Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 36 (всего у книги 73 страниц)
Но раз не стало, то и думать об этом не нужно.
*
Он неоднократно слышал от многочисленных собеседников, что в мире нет ничего постоянного. Как принято заявлять: всё течёт и меняется, однажды настаёт момент, когда перемены приходят в жизнь даже самого ярого консерватора, руками и ногами голосующего за отсутствие изменений.
Мартин готов был поспорить.
Многое действительно менялось, но в его жизни кое-что оставалось неизменным. Например, невероятное спокойствие, возникающее в душе после посещения одного из уголков академии. Он любил это место прежде, когда был школьником, продолжал любить и теперь, когда школьные годы остались далеко позади, а в копилку прошедших лет добавился ещё один пунктик.
Присутствие на чужом выпускном балу было не прихотью, а, скорее, необходимостью. Мартин занимался организационными вопросами, принимал живое участие в планировании торжества, а теперь наслаждался, пожиная плоды своего труда. Кроме того, хотелось немного развеяться, вылезти из рутины и попытаться повеселиться. Ему казалось, что в толпе, среди учеников, их родителей и членов преподавательского состава получится реализовать задуманное, избавиться от внезапно навалившейся тоски, но ошибся, расчет оказался неверным.
Ещё одна вещь в этом мире оставалась неизменной – этакая константа.
Его одиночество, которым он наслаждался первые пару лет, прошедших после выпуска из школы, а потом начал ловить себя на неутешительных мыслях.
Окружающим об этом, разумеется, не говорил, продолжая делать вид, будто всё устраивает, и перемены способны лишь омрачить его тихое, размеренное существование. На деле неоднократно приходил к выводу, что чувствует себя глупо, особенно, когда оказывается в компании бывших одноклассников-друзей. Их было немного, и все они уже успели найти себе вторых половин – Трой свою даму даже, что называется, окольцевал – при этом несчастными они не выглядели, напротив, радовались жизни, опровергая заявления об омерзительном совместном быте, разрушающем любовь.
Сожаление об одиночестве никоим случаем не пересекалось с мыслями о заключённом некогда пари.
Мартин имел все шансы выиграть, даже обзаведясь парой. Суть спора состояла не в его одиночестве, а в доказательстве или опровержении правдивости семейной легенды, преследующей мужчин семьи Уилзи на протяжении внушительного количества времени. Он не сомневался, что его история окажется прекрасной иллюстрацией-опровержением, после чего Терренсу придётся признать, что нет в историях родственников никакой закономерности, а то, что их предкам не повезло – это просто-напросто совпадение. Каждый сам притягивает к себе определённые события. Поступками, словами… Да как угодно. Ключевое слово здесь именно «сам». Нет смысла сваливать всё на мистику.
Мартину хотелось повести себя, как в прошлом. Наплевать на правила приличия, забраться на ограждение, сесть на него и болтать ногами в воздухе, но возраст и положение обязывали, потому единственное, что ему оставалось – чинно стоять и рассматривать ночное небо, размышляя о настоящем и будущем.
– Прячешься? – поинтересовался Энтони, нарушая тишину и спокойствие беседки.
Он поднялся по ступенькам, подошёл к ограждению, прислонился к нему боком. Проследив направление чужого взгляда, посмотрел на небо, сомневаясь, что обнаружит там хоть что-то для себя интересное. Когда им предлагали отыскать на карте звёздного неба определённые созвездия, он нередко оказывался в неловком положении, совершая ошибки. Для него представленные на рассмотрение карты были лишь скоплением ярких точек, не более того. Такой максимально материалистичный подход, лишённый напыления романтизма. Романтизация происходящего вокруг была присуща как раз Мартину.
Помнится, в своё время он даже легенду какую-то придумал о прекрасной девушке, живущей в небесных чертогах. Описание её прочно врезалось Энтони в память. Он даже одно время приписывал Мартину влюблённость в Рейчел, потому что во многом внешность прекрасной жительницы небесного замка совпадала с описанием кузины. Носила героиня придуманной истории платье с длинным шлейфом. Оно было золотистого цвета, мягко переливалось в свете звёзд… Всего-навсего комета, а представить можно многое.
