Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"

Можно ли любить до умопомрачения и при этом страстно ненавидеть?

Гаррет Марвел готов был заявить со стопроцентной уверенностью, что подобная расстановка сил и столь непонятные чувства, ставшие симбиозом противоположных понятий, не выдуманы от начала и до конца, они – явление, реально существующее.

Те, кто с пеной у рта доказывает обратное, повторяя с завидным постоянством, что любовь, замешанная на ненависти, невозможна, были в представлении Гаррета ограниченными кретинами, невидящими дальше собственного носа. Их уверенность в том, что если чего-то испытать не довелось, то этого не существует вовсе, пробуждала в нём раздражение, перерастающее со временем в дикую ненависть.

В последнее время таких людей становилось всё больше, а вера в человечество стремительно опускалась на самое дно. Окружающие люди не желали вникать в суть его проблем, но зато советы раздавали щедро, не то, что профессиональные дипломированные психологи, от которых помощи бескорыстной не дождаться.

Хочешь, чтобы тебя выслушали? Мечтаешь о кардинальных переменах? Будь добр, выложи несколько сотен фунтов за сеанс. Может быть, тебе повезёт, специалист не станет заговаривать зубы, а, в самом деле, скажет что-нибудь дельное.

Он пробовал летом походить к психологу, чтобы изменить отношение к самой жизни. Понял, что после этих визитов чувствует себя только хуже, после чего отказался от дальнейшей практики. К школьному психологу он идти не собирался. Откровенничать с незнакомым специалистом было проще. Хотя бы потому, что тот не был знаком с жизнью академии и в пространных размышлениях не различал ту или иную личность. Сесиль вполне могла это сделать, стоило только заикнуться об определённых происшествиях.

Гаррет ненавидел всё и вся.

Себя тоже ненавидел как ни странно. Просто умело маскировал истинные настроения, а в мыслях именовал себя весьма и весьма незавидно. Мастер сломанных иллюзий. Магистр разбитых мечтаний.

Тварь.

В начале обучения в средней школе, когда все они только-только попали в мир «Чёрной орхидеи», а об объединении со школой для девочек речи не заходило, Гаррет нередко фантазировал, представляя, каким будет его будущее. С каким мироощущением он придёт к финишной черте школьного периода жизни? Иначе говоря, с какими мыслями покинет стены академии? В каком статусе?

Тогда единственной его мечтой была популярность, о которой и речи особой не шло. Гаррет не слишком хорошо ориентировался в новом обществе, а одноклассники, как на подбор, оказались незнакомыми. Все, с кем он прошёл несколько лет начальной школы, продолжили обучение в других заведениях.

Нужно было налаживать общение с кем-нибудь, чтобы не остаться вечным одиночкой, и он попробовал это сделать. Пару недель присматривался к новому окружению, составил список, распределив людей по популярности, и решил начать знакомство, в первую очередь с теми, кто стоял на самом верху. На большую удачу и улыбку со стороны судьбы при этом не слишком рассчитывал, поскольку в былое время неоднократно получал подтверждение словам, что он и везение – вещи несовместимые.

Наверху были они. Кэндис Брайт, носивший в те годы странную кличку «Инферно», и Роуз Астерфильд.

Точнее, только Кэндис.

Розарио мало кому нравился, и дело было не столько в его своеобразной, хоть и не страшной, внешности, а больше в поведении. Жесты, поступки, фразы, понятные далеко не каждому. Когда все впадали в ступор, Кэндис улыбался. Потом хохотали эти двое уже вместе – потрясающее взаимопонимание.

Неизвестно, каким чудом они умудрились найти общий язык, но контактировали постоянно. Розарио направо и налево демонстрировал собственные странности, Кэндис смотрел на этот цирк со снисхождением и – может обман зрения? – неким восторгом.

Гаррету хотелось прибиться к их компании хотя бы для того, чтобы понять, какие именно причины заставляют данных людей держаться вместе. И он прибился. Удалось. Ни Кэндис, ни его белобрысый приятель не проявили себя снобами, не стали демонстративно отворачиваться и отталкивать протянутую руку.

Хочешь подружиться? Давай. Никто не возражает.

