Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 73 страниц)
Рендалл присел на кровати, слегка поморщившись. Разгладил край одеяла. Он тоже не знал, с чего начать разговор и с радостью отдал бы право первенства Мартину, но… Да, само собой, Мартин внешне слегка походил на старшего брата, но внутренне на порядок от него отличался. Там, где Терренс мог сходу найти сотни поводов для общения, Мартин тушевался.
Многие ошибочно полагали, что он заносчивый, потому не торопится заводить разговор. Рендалл знал, что это не заносчивость, а проявление стеснительности.
Потому или он сам начинает разговор, или они хранят молчание до самого вечера, а то и до следующего утра.
Оригинальностью слова его не блистали. Стандартно так, без выдумки.
– Привет.
Мартин кивнул в ответ, попытался улыбнуться, потерпел поражение в столь нелёгком деле и не стал дальше ломать комедию.
Рендаллу на ум с небольшим опозданием пришли слова Терренса, указывающие на степень родства с директором.
Сейчас было самое время подумать над тем, какой оборот приобретёт случай вопиющей безнравственности: получит широкую огласку или же, напротив, всё будет замято и останется в воспоминаниях, как несчастный случай с последующим героическим поступком старшего сына директора.
Что, если Мартин пришёл сюда просить о молчании? А потом, если фокус не пройдёт, появится Терренс и начнёт угрожать?
Так или нет?
– Помнишь, что вчера произошло? – спросил Мартин.
Рядом с кроватью стоял стул, но Мартин продолжал топтаться в отдалении, не решаясь подойти и сесть.
То ли совесть за проступок родственника грызла, то ли он, по своей глупой традиции, во всём винил себя. Не остановил, не удержал, не схватил за руку, когда Терренс покидал комнату. Вспоминая исповедь Мартина, логично было предположить, что старшее поколение вновь нашло способ сделать виновным его, обелив Терренса.
– В общих чертах, – уклончиво отозвался Рендалл.
– Расскажешь?
– Ты не знаешь?
– Знаю. Но мне интересно послушать твою версию. Всем интересно.
– Всем – это кому?
– Мне и отцу. Он говорил, что заглянет сюда попозже.
– Ты, наверное, должен был сказать ему, когда я приду в сознание? – предположил Рендалл.
И оказался прав. Пусть Мартин пока не ответил на поставленный вопрос, но по его лицу всё можно было читать, как в открытой книге. Минимум хитрости и изворотливости. Максимум откровенности и открытости.
Интересно, готов ли он вечно покрывать выходки брата? Или сам понимает, что тот иногда переходит границы, ослеплённый желаниями наказать тех, кто сделал ему больно?
Понимает, наверное. Не может не понимать. Но всё равно поддерживает, затыкая рот здравому смыслу.
– Мартин?
– Да?
– Расскажешь, что было после того, как я оказался в бассейне?
– Если ты хочешь это услышать.
– В противном случае, не стал бы спрашивать.
Рендалл поправил подушку и снова прилёг. В сидячем положении ему было не слишком комфортно находиться. Голова не кружилась, предметы и люди в глазах не двоились, не тошнило, но отголоски тупой боли напоминали о себе с завидным постоянством. Сотрясение мозга обошло его стороной, но постельный режим пока никто не отменял. Следовало отлежаться первое время и не рисковать лишний раз.
– Присаживайся, не стесняйся.
– Спасибо.
Мартин от предложения отказываться не стал и опустился на сидение.
Рендалл его не торопил, покорно дожидаясь, когда Мартин подберёт нужные слова и перескажет всё произошедшее после того, как один из участников событий, отключился.
Рендалл перевёл взгляд в сторону двери, прислушался.
В коридоре стояла звенящая тишина. В больничное крыло никто не совался. Не было ни шагов, ни приглушённых голосов.
Только дыхание Мартина, находившегося рядом.
Рендалл закрыл глаза, вновь вспоминая момент с окровавленным розовым стеблем, падающим на пол, и собственным полётом в бездну.
Всего лишь год назад Терренс дарил ему улыбки, а не убийственные взгляды.
