Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"

Артур не упустил возможности напомнить о вчерашнем разговоре, чем только усугубил ситуацию. Рендалла всё окончательно достало, и он перестал играть привычную роль послушного сына, чья стезя – смирение и желание угодить родителям в ущерб собственным интересам.

Артур дошёл до того, что отобрал у него телефон и со всей силы швырнул об стену, превращая вещь в бесполезный кусок пластмассы. Понимал, что это всё – проявление бессильной злобы, но не удержался от подобного жеста.

– Если узнаю, что общаешься с ним – уничтожу, – прошипел угрожающе.

После этого их пререкания понеслись со скоростью лавины, по нарастающей. Количество претензий росло в геометрической прогрессии, ненависти было всё больше, настолько ощутимой, что, кажется, попробуешь к ней прикоснуться, и на кончиках пальцев останутся чёрные следы.

В этом выяснении отношений полушёпотом, чтобы сохранить лицо перед гостями, Рендалл видел нечто фантасмагорическое.

Им следовало бы проораться и пустить друг другу кровь, не сдерживая агрессию, но Артур боялся привлечь внимание посторонних, оттого выплёвывал свои угрозы тихо-претихо, как змея.

Теперь, спустя определённое количество времени, прошедшее после неприятного разговора, буря в душе Рендалла не утихала, продолжая бушевать с той же силой, что и прежде, а, может, сильнее.

Церемония бракосочетания официально начиналась через десять минут, и за это время Рендалл успел перебрать сотни вариантов для дальнейших действий. Несколько раз представил, как высоко по шкале морального уродства можно оценить его поступок. Понял, что это почти что самый верх, но менять решение не собирался.

Он смотрел на всех гостей, собравшихся в саду.

Как в театре, честное слово. Не хватает только занавеса, отделяющего его от благодарной публики, а в остальном – невероятное сходство.

В первом ряду сидели и его родители, и мать Кейтлин. В отдалении он тоже видел знакомые лица. Мартин со своими родителями. Энтони – со своими. Удивительно, что Артур не сцепился с Дином Кларком. Судя по всему, сегодня он находился на взводе и готов был кинуться на каждого встречного, посмевшего когда-либо перейти ему дорогу. А отец Энтони очень неплохо наследил в жизни семьи Стимптонов.

Терренс торжество проигнорировал.

– Всё это кажется мне потрясающе нелепым, – произнёс Трой, стоявший рядом и время от времени растирающий запястья.

Рендалл повернулся к нему, улыбнувшись слегка.

– А знаешь, мне тоже.

Он не шутил, и Трой, скорее всего, понял это, потому что не стал задавать глупых вопросов относительно причин, подтолкнувших Рендалла к решению о заключении соглашения с Бартонами. Рендалл не сомневался, что Трой знает обо всём, как и все участники небольшой компании из пяти человек, более или менее сдружившихся между собой за несколько лет совместного обучения.

Сначала посвящёнными в детали происходящего были только они с Терренсом. Потом узнал Мартин, несомненно, догадался Энтони, а теперь дошло и до Троя. Не потому, что он был самым глупым в их компании. Не был. Нет. Просто он практически не проявлял интереса к делам посторонних людей, предпочитая держаться на расстоянии от сплетен, не вынюхивал нарочно, желая обнаружить как можно большее количество грязного белья. Да и не был он настолько приближен к непосредственным участникам истории, как Мартин или Энтони.

Он жил несколько обособленно от них, неплохо ладил с Энтони и Рендаллом, отлично – с Мартином, враждовал по смешным причинам с Терренсом. Естественно, что он ни к кому из них не пытался влезть в душу. Но, стоит признать, они это ценили и считали положительной чертой характера, а не отрицательной.

Рендалл, так однозначно.

Стоя здесь, перед многочисленными гостями, он пытался проанализировать собственные ощущения, попробовать понять самого себя. Торжественности мероприятия, трепета, присущего таким моментам, не ощущал, хотя неоднократно пытался пробудить в себе эти чувства. Можно и не слишком яркие – отголоски их. Всё равно не получилось. Попытки стали напрасной тратой времени.

Он признавал роскошь декораций, великолепную подготовку сотрудников свадебного агентства, приложивших огромное количество усилий для создания необходимой атмосферы, восхищался работой портных, создавших наряд для Кейтлин по эскизам миссис Бартон, находил вовсе не дурным собственный костюм, который, правда, на заказ не шили, просто приобрели в магазине. Классическая итальянская мода – тысяча фунтов стерлингов в мусорную корзину. Это без учёта рубашки, галстука, ботинок и запонок. Если приплюсовать их, сумма возрастёт в три или четыре раза. Впрочем, его наряд можно и в дальнейшем эксплуатировать.

