Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 73 страниц)
– Мне даже отпарировать нечем.
– Вот и не нужно. Кстати, тебе никогда не казалось странным такое потрясающее стечение обстоятельств?
– Нет, – удивлённо произнёс Терренс. – Что ты хочешь этим сказать? Что, на самом деле, всё не так гладко?
– Сам пока не знаю. Но меня царапает предельная идеальность картины, ни единой ошибки, один сплошной пример для подражания. Обычно за таким фасадом скрывается нереальное количество грязи.
– И что ты предлагаешь?
– Подумаю на досуге, потом поделюсь соображениями. А пока помоги мне определиться с моделью фрака, иначе я окончательно свихнусь.
– Тони, какие, к чёрту, фраки?! Сначала ты говоришь, что…
– Я помню, о чём я говорил. – Энтони, сохраняя завидное спокойствие, прервал пламенную речь друга, прижав ладонь к его губам, тем самым, заставив замолчать. – И не отказываюсь от попыток разведать, при случае, обстановку. При удобном, заметь, случае. Прислушайся к моему совету и не пори горячку. Того, что ты натворил, уже достаточно. Школа третью неделю полирует вам обоим кости, желая узнать, с чего бы директорскому сыну опускаться до рукоприкладства в отношении умного, но больше ничем особо не запоминающегося одноклассника. Не давай им очередной повод для обсуждений и не совершай глупостей.
Несколько минут Терренс убивал Энтони взглядом за эту речь, потом потянулся, выхватил планшет из его рук и, развернув одну из страниц, прошипел:
– Давай сюда свои фраки.
После чего вперил взгляд в экран, сделав вид, будто ничего важнее и интереснее в жизни не доводилось наблюдать.
========== Глава 4. Тот, кто провоцирует агрессию. ==========
– Чёрная или белая? – спросил Рендалл, стоя перед зеркалом и ожидая окончательного вердикта.
Чувствовал себя, при этом, отвратительнее не бывает. Аналогия прослеживалась сама собой. Старый голливудский фильм о девушке лёгкого поведения, ставшей смыслом жизни для миллионера.
С той лишь разницей, что сейчас в роли девушки выступал сам Рендалл, а его наречённая сидела напротив, просматривала варианты приглашений, предназначенных для свадебного торжества, и время от времени одаряла вниманием будущего супруга. Оценивала. Пыталась советовать. Навязывала мнение.
Чёрное и белое не носи. «Да» и «нет» не говори.
Они выбирали наряд не для свадебной церемонии – это только предстояло сделать в дальнейшем. В настоящий момент, они были озадачены условием, прописанным в пригласительных билетах.
Рендалл пытался отделаться от унизительной необходимости устраивать дефиле перед невестой, желая перевести тему, заговорил о подарках.
Кейт пресекла его начинания, парировала тем, что уже давно обо всём позаботилась, и они не ударят в грязь лицом, вручая свои презенты.
Энтони был щедр и великодушен, потому позвал обоих, несмотря на то, что с Кейт практически не общался и знал её постольку поскольку.
Рендалл хотел отказаться, пусть и понимал, что со стороны это выглядит не слишком вежливо. Надеялся, что Кейт обязательно будет протестовать, он поддержит её решение, и, как итог, они никуда не поедут.
Кейт придерживалась иной точки зрения. Считала, что они обязаны появиться на празднике.
Заглянуть хотя бы на пару минут и лично поздравить именинника, как она сказала.
Рендалл понял, что обречён.
Придётся весь вечер изображать чудесное расположение духа, общаться с одноклассниками и родственниками Энтони, а самое главное, несомненно, держаться на расстоянии от Терренса, чтобы не спровоцировать очередной скандал.
Одно лишь появление Кейт могло заставить Терренса слететь с катушек.
Пригласить на торжество их обоих было равносильно реализации не слишком умной затеи с взрывчаткой, заложенной в праздничный торт.
Наверняка Энтони это понимал, но правила этикета обязывали его подчиняться законам лицемерного аристократического общества и приглашать всех, с кем приходилось более или менее близко контактировать ему или его родителям.
