Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 60 (всего у книги 73 страниц)
Однако, несмотря на это обстоятельство, Мартин почувствовал облегчение, стоило только Даррену удалиться. Атмосфера, царившая за столом, изменилась стремительно. Невидимый дым рассеялся, позволяя дышать полной грудью.
– Неловко получилось, – произнёс Кэндис, взяв свой бокал с соком и медленно поднося его к губам.
– Глупая была затея, – вздохнул Мартин, откладывая и поправляя салфетку.
– Хорошая. Реализация немного подкачала, но в этом нет вины определённого человека, – хмыкнул Кэндис. – Если разобраться и посмотреть правде в глаза, станет понятно, что твой знакомый прав. Прямолинейно, но зато никаких иллюзий и напрасных надежд. Невостребованная макулатура – это не то, что им нужно. Они заинтересованы в очередях, образующихся до старта продаж, в борьбе за экземпляры, а, значит, потенциальных допечатках тиража и в восторгах большого количества читателей, чтобы продолжать издавать того или иного автора. Когда этого нет, предложений тоже не будет.
– Ты расстроишься, если проиграешь?
– Нет. Приму как данность.
– Обманываешь?
– Нет.
– Кэнди…с?
– Что случилось, Мар-тин?
Прозвучало немного ехидно. Но с улыбкой, вновь возникшей на губах впервые с момента появления Кэндиса в зале, этот тон не сочетался. Как будто противоречил ему. Слишком дерзко, с вызовом, а в глазах – одни смешинки. Видно, что игра. Игра непрофессиональная, не отрепетированная множество раз, а потому идеально исполненная и завораживающая. Совсем нет. Сплошная импровизация.
Мартин смотрел на своего спутника.
Пытался понять, какие мысли царят в этой голове.
Почему Кэндис улыбается именно так?
Почему молчит, не выдавая гневную тираду относительно испорченного вечера, неоправданных ожиданий и прочих, не слишком приятных моментов?
Собирался озвучить свои мысли, но задал совсем другой вопрос.
– Хочешь поехать домой или останемся на ужин?
– Мне некуда спешить, – произнёс Кэндис.
– Родители не станут возражать?
– Сегодня я ночую в доме кузины, потому они даже не знают о моей вылазке. Подозреваю, что у меня будут проблемы, если им по не самому счастливому стечению обстоятельств захочется поужинать за пределами дома и прийти именно сюда. Ресторанов в городе, конечно, немало, но занесло же нас летом в одно заведение.
– Значит, ты не спросил разрешения, просто сбежав из дома?
– Можно и так сказать. На самом деле, спросил. Только говорил не о походе в ресторан с директором академии, в которой учусь, а о визите вежливости, нанесённом двоюродной сестре. Второе они одобрили, первое, скорее всего, оказалось бы под запретом. Ещё мне могли предложить немного пересмотреть условия. Не приходить вовсе или прийти, но в сопровождении родителя.
– Тебе этот вариант не понравился?
Кэндис покачал головой.
– Почему?
– Большой наглостью будет сказать, что я здесь не столько из-за встречи с издателем, сколько ради возможности провести время с тобой?
– Это будет, по крайней мере, откровенно.
– Но неприятно?
– Дело не в этом.
– А в чём тогда? Если я кажусь навязчивым, ты можешь честно мне об этом сказать. Настаивать на продолжении общения не стану.
– На это ты тоже не обидишься?
– Нет. Правда не всегда приятна, но раз так сложилось, не стоит мучить себя.
Мартин вновь взял многострадальную салфетку, сжал её в пальцах, как будто хотел разорвать на мелкие клочки, но по непонятным причинам сдерживался.
– Последнее, что я в этой жизни сделаю, так это – начну прогибаться в угоду другим людям и их желаниям. Я слишком часто поступал подобным образом в школьные годы, потом появилась аллергия, а сейчас уже выработался иммунитет. Ошибаешься, если думаешь, что твоё общество мне неприятно.