Кейтлин из своей фаты останется только шторку от комаров соорудить.

Чисто в эстетическом плане Рендалл испытывал от визуальной картинки наслаждение. Когда речь заходила о внутренних ощущениях, все восторги испарялись в неизвестном направлении, и он понимал, что хочет вырваться отсюда, как можно скорее. Уйти, убежать, как можно дальше, за горизонт. Туда, где его никто не найдёт и не начнёт снова ставить условия относительно правильности или неправильности сделанного выбора.

Будучи непосредственным участником событий, он почему-то воспринимал всё иначе. Не так, как следовало. Он был больше наблюдателем, нежели главным действующим лицом в этой любительской постановке.

С безразличием он наблюдал за тем, как Кейтлин идёт к нему под руку с Говардом. Тот светился от гордости и явно был счастлив. То ли потому, что реально считал брак дочери большой удачей, то ли просто положение обязывало так себя вести.

Рендалл думал о том, насколько возненавидит его светское общество? Гостей на свадьбе было не так уж много. По словам родителей, только самые близкие люди.

Сколько времени понадобится, чтобы эти самые близкие начали распространять сплетни о сорванной свадьбе и кольце, выброшенном женихом? Наверное, не так уж много. Свет любит сплетни, он их глотает с восторгом, и эту проглотит тоже.

Взгляд Рендалла переместился в сторону родителей.

Артур выглядел напряжённым и сосредоточенным. Более того, он хмурился, словно ожидал подвоха после утреннего разговора. Сиенна кусала губы, как молоденькая девчонка, испытывающая стеснение, но не представляющая, какими методами от зашкаливающего волнения можно избавиться. Мать Кейтлин прикладывала к уголкам глаз кружевной платок, выражая театральными жестами прилив чувств, спровоцированных важным событием в жизни единственной дочери.

Всё это было предсказуемо. Он заранее предрекал, что они будут вести себя именно в таком ключе, и не ошибся. Гораздо сильнее Рендалла занимала реакция со стороны членов семьи Уилзи, и он посмотрел на них.

Альберт и Нэнси выглядели безупречно. Мартин нервничал и, наверное, вновь чувствовал себя виноватым. Не совсем понятно, правда, за что именно. Комплекс вины, поселившийся в нём, казался неискоренимым.

Декорации, созданные ради свадебного торжества, Рендалла угнетали.

Несомненно, все эти цветы, ленты и белые голуби, коих предписывалось отпустить в небо, были красивыми, но какими-то… бумажными. Сплошная бутафория, придуманный мир, который нечем оживить.

Подружки невесты не в розовых, а в нежно-кремовых – любимый цвет Кейтлин – платьях, маленькие девочки, несущие кольца, и плачущие родственники порождали в нём желание громко-громко засмеяться, продемонстрировав прилив безумия.

Говард обнял дочь, поцеловал в лоб и сделал несколько шагов назад, отдавая Кейт Рендаллу.

Любить до конца дней своих.

Хранить верность и быть рядом.

В богатстве и бедности.

В горе и в радости.

В болезни и в здравии.

Пока смерть не разлучит нас.

Ладони Кейтлин были холодными, практически ледяными. Он чувствовал это даже через кружево перчаток.

Когда собирался показательно переплести свои пальцы с её, понял, что она этому противится. В глазах Кейт больше не было никаких тёплых чувств, даже придуманных – только пренебрежение и раздражение.

Рендалл вновь вспомнил о коллекции изуродованных кукол. И чётко осознал, что был такой же куклой. Пока ещё целой и относительно красивой. Пока. Куклой, которую Кейтлин отчаянно желала изуродовать, а потом отправить на полку и отгородить от окружающего мира толстым стеклом.

Она посмотрела на него из-под полуопущенных ресниц, усмехнулась, но всё же промолчала. Рендалл и без того представил, что именно она хотела ему сказать. Это были не слова о готовности полюбить и уж тем более не признание в наличии пылких чувств. Он глядел ей в глаза и считывал единственное послание, ему адресованное:

Чтоб ты сдох, тварь.

Прекрасный день, отличная погода, великолепный сад особняка семьи Бартон, улыбки родных и их же слёзы радости. Аромат цветов, воспоминания о приторной сладости, перемежаемой кофейными нотами в торте, выбранном родителями, красавица-невеста рядом.

Её ледяные руки, уничтожающий взгляд и искривленный в презрении рот.

Полная противоположность той ситуации, в условиях которой Рендалл чувствовал себя счастливым.

