Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 73 страниц)
Рекс не заводил разговоров, не пытался играть в детский сад, протягивая руку и произнося два простых слова:
– Давай дружить.
Ему и без Льюиса отлично жилось. Круг общения он себе подобрал практически моментально, определил нескольких единомышленников и теперь проводил свободное время с ними. Нередко его можно было увидеть в компании блондинистого короля подгнивших театральных подмостков. Они что-то живо обсуждали, Альберт активно жестикулировал, пытаясь доказать свою правоту, а Рекс наблюдал за ним со снисходительной улыбкой, после чего перехватывал эстафету. Тогда говорил уже он, а Альберт и его постоянный сопровождающий слушали всё, что пытался донести до них новичок.
Впрочем, в интересе с их стороны не было ничего необычного или удивительного. Льюис прекрасно знал, что они готовы любого в свои ряды принять, только бы не чувствовать себя настолько одинокими, как прежде. Об их работоспособности, не получающей ответной реакции и восхищения, в стенах школы уже начали слагать легенды. Неудачники от искусства – таким стало второе имя для дуэта актёра и сценариста. Пусть в лицо их так никто не называл, но за спиной, перешёптываясь, употребляли данное определение с завидным постоянством.
Намеренно ограждая себя от окружающих, Льюис, тем не менее, умудрялся оставаться в курсе событий, зная обо всём, ну, или почти обо всём, что происходило в жизни его одноклассников. Да и в жизни учеников школы, не имеющих к его классу никакого отношения. Иногда, стоит признать, ему хотелось этими познаниями поделиться, обсудить нечто, переброситься парой фраз с другим человеком. Однако это желание умирало моментально, стоило только приблизиться к кому-нибудь. Хоть к одному человеку, хоть к компании. Каждое слово давалось Льюису с трудом, и всё, на что его хватало – это очередная попытка огрызнуться.
Большую часть времени он сосредоточенно молчал и наблюдал, позволяя себе открыть рот только после того, как к нему обращались.
У него не было проблем на уроках, но вот в реальной жизни общение шло из-под палки и чаще всего приводило куда-то не туда. Однако Льюису и нынешнее положение вещей казалось истинным благом. На фоне прошлого настоящее выглядело удивительно выигрышно.
Тогда он вообще не разговаривал, предпочитая целыми днями хранить молчание и сидеть в комнате, предварительно закрыв её на ключ. Таким способом он пытался пробудить чувство безопасности, но оно никак не желало появляться.
Льюис сжимал зубы, не позволяя себе лишнего слова. Льюис практически не двигался, чтобы не создавать дополнительного шума. Льюис закрывал глаза, стараясь слиться с окружающей средой и стать мебелью.
Психологи ходили к нему вереницами и кое-каких успехов добиться сумели. Он снова заговорил, хотя и делал это теперь не столь охотно, как в былое время. В тот вечер, когда он вновь открыл рот и позволил себе произнести несколько слов после полугода молчания, Адель рыдала навзрыд, прижимая сына к себе. Гладила по волосам, говорила, что всё у них теперь наладится.
Всё обязательно будет хорошо.
Льюис обнимал мать в ответ, но восторга не разделял. Он продолжал замыкаться в себе, посчитав, что это единственный путь к спасению.
Специалисты говорили что-то там о юном возрасте, ознаменованном гибкостью и пластичностью психики, говорили, что уже через пару лет он обо всём забудет, как о страшном сне.
Но он не забывал, продолжая постоянно возвращаться в мыслях к событиям своего детства, закусывая губы, чтобы не заорать во всю глотку. Для него слова о проглоченном языке не были пустым звуком, они были для него чем-то вроде ключа к спасению.
Вот и теперь, спустя десяток лет, он продолжал обнимать себя руками и забиваться в угол, надеясь, что Рекс не посмотрит в его сторону и не станет донимать вопросами. А лучше пусть вообще уберётся подальше и не подходит ближе, чем на пятнадцать шагов.