Гаррет, представивший сцену из «Гарри Поттера», ту самую, где главный герой отвергает предложение чистокровного аристократа с платиновыми волосами, впал в ступор. Он был уверен, что от него отвернутся и отправят прогуляться на все четыре стороны. Они уничтожили его шаблон.

С ними было хорошо и весело. С ними было круто.

Пообщавшись с обоими несколько месяцев, Гаррет понял, что никаких особых странностей у одноклассников нет. Просто они пытаются слегка разнообразить жизнь, вот и придумывают личные фишки, только им понятные. И ему, раз уж он влился в компанию. В основном, втроём они и держались, не игнорируя остальных, но и не сближаясь с ними. Общения в таком составе им хватало за глаза. Золотым трио их, конечно, не называли, но… Они действительно были друзьями из категории тех, что невозможно водой разлить. До определённого периода.

Всё сложилось банально и как-то глупо.

Гаррету внезапно стало скучно.

Он начал ловить себя на мысли, что друзья его меняются и не в лучшую сторону. Периодически подумывал о том, что ему в их обществе становится невыносимо. Нет, они-то по-прежнему отлично взаимодействовали между собой, а вот он стал лишним. Как выпадает в ходе лабораторного химического опыта один из элементов, так выпал и Гаррет.

Скуку хотелось развеять, и он отправился на поиски новых друзей. Относительно новых, само собой. Все они были ему знакомы, но поверхностно.

Проводя своеобразную аналогию, Гаррет представлял других учеников академии блестящими баночками газировки с закрытыми ключами, в то время как старые друзья превратились в смятую уродливую тару, о которой слова доброго не скажешь. Он выпил их до дна.

Что одного, что второго.

Ко всему прочему появилась идиотская ревность. Ему начало казаться, что оба с ним общаются из жалости, а сами только и делают, что смеются у него за спиной, обсуждая каждую нелепую фразу, каждый промах. Коллекционируют ошибки и считают неудачником.

Ему больше не хотелось быть частью стаи.

Он мечтал о позиции лидера.

Распланировать грандиозные задумки и двинуться навстречу их реализации оказалось не так уж сложно. Гаррет начал сближаться с другими учениками, столь же стремительно отдаляясь от своих друзей. Вот только методы для этого выбрал не самые красивые. Осознавал, что поступает не лучшим образом, но в противостоянии верности и тщеславия безоговорочную победу одержало второе. Гаррета волновал не столько собственный моральный облик, сколько положение в школьной иерархии. За возможность стать тем, кого не только любят, но и побаиваются, считая своего рода авторитетом, он мог пойти на любые жертвы.

Он не был идиотом с полностью атрофированным чувством справедливости, а потому периодически его грызли муки совести. Более того, делали это с завидным постоянством, но Гаррет не желал признавать правоту подсознания.

Теперь он придерживался новой линии поведения.

Предать в первый раз было сложнее всего. А потом вошло в привычку.

Он помнил, как впервые подставил друга ради приятелей. Часто возвращался мысленно к этому происшествию. Думал, как сложилась бы жизнь, не оболги он тогда Роуза.

Ровно четыре года назад. День в день.

Гаррет знал наверняка. Тогда они тоже праздновали Хэллоуин.

Всего четыре части состава – по школьным меркам – преступления.

Кабинет, сигареты, огромное количество дыма от раскуривания этих самых сигарет. И не только сигареты. Ещё и травка.

Спасибо, что не кокаин и не таблетки.

Соучастники.

Глен Томпсон и его команда. Точнее, наоборот. Команда и Глен, недавно вошедший в её состав. Остальные – сплошь старшеклассники, принявшие тех, кто был на несколько лет младше, в свои ряды. Позволили провести время в компании элиты, и Гаррет этим гордился. Теперь понимал, что они с Гленом были всего лишь фагами для своих мастеров. Мальчики на побегушках, нелепые «шестёрки», а тогда это знакомство представлялось невероятным достижением.

Одно обстоятельство.

Незапертая по причине забывчивости дверь.

Один случайный свидетель.

Розарио Астерфильд.

Необходимость ответить за нарушение порядка перед лицом прежнего директора.