– Сам говорил об этом во время разговора с братом, – возразил Кэндис. – Я помню этот момент так хорошо, словно вчера его подслушал. Именно по этой причине и не могу никак определить причину перемен, происходящих в наших отношениях. По идее, тебя не должны волновать ни я, ни судьба моей рукописи. А если совсем откровенно, то ты и знать не должен о её существовании. Или слышать мельком, но не заниматься целенаправленно попытками её продвижения. Мне кажется такое поведение противоречивым и, прости, довольно нелогичным. Может, сказывается разница в возрасте, может, что-то ещё, но я тебя не понимаю.
– Не всегда люди готовы откровенничать с другими, – произнёс Мартин. – Омерзительно – жить по заранее определённому сценарию, ожидая наступления событий, которые способны нагрянуть в любой момент. Они ударят, скорее всего, тогда, когда ты меньше всего будешь ожидать такого поворота. Омерзительно – не иметь возможности наслаждаться своими чувствами, поскольку наперёд известно: за полосой счастья обязательно последуют боль, страдания и отчаяние.
– О чём ты?
– О чёрной орхидее. Не о самой академии. А о том, чья история скрывается за этими словами.
– Иногда люди говорят загадками. В твоём случае это «иногда» можно выбрасывать без сожаления. Ты говоришь ими всегда.
– С точки зрения логики, мои слова – сущее безумие.
– А с точки зрения обычного человека, периодически о ней забывающего?
– Ты веришь в семейные проклятия? – спросил Мартин, оставив салфетку в покое.
– Что? – Кэндис, не ожидавший такого вопроса, немного растерялся. – Нет… Конечно, нет.
– Тогда и мой рассказ покажется тебе нелепым.
– Ты серьёзно?
– Более чем. В каждой семье свои заморочки, у нас – вот такие. Отношение к истории разное, но рано или поздно поверить приходится каждому. Кто-то находит историю об истинной любви невероятно романтичной и намеренно выискивает признаки таковой в каждой из своих связей, а кто-то, напротив, заводит знакомства с опасением, надеясь, что легенда не напомнит о своём существовании, и никаких предпосылок для очередного подтверждения её не возникнет. Именно поэтому я долгое время избегал отношений в принципе. Какое бы всепоглощающее чувство не пообещало семейное предание, я не могу забыть о промежуточном этапе, предполагающем страдания человека, рискнувшего приблизиться к мужчине из семьи Уилзи. Не скрою, иногда меня посещают мысли о головокружительном романе, которого в моей жизни по причине повышенного уровня рационализма даже в перспективе не возникало. Мне хочется забыть о семейной особенности и влюбиться без памяти, но я не могу. Фактически, любому потенциальному партнёру, независимо от его пола, я предлагаю неравноценный обмен. Получив любовь, принесу ей или ему несчастья.
– Зная об этом, ты, тем не менее, рискнул предложить Трис замужество.
– Рискнул.
– И груз ответственности не раздавил?
– Нет. Придерживаюсь мнения, что этот поступок не что иное, как попытка уйти от неё. От ответственности, само собой, а не от мисс Кингстон. Я был уверен на сто процентов: Трис – не та, кого жаждет подсунуть мне семейное пророчество, следовательно, ничего плохого в нашей жизни не случится. Может, мы не станем самой счастливой парой на свете, но и страдать нам не придётся.
– А как тогда?
– Догадайся, – усмехнулся Мартин. – Немало обстоятельств, разрешить которые легко и просто, но есть и одно непреодолимое препятствие, увы.
– Не проверив, ты не можешь знать наверняка.
– Устраивать испытания такого рода мне не хочется.
– И ты пытаешься слегка подменить понятия. Подарить мне шанс на издание книги в качестве извинения?
– Скорее, пытаюсь исполнить хотя бы одно из твоих желаний. Не назову замену равноценной, но…
– Ты принимаешь решения, не зная самого главного.
– Например?