Когда рядом много людей, можно немного сократить дистанцию, но, оставаясь один на один, пусть меняет тактику поведения. Держит себя в руках, не лезет в личную зону и не оставляет там огромное количество отпечатков грязных подошв.
В одну из ночей Льюис очнулся от того, что кто-то тряс его за плечи, повторяя всего одно слово.
Проснись.
В комнате горел приглушённый свет, и, распахнув глаза, Льюис увидел Рекса, склонившегося над его кроватью. Первым порывом было, конечно же, ударить, чтобы попытаться отделаться от этого призрака прошлого, воплощённого в живом человеке.
Рекс, наученный горьким опытом, оказался проворнее. Перехватил соседа за руки, сосредоточенно посмотрел ему в лицо.
– Почему ты орёшь по ночам? – спросил не столько заинтересованно, сколько грубо.
Льюис не ответил, лишь облизал пересохшие губы и отвернулся к стене. Он не собирался демонстрировать перед соседом слабости, равно, как и посвящать его в свои тайны.
Рекс Мюррей был не из тех людей, что способны годами дожидаться ответа. Не из тех, кто обладает невероятным терпением, достойным воспевания. Задав вопрос, он ждал моментального ответа, а если оного не получал, практически сразу же терял интерес. Больше всего на свете он любил выражение «время – деньги», потому старался не тратить драгоценный ресурс впустую.
Льюис надеялся, что и теперь Рекс не удостоит его вниманием в течение длительного периода. Послушает тишину минут пять, после чего осознает, что с ним наболевшим никто делиться не торопится, поднимется и вернётся в свою кровать.
Рекс, между тем, продолжал ждать ответа. Его ладони по-прежнему удерживали руки Льюиса, не позволяя сдвинуться с места, повернуться на бок, уйти от изучающего взгляда.
– Я ещё в первый день нашего знакомства понял, что ты немного не в себе, – произнёс Рекс. – Но тогда подумал, что это всё же больше капризы. После того, как ознакомился со столь любезно представленным в моё пользование дневником, понял, что у подобного поведения есть какие-то корни. Ты же не просто так ненавидишь людей и отгораживаешься от них. У тебя есть на то определённые причины. У всех всегда есть причины. А то, что ты визжишь по ночам, как резаный – ещё одно доказательство в пользу правдивости моих догадок. Что-то такое есть в прошлом, да?
– Не твоё дело, – прошелестел Льюис, продолжая смотреть в стену.
– Но ты мог бы…
– Не твоё дело!
В этот раз получилось уже гораздо экспрессивнее, громче и увереннее.
Льюис не сомневался: в глазах его можно было прочитать много такого, что в приличном обществе озвучивать не принято, потому что в противном случае посчитают невоспитанным плебеем. Он опасался не этого. Он боялся ответной реакции.
Судя по выражению лица Рекса, он не был белым и пушистым существом, способным сносить оскорбления в свой адрес, списывая со счетов все обиды. Он бы их запомнил и при случае отомстил.
– Точно. К счастью, не моё, – согласился Рекс. – Я и не требую представить мне отчёт о случившемся. Просто… Будь добр, не ори так. Не мешай мне спать.
– Заткни уши, – любезно посоветовал Льюис, не торопясь выключать свет.
Рекс уже успел подняться и уйти на свою половину комнаты. Льюиса, однако, продолжало колотить от мысли, что другой человек находился в столь опасной от него близости и не просто стоял, а прикасался. Делал это не очень-то сдержанно. На запястьях, наверняка, утром нальются синяки, и придётся сильнее натягивать рукава форменного пиджака, чтобы… Нет, наплевать, что подумают другие. Главное, чтобы он сам ничего этого не видел и не впадал каждый раз в состояние прострации, увидев тёмные пятна на коже.
Когда он удалялся, Льюис продолжал гипнотизировать взглядом спину. Рекс на ночь надевал стандартную белую футболку и пижамные штаны. Его, при всём желании, невозможно было спутать с тем человеком, что приходил каждый вечер. Бросал на стол ключи, садился напротив и долго, томительно наблюдал за Льюисом. Усмехался, потягивал противное, до тошноты воняющее пиво из бутылки.