Роуз не побежал к руководству школы, желая настучать на баскетболистов. Вместо этого предпринял попытку вразумить Гаррета и вытащить его из этого вертепа, развернувшегося в пределах одной пустующей аудитории. Именно так он оказался с ними на одной территории. Именно по этой причине был одним из тех, кого притащили к директору в числе виновных.

Один шаг, отделяющий от жирной точки в финале дружбы.

Сообщение от Глена Томпсона с текстом, что и ныне просматривался на сетчатке, стоило только вернуться в тот день.

Ты же понимаешь, что они нас убьют, если мы скажем правду?

Гаррет понимал, но не знал, что делать.

Второе сообщение послужило руководством к действию. И всё развернулось стремительно. Гениальная режиссура, минимум осечек.

Один из старшеклассников Гаррета толкнул. Не случайно, а вполне целенаправленно, передавая в этой суете пачку сигарет и несколько самокруток, подмигнул, давая добро на совершение Поступка. На самом деле, мелочного и гадкого, но им представлявшегося чем-то, схожим с подвигом с большой буквы.

Гаррет сделал то, чего от него ожидали. Воспользовался тем, что молния на школьной сумке Роуза, в которую тот собирал конфеты, была открыта, и незаметно подбросил доказательство вины человеку, который вообще никакого отношения к вечеринке не имел и пострадать не должен был ни при каких обстоятельствах.

Как в том анекдоте. Он просто проходил мимо.

Роуза обвинили все. Гаррет до последнего молчал, надеясь, что его не спросят. Надежды оказались напрасными.

Роуз смотрел на того, кого ещё продолжал считать другом.

Гаррет видел, что в уголках глаз у Астерфильда поблёскивают слёзы. Зубы настолько часто прихватывали нижнюю губу, что, казалось, скоро от неё живого места не останется – будет одно лишь кровавое месиво.

– Марвел, – донёсся до его сознания голос директора.

Гаррет ждал. Сам не знал, чего именно, но ждал. Какого-то сигнала, что ли. Знака, помогающего понять, как поступить в дальнейшем. Определиться и перестать компостировать мозги, что себе, что окружающим.

– Скажи правду, Гарри, – тихо произнёс Роуз.

И данная фраза стала тем самым знаком, определившим исход ситуации.

До этого момента Гаррету не доводилось видеть Роуза плачущим. Осознание, что он умеет плакать, удивляло.

Ещё больший шок вызвала просьба, потому что Роуз никогда ни о чём не умолял. Три слова, им произнесённые, были криком о помощи, признаком отчаяния, побившего все установленные планки.

Новые открытия едва не склонили чашу весов в сторону Роуза, но на плечо легла чужая ладонь, сдавила, давая понять, что и как следует подать.

Правду Гаррет сказал, свою, точнее, навязанную старшеклассниками и Гленом. Когда дело дошло до проверки личных вещей, среди многочисленных сладостей, собранных в школьную сумку, у Роуза обнаружились и сигареты, и трава.

– Спасибо, что поддержал, друг, – произнёс он, появившись в столовой, спустя неделю после происшествия.

Чем Роуз питался всё это время, Гаррет не знал. Может, ел конфеты, служившие напоминанием о моменте провала, а, может, заботливый Кэндис что-то приносил. Скорее, всё-таки второе. На одних только сладостях Роуз бы долго не выдержал.

Но это – потом.

А в тот вечер сил на сарказм и ядовитые интонации у Роуза не осталось. Его наказали и едва не исключили из школы. Вызывали родителей, чудом разрешили возникшие разногласия. Запись в личном деле так и не появилась, на бумаге Роуз остался учеником с кристально-чистой репутацией, зато по школе расползались слухи о его проступке.

На следующее утро проснулся Гаррет рано, но не потому, что муки совести заедали. Они мучили его перед сном, но были раздавлены и капитулировали. Причиной раннего пробуждения стало сообщение о необходимости встретиться и поговорить.

Место встречи было выбрано так себе, доверия не внушало. Внутренний голос подсказывал Гаррету, что лучше бы ему никуда из комнаты не высовываться, но совет был проигнорирован.