Рендаллу затея с костюмированным балом представлялась заранее обречённой на провал, достаточно эпатажной и слегка глупой. Но хозяином вечера был не он, а другой человек, и этот человек совета о том, как следует организовывать торжества, не спрашивал.
А если бы спросил, Рендалл всё равно ничего дельного посоветовать не сумел бы. У них в доме – ещё до того, как на горизонте замаячило разорение – приёмов практически не проводили, а праздновать дни рождения с размахом считалось признаком дурного тона. В детстве Рендалл вообще не понимал смысла этого праздника, поскольку его торжества, которые и называть этим словом было стыдно, проходили по единому сценарию. Традиционная песня, торт с одной свечкой и несколько книг в подарок.
Удивительно, как при своей скупости родители не смогли сколотить огромное состояние, которое очень пригодилось бы в дальнейшем, в противоборстве с Дином Кларком.
Рендалл задавал себе вопрос.
И тут же сам отвечал.
Они были скупы только в быту, ущемляя себя практически во всём.
Но когда предписывалось выйти в люди и пустить пыль в глаза, продемонстрировав своё благосостояние, средства моментально находились и тратились с фантастической скоростью.
Никаких нареканий это почему-то не вызывало.
О том, чтобы пригласить приятелей домой, речи тоже не заходило. Было несколько попыток, но все они бесславно закончились под аккомпанемент нотаций матери, считавшей, что их дом – это не проходной двор, не стоит таскать сюда всех подряд.
При этом она отчаянно хотела, чтобы у Рендалла появились друзья, происходящие из высокородных семей. Но и их тоже домой водить было запрещено.
Аргументировалось обычно практически тем же, с небольшими поправками.
Если неблагонадёжные элементы, по мнению матери, могли что-то присмотреть и украсть, то более обеспеченные детишки, всенепременно, сравнили бы обстановку их дома с интерьерами, в коих обитали сами. И результат сравнения, разумеется, оказался бы не в пользу Стимптонов.
Как такое прикажете пережить?
Позор и падение в чужих глазах – ужасное явление. Особенно, если мнение посторонних людей по какой-то необъяснимой причине ценится выше своего собственного.
Рендалл ещё раз окинул критическим взглядом отражение в зеркале. Сам он придерживался точки зрения, гласившей, что цвет рубашки решающей роли не играет. Что в одном наряде он смотрится странно, что в другом.
Спасибо Энтони за то, что не предложил гостям приехать на торжество в каретах. Ради поддержания атмосферы, так сказать.
Строгий костюм был оптимальным вариантом, но фрак и белые перчатки – уже перебор. Перчатки, кстати, тоже входили в понятие дресс-кода. Как для девушек, так и для юношей. Но если Кейт в её нежно-фиолетовом платье и аксессуарах того же оттенка была красавицей, то себя Рендалл видел недоделанным пугалом.
Вероятно, сказывалась общая нервозность, поскольку отражение в зеркале утверждало обратное.
Он был очень даже симпатичным в предложенном наряде.
Уничтожить окончательно небрежность, с которой он относится к вещам, и можно прямо сейчас на бал восемнадцатого века.
Ну, или на такую вот стилизацию.
Не дождавшись ответа от Кейт, Рендалл отошёл от зеркала, стянул перчатки и бросил их на стол, наливая себе воды.
Кейт отложила в сторону макеты приглашений и посмотрела на Рендалла со снисходительной улыбкой.
– Белая, – произнесла без сомнений.
Рендалл едва не выпустил из рук стакан.
Признаться, ответа он уже не ждал.
Сначала, когда в комнате повисла тишина, хотел повторить вопрос, подумав, что Кейт всё мимо ушей пропустила, однако промолчал. Теперь выяснилось, что она прекрасно слышала, просто не желала разговаривать. Или не посчитала нужным отрываться от своего занятия ради мелочей.
Несмотря на то, что предварительный внешний вид приглашений был утверждён, Кейт внезапно решила всё кардинально поменять.