Рекс опустился на свою кровать, вскинул голову, посмотрев в противоположную сторону комнаты. Кажется, он собирался улыбнуться и сказать что-то ободряющее, но Льюис поторопился отвернуться, разрывая визуальный мостик, установившийся между ними. Он не хотел, чтобы Рекс на него смотрел. Не хотел разговаривать с ним. И просто доверять людям он тоже не хотел. Это было сложно, а результата не гарантировало. Каждый из них мог оказаться предателем.
Вместо того чтобы погасить свет и попытаться вновь уснуть в этот жалкий остаток ночи, Льюис потянулся к ручке, лежавшей на столе, вытащил из-под подушки слегка потрёпанный ежедневник и открыл его на нужной странице. Требовалось черкануть в личный дневник хотя бы пару строчек. Просто, чтобы не сойти с ума, не двинуться окончательно, перемалывая в себе это омерзительное состояние. Оно пожирало Льюиса изнутри, заставляло его гореть в адском пламени прямо сейчас, а он…
Он лишь слабо сопротивлялся, позволяя в большинстве случаев действительно сжигать очередную частицу личности, повышая уровень отчаяния в крови до критической отметки.
Запись получилась краткой. Льюис не писал там о своих ощущениях или о том, насколько был ошарашен присутствием поблизости Рекса. Несколько размытых предложений, суть которых постороннему человеку понять нереально. Будь у него возможность, он бы просто-напросто выплеснул на разлинованную страницу порцию чернил, позволяя им растекаться во все стороны уродливыми ручейками.
– И свет мне тоже мешает спать, – произнёс Рекс, напоминая о своём существовании.
Льюис ничего не ответил, просто погасил лампу, которую, в общем-то, и не включал. Рекс сам это сделал, когда подобрался непозволительно близко и присел на кровать, чтобы разбудить соседа по комнате.
Спасибо, хоть по щекам в порыве человеколюбия не отхлестал. Это было вполне в его стиле. А Льюис бы тогда не то, что язвить, он бы и говорить не смог, прикусив по привычке язык и забившись в угол испуганным зверьком с дико колотящимся сердцем.
– Благодарю.
– Подавись, – прошептал Льюис, услышав, как Рекс хмыкнул после этого замечания, но дальше диалог поддерживать не стал.
Он больше не повторял подобных фокусов и не подходил к кровати Льюиса, чтобы разбудить.
Льюис не сомневался, что Рекс последовал совету и начал затыкать уши, не желая слушать вопли, доносившиеся с соседней кровати. Льюис не верил, что просто перестал кричать, ведь кошмарные сны продолжали мучить его с завидным постоянством, не становясь с годами слабее. На протяжении десяти лет они оставались всё такими же яркими и детальными, как и прежде.
Льюис отчаянно лгал психологам, что в этом плане всё давным-давно наладилось, но наедине с собой имел мужество признать реальное положение вещей. Потому-то он и не считал себя победителем, а побеждённым – сколько угодно.
Переступая порог общей спальни, он каждый раз надеялся, что Рекса там не окажется. Иногда мечты сбывались, иногда приходилось мириться с посторонним присутствием. Благо, что Рекс более или менее входил в положение, а потому предпочитал проводить свободное время в актовом зале и не тянул своих друзей с замашками великих театралов в комнату, желая обсудить подробности сценария и новой постановки.
Из обрывков разговоров, свидетелем которых Льюису удалось стать, он кое-что узнал. Например, что Рекс решил не только в качестве группы поддержки для Альберта и Эштона выступить, но и реально подняться вместе с первым на сцену. Что они там готовили, он не успел подслушать.
Понял, что ещё немного, и попадёт в поле зрения актёров, потому поспешил скрыться и вновь запереться в комнате, сделав вид, что так с момента окончания занятий никуда не выходил.
Разве что в душевую заглядывал.