Всего лишь год назад он, находясь в руках Терренса, захлёбывался собственным криком от наслаждения, а не от боли.
Всего лишь год назад они думали, что смогут быть вместе, несмотря ни на что.
А теперь ничего не осталось от прошлого.
Есть настоящее, и в нём обручальное кольцо на пальце, альбом с фотографиями свадебных декораций, опубликованный родителями на сайте «Facebook» в попытке уесть всех недоброжелателей, желавших когда-то проехаться по чувству собственного достоинства Стимптонов. В настоящем – статус: «помолвлен с Кейт Бартон».
Будь Рендалл немного сентиментальнее, сейчас смахивал бы с ресниц слёзы, но обошлось без столь откровенной демонстрации слабости.
Мартин, наконец, заговорил, и его голос, врезаясь в сознание, не позволял полностью отключиться от реальности. Рендалл цеплялся за эти фразы, восстанавливая картину событий, в которых принимал участие, но вообще ничего не помнил, находясь в бессознательном состоянии.
Наверное, лучше было услышать эту историю из уст Терренса. Тот не стал бы добавлять собственные впечатления, быстро перечислив основные пункты и завершив пересказ за несколько минут. Мартин проявлял эмоциональность, а Рендалл нумеровал недостающие слайды и вставлял их в свою картину мира.
Терренс прыгнул в воду, не раздумывая, сразу же, как только понял, что произошло. Благо, что это был всего-навсего школьный бассейн, а не река или озеро, и время на поиски тратить не пришлось. Терренс видел, где именно находится Рендалл, и вскоре вытащил его из воды. Кровь на бортике, как и ожидалось, появилась после падения. Этот удар и спровоцировал обморок…
Рендалл слушал вполуха.
Отдельными бликами пробивались сквозь чужое повествование свои воспоминания.
Как распахнул глаза, выплёвывая воду из лёгких, увидел расплывающийся силуэт над собой, а потом вновь отчалил в мир, наполненный полутонами и размытыми красками.
Как Терренс сжимал его руку в своей ладони и что-то сбивчиво шептал. Вот только Рендалл совершенно не помнил, что именно ему говорили. Может, пытались извиниться. Может, ещё что-то.
Но это точно не были обвинения или гадости.
Мартин поведал Рендаллу о злости отца, приехавшего сразу, как только Терренс позвонил и обо всём ему предельно откровенно поведал. О криках, поднявших на уши всю академию, и о пощёчине, которую Терренсу залепили на глазах у многочисленных зевак, высыпавших в коридор.
Родителям Рендалла решено было сообщить обо всём утром, а Терренса в кабинет к директору потащили сразу же. Мартин провёл в ожидании два, а то и три часа, успел вспомнить о вредной привычке родом из детства и сгрыз все ногти, желая узнать, к чему привели переговоры.
Терренс ограничился коротким объявлением: отец в ярости и готов собственноручно разорвать его на клочки. Перед Стимптонами виновного никто выгораживать не будет, пусть сам себя защищает, если язык повернётся сказать хоть что-нибудь.
Альберт считает, что сын перешёл все границы, и оставлять его безнаказанным нельзя. Если Стимптоны захотят судебных разбирательств, он только поддержит их выбор.
Терренс иронично заметил, что, возможно, отец сам подтолкнёт родителей Рендалла к принятию такого решения.
Ирония вышла кособокая и натужная.
– Сегодня они снова проводят время в кабинете. И я опять не знаю, о чём они говорят, – подвёл итог Мартин.
– Много времени прошло с момента падения?
– Сейчас десять утра.
– Много, – резюмировал Рендалл
– Тебе вкололи обезболивающее, пришлось наложить несколько швов. Наверное, оно так подействовало.
– Понятно.
Рендалл облизал пересохшие губы.
Странно. Рассказ Мартина шёл вразрез с его представлениями, перечеркнув все негативные мысли, направленные в сторону Терренса.
Рендалл думал, что Терренс постарается передать историю с иного ракурса, сместив акценты, но он не стал юлить и признался в совершении не самого благородного поступка.
Стоило признать: Терренс умудрялся его удивлять. Как раньше, так и теперь.