Наверное, работники брачного агентства её ненавидели.
Поднявшись из кресла, Кейт подошла к Рендаллу, забрала из его рук стакан, поставила на стол. И вновь улыбнулась. Гораздо теплее, чем в первый раз. Такую улыбку Рендалл наблюдал у будущей жены не так уж часто. По правде говоря, только один раз – в лазарете.
Тот визит тоже был неожиданностью. Рендалл рассчитывал на встречу с родителями, а увидел её.
Сначала Кейт задавала вопросы, дотошно выспрашивая все подробности случившегося, заставив Рендалла почувствовать себя подопытным кроликом, проходящим тестирование на детекторе лжи.
В целом, ложь далась ему просто и безболезненно.
Он рассказывал о форс-мажорном происшествии так, словно сам поверил в чудесное спасение стараниями Терренса, и в то, что поскользнулся самостоятельно, из-за нарушений правил техники безопасности.
Лгать во второй раз было ещё проще. Родителям он поведал обо всём без запинки. Заученные слова отлетали от зубов только так.
Неудивительно, учитывая, что приукрашивать действительность ему приходилось и прежде. Целый год, потраченный на развитие способностей обманщика высшей категории, не прошёл даром.
После того, как с расспросами было покончено, Кейт улыбнулась ему и поцеловала. Сама. Впервые за время знакомства.
Обычно инициативу предписывалось проявлять Рендаллу, и он гадал: то ли Кейт просто предпочитает оставлять первый шаг за своими парнями, то ли он ей настолько отвратителен, что необходимость целоваться с ним – каждый раз сродни испытанию.
Они были странной парой, хотя и старались доказать обратное.
Девушка, болезнь которой нельзя называть, поскольку это не стоит внимания. И парень, отринувший меркантильные интересы и думающий исключительно о возвышенных материях.
На деле всё было ровно наоборот.
Рендалл чувствовал, что болезнь Кейтлин весьма значима, и, узнав истинный диагноз, он точно не обрадуется.
Тот факт, что сам работает мужем ради материального благополучия семьи, не обсуждался.
Нечего там было обсуждать.
Кейт прикоснулась к воротничку рубашки Рендалла, провела по нему пальцем, чуть опустила ресницы и, кажется, смутилась.
Такое вообще возможно?
Рендалл постепенно привык к стандартному отношению – намеренной демонстрации того, что основа их брака – это бизнес, ничего личного, потому сейчас удивился и чуть приоткрыл рот, намереваясь спросить Кейт, что на неё нашло. Она его опередила, приложив палец к губам, призывая к молчанию.
На людях Кейт виртуозно разыгрывала великую любовь, но, стоило им остаться наедине, и она моментально из милой влюблённой девушки превращалась в равнодушную куклу.
Рендалл неоднократно ловил себя на мысли, что эта характеристика, данная Кейт Терренсом, идеально отражает истинную суть.
Нечего добавить.
Как, впрочем, и убавить.
– Белая, – повторила Кейт. – Она намного лучше сочетается с фраком, нежели чёрная. Тёмным будет галстук. Или бабочка. А, может быть, мы повяжем шейный платок, чтобы полностью соответствовать духу той эпохи. Но, глядя правде в глаза, могу с уверенностью заявить, что на тебе всё смотрится прекрасно, ведь ты сам у меня очень-очень красивый. Лучший из всех, кого я знаю.
Рука скользнула по волосам, перебирая короткие пряди.
– Кейт… – растерянно выдал Рендалл.
Дальше этого не пошло.
Замёрзло в горле, стало острыми иглами, разорвало и пустило кровь. На вкус она была почему-то не стандартно солёной, а горькой, слегка отдающей гнилью. И Рендалл этой кровью захлебнулся, вспомнив, о чём думал, глядя в глаза Терренсу, там, в больничном крыле академии.
Сейчас Рендалл был противен себе из-за этих мыслей.
– Мне так с тобой повезло, – заметила Кейт. – Наверное, это настоящий подарок судьбы после всего того, что пришлось пережить до момента нашей встречи.
