Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 73 страниц)
Роузу было приятно думать, что не только его жизнь полна проблем и неудач. Нет, он и прежде знал, что не существует людей, у которых всё-всё гладко проходит, а мечты исполняются по щелчку пальцев, но настоящее облегчение испытывал, когда слышал это от самих собеседников, а не делал умозаключения на основании собственных наблюдений.
Стоя за школой, они распивали вино из пластиковых стаканчиков и откровенничали. Правильнее будет сказать, что в основном трепала языком Лайза, а Розарио лишь внимательно слушал, время от времени выплывая из бесконечного водоворота мыслей и задавая наводящие вопросы. Лайза жаловалась на собственные промахи и на то, что умудряется каждый раз неудачно влюбляться. Сколько раз пробовала, столько же и совершала промахов, не получая ответа на свои чувства. Но если Ник сказал ей об этом вежливо, ещё и извинился за невозможность ответить на чувства, то первый кандидат на роль великой любви воспылал к Лайзе ненавистью. Глен…
– Глен? – эхом повторил Роуз. – Томпсон, что ли?
– Он самый, – подтвердила Лайза.
От небольшого количества алкоголя у неё уже заплетался язык и, как она говорила, немного кружилась голова. Однако когда Роуз отказался наливать дополнительную порцию, Лайза сама выхватила у него из рук бутылку и сделала несколько глотков прямо из горлышка.
Роуз удивлённо вскинул бровь, но с нравоучениями и попытками наставить одноклассницу на путь истинный не полез, рассудив, что она сама вольна решать, как поступать со своей жизнью. Быть может, голова у Лайзы разболится окончательно, быть может, появится тошнота, а ком подкатит к горлу. Пусть блюёт, главное, чтобы не на его, Розарио, пиджак. Остальное его не волнует.
Каждый учится на своих ошибках, иначе никогда ни до чего не дойдёт.
– Вы давно знакомы?
Роуз никогда бы не подумал, что этим людям доводилось пересекаться прежде. Будучи одноклассниками, они ни единой фразой друг с другом за время, прошедшее с начала года, не обменялись. Срок был не то чтобы внушительный, но и немалый. Особенно нелепо это молчание смотрелось на фоне неплохого общения Лайзы и Сибиллы. Они не были подругами, но приятельские отношения поддерживали. Глен Лайзу просто не замечал.
Теперь, после признания Лайзы, понял, что всё делалось намеренно, в отместку родителям и «сюрпризу», навязанному ими в определённый период жизни.
– Очень, – призналась Лайза. – С ранних лет. Когда-то неплохо общались.
– А что случилось потом?
– Потом наши родители решили, что детей стоит поженить. С тех пор Глена как будто подменили.
Роуз оставил эту реплику без ответа, но, кажется, реакции от него не ждали. Лайза не сдала назад, не сказала, что не желает обсуждать эту тему. Наоборот, разговорилась, начав выдавать всё большее количество подробностей своей жизни до объединения школ, появления на территории «Чёрной орхидеи» и столкновения с несостоявшимся супругом, моментально растерявшим былое обаяние и учтивость, стоило только услышать, что родители жаждут женить его на наследнице семьи Фэррис.
В одиночестве Глен надолго не задержался, моментально найдя себе подружку и закрутив с ней роман. Делал это, не скрываясь, а нарочно выставляя стремительно вспыхнувшие чувства напоказ. Что пытался доказать – неизвестно. Лайза склонялась к мысли, что просто желает донести до её сведения, что при своей популярности и внешней привлекательности, сумеет подобрать для заключения брака куда более соблазнительную девушку. Лайза свободна. Может отдохнуть где-нибудь в сторонке.
Сначала было обидно, потом привычно.
Лайза попыталась переключить внимание на других юношей, увлеклась нынешним редактором школьной газеты, призналась в симпатиях и получила очередной отказ.
Что ж, ничего особенного.
Она и там не рассчитывала на ответное признание. Ник был с ней приветлив, мил и добр, но это была его дежурная вежливость, направленная на всех подчинённых, не только на Лайзу.
