Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 73 страниц)
Мартин потянулся, чтобы забрать папку. Кэндис воспользовался ситуацией, перехватил его за запястье, вновь нырнув в салон и упираясь коленом в сиденье.
Несколько секунд обмена взглядами, несколько рваных выдохов, ладонь, скользящая по щеке, и ступор из-за осознания, что грубой силой отстранить не получится. Рука не поднимется ударить, особенно при воспоминании о методах воспитания, используемых Реджиной Брайт.
– Дождись меня. Дождись, пока я вырасту. И я сделаю тебя счастливым. Обещаю.
– Иди к чёрту, – ласково пожелал Мартин, несильно отталкивая Кэндиса.
Когда он уехал, Кэндис продолжал стоять на дороге, провожая машину взглядом.
Мартин был бы рад позабыть о случившемся, но в реальности это провернуть не удалось.
С момента встречи прошло полтора месяца.
В папке оказалась повесть, посвящённая Мартину, напоминавшая до боли его собственные потуги на литературу, вроде легенды о леди-комете. Только не такие наивные, конечно. Он бы не поверил, что это столь юный человек написал, если бы не был лично знаком с автором.
За шесть недель Мартин успел перечитать сказку не менее десяти раз. Полностью, по частям… Не столь важно, как именно, главное, что читал, видя в главном герое себя и поражаясь тому, когда Кэндис успел столько о нём узнать. Задавался актуальным вопросом, как он это сделал?
К повести прилагалось письмо на французском языке. Мартин пытался перевести его своими силами, просидел несколько часов со словарём, весьма непродуктивно пообщался с онлайн-переводчиком, получил невероятную околесицу и решил попросить помощи у Троя.
– Думаю, ничего сложного там не будет. Просто один лист текста.
– А почему Энтони не попросишь? – удивился Трой. – Он ведь ближе и со сканами копаться не надо.
– У Энтони полное погружение в любовь. Не хочу отрывать.
– Понятно. Давай свой текст, попробую перевести. Что там вообще? Что-нибудь, связанное с профессиональными вопросами?
– Честно? Не знаю. Но, думаю, что нет. Мне просто… прислали письмо с таким содержанием, и я до сих пор не могу понять, что именно отправитель хотел донести до моего сведения.
На перевод у Троя ушло не больше пяти минут. Взгляд после ознакомления с написанным стал говорящим, ухмылка – многозначительной.
Мартин ждал вердикта, сидя на стуле, пряча ладони в рукавах старого домашнего свитера, который рука не поднималась выбросить. Сейчас, в сезон надоедающих дождей и холода в помещении, вещь пришлась весьма кстати.
Трой на экране продолжал смотреть на бывшего одноклассника с подозрением.
– Может, и правильно, что к Энтони не обратился, – произнёс, нарушая тишину. – Он бы засчитал твоё поражение прямо сейчас.
– Почему?
– Потому что такие письма не пишут нелюбимым людям. В твоём окружении явно есть кто-то, кому ты небезразличен в любовном плане. Если вкратце, то тут написано…
Трой говорил, но Мартин его не слышал, лишь изредка выхватывал из общего потока слов отдельные фразы – не пошлые, без двусмысленных намёков, но ясно дававшие понять, что адресат значит в жизни отправителя.
За окном шелестел дождь, а Мартину слышалось в шёпоте капель совсем иное послание, чудилось в оконном стекле совсем иное отражение.
Он снова видел тёмные глаза, волну неровно остриженных прядей.
В ушах настойчиво звучали три фразы. Одна за другой.
Дождись, пока я вырасту. Я сделаю тебя счастливым. Обещаю.
Убирайся из моих мыслей, думал Мартин, кусая губы.
И Кэндис, показав ему язык, действительно уходил. Но не навсегда, только на определённый период, давая передышку.
Время шло, за окном всё так же, как и прежде лил дождь.
Приближалась очередная осень и очередной учебный год.
Комментарий к Глава 8. Тот, кто думает о прошлом и смотрит в будущее.
