Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"

С наступлением сумерек Кэндис Брайт остановился напротив ворот академии, бросил сумку с вещами на асфальт, сделал несколько глубоких вдохов, сопровождаемых протяжными выдохами.

Каждый раз, оказываясь здесь, он испытывал нечто схожее с трепетом. Академия притягивала его к себе. Правильнее сказать, не она сама, а определённый человек, чья жизнь теперь была неразрывно связана с данным учебным заведением.

Мартин Уилзи. Господин директор.

Несмотря на то, что они практически не общались, пересекаясь лишь время от времени, несмотря на то, что все чаяния Кэндиса оборачивались прахом, он всё равно приезжал сюда с энтузиазмом и воодушевлением. Каждый новый учебный год начинался для него с мыслей о встрече с Мартином.

Завершался, говоря откровенно, тем же самым.

Было в этом что-то до отвращения нелепое, но Кэндис ничего не мог с собой поделать. С тех пор, как Реджина впервые впечатала его лицом в ограждение, прошло немалое количество лет, можно было неоднократно разочароваться в своём идеале – придуманном, вероятнее всего, – но почему-то до сих пор не получилось. Не отпустило, с каждым годом накрывая всё сильнее, заставляя чувствовать себя глубоко несчастным от осознания, что мечты так и останутся несбывшимися.

Кэндис продолжал стоять на месте, стискивая в ладони пропуск, не решаясь поднести его к сканеру, позволив считать информацию. Рана, не зажившая окончательно, периодически напоминала о себе, стоило только немного не рассчитать силу и сжать ладонь сильнее обычного. В такие моменты Кэндис как будто стряхивал с себя остатки сна и вновь возвращался к созерцанию ворот в режиме реального времени.

Этот учебный год начинался для него иначе, нежели все остальные. Во время поездки и у ворот его не ждал разбор полётов и очередная порция упрёков за сломанную жизнь, что могла быть гораздо красочнее и интереснее, не появись он на свет.

Реджину Кэндис не видел больше недели, с тех самых пор, как в их семье прозвучал очередной раскат грома, а на ладони появилась памятная рана, обещавшая не один год напоминать о себе, оставив шрам. Что именно творилось в доме после появления отца, Кэндис не знал, но догадывался: ничего хорошего для Реджины и её очередного гражданского супруга.

Стать свидетелем скандала Кэндису не довелось. Инга, уже три года носившая статус супруги Альфреда Брайта и, соответственно, мачехи Кэндиса, увела его из этого змеиного гнезда сразу же, как только началось светопредставление. Посмотрев на рану, она авторитетно заявила, что без врачебной помощи никак не обойтись, после чего увезла Кэндиса в больницу, к своим знакомым специалистам. Кэндис не сопротивлялся, покорно выполняя всё, что говорила мачеха, понимая, что в данный момент она соображает гораздо лучше, нежели он.

Дома она отпаивала его кофе с ликёром, обнимала и заверяла, что всё будет хорошо. Кэндис пил предложенный напиток большими глотками и хотел только одного – провалиться в сон, чтобы больше не вспоминать происходящее, навеки позабыв алые потоки чужой и своей крови на руках. Не думать.

Просто отключиться.

Инга сказала, что теперь он будет жить с ними. Кэндис равнодушно кивнул, только в конце разговора позволив себе немного расчувствоваться, устроить голову на плече Инги и не отталкивать, когда она осторожно и как-то поразительно неловко его обняла.

Сегодня в школу его привезла мачеха. В ворота лицом не впечатывала. Она потрепала его по волосам – в кои-то веки нормально подстриженным – и пожелала хорошей учёбы.

Он улыбнулся в ответ и зашагал к академии, но до здания пока так и не добрался, остановившись у центральных ворот.