– О чём вы разговаривали до того, как это произошло?
– О моей невесте, – ответил Рендалл, не обнаружив причин для сокрытия правды.
– О Кейтлин?
– Других не знаю.
– И эти царапины…
Мартин оборвал себя на полуслове. Рендалл продолжал рассматривать стену лазарета. Ему не хотелось откровенничать, но Мартин, задавая наводящие вопросы, выворачивал его наизнанку, не оставляя шансов сохранить всё в тайне. Что толку молчать? Рано или поздно все узнают о его двойной жизни.
– Они тоже появились вчера.
– Я понимаю. Но всё же.
– Что?
– Каким образом?
– Роза. Нежный цветок с опасными шипами.
Рендалл думал о том, как несколько месяцев назад розовые бутоны скользили по его коже действительно лаская, а не продирая покровы.
– Наверное, я лезу не в своё дело, но всё-таки, не могу удержаться. Рендалл, почему это происходит? Скажи. Я обещаю сохранить всё в секрете.
Рендалл, услышав слова Мартина, улыбнулся. Совсем недавно он сам произносил нечто подобное, торжественно заявляя, что озвученные тайны останутся между ними и никогда не станут достоянием гласности на потеху общественности.
Своё признание он не мог произносить, продолжая гипнотизировать стену, потому посмотрел на Мартина.
– Думаю, ты сам уже обо всём догадался. Не так ли?
– Я…
– Догадался. Просто сомневаешься, что такое возможно, – хмыкнул Рендалл. – Да, кроме нас, наверное, никто и не знал, поскольку особо это не афишировалось. Но это правда. Мы были вместе. И я действительно любил твоего брата.
– А потом?
– Потом встретил Кейт, и она изменила мою жизнь. Можешь возненавидеть меня из солидарности с Терренсом – не обижусь.
– Я… Нет, – потрясённо выдал Мартин, а на большее его не хватило.
Несмотря на то, что ответ уже давно витал в воздухе, слова Рендалла произвели впечатление.
Тишину, вновь воцарившуюся в лазарете, нарушил осторожный стук. Мартин поднялся с места и открыл дверь, пропуская посетителей внутрь помещения.
Рендалл не удивился, увидев перед собой директора школы и Терренса. Присутствие Альберта порядком нервировало. Рендалл не хотел очередного витка расспросов, обсуждений, сообщений о том, что родители уже на пути в академию, и скоро в её коридорах снова начнут трясти грязным бельём.
– Здравствуй, – произнёс Альберт.
Рендалл почувствовал себя так, словно его только что ударили под дых, вложив в удар запредельное количество силы. Он понимал, что после чистосердечного признания Терренса, его вариант истории покажется глупой попыткой обелить преступника, но так он чувствовал себя спокойнее и мог не опасаться за начало судебных тяжб, выступавших синонимом нервотрёпок.
– Доброе утро.
– Как ты себя чувствуешь?
– Гораздо лучше. Спасибо. – Рендалл вновь сел.
Лежать, когда с ним разговаривал директор, было как-то не с руки.
– Ты ведь понимаешь, о чём мы хотим поговорить?
– Разумеется, мистер Уилзи.
– Твои родители скоро будут здесь.
– Хорошо, мистер Уилзи, – произнёс Рендалл, скомкав в ладони край больничного одеяла; здесь от всего веяло запахом медикаментов, тоски и безысходности.
– Расскажешь, что случилось в бассейне?
– Ничего, – уверенным тоном ответил Рендалл, глядя исключительно на Альберта и полностью игнорируя присутствие обоих его сыновей. – Насколько я знаю, Терренс уже обо всём вам рассказал, и не думаю, что мой рассказ добавит много новых деталей. Так получилось, что мы немного повздорили, и Терренс столкнул меня в бассейн. Я неудачно приземлился и едва не утонул. Мы все знаем, что события развивались именно в таком ключе, но я уверен, что Терренс не хотел причинять мне вреда, не планировал того, что случилось. Потому будет лучше, если родители посчитают произошедшее несчастным случаем. В конце концов, я нарушил правила поведения на территории школы и пренебрёг техникой безопасности. Пусть думают, что я поскользнулся и поплатился за собственную беспечность, а Терренс просто оказался поблизости и помог мне выбраться.