Вот и завершилась вторая часть будней.
Неспешно мы подобрались ровно к середине повествования.
Впереди новая неделя и новые герои, некоторые из которых предстанут в необычных и непривычных амплуа. Моя любовь к фрикам благополучно канула в Лету, а потому у героев больше не будет крашеных чёлок, пирсинга и тяги к готике. Герда не будет гадать на картах и густо подводить глаза, Кэри не будет носить ботфорты и уж, конечно, никаких нелепых похищений не будет.
Исключительно школьные будни, история одной смерти и цена расплаты.
История человека, выставляющего счёт. И человека, который должен по этому счёту заплатить.
Сезон игр поколения некст объявляется открытым!
========== История III. Игры поколения next. ==========
Время остановилось. Тоска.
Я один и жду тебя.
Приди и исцели меня, потому что я не знаю,
Встретимся ли мы снова.
Незаметно, спокойно и беззвучно
Капля крови падает на влажную от пота кожу.
Приди и исцели меня, приди и освободи меня,
Тогда не будет так больно.
Я заберу твое сердце сегодня ночью.
Оно еще бьется в тебе, совсем тихо и чуть заметно.
Оно должно быть таким чистым,
и оно скоро станет моим.
Тогда оно забьется глубоко во мне.
Я заберу себе твое сердце.
Глубоко в моей груди пылает боль.
Я потерян, и ты знала об этом.
Приди и исцели меня, потому что я не знаю,
Встретимся ли мы снова.
Вечность – мгновение. Протяни мне руку,
Верни меня обратно в жизнь.
Приди и исцели меня, приди и освободи меня,
Тогда не будет так больно.
Я погружаюсь глубже, все глубже
До тех пор, пока не теряю себя в тебе.
Я заберу себе твое сердце.
Я заберу себе то, что принадлежит мне,
Сегодня ночью. (с)
Комментарий к История III. Игры поколения next.
Eisbrecher – Herzdieb
========== Глава 1. Тот, кто притягивает неприятности. ==========
«Дорогой Алекс!
Прости, что так долго игнорировала тебя, не отвечая на звонки и сообщения. Не думай, что они оставались без внимания. Я видела каждое из писем, написанных тобой и даже сейчас, спустя определённый промежуток времени, могу с уверенностью, не боясь ошибиться, озвучить их количество. С того момента, когда я перестала отвечать, их набралось ровно тридцать – по письму раз в два дня. Обновление счётчика в девять часов вечера по московскому времени.
Я проверяла почту и каждый раз говорила себе, что как только появится очередное послание, обязательно прочитаю их все, по порядку. Цифра менялась, курсор скользил по значку конверта, но я так и не решилась ознакомиться с содержанием, понимая, что стоит только начать – остановиться уже не получится. Обязательно возникнет потребность в написании ответа, а я зареклась общаться с окружающими людьми, добровольно погрузившись в тотальное одиночество.
Мне нужен был период, отведённый под размышления.
Мне требовалась жёсткая переоценка ценностей.
А теперь я поняла, чего хочу от жизни, составила план действий и не собираюсь от него отступать.
Нелепо спрашивать, помнишь ли ты, какое сегодня число. Нелепо, потому что ответ виден на экране моего ноутбука, открыт в соседней вкладке, и я, периодически пробегаясь глазами по тексту, одновременно улыбаюсь и плачу.
Разумеется, ты помнишь.
Сегодня мне исполняется семнадцать.
Помимо этого, наступивший день ознаменован ещё двумя важными событиями. Мы знакомы два года, а вместе, как пара, год.
То время, что мы провели вместе, стало самым счастливым в моей жизни. С ним ничто не идёт в сравнение, в чём, без сомнения, твоя заслуга.
Наши отношения всегда казались мне чем-то нереальным, невозможным, совершенным. Глядя на своих родителей, я сомневалась, что вообще захочу когда-нибудь заводить отношения. Их пример был весьма и весьма дурным, но нисколько не заразительным, что бы там не говорили. Я рьяно избегала отношений с молодыми людьми, старалась держаться от них на расстоянии, едва ли не шарахалась в сторону, а потом появился ты. Сама до сих пор не понимаю, как тебе удалось настолько завладеть моим вниманием, но ты стал важной частью моей жизни. Настолько важной, что, кажется, не будь тебя, я бы и вовсе не смогла жить.