Погода отвратительная. Дождь, льющий, как из ведра, окоченевшие, едва сгибающиеся пальцы, сжимающие ручку зонтика, холодные капли, стекающие за шиворот и пробегающие вдоль позвоночника.

Похожий на растёртую в пальцах полынь аромат, оседающий горечью на языке.

По чистой случайности компанию Рендаллу составлял одноклассник, который, казалось бы, вообще по сторонам никогда не смотрел – только прямо – и никого, кроме ближайшего окружения не замечал. Удивительно, что ему сложно назвать это столкновение на улице неприятным инцидентом. Скорее неимоверно приятно, запредельно хорошо, слишком гладко, чтобы быть правдой.

Но, тем не менее, аргументов против такой трактовки у него не нашлось.

Горячие, практически обжигающие прикосновения, спонтанный комплимент относительно цвета глаз и собственное рискованное поведение. Подушечка пальца скользила по уголку губ, поглаживая, и, кажется, что в этом месте концентрировался невыносимый жар.

От него не избавиться просто так. Определённо.

Две недели встреч. Каждая из них только усиливала одержимость – расходиться в разные стороны становилось всё сложнее.

Обоюдное нереализованное желание, не оставляющее в покое ни на минуту, а после – гори всё синим пламенем.

Шорох хрустящих от крахмала простыней. Или идеальная гладкость шёлка, ласкающего кожу, внезапно ставшую невероятно чувствительной, будто разом обнажились все нервные окончания.

Привкус винограда оседал на губах, преувеличенно громко звучал хлопок от соприкосновения ладоней, чтобы погасить свет, и щекотало кожу дыхание в преддверии приглушённого шёпота на ухо:

Мой хороший мальчик.

Тот самый шёпот, заставлявший чувствовать себя одновременно бесконечно желанным и невероятно беспомощным. В первый раз это казалось Рендаллу чем-то сверхъестественным, и он смеялся, почти хохотал, пытаясь замаскировать нервозность. Полчаса смеха, разбавленного едкими комментариями, отпущенными Терренсом в ответ. Полчаса, проведённых в темноте, что помогли ему собраться с мыслями, взять себя в руки и поцеловать первым.

В тишине звучал очередной хлопок, и снова вспыхивал свет.

Терренс не обещал неземного наслаждения вкупе с небом в алмазах, оставив громкие слова дамским романам. Он честно предупреждал, что всё может быть не так уж здорово, но Рендалл, несмотря ни на что, принял предложение, не желая отказываться от данных слов и убегать подальше от гостиничного номера, в котором они остановились тогда.

Немногим позже он действительно пришёл к мысли, что всё не так страшно и не настолько больно, как представлялось ранее. Напротив, боль, разбавленная возбуждением в определённых пропорциях, казалась довольно странной, но очень интересной. Привлекательной, как ни странно.

Смущение отступало на второй план и больше не имело над ним контроля. Рендалл отдавался во власть своих желаний, протягивал руку, соглашаясь быть ведомым и, несмотря на многие непривычные моменты, ни о чём не жалел.

Он впервые не руководил процессом, а подчинялся.

Впервые оставлял царапины на чьих-то лопатках, а не позволял полосовать свои.

Впервые облизывал чьи-то пальцы, прикрывая глаза и стараясь не думать, как в этот момент выглядит со стороны.

Нет. Не чьи-то. Терренса Уилзи.

Того, кто для Рендалла являлся единственным желанным мужчиной на земле.

Терренс держал бокал в руке, покачивал его из стороны в сторону, не позволяя напитку пролиться на постель, а потом взгляды встретились, и тёплое вино полилось тонкой струйкой.

Рендаллу казалось, что он после этого будет липким и грязным, но ощущения почему-то преобладали приятные.

Ещё приятнее они стали в момент, когда Терренс убрал бокал в сторону и медленно слизал с дрожащей кожи бордовые капли. Вино растекалось по животу тонкими линиями, похожими на паутинку.

Терренс прослеживал траекторию лишь некоторых из них.

И вскоре уже ласкал Рендалла ртом.

Сказать, что делал это феерично – ничего не сказать.

Он. Это. Делал. Просто. Потрясающе.

Рендалл готов был поспорить, что ни одна девчонка, с которой ему довелось побывать в одной постели, не отсасывала ему так… Так…

Он даже подобрать сравнения подходящего не мог, потому что все они казались недостаточно объёмными.

