Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 73 страниц)
Если бы он любил женщин, несомненно, стал бы искать себе невесту, максимально походившую на Маргарет.
Но он не любил. Потому лишь восхищался. И тогда, и сейчас.
– Ты ведь не тоскуешь по отцу, правда? – спросила она в тот вечер.
Рекс не сразу нашёл, что ответить, потому предпочёл провести несколько минут в молчании. Он думал, что ещё немного, и ему начнут читать нотации, напоминая, сколько отец сделал для него, как заботился и работал, не покладая рук, чтобы обеспечить семью. Он это слышал миллион раз от самого Филиппа и нельзя сказать, что соскучился по знакомой истории.
Она и без того была записана на подкорке мозга, никуда оттуда не деваясь.
– А, знаешь, я тоже не тоскую по Филиппу, – произнесла Маргарет, не дождавшись ответа. – Просто потому, что не могу вспомнить о нём ничего хорошего. Там люди что-то говорили о его многочисленных заслугах и поступках, достойных воспевания. Думаю, те, кто должен был, уже воспели, а то и ботинки вылизали в благодарность. Я любить только за деньги не умею. Он подарил мне и родителям финансовую стабильность, но… Это, наверное, даже и не подарок, а запоздалая благодарность, что не бросили его в своё время и не позволили отправить сироту в приют.
– Вы не родные? – спросил Рекс.
Маргарет отрицательно покачала головой.
– Нет. Филипп был сыном наших дальних родственников. Я слабо помню, что с ними произошло, но это и не столь важно. Большую значимость имеет то, что он попал в нашу семью, был принят моими родителями в тот момент, когда я ещё не родилась. А вот когда я появилась на свет, он неоднократно пытался от меня избавиться. Мама говорила, что много раз видела отметины на моём теле. Не мелкие синячки, а кровавые гематомы, но никак не могла поверить, что это работа Филиппа. Он умел хорошо притворяться. Перед ними становился шёлковым, хоть звание «Человек года» присуждай, а когда мы оставались наедине, превращался в монстра. Несколько раз он чуть не придушил меня подушкой, а однажды столкнул в реку, и меня понесло течением к мельнице, что там располагалась. Не знаю, как мне хватило сил выбраться. Кажется, в тот момент я вообще ни о чём думать не могла, только о том, что обязана выжить. Вопреки чужому желанию. Назло ему. Свои покушения он называл неудачными шутками, но однажды не удержался и сказал, что просто не терпит конкуренции и не хочет, чтобы родители любили кого-то, кроме него. Притом, что они вообще никакого разделения не делали, не указывали ему на место, даже в пылу гнева не напоминали об этом. Мне есть, что вспомнить о Филиппе, но это не слишком радостные вещи. Потому, пока другие льют елей и воспевают его, сожалея о столь рано оборвавшейся жизни, я подниму бокал за упокоение души и позабуду о существовании родственника.
– Маргарет?
– Да, милый?
– Ты знала о том, что…
Рекс запнулся, вновь не представляя, что может сказать.
Он некоторое время сомневался, а потом стянул с себя пиджак, расстегнул манжету на рубашке и закатал рукав, показывая пожелтевшие синяки, оставшиеся на память о добром и заботливом отце. Последнее столкновение случилось незадолго до той памятной аварии, а потому доказательства драки не успели окончательно сойти.
– Догадывалась, – произнесла Маргарет. – Не верю, что садистские наклонности, которые у твоего отца, определённо, были, способны так запросто исчезать. Особенно, если под боком в режиме двадцать четыре на семь находится некто, чрезвычайно раздражающий. Тут и самого терпеливого человека посетит желание причинить боль, а уж если о терпении речи не заходит, то и вовсе нелогично рассчитывать на счастливый финал. Я несколько раз задавала Еве вопросы, но она неизменно повторяла, что у вас всё отлично, а я просто ненавижу брата, потому говорю о нём гадости. Ну да. Несомненно.
Маргарет выразительно подвигала бровями.