– Почему ты говоришь мне об этом только теперь?
– Потому что я лишь недавно поняла, как много ты значишь в моей жизни. Пока всё было нормально, я не задумывалась толком ни о чём. А, услышав от твоих родителей, что с тобой случилась беда, впервые осознала, насколько важным ты для меня стал. И как сильно я боюсь тебя потерять. Пока не увидела, что всё не так страшно, как нарисовало моё воображение, думала, с ума сойду от переживаний. Не секрет, что сейчас нас связывают, по большей части, обстоятельства и обязательства, а не сильные чувства. Но, Рен…
Кейт сделала паузу, а Рендалл дёрнулся, как от пощёчины, потому что употребление этой формы имени выбивало у него почву из-под ног, делая слабым и беззащитным.
Рендалл не слишком любил, когда его имя сокращали. К подобному обращению его приучил Терренс, впервые рискнувший использовать краткую форму, а потом сделавший это своей персональной фишкой. Для окружающих Рендалл всегда был и оставался Рендаллом, и только для Терренса – Реном.
Теперь его привычку подхватила Кейт, заставив в очередной раз пережить тот дождливый день, когда началась их с Терренсом общая история.
– Что? – глухо спросил он, сглатывая и чувствуя, как в висках пульсирует боль.
– Сегодня я с уверенностью могу сказать, что готова полюбить тебя. Даже не так. Скажу, что хочу это сделать, и, кажется, уже начала влюбляться. Надеюсь, когда-нибудь я услышу подобные слова и с твоей стороны.
– Я обещал сделать тебя счастливой, – произнёс Рендалл.
Кейт тихо засмеялась, провела ногтем по щеке, там, где недавно были царапины, а теперь и следа от них не осталось.
– Ты покраснел. Какая прелесть. Это так мило, на самом деле. Ты и, правда, золото, Рен.
– И я обязательно постараюсь сделать своё обещание реальностью, – добавил, не обратив внимания на реплику Кейт.
Закрыл глаза, вспомнив теорию Терренса о правде и лжи. Сейчас Рендалл не хотел, чтобы Кейт видела его взгляд, потому как посыл, в него вложенный, отличался от слов, что срывались с губ.
Рендалл обещал сделать счастливой свою невесту, но сомневался, что у него это получится хотя бы на одну сотую процента.
Она была готова его полюбить, а он её – нет.
Ни её красоту, ни ум, ни деньги. Ничто Рендалла не привлекало и не могло посодействовать зарождению большой любви, способной преодолеть все преграды на своём пути.
Невозможно сделать счастливым другого человека, когда сам патологически несчастен. А Рендалл именно таким и был.
Он мог попытаться распахнуть сердце навстречу новой любви, позволить Кейт постепенно отвоёвывать всё больше пространства. Но знал, что попытки заранее обречены на провал, ведь Рендалл ещё год назад нашёл своему сердцу хозяина.
И имя этому человеку было – Терренс Уилзи.
*
– Не хотелось бы этого признавать, но мы похожи на одну из многочисленных групп, поющих сладкие песенки о любви к единственной даме сердца, и завывающих мерзким тоном: «О, детка, моя милая детка. О, да. Я так люблю тебя».
Последние слова, коим предписывалось примерно отразить содержание текстов тех самых групп, Терренс произнёс уже не нормальным голосом. С долей иронии, а то и пренебрежением.
Он преодолевал расстояние от двери до середины зала, попутно надевая перчатки, так, словно вальсировал с кем-то невидимым. Замер посреди комнаты и переплёл пальцы, чтобы ткань легла идеально.
Энтони застегнул последние пуговицы на своём фраке и усмехнулся. Высказанная мысль была не так уж далека от правды. Хотя бы потому, что у всей четвёрки наряды оказались абсолютно идентичными.
Правда, совпадения под категорию случайных не подходили.
Само собой, в приглашениях не было указаний со стороны именинника относительно марок выбранной одежды, цвета самого фрака и рубашки, к нему прилагающейся. Следовательно, разнообразие в нарядах всё же должно было прослеживаться.