Кэндис наклонился, чтобы подхватить сумку за ручки, но вновь замер на месте, зацепившись взглядом за автомобиль, подъехавший прямо к воротам. Опустив стекло, незнакомка – рука определённо была женской; тонкое запястье, украшенное красивой милой безделушкой – поднесла карточку к считывающему устройству, подождала пару секунд, потраченных на идентификацию. Ворота открылись, позволяя машине беспрепятственно попасть внутрь.

Сложно объяснить, почему Кэндис зацепился взглядом за эту машину. Видел он в своей жизни и дороже, и роскошнее, и красивее. Но тут само собой получилось.

– Глупости какие-то, – произнёс он, всё же поднимая с земли вещи и закидывая сумку на плечо.

Когда-то она казалась ему невыносимо тяжёлой, а сейчас он с лёгкостью поднимал всё самостоятельно, без посторонней помощи. И всё равно нет-нет, да возвращался мысленно к тому времени, когда шагал в направлении общежития, ощущая, как ладонь будущего директора сжимает его руку. Вспоминал о своих литературных потугах, о повести, написанной в благодарность, о провокационных вопросах, заданных Мартину и собственном признании в письме, написанном на французском языке, для большей таинственности, вероятно.

Разумеется, на письмо Мартин не ответил, о повести никак не отозвался. Когда они пересеклись в академии, в начале учебного года, Кэндис собирался сказать слова приветствия, но будущий директор прошёл мимо и ни разу не обернулся.

Периодически Кэндис планировал принести извинения, представлял без труда, как произносит их, завершая речь словами «это было глупо», но стоило увидеть Мартина, и решимость пропадала.

Со временем Мартин вообще перестал его замечать. Если раньше на лице появлялось выражение, способное продемонстрировать раздражение от досадной встречи, то теперь всё чаще на нём отражалось потрясающее равнодушие. Когда во время мероприятий, проходивших в актовом зале, Кэндису доводилось подниматься на сцену, чтобы принять из рук Мартина очередную грамоту-поощрение, он чувствовал ледяной холод. Шептал одними губами «спасибо», после чего спешил ретироваться, как можно скорее.

Всё чаще он вспоминал импульсивность своего поступка, стремительность в принятии решения. Сожалел о них.

Не покидало ощущение: будь Мартин его одноклассником или учеником на год старше, сейчас о письме знала бы каждая собака. Смех за спиной, насмешливые надписи на шкафчике с личными вещами, указание пальцем, разорванная бумага, летящая в лицо.

Глупый, невозможно глупый Кэндис.

Мечтал о любви, а получил в ответ презрение.

– Прости, пожалуйста…

Кэндис повернулся к той, что решила заговорить с ним. В том, что именно с ним, сомнений не возникало.

Кэндис порядочно затянул с возвращением в общежитие, понимая, что днём здесь будет столпотворение, а вечером все уже более или менее акклиматизируются, так что не придётся толкаться, пробивая дорогу локтями. В расчетах не ошибся, потому что в общежитиях горел свет, а территория практически пустовала.

Взгляд скользнул по руке, задержался на приметном браслете с цветком из шёлка. Именно такой был на запястье девушки, сидевшей за рулём.

В целом, она была довольно милой. Не слишком высокого роста, в строгом платье и лёгком плаще, наброшенном на плечи. Светловолосая, светлоглазая. Хорошенькая, одним словом.

Ожившая куколка.

– Я могу чем-то помочь? – спросил Кэндис.

Она улыбнулась.

– На самом деле, мне немного неловко просить об одолжении, но я сегодня впервые оказалась с визитом в «Орхидее» и потому немного растерянна. Я не знаю, где находится кабинет директора. Мне очень нужно туда попасть, но, боюсь, без сопровождения придётся плутать здесь едва ли не до самого утра. Не окажешь мне небольшую услугу?

– Да, конечно. Мне совсем несложно.

– Спасибо. Ты очень меня выручил.

– Не стоит благодарности.