– Ты обмолвилась о раздражающих людях, – протянул Рекс. – Это о…
– Твоей матери? Да.
– Она всегда говорила, что у них с отцом была неземная любовь.
– Ты верил?
– Не особо.
– И правильно делал.
Тогда-то Маргарет и взяла на себя смелость – поведать Рексу об истинном положении вещей, полностью перечеркнув всё, что прежде говорила Ева, с горячностью доказывая, будто их с Филиппом истории любви позавидовал бы Голливуд, случись кому-нибудь из журналистов ознакомиться с жизнеописанием семьи Мюррей.
Нельзя сказать, что Рекс сильно удивился. Он изначально сомневался в правдивости материнских рассказов, а новая версия идеально совпала с его представлениями. Вынужденный брак, давший шанс перебраться в Лондон и начать своё дело. Постепенное осознание, что здесь, на расстоянии, тесть уже не столь влиятелен, да и с годами он сильнее не становится…
Финал истории весьма трагичен, однако стоит признать, что могло быть и хуже. Рекс точно знал, что могло. Вероятно, отдавая себе отчёт в происходящем, он понимал, что однажды отец способен каждого из них не только ударить, но и убить. Удивительно, как этого не понимала Ева, продолжавшая верить в прекрасного мужа, сделавшая его объектом бесконечного поклонения и требовавшая от Рекса уважения к отцу.
Сейчас разговаривать об этом было уже бессмысленным. Рекс не любил ворошить прошлое, считая это занятием чем-то, схожим с некрофилией.
Он сам крайне редко возвращался к воспоминаниям, предпочитая жить сегодняшним днём. Маргарет разделяла точку его зрения, а Ева… Ева, потратив несколько недель на меланхолию, с потерей всё-таки смирилась и теперь сосредоточилась на активном построении личной жизни, желая найти себе достойного супруга.
Семейными делами она не занималась, перебросив все обязанности на родственницу. Маргарет не возражала. Помимо обязанностей по ведению гостиничного бизнеса, весьма и весьма процветающего, стоит заметить, она с удовольствием взяла на себя заботу о племяннике, сожалея, что не может переоформить документы и официально назвать его своим сыном.
Рекс перебрался в дом тётки три года назад, убедившись, что мать начала вести нормальный образ жизни, прекратив лежать днями в постели и гипнотизировать взглядом стены.
Он не мог утверждать наверняка, но, кажется, Маргарет его присутствие радовало намного сильнее, чем Еву, уделявшую сыну не более десяти минут в день. При хорошем раскладе и если находилась в хорошем настроении. Иногда ограничивалось исключительно приветствием по утрам и пожеланием спокойной ночи. Ни разговоров во время ужина, ни совместных дел. Ничего.
Кажется, после смерти Филиппа Ева решила перенять его эстафету и начала воспринимать сына исключительно в качестве раздражающего элемента повседневности.
Рекс своим переездом подарил ей свободу от себя и от обстоятельств, позволил вдохнуть полной грудью.
Рекса сложно было назвать специалистом в деле решения проблем личного характера, но кое-что он в этом всё-таки понимал. Оттого вдвойне озадачился реакцией Льюиса, выходившей за рамки понимания, порождавшей невероятное количество вопросов. Рекс чувствовал, что не успокоится до тех пор, пока не отыщет ответы на каждый из них.
Он впервые столкнулся с этим явлением, а потому не представлял, какие шаги следует совершать, чтобы вплотную подобраться к разгадке тайны. Льюис совершенно точно не планировал устраивать вечер откровений, перспектива получить информацию из первых уст не представлялась реальной.
Рексу предлагалось пойти в обход.
Одноклассники стать источником информации тоже не могли.
Льюис разговаривал, не хранил молчание круглыми сутками. Оказываясь в школе, он обменивался с одноклассниками парой-тройкой фраз в день, но все они оказывались отвлечёнными, не имеющими никакого отношения к его жизни и процессу становления характера. Все эти люди приходились Льюису только одноклассниками, а не приятелями. О друзьях и заикаться было глупо.
