как сразу же появляется волна отвращения. Такое вполне могло быть.

Спросить напрямую Кэрмит не решался.

Вот и мучился наедине со своими мыслями.

В таком состоянии неопределённости он и отправился домой. Уезжал одним из последних, в то время как Алекс поспешил исчезнуть из академии при первом удобном случае. Желание поговорить перед отъездом осталось нереализованным.

Наверстать упущенное удалось позднее, уже на каникулах, с подачи, как бы странно это не прозвучало, родителей. Ничего такого они не подразумевали, просто, покупая подарки, не обошли стороной и Алекса.

– Он не возьмёт их, – произнёс Кэрмит, скептически глядя на коробки в блестящей упаковке. – Или же будет до последнего отказываться.

Камилла заявила, что сын не то, что должен, а просто обязан отдать подарки милому парню.

Кэри, предположив подобное развитие событий, оказался прав. Алекс, появившись на месте встречи, с недоумением смотрел на одноклассника, сжимавшего в руках несколько коробок разной величины. Своеобразная пирамидка. Или подобие ёлки.

Большая, средняя и маленькая.

Вообще-то можно было воспользоваться услугами службы доставки, выведав в одном из приватных разговоров адрес Алекса. Отправить курьера с подношением и ждать сообщения об отказе от посылки.

Кэри эту идею быстро отмёл, от неё веяло трусостью. Не хотелось признавать, что он боится отказа от совместной вылазки. Заткнув пасть внутреннему голосу, Кэрмит во время общения в сети предложил Алексу встретиться и погулять по городу.

«Всё ещё жаждешь заплатить мне, устроив экскурсию по Лондону?», – поинтересовался Алекс, сопроводив сообщение подмигивающим смайликом.

«Почему бы и нет?».

«Но я же знаю город».

«В моей компании он покажется тебе совсем другим».

«Самонадеянно».

«У меня чрезмерно завышено самомнение», – напомнил Кэрмит.

Алекс не стал отвечать на сообщение, вместо этого позвонил, и они договорились о встрече.

За пределами академии всё было иначе, и Кэрмит вначале не мог определиться с собственным отношением к этим переменам. Когда рядом находились Герда, Даниэль или тот же Ник – крайне редко, но всё-таки реально, – Кэрмит не замечал никаких различий. Он общался с ними так же, как и в остальное время, а в отношении Алекса наблюдалось нечто иное. Знать бы ещё, что именно.

Кэри вот не знал.

Он, стоя с подарками в руках, чувствовал себя довольно глупо, словно на витрине. Алекса всё не было. С момента, когда Кэрмит пришёл на место встречи, прошло почти полчаса. Алекс то ли опаздывал, то ли просто не собирался встречаться, равно как и предупреждать о принятии такого решения. Потом скажет, что перепутал даты или замотался, вот всё и пропустил, но, на самом деле, его банально не прельстило предложение.

Положив коробки на скамейку, Кэрмит потянулся к смартфону, чтобы набрать гневное послание, и в тот же момент вздрогнул от неожиданности, потому что гаджет оповестил о приёме нового сообщения. Отступил назад и прижался спиной к кому-то. Кому-то очень знакомому, как выяснилось уже совсем скоро.

– Кэри? – раздался удивлённый голос.

Кэрмит повернулся к говорившему, с трудом удержавшись, чтобы не присвистнуть.

– Что ты с собой сделал? – спросил изумлённо.

– Видимо, то же, что и ты, – усмехнулся Алекс. – Снял школьную форму. Оделся по своему вкусу.

– Тебя сложно узнать.

– Тебя, в общем-то, тоже.

– Это хорошо или плохо?

– Хорошо, если не принимать во внимание потерянное время. Десять минут, потраченных впустую, пока я высматривал тебя в толпе.

Кэрмит усмехнулся.

Он, в общем-то, тоже видел Алекса, но почему-то усомнился в правильности догадок и подходить не стал.