Кэндис улыбнулся в ответ, попутно пытаясь понять, с кем только что столкнулся. Сначала он подумал, что это его единомышленники, решившие приехать в академию вечером. Но теперь предположение отправилось в мусорную корзину, не получив подтверждения. Девушка не походила на ученицу, ещё меньше походила на мать потенциального ученика или ученицы. Для первого – взрослая, для второго – чрезмерно юная.

Лет двадцать, не больше. Может, двадцать один.

У неё был пропуск, и это многое меняло.

Новая учительница? Опять же – сомнительно.

Сначала он хотел заговорить с ней, но вовремя прикусил язык, понимая, что излишнее любопытство выглядит, по меньшей мере, неприлично. Его не должно волновать, кто и с какой целью приезжает к директору, как не должен волновать и сам директор.

Теперь уже директор.

Как же стремительно летит время! Кажется, только недавно он поедал шоколадку, сидя на пассажирском сидении и вопрошая, сможет ли Мартин его полюбить, умоляя подождать несколько лет до наступления возраста согласия, а потом…

Я сделаю тебя счастливым, Мартин.

Ну да, разумеется. Он себя-то счастливым сделать не способен, а туда же.

Рана под бинтами зачесалась, Кэндис поморщился.

Стук каблуков казался слишком громким. Девушка как будто торопилась, боялась не успеть сделать что-то важное.

Он потянул дверь центрального корпуса и замер на месте, столкнувшись лицом к лицу с новым директором.

– Добрый вечер, мистер Уилзи, – произнёс на автомате, хотя до сего момента собирался хранить молчание в случае пересечения.

Всё равно не рассчитывал на ответ. Правильно делал, в принципе, потому что ответом его Мартин не удостоил, вместо этого всё внимание направил на спутницу Кэндиса.

– Трис? Как ты здесь оказалась?

– Ну вот, – разочарованно протянула она. – Так со мной всегда и бывает. Стоит запланировать какое-нибудь мероприятие, и всё, можно считать, что удача отвернулась. Хотела сделать тебе сюрприз, но немного заблудилась и впустую потратила время. Этот милый молодой человек вызвался мне помочь. Если бы не он, я бы вовсе здесь потерялась. Ты говорил, что академия огромная, но я никогда не думала, что настолько!

– Милый молодой человек? – повторил Мартин, только теперь удостоив Кэндиса взглядом.

Кажется, он усмехнулся.

Подумал, что Кэндис нарочно всё это подстроил? Вызвался помочь, чтобы в очередной раз с ним столкнуться?

Скорее всего, именно об этом он и размышлял сейчас.

Кэндис продолжал удерживать дверь, но так и хотелось её отпустить, чтобы между директором и его дамой сердца – сомнения, зародившиеся прежде, стремительно перетекали в аксиому – вновь образовалась преграда. Пусть сами себе двери открывают, без помощи персонального швейцара.

Это было глупо, Кэндис понимал. Предчувствовал, что очередное приветствие останется без ответа, а его снова воспримут в качестве человека-невидимки, но не смог удержаться. Повторил недавние слова, произнеся не слишком громко:

– Добрый вечер, мистер Уилзи.

– Здравствуй, Кэнди, – произнёс Мартин, явно потеряв где-то несчастную «с», значительно менявшую значение имени.

– Кэндис, – машинально поправил Брайт, замечая, как Мартин перешагивает через порог и отходит в сторону, позволяя закрыть дверь.

– Именно так я и сказал. Спасибо за помощь.

Произнеся это, Мартин вновь потерял к ученику интерес, сосредоточившись на своей невесте. Поцеловал её в щёку, задал какой-то вопрос… Вместе они спустились по ступенькам и вскоре скрылись из поля зрения. До Кэндиса долетали обрывки фраз, мягкий смех девушки, отголоски стука её каблуков.

– Наслаждайтесь, – прошипел, зная, что ответ его никто не услышит.