Слушателем Роуз оказался великолепным. Не перебивал, не лез с советами, не пытался встряхнуть за плечи и провести беседу на тему необходимости взращивания в себе королевских замашек и превращения в стерву. Он просто позволял собеседнице выговориться, время от времени подливая ей ещё вина и надеясь, что за этим занятием их не застанет кто-нибудь из префектов, потому что в противном случае обоим грозил выговор и наказание – физический труд в той или иной отрасли. Могли отправить в столовую, мыть тарелки в течение нескольких недель, могли заставить драить полы в спортивном зале, могли принудить к стрижке деревьев. На что фантазии у членов студенческого совета хватит, туда и отправят.
Желанию сохранить ночную вылазку в тайне не суждено было сбыться. Спустя определённый промежуток времени, к их маленькой компании прибился ещё один человек.
Розарио не испытывал особого восторга от необходимости делиться с ним своими запасами, об откровенных разговорах вовсе не заикался, зато Лайза старалась за двоих. Алкоголь продолжал своё пагубное действие, и умница-отличница, молчавшая большую часть времени, внезапно стала дико разговорчивой и откровенной.
– Пьянка сильных и независимых персон? – хмыкнул Гаррет, щелкнув зажигалкой. – С сопливыми разговорами и неутешительными выводами, что все мужики – моральные уроды, заслуживающие кастрации за малейшую провинность?
– У нас частная вечеринка с психоанализом, – довольно грубо ответил Роуз. – Тебя не приглашали, если что.
– И кому же кости перемываете? – продолжал упорствовать Гаррет, благополучно игнорируя колкое замечание, отпущенное в его адрес.
– Глену, – моментально отозвалась Лайза.
Роуз крепко, почти до хруста, сжал её ладонь в темноте, предлагая закрыть рот, но девушка намёков не поняла, возмутившись таким отношением.
Гаррет мерзко захихикал, и Роуз без труда представил, как тот передаёт слова Глену, обрисовывая случившееся в подробностях. Плевать, что они ему неизвестны. То, что не знает, додумает самостоятельно и выдаст за единственную возможную правду. Это Гаррет. Он по-другому не умеет.
Фэррис пошла на второй круг рассказа, а Гаррет подался в добровольные слушатели, бесцеремонно отобрав у Роуза бутылку с вином и прикладываясь к горлышку.
Роуз решил, что больше к ней вообще не прикоснётся. Ночная вылазка моментально потеряла очарование, к горлу подступила тошнота, но он сглотнул, запрокинул голову и вытаращился на звёзды. Ничего не увидел, конечно, но попытался.
Лайза сегодня била все рекорды, какие только можно было представить. Прикладывалась не только к спиртному, но и за сигаретами потянулась. Гаррет предложил, а она не стала отказываться. Правда, табак явно был для неё лишним. Ей бы хватило и вина, но она отчаянно жаждала окончательно распрощаться с амплуа хорошей девочки, вот и пустилась во все тяжкие, не жалея сил.
– Лайза, – предупредительно произнёс Роуз, но она от него отмахнулась.
Гаррет ухмыльнулся, словно говорил тем самым, что мнение Роуза никого здесь не волнует, можно благополучно заткнуться и свалить на все четыре стороны.
Никто страдать не будет.
Возможность взять реванш и посмеяться в ответ Роуз получил уже совсем скоро, когда Лайзе стало плохо, и она, крайне удачно выбрав время и место, блеванула прямо на Гаррета. Ей было неловко, она долго извинялась, а Гаррет изумлённо смотрел на испорченную одежду, время от времени хлопая глазами.
Наверное, Роузу следовало поддаться порыву, а не тормозить его. Не просто засмеяться, а неприлично заржать, но он снова сдержался, лишь посмотрел на Гаррета с укоризной и заметил.
– А я предупреждал.