Альберт и Эштон никогда не говорили этого вслух, но Рекс и сам видел, что товарищи по театральному клубу находят его увлечение нелепым. Не понимают, какие причины заставили его сосредоточиться на личности соседа по комнате. Если понимают, то втайне над этим посмеиваются. При желании можно найти куда более интересные варианты. На территории академии. За её пределами и подавно.
Рексу не нужны были другие варианты.
Он целиком и полностью сосредоточился на личности Льюиса, неоднократно прогоняя в памяти все моменты, в которых так или иначе задействованы оказывались они оба, а не кто-то один. Чем чаще это делал, тем сильнее утверждался в мысли, что к соседу питает не только исследовательский интерес. Тайны его хочет узнать не только для того, чтобы вписать недостающие символы в невидимое досье, положить на дальнюю полку и забыть навсегда.
Задавать вопросы Льюису Рекс не стал, заранее предрекая провал запланированной операции и очередное заявление, коими он уже сейчас наелся на годы вперёд. Стандартные слова, попытка отвернуться, трепет от прикосновения, дрожащий голос, что со временем становится всё более грубым. Не твоё дело.
Просто. Не. Твоё.
Если раньше Рекс без вопросов соглашался с такой формулировкой, то теперь готов был с ней поспорить. Это его дело. Настолько же его, насколько и Льюиса.
Рекс неизменно признавал, что первое впечатление продемонстрировало ему иную картину, создало ошибочный образ.
Тогда, только переступив порог академии, оказавшись в стерильной комнате, практически лишённой отличительных признаков, он подумал, что сосед будет противным, дотошным, цепляющимся к каждой мелочи, провоцирующим на скандал.
Посмотрев на него, немного подкорректировал мнение, сделав ставку на заносчивость, капризы и повышенный уровень самовлюблённости. Красивая капризная детка, как он определил для себя личность Льюиса. Та, что наверняка знает о собственной привлекательности и умело пользуется одним из козырей, вложенных в её руки природой.
Проживание с ним на одной территории в течение длительного времени позволило вновь перетряхнуть собственные впечатления, заставив Рекса признать, что в психологии он профан. Льюис вполне мог оказаться той самой капризной самовлюблённой деткой, если бы не… Вот что именно – «не», он пока так и не узнал.
Крики по ночам, попытки увернуться от любого прикосновения, неприкрытое отторжение к людям, сквозившее в каждой строчке дневниковых записей. Оно было построено не столько на иррациональной ненависти, сколько на выводах, сделанных после пережитых некогда событий.
Рекс неоднократно задавался вопросом, что это за события? Явно что-то важное, раз Льюис так активно за них хватается и не может отпустить, несмотря на помощь квалифицированного психолога.
Те же одноклубники просветили Рекса относительно визитов к Сесиль. Теперь Рекс знал, что Льюис ходил к ней всегда, с тех самых пор, как оказался на территории академии. Стабильно, из года в год.
До того, как Рекс появился в «Чёрной орхидее» привычным для Льюиса было и одиночное проживание в комнате. Кажется, его и не должны были подселять в эту комнату, сделали так исключительно по совету Сесиль и настоянию матери Льюиса, решившей, что сыну необходим собеседник, приятель… Да просто живой человек рядом.
После этого разговора Рекс понял, что подразумевалось под надеждами, возложенными на него Адель. Перед глазами пронеслись строки из дневника Льюиса, привлекшие к себе внимание в самый первый день.
Адель верила, что общение способно помочь Льюису немного оттаять. Однажды он перестанет упорствовать и протянет руку другому человеку. Это станет первым шагом на пути избавления от страхов. Желание подружиться с кем-то незнакомым станет эффективным способом в борьбе с добровольным затворничеством. В теории всё было прекрасно. Реальность внесла коррективы.