Но Энтони внезапно захотелось поиграть, подчеркнув мысль о вечной дружбе с определёнными одноклассниками, продемонстрировать схожесть мыслей и единогласное принятие решений.
Так он, Терренс, Мартин и Трой оказались в одинаковых нарядах, без минимальных отступлений. Одинаковая длина фалд, наталкивающих на мысли о ласточкином хвосте, белые розы в петлицах, белые перчатки, ботинки, приобретённые в одном магазине.
Терренс покрутил пальцем у виска, высказав предположение, что друг свихнулся в преддверии бала, но всё-таки не стал нарушать договор и сделал то, что от него требовалось.
– Не удивлюсь, если кто-то из гостей подойдёт ко мне, желая поинтересоваться, когда же мы поднимемся на сцену и будем их развлекать, – добавил, опускаясь на диван и глядя на Мартина, сидевшего в отдалении.
Младший брат практически не принимал участия в разговоре, размышляя о чём-то своём. Терренс не стал донимать его расспросами и перевёл взгляд в сторону Энтони. На диване, стоявшем напротив, вольготно расположился Трой, и на него смотреть было не особенно интересно.
– Ты преувеличиваешь, – заметил Энтони.
– Как и всегда, – не упустил возможности отпустить колкое замечание Трой.
Он искренне полагал, что Терренс играет в большинстве случаев. Старательно, с самоотдачей, желая привлечь к своей персоне повышенное количество внимания. Когда получает то, чего хотел, моментально примеряет скучающее выражение лица и выгуливает его до начала следующего представления.
Тем и живёт.
– Хотя бы сегодня я прошу вас оставить все разногласия при себе и не устраивать публичные склоки, – произнёс Энтони, приглаживая волосы.
Они и без того были идеально уложены, однако Энтони цеплялся к каждой мелочи.
Он нервничал, но, разумеется, не из-за причёски или схожести нарядов. Просто свалить переживания на что-то такое было проще, нежели рассказывать о дурных предчувствиях.
Они не были хоть сколько-нибудь мистическими – простая логика.
Холодная голова, немного размышлений на тему, и вот уже перед ним разворачиваются неутешительные картины будущего, основанные на понимании основных принципов взаимодействия.
Душевное равновесие нарушали мысли о пересечении на празднике людей, откровенно друг друга недолюбливающих.
Энтони прикидывал, как развести их в разные углы, чтобы взрыв не грянул на виду у большинства присутствующих и не стал очередным поводом для активного обсуждения. Действенного на сто процентов плана в разработке не было. Так только. Жалкие наработки, не дающие никаких гарантий.
Одним из наиболее подходящих вариантов выступала мысль, предлагавшая постоянно отираться рядом с Терренсом, не отходя от него ни на шаг, и ему не позволяя удаляться на приличное расстояние.
Подходящих, да, но практически невыполнимых.
Хождение по пятам, будто они друг к другу привязаны, смотрелось странно и противоречило правилам гостеприимства.
Энтони, выступая в роли хозяина вечера, должен был не только получить порцию внимания со стороны гостей, но и ответить им любезностью, уделив каждому хотя бы несколько минут своего времени. Поинтересоваться состоянием дел, обменяться необременительными фразами, улыбнуться, рассказать французским родственникам, обещавшим прилететь по такому случаю, о планах на будущее.
Множество светских обязанностей, возложенных на него.
Терренс был свободен от этой повинности, а потому имел полную свободу действий и ходить мог, куда угодно.
Энтони представлял примерный разговор с другом и понимал, что это – абсурд. И не простой, а в абсолюте.
Даже думать об этом смешно и нелепо.
Что он скажет Терренсу, если решится на серьёзный разговор? Поделится соображениями и опасениями?
Я буду присматривать за тобой, чтобы ты не испортил праздник. Хорошо?
Реакцию Терренса предсказать было довольно просто.