По доброте душевной даже снял свой пиджак и бросил Гаррету, предлагая надеть вместо испорченной вещи. Благодарности за этот жест не получил, однако, признаться, зная Гаррета, не особенно рассчитывал на пару добрых слов. Поблагодарить его мог кто угодно, но только не Марвел, привыкший людей унижать и втаптывать в грязь, умело проезжаясь по их недостаткам и слабостям. Вот этим навыком он овладел настолько, что мог без сомнений называть себя мастером в данной области. Подбадривать не умел, а убивать самооценку – сколько угодно.
Безвозмездно, на добровольных началах.
Роуз не сомневался, что уже этим утром – зачем понапрасну терять время? – Лайза пожалеет о своей запредельной откровенности, потому что вся академия узнает и об их с Гленом несостоявшейся семейной жизни, и о неумении юной леди пить.
Гаррет распустит слухи по школе с такой скоростью, что виновница торжества и «ах» сказать не успеет.
На неё проблемы навалятся скопом.
Всё и сразу, не размениваясь по мелочам.
Стоило признать, что Розарио, выдвинув такое предположение, допустил фатальную ошибку.
Одноклассница, несмотря на свои сомнительные подвиги, героиней своеобразной светской хроники не стала. Чего нельзя было сказать о самом Роузе. Это его имя не сходило с уст большинства учеников. Сплетничали о нём теперь не только парни, но и девушки.
Посмеивались или осуждали.
На нейтральной линии остались всего двое.
Лайза, хранившая молчание и не спешившая опровергать заявления Гаррета, поскольку в противном случае пришлось бы признавать свои ошибки и рассказывать печальную историю жизни уже всему классу, а не паре-тройке избранных.
И Кэндис.
Здесь не было особых причин, обычная дружеская солидарность и понимание, откуда растут ноги скандала. Тут нечего было гадать. Несколько секунд размышлений, появление логических выводов – источник проблемы безошибочно вычислен.
Вряд ли во время рассказа Лайзы Гаррет не понял, что к чему, а потому сказал это по ошибке. Всё он понял, а оговорился намеренно, отомстив Роузу за провокационную открытку и смех одноклассников.
Бессмысленно было копаться в грязном белье, пытаясь отыскать источник проблем и гадая, какой из поступков-предшественников, совершённых Роузом, спровоцировал ответный ход. Так или иначе, а одноклассники теперь активно перемывали Роузу кости, приписывая ему безумную влюблённость в Глена, а тот как будто не протестовал, полностью довольный предложенным раскладом.
Роузу казалось, что это обманчивое впечатление, пока Глен не подловил его в общежитии и не потянул под лестницу с интересным предложением. В переносном смысле, само собой. На самом деле, ничего интересного в словах симпатичного и популярного спортсмена не было, такой примитивный в своей пошлости подкат, от которого тянет разве что закатить глаза и отпустить ядовитый комментарий об отсталости от жизни. Но Розарио от резких высказываний воздержался.
– А Сибилла? – хмыкнул Роуз, сложив руки на груди и прислонившись спиной к стене. – Или ты не собираешься с ней расставаться ради меня?
– Ей не обязательно знать об этом разговоре. Да и вообще обо всём…
– Ну-ну, – протянул Роуз, скривившись. – Я подумаю над предложением.
Признаться откровенно, он не собирался тратить время на размышления, тем более не планировал отвечать согласием.
Ему была противна сложившаяся ситуация, его до белых глаз бесил Гаррет, вкупе с этой блевотной патологической тягой к распространению слухов, звучавших абсурдно, но принимаемых многими на веру. Ему был противен Глен, изображавший неземную любовь к Сибилле, но без лишнего стеснения заявляющий о желании попробовать перепихнуться с парнем, потому что для него это ново и, в общем-то, прикольный опыт может получиться.
Раскинув мозгами, Роуз резюмировал, что сложившуюся ситуацию можно использовать себе во благо, придумав куда более изощрённую месть для обоих одноклассников, потому со временем начал изображать предельную заинтересованность. Даже условия пытался ставить, как будто его действительно волновали подобные тонкости.