– Помнишь сказку о Русалочке? Не ту, что Дисней нарисовал со свадьбой и прочими радостями жизни, а оригинальную, где превратилась она в пену морскую, предварительно пожертвовав прекрасным голосом и не имея возможности заговорить с принцем. Мой голос не столь прекрасен, на него никто не покушается, но поставь меня перед выбором, и ответ не заставит себя ждать. За возможность быть с тобой, я бы, не задумываясь, отдал не только голос, но и всё, что у меня есть.
– Наивно и недальновидно, ведь ты меня по-прежнему не знаешь, однако готов заплатить немалую цену. И за что? За облезлого кота в мешке.
– Так разреши узнать.
– Кэндис, я думаю, это лишнее.
– Меня не пугает сообщение о специфике семейного предания. Да и перспективы, тобой нарисованные, не страшат. Говоря откровенно, в распоряжении у меня несколько месяцев – не так уж много. Сразу после окончания учёбы я исчезну и больше не появлюсь в твоей жизни. Перестань цепляться за эту легенду, Мартин. Никаких долгосрочных планов и минимум обязательств. Просто позволь себе увлечься мной на этот незначительный период. Обещаю, что сделаю его самым счастливым в твоей жизни. Во всяком случае, постараюсь.
Кэндис говорил и сам удивлялся, как у него выходит столь виртуозно скрывать истинные ощущения.
Немного томный и максимально соблазнительный тон, диссонирующий с внутренним настроем.
Всё, о чём Кэндис размышлял по дороге, больше не крутилось на кончике языка, оно было высказано. И Кэндис ждал ответа. С надеждой на согласие и страхом услышать однозначный отказ, что тесно сплелись между собой.
========== Глава 3. Тот, кто ведёт охоту на ведьм и призраков. ==========
– Мне срочно нужна модель, – заявила Сибилла, раскладывая перед собой кисточки, предназначенные для нанесения макияжа. – В противном случае, пропадёт шикарная вещь, а я не могу позволить себе такую расточительность.
– А как же Глен? – поинтересовалась Оливия, не отвлекаясь от чтения журнала, посвящённого техническим новинкам.
Нельзя сказать, что она в них разбиралась на «отлично» и могла любого парня заткнуть за пояс в споре подобной направленности, но кое-какие познания имелись. Читала она не ради потенциальных разговоров в необозримом будущем, а потому, что все эти описания её действительно завораживали.
Новинки на рынке смартфонов, планшетов, ПК или плееров? Статьи о них? Отлично. Именно то, что нужно. Поделитесь этой прелестью и не мешайте знакомиться с прекрасным, пожалуйста. Всё остальное перестаёт иметь значение, когда Оливия Стоун наслаждается описанием очередного теста.
– Лив, вот именно за это качество я тебя и обожаю, – Сибилла закатила глаза и с грохотом опустила на столешницу набор специальной косметики, после чего подошла и, проявив себя в качестве человека невоспитанного, выхватила журнал из чужих рук, пресекая любые возражения одним хмурым взглядом. – Пять минут назад я сказала, что Глен, увидев предложенный костюм, заявил, что ни за какие деньги такое не наденет. Уговоры и обещания сладкой жизни на него не подействовали.
– Сладкой жизни?
– Да, в том самом смысле, – подтвердила Сибилла. – Иногда я его не понимаю совершенно. Раньше он отчаянно хватался за любую возможность остаться наедине, а теперь ведёт себя так, словно его мои слова, действия и предложения утомляют. В прошлом году всё у нас было замечательно, на каникулах – неплохо, а потом, после возвращения сюда Глена как будто подменили, и он уже совсем не тот, каким я знала его прежде.
– Если ты предлагала в подобном виде, то я не удивлюсь его реакции, – Оливия развела руками и ехидно ухмыльнулась.
Сибилла метнула в её сторону хмурый взгляд.
После недавних событий разговоры, касающиеся нарядов, пробуждали в ней агрессию. Ещё один скандал маячил на горизонте, и Сибилла постаралась его избежать. Вновь собрала вещи и покинула комнату, направляясь в актовый зал.