Кэндис встретил Гаррета подобием улыбки. Такой милый, немного сонный парень. Однотонные пижамные штаны, футболка с изображением звезды и мужчин в чёрной униформе. У одного – ярко-красный рот на набелённом лице.

У вокалиста, скорее всего. То, что это музыкальная группа, было понятно с самого начала. Кто такие, что поют, оставалось загадкой. Период увлечения Кэндиса данными людьми Гаррет пропустил.

Или не придавал значения прежде.

В любом случае, интересовала Гаррета их внешность, а не репертуар.

Почему-то именно эта деталь привлекла внимание Гаррета. Наверное, просто потому, что самой яркой оказалась. Может, как предчувствие.

Собственно, разговор так и не состоялся. На обсуждение Кэндис настроен не был. Всё произошло настолько стремительно, что Гаррет и сориентироваться не успел. Он помнил только, как Брайт держал его за волосы, обещая засунуть тупой башкой в унитаз, а из разбитого носа текла кровь.

– Почувствуешь, каково это, когда тебя купают в дерьме, Марвел. Но ты-то этого заслуживаешь, а кто-то пострадал только потому, что считал тебя другом. Хочешь? Могу устроить.

Он дёрнулся тогда, стараясь вырваться из захвата. Кэндис, продолжая прожигать взглядом почерневших от бесконтрольной ярости глаз, отреагировал моментально, повторно приложив головой о гладкую, прохладную поверхность. Пахло дезинфицирующими средствами и собственной кровью – тошнотворно.

Хорошо, хоть только ими.

От удара в голове зашумело.

– Какая же ты мразь, Марвел, – раздалось шипяще у самого уха, и вскоре хватка пропала.

Окунать теперь уже определённо врага – их дружба сгорела в пламени зажигалки и растворилась в, как обычном, так и сладковатом дыму – головой в сортир Кэндис не стал, ограничился угрозами.

Хотя решимости могло хватить, Гаррет не сомневался.

– Побежишь жаловаться дружкам? – спросил Кэндис, сложив руки на груди. – А что? Ты можешь. Ты же у нас теперь крутой и взрослый.

– Если я им пожалуюсь, они тебя во все дыры отымеют, – усмехнулся Гаррет, садясь на пол и проводя ладонью по окровавленному лицу.

– Ну-ну.

– Не веришь?

– Склоняюсь к мнению, что они могли сделать это с тобой, рискни ты сказать директору правду. После того как ты их выгородил, преисполнены благодарности. Показной. Ты теперь их друг навеки. Но если тебе что-то понадобится, помощи ты не дождёшься. Крыс никто не любит. Их презирают. Даже те, кто прикармливает. А для тебя я иного слова подобрать не могу.

Гаррет молчал. Ему нечего было сказать в своё оправдание.

Он не знал, сколько времени они провели в тишине. Не знал, как долго смотрел в глаза Кэндиса, не видя там ничего, кроме отторжения.

Для него всё остановилось и замерло на одной точке. Не тогда. Ещё раньше. В тот самый момент, когда Роуз смотрел на него в кабинете и просил о помощи, но получил плевок в душу.

Кэндис покачал головой, усмехнулся и ушёл. Некоторое время в коридоре были слышны его шаги, а потом они стихли.

А Гаррет продолжал сидеть на полу и размазывать по лицу кровь.

Наверное, стоило отказаться от поиска новизны и отправиться к тем, кто считал его другом. Раскаяться в совершённом поступке и попросить прощения. Попытаться хотя бы.

Гаррет пошёл по иному пути, от противного. Гордо вскинул голову, словно это именно он был невинно пострадавшей стороной, и начал мстить. Методы его оказались столь же мелочными и гадкими, как первое предательство.

Он нарочно цеплял обоих одноклассников, говорил о них гадости, открыто именовал Роуза уродом, не считая его таковым, но стараясь ради привлечения внимания. Безликая масса, с которой Гаррет общался ныне, шутки воспринимала с восторгом. Чем больше масла в огонь, тем выше пламя и ярче представление.

Кэндиса просто называл шлюхой, не имея на то оснований. И сомневаясь, что выплёвывая ему в лицо это слово, действительно не ошибается.