Всё только ради мести. Сладкой, чудесной, красивой, элегантной. Мести. С большой буквы.
Роуза с завидным постоянством посещала идея свести в одной комнате Глена и его лживого информатора. Вот пусть они и попробуют. Пусть поставят эксперимент, не зная, что стали его участниками. Забавно должно получиться, учитывая тот факт, что Глен явно нацелился на роль топа, а Гаррет всегда себя в этом качестве позиционировал, заявляя, что реверс – чушь собачья.
Им бы понравилось вместе. О, да!
И всей школе понравилось бы тоже.
Думая об этом, Роуз сначала лишь приподнимал уголки губ в улыбке, потом растягивал их по максимуму, после чего хохотал в голос, запрокидывая голову. Тем самым, привлекал к своей персоне повышенное внимание учеников, находившихся одновременно с ним в столовой. Торопливо бормотал «прошу прощения» и вновь утыкался носом в тарелку, продолжая генерацию планов красивой – или не очень, тут уж как получится – мести.
Почему-то подобные настроения посещали его именно во время приёмов пищи. Он жевал что-нибудь и думал, что поедает не обычную еду, а Гаррета со всеми потрохами. Глотает, сразу, не тратя время на тщательное пережёвывание, окончательно уничтожая его омерзительный характер и растирая в порошок повышенное стремление – вредить окружающим людям посредством распространения о них сплетен.
Гаррет часто наблюдал за ним. Вероятно, хотел перестраховаться на случай свершения стремительной мести, подмечал малейшие изменения и надеялся предотвратить нанесение ответного удара, но Роуз не торопился, откладывая решающий момент, доводя противника до эмоционального кипения. В определённой мере, поставленной цели добился.
У Гаррета сдали нервы, и он первым напомнил о своём существовании, вновь подкараулив Роуза, проходившего по коридору, и попытавшись затащить его в очередную аудиторию. Предварительно зажал тому рот рукой, но сам же первый и заорал, когда Роуз, недолго думая, вцепился зубами ему в ладонь.
– Дебил конченый, – прошипел Гаррет, спровоцировав ту реакцию, которой, скорее всего, от оппонента не ожидал.
Роуз, позабыв о манерах, присущих истинному аристократу, плюнул ему в лицо, а потом швырнул под ноги платок с вышитыми на кремовом материале инициалами и удалился, ничего не объясняя толком.
Да и что там было обсуждать? По сути, нечего.
Гаррет, намеренно распустив лживые слухи о влюблённости, нахаркал Роузу в душу, тот ответил менее масштабным поступком, но вполне сопоставимым с чужими действиями.
На людях Роуз изображал ледяное спокойствие, но стоило оказаться за закрытыми дверями комнаты, как показная уверенность стекала с его лица, растворяясь и исчезая. Роуз нередко думал о несправедливости жизни по утрам, проснувшись. Ещё чаще – по вечерам, перед погружением в сон.
Не сказать, что Роуз был чрезмерно романтичным человеком, но он искренне надеялся, что в его жизни найдётся место для нормальной любви, а не для такого лютого трэша, когда любимого человека хочется прикончить, потому что… Потому что заслужил, сказать по правде. Совершает столько мерзких поступков, что лучше о них не задумываться – голова пойдёт кругом, а счётчик закоротит уже на третьей сотне промахов.
Иногда Роуз думал, что предложение, ему поступившее, не такое тупое, как казалось в первый момент.
Можно было действительно согласиться на предложение Глена, переспать с ним пару раз на добровольных началах и в качестве благотворительности – снизойти до ничтожества, а потом указать на дверь и больше с ним никогда не разговаривать. Сделать секс чем-то вроде разминки, необременительной зарядки, а потом отказаться от комплекса тренировок.
В какой-то мере, Роузу это доставляло. То, как Глен смотрел, то, как с жадностью ловил каждый жест, отмирая только после того, как товарищи по команде или одноклассники повышали голос, обращаясь к нему, витающему в облаках.
Это было приятно и лестно. С одной стороны.