Вероятность встретить там одноклассников была наиболее высока.
– Эй, зачем журнал-то забирала? – донеслось ей вослед.
Сибилла не ответила. Из принципа.
Вообще-то стоило признать, что в данную минуту почти все ученики академии выглядели не совсем привычно.
Школьная форма висела в шкафу, оттуда на свет были извлечены маскарадные костюмы – дань традициям, связанным с празднованием Хэллоуина.
Корзинки, предназначенные для сбора сладостей, у многих пустовали. На охоту за ними ученики пока не выбирались, сосредоточившись, главным образом, на приготовлениях – нарядах и макияже, а точнее – аквагриме, который всем желающим по доброте душевной наносила Сибилла.
Делала это с радостью, в полной мере эксплуатируя собственное вдохновение. Конечный результат практически всегда получался очаровательным. До недавнего времени всё это происходило в комнате Оливии, куда Сибилла пришла в полной готовности к ударному труду во имя преображения.
Оливия, числившаяся в списке первых подопытных кроликов, от услуг гримёрши отказалась, но за изменениями во внешности других одноклассников и учеников параллели наблюдала с интересом, поедая кэндикорн и запивая его несладким кофе.
Манипуляций с собственной внешностью Сибилла практически не проводила. Костюм и без того изменил её до неузнаваемости.
Вместо первой красавицы грядущего выпуска – странная и немного пугающая девушка с сиреневыми волосами, обмотанная окровавленными бинтами, закрывающими один глаз, и облачённая в костюм горничной. Не той, что обычно выступает героиней мужских грёз, а куда более целомудренной. Юбка, достающая едва ли не до пола, воротник, застёгивающийся у горла, длинные рукава, белый передник. Немного искусственной крови на щеке. Совсем чуть-чуть.
Оливия, иронизируя относительно внешнего вида, оказалась права.
Именно это и зацепило.
Вроде безобидная шутка, но неприятно.
Глен стараний не оценил, заявив, что Сибилла могла выбрать одежду намного лучше, а не это убожество. Когда она рискнула предложить ему парный костюм, жестом фокусника открыв коробку с тщательно подобранными вещами, Глен вовсе вышел из себя.
Они поскандалили и разошлись крайне недовольные друг другом. Не в первый раз, конечно, расставались, прооравшись до сорванного горла, но неприятный осадок оставался всегда.
С каждым разом мириться хотелось всё меньше.
Сибилла представляла празднование Хэллоуина совсем не так. И то, что Глен ответил не вежливым отказом, а нереальным просто ором, заставило её повысить голос в ответ, отбросив в сторону смирение.
– Лечись, придурок, – пожелала она в финале разговора и удалилась, гордо вскинув голову.
Глен догонять не бросился, ещё и швырнул что-то в стену после ухода Сибиллы.
Стоя за дверью, она слышала грохот, но возвращаться и любопытствовать, что произошло, не стала.
Глен с его истериками – похлеще, чем у дам в период ПМС – раздражал неимоверно. Он, конечно, такими заскоками нечасто поражал, но когда случалось, Сибилла считала его поистине невыносимым и пыталась понять, каким ветром её занесло однажды в объятия неадекватного юноши? Ответа на поставленный вопрос обычно не находила, потому что в такую компанию её и не заносило. Когда Глен предлагал начать встречаться, его тёмная сторона находилась в состоянии спячки.
Потом Сибилла совершенно случайно, от общих знакомых, находившихся за пределами академии, узнала историю, связанную с Лайзой и несостоявшейся помолвкой, на которую столько надежд возлагали родители обоих.
В голову закрались подозрения, образ идеального юноши не рассыпался в прах, но трещинка на снимке «герой года» появилась. С каждым скандалом она разрасталась всё сильнее.
Сибилла ловила себя на мысли, что Лайза должна благодарить судьбу за такой исход, а не рыдать по ночам в подушку. Неизвестно, рыдала ли та, на самом деле, но иногда на Глена смотрела взглядом побитой собаки. Преданной и ласковой, готовой принять, несмотря на бесконечные ошибки.