Мартину тогда было десять.
Он сочинял весь день, но так и не дописал запланированную историю до финала. Виной тому стал Терренс, выхвативший из рук брата тетрадь с рассказом, забравшийся на стол в гостиной и начавший декламировать написанное вслух. Сначала Мартин пытался отнять своё сочинение у брата, а потом понял, что победы в противостоянии не одержит и удалился, с трудом удержавшись от слёз перед посторонними людьми. Терренс этого не заметил, дочитав всё написанное и посмеявшись в голос над глупостями, лезущими в голову младшему брату. Кажется, он сделал это всё в отместку. Они поскандалили в тот день, вот Терренс и решил Мартину отомстить, поделившись творчеством со всеми желающими. И нежелающими тоже. История, стоит заметить, получилась у Мартина красивая, но Терренс так её зачитывал, что она превратилась в китч и повод посмеяться – отражение в кривом зеркале.
Неудивительно, что впоследствии, когда Терренс проникся семейной легендой и посчитал её невероятно романтичной, смеялся уже Мартин. Такая реакция, в представлении Энтони, считалась достаточно закономерной, предсказуемой и оправданной, тем более что мнения у братьев обычно расходились только в таких мелочах. Когда в жизни семьи случались неприятности рангом повыше, Уилзи превращались в мушкетёров. Образно, само собой. Они придерживались того самого высказывания, гласившего, что один за всех, а все за одного.
– Нет. В мыслях ничего о побеге не было.
– Тогда почему ушёл?
– Хотелось побыть наедине с самим собой. Подумать о жизни… Всё обыденно.
– Удачно?
– Скорее да, чем нет. А вообще-то… – Мартин сделал выразительную паузу.
– Что?
– Тебе хватает наглости подходить ко мне и заводить разговор, как ни в чём не бывало? Неужели угрызения совести совершенно не мучают?
Энтони посмотрел на бывшего одноклассника с удивлением, словно действительно не понимал причины появления претензий к его скромной персоне.
Мартин усмехнулся и покачал головой, поражаясь столь непробиваемому спокойствию и, в определённой степени, наглости. Окажись он на месте Энтони, явно не смог бы явиться сюда в качестве сопровождения одного из выпускников, при этом ослепительно улыбаясь и нисколько не смущаясь. Первой заметила Рейчел, она же решительно направилась к брату, а потом старательно его отчитывала. Мартин был свидетелем этого выяснения отношений, но не стал вмешиваться, понимая, что кузены скорее разберутся без посторонней помощи, нежели при подключении к их разговору лишних участников.
Вообще-то в первую секунду, как только парочка выпускника и бывшего выпускника появилась на пороге актового зала, Мартин замер на месте и приоткрыл от удивления рот. Нет, он, конечно, неоднократно слышал о своеобразных фетишах Энтони, о его предпочтениях и идеалах, потому, увидев рядом с ним юношу с длинными светлыми волосами, не удивился совершенно. Он бы воспринял это, как само собой разумеющееся явление и порадовался за приятеля. Если бы юноша не был учеником. Если бы внутренний голос не подсказал, где именно Тони столкнулся с этим самым юношей.
Сначала Мартин хотел отвести Энтони в одну из пустующих аудиторий, закатить грандиозный скандал и отобрать пропуск. Пара минут размышлений позволила ему расставить все точки над «i», перестать метаться по актовому залу и посмотреть на ситуацию с иной стороны, попытаться убедить себя в том, что знакомство состоялось за пределами академии, а, значит, ничего сверхъестественного не приключилось. Он понимал, что сам себе навязывает лживые представления, но вместе с тем приходил к выводу, что его нравоучения теперь ничего не изменят. Пропуск Энтони и так не понадобится в дальнейшем, потому что его любовь покинула стены академии. Видеться они смогут в любое удобное время, а не только тогда, когда у Энтони появится свободная минутка, и он сумеет выбраться за пределы рабочего кабинета.