В чёрном френче с высоким воротником, авиаторах – очки не совсем по сезону, но чертовски идеально вписавшиеся в созданный образ – и тёмно-синих джинсах Алекс выглядел несколько старше своего возраста и гораздо представительнее, нежели во время дефиле в униформе.

На школьника точно не тянул.

При взгляде на него в голове моментально возникала ассоциация с представителем молодого поколения деловой элиты, что передвигается по городу исключительно на «Феррари» или ещё каком-нибудь дорогущем железе, старательно демонстрируя собственное благосостояние и не пытаясь его скрывать. Ставит подписи на многомиллионных контрактах, радушно улыбается партнёрам по бизнесу, ещё радушнее – конкурентам, а потом, не раздумывая, перегрызает им хребты и весело смеётся, откидываясь на спинку кресла.

Шалость удалась.

На фоне Алекса Кэрмит сам себе казался легкомысленным подростком, а внешний вид тому способствовал. Несмотря на то, что цветовая гамма была абсолютно идентичной, впечатление создавалось иное. Чёрная шляпа, вязаные митенки и удлинённая куртка в сочетании смотрелись немного неформально. На мысли о деловых людях не наталкивали ни на секунду.

Будучи одногодками, Алекс и Кэри, стоя друг напротив друга, смотрелись, благодаря подбору одежды, как представители разных возрастных категорий. Впрочем, Кэрмит находил это забавным.

– Ты выглядишь, как модель с обложки, – произнёс Алекс, пока Кэри мысленно анализировал различия во внешнем виде.

– Иногда они выглядят так, что лучше бы никогда этого не видеть, а то кровь из глаз потечёт от созерцания «великолепия». Хотя, я ведь действительно модель, пусть и не совсем с обложки, да и не совсем профессиональная, а так, на полставки, что называется, – хмыкнул Кэрмит, спрятав телефон в карман и вновь взяв в руки коробки с подарками.

– К тебе это не относится. Ты, без преувеличения…

– Ну же?

– Умопомрачительный.

Слово, как раскат грома, а вслед за ним – оглушающая тишина, когда весь мир остаётся где-то за гранью, отделённый невидимыми стенами. Неловкость, что ощущается предельно ясно и чётко.

Хочешь? Потрогай её руками.

– Хм. Спасибо.

Кэрмит, признаться, от такого заявления растерялся. Бывало, он слышал нечто подобное от посторонних людей, но воспринимал их слова совсем иначе.

Когда говорил Алекс…

Нужно ли объяснять? Кэрмит не сомневался, что всё и так очевидно.

Кэри не стеснялся и не краснел, будто девчонка, но отделался лишь кратким высказыванием, прозвучавшим небрежно. Так, словно он уже устал слушать о собственной привлекательности. Кто бы знал, скольких усилий ему это стоило!

– Не за что, – Алекс кашлянул, стараясь замаскировать нервозность.

Судя по всему, он только-только понял, что сказал. После чего это открытие его самого одновременно шокировало и поставило в тупик. Он не собирался столь открыто говорить об ощущениях, связанных с Кэрмитом, но сам не заметил, как произнёс всё, крутившееся до сего момента в голове.

Одна из немногочисленных осечек.

Одно из мимолётных доказательств «состояния не совсем равнодушия».

Один из шансов однажды услышать от него что-нибудь более откровенное.

– Кому подарки? – спросил, желая перевести разговор в иное русло.

– Не поверишь, но тебе.

– Правда?

– Да. От дружной и единодушной в большинстве своих решений семьи Трэйтонов. Не удивляйся. Они действительно решили, что в обязательном порядке должны тебя отблагодарить. Один подарок от Камиллы, другой от Грега, а третий от Стивена и его супруги.

– Камилла и Грег, я так понимаю, твои родители?

– Точно. Второе имя мне дали в честь отца.

– Ясно.

– Так что с подарками, – поторопил Алекса Кэрмит, продолжая стоять с коробками. – Возьмёшь?