Рендалл задыхался, метался по кровати, облизывая пересохшие губы, и вскоре кончил с громким стоном, а когда посмотрел на Терренса, отметил не без удивления, что тот не кривился от отвращения и не тянулся за салфеткой, чтобы показательно вытереться. Терренс провёл пальцами по подбородку, стирая белёсую дорожку, и, не испытывая даже минимального стеснения, не мучаясь сомнениями, слизал с них сперму. В этот момент выражение лица у него было невыносимо порочное. Терренс делал всё в молчании, без дополнительных дурацких комментариев. Не говорил стандартной чепухи, не применял приторный тон, способный намеренно подчеркнуть избитую фразу: «ты сладкий».

Понятно же, что никакой сладости и в помине нет.

Он просто навис над Рендаллом и прижался к его губам. В этом солоноватом привкусе тоже было нечто такое, делающее его странным. Наверное, даже не в нём самом, а в осознании, что именно довелось ощутить и попробовать.

Рендалл непроизвольно облизнулся, сожалея, что Терренс уже отстранился и теперь смотрел на него пристально, как будто пытаясь понять, насколько они друг друга дополняют. Насколько Рендаллу приятно или противно то, что он сделал только что. Стоит продолжать? Или остановиться? Ведь теория – это одно, а практика – совсем другое. И то, что в теории способно спровоцировать бешеный восторг, на практике вызовет лишь отторжение.

– Я научу тебя всему, – выдохнул Терренс, замечая в глазах отблески растерянности, а после замер в ожидании согласия. Или отказа.

– Научи, – ответ сопровождала лёгкая полуулыбка, и Рендалл сам потянулся за ещё одним поцелуем, прижался к губам, облизал их, проник языком в приоткрытый рот.

И Терренс вряд ли мог сказать, от чего голова кружилась сильнее.

То ли от вина, которое нельзя назвать крепким и таким уж непривычным для организма – он ведь не малолетняя девочка, впервые пробующая спиртное.

То ли от близости Рендалла, на которого он заглядывался в течение последних нескольких месяцев своей жизни, вспоминая их общую историю едва ли не до первой встречи в парке, но так и не решился бы попробовать с ним хоть что-то, если бы не случайное столкновение в городе.

Рендалл был для него эликсиром чистого безумия, квинтэссенцией любовного помешательства.

В определённой мере, это пугало, но и наслаждения приносило не меньше.

Рендалл горячий, отзывчивый, страстный. И, – о, неужели такое действительно возможно? – стонет умопомрачительно сладко. Так, что это не наталкивает на мысли о дешёвом порно или театральной постановке. С элементами всё того же порно.

Терренс ловил себя на мысли, что впервые наслаждается голосом партнёра, а не жаждет заткнуть ему рот, как случалось прежде. А в голову лезли удивительные мысли. Он хотел напиться Рендаллом, хотел, чтобы это состояние ментального головокружения никуда не девалось. Хотел находиться рядом. Хотел, чтобы никто другой не пытался предъявлять права на Рендалла.

Прекрасный, идеальный, восхитительный.

И только его.

Подобная постановка вопроса виделась ему безупречной.

Кончая, он прошептал имя так, как было позволено только ему. Для остальных – Рендалл. Для него – Рен.

Уснули они только под утро.

Эта ночь положила начало отношениям, в которых они потерялись и растворились без остатка на полтора месяца, а потом бестолково разошлись, поскольку сыновний долг потребовал от Рендалла определённых жертв.

Согласны ли вы, Кейтлин Эмилия Бартон…

Рендалл слушал торжественную речь в напряжении. Ждал, мысленно делал ставки: решится ли Кейт бросить его первой, отказавшись от брака, который был ей в тягость не меньше, чем ему? Нет. Не решилась. Она не собиралась делать этого из принципа.

Наказывала себя за то, что не смогла добиться поставленной цели.

Его за то, что он получил любовь Терренса играючи, не прикладывая к этому особых усилий.

Терренса за то, что посмел влюбиться не в неё, а в другого человека.

– Да, я согласна, – голос её прозвучал холодно, хотя и без демонстрации повышенной степени отторжения.

Рендалл чувствовал, что теперь все взгляды переметнулись в его сторону. Остались считанные секунды до принятия окончательного решения. Спину будто прижигали калёным железом.

Отец смотрел с ненавистью, а Мартин – со своим вечным сожалением.

Он не знал всей правды, если, конечно, Терренс с ним не поделился историей отношений. Он просто верил, что Рендалл таким поступком предаёт его старшего брата, нанося смертельный удар.

Согласны ли вы, Рендалл Герберт Стимптон…

Воздух, окутывающий его, сгущался.