Рекс частенько смотрел на него с подозрением, словно знал нечто, другим недоступное. Льюис не любил его внимание. Оно вгоняло в состояние повышенного дискомфорта и заставляло порядком понервничать, а разговаривать друг с другом было ещё проблематичнее, нежели играть в обмен взглядами.
Быть может, Рекс действительно знал.
Не моменты, оказавшие влияние на чужое прошлого и сформировавшие будущее, разумеется. А то, что Льюис иногда за ним следит, желая получить доказательства своей теории о злых людях, которых можно только ненавидеть. Причислить соседа по комнате к категории наиболее ярких представителей, после чего с чувством выполненного долга вновь забиться в раковину и просидеть там до скончания веков.
Но Рекс лишь посмеивался и едкие комментарии не отпускал. Оказываясь с ним в темноте, Льюис всё время подсознательно ждал попыток заговорить, вопросов относительно того, как прошёл день. Но Рекс безмятежно засыпал и без этого необременительного трёпа. У него в жизни не было потрясений, способных лишить спокойного сна на долгие годы.
Он был гораздо счастливее Льюиса, тут даже спорить бессмысленно. Льюис знал это наверняка.
Сейчас, судя по времени, комнате предписывалось оказаться в его полном распоряжении. Обычно к моменту возвращения Льюиса из кабинета психолога Рекс уходил по делам и появлялся незадолго до отбоя. Но даже тогда он не заговаривал с Льюисом, предпочитая напевать что-то себе под нос, перебирая вещи, сложенные на полках шкафа аккуратными стопками. Брал необходимое и удалялся в душевую, а, возвращаясь, снова занимался своими делами. Вёл себя так, словно рядом никого не было, а он – единственный житель комнаты. Если там и есть кто-то ещё, то, вероятно, бестелесный и незаметный.
В общем-то, Льюису не к чему было придраться. Рекс отлично выполнял условия соглашения, прислушиваясь к мнению постороннего, не пытаясь вломиться в его жизнь, подобно носорогам, сметающим всё на своём пути, как это делали психологи. Он делал всё, что было оговорено в первый день знакомства и начала проживания на одной территории.
Он был идеальным соседом в большинстве моментов.
Но стоило признать, что иногда Льюис всё же хотел с ним поговорить. Сомневался, что затея выгорит и получит нормальное развитие, оттого вновь и вновь от возникшего желания отмахивался.
Ему не смог помочь никто. Ни Адель, окружившая заботой, теплом и вниманием. Ни Сесиль, занимавшаяся с ним уже несколько лет. Ни любой другой психолог, с которым доводилось встречаться на нейтральной территории. Ни тот, кто претендовал в своё время на роль первой любви, а ныне покинул стены академии, выходя за её ворота с мыслью о сумасшествии некоторых учеников.
Уж Рексу стать практикующим непрофессиональным психологом и вытащить соседа из липкого кокона воспоминаний – точно было не под силу.
Он и не особенно горел желанием – спасать кого-то и брать на себя роль помощника.
Чаще всего у них наблюдалось потрясающее несовпадение во взглядах.
Льюис не поддерживал темы, поднимаемые в разговорах Рексом, а сам что-то предложить не решался. Большую часть времени он так и проводил в кровати, читая книги и теребя кончики белой ленты, которой перехватывал волосы. Рекса эта привычка несказанно раздражала. Он не высказывал несущественные претензии вслух, но по его взгляду всё становилось понятно.
С тех пор, как они были вынуждены поселиться вместе, у Льюиса впервые в жизни появился не только сосед, но и тупое прозвище, от которого становилось не по себе. Рекс, наплевав на просьбы, продолжал называть Льюиса деткой, пару раз даже опустился до куколки. Последнее замечание, в отличие от первого, сумел аргументировать. Ленточка, длинные волосы, бледная кожа, как у коллекционной фарфоровой куклы. Потому такой вариант обращения.
– Тебе не нравится?
Льюис ненавидел, когда его называли куколкой.
Рекс это знал. И называл специально.
Каждый раз, когда до Льюиса доносилось данное обращение, он напрягался внутренне и готовился отражать нападение.