Следовало развернуться и пойти к общежитию, но Кэндис продолжал стоять на месте, теперь окончательно понимая, что его годы ожидания ничего не стоили. Да и разве он мог надеяться? Разве у него был хоть один шанс?

Милая Трис, миниатюрная, женственная, ещё и блондинистая ко всему прочему, нежная-пренежная, как зефир или меренга.

Рядом он, высокий и темноволосый. Многие говорят, что красивый, но какой в этом толк, если он при любом раскладе был и остаётся парнем? В женской одежде будет смотреться не мило, а отвратительно. О собственных ощущениях и заикаться не стоит. До такого он точно не дойдёт.

Возможно, в представлении окружающих вполне неплох, но для Мартина он – подгоревшее печенье, а никакая не Конфетка.

Стоит ли гадать, кого в возможном противостоянии выберет Мартин?

В общем-то, ответ очевиден. Он и выбирать не станет. Он уже это сделал.

Не дождался.

Не ждал.

Комментарий к Глава 1. Тот, кто притягивает неприятности.

Сделаю всё-таки пометочку и здесь. Фамилия Алекса изменена намеренно, это не результат авторской забывчивости и попытки подыскать что-то более или менее похожее по звучанию. Не знаю, насколько фамилия Ильинский – русская, но всё-таки думаю, она смотрится немного логичнее фамилии Валевский, которая была прежде, хотя никаких упоминаний о польских корнях в тексте даже не мелькало.

========== Глава 2. Тот, кто собирает информацию. ==========

На поле для крикета царило оживление. Команда академии проводила очередную тренировку, на стадионе собрались наблюдатели, желавшие посмотреть на игру или же просто не знавшие, чем себя можно занять, завернувшие сюда от нечего делать.

Алекс и Ник были как раз из числа последних.

Занятия в клубе Николаса ещё не начались, у Алекса уже закончились, в итоге получилось своеобразное окно в расписании, которое можно было провести в праздной лени, а можно – заполнить важными и нужными разговорами, вроде бы на отвлечённые темы. При ближайшем рассмотрении – запланированные заранее. Никакой импровизации.

Своеобразное интервью, в ходе коего собеседник не догадывается, что стал источником информации, а не просто приятным собеседником. Алекс подозревал, что провести Николаса будет не так легко, как хотелось бы, но надеялся на максимальное проявление собственных актёрских талантов.

Худшей кандидатуры на роль информатора подобрать было нереально, но Алекс умудрился остановить выбор на Нике, заранее настроив себя на то, что вряд ли сумеет узнать из этого источника многое. Но с чего-то следовало начать, а он и так потерял порядочное количество времени, занимаясь наблюдением. Прежде ему казалось, что он сумеет понять окружающих людей, находясь с ними на одной территории, варясь в одном котле, если говорить витиевато. С момента его приезда прошёл целый месяц, а Алекс так и не определился со своим отношением к большинству одноклассников, особенно к той самой личности, которую, априори, стоило ненавидеть и методично сживать со свету.

Приехав сюда с подобным убеждением, Алекс провёл немало дней в размышлениях и анализе ситуации, неизменно приходя к одному и тому же выводу. Месть чрезмерно разрушительна, а ошибки зачастую дорогого стоят. Оступиться легче, чем удержаться на тонком канате, а сломать гораздо проще, чем восстановить.

Не то, чтобы он не верил чужим словам, не то, чтобы сомневался…

Просто понял, что реализовать задуманное сможет в любой момент. Нужно для этого не так много, как кажется. Если хорошо постараться, то на всё понадобится пара недель, самое большее – месяц. Мизерный срок для человека, у которого в запасе целый год.

Ради составления портрета личности Кэрмита Грегори Трэйтона требовалось устраивать допросы с пристрастием его близким друзьям. Ему самому. Но никак не Нику. Алекс, однако, делал ставку на человека, наиболее близкого себе.