Возможно, Льюис и хотел бы подружиться с окружающими людьми, но переступить через проблемы у него не получилось. Они были теми ядовитыми занозами, что практически невозможно вырвать, да и после избавления от них вполне вероятен рецидив.
Рекс не верил в телепатию и эмпатию, но иногда ему казалось, что он способен чувствовать чужое настроение, как своё собственное. Правда, прокатывало это не со всеми, а только с соседом.
В тот день, когда Льюис сбежал, оставив его в одиночестве, тоже понял причину стремительного побега.
Льюис хотел его ударить, подсознательно, на уровне условного рефлекса. Как во время знакомства. Но не ударил, вместо этого попросил отойти. Не объясняя причин, не посвящая Рекса в тайны такого поведения, предпочёл сбежать. Его агрессия получила выплеск немногим позднее.
Стоя в дверях душевой, Рекс видел, как сосед впечатал кулак в стену, видел кровавые потёки на шероховатой её поверхности и взгляд Льюиса, понявшего, что за ним наблюдают.
– Всё нормально, – произнёс он. – Считай, что всё нормально. И, пожалуйста, ни о чём не спрашивай.
Рекс прикусил кончик языка в тот момент, когда вопрос готов был сорваться с губ. Рекс отступил назад и закрыл дверь в душевую, оставив Льюиса в одиночестве. Он знал, что тот не станет заниматься саморазрушением в дальнейшем. Одного удара более чем достаточно для выплеска агрессии – других ударов не последует.
Перебирая варианты, Рекс пришёл к выводу, что дать ответы на некоторые вопросы способен личный дневник. Нужно только внимательно его изучить, читая между строк, научившись находить так скрытый смысл. Исчезновение прошлого ежедневника стало неприятным сюрпризом. Льюис избавился от прежнего дневника, заменив его новым. На этих страницах отобразилась всего одна запись. Такая же пространная, как и все её предшественницы.
Составить общее мнение по одной короткой заметке не представлялось возможным.
Переживал Рекс недолго.
Его посетила новая идея, и он поспешил приступить к реализации в самое ближайшее время.
К общению с психологами Рекс относился если не настороженно, то, однозначно, без энтузиазма. Не потому, что опасался их болтливости за пределами кабинета или же того, что принято называть профессиональной непригодностью, некомпетентностью. Ему просто сама идея визитов к психологам представлялась немного абсурдной. Он мог поговорить по душам с Маргарет, зная, что она поможет ему, как никто другой. Внимательно выслушает и даст совет, а то и несколько сразу – выбирай, какой больше нравится.
Тётя была для Рекса матерью, советчицей и лучшим, самым близким другом в одном лице. Постороннее вмешательство не требовалось.
Рексу казалось, что у Льюиса тоже есть человек, способный поддержать в самую трудную минуту жизни.
Об Адель Льюис отзывался с теплотой и делал это искренне, не приукрашивая действительность. Вполне реально было допустить, что они находятся в хороших отношениях. Об отце Льюис ничего не говорил и в дневнике не писал, а Рекс наводящих вопросов не задавал.
В конце концов, он на собственном примере знал, какими бывают отцы, и не думал об активной поддержке с той стороны. Принял в качестве аксиомы утверждение, что заботу о Льюисе проявляет, в первую очередь, именно мать. Уж она-то наверняка знала причины странностей своего ребёнка, не могла от них отмахнуться.
Почему же она не пыталась исправить положение? Или пыталась, но раз за разом терпела фиаско? Отчаявшись, переложила обязанности на психологов?
Они не оправдали надежд.
Результаты если и были, то точно не внушительные.
Впрочем, независимо от того, добились ли специалисты успехов, Рекс должен был наведаться к одному из них и пообщаться по душам.
Решение он принял стремительно и, не откладывая реализацию задуманного в долгий ящик, отправился к Сесиль.