Момент, когда гадкий утёнок с неровно подстриженными волосами, губами, кровящими из-за постоянно срываемых корочек, и шелушащимся носом, превратился в прекрасного лебедя, Гаррет благополучно пропустил. Нет, Кэндис не изменился за лето, всё произошло не спонтанно, а плавно и как-то… закономерно, что ли.

Он повзрослел и из растрёпанного мальчишки со сбитыми костяшками превратился в элегантного молодого человека.

Того, кто неплохо в плане техники и безумно красиво в плане эстетики играет в крикет. Грациозно так, пластично. Непрофессионально, больше ради развлечения. Но на них с Роузом смотреть в разы интереснее, чем наблюдать за играми профессионалов, навевающими беспросветную тоску.

Того, что со знанием дела вступает в дискуссии на уроке английской литературы и столь старательно поддерживает общение с учительницей, что временами это смахивает на откровенный флирт – Гаррет бы приревновал, если бы не знал, кто является истинной страстью Кэндиса.

Того, кто громко и потрясающе заразительно смеётся, запрокидывая голову. И наблюдателю в лице Гаррета в этот момент отчаянно, почти до дрожи, хочется прикоснуться невзначай, погладить, скользнуть рукой по шее, притягивая ближе и целуя.

Того, кто теперь обменивался с ним исключительно оскорбительными репликами, да и то, в ответ на проявленную инициативу, а не по собственному желанию. Будь у Кэндиса возможность, Гаррет давно оказался бы в другой школе, другом городе, а то и на другой планете.

Чем дальше, тем лучше.

Того, кто в этот вечер совершил поступок, ставший для многих неожиданностью. В первую очередь, для Гаррета и Глена, решивших, что Сибиллу никто не поддержит и наряд, ею предложенный, надевать не станет.

То ли на Кэндиса нашло что-то странное, то ли Сибилла сумела найти ключ к его душе, но костюм обрёл нового владельца, выглядевшего, несмотря на выдвинутые заранее предположения, не нелепо и пошло, а весьма и весьма аристократично. Когда Глен описывал идею своей – бывшей? – девушки, всё представлялось иначе. Воображение Гаррета успело создать тысячу и одну картинку смешного содержания, а реальность продемонстрировала им обратное.

Гаррет торжественное появление пропустил. Они стояли вместе с Гленом, перемывая кости всем, кому только можно было их отполировать. И Глен что-то говорил, а потом заткнулся на мгновение. В итоге, замер с открытым ртом.

Гаррет, сообразив, что к чему, обернулся. И поразился не меньше.

Лиловый плащ, зелёный жилет, белая рубашка, чёрный бант под горлом, шорты и высокие сапоги с широкими лентами вместо шнуровки. Никаких тонких каблуков-шпилек, разумеется. Не шоу трансвеститов. Профессиональный маскарад.

Безумный наряд, но Кэндис умудрился превратить выход в нём из момента позора в вечер триумфа.

Потратив некоторое время на размышления, Гаррет выдвинул ещё одну теорию. Нашёл очередную причину, сумевшую подвигнуть Кэндиса на дефиле в таком виде. Прямо сама собой напрашивалась.

Присутствие на праздничном вечере директора.

Весь маскарад Кэндиса, обычно более чем равнодушного к торжествам, мог быть только ради Мартина Уилзи. Ради его одобрения, восхищения и желания.

Чем больше Гаррет об этом думал, тем меньше оставалось сомнений. Уверенность в собственной правоте росла и крепла.

До недавнего времени Гаррет полагал, что чувства Кэндиса не имеют шанса на взаимность. Торжествующе ухмылялся, отпуская очередную шпильку, ехидством отыгрываясь за собственную безответную влюблённость. Приятно было осознавать, что не только он остаётся в пролёте. Кэндис может сколько угодно стараний приложить – всё равно они по заслугам оценены не будут.

Представление Гаррета перевернулось несколько дней назад, когда он стал свидетелем встречи Кэндиса и директора академии за пределами учебного заведения. С ними был ещё кто-то, абсолютно Гаррету незнакомый, но это обстоятельство было благополучно упущено из вида. Оба вели себя сдержанно – ни единого намёка на отношения, выходящие за рамки общепринятого, но сам факт их совместного появления неприятно удивил. Внутри кольнуло, проскребло и продолжило саднить до сих пор.