Николас не стал бы удивленно таращить глаза и постоянно переспрашивать, зачем и для чего это делается. Он бы просто ответил и пообещал сохранить беседу в секрете, никому не растрезвонив о проявленном интересе, как это могли сделать Даниэль или Герда. Кроме того, мистер Ричмонд сразу дал понять, что доброжелательностью не отличается и разговаривать с Алексом не собирается. Дружить – тем более.

– Он слишком сноб, – пояснил Ник в первый же учебный день. – И слишком предан Кэри, хотя я никогда не понимал, что именно их связывает, кроме одной комнаты.

Спустя неделю совместного обучения, Алекс готов был поставить размашистую подпись под словами Ника о повышенном уровне снобизма в крови определённых личностей. Друзья у Кэрмита были полными противоположностями друг другу. Невероятно общительная, позитивная Герда и вечно недовольный «аристократ в кубе» Даниэль, позволявший Кэрмиту называть себя дурацким прозвищем «Ричи».

Друг Алекса не походил ни на первую, ни на второго.

До недавнего времени Алекс знал Николаса исключительно, как сына делового партнёра своего отца, с которым и сошёлся благодаря приятельским отношениям родителей. Их отцы совместными усилиями делали бизнес, их матери общались, у старших брата одного и сестры другого когда-то был роман.

Потом Лика укатила в Бельгию, там же вышла замуж, а брат Николаса остался в Лондоне, нашёл себе новую девушку, но узами брака себя пока так и не связал. С Ликой они сохранили вполне неплохие отношения, до сих пор общались, пусть и не так часто, как прежде. Укрепление связей посредством заключения брака сорвалось, но, кажется, не так уж сильно расстроило представителей обеих семей.

Теперь Алексу довелось посмотреть на Николаса ещё и в учебных декорациях, увидеть знакомого с новой стороны.

Николас Треверси был человеком, сотканным из противоречий.

Своим существованием он опровергал заявление о правдивости первого впечатления. Стоило узнать его лучше, как становилось ясно, что он совсем не такой, каким представлялся после первого обмена репликами.

Его внешность располагала к определённой сентиментальности и романтичности, когда речь заходила о восприятии окружающих девушками. Принц из сказки, которому для полноты образа не хватает только белого коня, а всё остальное – в наличии. Сборник сонетов Петрарки в руках, светлые кудри, милая улыбка и голубые глаза. Идеал романтичной девочки, девушки или женщины, как он есть. Галантность, стремление угодить, демонстративная услужливость, умение поддержать беседу на любую тему, весьма и весьма продуманные планы на будущее. Романтик, твёрдо стоящий на земле.

На губах нежная улыбка, слова, что сладкий яд, и только глаза выдают. В них не сказать, что приземлённость, скорее, расчёт. Он говорит одно, а думает о другом, непрерывно анализируя всё, что происходит вокруг, отжимает лишнюю воду, определяя самую суть.

Вроде бы не сплетник, но при этом посещает клуб любителей журналистики и считается одним из лучших. Вообще-то, лучшим. Остальные плетутся в хвосте, разве что один первогодка на пятки ему наступает, но это не столь критично и значимо. Знает всё обо всех, но лишний раз рта не раскроет, если не увидит в этом особого смысла.

Типичный книжный червь на первый взгляд. На второй – далеко нет.

Он не стремится к лидерству, но в школьной иерархии занимает не последнее место. Этакий серый кардинал, способный устроить переворот, поставив ситуацию с ног на голову, но так запутав участников готовящейся операции, что они до последнего не поймут, с чьей подачи действовали. А, может, не поймут вовсе.

Герда не напрасно распределила своих друзей на два лагеря, рассказывая о неком устройстве школы.

Алекс условно разделил бы их на лагерь умных и красивых, хотя это определение не слишком подходило к ситуации, отражая всё частично, поверхностно. Он не мог назвать одних уродами с мозгами гениев, а других тупыми красавчиками, потому что и то, и другое заявления оснований под собой не имели. Все они учились достаточно хорошо, кто-то лучше, кто-то хуже, но откровенных глупостей на занятиях не выдавали, поддерживая имидж усердных учеников. Во внешности каждого, при наличии желания, можно было отыскать как привлекательные, так и отталкивающие черты.