– Но это в корне меняет ситуацию, выставляя её в противоположном свете.
Рендалл мог бы собой гордиться. Не так часто ему доводилось ставить в тупик окружающих людей, а Альберт Уилзи сейчас выглядел растерянным. Мартин тоже приоткрыл рот от удивления, а Терренс, до сего момента смотревший с вызовом, ожидающий масштабных обвинений, опустил глаза и принялся разглядывать пол у себя под ногами.
– Я знаю, мистер Уилзи. Но так будет лучше.
– Уверен, что ты не…
– Уверен, мистер Уилзи, – отчеканил Рендалл. – Не хочу лишний раз заставлять родителей нервничать. Да и ваша семья от этого только выиграет.
– Несомненно. Выиграет. Но я не вижу никакой выгоды для тебя.
– Сохранение душевного равновесия. Всё очень просто. Если вы думаете, что я боюсь вашего сына или что-то ещё в подобном духе, то, уверяю вас, дело не в наших столкновениях. Мне нечего бояться. Просто так действительно будет лучше. Для всех, без исключения.
Рендалл потёр переносицу. Ему до сих пор чудилось, что нос полон воды, а она всё продолжает поступать, погружая его в беспросветную черноту.
– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, и этот выбор осознанный.
– Более чем, – лаконично ответил Рендалл.
– Отец? – голос Терренса был подобен грому среди ясного неба.
Рендалл удивился, но вида не подал. Он снова не знал, что пришло Терренсу на ум. Очередная непредсказуемая выходка.
– Да?
– Можете оставить нас наедине? Буквально на пару минут, не больше. Обещаю, что и пальцем его не трону, просто… поговорю.
Альберт посмотрел на Рендалла, а тот едва заметно, осторожно кивнул.
– Я не возражаю, мистер Уилзи.
– В таком случае… – Альберт замешкался. – Мартин, идём.
Мартин не стал спорить и покорно последовал за отцом. Рендалл проводил их взглядом и повернулся к Терренсу только тогда, когда остальные посетители скрылись за дверью, оставив их вдвоём.
– Вообще-то отец запретил мне к тебе приближаться, – произнёс Терренс, продолжая стоять в отдалении и не делая попыток подойти к кровати. – А ещё требовал, чтобы я в обязательном порядке перед тобой извинился за случившееся.
– Но ты, конечно, не станешь этого делать.
– После признания о давлении со стороны это будет смотреться нелепо. Тем не менее, я искренне прошу у тебя прощения за свой поступок. Я, правда, не рассчитывал на такой результат. Не думал, что так получится, и я…
Красноречие Терренса испарилось в неизвестном направлении.
Он стоял, стараясь не смотреть на Рендалла, уделяя большее внимание то полу, то стенам, то кончикам ногтей.
Рендалл тоже посмотрел на них, отмечая, что чёрный лак окончательно облез, и Терренс больше не предпринимал попыток сделать себе маникюр.
– Ты? – поторопил Рендалл собеседника.
Терренс преодолел расстояние, их разделявшее, за каких-то три шага. Без сомнений нарушил запрет отца, приблизившись к кровати, а дальше снова начал колебаться.
Рендалл видел, что Терренс хочет сделать что-то ещё, но сомневается в правильности того или иного решения, просчитывает наперёд количество плюсов и минусов.
– Нет, ничего. Лишь планировал сказать, что тебе не обязательно прикрывать меня. Можешь поведать им правду, я не стану препятствовать.
– Я делаю это ради собственной спокойной жизни, а не ради твоего спасения. Когда же ты научишься реально смотреть на вещи и не питать иллюзий?
– Когда найду хотя бы одно реальное доказательство твоей любви к Кейт, – произнёс Терренс. – Сейчас у меня нет ни одного.
– Удачи в поиске, – усмехнулся Рендалл и вновь откинулся на подушки.
Директор ушёл, так что можно было не храбриться особо, а признать, что самочувствие на редкость паршивое.