Ситуация, раздражавшая вначале, теперь начала Мартина забавлять, провоцируя смех. Младший представитель семьи Уилзи думал о том, что его инициатива уже на начальном этапе принесла совсем не те плоды, о которых могло бы помечтать руководство школы.
Что станет с академией, когда он займёт место директора?
В последнее время он всё чаще размышлял об этом, всё чаще представлял себя в отцовском кресле и желал, отчаянно, с невероятной силой, чтобы срок вступления в должность директора академии не наступил слишком быстро. Мартин надеялся, что у него в запасе есть ещё, как минимум, лет пять, которые стоит провести с пользой, чтобы не опозориться, проявив себя дилетантом, способным ломать, но никак не строить.
Ответственность, обещавшая улечься на его плечи, откровенно пугала, а объём работы шокировал. То, что Альберт Уилзи делал играючи, Мартин мог пустить под откос в два счёта, оказавшись под обломками семейного дела и – что скрывать? – гордости. Школа, простоявшая на этом месте не один десяток, да и не одну сотню лет, была своеобразным символом семьи Уилзи.
Делом жизни, с которым история связала их навеки. Отец нередко повторял, что Уилзи – это «Чёрная орхидея», а «Чёрная орхидея» – Уилзи.
Раньше Мартин презрительно фыркал, теперь всё чаще смотрел на семейное дело с иного ракурса. Вспоминал историю рода и то, как дорожили школой его предки.
Если Терренса волновало, в первую очередь, предание, связанное с историей любви далёкого предка, то внимание Мартина концентрировалось на иных вещах. Его интересовала именно академия.
Он боялся перемен, связанных с ней. Он чувствовал, что с его приходом сюда учебное заведение начнёт лихорадить, и прежде чем установится порядок, пройдёт приличное количество времени.
Он боялся не оправдать чужие надежды.
– Когда я в шутку заметил, что сделаю пропуск в обмен на обещание не соблазнять выпускников, на меня посмотрели на врага народа, – заметил Мартин. – Какой итог мы сегодня наблюдаем? Ты приезжаешь на выпускной вместе с одним из учеников академии. И как прикажешь тебя понимать?
Энтони стоял, опираясь на ограждение беседки, смотрел вдаль, но при этом не витал в облаках, а внимательно слушал, что ему говорили.
– Всё получилось случайно, – произнёс, повернув голову. – Признаться, я и сам не ожидал ничего подобного, а потом само собой закрутилось, завертелось… Я с ним столкнулся сразу после того, как покинул ваше общество.
– Наше?
– Ну да. Помнишь ту мамашу, что прикладывала мальчишку лицом о ворота? Она уехала. Ты остался успокаивать ребёнка. Признаюсь честно, я тогда сознательно сбежал, чтобы не принимать участия в плясках вокруг этого мальчишки.
– Америку ты, прямо скажем, не открыл.
– Я не умею находить общий язык с детьми, – протянул Энтони тоном, немного походившим на жалобный. – Независимо от того, грудные младенцы или любознательные малыши от пяти и выше передо мной. С тем ребёнком мне тоже не о чем было разговаривать, а у тебя вроде как есть опыт общения с племянником, вот я и предпочёл удалиться, чтобы не мешаться под ногами.
– Зато со старшеклассниками ты общий язык нашёл сразу.
– Ничего подобного. Сначала мне нахамили.
– Относительно быстрого поиска это был сарказм. Просто сарказм.
– В любом случае, я не жалею о своём поступке.
– Ещё бы! Окажись, я на твоём месте, в смысле, в похожей ситуации, тоже не стал бы жалеть.
– Вот видишь, Мартин. Ты это признаёшь.
– Признаю, но не одобряю.
– Борьба сердца и разума.
– Надеюсь, передо мной такая дилемма никогда не встанет.
– А как насчёт твоих успехов?
Энтони явно не хотел оправдываться, потому старался сменить тему. Мартин это чувствовал и не стал упорствовать. В деле чтения нотаций и попыток воззвать к голосу разума он никогда не достигал успеха.