С другой – тошнотворно.
Да и стоило признать, что нравится ему именно факт внимания, а не личность, заинтересованная в одноразовом сексе.
Кэндис в тонкости игр посвящён не был, да и вообще ничего не замечал. В последнее время он всё чаще выглядел озадаченным.
Роуз знал, что послужило виной этим переменам.
Академию вновь стала посещать Беатрис Кингстон. Одно время она пропадала из вида, теперь зачастила к жениху с удвоенным рвением, появляясь в школе с завидной частотой, будто по расписанию.
Кэндис старался не попадаться ей на глаза. Если шёл куда-то, и, в случае продолжения движения по выбранной траектории, столкновении было неизбежным, разворачивался, удаляясь в противоположном направлении.
Так и жили.
День влюблённых остался в далёком прошлом.
Наступила весна, незаметно пролетели несколько учебных недель и две, отведённые под отдых.
Роуз, глядя на календарь, отслеживая ровные ряды цифр, думал о том, что остался всего один терм до последних летних каникул.
Нынешние выпускники активно готовились к написанию экзаменов A-level, дни и ночи проводя в библиотеках.
Школа впервые дарила крылья и билет в будущее смешанному выпуску.
Роуз и его одноклассники не стали первопроходцами, но звание вторых тоже можно было считать достаточно почётным.
Ещё один год в стенах академии, и они все покинут это место, разъедутся по разным уголкам страны.
С кем-то продолжат поддерживать связь, с кем-то потеряются окончательно, а он… Он, наверное, никогда так и не решится сказать Гаррету о своём истинном отношении, чтобы не быть поднятым на смех ещё и на выпускном вечере. Прилюдное осмеяние вряд ли реально назвать великолепным завершением школьной жизни.
Мысли о безответных чувствах и о проблемах, ими спровоцированных, занимали Роуза почти каждый день. Настолько, что погрузившись в собственные переживания, он благополучно пропустил всё, что только можно было пропустить.
Между тем, в жизни его семьи намечались, точнее, уже происходили перемены.
*
Герда надеялась, что ей удалось проскользнуть в беседку незамеченной, потому что попасть сейчас на глаза кому-то из знакомых, а потом объяснять им, что произошло, или натянуто улыбаться, имитируя хорошее настроение, было смерти подобно.
Герда понимала, что подобрать подходящих слов не сумеет, а все попытки рано или поздно приведут к одному результату. Ужасному и непростительному. Она разрыдается перед собеседником, как маленькая девочка. И не столь важно, кто увидит эти слёзы. Даниэль, Кэрмит, Алекс или посторонний человек, с которым отношения не столь тёплые. Герда не хотела обременять своими проблемами друзей. После того единственного раза, когда распахнула душу перед Кэрмитом, поведав ему о страстной влюблённости в Стивена, она всё всегда решала сама. Старалась, по крайней мере. А сейчас понимала, что у неё банально опускаются руки и никакого запаса жизненных сил не осталось. Многое навалилось стремительно, и скандал с двойняшкой стал последней каплей.
Кай снова умудрился довести Герду. Они общались на повышенных тонах не менее получаса, пока Герда не влепила брату пощёчину и не сбежала позорно, оставив его в гордом одиночестве, но не в расстроенных чувствах. Вряд ли он горевал по этому поводу. Скорее всего, обрадовался, поняв, что нравоучения закончились, и отправился смывать с лица кровь. Что ему будет, этому человеку с ледяным сердцем? Ничего. Совсем ничего.
Добравшись до беседки и осознав, что находится здесь в гордом одиночестве, Герда присела на корточки, закрыла лицо ладонями и заплакала. Слёзы сами собой побежали из глаз, а она перестала давить рыдания, позволила им прорваться наружу.
Вообще-то стоило признать: в сложившейся ситуации она не видит ничего необычного. Рано или поздно подобное должно было случиться, учитывая замашки ловеласа, коими природа наградила младшего брата, его многочисленные связи и не слишком большую заинтересованность в дальнейшей судьбе каждой из пассий.