Он был уверен, что пройдёт немного времени, и Рекс перестанет следовать просьбам. Однажды подойдёт к кровати, вырвет из рук книжку, снова окажется близко-близко, как той ночью, когда его разбудили вопли. Неизвестно, что он скажет, но вряд ли слова Льюису придутся по душе.
Рекс тихо посмеивался над реакцией, но на открытое столкновение и очередную драку не выводил. Ему хватило и роскошного приветствия.
По ступенькам Льюис взлетел стремительно. Ему хотелось насладиться одиночеством. Однако, распахнув дверь комнаты, он понял, что ошибся. Сегодня Рекс никуда не торопился. Он стоял перед зеркалом, поправляя пиджак и стряхивая с рукавов невидимые пылинки.
Заметив, что в помещении появился посторонний, Рекс повернулся и встал вполоборота.
– Это всего лишь ты, – резюмировал разочарованно.
– А что, было много вариантов?
Льюис положил ежедневник на стол. Направляясь к Сесиль, он всегда брал его с собой. В последнее время для них стало обычной практикой – работать по дневнику, старательно разбирая записи, сделанные в течение недели, вспоминая, какие эмоции сопровождали тот или иной отрезок времени, ознаменованный появлением новой заметки. Льюис снова оттачивал мастерство лжи, а Сесиль смотрела на него со смесью снисхождения и жалости во взгляде. Без слов всегда задавала один и тот же вопрос.
«Что ты творишь со своей жизнью, мальчик?».
– Я надеялся, – произнёс Рекс, продолжая стоять рядом с зеркалом и не торопясь покидать наблюдательный пост.
Сначала Льюис всерьёз подумал о ярком проявлении нарциссизма, свойственного Рексу, но потом присмотрелся внимательнее и понял, почему тот не двигается с места, будто ему подошву ботинок на клей посадили и приладили к полу.
В зеркале открывался отличный обзор на вторую половину комнаты. Рекс мог смотреть на себя, поправлять волосы или воротник рубашки, перевязывать шейный платок, делая вид, будто озадачен своим внешним видом до умопомрачения. На деле же он, не оборачиваясь, просто наблюдал за действиями соседа, используя нечто, вроде шпионских штучек, описанных в детективах или продемонстрированных в кинофильмах. Только там девушки использовали пудреницы, чтобы подсмотреть за окружающими.
– На что?
Льюис подошёл к окну, распахнул его настежь и нырнул под занавеску, закрываясь от посторонних глаз. Теперь наблюдать за ним было проблематичнее, и Рекс отошёл от зеркала, осмотрелся по сторонам и опустился на кровать.
Небо над академией основательно почернело. Льюис не читал прогноз погоды, но не сомневался, что заглянув в метеорологическую сводку, в обязательном порядке наткнётся на упоминание дождя.
– На исполнение давнего желания. Например, что вместо моего соседа на пороге появится кто-нибудь другой. Красивый, милый, раскованный, но не вульгарный, а с великолепными манерами.
– Альберт? – равнодушно предположил Льюис.
Этот кандидат первым приходил на ум, когда разговор заходил о красивых и с великолепными манерами. Да и о милых, в общем-то, тоже.
Полная противоположность Льюису, вечно готовому продемонстрировать клыки и вцепиться ими в глотку неприятному собеседнику.
– Кейн? Милый? Он энергичный и весьма активный, а потому привлекающий внимание, да. Но это совсем другое. Если ты считаешь его милым, то, кажется, мы знаем разных Альбертов, – усмехнулся Рекс. – Речь не о нём, а о ком-нибудь пространном. Альберта я не хочу.
– Что?
Льюис, до сего момента залипающий на серое небо, встрепенулся и оторвался от своего занятия. Попытался понять, правильно ли расшифровал чужие слова. Говоря откровенно, там и загадки особой не было. Всё, как на ладони.
Но Рекс настолько просто озвучил свои желания, что Льюис подумал, будто ослышался. Он бы никогда и ни за что не сделал в присутствии постороннего человека подобного заявления.
В том-то и дело, что он, а не Рекс.