Нас свёл Лондон.
Этот город, неторопливый, серый и как будто вечно пребывающий в сонном состоянии, заиграл сотней красок, стоило только увидеть тебя. Рядом с тобой я чувствовала себя по-настоящему счастливой.
Сейчас, сидя в тёмной комнате в гордом одиночестве, я вспоминаю моменты нашей жизни. Смешные, иногда нелепые, грустные и трогательные, романтичные и те, о которых думать не хочется вовсе, отмеченные скандалами и взаимными упрёками, брошенными в пылу гнева.
Наши отношения не были идеальными, в принципе. Но они были идеальными для меня. В них нашлось место для грусти и радости, для слёз и глупого молчания, для смеха и нежных признаний, произнесённых шёпотом. Кажется, я и сейчас слышу твой голос, звучащий в ушах. Правильнее сказать, я погружаюсь в воспоминания и мечтаю услышать его сейчас, но мне не хватает решимости – точно знаю, что не наберу номер и не позвоню. При нынешнем раскладе подобный поступок будет лишним.
Я вспоминаю нашу первую встречу.
Фирменный стакан с изображением русалки, зелёный свитшот, собственные волосы, собранные в узел, и карандаш, торчавший за ухом. Кажется, в тот момент я была похожа на городскую сумасшедшую в своём наряде, выдержанном в невероятно ярких тонах, стоптанных кедах и с этим нелепым карандашом.
Пальцы в угольной пыли…
Желание выпить кофе посетило меня прямо в процессе написания очередной картины. Оно было настолько непреодолимым, что я не смогла отказать себе в такой мелочи. Казалось, что если я не получу порцию бодрящего напитка сейчас же – просто-напросто не выживу, и я вышла из студии в том, что на мне было тогда. В России бы надо мной посмеялись, а в Англии всем наплевать; там и своих фриков хватает, ещё одна творческая личность никого до глубины души не шокировала.
Первый глоток стал истинным наслаждением, а потом… Потом я споткнулась и едва не растянулась на асфальте. Ты подхватил меня, а я в «благодарность» вывернула на тебя кофе, не успевший к тому времени остыть. Не лучшее начало знакомства – вылить кипяток на руку незнакомцу.
Благо, что поблизости находилась аптека, и мы быстро приобрели средство, помогающее при ожогах.
Забавно, что мы целый месяц разговаривали с тобой исключительно на английском, а о том, что оба русские, узнали по чистой случайности, когда увидели на улице туриста и решились помочь. Точнее, я решилась, а ты сначала нахмурился, а потом приоткрыл от удивления рот. Прекрасно помню, каким изумленным взглядом ты одарил меня тогда. Но я была шокирована не меньше.
Мне часто говорили, что я похожа на дочь туманного Альбиона, такую типичную, без примесей. Светлые волосы, ресницы, бледная кожа, практически нетронутая загаром. Потому твоя ошибка меня не слишком шокировала, больше удивляла собственная недальновидность.
Я готова была записать тебя в уроженцы Франции, Италии или Испании, но никогда бы не подумала, что ты родился и вырос в России.
Открывшаяся правда произвела впечатление на нас обоих, поразила до глубины души и лишила дара речи.
Зато потом, начав говорить на русском, мы уже не могли остановиться. Удивительно, ведь и во время общения на английском у нас практически не было никаких проволочек. Однако… Происхождение, кажется, сблизило нас ещё сильнее. Стало своего рода знаком, что эта встреча не такая уж случайная. Обратно мы полетели вместе и там, в родной стране, окончательно определились со своими чувствами.
Наша Москва и наш Лондон были совершенно разными по эмоциональной окраске, и я до сих пор не понимаю, почему впечатления настолько контрастные.