В отличие от Мартина, стеснявшегося без приглашения присесть на стул, Терренс не обременял себя изучением правил этикета, потому сейчас опустился на кровать, проигнорировав красноречивый взгляд.
Он провёл рукой по простыне, разглаживая почти незаметные складки. Мгновение. И рука взметнулась вверх.
Пальцы заскользили по пострадавшей щеке, поглаживая.
Терренс не торопился устраивать драматическое представление, вроде того, что развернулось в бассейне. Не бросался заявлениями о великой любви, которая настигла его однажды и теперь не покинет никогда.
Он просто прикасался к коже, и кусал губы, наглядно демонстрируя запредельную нервозность.
Не продолжай. Остановись. Уйди, пожалуйста. Прошу тебя. Почти умоляю.
Рендалл ещё молчал, но эти слова рвались на свободу, желая быть высказанными. Каждый раз, когда Терренс переставал поливать его презрением и отторжением, он чувствовал, как с грохотом рушатся барьеры, старательно выстраиваемые в попытке отгородиться от недавнего прошлого.
Терренс был так близко. Ничего не стоило – преодолеть последние крохи расстояния, разделившие их, и поцеловать немного шершавые губы.
Рендалл сжал ладонь, вдавливая ногти в кожу и запрещая себе думать о подобном. Он не мог допустить срыва.
При таком раскладе, от измены Кейт его отделяла пара шагов, не более. А он не имел права изменять. Просто потому, что кроме разочарования в себе и усиления страданий, этот порыв ничего не обещал.
Стало бы гораздо больнее, чем теперь.
Терренс смотрел на него и как будто читал мысли. Он же первым закрыл глаза, разрывая зрительный контакт. Ладонь безвольно соскользнула со щеки – тактильные ощущения тоже остались в прошлом.
Очень вовремя, поскольку уже в следующую минуту двери распахнулись, пропуская внутрь лазарета посетительницу.
Терренс метнул взгляд в её сторону, но Кейт не удостоила родственника даже приветственным кивком.
Она по-прежнему напоминала фарфоровую куклу или Белоснежку. Тот же тип бледной девы, с почти бескровным лицом, обрамлённым тёмными локонами.
Губы чуть тронуты алым блеском, а ресницы от природы такие роскошные, что никакая разрекламированная тушь подобного эффекта не даст.
Истинная принцесса, обожающая всё лёгкое, воздушное и красивое.
Терренс помнил, как во время свадьбы Элизабет, впервые столкнувшись с Кейт, мысленно назвал её девушкой-тортом. В плане стиля она оставалась верна давним привычкам. Сейчас тоже напоминала торт, украшенный кремовыми розочками.
Вот только вместо сладкой начинки у неё внутри были гниль и черви.
Увидев её, Терренс поднялся со своего места и прошествовал к выходу. Находиться в одном помещении было невыносимо. Хуже становилось только от мысли, что сейчас Кейт подойдёт к Рендаллу, и ей он будет улыбаться, её поцелует, с ней будет охотно разговаривать.
С ней, а не с ним.
*
Рот.
Обычный такой, ничем не примечательный рот.
Хотя, при желании, ему можно выписать дополнительную характеристику, заслуженно, без преувеличения, назвав рабочим. Ну, и ещё достаточно умелым.
В былое время Терренс находил в этом положительные стороны, понимая, что у него всегда есть на примете человек, готовый составить компанию, если в этом возникнет потребность. Не откажет, не станет требовать романтики и нежностей. Человек, который счастлив только от осознания, что в его сторону посмотрели. А от того, что заговорили, вообще едва ли не заикается – столько восторженных эмоций!
Терренс его не понимал, но находил подобное проявление чувств забавным, непривычным и милым. Иногда он даже жалел своего персонального человека-развлечение, что не мешало продолжать отношения на том же уровне, что и прежде. Никаких надежд на совместное будущее, никаких ласковостей, никаких обещаний.
Чистое потребление без ответной отдачи.
Закрывая глаза, он мог думать о чём угодно, а то и не думать вовсе, если Энди превосходил самого себя и проявлял чудеса орального мастерства. Подобное случалось не так часто, но иногда всё-таки бывало.