Основное разделение проходило с использованием иных критериев, именуемых отношением к жизни.

Кай и Николас точно знали, чего хотят от неё, относились ко всему с повышенной серьёзностью и, как говорила Герда, несмотря на юный возраст, уже сейчас не мальчики, а мужчины.

Их антагонисты – хотя, какие они антагонисты, так, местные шуты, развлекающие не публику, а самих себя – предпочитали воспринимать всё с лёгкостью и смехом. Дурачась и хохоча. Словно жизнь была их самой любимой игрой, от которой они старались получить максимум удовольствия, а не выгоды.

Себя Алекс не причислял ни к тем, ни к другим, остановившись где-то на середине. Вспоминая некоторые поступки, вроде тех же прогулок по мосту, когда они с Анной стояли под дождём, соприкасаясь ладонями и не боясь упасть.

Николас бы никогда себе такого не позволил. Кай – тоже.

Даниэль? Да кто его знает.

Кэрмит? Несомненно, да. Троекратное.

Зная обоих не больше месяца, Алекс уже составил о них мнение.

Об одном участнике дуэта у него в досье было собрано определённое количество информации, а там, где значилось имя второго, так ни единой строчки и не появилось. Один намеренно держался на расстоянии, второй делал шаг навстречу, хотя его об этом не просили, да и сближаться с ним не планировали. Более того, мечтали найти в биографии факты наиболее омерзительные, способные послужить доказательством.

Даниэль не пытался заговорить с Алексом после учёбы, в библиотеке спешил пройти мимо, в столовой – тоже.

Кэрмит своё общество не навязывал, но столкновения с ним вполне можно было назвать систематическими, слишком частыми для того, чтобы отнести их к простым совпадениям. И именно Кэрмит пытался время от времени завязать диалог. Алекс отвечал односложно, без особого интереса, поворачивал назад, если видел его где-то, всеми способами избегал общества.

Он не хотел, чтобы его интерес к данной личности был расценен неправильно. Не сейчас.

Сам себе он говорил, что разумнее всего подойти и напрямую задать интересующие вопросы, не ища обходные пути, считавшиеся напрасной тратой времени, но в реальности этого так и не сделал.

Он понимал, что любой человек, независимо от моральных ценностей, привитых с детства, перенесённых в более поздние периоды жизни, и широты души, будучи припёртым к стенке, обязательно начнёт оправдываться, обеляя себя, попутно поливая грязью вторую сторону конфликта.

Кэри тоже так поступит. Он ведь не глупый. Не станет добровольно копать себе могилу, признаваясь во всём случившемся.

Никто не мог гарантировать, что он лжёт.

Как и того, что он говорит правду.

В этом утверждении заключалась самая омерзительная, самая гадкая истина.

Увидев историю глазами Анны и сделав определённые выводы, Алекс жаждал посмотреть на происходящее глазами Кэрмита, зная, что их рассказы будут отличаться друг от друга, а определять лжеца придётся ему. Чаша весов склонялась то в одну, то в другую сторону, баланса не существовало в принципе.

Он ненавидел Кэрмита отчаянно и страстно, когда перед глазами вставали строчки из письма. Ломал ему шею одним движением, когда вспоминал равнодушный голос и тот небрежный жест, которым собеседник набрасывал простыню на восковое, с заострившимися чертами, отмеченное омерзительной трупной синевой лицо. Без труда уничтожал противника в мыслях, ощущая фантомные слёзы, впитывающиеся в ткань рубашки, когда Анна, приехав к Ильинским после возвращения из Англии, рыдала у него, Алекса, на плече. Последний раз, когда они виделись.

За два дня до её смерти.