Их с Терренсом роли, коих следовало придерживаться по жизни, были распределены с самого начала.
Старший – голос, толкающий на путь порока и соблазна, младший – тот, что пытается воззвать к совести, радеющий за соблюдение правил. Итог мог предсказать любой желающий. Мартин чаще оказывался в числе проигравших, а сторонников утверждения, гласившего о правилах, придуманных исключительно, чтобы быть нарушенными, с каждым годом становилось всё больше и больше.
Мартин выглядел образцом только в глазах посторонних, не сводивших с ним знакомство, державшихся на расстоянии. Близким людям довелось видеть то, что принято именовать тёмной стороной.
Мартин не был идеальным, и он сейчас открыто признавал: появись у него возможность оказаться на месте Энтони, не стал бы отказываться от предложения.
Вот только там, где Энтони всё сошло с рук, Мартин грозил навлечь на себя гнев отца, а в самом запущенном случае – не только его. Будущий директор не должен думать о романах с учениками, для него это – табу.
Не нарушать никогда и ни за что.
– В целом или в плане утешения?
– И так, и так.
Мартин закинул руки за голову и улыбнулся победоносно.
– Ещё три года, и я заставлю тебя раскошелиться на приличную сумму, потому что никаких изменений в моей личной жизни так и не произошло. Что касается ситуации с тем ребёнком… Я не уверен, что сказал ему много нужного и правильного, точнее, вообще смутно помню, какие слова говорил. Но плакать он перестал, до общежития дошёл, платок у меня забрал и не вернул. Больше мы не встречались.
– Платок?
– Да, носовой. Такая мелочь не стоит внимания, потому не стану отправляться на поиски и требовать компенсацию.
– А вообще-то мне его жалко, – признался Энтони, поёжившись.
– Кого именно? – усмехнулся Мартин, пусть и прекрасно понимал, о ком идёт речь.
– Мальчика. Мать у него та ещё мегера. Не представляю свою мать или Нэнси, произносящих подобные слова. Они бы и в страшном гневе не пожелали нам падения с лестницы, а там…
– Тони?
– Да?
– Мы не можем помочь всем, – произнёс Мартин. – Это проблемы определённой семьи, не наши. Пусть они возникающие конфликты разрешают самостоятельно. В конце концов, у той женщины есть муж. Или бывший муж. Он может присмотреть за ребёнком – прямая его обязанность.
– А если нет?
– Предлагаешь усыновить этого мальчика? Нет, спасибо. Не хочу. Из меня получится плохой отец.
– Теоретически хорошие отцы могут получиться даже из нас с Терренсом. Так что не принижай свои способности.
– Зачем ты продолжаешь говорить об этом происшествии?
– Само на ум пришло, а уходить не торопится. На самом деле, до сих пор не могу понять, почему ты вмешался в их перепалку.
– Я не знаю. Правда. Просто тогда не смог промолчать. Вот и вмешался. Но Реджина права. Кэндис – её сын, она сама решает, какими методами его воспитывать.
– Кэндис, – повторил эхом Энтони. – Почти как Конфетка. Своеобразно.
– Не думаю, что его обрадовало бы такое обращение, тем более что в реальности это имя имеет довольно красивую трактовку и означает «белый свет» или что-то в этом роде. Оно опять же реально существующее, его многие носят.
– Девушки, но не парни.
– Вот с этим не поспоришь.
– У Реджины есть либо чувство юмора, либо зашкаливающая ненависть к сыну.
– Ставлю на второе.
– Пожалуй, поддержу твой выбор, потому что такое…
Энтони оборвал себя на полуслове, завис в прострации.
– Мартин? – позвал неуверенно.
– Что случилось?
– Посмотри вон туда. И скажи мне, что это не Рейчел, а кто-то отдалённо на неё похожий, обжимается там с кем-то из твоих целомудренных и благовоспитанных выпускников, проводящих время исключительно за учебниками и нисколько не настроенных на любовные отношения, – произнёс Энтони, явно пытаясь съязвить.