Им доводилось пересекаться единожды. На следующий день после появления Рекса на территории академии. Он прошёл несколько простейших – элементарных – тестов, мило улыбнулся девушке в старомодных очках и удалился из её кабинета, пребывая в твёрдой уверенности, что ноги его здесь больше не будет. В ходе своеобразного расследования пришлось от прежнего умозаключения отказаться.
Сесиль, увидев на пороге нового посетителя, кажется, нисколько не удивилась, восприняв его визит как должное, более того – давно ожидаемое событие. Предложила устраиваться удобнее и чаю.
Ни от первого, ни от второго Рекс отказываться не стал. Ему импонировала перспектива проведения переговоров в дружеской атмосфере, вот он и поддерживал начинания собеседницы, несмотря на то, что она ему не слишком нравилась. Ну, или он просто сомневался в её умениях.
– У тебя какие-то проблемы? – спросила она, поставив перед Рексом чашку с «Эрл Греем».
Приятная нотка бергамота щекотала ноздри.
– Нет. У меня – нет, – произнёс Рекс, понимая, что откладывать в долгий ящик основную тему не собирается.
Лучше перейти к ней сразу, не тратя понапрасну драгоценное время.
– Тогда что привело тебя в мой кабинет, Рекс?
– Я хочу поговорить об одном человеке. Думаю, за годы, проведённые в общении с ним, вы успели узнать его как никто иной.
– Ты о…
– Речь о моём соседе. Льюис Мэрт… Мне важно знать, что послужило основной причиной для его визита в этот кабинет, да и не только. Мне важно знать вообще всё.
Сесиль молчала, не торопясь отвечать однозначным отказом, но и откровенничать не планировала.
Рекс наблюдал за тем, как она постучала пальцами по столу, видимо, размышляя над возможными перспективами. Над последствиями, спровоцированными разговором. Она колебалась.
– Я не имею права разглашать тайны моих клиентов, – ответила, спустя несколько минут. – Ты должен понимать. Профессиональная этика обязывает меня сохранить конфиденциальность, а не рассказывать подробности каждому встречному.
– А разве это не вы настояли на моём подселении в комнату? – спросил Рекс, откинувшись на спинку стула и неспешно поднося изящную чашечку ко рту.
Демонстрировал манеры.
В глазах школьного психолога хотелось выглядеть истинным аристократом, наследником состояния и, как следствие, в будущем влиятельного человека, которого можно считать достойным собеседником уже сейчас, на начальной стадии становления. Рекс не искал стандартного снисхождения, так любимого представителями данной профессии. Ему хотелось разговаривать с психологом на равных.
– Не настаивала. Лишь предложила.
– Вы знали, что он посчитает необходимость соседства вторжением в личное пространство, тем не менее, всё равно не отказались от этой идеи. Чем вы руководствовались в своих поступках?
Сесиль направление разговора, заданное инициативным посетителем, не нравилось. Рекс видел отражение недовольства на лице собеседницы, но отступать в кратчайшие сроки не собирался. Он должен был докопаться до истины.
Он обязан был узнать.
Любыми способами.
– Это очень сложная и запутанная ситуация. Здесь много тонкостей, нюансов. Их невозможно игнорировать, но ничего плохого я не сделала. Всё, что было вынесено на рассмотрение, затем согласовано и неоднократно обсуждено с матерью Льюиса. Адель Мэрт поддержала данное решение, одобрила, а не опротестовала. Выступи она против, никто не стал бы настаивать.
– Вы не ответили на вопрос.
– Думаю, ты выбрал не того человека в качестве информатора.
– С кем же мне говорить, если не с вами? – Рекс поставил чашку на предложенное блюдце и изящно выгнул бровь. – В данном учебном заведении именно вы являетесь своеобразным врачевателем душ и, по совместительству, могилой чужих секретов. Вы чаще остальных, не считая меня, сталкиваетесь с Льюисом. В плане количества разговоров с ним, несомненно, получаете первенство. Вы лучше всех в академии изучили его, а раз мне нужно узнать о нём, то и обратился я по адресу.
– Если ты думаешь, что он откровенничает со мной, то ты ошибаешься.