Недовольство, раздражение и, как следствие, усиление риска получить в качестве кульминации вечера кровопролитие. Чем больше Терренс будет пытаться себя контролировать, тем сильнее разозлится, и одного неосторожного слова окажется достаточно, чтобы всё вокруг воспламенилось, подобно бензиновому озеру, в которое упала зажжённая спичка.
– Никто не ссорится. – Трой дёрнул плечом. – Я просто не понимаю, отчего эта милая авантюра воспринимается в штыки. И не пойму никогда.
– Уж не потому ли она милая, что принята с подачи Мишель? – спросил Терренс.
Старался говорить ровным тоном, но Энтони заметил, как потемнели его глаза.
Терренс уже сейчас находился в состоянии, далёком от спокойствия. По мере приближения торжественного часа его настроение менялось всё сильнее, притом не в лучшую сторону.
– Видимо, тебе она претит по той же причине.
– Нет.
– Сомневаюсь.
– Меня не волнует твоё мнение.
Трой хмыкнул и не стал поддерживать дискуссию. То ли сам понял, что скандал сам по себе не угаснет, если продолжать подкидывать в него дрова, то ли перехватил умоляющий взгляд Мартина, ненавидевшего скандалы, возникающие на пустом месте. Вообще-то он их все ненавидел, но такие – из воздуха – особенно.
Праздничной атмосферы в гостиной не ощущалось, зато напряжения – сколько угодно. Энтони это чувствовал. И не только он, судя по тому, как на него посмотрел Мартин и едва заметно кивнул в сторону брата, пока тот был занят изучением списка приглашённых гостей, лежавшего на столе.
Видел не в первый раз. Сначала в черновом варианте, набросанном на скорую руку, потом – утверждённый, конечный результат. Но сейчас снова пробегался взглядом по ровным строчкам, надеясь выжечь имена и фамилии тех, кто был ему неприятен.
Мартин хотел, чтобы хозяин вечера поговорил с Терренсом. Сегодня просьбы Энтони имели особый вес.
В обычное время Терренс мог вспылить, поняв, что его вновь пытаются напичкать нравоучениями, но сейчас должен был прислушаться.
Энтони сильнее утвердился во мнении, что подстраховаться не помешает, хотя все эти разговоры казались ему довольно глупыми.
Терренс был взрослым человеком. Относительно, конечно, взрослым, но всё-таки не пятилетний малыш, который ничего не понимает, только падает на пол в магазине и орёт дурным голосом, требуя купить ему что-нибудь из наиболее приглянувшегося ассортимента. Следовательно, должен себя хотя бы частично контролировать и отдавать отчёт в совершении тех или иных действий.
Энтони после длительных размышлений и праздник был не в радость.
День начался так же, как и большинство других дней в году. С той лишь разницей, что за окнами был сад родного дома, а не академии. А ещё поблизости никого не наблюдалось. Стояла желанная тишина.
Никаких соседей по комнате, никакого шума.
Осознание, что он находится в спальне, принадлежащей только ему, и эту комнату не приходится делить с посторонним человеком, делало Энтони счастливым.
На этом хорошие моменты закончились, начались бытовые проблемы.
Энтони предписывалось проследить за организацией праздничного мероприятия, обговорить все детали, проверить, как персонал справляется – или не справляется – с поставленной задачей. Собственно, на это он и потратил большую часть дня.
Потом приехал Трой, за ним подтянулись Терренс и Мартин. Внимание переключилось на них.
Нельзя сказать, что Энтони, утомлённый ворохом своих проблем, ничего вокруг не видел. Он замечал и очень даже.
Терренс выглядел озадаченным, иногда отвечал невпопад или огрызался, когда к нему обращался брат. Такое он позволял себе редко. Тем более на людях, даже если люди были давно знакомыми, почти что родственниками – наплевать, что нет общей крови.
Терренса, однозначно, угнетало нечто, Энтони неизвестное. Вряд ли виной всему являлся список гостей. За время, отведённое для приготовлений, они успели неоднократно всё обсудить, продумать и прийти к определённым выводам. Терренс обещал держаться в стороне от неприятных личностей и не давать воли чувствам, какими бы сильными они не оказались.