Сибилла такое пренебрежение человека к самому себе считала нелепым.
По идее, после выяснения отношений и оскорблений, содержащих нелестные комментарии об умственных способностях, Сибилла должна была расстроиться, потерять праздничное настроение, впав в беспросветную депрессию, но, как ни странно, всё было ровно наоборот. Высказав Глену большую часть накопившихся за время отношений претензий, до сего момента старательно замалчиваемых, Сибилла почувствовала себя в разы счастливее.
Единственное, что омрачало её чудесное настроение, так это осознание, что костюм, сшитый на заказ и стоивший немалых денег, останется невостребованным.
Несомненно, это было расточительством – тратить крупные суммы на наряд, который «выгулять» доведётся всего раз в жизни, но Сибилле хотелось красивого парного выхода. А раз она поставила перед собой такую задачу, то и отказываться от запланированного не собиралась. Чтобы реализовать всё с блеском, следовало в экстренном режиме отыскать себе партнёра на замену.
Да только рассчитывать было не на кого.
Проходя немногим позже – после экспрессивного выяснения: кто в их паре больший идиот? – по коридору, Сибилла видела Глена в компании Гаррета. Судя по ехидной ухмылке последнего, ему поведали историю о костюме, надеть который может только конченая шлюха.
Формулировка – кто бы сомневался! – принадлежала Глену. Кроме этого, он говорил, что само предложение его унижает. Здравомыслящий мужчина такое на себя не наденет. Как вообще можно было до такого додуматься? Хотя, чем там думать, если мозгов в голове нет?
Воспоминания об утреннем разговоре навевали исключительно тоску, и Сибилла старалась на них не концентрироваться, переключаясь стремительно на размышления о кандидатах, способных выступить в роли дублёра. Желательно, чтобы костюм не висел на нём как на палке, а сел элегантно и красиво.
Обозначенное условие значительно сужало круг возможных помощников, потому что похвастать высоким ростом и подходящим телосложением могли далеко не все. На примете у Сибиллы было три кандидата, и два из них уже отказались, несмотря на то, что к помощи в плане создания праздничного образа прибегли, а потом рассыпались в благодарностях и предлагали просить взамен, что угодно.
Данная ремарка касалась, естественно, Розарио.
Это он сначала бросил слова на ветер, а потом с лёгкостью от них отказался, стоило только продемонстрировать во всей красе содержимое коробки.
Если бы Сибилла знала, что невинная забава с маскарадом вызовет у одноклассников такую реакцию, вообще не стала бы лишний раз ничего планировать, но ей хотелось – очень-очень, как маленькой девочке хочется увидеть Санта-Клауса – нарядить всех в определённые костюмы. Срежиссировать празднование так, словно все они, ученики данного класса, шагнули в реальный мир со страниц достаточно известной вымышленной вселенной.
Кто-то решение нашёл интересным и поддержал, а кто-то начал противиться. Вторые почему-то делали это только теперь, а не в момент обсуждения.
Тогда они же согласно кивали и говорили, что идея невероятно хороша. Видимо, даже не слушали, просто пытались отвязаться. Ответили единогласно, чтобы избавиться от общества навязчивой активистки и благополучно обо всём позабыть. Настало время выполнять обещания, а никто к этому готов не был.
Почти никто.
Сибилла вот подготовилась. Оливия её поддержала, хотя и без особого энтузиазма. Роль ей дали, ориентируясь, в первую очередь, на цвет волос, а костюм оказался довольно простым в исполнении. Разве что искусственная рука, предписанная каноном, немного напрягала, но Сибилла так искренне говорила о творческих порывах, что приятельница её, кажется, пожалела, вот и решила подыграть.
Сейчас, переосмыслив всё, Сибилла понимала: с горем пополам можно подогнать Глена под типаж одного из главных героев, попросив надеть обычный фрак и перчатки к нему, раз уж предложенный костюм он не оценил. Но Сибилла с ним вообще ни о чём разговаривать не хотела.