Мартин проследил направление, в котором ему указывали, присмотрелся и с трудом удержался от ехидного замечания или ещё более экспрессивной реакции. Проще говоря, его так и надирало неприлично заржать.
Единственным высказыванием, на которое его хватило, оказалась фраза:
– Кларки… Вы сумасшедшие. Оба.
После чего всё-таки запрокинул голову и громко засмеялся, выразив своё отношение к ситуации.
*
Последний месяц лета ознаменовали собой бесконечные дожди. Вообще в Лондоне удивить ими хоть кого-то было довольно проблематично, но такая частота их выпадения начинала утомлять и напрягать.
В жизни Мартина Уилзи было не так уж много событий, вынуждавших возвращаться к ним мысленно на протяжении длительного времени. Большинство дней его жизни были похожи друг на друга, а потому любое происшествие, выбивающееся из привычной повседневности, привлекало к себе повышенное внимание. Заставляло прокручивать в памяти отдельные сцены-фрагменты, размышлять о сказанном, находить эти фразы удачными или же, напротив, считать их настоящим проявлением глупости.
Эпизод, нарушивший спокойный ход его жизни, оказался нестандартным настолько, что не желал выходить из головы в течение полутора месяцев.
Мартин находил это нелепым, тихонько посмеивался над собой и своими умозаключениями, качал головой. Прижимался лбом к холодному стеклу и закрывал глаза, старясь избавиться от надоедливых картин прошлого, но добивался обратного результата. Они становились ярче и намного настойчивее, нежели прежде.
Мысленно Мартин возвращался к выпускному вечеру этого года. К сюрпризам, приготовленным для определённого человека, совершенно не ожидавшего ничего подобного.
Для него самого.
К встрече, которая не планировалась. Встрече, которая взбесила основательно. Не потому, что человек, стоявший на пути Мартина, был ему категорически неприятен и пробуждал в душе лишь самые мерзкие чувства, а потому, что его методы привлечения внимания никуда не годились, едва не став причиной катастрофы.
Кто-то кинулся под колёса машины, и Мартин едва успел затормозить. Яркий свет фар выхватил из темноты силуэт человека, вставшего на пути автомобиля. Лицо разглядеть не получилось, оно было скрыто капюшоном толстовки.
А вот половая принадлежность не вызвала сомнений.
– Если решил свести счёты с жизнью, будь добр, выбери для этого другую машину! – излишне эмоционально выдал Мартин, ухватив парня за плечо и тряхнув со всей силы. – Меня не особенно привлекает перспектива оказаться по милости эпатажного суицидника за решёткой.
Капюшон с головы упал, и Мартин встретился глазами с неудавшимся самоубийцей, выскочившим на дорогу.
Вообще-то, как один из возможных, был рассмотрен вариант с мошенничеством. Схема довольно простая, но кто-то на неё ещё ведётся. Попасть под колёса, отделаться лёгким испугом, а потом стребовать с автовладельца компенсацию за причинённый моральный ущерб.
Терренс нередко рассказывал о существовании определённых, отработанных годами методов выбивания денег из рядовых граждан, занимался просвещением родственников на добровольных началах, что называется. Мартин обычно слушал эти рассказы вполуха, но некоторые истории всё-таки запоминал, чтобы не оказаться жертвой мошенников в случае чего.
Ни та, ни другая версия не задержались надолго, когда удалось рассмотреть лицо этого мальчишки.
Вслед за узнаванием последовало удивление, и вся заготовленная речь пошла прахом, потому что тогда, стоя неподалёку от своего дома и стискивая пальцы на чужом плече, Мартин смотрел в глаза не какого-нибудь мальчишки-бродяжки, совсем нет. Внимательный взгляд, скользивший по его лицу, принадлежал одному из учеников академии, вытянувшемуся за год, прошедший с момента знакомства, ещё на пару сантиметров, сокративших разницу в росте ещё значительнее, нежели прежде.