Нет, определённо, мне нравилось и то, и другое, но не могу отделаться от ощущения, что в разных городах события действительно развивались по разным сценариям.
В Лондоне мы чувствовали больше свободы, дышали полной грудью, наслаждались.
В Москве ощущалось некое давление, ограничение, как будто мы боялись ответственности, возложенной на наши плечи родителями. Наверное, именно так всё и было. Постоянно оглядывались назад, анализировали каждый поступок, совершённый нами, а о безрассудстве не шло и речи. Больше времени проводили со своими компаниями, общались с ними, пересекаясь не так часто.
В Лондоне у нас тоже были знакомые, но на порядок меньше, чем в родном городе. Там мы с тобой стали самыми близкими друг для друга.
Знаешь, открою тебе маленькую тайну. В момент знакомства я совершенно не рассматривала тебя в качестве потенциального бой-френда. Ты произвёл приятное впечатление, приглянулся мне, как человек. Ещё больше, как модель. Невероятно харизматичная и, несомненно, достойная того, чтобы быть запечатлённой на холсте. Мне нравилось работать с тобой, рисовать тебя снова и снова. Ты мне позировал, не жалуясь и не капризничая, как делали остальные мои лондонские знакомые, а потом мы разговаривали до самого рассвета. За нами никто не следил, не звонил по несколько раз за вечер, не требовал вернуться домой к определённому часу, а потому мы были вольны распоряжаться временем так, как нам того хотелось.
Наши разговоры всегда меня вдохновляли. Ты был потрясающим собеседником и заскучать в твоей компании, кажется, вообще нереально, потому что у тебя всегда есть, что сказать. Не проскальзывает тех нелепых, столь ненавистных мне неловких пауз между репликами, свойственных общению со многими из моих знакомых. Я считала тебя лучшим другом и подумать не могла, что через год сама в тебя влюблюсь без памяти.
Проведя год за партой, мы снова улетели на каникулы в наш город. Тогда что-то неуловимо изменилось, и это почувствовали мы оба.
Мы не были уже только друзьями, но и возлюбленными себя не называли. Боялись откровенно поговорить о чувствах, удерживая дистанцию, но при этом выдавая себя действиями, взглядами, жестами.
Лондон стал для меня самым романтичным городом мира.
Мой шестнадцатый день рождения мы тоже встречали вместе, очередной разговор едва ли не до утра, шампанское из запасов моих родителей, разлитое по бокалам, а потом гнетущая тишина, повисшая между нами впервые за то время, что длилось знакомство. Я помню, как ты смотрел на меня тогда, неоднократно вспоминаю наш первый поцелуй и предложение стать твоей девушкой.
Несмотря на то, что оно представлялось мне само собой разумеющимся, шок всё равно был. Я действительно растерялась, подумав, что это такая глупая шутка, но ты не улыбался и не смеялся, продолжая ждать ответа.
Переломный момент и самый сладкий поцелуй, что мне когда-либо довелось получать.
Я ощутила его сразу после того, как ответила согласием. Иначе и быть не могло. Только «да», ни единой мысли об отказе.
Признаюсь честно, романтика никогда не казалась мне хоть сколько-нибудь привлекательной, по большей части наталкивая на мысли о фальши. Все эти слова, поступки и затасканные жесты, коими изобилуют отношения многочисленных пар… Я проживала их на страницах прочитанных книг и вместе с героями не меньшего количества кинолент, что мне довелось просматривать. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы убедиться: в жизни ничего подобного не хочется.
В общении с определёнными людьми я говорила об этом с невероятной уверенностью, раздражаясь, когда они заявляли снисходительно: «Ты изменишь мнение, как только появится тот, кто тебе нужен».
Я смеялась в ответ, а потом поняла, что они были правы. Когда в жизни появляется тот самый, особенный человек, всё приобретает иную эмоциональную окраску, даже то, что прежде представлялось одним сплошным клише, изученным вдоль и поперёк, а оттого – за счёт растиражированности – порядком раздражало, внезапно представляется в ином свете, приобретая иную окраску.