Трой затаил дыхание, будто именно он, а не Рендалл, должен был отвечать на поставленный вопрос и ставить подпись на официальных документах, обязуясь навечно связать себя узами брака с Кейт.

«Ты уходишь в никуда, Рендалл Герберт. Никто не даст гарантии, что у вас что-то получится. Ты отказываешься от стабильности и сытой жизни, пусть и в сопровождении ненависти, ради Терренса? Ты готов рискнуть? Ты уверен в том, что делаешь?».

«Да. Да. Тысячу раз да».

Обернувшись, Рендалл вновь перехватил взгляды одноклассников.

Посмотрел на Энтони, копавшегося в телефоне, а теперь оторвавшегося от созерцания экрана и посерьёзневшего. Кажется, Кларк даже смутился, осознав, что Рендалл застал его за этим занятием.

Перевёл взгляд в сторону Мартина, улыбнулся радушнее обычного, без слов призывая воспрянуть духом и не изображать вселенскую скорбь, будто это не свадьба, а поминки.

Вновь вернулся к наблюдению за Кейтлин.

Ладони, обтянутые белоснежным кружевом, крепко сжимали букетик декоративных роз, окружённых какими-то мелкими цветочками, название которых Рендалл не стремился запомнить. Кейт не выглядела в данный момент своей жизни радостной, опровергая тем самым заявления, гласившие, будто невесты всегда находятся на седьмом небе от счастья. Рендалл чувствовал, что она от его присутствия поблизости, испытывает далеко не положительные эмоции, но признавал, что, услышав отказ, Кейт не проникнется благодарностью. Лишь возненавидит ещё сильнее.

– Согласны ли вы…

– Нет. Не согласен.

Не дожидаясь окончания фразы, он одним махом обрубил все имеющиеся нити.

Напряжение зазвенело в воздухе, а слова Рендалла стали раскатом грома посреди ясного неба. Преувеличенно громко, невероятно решительно.

Трой выдохнул с шумом, услышав эти слова.

Мартин уставился на Рендалла ошарашено.

Сам же Рендалл повернулся к окружающим лицом, улыбнулся и, не тратя времени на ненужные объяснения, направился к выходу из сада, воспользовавшись растерянностью гостей.

Они все застыли, подобно ледяным изваяниям, не понимая, как такое могло случиться. И почему жених сделал это только сейчас, фактически опозорив невесту перед всеми присутствующими.

Рендалл шёл, гордо вскинув голову, игнорируя взгляды, направленные в его сторону. Каждый шаг звучал, как очередной звон колокола.

Дальнейшие события завертелись с сумасшедшей скоростью и напоминали кадры из триллера, по неизвестным причинам попавшие в милую семейную мелодраму.

Кейтлин, отшвырнула в сторону ненужный букет и, не теряя времени, метнулась к столу. Явно не для того, чтобы запустить в Рендалла невостребованным тортом. Наибольший интерес вызывали иные вещи, лежавшие там.

Ублюдок, испортивший ей не только свадьбу, но и жизнь, вставший на пути к счастью, не должен был отделаться так просто. Душа требовала мести, настоящей, ощутимой, прочувствованной.

Рукоятка ножа, предназначенного для нарезки свадебного торта, идеально легла в ладонь, словно именно для рук Кейтлин и была создана.

Белоснежные ленты, свисающие длинными хвостами, блёстки… Красное на белом будет смотреться великолепно. Когда эти ленты украсит брызнувшая кровь, они превратятся в настоящее произведение искусства.

Кейт провела остриём по пальцу и улыбнулась, увидев набухающую рану. То, что нужно. И пусть её осудят, пусть признают преступницей. Она даже отрицать факта не станет.

Пусть видят все.

Пусть узнает Терренс.

Она всегда исполняет свои обещания, даже если делает это с небольшим опозданием.

Я убью человека, которого ты полюбишь. Не сомневайся в этом, Терренс.

– Кейтлин, нет!!!

Громкий крик Говарда заставил Рендалла обернуться и поражённо застыть на месте. На плече Говарда Бартона расплывалось кровавое пятно, он старался удержать, перехватив за запястья, дочь, отчаянно рвавшуюся к Рендаллу.

– Хочу, чтобы он страдал, как страдала я. Я убью его, папа. Пусть он умрёт. Тогда Терренс будет только моим. Только моим.

Фразы, срывавшиеся с её губ, повторялись слово в слово. Своеобразная зажёванная плёнка.

Кейт пыталась вырваться из захвата, лезвие ножа мелькало в воздухе, окрашенное алыми каплями, запачкавшими не только ленты, украшавшие рукоятку, но и платье невесты, а теперь падающими на землю.