Тот и к жизни относился проще, и к таким высказываниям, не видя в них предосудительного или неправильного. Он просто делился соображениями со сверстником, у которого, по идее, были такие же гормоны и схожие мысли, следовательно, о стеснительности речи не заходило.
– Тебя что-то смущает? – удивился Рекс.
– Нет. Просто не думаю, что в наших разговорах уместны ремарки относительно личной жизни, – выкрутился Льюис, сделав пару шагов назад.
Открытое окно внезапно стало повергать его в ужас.
Виной тому был очередной полёт фантазии, направленный куда-то не туда.
Льюис вздрогнул и постарался отогнать от себя столь внезапные мысли, напрямую связанные с высказыванием Рекса.
Тот не проявлял интереса к Льюису и открыто признался, что предпочёл бы увидеть на его месте кого-нибудь другого, однако, за неимением другого мог вполне пренебречь уговором и попытаться…
Это предположение с лёгкостью соотносилось с понятием фантастики. Если только в качестве глупой шутки и очередной попытки поддразнить детку, столь скованную и во всех смыслах невинную.
Рекс имел все шансы подойти ближе, воспользоваться мимолётным замешательством, прижаться к Льюису, прошептать ему что-нибудь на ухо и попытаться поцеловать, а то и не попытаться, а реально поцеловать.
Льюис понимал, что реакция на эти действия может быть абсолютно любой.
Кто-то банально возмутился бы и оттолкнул, кто-то поддался и потянулся за продолжением ласки, упиваясь вниманием со стороны. Кто-то попытался бы перевести всё в шутку.
Но только не он.
Его это тоже страшило, пугало и едва ли не в истерике заставляло биться. Он понимал, что если мысли внезапно станут реальностью, реакция окажется неадекватной. Он совершит миллион лишних действий и может по неосторожности, стараясь вырваться из чужих рук, выпасть из окна.
Как в одиночестве, так и вместе с Рексом, решившим столь нелепо пошутить.
Он прислушался к шагам. Попытался дышать глубже, надеясь, что Рексу хватит ума не подходить ближе. Но стук каблуков ботинок становился всё громче, отдавался в висках барабанной дробью.
Льюису хотелось заорать, привлекая внимание посторонних. Как угодно, что угодно, только бы к нему не прикасались снова, не дышали близко, не обдавали своим персональным запахом, пусть даже от Рекса пахнет приятным одеколоном, а не пивом и сигаретным дымом.
Пальцы вцепились в занавеску, сминая несчастную ткань. Льюис готов был содрать её вместе с карнизом и завернуться в полотно несколько раз, только бы отгородиться от этого человека.
Только бы избежать его прикосновений.
Нет. Нет! Нет!!!
– По-моему, обычное замечание.
– Для тебя. Я другой.
– А… – начал Рекс, замолчал и вскоре усмехнулся. – Кажется, я начинаю понимать, что именно привело тебя в замешательство.
– Да?
– Да. Ты спал с кем-нибудь?
В комнате вновь повисла звенящая тишина. Льюис отпустил занавеску, позволив ткани опуститься на место, перестав служить преградой между соседями.
Глаза у страха однозначно были, что те блюдца.
Рекс стоял в отдалении, прислонившись спиной к своему шкафу, сложив руки на груди и упираясь одной ногой, согнутой в колене, в дверь. Он не летел стремительно к окну, не собирался хватать Льюиса в охапку, а потом отталкивать к подоконнику и устраивать порно-шоу для всех желающих, проходящих по улице.
Взгляд его, направленный в сторону Льюиса, был заинтересованным, но не в плане сексуального желания, искрящего и переливающегося через край, а просто так… Рекс пытался понять, с каким человеком столкнулся на жизненном пути и скольких ещё тараканов ему предстоит обнаружить в этой относительно светлой голове до того, как они окончательно разойдутся по разным углам и больше никогда не встретятся.
Льюис не отвечал. Для него сам вопрос был нелепым. Очевидно же, что он никогда и никого к себе не подпускал, придерживаясь всё тех же принципов, с коими познакомил Рекса в первый день.