– Как же так?
Ответ Рекса одновременно удивил и поставил в тупик. Если Льюис не откровенничает с психологом, для чего вообще нужны его визиты сюда? Имеют они смысл или являются напрасной тратой времени?
Пока на первый план выходил второй вариант ответа.
– Его нельзя назвать простым и понятным человеком. Луи сложно вывести на откровенный разговор, все наши встречи проходят по единому сценарию, и зачастую именно я чувствую себя так, словно пришла к нему на приём. Он приходит сюда и обводит меня вокруг пальца. Рассказывает что-то отвлечённое, не позволяя подобраться к сути проблемы. Закрывается нарочно, словно не хочет, чтобы посторонние копались в его прошлом и старались исправить сложившуюся ситуацию.
– Сесиль, скажите, что это за ситуация?
– Я уже говорила и повторю ещё раз. Я не имею права разглашать данную информацию, даже, если ты будешь слёзно умолять, ползая на коленях. Хотя, глядя на тебя, сложно поверить в реальность исполнения подобного. Скорее, ты постараешься проникнуть сюда в моё отсутствие и покопаться в документах, желая подобраться ближе к истине.
– Оставите ради такого случая кабинет открытым? – иронично поинтересовался Рекс. – Я буду предельно осторожен и ничего не нарушу. Вы и не узнаете о вторжении в ваши владения.
– Нет.
– Почему?
– Нахожу данную афёру бессмысленной. Льюис действительно… проблемный мальчик. Я не знаю, какой ещё подход к нему применить, чтобы он заговорил. Всё, что мне известно, удалось узнать со слов его матери. Но и она знает не так много. Основной пласт сведений в голове Льюиса, в его воспоминаниях, а он туда никого не пускает.
– Ненавязчиво подводите меня к мысли, что лучше сразу обращаться к леди Мэрт?
– Так будет правильнее, – сказала Сесиль. – Разумеется, мне несложно назвать причины, поспособствовавшие началу визитов Льюиса ко мне. Но я не уверена, что мой поступок не вызовет негодование у его матери, а она имеет полное право возмутиться. Если она посчитает нужным поделиться с тобой своими познаниями, обязательно это сделает. Если же нет, тогда, прости. Придётся принять это решение и перестать совать нос в чужую жизнь.
– А что вы можете сказать сейчас? Какими видите предварительные итоги переговоров?
– Склоняюсь к мысли, что тебе повезёт.
– Правда?
Рекс прищурился недоверчиво. Слова Сесиль не совпали с его ожиданием. Он почему-то думал, что она посоветует оставить дело, заранее обречённое на провал, и двигаться дальше, занимая голову иными вопросами и проблемами.
– Не стала бы шутить такими вещами. Кроме того…
– Да?
– Наверное, посчитаешь мои слова стандартной отговоркой, но с начала года я действительно наблюдаю положительную динамику в работе с Луи. Он стал немного общительнее, чем в былое время. Вряд ли ты мог отметить эти перемены, поскольку прежде с ним не сталкивался, но, в моём представлении, перемены в его поведении – действительно шаг вперёд, заслуживающий внимания.
– Видите в этом мою заслугу? – спросил Рекс.
– Иных причин для перемен я не вижу. Твой визит является своеобразным подтверждением. Раз ты пришёл сюда, значит, тебе не наплевать на личность этого человека. Вы подружились, не так ли?
– Мы… – Рекс запнулся.
Адекватное определение их отношениям приходить на ум отказывалось. Он не назвал бы данное взаимодействие ни враждой, ни дружбой. Он бы подобрал иное определение, но не думал, что Сесиль обязательно знать, какие именно чувства он питает к лишённой капризности и далёкой от самовлюблённости детке.
– Мы общаемся, – произнёс, совладав с эмоциями. – Это не всегда просто, но мы стараемся поддерживать диалог.
– Слышала, что ты сумел вытащить его на празднование Хэллоуина. Тебе есть чем гордиться. Раньше он никогда этого не делал, хотя и пытался убедить мать в правдивости обратного утверждения.