Находясь рядом с тобой, я ловила себя на мысли, что, кажется, мои принципы не настолько крепки, как мне виделось прежде, а противоречий в жизни невероятно много. Я ненавидела романтику и милые словечки, при этом обожала, когда ты называл меня своей маленькой принцессой.
Мне нравилось вообще всё, что связано с тобой.
Наши разговоры, прогулки по ночному городу, посиделки в студии, спонтанные совместные вылазки и то, что, в представлении окружающих, возможно, считалось безрассудством.
Например, случай, когда я забралась на ограждение моста и стояла там, раскинув руки в разные стороны, подставив лицо дождевым каплям.
Любой другой человек, находившийся на твоём месте, принялся бы взывать к моему инстинкту самосохранения, говорить, что я веду себя, как идиотка, рискуя жизнью, попытался бы стащить оттуда, не успокоившись до тех пор, пока ход событий не изменится, и у девочки с пулей в голове не окажется под ногами твёрдая почва. Любой другой попытался бы сумасбродку спасти, а ты последовал за мной, тоже поднявшись на ограждение, скопировав позу. Мы так и стояли, соприкасаясь кончиками пальцев, а потом каждый из нас сделал шаг в сторону, ближе к центру. Мы соединили ладони, прижимая их друг к другу, но не переплетая пальцы. Дождь был холодным, практически ледяным, больше подходившим для зимнего сезона в Лондоне, но мы не торопились убегать, стояли неподвижно на месте. Когда мы всё-таки переплели пальцы, они с трудом сгибались, а ладони едва ли не примёрзли одна к другой.
Стоять на скользком ограждении – глупее не придумаешь, но именно в тот момент я чувствовала себя нереально счастливой. Ощущение полёта. Та самая свобода, о которой я говорила. И ты рядом со мной.
Одно из самых ярких воспоминаний, навеки врезавшихся в память.
Ты спрыгнул на мост первым, потянул меня за собой, крепко-крепко обнял, прижимая к себе.
Шептал, что я сумасшедшая.
Я снова смеялась и повторяла всего одно слово. «Да».
Помнишь тот день, незадолго до вылета?
День, когда я отказалась от привычного образа, сменив потёртые джинсы и неизменные яркие футболки на нечто более женственное. Тогда я думала, что мечтаю стать девушкой с обложки, вызывающей восхищение. И, кажется, мне удалось. В твоих глазах, стоило только показаться, без труда прочитывался восторг невероятной силы.
Необычно, наверное, наблюдать подобное преображение. Ты привыкаешь к девчонке в заношенных кедах, а потом видишь перед собой истинную леди. Мне самой этот поступок представлялся диким, сравнимым с попыткой влезть в кожу другого человека, но эксперимент оказался удачным и притягательным. Мне понравилось принимать в нём участие. Безумно понравился результат.
Тонкая цепочка с кулоном-бантиком на шее, алое платье с открытой спиной, волосы, свободно спадающие по плечам, а не собранные в стандартный пучок.
В тот вечер мне хотелось быть особенно привлекательной и желанной. Хотелось, чтобы ты увидел во мне не только свою в доску девчонку, но и просто красивую женщину. Я мысленно обращалась к тебе, и ты снова понял меня без слов.
Мы тогда впервые занимались любовью.
Прохладный шёлк платья алой лужицей растёкся по полу, соскользнув, стоило только спустить бретельки. Обжигающие прикосновения твоих рук, первый осторожный поцелуй в шею, скольжение пальцев по плечам, подцепленная ткань, тихий шорох.
И падали два башмачка
Со стуком на пол.
И воск слезами с ночника
На платье капал…
Тот период жизни, что мне довелось провести вдали от тебя, стал настоящим испытанием на прочность.
Я протестовала, отказываясь от одиночного перелёта, но мама не слушала, затыкая уши и хлопая дверью, будто маленькая девочка, обиженная в песочнице плохими мальчиками, когда я пыталась до неё докричаться, расписав в красках свою точку зрения. Ты знаешь, с тех пор, как отец ушёл от нас, она постоянно находится в состоянии нервного напряжения и готова выплеснуть агрессию на каждого встречного.