Никогда. Не. Лезь. Ко. Мне.
Тот, кто лез, весьма и весьма рисковал. Желающих нашлось не так много, и все они отвалились на начальном этапе, не заходя далеко.
Следовало бы ответить. Не важно, в какой манере. Позволить капельку откровенности и признаться во всём или же вновь повысить голос и заорать, что Рекса это нисколько не касается.
Чем дольше тянулось молчание, тем сложнее было подобрать нужные слова. Но Рекс не торопился уходить. Он не двигался с места и не улыбался подначивающе, предлагая нагородить тут сотни историй о своих подвигах, вдохновенно созданных в попытке похвастать перед сверстником.
Возможно, он уже успел самостоятельно ответить на свои вопросы и представить детку с кем-то определённым из числа общих знакомых.
Подтвердись догадка Льюиса, он бы почувствовал себя мерзко.
– А ты? – слова сорвались с губ прежде, чем Льюис понял, что именно спросил.
Рука привычно потянулась к белой ленточке, перехватывающей волосы. Льюис пытался успокоиться после того, что сказал, не подумав, как следует.
Рекс приподнял угол рта в подобии улыбки, словно давно и страстно ждал этого вопроса. На лице без труда прочитывалось торжество, и Льюис готов был поспорить, что через несколько секунд на голову ему вывалят ворох ненужных подробностей, не упустив ни единой детали.
Однако Рекс отличился. Он не пытался бравировать собственными подвигами, да и столь громким словом свои опыты не именовал.
– Да, – кивнул согласно Рекс и зачем-то повторил. – Да.
Для закрепления пройденного материала, наверное.
Льюису хотелось надеяться, что вышеозначенные действия происходили до появления Рекса на территории академии и не с кем-то из общих знакомых.
Ему было довольно неловко представлять, как Рекс тащит кого-то постороннего в их комнату, пока он, Льюис, обсуждает очередной ночной кошмар со своей неизменной наставницей.
Он сидит в кресле, пьёт горький чай и давит в себе реальные чувства, не позволяя окружающим увидеть слабости, а в это время Рекс превращает их комнату в бордель. Возможно, даже укладывает пассию на кровать соседа, не желая портить свою.
Стоило признать, что такие мысли вообще не должны были посещать его голову. Нисколько не заинтересованный в общении человек вряд ли станет думать о поступках другого индивида.
А он вот думал. И прогонял перед глазами созданный воображением видеоряд. Прямо сейчас. В подробностях.
– И давно?
– Год назад. Впервые. Потом ещё пару раз. В академии – нет. Если тебя это интересует. Не говори ничего, у тебя мысли буквально на лице написаны. Не волнуйся, я понимаю, что такое брезгливость, и не стал бы использовать твою кровать для своих целей. Меня вполне устраивает та постель, что отдана в моё распоряжение. Когда мне захочется привести сюда кого-нибудь, обязательно поставлю в известность, чтобы…
Он сделал выразительную паузу, заставив Льюиса насторожиться.
– Чтобы?
– Не травмировать твою психику ещё сильнее, – пояснил Рекс. – На прошлый вопрос можешь не отвечать.
– Почему?
– Я уже знаю ответ. Это очевидно.
– И насколько же?
– Максимально, – признался Рекс. – Леди из Шалотт не покидает свою башню, целыми днями лишь прядёт пряжу и наблюдает за внешним миром через зеркало. Если она выберется за пределы замка, то, несомненно, погибнет. Тем не менее, однажды она бросит всё, сядет в лодку и отправится в своё последнее путешествие. Она не пожалеет жизни ради определённого человека. Вот только подходящего Ланселота, способного завладеть её мыслями, пока нет, и она продолжает ждать своего часа. Ах, милая волшебница Шалотт…
– Какое отношение она имеет ко мне? – нахмурился Льюис.
Он прекрасно прослеживал аналогии, проводимые Рексом. Тут всё тоже было очевидно, как и в случае с ответом на вопрос, касающийся его сексуального опыта.