– Не думаю, что вы действительно должны мне что-то дарить. Это тянет на историю с розыском ради обещанного вознаграждения, а не по велению души. Нет, я понимаю, что… Хотя, нет. Не понимаю. Они же не покупают подарки Герде или Даниэлю? Или покупают?

– Вообще-то покупают.

– Даже если их одаривают ежегодно… У них совсем другой статус. Я не настолько близкий друг, чтобы включать меня в список. Ты так не считаешь?

– Это провокационный вопрос.

– То есть, не считаешь, – усмехнулся Алекс, но не со злобой, оправданной в случае, если ожидал ответа иного, а напоролся на этот; больше с нотами едва уловимого сарказма.

– Тебе правду или солгать?

– Кому нужна горькая правда, когда есть сладкая ложь?

– В данном случае, правда могла быть не менее сладкой.

– Неужели?

– Да. Но ты благополучно потерял возможность узнать её, – произнёс Кэрмит, без тени иронии в голосе.

Впрочем, не сомневался, что всё понятно. Нет никакой тайны, когда речь заходит о его мнении и чувствах, направленных в сторону нового одноклассника, так стремительно ворвавшегося в жизнь их класса и перетянувшего – без труда – на себя внимание Кэрмита.

Он не считал Алекса другом. Не столь важно, близким или не очень. Он не хотел, чтобы между ними возникали мимолётные – до конца обучения в академии – дружеские отношения и, тем более, сохраняющиеся на долгие годы.

Он грезил иным развитием ситуации. Если и видел Алекса в мечтах в каком-то определённом месте, то, пожалуй, чаще всего в своей постели. И тот случай, когда Даниэль услышал имя Ильинского, срывающимся с губ Кэрмита, был всего лишь каплей в море.

Заявив об этом желании в самом начале, встретив впервые, Кэрмит и теперь, в прошествии времени, от озвученных слов не отказался.

В руках были подарки от всех членов семьи Трэйтон, кроме него самого. При попытке раскинуть мозгами приходило понимание, что Кэрмит готов подарить себя. Не в том смысле, что просто лечь в постель с неприятным человеком, желая хоть как-то продемонстрировать благодарность, а как раз таки, наоборот. Не сиюминутный порыв, а неоднократно продуманное и окончательно принятое желание. Это сложно было назвать именно благодарностью, скорее, мечтой, которую пока так и не удалось осуществить.

К большому-пребольшому сожалению.

Они пререкались, затрагивая тему целесообразности подарков, ещё некоторое время, но в итоге Алекс их всё-таки взял, несмотря на то, что чувствовал себя не в своей тарелке, о чём сказал Кэрмиту во время прогулки. Ещё сильнее его напрягало то, что ответных презентов у него не было. Он купил подарки только тем, кого знал уже много лет, а на новых знакомых не рассчитывал.

Да и что он мог им вручить, не имея представления об их вкусах и предпочтениях? Это всё равно, что вручить пепельницу некурящему человеку, перчатки и ботинки из натуральной кожи борцу за сохранение живой природы или бутылку вина известному трезвеннику, на дух не переносящему алкоголь.

В вопросе выбора подарков Алекс был, пожалуй, чрезмерно практичным, предпочитая дарить то, что могло действительно порадовать, а не стать очередным звеном в цепочке бесполезного хлама. Он не любил попадать пальцем в небо.

Что подарили ему Трэйтоны, он тоже не знал. Не спешил моментально разрывать упаковку, чтобы в дальнейшем недовольно скривиться, если под слоями непрозрачной бумаги окажется нечто, совершенно ему не нужное и не интересное. Впрочем, не стоило сразу же записывать подарки в категорию «некондиционный товар». Просто при отсутствии иллюзий в самом начале, в финале не должно было возникнуть разочарования.

Кэрмит всеми силами пытался исправить положение и отвлечь Алекса от мыслей о презентах.