Он успел пропустить через собственные мысли огромное количество способов убийства, начиная довольно гуманными, заканчивая наиболее кровавыми вариантами, причиняющими жертве невыносимую боль, заставляющими её страдать и молить о смерти.

Все эти карнавалы персонального безумия заканчивались одинаково – воспоминаниями о собственном пропадающем голосе, о шёпоте, срывающемся с губ.

– Это не она.

И о ледяном голосе Альбины, просидевшей на успокоительных несколько дней, а потому ставшей к моменту «аудиенции» практически безразличной ко всему происходящему.

Слова, как вердикт:

– Это она. Это моя дочь.

Тогда, только-только выбравшись на воздух, пытаясь сглотнуть ком, застрявший в горле, Алекс был уверен, что убьёт незнакомого ещё Кэри Трэйтона сразу, как только они окажутся лицом к лицу.

Но вместо этого пожал ему руку и лицемерно произнёс фальшивую фразу о знакомстве, подарившем приятные впечатления.

Алекс считал его убийцей и сам же этого убийцу оправдывал.

Как будто давал ему второй шанс, позволял реабилитироваться, поставив под сомнения слова Анны.

Кэрмит не чувствовал угрозы, исходившей от нового одноклассника, а потому относился к нему доброжелательно, одаривая всё теми же дежурными – как будто прилипшими к лицу – улыбками, что столь отчаянно, до покалывания на кончиках пальцев, хотелось стереть.

Одним ударом, вложив в него максимум сил.

Алекс сталкивался с ним в душевой, стоя у раковин, в библиотеке, выбирая книги. Даже на занятиях от него не было спасения, на курсе естественных наук им приходилось выполнять лабораторные работы совместными усилиями. При всём желании сказать что-то плохое о соседе не получалось, да и заподозрить Кэри здесь было не в чем – их преподаватель решил, что в тандеме они добьются наилучших результатов. Миссис Барнс перетасовала весь класс, предварительно проведя тестирование, чтобы определить идеального напарника для того или иного ученика. Тест показал, что таким составом они справятся с поставленной задачей лучше всего.

Николас, заметив отторжение, промелькнувшее на лице Алекса, сочувствующе улыбнулся.

Ему повезло больше. Он оказался в паре с Каем.

Периодически Алекса посещала мысль о том, что Кэрмит мечтает стать его наваждением, вновь в памяти всплывали слова о встрече в мечтах или в одной постели. Для шутки звучало слишком нелепо, нескромно, двусмысленно, даже рискованно.

Вряд ли Кэри не понимал, какую реакцию получит в ответ на такие заявления, если на пути встретится человек не слишком терпимый. Не увидев агрессии, он решил привлечь внимание к своей персоне, но делал это постепенно, не с места в карьер, а методом «в час по чайной ложке».

Кэрмит не знал, что он уже стал навязчивой идеей, не в лучшем значении данного выражения, и чувства, что питает к нему Алекс, далеки от симпатии и сумасшедшего желания.

Если только это не желание убивать.

Громкий крик, разнесшийся по полю, заставил встрепенуться.

Алекс потёр переносицу, пытаясь сосредоточиться на игре, попутно придумав весомый предлог для начала разговора. Пожалел, что потащил Николаса именно сюда, а не к любителям лошадей. Там, наблюдая за выездкой Герды, они завели бы диалог гораздо быстрее.

Вопрос оказался снят с повестки дня сразу после того, как заговорил Ник. Ломать мозг над решением головоломки не пришлось. Николас не прочитал мысли Алекса, но причину нервозности определил с лёгкостью. Хотя бы потому, что до появления на стадионе они снова слушали курс естественных наук, следовательно, Алексу пришлось провести час в опасной близости к Кэри Трэйтону.

Школьной звезде с сомнительной репутацией, как характеризовал его Николас. Нисколько не преувеличивал. Репутация у Кэрмита была так себе. Не просто запятнанная, а невероятно грязная, старательно вылепленная не без помощи посторонних людей.