Те же тёмные глаза, те же не слишком аккуратно подстриженные пряди каштановых волос. И совершенно иное поведение, словно не год прошёл с момента первой встречи, а добрый десяток лет.
– За решётку ты всё равно не попадёшь, – произнёс юноша, позволив отметить ещё одно изменение, произошедшее с ним за время нахождения на расстоянии – голос стал гораздо выразительнее; Мартину даже показалось, что его пытаются соблазнить, но, с точки зрения любого здравомыслящего человека, это было безумием. – Родственники, среди которых в два счёта найдутся адвокаты, прокуроры, судьи помогут уйти от наказания или существенно его смягчить.
– То есть, ты решил проверить, насколько слаженно действуют мой брат и его…
Мартин заткнулся. Он не был уверен, что при довольно-таки юном собеседнике стоит распространяться об особенностях отношений, установившихся в семьи Уилзи. Хотя, современные дети могли его самого чему угодно научить, не только такому. Меры предосторожности явно были лишними. Подтверждение чему Мартин получил уже совсем скоро.
– Любовник? – подсказал собеседник.
– Супруг вообще-то. Но какая разница? Что касается их возможной реакции, то я тебе и так могу в красках обрисовать, не обязательно проводить эксперименты.
– Мы как-то неправильно начали общение сегодня. Обычно люди приветствуют друг друга.
– Обычно они договариваются о встрече заранее и не бросаются под колёса машины тем, с кем желают пообщаться.
– В следующий раз я обязательно воспользуюсь данной инструкцией.
– Если без шуток, что ты здесь делаешь?
Мартин додумался разжать ладонь, попутно поймав себя на мысли, что на коже стопроцентно останутся синяки.
– Добрый вечер, господин будущий директор, – продолжал кривляться Кэндис.
Мартин хмурился, на приветствие отвечать не торопился. Ему было не до лицедейства.
– Что ты здесь делаешь? – повторил раздражённее, нежели прежде.
– Просто захотелось повидаться, и я не придумал ничего лучше, чем нанести визит вежливости. Поскольку мне никогда не доводилось бывать в гостях, ни дома, ни квартиры я не знаю, вот и бродил по окрестностям, дожидаясь появления.
– Тебе не кажется, что это немного нелепо?
– Нет.
– А мне – да. И вообще… Куда смотрят твои родители? Уже поздно, я бы своего ребёнка в такое время из дома не отпустил.
– Мать в стакан и на странички журнальчика с обнажёнными мужиками, отец на сиськи очередной любовницы, – иронично заметил Кэндис, несмотря на то, что говорил чистую правду, нисколько не преувеличивая. – Им наплевать, где я и с кем. Они не заметят моего отсутствия, даже если я пропаду из дома на неделю.
– И чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я предложил поселиться у меня?
– Я не возражаю.
– То, что я однажды вмешался в ваш конфликт с Реджиной, не означает, что теперь я постоянно буду тебя спасать и закрывать собой, если возникнет такая потребность.
– Ты помнишь имя моей матери, – произнесено это было с такой широкой улыбкой, словно ничего лучше Кэндису слышать не приходилось. – А моё?
– Кэндис Брайт, – невозмутимо ответил Мартин. – Человек, не вернувший мне платок.
– Помнишь, значит.
– Да. И раз уж мы выяснили, что помним имена и должности друг друга, может, скажешь, что, на самом деле, привело тебя сюда?
– Мне действительно нужно было увидеться с тобой.
– Вот как?
– Да.
– Мы увиделись. Миссия выполнена. Можно расходиться. Вообще-то, стоит признать, что подготовка к выпускному вечеру меня основательно вымотала, потому сейчас я не в настроении и единственное, о чём мечтаю, так только о крепком и здоровом сне. Ты отбираешь у меня драгоценное время, но и оставить тебя на улице не могу. Может, родителям твоим действительно наплевать, и они спокойно воспринимают ночные прогулки ребёнка по улице, я вот таким нездоровым похуизмом не отличаюсь.
– Пригласишь переночевать к себе?
– Нет. Говори, куда тебя отвезти, и садись в машину.