Осознание, что идея на стадии планирования расцвела, а теперь – в процессе реализации – благополучно увяла, раздражало.
Глен тогда, кстати, самым первым высказался за проведение небольшого флэшмоба в рамках школьного праздника, называл идею оригинальной и лишённой клише, набивших оскомину. Теперь показал истинную сущность.
Все они показали.
После такого у Сибиллы руки опускались и исчезало желание креативить. Нет, самой-то ей было более или менее весело, но результат работы в группе печалил. Сибилла решила, что на день влюблённых палец о палец не ударит, пусть сами выкручиваются, как хотят. Но сейчас был повод повозмущаться, и она его использовала по максимуму, выпуская пар и костеря окружающих.
Большинство одноклассников получило в ходе одиночного бунта статус безответственных козлов.
Роузу Сибилла это сказала прямо в лоб. В присутствии свидетелей. Раз уж так получилось, что нанесением грима они занимались не в комнате, а в актовом зале.
На середине процесса пришлось отвлечься, поскольку к Роузу проявили внимание знакомые, и он отошёл что-то с ними обсудить. Правильнее было бы заметить, что говорили, в основном, они, а Роуз слушал, потом согласно покивал, попрощался и вернулся на место, вновь позволяя Сибилле проводить манипуляции с внешностью, превращая посредственное лицо в произведение искусства.
Оскорбление Астерфильда не проняло. Он лишь криво усмехнулся, проводя пальцем по паутинке, нарисованной на щеке.
Сибилла не удержалась, стукнула его по руке, получив в ответ удивлённый взгляд.
– Размажешь, – прошипела недовольно.
– Считай, что отказ – это моя маленькая месть за испорченную тетрадь, – произнёс Розарио, взяв кисточки и помахивая ими так, словно рассчитывал хотя бы одной из них запустить в голову Гаррету, стоявшему в отдалении.
Возможно, именно это и планировал, но пока воздержался от резких движений.
– Послушай, это когда произошло? Ты вечность будешь мне припоминать?
– Знаешь, сложно проникнуться симпатией к человеку, который превращает твои вещи в хлам.
– Я извинялась.
– Я твои извинения принял, но надевать костюм не буду.
– Почему?
– Потому что… – Роуз задумался.
У него не было реально весомого предлога для отказа.
Мог выполнить чужую просьбу, порадовав одноклассницу, но делать этого не хотел. Просто из желания отстоять свою точку зрения. Может, из вредности.
Что вероятнее.
Сибилла не лгала.
Костюм был красивейший, потрясающий. Смотреть и восхищаться, особенно, если модель под него подходящая будет найдена. Репутация у персонажа, конечно, так себе, слова доброго не заслуживала. Роуз потратил несколько минут на поиск в интернете и прочитал характеристики, данные в первоисточнике.
Но вопрос: многие ли догадаются, о каком каноне идёт речь, и каких персонажей пытаются изобразить ученики одного отдельно взятого класса?
Роуз бы без посторонней подсказки не догадался.
К тому же, костюм и собственная репутация никак взаимосвязаны не были. Захотелось, вот и оделся подобным образом.
Какие-то проблемы?
– Давай же, – поторопила Сибилла.
– У меня другой образ в приоритете. Да, из твоего же канона.
– И какой?
– Тот, что предполагает ношение мантии с капюшоном. Потому извини, но роль, которую ты мне предлагаешь, по-прежнему вакантна.
– Кому я должна впарить этот костюм?
– Любимому своему? – ехидно произнёс Розарио.
Само это выражение провоцировало у него нервный смех.
Несколько месяцев общения с Гленом, и картинка с изображением идеальной любви разбилась окончательно, не подлежа восстановлению. Вообще никак. Даже при наличии не то, что большого, а огромного желания.
– Я так и хотела. Он отказался.
– Тогда Марвелу. По-моему, неплохой вариант. Он даже больше подходит, чем Глен. И у него волосы светлые. Внешность как раз под героя.