Стоя за школой, Гаррет выкуривал вторую сигарету подряд и пытался подбодрить себя мыслями об очередном провале планов Кэндиса.

Нарядился Кэндис вызывающе, многие смотрели. Не важно, какие эмоции испытывали. Гамма была обширной, от зависти до восхищения. Суть в том, что смотрели. Внимания к его персоне оказалось привлечено приличное количество, но тот, ради кого представление разыгрывалось, в зале не появился. Не оценил, не восхитился. Не заметил.

Призрачный, мать его, директор.

Нет, Мартин, определённо, находился в этот момент где-то на территории школы, но в большом зале, предназначенном для проведения торжественных мероприятий, обнаружить его было практически нереально. За весь вечер Гаррету довелось разве что пару минут полюбоваться на его величество всея «Чёрной орхидеи» в актовом зале, где проходила вступительная часть мероприятия.

Мартин появился и почти сразу исчез, оставив учеников предоставленными самим себе. А ещё префектам и преподавательскому составу.

Не королевское это дело – отслеживать каждый шаг своего народа. Этим займутся помощники, если потребность возникнет.

Король сделал своё дело и может удалиться.

Гаррет злорадствовал. Больше для вида. Весело ему не было, удовлетворения он не ощущал. Радость не разливалась по каждой клеточке тела, гармония в душе не наступала.

Швырнув недокуренную сигарету себе под ноги, Гаррет растёр окурок и собирался вернуться в зал, когда услышал в отдалении шаги.

Кто-то стремительно приближался. Видимо, атмосфера всеобщего веселья наскучила, захотелось проветриться.

В руках у этого человека оказался фонарь, и Гаррету не пришлось долго гадать, кому не сиделось в зале. Стоило поднять глаза, и процесс узнавания прошёл за считанные секунды.

Наверное, следовало промолчать и пройти мимо, но не получилось. Эта история повторялась снова и снова. Она тянулась годами, истончалась, как паутинка, но была не в пример крепче, потому никак не желала разрываться. Гаррету казалось, что если он перестанет цеплять бывших друзей – как вместе, так и по отдельности – то и жить тоже перестанет.

Случалось: он желал, однажды появившись на занятиях, увидеть, что оба отсутствуют. Не потому, что опоздали, а потому, что их больше нет в этой академии. Решили выбрать иное учебное заведение, стремительно переехали, сбежали, мечтая объехать автостопом всю Европу, никого не поставив в известность.

Вариантов сотни, а вот итог всегда один.

Эти мысли быстро испарялись, потому что приходило понимание. Только в присутствии этих людей Гаррет чувствовал, что ещё не окончательно умер изнутри.

Своеобразная форма мазохизма. Попытаться причинить боль другому, чтобы почувствовать её самостоятельно и на фоне пережитого сделать определённые выводы о состоянии своей души.

Не зря бывшие друзья считали его идиотом. Он вполне этого заслуживал.

Гаррет не знал этого наверняка, но бывало, что приходили в голову кое-какие соображения относительно попыток вернуть всё на круги своя.

Он представлял, как пытается наладить отношения с одноклассниками, и приходил к выводу, что Розарио мог рискнуть, протянув руку дружбы ещё раз, наплевав, что именно его предали первым.

У Кэндиса были принципы и непоколебимая уверенность в правдивости определённого заявления. Тот, кто предал однажды, сделает это ещё раз, потому Гаррет может затолкать извинения себе в задницу и пройти на все четыре стороны. Потребности в таких друзьях мистер Брайт-младший не испытывает.

Сейчас именно Кэндис стоял напротив Гаррета.

Переодеваться он не стал, продолжая щеголять по школе в вызывающем наряде.

– Спешишь куда-то? – спросил Гаррет.

– Потратим время на очередные пререкания, или ты сделаешь мне приятно, свалив с дороги и исчезнув в неизвестном направлении?

Кэндис истинных настроений не скрывал. В глазах его прочитывалась ненависть, не потерявшая ни миллиграмма с момента памятной драки в туалете.