Его старания, в конечном итоге, были вознаграждены, и разговор о спонтанных подношениях закончился, началась активная эксплуатация в общении иных тем, в том числе, и той, что носила название «личная жизнь». Она, пожалуй, интересовала Кэрмита сильнее всего, хотя он и старался не казаться навязчивым. Вопросы рождались сами собой, а он не мог отказаться от соблазна их задать.

Тем более обстановка располагала к неформальному общению. Кэрмит решил не ограничиваться словами и перейти к действиям, проведя обещанную экскурсию по любимым местам родного города. Они потратили весь день на прогулку, призванную показать Алексу Лондон с иной стороны, а вечером заслуженно отдыхали в кофейне.

Кэрмит смотрел, как по стеклу сползают вниз мелкие капли очередного дождя, и думал, что хочет встретить рождественские праздники следующего года в компании Алекса.

О чём думал Алекс?

Неизвестно.

Он снова не откровенничал, намеренно удерживая дистанцию. Нет, он не отделывался отрывистыми фразами, не прерывал Кэрмита, открытым текстом заявляя, что разговор и собеседник не представляют для него интереса. Он улыбался, иногда заливисто смеялся, весьма охотно рассказывал об отдельных аспектах своей жизни, избегая того, что было Кэрмиту интереснее всего.

Кэрмит сомневался, что Алекс прежде ни с кем не встречался, потому, в конце концов, не удержался и задал вопрос, мучивший его в течение длительного периода.

– У тебя ведь были парни, да?

Замолчал в ожидании ответа. Дыхание не затаил, но нервничал прилично. Реакция могла быть разной, начиная от ответа обыденным голосом, заканчивая грубо брошенной фразой: «Не твоё дело. Какая тебе разница?».

Наверное, это было не слишком разумно. Но молчание смотрелось ещё тупее.

После того, что им довелось пережить на крыше общежития, после того, как на Кэрмита, с подачи уцелевших и оставшихся в школе подпевал бывшего префекта начали вешать ярлык личной вещи Алекса, стесняться было особо нечего. Многие и так считали их любовниками, один из которых готов отстаивать свои права на тело другого всеми известными ему способами, вплоть до убийства. Народная слава сделала из Алекса настоящего монстра.

Кэрмита это забавляло. Моментами.

– Сам как думаешь? – вопросом на вопрос ответил Алекс, взяв в руки стакан с кофе и, посмотрев в окно.

Всего лишь на мгновение, чтобы потом вновь обратить взор в сторону Кэрмита.

– Вариантов не так много. Всего лишь два. Или три, если с поправкой на то, что ничего не было, но ты допускал мысль.

– Один из предложенных пунктов очевиднее другого. Много знаешь натуралов, способных оценивать привлекательность других мужчин с тем подтекстом, который вложен в слова о красоте мною?

– Ни одного.

– Отсюда следует закономерный вывод.

– Были.

Алекс прикрыл глаза и едва заметно кивнул.

– А…

– Что такое?

– Специфика страны, в которой ты живёшь, точнее, жил. Не мешала?

– В определённой степени, да. В определённой, нет.

– Не слишком-то понятный ответ.

– Мои отношения с представителями своего пола не были открытыми, но всё же имели место, – пояснил Алекс. – Знаешь, не стану преувеличивать и говорить, что меня подобное положение вещей угнетало. Эти отношения никогда не переходили в категорию серьёзных, оставаясь необременительным времяпровождением. Никакой потребности держать за руку, целовать прилюдно или делать что-то ещё, принятое подводить под понятие подростковой романтики. Мне вполне хватало того, что было, а большего я не желал. В конце концов, у меня завязались серьёзные отношения с девушкой. С ней же я и остался.

– Сейчас вы вместе?

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Алекс. – Вместе, но относительно. Она в России, а я здесь. У нас любовь на расстоянии, как принято говорить.

– Ведёшь к тому, между нами ничего быть не может. Правильно?