– И не подумаю.
– Он чем провинился?
– Он меня бесит. Нет, на самом деле, я тоже думала об этой кандидатуре, но достаточно было увидеть их вместе, и желание испарилось окончательно. Я просто-таки представляю его ядовитые замечания и попытки продемонстрировать остроумие, коим он, на самом деле, не обладает. Если кратко, то ни за что. Никогда.
Гаррет постоянно смотрел в их сторону. То ли догадывался, что сейчас ему кости перемывают, то ли всё было банальнее в разы. Никаких экстрасенсорных способностей – наблюдение за раздражающим элементом.
После возвращения с каникул Гаррет вёл себя достаточно странно. Он был нервным, вечно находился на взводе, источал повышенное количество ненависти и яда, мечтая вцепиться в глотку каждому, кто попадал в поле его зрения. То есть, он и раньше не вдохновлял одним своим видом, а теперь вовсе с цепи сорвался.
Есть люди, у которых для каждого встречного найдётся доброе слово. Одна их улыбка, и, кажется, что мир стал красивее, добрее, светлее.
Вот.
Гаррет не входил в число подобных людей. Гаррет был их полной противоположностью.
От него нереально было дождаться улыбок и поддержки, только очередной порции грубости, сплетен, портящих жизнь, и всего того, что принято ставить на одну ступень с содержимым выгребных ям. От некоторых его высказываний хотелось удавиться. Или удавить собеседника.
Розарио чаще склонялся ко второму варианту.
Ещё чаще думал о том, как мечтает врезать Гаррету со всей дури, чтобы тот наконец понял: мир не крутится вокруг него; у каждого человека есть свои мечты и желания, которые не обязаны совпадать с его фантазиями.
Сделать так, чтобы Гаррет, получив физические страдания, прочувствовал хотя бы сотую часть той боли, что принёс другим людям своими постоянными интригами, грязными высказываниями и отвратительными поступками.
Зацепить его на уровне эмоциональном Роуз не рассчитывал, поскольку трезво смотрел на вещи. Не ему было мечтать о появлении особого типа привязанности. Не с его внешностью верить в волшебную влюблённость, что проснётся однажды и больше не угаснет.
Гаррет любил всё не просто красивое, а очень – запредельно – красивое.
Роузу оказаться в этой категории не светило.
Если только умереть, а потом родиться заново, но уже у других родителей, в другом теле, с иными паспортными данными.
Вот тогда бы, возможно, появились у него настоящие почитатели. Пусть и падкие на красоту, но честно в этом признающиеся, а не лицемеры-виртуозы, что глядят в его сторону и видят несчастное существо, полностью лишённое привлекательности, на которое только у редкостного извращенца встанет. Почему-то, когда другие, то извращенцы, когда речь заходит о себе, то экспериментаторы.
Шли бы они в пешее эротическое путешествие.
В качестве эксперимента.
Вдруг доставит новая забава? Мало ли, чего они, на самом деле, отчаянно жаждут?
После того, как Глен, старательно подчёркивающий любовь к дамам, начал навязывать своё общество Роузу, удивляться было уже нечему.
Поклонник ему достался так себе. Как раз из тех, что смотрят, жалеют и говорят, противореча самим себе, о внезапно появившейся симпатии.
Нет, правда. Он им нравится. Но не внешне, а тем, что у него нет загонов, он не девочка и мозг напрасно не трахает. С ним можно вести себя естественно, не играя в принца и нежного подкаблучника, готового исполнить любое желание. Нравится тем, что с ним проще. И в плане общения, и в плане секса.
Наверное.
Проверить на собственном опыте Глену пока не довелось, несмотря на то, что поползновения периодически бывали.
Что примечательно, Роуза ещё до момента таких заявлений, сделанных более или менее открыто, были готовы облагодетельствовать, убив собственную логику. Хотя, да, предпочли бы Кэндиса. Есть чему удивляться? Нет. Он ведь в разы привлекательнее, в разы дрочнее, но ведь «это он в ваших отношениях обычно сверху?».