Став невольной свидетельницей драки Кая с учеником – на год младше, – Герда не могла не придать значения этой потасовке и не спросить, что послужило причиной. Кай огрызнулся, прикоснулся к рассечённой губе, приложил к ней холодную банку с газировкой, поморщился невольно.
– Кто это такой? И что ему нужно? – продолжала настаивать Герда. – Не мог же он просто так на тебя накинуться.
– Ошибки прошлого. Был в моей жизни период, связанный с Астерфильдами. Вот, познакомься. Силиконовая кукла Джесс и её группа поддержки в лице сумасшедшего братца с нелепым именем, – фыркнул Кай. – Пока ты не развила бурную деятельность там, где это не требуется, хочу попросить об услуге. Не лезь, куда не просят. Я без тебя со всем разберусь.
– Я и вижу. Так разобрался, что теперь будешь с разбитой рожей ходить.
– И что с того?
– Ничего.
– Может, я и совершаю ошибки, но зато делаю то, что хочу и не завишу от мнения общества.
– Тебе только кажется.
– Да ничего подобного, милая. Это исключительно твоя привилегия и твоя стезя. Из нас двоих только ты боишься жить.
– Кай…
– А разве я неправ? Попробуй переубедить меня, сестрёнка. Насмеши своими нелепыми доводами.
Герда не ответила. Развернулась на каблуках и удалилась восвояси, отправившись на поиски мистера Астерфильда-младшего, о котором до сегодняшнего дня ничего не слышала.
Герда не сомневалась, что первым ударил именно он, а не Кай.
Несмотря на разногласия, царившие в отношениях, Герда могла с уверенностью заявить, что знает близнеца, как свои пять пальцев. Знакома не понаслышке с его тактикой поведения в конфликтных ситуациях. Кай до последнего будет ратовать за унижение на словах, а черту перейдёт только после того, как у противника сдадут нервы, и тот попрощается с самоконтролем, перейдя в наступление. Вот тогда, получив удар по одной щеке, Кай не станет подставлять вторую, предлагая ударить сильнее. Он ударит в ответ и сделает это так, что мало не покажется.
Много времени тратить не пришлось.
Розарио, которого окружающие почему-то называли Роуз, обнаружился на ступеньках в компании своего одноклассника. До недавнего времени из всего последующего выпуска Герда только его и знала. Кэндис Брайт считался наиболее реальным кандидатом на роль будущего преемника, сменяющего Ника на посту редактора школьной газеты. Да и миссис Даглер периодически о нём говорила, ставя в пример, как одного из наиболее одарённых учеников. В плане литературных талантов.
Герде он запомнился больше как сосед Кая по комнате. Заглядывая к брату, она пару раз сталкивалась с Кэндисом. Его имя сложно было выбросить из головы. Конечно во времена, когда есть странные родители, называющие детей Лореаль и Кадиллак, удивляться чему-то было нелепо, но имя Кэндис ассоциировалось у Герды с девочками. Странно было слышать его из уст парня не просто в виде упоминания, а как часть его паспортных данных.
Поприветствовав его кивком головы, Герда обратила взор в сторону Роуза.
Настало время немного расширить сеть знакомств, завязать беседу и спросить у второго участника событий, что послужило причиной для грандиозного скандала.
Розарио, конечно, мог последовать примеру Кая и отправить Герду с её вопросами на все четыре стороны. А мог и честно ответить, не увиливая.
Некоторое время они просто обменивались взглядами. Герда не знала, с чего начать, а Розарио ждал первого шага от неё, ничего не предпринимая самостоятельно. С этим нужно было что-то делать, и Герда решилась.
– Привет, – начала не слишком уверенным тоном. – С тобой можно поговорить?
– Кай прислал миротворца? – хмыкнул Астерфильд, спускаясь по ступенькам вниз и останавливаясь напротив Герды. – У вас в семье любят игры в хорошего и плохого полицейского? Или всё на добровольных началах?