Алекс не ответил, вместо этого подозвал официанта и попросил у того ручку. Выхватив несколько салфеток, принялся что-то быстро-быстро писать, привлекая внимание Кэрмита, следившего за вязью, оставленной на бумаге тёмными чернилами, к своим действиям. Отложив ручку, перечитал получившееся послание ещё раз, а потом подвинул салфетки к Кэрмиту.

Послание в нескольких частях. Кэрмит разложил салфетки, одну под другой. И теперь читал письменное обращение. То ли оправдание, то ли признание, то ли не слишком радостная – в представлении Алекса – констатация факта.

Я наравне с другими

Хочу тебе служить,

От ревности сухими

Губами ворожить.

Не утоляет слово

Мне пересохших уст,

И без тебя мне снова

Дремучий воздух пуст.

Я больше не ревную,

Но я тебя хочу,

И сам себя несу я,

Как жертву палачу.

Тебя не назову я

Ни радость, ни любовь.

На дикую, чужую

Мне подменили кровь.

Еще одно мгновенье,

И я скажу тебе,

Не радость, а мученье

Я нахожу в тебе.

И, словно преступленье,

Меня к тебе влечет

Искусанный в смятеньи

Вишневый нежный рот.

Вернись ко мне скорее,

Мне страшно без тебя,

Я никогда сильнее

Не чувствовал тебя,

И все, чего хочу я,

Я вижу наяву.

Я больше не ревную,

Но я тебя зову.

Перечитав несколько раз, он сглотнул, поднял глаза от бумаги, чтобы посмотреть на Алекса. Вспомнил публичное выступление с сонетом, сочинённым под влиянием вдохновения. Представил в роли оратора Алекса. Это послание вполне можно было засчитать в качестве своеобразного ответа.

Литературный поединок, в котором нет победителей и проигравших.

Вообще-то назвать стихотворным данный текст язык не поворачивался. Всё было написано на английском языке, о рифме приходилось только мечтать, но расположение строк намекало на то, что это далеко не оригинал, рождённый импровизацией, помимо представленного варианта есть первоисточник.

Он, скорее всего, будет звучать напевно.

– Что это? – спросил Кэрмит.

– Советская поэзия, прошлый век, – произнёс Алекс, проводя пальцами по гладкой столешнице. – Довольно известная фигура в литературе того периода, громкое имя. Осип Мандельштам. Но не думаю, что тебе это о чём-то говорит. Конечно, если ты не фанат русской литературы разных периодов прошлого.

– Пожалуй, единственное, что я знаю из поэтического, так это… «Чертоград замерзает», – признался Кэрмит. – Да и то, исключительно благодаря песне с упоминанием данной вариации названия одной из ваших столиц. Но, насколько помню, это не из стихотворных строк, а из личного дневника. Воспоминания в прозе какой-то поэтессы… У неё странное имя, которое мне не удалось запомнить.

– Зинаида Гиппиус, – подсказал Алекс.

– Да, точно. Спасибо.

– Не стоит благодарности.

– Ты любишь поэзию этого периода?

– Не совсем.

– Как это?

– Дело в том, что к поэзии я больше равнодушен, – пояснил Алекс, сожалея, что они с Кэрмитом расположились в зоне для некурящих; он бы не отказался сейчас раскурить сигарету, чтобы немного успокоиться. – Есть определённые произведения, красоту которых я признаю, но крайне мало тех, которые хотелось бы заучить наизусть, а потом цитировать при каждом подходящем случае. Хотя, цитирование как раз – сомнительное доказательство любви к стихотворному творению. Строки, которые действительно нравятся, те, что продирают до глубины, не поставишь в статус социальной сети. Ими делишься лишь с ограниченным кругом людей. С теми, кто находится на одной с тобой волне. С теми, кто понимает их так, как это делаешь ты сам.

– У этого стихотворения есть какая-то история?

– Создания? Или моя личная?

– Второе.

– Есть.

– Поделишься? Или снова нет?