Сегодня всё шло под откос.
Терренс не мог расслабиться.
Он и просто отвлечься от своих размышлений не мог, потому смотрел в стену, со скучающим видом изучал рисунок на обоях, повторяя причудливую вязь пальцами. Сбивался, начинал заново и впервые думал о том, что заученные и неоднократно отработанные на практике прикосновения языка, влажность и теплота чужого рта прилично раздражают. Хочется, чтобы это всё поскорее закончилось, и Энди ушёл, оставив его в одиночестве. Не лез с расспросами, а просто поднялся с кровати и скрылся за дверью.
С момента потасовки около бассейна прошло две недели.
Терренсу казалось, что они не прошли, а проползли, еле живые, наполненные бесконечной рефлексией, взглядами на расстоянии и невозможностью нарушить слово, данное отцу. Единственный раз, когда он поступился принципами, был именно там, в больничном крыле. После этого Терренс решил, что действительно постарается держаться на расстоянии, подстраховавшись на всякий случай.
Рендалл провёл в лазарете не более трёх дней, а потом стал появляться на занятиях. Он делал вид, будто ничего не произошло, нормально общался со всеми одноклассниками, работал в паре с Энтони над проектами для клуба любителей политологии, проводил время в библиотеке или прогуливался по саду, игнорируя то место, где случилось памятное столкновение.
Терренс наблюдал за ним, стоя в коридоре на втором этаже. И отворачивался ровно в тот момент, когда понимал, что Рендалл заметил интерес, проявленный к его персоне.
Нельзя сказать, что они совсем друг друга игнорировали. Обменивались приветствиями, как того требовали приличия, но ни словом больше.
Терренс вспоминал воркование Кейт, занявшей его место, севшей ровно туда, где прежде сидел он.
То, как она прикасалась к щеке Рендалла, испуганным тоном расспрашивая, что же произошло?
Почему Рендалл оказался в лазарете?
Он повторил ей свою версию событий, и Терренс окончательно убедился: сдавать его не собираются. Неизвестно, ради кого или чего Рендалл старался сохранить всё в тайне, но со словами Альберта поспорить не выходило. В первую очередь, такая история-перевёртыш была выгодна семье Уилзи. А ещё конкретнее – Терренсу.
Рендалл от молчания ничего не выигрывал.
Терренс продолжал стоять у двери до тех пор, пока за спиной не появились родители Рендалла и не попросили подвинуться. Точнее, отец попросил, а мать взяла за руку и принялась рассыпаться в благодарностях за спасение сына.
Терренсу от этого стало хуже. Он не заслуживал похвалы от Стимптонов, а вот порицания – сколько угодно.
Он чуть не убил их сына, а они к нему с признательностью приходят.
Если бы Рендалл приложился головой сильнее, а Терренс не притормозил у двери, удивившись установившейся в помещении тишине…
Ситуация могла приобрести иную эмоциональную окраску и подойти под иное определение.
Не простой несчастный случай.
Непреднамеренное убийство.
Хотя, с какой стороны посмотреть.
Все, кто был в курсе вражды, могли бы подумать, что заранее спланированное и удачно претворённое в жизнь.
Терренс приказал подсознанию забыть о случившемся. Не потому, что в мыслях считал себя непричастным и невиновным. А именно по причине обратного отношения к происходящему.
Ещё немного, и он загрыз бы самого себя.
На следующий после незапланированного плаванья в бассейне день, ладонь, исколотая шипами, немилосердно саднила.
Терренс вспоминал дорожки, оставленные каплями крови на щеке Рендалла.
И ненависть к своей персоне вспыхивала с новой силой.
Мысли о многочисленных ошибках не позволяли сосредоточиться на чувственных удовольствиях.
Да и удовольствия, в общем-то, не было. Только беспредельная скука и понимание, что это может продолжаться ещё долгое время, если он сам ничего не сделает.
Или не подумает о чём-нибудь приятном.