Препирались мы долго, спорили, с пеной у рта доказывая правильность своих доводов и ошибочность чужих. Альбина заверяла, что ничего страшного во временном расставании нет. Твой отец ей вторил, говорил, что очередной учебный год ты тоже начнёшь в одной из британских школ, и мы снова будем вместе.
Не мне тебе рассказывать, насколько упёртой иногда становится моя мать. Последнее слово осталось за ней, а я отправилась учиться в Лондон.
Не поверишь, но в этом году планируется слияние наших учебных заведений! Я слышала много положительных отзывов об академии, подобранной для тебя Владиславом Владимировичем, да и видела её несколько раз. Мне не довелось побывать внутри академии, но внешне она производит впечатление.
Величественная и невероятно красивая. Изысканная и чарующая. Под стать своему названию. Есть что-то мистическое в этом сочетание. Подчёркнуто аристократическое, даже королевское. «Чёрная орхидея». Само здание великолепно, и я часто ловила себя на мысли, что обязана нарисовать его, запечатлеть на бумаге, как когда-то запечатлела и твой портрет.
Как мало нужно, чтобы изменить мнение.
Нет, здание не утратило своей привлекательности и мне по-прежнему нравится. Иногда я приезжаю туда, стою напротив и думаю о том, как мы могли пройти вместе через эти ворота. Снова переплести пальцы, как тогда, на мосту, и сделать шаг вперёд. Тут нет никакой опасности, это не игра на грани жизни и смерти, просто школа…
Но академия – это не только здание и потрясающей красоты сад. Академия – это ещё и люди, которые в ней учатся. Иногда достаточно одного знакомства, чтобы оно перевернуло былое представление с ног на голову, а от восторга не осталось и следа.
Последние два месяца моей жизни похожи на ад, я блуждаю в кромешной темноте, всё чаще приходя к неутешительному выводу: кажется, из неё нет выхода. Я не хотела говорить тебе об этом, как и не хотела, чтобы ты запачкался той грязью, в которой утопили меня. Я мечтала забыть об этом, но моим чаяниям не суждено исполниться. С каждым днём, часом, минутой, секундой я всё сильнее увязаю в том дерьме, что вылито на меня окружающими людьми.
Я не знаю, как сказать тебе об этом, запуталась окончательно, оказалась в лабиринте, не имеющем выхода.
Одно я знаю точно. У меня не осталось сил на борьбу. Я смертельно устала и больше не выдержу.
Наверное, сейчас ты мучительно перебираешь в голове варианты возможных неприятностей, с которыми мне довелось здесь столкнуться. Рада была бы развеять твои сомнения, заявив, что это не более чем сезонная депрессия, обещающая закончиться совсем скоро; улыбнуться беззаботно… Но я не могу этого сделать.
Жизнь никогда не станет прежней. Я стремительно погружаюсь в безумие. Не без посторонней помощи.
Милый Алекс, мне очень плохо. Плохо, больно и страшно.
Ещё немного, и лимит моих сил будет исчерпан, а я сломаюсь окончательно…».
*
Посетитель, зашедший в комнату, особой осторожностью не отличался, да и силу рассчитывать однозначно не умел. Дверь за его спиной захлопнулась так, что в помещении задрожали стёкла.
Кэрмит приоткрыл один глаз и, стараясь никак своего бодрствования не выдать, посмотрел на того, кто невероятно «грациозно», словно слон в посудной лавке, напомнил о своём существовании. Сомнений, в общем-то, не было. Завалиться в эту комнату мог только один человек, числившийся соседом Кэрмита ещё с тех самых пор, как они оказались учениками первого класса средней школы, а с годами получивший ещё и дополнительное звание лучшего друга. Иногда Кэрмит иронично отзывался о Даниэле Ричмонде, как о своём верном оруженосце, хотя никакого оружия у него и в помине не было. Просто данная формулировка звучала красиво, а Кэрмит не был лишён некой склонности к пафосу, проявлявшейся время от времени.