Из всего многообразия литературных произведений Рекс выбрал самое близкое к их ситуации повествование, и тут только человек, совершенно не имеющий представления о содержании данной баллады, мог споткнуться, не понять, о каких событиях речь.
Вот она его башня – комната. Вот он – живое воплощение леди Шалотт, проводящей все свои дни одинаково. Вот оно его волшебное зеркало – окно, через которое он смотрит на окружающий мир и на других людей, а его пряжа – очередная запись, отражённая на страницах дневника. Личное проклятье в наличии, только в его случае оно далеко не таинственное, а самое обыденное. Имя ему – прошлое.
А Ланселота действительно нет. Даже пародии на него, и той не обнаружено. Потому волшебница продолжает коротать время в ожидании.
Льюис хотел сказать, что Рекс несколько ошибся в распределении ролей. И Ланселот уже был, только не волшебница пустилась за ним по реке, а он сам решился подняться к ней, а потом стремительно слетел с лестницы – закончилось всё не по канонам, но не менее трагично.
Однако спорить не хотелось.
Льюис чувствовал, что сегодня и без того наговорил много лишнего. Совершил ошибку, поддержав сомнительный разговор, а, не пресекая его на начальной стадии.
Он слишком расслабился и позволил себе оттаять. С этим нужно было заканчивать.
Он закрыл окно и опустился на кровать.
– Ты знаешь литературу. И эту балладу ты тоже знаешь, – произнёс Рекс.
– Знаю, – согласился Льюис. – Только в моём исполнении она получила иную интерпретацию.
– Правда?
– Да. Я убил своего Ланселота и, думаю, поступлю так же со всеми его последователями, насколько бы прекрасными они не были. Потому, если сир желал спасти меня от призраков, то он порядком опоздал. В замке сезон наглухо закрытых дверей и монстров, сидящих перед главными воротами.
– С тобой сложно, – заметил Рекс.
В ситуации, располагающей к романтике, он должен был произнести что-то вроде «я люблю сложности» и торжественно пообещать добиться поставленной цели. Реальность отличалась от придуманного мира. Здесь Рекс лишь покачал головой, потёр переносицу и тихо засмеялся. В последний раз посмотрел на своё отражение в зеркале, пригладил волосы и оставил Льюиса в столь желанном одиночестве.
Настало время праздновать победу над обстоятельствами, но Льюис не ощущал триумфа. Прижав к груди ежедневник, он отвернулся к стене и закрыл глаза, выдыхая тихо-тихо.
На грани слышимости.
Он вспоминал строки баллады, примеряя их на себя.
Сопоставлял со сложившейся ситуацией, находя немало общих черт.
Порвалась ткань с игрой огня,
Разбилось зеркало, звеня,
«Беда! Проклятье ждёт меня!» –
Воскликнула Шалотт…
========== Глава 3. Тот, кто пробуждает ото сна. ==========
Больше всего на свете Альберт ненавидел процесс ожидания.
Когда его посещали идеи, он стремился поделиться ими с окружающими в кратчайшие сроки. Как только с процессом ознакомления было покончено, он мечтал поскорее перейти к реализации. Каждая минута промедления становилась для Альберта испытанием силы воли.
Тем не менее, он сейчас старался держать себя в руках и не проявлять излишнюю настойчивость, постоянно напоминая Рексу о необходимости присутствия на репетициях. Готов был ради дальнейших творческих достижений наступить на горло собственной песне и перестать придираться к каждому опозданию. В конечном итоге, за месяц сотрудничества они смогли сделать очень многое, а в планах значилось ещё большее количество потенциальных свершений.
Рекс не изображал заинтересованность ради приличия, в попытке привлечь к себе внимание Альберта. Как раз к Альберту он повышенного интереса не проявлял, воспринимая его ровно, в качестве приятеля, не более того. Рекса по-настоящему увлекло театральное искусство, и он, не задумываясь, отправился в этот клуб по интересам, проигнорировав спортивные объединения, хотя, как показала практика, с этим у него тоже никаких проблем не было.