Секс никогда не был для него панацеей – избавлением от всех проблем и забот. Просто славная вещь, позволяющая расслабиться и немного упорядочить мысли. В определённом случае, ещё и способ насладиться близостью любимого человека.
Так было прежде.
Но не теперь.
Несколько минут механических движений, и его ладонь вплелась в немного растрёпанные светлые волосы, прихватывая сильнее и не позволяя отстраниться.
Терренс запрокинул голову, приоткрыл рот и в самый последний момент прикусил кончик языка, не позволив себе произнести то имя, о котором несколько дней назад даже думать запретил.
Не получилось, как показала практика.
Терренс, продолжая лежать с закрытыми глазами, представил себя со стороны и едва не скривился от зародившейся жалости.
Человек, находившийся на его кровати, закрывающий глаза рукой, словно боялся, что яркий свет причинит боль сетчатке, являлся его внешним воплощением.
Но куда подевалась былая внутренняя уверенность?
Штанина, сдёрнутая с одной ноги, вообще казалась чужеродным элементом.
А тупая попытка изобразить страсть окончательно сравняла его с землёй.
Кончить-то он кончил, но… Лучше бы этого всего не было.
Терренс распахнул глаза и посмотрел на Энди. Тот навыком чтения мыслей не обладал, а потому убираться на все четыре стороны не торопился. Он осматривался по сторонам в поисках платка или салфетки, чтобы стереть со щеки белёсые капли.
Терренсу стало невыносимо тошно.
Он вытащил из кармана брюк чистый платок и бросил его Энди.
– На, возьми, вытрись, – произнёс отстранённо и принялся натягивать вторую штанину, приводя себя в порядок.
Разговаривать было не о чем, и Терренсу отчаянно захотелось, чтобы их мелкую компанию разбавили посторонние люди. Тогда-то Энди точно поймёт: делать ему здесь нечего. И свалит к себе.
Кто-то умный и крайне проницательный эти мысли услышал или почувствовал, проходя по коридору.
Стоило только подумать, как в дверь постучали.
Обычно Энтони не упускал возможности проехаться по остаткам гордости, не желавшим окончательно покидать его соседа, но сейчас, заметив Энди поблизости, никак его присутствие рядом с Терренсом не прокомментировал. Едва заметно вскинул бровь, но очень быстро придал лицу серьёзное выражение и обратился к Терренсу:
– Ты занят? Зайти позже?
– Нет. Уже нет, – ответил Терренс, отходя от двери и предлагая Энтони составить ему компанию. – Прости, настроение не самое подходящее.
Добавил, обратившись к Энди.
– Тогда я пойду?
– Иди. Платок можешь забрать.
Терренсу хотелось, чтобы он поскорее убрался, а вместе с ним ушло восвояси и отвращение к недавней попытке изобразить героя-любовника.
Энди мог топтаться здесь ещё минут пять, прикидывая, куда положить вещь. Терренс его такой возможности лишил.
Энтони проводил соседа насмешливым взглядом и тяжело вздохнул, прикидывая, окажется ли для него эта ночь бессонной, или всё обойдётся? Энди имел склонность жаловаться на жизнь каждый раз, когда у них с Терренсом что-то не клеилось. Сегодня не клеилось конкретно.
Энтони, не прилагая особых усилий, представлял, как распадается на части конструкция, и все усилия идут прахом.
Терренс не был расслабленным и удовлетворённым. Он выглядел уставшим, если не сказать грубее. Банально затраханным. Только в роли любовника с садистскими наклонностями выступала жизнь, а не какая-то определённая личность.
– Хочу напиться, – поделился Терренс, вновь падая на кровать и закрывая глаза рукой.
Когда никто не слюнявил ему член, а брюки были застёгнуты и на молнию, и на пуговицу, собственная поза не казалась показательной или глупой. И жалости к себе тоже не было. Лишь поразительная пустота внутри.
Терренс знал, что выбило его из состояния равновесия. Узнали бы и все остальные, приди им в голову мысль заглянуть на «Facebook» и немного пролистать ленту.
Кейт создала новую заметку, к которой приложила фотографию, желая продемонстрировать выбранный вариант приглашений на свадьбу.
С двумя целующимися голубками.