– Время пить чай, – громко оповестил Даниэль, подходя ближе к кровати и собираясь прикоснуться к плечу Кэрмита.
Не успел, ладонь его перехватили и крепко сжали. Вторую руку Кэрмит убрал от лица, ухмыльнулся довольно.
– И где же он? – поинтересовался.
– Ты не спишь, – резюмировал Даниэль, присаживаясь на самый край кровати.
– Как видишь. Пытался, но твоими стараниями сон свалил в неизвестном направлении и вряд ли вернётся в ближайшее время.
Кэрмит принял вертикальное положение, с трудом оторвавшись от подушки, и потянулся за расчёской, лежавшей в изголовье.
Следовало привести себя в порядок и выбраться на улицу – подышать немного свежим воздухом и поболтать с одноклассниками, если получится встретить кого-нибудь из них, не потерявшись в разношёрстной толпе. Разумеется, в преддверии первого учебного дня «Чёрная орхидея» напоминала муравейник, в который щедро плеснули кипятка, и обитатели хаотично побежали в разные стороны. Ученики, прибывающие в школу, служили отличной иллюстрацией к заявленной ситуации.
Поднявшись с кровати, Кэрмит подошёл к зеркалу и критично себя осмотрел.
Оно, в общем-то, ничего нового ему не сообщило, лишь в очередной раз повторило то, что Кэри и без него знал. Чтобы хорошо выглядеть, необходимо высыпаться и не игнорировать основы здорового образа жизни. В противном случае, красоте или – если не замахиваться на столь высокую оценку данных – хотя бы минимальной внешней привлекательности можно помахать рукой и попрощаться с ней навсегда.
Грим прекрасно маскировал все несовершенства кожи, убирал синеву под глазами и мелкие мимические морщинки, появляющиеся не только от наплевательского отношения к природным данным, но и от любви к улыбкам. Там, где косметика оказывалась бессильной, в ход шёл его величество графический редактор, слегка приглушающий яркость сеточки сосудов на белках и придающий коже сияние. На страницах каталога не парень – загляденье, картинка, которой любоваться, не переставая.
Но в реальности можно было наблюдать и слегка покрасневшие от постоянного недосыпа глаза, и тёмные круги под ними, усиленные следами размазавшихся косметических средств, нанесённых на кожу перед съёмками, а потом не до конца смытых.
Осыпавшийся чёрный карандаш и размазанная основа.
Кэрмит едва не застонал, ощутив, как от висков к затылку вновь растекается боль.
Ради съёмок пришлось подниматься едва ли не в пять утра. Принимая во внимание тот факт, что накануне он лёг в три, можно было с лёгкостью рассчитать, сколько времени оказалось отведено непосредственно под сон. Может, и были на свете везучие люди, способные высыпаться за два часа, но Кэри к ним точно не относился.
Он надеялся отоспаться, оказавшись на территории академии, но и тут уделить отдыху получилось не более получаса, потому что, стоило лишь погрузиться в состояние полудрёмы, как появился Даниэль.
С семи утра и до пяти вечера Кэрмит позировал, представляя новую коллекцию молодёжной одежды, призывно улыбался в камеру и старался никак не демонстрировать усталость, на него навалившуюся.
Он не был профессиональной моделью, не числился среди подопечных того или иного агентства, не принимал участия в кастингах и не бродил по «языку». Просто иногда принимал предложения от знакомого фотографа, работая на добровольных началах. В общем-то, мог отказаться, ничем не рискуя, но в большинстве случаев решение оказывалось положительным. Ему нравилось позировать, а Мэри говорила, что камера Кэрмита любит. У них полное взаимопонимание и идиллия, о которых только можно мечтать.
То ли камера действительно питала к Кэри нежные чувства, то ли профессионализм Мэри брал своё, но снимки получались прекрасными. Сотрудничество длилось уже третий год, и Кэрмит знал, что получив фотографии, останется доволен результатом. Это его радовало, а вот отражение в зеркале и головная боль, спровоцированная недостатком сна – нет.