Кэндис не прощал таких ошибок, его категоричность временами не знала предела и не имела границ.

– Я всего лишь задал безобидный вопрос.

– А я всего лишь даю понять, что разговаривать не желаю, – произнёс Кэндис. – Во всяком случае, не с тобой.

– Почему?

– Чревато последствиями. Скажешь одно, а через пару часов узнаешь от посторонних людей совсем другое. Такое, до чего бы и в горячечном бреду не додумался.

– Не преувеличивай.

– И не пытался. Не знаю больше никого, кто настолько искусно умеет выворачивать всё наизнанку. С момента прошлой сенсации, слепленной на скорую руку, прошло достаточно времени, чтобы ты снова заскучал. Потому окружающим лучше придержать язык за зубами, если они не хотят стать главными звёздами дня. И ведь есть же кретины, продолжающие верить тебе на слово, – Кэндис усмехнулся. – Пока сами не станут жертвами, не поймут, каково это.

– Есть люди, о которых даже придумывать ничего не нужно. Они сами дают повод для сплетен и не задумываются о последствиях.

– Тебя лишний раз никто и не трогает, зная о том, насколько личность своеобразная. Это ты любишь копаться в чужом белье. Там, где есть о чём рассказать, обязательно всем и каждому растреплешь. Там, где нет, придумаешь самостоятельно и… тоже всем растреплешь. Зато серая масса глотает и не давится.

– Судя по всему, настроение у тебя не праздничное. Ни единой улыбки в ответ, в озлобленных высказываний сколько угодно. В очередной раз план сорвался? Бедный, а ведь ты был так близок к цели.

– О чём ты?

– О директоре и его реакции на этот модельный выход. Никто не оценил длину ног и смазливость лица. Точнее, тот, на кого делалась ставка, проигнорировал и не сказал парочку приятных слов.

Кэндис смотрел на Гаррета со смесью жалости и снисхождения во взгляде. Понять, цепляют ли его слова, произнесённые сейчас, было невозможно.

– Просвети меня, наивного, как связаны между собой помощь Сибилле и личность мистера Уилзи? – прозвучало всё так же уверенно, как прежде.

Голос не дрогнул. Всё-таки не цепляло. Или у Кэндиса выработался иммунитет на ядовитые замечания, отпущенные Гарретом.

– Я видел вас вместе. На каникулах. Был ещё кто-то третий, но это не столь важно. Факт, что ты получил возможность добраться до своей любви. Возможно, ближе, чем позволено обществом. Ведь неизвестно, чем закончился тот вечер.

– Не знаешь? – Кэндис усмехнулся. – Ты и не знаешь? Фантазия больше не работает или отправилась на заслуженный отдых? Или про меня ты опасаешься распускать слухи? Это Роузу вечно достаётся. Он у нас то наркотой приторговывает, то по спортсменам сохнет, которые в реальности ему нахер не сдались. А я… Ну, по твоим словам, вроде как шлюха. А чем она способна заниматься с двумя взрослыми мужиками? Разумеется, называть расценки, а потом трахаться с обоими до утра. По очереди и одновременно. О, кажется, я только что сделал за тебя всю работу. Сам придумал горячую новость, осталось лишь донести её до остальных учеников. Но тут никто лучше тебя не справится. Беги, Марвел, делись прекрасным с зеваками. В обычное время они жаждут хлеба и зрелищ, а в эту ночь кэндикорна и грязных сплетен. Ты будешь востребован и станешь популярным. На очередные пять минут.

Кэндис замолчал, но в ушах Гаррета звучало продолжение, им же самим придуманное.

«На очередные пять минут твоей бестолковой и никчёмной жизни».

Поняв, что отпарировать его заявление собеседнику нечем, Кэндис поспешил удалиться. Он не цеплял Гаррета плечом, не замирал напротив и не говорил, что никогда не простит за былые поступки. На его лице не было брезгливости и показного отвращения. Он просто прошёл мимо, обдав волной ледяного равнодушия, и от этого эффект был гораздо сильнее, чем от самой проникновенной речи, призывающей пересмотреть отношение к жизни.

*