– К Мартине.
– Куда?
– К моей двоюродной сестре, – пояснил Кэндис. – Дома мне сегодня рады не будут, а там всегда ко двору прихожусь.
– Вот видишь. У тебя есть запасной вариант. Мог сразу туда отправляться, – произнёс Мартин. – Давай, садись, не тяни время.
Кэндис не стал провоцировать, затевая спор, устроился на пассажирском сидении, назвал нужный адрес и заткнулся, в чём Мартин видел только плюс. Ему не хотелось тогда разговаривать, да и вообще ничего не хотелось. Он планировал после возвращения быстро принять душ и лечь спать, пролежав в кровати до обеда, а лучше – до самого вечера следующего дня. Его планы сломали, теперь приходилось разбираться с чужими проблемами вместо того, чтобы наслаждаться заслуженным отдыхом.
Кэндис практически никак не напоминал о своём существовании, только один раз попросил влажную салфетку. Мартин посоветовал поискать в бардачке, и Кэндис потянулся туда. Помимо упаковки с салфетками обнаружил начатую шоколадку. Мартин заметил голодный взгляд, направленный на это лакомство, усмехнулся.
– Угощайся, если хочешь, – предложил, подумав, что себе купит ещё.
– Правда? Можно?
– Да. Почему нет?
– Не знаю, – усмехнулся Кэндис. – Может, ты жадный и злой.
– Злой бы отправил тебя на все четыре стороны, а не подвозил, стараясь избавить от потенциальных неприятностей в лице пьяных, обдолбанных мудаков и прочих, не слишком благонадёжных элементов человеческого общества.
– Спасибо, – произнёс Кэндис, без раздумий ухватив шоколадку и принимаясь за неё.
– Только у неё наполнитель специфичный. Может не понравиться.
Мартин усмехнулся. Сейчас его случайный попутчик снова стал тем ребёнком, с которым довелось столкнуться перед воротами академии в начале прошлой осени. Никаких попыток говорить хриплым тоном, никакого вызова в глазах. Просто обычная детская радость.
Хотя, как раз на ребёнка Кэндис похож не был, один только рост чего стоил. А вот на подростка – сколько угодно. Он, несомненно, выглядел старше своего возраста.
– «Линдт» с перцем чили. Согласен, что немного специфично, но это мой любимый вкус из всей линейки.
– Тогда ешь. Приятного аппетита.
– И снова спасибо, господин будущий директор.
– Всегда пожалуйста, – отозвался Мартин, стараясь акцентировать внимание на дороге, а не на своём пассажире, добивавшемся обратного результата.
Мартин чувствовал на себе его пристальный взгляд прежде, ощущал и сейчас. Поедая предложенный шоколад, Кэндис продолжал смотреть на своего личного водителя, явно желая если не заговорить, то пробудить интерес. Взгляд был настолько осязаемым, словно Кэндис не просто рассматривал Мартина, но и прикасался к нему.
Психологический гнёт, как он есть.
Мартин не выдержал. Повернул голову, поймав тот самый момент, когда Кэндис, отломив очередной квадратик шоколада, отправил его в рот, коснувшись пальцем губ и облизав подушечку, чтобы на коже не осталось ни следа подтаявшей какао-массы. Нарочно ведь так сделал, о банальных совпадениях речи не шло.
– Что за цирк?
– Тебе когда-нибудь говорили, какой ты красивый? – вопросом на вопрос ответил Кэндис, прожевав лакомство.
– Да. Постоянно. По несколько раз за день – обязательно. Не успеваю от поклонников и поклонниц отбиваться, а они всё засыпают меня комплиментами и засыпают.
– Я ведь серьёзно.
– А я – нет. Попрошу запомнить на будущее, что подобные вопросы обсуждать я с тобой не собираюсь.
– Впрочем, не так уж важно, как поступали другие люди, – продолжал Кэндис, проигнорировав пожелание-приказ. – Мне ведь просто хотелось, чтобы ты услышал нечто подобное от меня.
Мартин засмеялся.