По всем правилам.
Мещанство и убогость стиля.
Терренс ждал сообщения от отца, что к ним прилетела целая стая этих птиц и теперь дожидается наступления своего часа.
– Совсем скоро у тебя появится возможность осуществить желаемое. Надеюсь, ты помнишь? Или уже не помнишь?
– Мини-каникулы и твой день рождения, на них выпадающий, – улыбнулся Терренс. – Конечно, помню. Ради такого случая я могу даже попытаться самостоятельно испечь торт. Правда, не обещаю, что он будет съедобным. Но оцени старания!
– Уже оценил, – хмыкнул Энтони.
Он лежал рядом с Терренсом, соприкасаясь с его плечом своим, и разглядывал на планшете варианты фраков, предложенных на выбор.
Пожалуй, кроме Мартина, только ему было позволено настолько бесцеремонно вторгаться в личное пространство Терренса, не рискуя услышать не совсем литературное высказывание с указанием направления, в котором стоит пойти.
Ну, и Рендаллу, вероятнее всего, тоже. Только тот мог находиться ещё ближе.
Энтони не спрашивал Терренса о том, что произошло в бассейне, но лепестки роз, покачивающиеся на поверхности воды, царапины, оставленные шипами на щеке Рендалла, и прочие странности давно подсказали правильный ответ относительно природы отношений, связывающих его лучшего друга и его же бессменного напарника в клубе политологов.
– Посмотри, – произнёс, привлекая Терренса к активному участию в планировании предстоящего торжества.
Терренс убрал руку от лица, глянул на экран и цокнул языком.
– Какой потрясающий анахронизм.
– Думаешь?
– Да. Зачем тебе понадобился такой наряд?
– Не поверишь, но не только мне. Всем.
– Мне тоже?
– Всем. Без исключения. Собственно, ради этого я к тебе и пришёл. Хотел посоветоваться относительно дресс-кода, потому что у самого уже рябит в глазах от количества отмеченных моделей.
– Чью больную голову посетила мысль о необходимости этого маскарада?
– Мишель, – признался Энтони. – Она предложила нечто подобное в разговоре с моей матерью. Матери понравилось. Сценарий оказался утверждён. Так что в этом году нас ожидает стилизация под бал прошлых веков. Ничего не говори, я и без того чувствую себя идиотом, рассказывая всем приглашённым, какой наряд подразумевается под словами «дресс-код обязателен».
– Твоя французская кузина тоже там будет?
– Обещала прилететь, потому, скорее всего, да.
– А…
Терренс не договорил, но Энтони понял, о ком речь.
– Они тоже.
– Как по минному полю ходить придётся. На каждом шагу неприятные личности. Думаю, глупо спрашивать о Беннете. Он-то точно приглашён.
Энтони повернул голову, перехватил взгляд Терренса.
– Я не мог пригласить их, проигнорировав его.
– Я понимаю, – протянул Терренс. – Понимаю. Всё. Просто интересовался списком гостей, ничего такого.
– Если бы ты занимался его составлением, боюсь, пришлось бы мне праздновать в гордом одиночестве.
– Почему в одиночестве? Со мной.
– И что же мне с одним тобой делать?
– Любить пламенно и страстно, – хмыкнул Терренс, проведя ладонью по линии чужого подбородка.
Энтони прищурился, фыркнул и убрал руку Терренса от своего лица.
– Как Рендалл? Или ещё сильнее? – спросил, спустя пару мгновений.
– Ты… – Терренс заготовленной речью подавился; явно не думал, что окружающие в курсе. – Откуда ты знаешь?
– Не нужно быть гением, чтобы прибавить одно к другому. Достаточно лишь немного раскинуть мозгами, и причина твоей ненависти сама собой откроется. Ни за что в жизни не поверю, что тебя так перемкнуло от знания, что замуж выходит Кейт. Ты был бы только рад избавиться от этой обузы, передав её на руки кому угодно, хоть первому встречному. Отсюда сам собой напрашивается вывод. Ты сходишь с ума от осознания, что на ней женится именно он. И он – не первый встречный, а важная страница твоей жизни.