Кэрмит поправил узел галстука, надетого в комплекте с рубашкой и безрукавкой, сложил руки перед грудью. Вновь улыбнулся, не вкладывая в игру мимики неподобающих эмоций. Он не пытался Алекса соблазнить, понимая, что после прозвучавшего признания это будет, по меньшей мере, нелепо. И некорректно по отношению к незнакомой девушке – невесте Алекса.

– Снова?

– Как в тот раз, когда наш разговор зашёл о ночных кошмарах.

– А, вот ты о чём. Дело не в том, что я не люблю откровенничать о своих переживаниях, хотя, стоит признать, действительно, не люблю. Скорее в том, что я не считаю нужным – грузить окружающих людей своими проблемами. – Алекс покрутил в пальцах ручку. – Это стихотворение – любимое у моей матери, я много раз видел её за чтением сборника, а однажды поинтересовался, почему предпочтение отдано именно этому произведению. Она сказала, что это их гимн любви. Довольно громкое заявление, но я всего лишь повторяю её слова. Когда-то отец прислал ей это стихотворение, признавшись таким образом в своих чувствах. С тех пор прошло немало лет, а Елена продолжает вспоминать момент, когда разорвала конверт и увидела эти строки. Вскоре после этого случая отец предложил ей руку и сердце. Они вместе много лет и по-прежнему счастливы, хотя пережили вместе очень многое и могли расплеваться буквально из-за мелочи.

– В этом, определённо, что-то есть, – заметил Кэрмит.

– Наивное? Смешное? Нереальное?

– Романтичное. Здорово, что такие истории действительно существуют. Послушай…

– Да?

– Можешь исполнить одну маленькую просьбу? Нет, если не желаешь, я не буду настаивать, но, не стану скрывать, мне хочется услышать положительный ответ.

– Зависит от того, какая просьба. Ты же понимаешь.

– Понимаю, потому ничего сверхтяжёлого и трудноисполнимого просить не стану. Всё безобидно и возвышенно. Можешь прочитать мне это стихотворение в оригинале?

– Ты же не поймёшь ни слова.

– Уверен?

– Ну… Скажем, не думаю, что русский для тебя так же прост и ясен, как английский.

– Точно. Не прост. И не ясен. Всё равно, что китайская грамота. Но я немного понимаю по-русски. Некоторые слова на слух разбираю, кое-что могу сказать. С последним, правда, проблем гораздо больше. Произношение у меня отвратительное, что ни слово, то повод для смеха со стороны окружающих, стыд и позор. Но мне действительно когда-то хотелось выучить этот язык.

– Почему? – спросил Алекс.

– На то были причины.

– Какие?

– Когда-нибудь я обязательно расскажу, – пообещал Кэрмит. – Но не сегодня, поскольку с изучением связана одна не слишком приятная история, о которой мне не хочется сейчас говорить. Не возражаешь против моего временного молчания?

– Не скрою, любопытство пробудить тебе удалось на сто процентов, однако настаивать не стану.

На самом деле, Алекс с большим трудом удержался от разочарованного вздоха, поскольку рассчитывал на раскрытие истории в подробностях, а вместо сеанса откровений получил очередную отговорку. Для него очевиден был факт, что в истории Кэри, связанной с изучением, не обошлось без участия Анны.

Возможно, именно она и являлась той, ради кого Кэрмит пытался освоить незнакомый, не слишком нужный язык, просто, чтобы сделать приятно.

– И вновь спасибо.

– И вновь не за что.

– Так прочитаешь? – напомнил о своей просьбе Кэрмит.

Алекс слабо представлял себя в роли чтеца-декламатора. Он не слишком любил публичные выступления, а потому, в большинстве случаев, отделывался отговорками и старался от возложенной на него обязанности увильнуть. Он мог и сейчас постараться пойти по проверенному пути, отказаться от обязанности и не обострять ситуацию до предела.