– Послушай, парень, тебе сколько лет? Напомни, пожалуйста, а то меня, похоже, память подводит.
– Да причём тут возраст?
– Притом. На этом моменте можно заканчивать разговор, потому что обсуждение заранее обречено. Я не нанимался читать сказки на ночь каждому встречному дитю, а что-то другое с тобой делать нельзя. Да и воспринимать всерьёз слова столь юного создания довольно нелепо. Я ровно в два раза старше тебя, и я не страдаю определёнными наклонностями. Возможно, кто-то менее правильный и не такой законопослушный оценит старания и вознаградит по заслугам. Но, будь так добр, найди себе другого Гумберта, Кэнди.
– Кэндис, – автоматически поправил Брайт.
– Да нет. Никакой ошибки. Я сказал так, как хотел сказать. Именно Конфетка, – хмыкнул Мартин, притормаживая напротив ворот дома, на вид вполне внушающего доверие; не притон, и ладно. – Выходи, мы приехали.
Кэндис не торопился отстёгивать ремень безопасности и на свободу не рвался, продолжал сидеть на месте.
– А когда я стану немного старше? – спросил тихо.
– Что?
– Я смогу тебе понравиться?
– Странный мальчик. Странные вопросы, – произнёс Мартин, проводя ладонью по волосам. – Послушай, я не представляю, что творится в твоей голове, но одно я знаю точно: ни о каких отношениях речи быть не может. Ни сейчас, ни потом. Дело не только в том, что тебе ещё расти и расти…
– Всего-то несколько лет, а потом можно всё, что захочешь.
– Не захочу, – решительно ответил Мартин. – Дело ещё и в том, что я не заинтересован в отношениях такого рода. Да, для тебя не является тайной то, что мой брат живёт с мужчиной, но основная суть заключена в словах «мой брат». Терренс, а не я. Понимаешь? В моём будущем, помимо директорского поста, есть ещё милая девушка и парочка детей. Во всяком случае, мне бы этого хотелось. Мне не нравятся мужчины, совсем.
Солгал. Вообще-то нравились. Пожалуй, не меньше представительниц слабого пола. Не только в теории. В студенческие годы, да и после возвращения в Лондон он спал с парнями несколько раз, не замахиваясь при этом на серьёзные отношения. Мартин был убеждён: каким бы страстным и запоминающимся не был секс с мужчиной, для него это что-то вроде лекарства от скуки, лёгкого допинга и безобидного развлечения. В то же время девушки – реальная возможность создать семью и построить что-то, более или менее напоминающее союз Нэнси и Альберта, ставший для всех представителей младшего поколения Уилзи примером.
Но зачем это всё рассказывать практически незнакомому человеку, с которым не собираешься поддерживать отношения в дальнейшем? И уж точно не рассматриваешь в качестве потенциального объекта любви. Он не рассматривал. Во всяком случае, не теперь.
О том, что будет в дальнейшем, старался не думать, хоть и понимал прекрасно, что с годами Кэндис превратится в прекрасного лебедя из совершенно не гадкого утёнка. Станет невозможно красивым. Таким, что потерять от него голову будет проще простого. Мать-то до того, как увлеклась спиртным, была красавицей, каких поискать.
Мартин ради интереса нашёл её старые фотографии в сети. Перед той, юной Реджиной никто бы не устоял.
Кэндис не ответил. Порылся в сумке-планшете, достал оттуда папку и бросил её на сиденье, выбравшись из машины.
– Спасибо, что подвёз, господин будущий директор, – произнёс бесцветным тоном.
– Что в папке?
– То, ради чего я сегодня и приходил, – пояснил Кэндис. – Что-то вроде благодарности за спасение. Я давно это придумал, но в жизнь воплотить не получалось, а когда сделал, долго сомневался, стоит ли отдавать. Сегодня решил рискнуть. Может быть, понравится. Может, нет. В любом случае, я старался, а мисс Кларк говорит, что у меня большое будущее в этом направлении, если буду и дальше над собой работать. Наверное, там всё не так уж плохо.