Кэри прислонился лбом к стеклянной поверхности, наслаждаясь её прохладой и делая несколько вдохов и выдохов. Закрыл глаза.
– Неважно выглядишь, – резюмировал Даниэль.
Кэри не церемонился, завёл за спину свободную руку и продемонстрировал приятелю неприличный жест.
Сам знал, что выглядит не просто неважно, а откровенно паршиво, но говорить об этом не хотелось.
Виной тому были не только съёмки, входившие в категорию приятных обязанностей, но и некоторые обстоятельства жизни, распространяться о которых Кэри не планировал. Во всяком случае, не сейчас, когда воспоминания ещё не утратили актуальности и свежести, а потому разворачивались перед глазами в красках, очерченные не бледными контурами, а жирными карандашными линиями, вдавленными в бумагу.
Иногда Кэри ловил себя на мысли, что такими темпами недалеко до сумасшествия, но потом приказывал мысленно выбросить всё из головы и трезво смотреть на ситуацию. Комплекс вины пожирал Кэрмита изнутри, как ржавчина лист железа, несмотря на то, что он ничего особенного не сделал, напротив, старался вести себя вежливо, даже корректно. Тем не менее, периодически вспоминал об этом, и становилось тошно. От ситуации, в которую оказался вовлечён, от собственного бессилия и от осознания, что иногда люди способны выворачивать правду наизнанку так, чтобы получить выгоду себе, попутно утопив другого. Ему периодически не везло оказываться на месте того самого второго участника событий.
Наверное, жизнь должна была научить его хоть чему-то ещё тогда, пару лет назад. Но не научила.
– Я это и без тебя знаю, – вздохнул, отстраняясь от зеркала и всё-таки берясь за расчёску, желая привести причёску в порядок. – Не скрою, приятнее было бы услышать, что я ослепителен и обворожителен, но сам вижу, что это совсем не так.
Волосы сложно было назвать непослушными, потому много времени тратить не требовалось. Пару раз провести по ним щёткой, пригладить, убрать чёлку на бок.
Выбраться в душевую, умыться, окончательно убирая с лица остатки грима. Поправить воротник, повязать шейный платок, надеть пиджак, растянуть губы в улыбке. Окончательно попрощаться с образом модели со страниц каталога и снова стать обыкновенным школьником. Относительно обыкновенным, если принять во внимание собственное происхождение и статус учебного заведения.
Но кого это волнует, в общем-то?
– Алкоголь?
– Нет. Как ни странно, работа. И усталость, – признался Кэрмит, воплощая в жизнь задуманное ранее.
Чтобы выглядеть прилично и не напоминать персонажа фильма ужасов, достаточно было привести себя в порядок.
Немного поработать над волосами, и всё уже не настолько плачевно, как прежде.
Вот и синева под глазами не слишком заметна.
С сухими губами ничего особо не сделаешь, разве что кремом можно смазать и больше не раздирать их, даже если очень хочется, а руки так сами и тянутся, желая в очередной раз содрать корочку.
– Выходит, снова снимался?
– Да. Мэри попросила, а я не смог отказать.
– Ей ты никогда не отказываешь.
– Не могу. Но, согласись, что результат стоит моих маленьких жертв. Она фотографирует и то, что нужно ей, и то, что прошу я. Второе, правда, так и осталось невостребованным, ну да ладно. Зато я могу любоваться собой в любой момент, когда мне того захочется.
– Ты так и не вручил полученные снимки тому, кому они предназначались?
– Знаешь, нет. Немного раскинул мозгами и подумал, что не хочу в очередной раз становиться источником неприятностей для своей семьи. Достаточно одного скандала, замешанного на сексе, в который они были втянуты моими стараниями. Здесь, конечно, не тот уровень. Не порнография, а лёгкая эротика, но дарить подобные фотоматериалы человеку, которого не особенно любишь и через пару недель собираешься послать на хер, несколько недальновидно.