– Не скажу, что меня бесконечно волнуют вопросы твоей личной жизни, – произнёс Ник, перестав наблюдать за игрой и повернувшись к Алексу, – но есть пара нюансов, и они меня смущают.

– Нюансов? – Алекс нахмурился, сделав вид, что оказался в тупике и ничего не понимает.

Сложно было играть в неосведомлённость, но он пытался. Догадывался – знал наверняка – какие вопросы тревожат Николаса, однако не торопился вводить его в курс дела.

Смерть Анны пока оставалась тайной и для семьи Треверси, и для самого виновника, если, конечно, она не оповестила его о задуманном, подчистив историю переписки в самый последний момент. Алекс не упустил возможности покопаться в ноутбуке своей девушки, но никаких зацепок там не обнаружил. Письмо, адресованное ему, после пересылки Анна удалила. Среди отправленных посланий его не было.

– Ты расстался с Анной? – спросил Ник, пряча ладони в карманах куртки.

Верхняя одежда, как единственный способ отличиться от почти монохромной толпы, созданной администрацией школы. Рубашки, жилетки, пуловеры, пиджаки и брюки, выдаваемые каждому ученику – только сообщи свои размеры – эмблема с чёрной орхидеей на большинстве вещей. Три основных цвета – тёмно-синий, чёрный, белый.

Шейные платки на каждый день, галстуки для особых случаев.

Хоть на стенку лезь. И от безликости, и от режима полного пансиона.

Куртка у Треверси выдержана была в той же гамме, что и школьная форма.

В этом весь Ник. Безупречность стиля и манер. Идеальный образчик представителя аристократического общества. Он носил школьную форму с таким достоинством, словно никогда ничего лучше в жизни не надевал, Алекса необходимость каждый день ходить в одном и том же наряде, сливаясь с общей массой учеников, несколько напрягала.

Возможно, только его, поскольку окружающие никакого дискомфорта не испытывали. Привыкли за несколько лет к дисциплине и порядку. Кое-кто умудрялся в этих сине-чёрно-белых вещах выглядеть ослепительно.

Как модель, думал Алекс, усмехаясь.

Не знал, что догадка правдива, как никогда прежде, и тот, к кому прилипла данная характеристика, связан с модным бизнесом.

Гораздо позже Герда в одном из разговоров обронила ненароком, что этот кое-кто действительно выступает иногда в качестве модели. Интернет её слова подтвердил, выдав несколько подборок, на любой вкус.

Алекс просмотрел сайт фотографа, с которым сотрудничал Кэри, пару снимков оттуда сохранил, не особо понимая, для чего это делает. Фотографии хранились не в компьютере, а на флэшке, к которой Алекс с тех пор не притрагивался, да и вообще зашвырнул в дальний угол. С глаз долой. Ему хватало модели и в реальной жизни, не хотелось заполнять им ещё и виртуальное пространство.

– Нет. С чего ты решил?

– Честно говоря, я не терял надежды познакомиться с ней в этом году, – признался Николас. – Ты говорил, что она будет учиться вместе с нами, радовался, что всё складывается столь удачно, и вам не придётся расставаться надолго. Но наступил учебный год, а Анны здесь нет. Да и ты не так часто говоришь о ней, как в былое время. То есть, ты не говоришь о ней вообще, что наводит на определённые подозрения.

– Она не смогла приехать. У её семьи временные финансовые трудности, – произнёс Алекс, надеясь, что голос его не выдаст, и не придётся вводить друга в курс дела – подобные ситуации не располагали к откровенности, независимо от степени близости приятельства. – Оплатить учёбу получилось лишь на два терма, на этот год уже не хватило, потому она будет учиться в России. Возможно, на следующий год присоединится ко мне, но сейчас единственное, что нам остаётся – общение в сети. Мы обмениваемся письмами, почти как в старые добрые времена.