Он был настолько близок к падению, что, казалось, слышит, как под подошвой обуви шуршат камни. Стоит только наступить, и они летят в бездну. Он, опасаясь повторить их незавидную участь, хватается за выступы, сдирает кожу на руках, чувствует обжигающее прикосновение боли. Пока спасается, а в итоге всё равно рано или поздно сорвётся.

Когда это произойдёт – вопрос времени.

Позволить себе одну слабину, и всё пропало.

И разве не считается первым промахом согласие с чужими условиями? Вполне. Больше, чем можно представить.

Но, вопреки всему, Алекс не стал отказываться, вспомнив день, когда Кэрмит стоял у доски, глядя на него с вызовом. Вспомнил, как Кэри тяжело сглотнул, прежде чем прочитать сонет, усиливший и без того расползавшиеся по школе слухи.

Не каждый бы решился на глазах у всех одноклассников заявить о своих чувствах. Тем более, когда чувства направлены в сторону человека, принадлежащего к тому же полу, что и выступающий оратор.

Алекса такая перспектива обошла стороной. Он не делал громких заявлений, не являлся автором данных стихов, не посвящал их никому. Просто повторял заученные строки. Знакомых поблизости не наблюдалось, только посторонние, которым нет дела до признаний в стихах, да и вообще до жизни каких-то случайных посетителей кофейни, решивших заглянуть сюда после выматывающей прогулки по городу.

И плевать, что эти двое друг другу говорят. Плевать, как они друг на друга смотрят.

Никого это волновать не должно.

Кэрмит вновь потянулся, чтобы поправить узел галстука, показавшийся петлёй, затягивающейся вокруг шеи.

Спровоцировав Алекса, он сам теперь жалел о принятом решении. Понимал, что содержание литературного произведения является отражением отношения Алекса к нему, но вместе с тем… Вместе с тем, недавнее заявление сводит на «нет» все попытки – с его стороны – добиться поставленной цели, делает их невозможными.

Воображение не поражало бездействием. Оно охотно подкидывало несколько вариантов возможного развития событий. Намекало на высокую вероятность отношений втроём, когда третья сторона о происходящем не знает и не догадывается. Но Алекс не слишком походил на человека, способного стать инициатором создания такой связи. А Кэрмит не желал делиться своим человеком с кем-то посторонним.

Слишком собственник.

Он не сможет существовать на правах «любовницы». Он захочет себе всё. Он уже этого хочет.

Но никогда не получит.

И даже то, что между ними напряжение в сотни тысяч ватт – от такого не выжить, – ничего не меняет.

Алекс на совместную прогулку согласился, скорее всего, только для того, чтобы окончательно расставить все точки над i и не давать ложных надежд. В школе он будет держаться рядом на случай, если бывшие единомышленники Спаркса решат привести в исполнение план мести. Он поможет в случае необходимости, не останется в стороне, вмешавшись. Он не станет опровергать слухи, но реальностью их тоже не сделает.

Зачем?

Бесполезное занятие. Если Алекс действительно любит свою девушку и до сих пор никого на замену не нашёл, то и в дальнейшем будет следовать своим принципам, не допуская ошибок.

Кэрмит сам не понял, когда успел сжать руку Алекса до боли, до проступающих на коже красных пятен. Когда вскинул голову, перехватил изумлённый взгляд и произнёс решительно:

– Алекс, я люблю тебя.

Осознал произошедшее только после того, как всё случилось, и обратной дороги уже не было.

Его признание не подходило под определение романтичного и нежного; от этих слов веяло безысходностью, концентрированной тоской и вместе с тем огромной решимостью. Убеждённостью, что дальше не стоит молчать. Даже если он не получит взаимности – сказать обязан. Сохранить всё в тайне – почти что преступление.

Четыре слова – выстрелы в замкнутом пространстве.

Оглушительные, до разрыва барабанных перепонок и последующей глухоты. До бесконечной тишины в ответ.

Кто она – девушка, сумевшая заполучить твоё сердце? Кажется, этому вопросу суждено навечно остаться риторическим.