– Если думаешь, что мой брат способен признать правильность чужих доводов и отказаться от принятого решения то, пожалуй, ты его плохо знаешь.
– Я бы предпочёл тот расклад, в котором нам вообще не придётся пересекаться, – заметил Роуз. – Но так уж получилось…
– Что именно получилось?
– Он не сказал?
– Нет. Он не откровенничает со мной, именно поэтому я здесь. Так что? Можем поговорить? Или будешь вести себя, как Кай?
– Можем, – вздохнул Роуз. – Конечно, можем.
– Вот и отлично.
Герда посмотрела на него со всей серьёзностью, давая понять, что ждёт отчёта немедленно. Розарио намёк понял, потому кривляться перестал, посерьёзнев практически моментально.
Попадаться на глаза Каю они не хотели, потому перед общежитием вместе не светились, переместившись в место, более подходившее для откровенных разговоров. Теперь слово предоставлялось Роузу.
Герда хранила молчание, лишь изредка кивала головой, давая понять, что внимательно слушает собеседника. Старательно анализировала историю, в которой были замешаны её брат и сестра Роуза.
Ничего необычного Герда там не усмотрела. Рассказ оригинальностью не блистал. Никаких ужасных секретов в анамнезе – всё просто и банально, весьма распространено, если говорить откровенно. На каждом шагу такое встречается. Куда не посмотри, там обнаружится неприятная история с нежелательной беременностью, когда никто не хотел, никто не думал, но как-то так получилось, а теперь нужно принимать окончательное решение.
Окажись на месте Кая кто-нибудь другой, Герда бы удивилась, поспорила, сказала, что это всё – чушь собачья и попытка оклеветать непричастного человека. Но в деле фигурировал Кай, и это многое меняло. Герда знала, что он вполне мог закрутить роман с девушкой несколько старше его, провести с ней несколько приятных дней, а потом махнуть рукой на прощание и испариться в неизвестном направлении.
Собственно, именно это он и сделал.
Кай поступал аналогичным образом и прежде, меняя своих пассий, как перчатки и не задерживаясь подолгу на одном месте, поскольку ему вечно не хватало новизны. Всё приедалось, вызывало скуку и раздражение. Наевшись рутиной сполна, Кай вновь отправлялся на поиски, но за их время не обнаружил ни одной достойной кандидатуры, умудряясь почти всех своих бывших девушек смешивать с грязью.
Не публично, лишь в собственном сознании.
Ему с ними было хорошо и приятно, но, одержав лёгкую победу, Кай тут же одаривал очередную благородную – или не очень – леди не самой завидной характеристикой и обрывал общение с ней.
Однако если раньше всё обходилось без последствий, к счастью и облегчению обеих сторон, то теперь появилось досадное обстоятельство.
Так Роуз говорил, а Герда думала о том, что это всё неправильно. И ситуация, и подобные высказывания.
Нельзя сказать, что Герда отличалась повышенной любовью к детям. Ей вплотную об этом задумываться не приходилось. Родители изначально, с самых ранних лет, настраивали их с Каем на достижение успеха, а в план построения карьеры дети не вписывались.
Во всяком случае, не в столь юном возрасте.
Ближе к тридцати-сорока годам Герда планировала завести ребёнка, если, конечно, будет от кого. Пока что одиночество, постоянно маячившее в перспективе и напоминания о безответных чувствах, позволяли усомниться в реальности реализации задуманного. Однако уже сейчас, когда о пробуждении материнского инстинкта и речи не шло, Герду покоробило от формулировки, выданной собеседником. Как будто процарапало изнутри, заставив невольно поёжиться. Но зато отразило реальное восприятие ситуации мужчинами.
Для Кая этот ребёнок точно не был желанным. Тут и гадать нечего. Вот досадным обстоятельством – сколько угодно.
Признавать его он не собирался, жениться – тем более.
Это уже не Роуз говорил.
Это Герда так думала, отмечая, что умозаключения, её посетившие, достаточно закономерны и очевидны.