Энтони понимал, что Терренс, пообещав, постарается его не подвести. Но, видимо, появились новые условия, вновь заставившие нервничать и злиться.
Энтони должен был узнать, что это за условия и попытаться свести к минимуму возможные потери, а лучше – обойтись без них вовсе.
– Терренс? – позвал осторожно.
И с трудом сдержал улыбку, когда Мартин выдохнул с облегчением, поняв, что его невысказанная просьба принята к рассмотрению, а не проигнорирована.
Терренс вскинул голову. Отложил в сторону зажигалку, которую вертел в руках, позволяя огоньку вспыхивать и тут же гаснуть.
– Можно тебя на пару слов? – спросил Энтони, посмотрев выразительно, тем самым, отметая все варианты ответов, кроме согласия.
– Конечно. – Терренс откликнулся без особого энтузиазма, но с места поднялся и, вновь прихватив зажигалку, направился к выходу из зала.
– Удачи, – произнёс Мартин, когда Энтони проходил мимо.
– Спасибо. В курсе, что с ним произошло?
– Если общими словами, то это связано с нашей родственницей.
– А…
– Подробностей я не знаю, – ответил Мартин, угадав направление чужих мыслей.
– Ладно. Сам выясню.
Задерживаться здесь было бессмысленно, и Энтони, последовав примеру друга, удалился, закрыв двери, ведущие в зал.
Терренс ждал в холле.
Он снял перчатку и теперь мог забавляться с зажигалкой, не боясь подпалить вещь. Энтони проследил за тем, как пламя прошлось в опасной близости от кожи, замерло на месте. Когда Терренс поднял взгляд и посмотрел на наблюдателя, ладонь его тоже перестала двигаться.
– С сигаретами на улицу? – спросил он, изобразив полуулыбку.
– Да. Ты же знаешь, моя мать чувствительна к запахам, а табак её раздражает.
– Тогда идём. Поговорим, пока есть возможность.
– Я только «за». Обеими руками.
– Идём, – повторил Терренс, задувая пламя и толкая дверь, открывающую дорогу в сад.
Именно там, в центральной его части, планировалось проводить торжественное мероприятие. Энтони окинул придирчивым взглядом людей, снующих туда-сюда, и махнул рукой, указывая, в какую сторону идти.
Сад был поистине огромным, и укромных уголков, при желании, находилось превеликое множество. Оказавшись на этой территории впервые, человек неосведомлённый вполне мог заблудиться.
Терренсу подобные перспективы не грозили. Он знал и дом, и сад Кларков, как свои пять пальцев. Бывать в гостях у друга ему доводилось неоднократно, а знакомство их состоялось много лет назад, едва ли не в первый год жизни.
В отличие от Мартина, нашедшего человека со схожими интересами только на третий год обучения, а до того бывшего гордым одиночкой, в школу они пошли, будучи приятелями, а там и до статуса друзей доросли.
Вот с влюблённостью ничего не выгорело, и Энтони этому совсем не удивлялся. Несмотря на то, что сам он предпочитал представителей своего пола, Терренс никогда не выступал для него в качестве объекта сексуального желания.
Даже в перспективе.
Он находил вариант с любовью к другу чем-то очень загадочным, странным и, совершенно точно, ему недоступным. Не последнюю роль в этом играло совместно проведённое детство. Сложно считать сексуальным того, кто у тебя на глазах писался в постель, говоря образно. Никто из них, в своё время, этого, кажется, не делал, но суть оставалась та же.
А, может, и делал, но за давностью лет позабылось.
Слишком много общих воспоминаний. Если приблизиться друг к другу ещё на шаг, станет невыносимо, появится пресыщенность, и всё бесславно закончится. Бестолково.
Кроме того, Терренс был совсем не в его вкусе. Скорее, полной противоположностью.
Но на взаимопонимании отсутствие любви никак не отражалось. Незаинтересованность и отсутствие розовых очков, что так нравятся влюблённым людям, позволяли оставаться начеку, замечать перемены в настроении и своевременно разрешать возникающие проблемы.
Или хотя бы пытаться это делать.