Услышав это, Рекс обрадовался, что Сесиль не смотрит в его сторону, а отошла к окну и наблюдает за школьниками, прогуливающимися по двору.
– Да. Наверное, есть, – выдал задумчиво, после чего поспешил сменить тему, чтобы не разрушить до основания чужую ложь. – Вы дадите мне её контактные данные? Или продолжим квест «Найди сам»?
– Дам, – произнесла Сесиль, доставая из кармана смартфон. – Запиши номер. Позвонишь ей на следующей неделе и задашь все интересующие вопросы.
– Почему не на этой?
– Насколько я знаю, сейчас её нет в городе, а потому ты рискуешь наткнуться на автоответчик. Можешь, конечно, оставить сообщение прямо сегодня, а потом ждать ответного звонка.
– Пожалуй, так и сделаю, – улыбнулся Рекс. – Продиктуете мне номер?
– Само собой.
Она продиктовала, а он записал. Поблагодарил за чай и вскоре покинул кабинет, унося заветный номер.
Сесиль не обманула.
Позвонив, Рекс наткнулся на автоответчик, но обрывать соединение не стал. Сообщение, кратко описывающее цель его звонка, он придумал заранее. Теперь оставалось его озвучить и ждать ответа.
Впрочем, терять время впустую Рекс не собирался, решив поинтересоваться у всемирной сети событиями из жизни семьи Мэрт. Разумеется, о Льюисе там многого не могло быть написано, разве что пара заметок, как о потенциальном наследнике и приложении к родителям. О матери точно должны были писать, поскольку она, без преувеличения, являлась личностью известной. Не светской львицей и завсегдатаем вечеринок, а железной леди, державшей под каблуком многочисленных подчинённых.
В экономических новостях её имя мелькало с завидным постоянством, да и в новостях культуры. Мать Льюиса составила бы достойную конкуренцию Филиппу Мюррею, будь тот жив, в плане участия в благотворительных вечерах, направленных на сбор денег для того или иного нуждающегося в помощи учреждения.
Активная жизненная позиция, как говорили о подобных людях представители СМИ.
Рекс старался не проводить параллелей и не сравнивать родителей. Однако, определённое сходство у них с Льюисом – после общения с Сесиль в мыслях Рекса так и тянуло назвать его Луи – имелось. Хотя бы в том, что оба они воспитывались без отца. В этом ничего необычного и странного не было, всюду и везде встречалось, если уж на то пошло, однако, Рекс всё равно зацепился за этот пунктик. Как и за то, что отец Льюиса умер несколько лет назад. Где и при каких условиях, статья умалчивала, оставляя простор для фантазии, позволяя представить всё, что угодно. Начиная от самого примитивного варианта, заканчивая крутым детективным сюжетом, услужливо подброшенным воображением.
Проторчав почти весь вечер в сети, Рекс обнаружил множество статей об Адель и несколько интервью с ней.
Женщина охотно рассказывала о бизнесе, но старательно избегала разговоров о личной жизни. О бывшем муже она говорила мало, о сыне тоже, хотя, Рекс даже через строчки электронных посланий улавливал тон, которым это было сказано. Об одном – с пренебрежением, о другом – с тоской, грустью, печалью и неким сожалением. Она не откровенничала, ограничиваясь общими фразами.
Она говорила о ребёнке исключительно в положительном ключе, но…
Было некое «но», мешавшее Рексу проникнуться этими словами.
Возможно, тот факт, что он знал Льюиса лично.
Во время прочтения статей Рекс несколько раз чувствовал на себе изучающий взгляд, но не торопился отрываться от экрана. Он знал, что как только посмотрит на Льюиса, тот поспешит отвернуться, и этот своеобразный контакт закончится, а ему не хотелось прекращать взаимодействие. Он с удовольствием оторвался бы от чтения и посмотрел на Льюиса, если бы знал, что тот не отведёт взгляда, но раз уж альтернативных вариантов ему не предложили, приходилось довольствоваться малым.