Мало найдётся людей, готовых связать себя узами брака в семнадцать или восемнадцать лет. Какие им семьи, если они сами ещё дети детьми? Несомненно, большинство из них пытается примерить на себя чужие маски, поиграть во взрослую жизнь, но как только на пути встают проблемы, от бравады ничего не остаётся. Взрослыми они только на словах являются. И в собственном воображении.
Но никак не в реальном мире.
– Дрались мы по другим причинам, – признался Роуз. – Дело не в ответственности и не в том, что наша семья отчаянно жаждет породниться с вами, а потому сделает всё, чтобы принудить твоего брата к женитьбе. Мои родители искренне считают, что брак должен быть делом добровольным, а те союзы, в которых одну из сторон насильно тянут под венец, набросив на неё ошейник, до добра не доведут. В общем-то, они правы. Я тоже считаю, что ничего хорошего в жизни таких пар не будет. Их реальные перспективы – это лишь бесконечные скандалы, построенные на попытках выяснить, кто кому сильнее сломал жизнь, и это не то, чего родителям хотелось бы. К тому же, Джессика давно уже не ребёнок, она самостоятельно способна разобраться в своих проблемах. Хотя, мне иногда кажется, что наоборот.
Роуз замолчал на некоторое время. Задумчиво провёл ладонью по гладкой поверхности стены.
– Почему? – спросила Герда.
Роуз дёрнул плечом.
– Да как сказать. Нет, не подумай ничего плохого. Джессика далеко не инфантильная особа и не малолетняя идиотка, искренне считающая, что с помощью ребёнка можно кого-то к себе привязать. Она вполне пробивная и целеустремлённая, но только в тех случаях, когда это касается работы. В моменты, когда речь заходит о личной жизни, она снова становится юной, неопытной и наивной. Ты сказала, что твой брат назвал Джессику силиконовой куклой… В его словах есть доля истины. Джесс действительно несколько раз ложилась на стол пластического хирурга, желая поспорить с природой. Неудивительно. При наших-то внешних данных.
– Наших? – эхом переспросила Герда, получив в ответ снисходительную улыбку.
– Фамильные черты представителей семьи Астерфильд, – усмехнулся Роуз. – Зеркала у нас никто не отбирал, так что мы сами всё видим. И нам это не нравится. Ни мне, ни Джессике. Но если я никогда не отправлюсь на операцию, то она неоднократно решалась на этот шаг. Впрочем, она и до перемен была гораздо милее меня. У неё хотя бы мимика приличная, а не столь…
– Специфическая? – подсказала Герда, вновь заставив Роуза засмеяться.
– Это самая нейтральная формулировка, которую мне доводилось слышать. Обычно собеседники не церемонятся.
– Я бы искала в этой особенности положительные стороны и превратила их в персональную фишку.
– Я всеми силами именно это и пытаюсь сделать, – заверил Роуз. – Но да не в мимике дело, а в том, что собственная внешность смущает всё младшее поколение Астерфильдов. Мы некрасивые. Следовательно, мы не пользуемся популярностью, а потому любое внимание, проявленное к нашим персонам, словно ослепляющая вспышка в ночи. Вот такой вспышкой и был для Джессики Кай. Я не знаю, чем он её покорил. Не знаю, что говорил. Не знаю, как она вообще решилась переспать с человеком, который настолько её младше, но факт остаётся фактом. У них будет ребёнок. Точнее, у неё. Я собирался донести это до сведения Кая, но он явно не относится к категории благодарных слушателей, поскольку стоило только заикнуться о беременности Джессики, и на неё посыпались оскорбления. Когда мою сестру называют блядью, а я знаю, что её любовников можно пересчитать по пальцам одной руки, у меня отчаянно чешутся кулаки, ничего не могу с собой поделать. Нам плевать, даст он этому ребёнку свою фамилию, или мир прекрасно проживёт без ещё одного Эткинса, но с ещё одним Астерфильдом. Нам не нужна материальная помощь. Нам вообще ничего не нужно. Просто пусть знает. Этого вполне достаточно.