«Сбоку, блядь», – хотелось ответить Роузу, но он вспоминал о собственном воспитании и благополучно прикусывал язык.
Истинного аристократа такие высказывания не красили.
Общество Глена на Роуза действовало странным образом – желание забыть о манерах возникало уже через несколько минут общения.
Это взаимодействие пробуждало все самые мерзкие качества личности, начиная со сквернослова, заканчивая мстительной сучкой, хитрой, лицемерной, запоминающей каждое слово, чтобы в дальнейшем использовать полученные откровения в качестве компромата. Предварительно взрастить в себе ещё большее количество обид. Не только на Глена. На него обижаться было нелепо. Он наталкивал на мысли о неуклюжих щенках, ещё не ставших взрослыми собаками, но отчаянно им подражающих.
Отомстить было за что. Например, за то, что Гаррет, как выяснилось, в приватных разговорах со своим приятелем нередко нелестно высказывался и о Кэндисе, и о Роузе.
Он искренне считал, что они не встречаются, но иногда спят друг с другом, презрительно называя придуманные от начала и до конца отношения лесбийским порно.
Себя-то он причислял к настоящим мужчинам, а этих двоих видел исключительно идеальными потенциальными подстилками.
И что они могли делать в одной постели?
Роуз точно знал, что ничего. И вовсе не потому, что роли распределить никак не получается. Помимо этого существовал ещё целый ворох нюансов. Начиная с его собственных мотивов, заканчивая железными принципами Кэндиса.
Но Гаррет прочно вбил себе в голову определённые теории и теперь, проникнувшись ими, старался навязать их преданным слушателям.
– Твой дружок совсем больной, – хмыкал Роуз, глядя на Глена и улыбаясь своей фирменной улыбкой-трещинкой. – Не завидую я той шлюхе, которую он однажды сумеет затянуть в отношения. И с чего вообще такая неземная любовь-ненависть к типажу? Ему, что, одна из них отказала однажды, сказав, что член маленький, с концами убив самооценку?
Он нередко ловил себя на мысли, что Гаррет слегка повёрнут на тех, кто отличается облегчённым поведением. Слово это практически не сходило у Гаррета с языка, что походило на манию, нереализованную страсть, настойчиво напоминающую о себе и постепенно сводящую с ума.
Глен по этому поводу ничего сказать не мог, поскольку вопросом чужих странностей не задавался. Своих хватало.
Роуз долгое время сомневался, стоит ли вводить Сибиллу в курс дела, предупреждая об обмане. Аргументов в пользу честности набралось приличное количество, но и тех, что призывали к дальнейшему молчанию, было немало. Сегодня решимость Роуза достигла пика. Он собрался с духом и рассказал обо всём, воспользовавшись временным разногласием между влюблёнными.
Сибилла слушала внимательно, не перебивая и не стараясь доказать правдивость обратного утверждения. Стоило Роузу открыть рот, и многое начало проясняться. Поступки Глена, прежде казавшиеся поразительными, ныне получили логическое объяснение, нашлась причина его нервозности. Не столько раздражение на людей, находившихся поблизости, сколько последствия эмоционального гнёта, собственноручно созданного.
Ответом на признание стала усмешка.
Роуз замолчал, сильнее обычного сжал в ладони макияжные кисточки. Хорошо, что не переусердствовал и не сломал в ожидании вердикта.
– Так и будешь молчать? – поинтересовался, откидывая от лица прядь волос.
– Тихо.
– То есть?
– Я обдумываю кое-что, – произнесла Сибилла, подхватывая набор с гримом и опускаясь на освободившееся место.
Коробку устроила на коленях, подставила ладонь, желая получить кисти обратно.
– И даже ради приличия в волосы мне не вцепишься?
– Это примитивно, дорогой, – хмыкнула Сибилла.
– А ты желаешь прослыть новатором?
– Данный вариант импонирует мне больше.