Льюис сидел на кровати, согнув ноги в коленях и притянув их к груди. Уши были закрыты наушниками.
Рексу хотелось узнать, о чём думает сосед, но он знал, что исполнение данного желания – нечто нереальное.
После того, как он позволил себе немного больше агрессии и откровенности, потребовав от Льюиса признания если не в любви, то хотя бы в неравнодушии, они практически перестали разговаривать. Пара слов утром, пара – вечером. В столовой они не пересекались, Льюис умудрялся приходить туда или гораздо раньше и к моменту появления Рекса смываться в неизвестном направлении, или намного позже, когда у Рекса не оставалось причин задерживаться.
Рекс с тоской думал о поспешных действиях, приводящих к результатам, которых ему не хотелось вовсе. Он думал, что Льюис не начнёт отнекиваться, а сделает то, чего от него ожидают. Не столь важно, как это произойдёт: на эмоциях или же обдуманно. Лишь бы произошло, но, увы.
Захлопнув ноутбук, Рекс посмотрел на соседа по комнате. Тот сидел, запрокинув голову, и смотрел в потолок, окончательно потеряв интерес к действиям Рекса. Зажимал сложенные ладони между коленей и беззвучно что-то произносил. Возможно, пытался подпевать исполнителям, надрывавшимся в его наушниках.
Взгляд Рекса он наверняка почувствовал, потому что перестал гипнотизировать потолок и посмотрел в сторону соседа. Наушники из ушей не вынимал, давая понять, что на диалог не настроен.
Рекс не стал повторять ошибок прошлого, подходя ближе и проявляя необоснованную агрессию, разрушительно действовавшую на эти хрупкие отношения.
Он улыбнулся и беззвучно, позволив прочитать послание по губам, произнёс, отбросив в сторону вечное «детка»:
– Прости за тот случай. Всё дело в том, что… ты мне очень-очень нравишься, Луи.
Судя по тому, как Льюис вытаращился на него, спонтанное признание стало полной неожиданностью, да и внезапное обращение тоже. Реакция из категории бесценных. Однако, Льюис быстро совладал с эмоциями и ответил так же, не нарушая тишину комнаты звуками голоса:
– А мне не нравится парень с собачьей кличкой вместо имени.
После чего закрыл глаза, разрывая зрительный контакт. Быть может, сказал таким образом, что не желает продолжать общение. Может, просто опасался, что в его пристальном взгляде Рекс прочтёт совсем не то, о чём говорило движение губ, а самое, что ни на есть обратное.
*
Реакция со стороны зрителей на осеннюю постановку театралов вдохновила.
Они не собирались останавливаться на достигнутом, посчитав, что просто обязаны закрепить успех, потому теперь работали, не покладая рук.
Школу ожидало очередное творение, вышедшее из-под пера Эштона Грея, исполненное Альбертом Кейном и Рексом Мюрреем.
Никаких переодеваний и дефиле в женских платьях, полное отсутствие любовных линий, минимум провокации. И, само собой, никаких потусторонних сил.
Тогда подходило по тематике вечера, теперь смотрелось бы нелепо, а Эштон и его товарищи не желали ставить себя в глупое положение.
Со стороны представлялось, что постановка занимает выпускников гораздо сильнее, нежели маячащее в обозримом будущем написание экзаменов A-level, поскольку всё свободное время они уделяли репетициям, а не просиживанием над учебниками.
Льюис считал подобное поведение непозволительным легкомыслием, но со своими наставлениями в жизнь Рекса не совался, а с остальными он, в принципе, не общался настолько близко, чтобы получить право что-то им советовать.
Общение с Рексом тоже нельзя было назвать близким, но волей-неволей им всё же приходилось контактировать, а это означало, что определённые вопросы они обязательно обсудят, даже если под громким словом «обсуждение» будет скрыт невинный обмен парой пространных фраз.