В глубине сада были качели, появившиеся через несколько лет после рождения Энтони. Он вырос. Качели остались.
Энтони их терпеть не мог с того самого раза, когда однажды не удержался, слетел на землю, разбил колени, а потом ещё и перекладиной по голове получил.
Аттракцион у него востребованным не был, а Терренсу чем-то приглянулся.
Местоположением, вероятно. Расположенные вдали от людей, в самом тёмном уголке сада, они были идеальным выбором для временного укрытия, где можно предаваться размышлениям, не рискуя быть обнаруженным за считанные минуты.
Терренс пришёл сюда после так называемой первой любовной неудачи. Наведался после показательных выступлений Кейт, призванных то ли разжалобить, то ли пробудить чувство вины, заставив страдать и пестовать отвращение к самому себе. И год назад тоже приходил.
Энтони тогда удивился, поскольку ни о каких скандалах в жизни Терренса не знал, однако, увидев мрачное выражение лица, не полез с вопросами. Потом как-то позабылось, стёрлось и вновь обнажилось только теперь, когда Рендалл решил получить статус семейного человека.
Эти качели ассоциировались у Терренса с отчаянием.
Сейчас в копилку добавился ещё один момент.
Энтони вспоминал детство и раскачиваться не рисковал. Просто сел, сильно сжав в ладонях прохладные цепи. Предусмотрительно снял перчатки и засунул их в карман, чтобы ненароком не оставить на белоснежной ткани пятен ржавчины.
Терренс повторил его манёвр. Но не сидел на месте, боясь пошевелиться, а оттолкнулся от земли. Качели пришли в движение после длительного бездействия и противно заскрипели. Терренсу, видимо, этот звук тоже показался раздражающим, и он остановился.
Закурил.
В сумерках мелькнул огонёк его сигареты.
– Я помню о твоей просьбе, – произнёс. – И, правда, не собираюсь устраивать скандалы. Было бы подло – испортить тебе праздник.
– Даже, когда появится Мишель?
– Сделаю вид, что рад её видеть, обниму и пожелаю счастья в личной жизни. Могу и с Троем то же самое провернуть, но, думаю, он не оценит мои благородные порывы.
– Это был аперитив. Основное блюдо носит иное имя.
– И Рендалла я тоже постараюсь обходить стороной.
– Точно?
– Да. Обещаю.
– Позволишь задать один вопрос?
– Сколько угодно.
– Что произошло незадолго до приезда сюда? Когда мы разговаривали по телефону, голос твой звучал гораздо жизнерадостнее, а теперь ты огрызаешься на брата, хотя он ничего плохого не сделал и вообще старается слиться с окружающей средой, не отсвечивая лишний раз. Боится к тебе обратиться и отмалчивается в уголке.
– Всё-то ты замечаешь, – усмехнулся Терренс, покрутив в руках сигарету.
Энтони подумал, что ещё немного, и Терренс приложит кончик её к собственной ладони или запястью, желая оставить памятную отметину на коже. К счастью, ошибся. Терренс вновь перехватил пальцами фильтр и затянулся.
Курил он сегодня тоже как-то нервно, без стандартного налёта элегантности и шика. Иногда ему удавалось преподнести свою вредную привычку в подобном ключе, облагородить её как-то. Но не сейчас. В настоящий момент это были глубокие, лихорадочные затяжки, едкий дым, от которого у Энтони щипало в носу, и немного подрагивающие руки.
– Рассказывай.
Терренс покосился в сторону друга. Тот не предлагал поделиться, не просил, а почти что приказывал.
Исполнять следовало в обязательном порядке, не пытаясь уклониться.
Трясти грязным бельём Терренсу не хотелось, но и умолчать он не мог, поскольку событие, омрачившее его день, было неоднозначным. И результат имело непредсказуемый. Всё могло разрешиться благополучно – мирными переговорами, а могло иначе – грандиозным скандалом. Вспоминая момент прошлого «общения по душам», Терренс не подпитывал себя оптимистичными иллюзиями, готовясь к худшему.
