Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 73 страниц)
– Какие детали?
– Они пересекались с моими личными интересами. Тебе знать об этом не обязательно.
– Окей, – с лёгкостью согласился Трой.
Он вообще был далёк от разного рода авантюр и интриг.
Наверное, именно по этой причине ему и импонировало общество Мартина, не склонного к совершению диких, необдуманных поступков, последствия коих могли быть непредсказуемыми.
Терренсу были свойственны как раз такие выходки.
– Значит, перебираешься во Францию?
– Да.
– Скажи мне, когда вылет. Обязательно приду проводить. И даже чемоданы помогу донести.
– Великодушно. Может, ещё и билет мне сам оплатишь?
– Разве что в один конец. И только при условии, что буду в хорошем настроении, – хмыкнул Терренс, скользя взглядом по столешнице, но не находя ничего для себя интересного. – Когда, он, кстати?
– Ещё нескоро. За оставшееся до перелёта время я успею неоднократно побывать в этом доме, – пожал плечами Трой. – Кроме того, на меня возложена важная миссия, выполнением которой пренебречь невозможно.
– Спасение енотов-полоскунов от вымирания?
В конечном итоге, Терренс так ничего и не обнаружил, а занять руки требовалось – отвлечься и не показывать нервозность.
Как вариант, можно было выхватить из вазочки очередное печенье и раскрошить его в песочную пыль, но со стороны это наверняка выглядело глупо. Потому Терренс, поколебавшись немного, вытащил из кармана зажигалку.
Зачастую его игры с огнём были не способом привлечь внимание к своей персоне, вызвав изумление или восхищение полученными в ходе длительных тренировок навыками и умениями, а одним из вариантов успокоения. Поднося огонь к коже, Терренс максимально концентрировался, не позволяя руке соскользнуть, а пламени – укусить обжигающим прикосновением. Наблюдение за огнём его завораживало.
Было в этом что-то по-особенному прекрасное.
Вот и сейчас он испытывал приятный эмоциональный подъём. Щёлкнула зажигалка, высекая пламя, и Терренс поднёс к нему ладонь.
– Еноты-полоскуны, насколько я знаю, вымирать в ближайшее время не планируют, – фыркнул Трой. – Потому мимо, Уилзи.
– Тогда не знаю. Удиви меня, поскольку я даже приблизительно не могу представить, что такого архиважного предвидится в твоей жизни.
– Я впервые буду свидетелем на свадьбе, – произнёс Трой довольно обыденным тоном. – Рендалл попросил, и я не стал отказываться. Вообще-то…
Он оборвал себя на середине фразы, почувствовав запах палёного мяса, разнёсшийся в гостиной. Перевёл взгляд в сторону и с ужасом понял, что Терренс действительно припалил себе руку.
Более того, продолжает это делать, несмотря на то, что ему, наверное, адски больно от контакта с открытым огнём. Плюс ко всему, по предельно сильно сжатой зубами губе была размазана кровь. Вероятно, Терренс прикусил губу, чтобы не закричать, и причинил себе ещё большую боль, но даже не заметил этого.
Трой метнулся к бывшему однокласснику, выбивая из его рук зажигалку, а после встряхнув за плечи:
– Ты совсем свихнулся, что ли?
Зажигалка с громким стуком приземлилась на паркет.
Терренс отрицательно покачал головой.
Разумеется, он не собирался ничего такого делать, не планировал причинять себе вред и наносить увечья. Тем более в присутствии постороннего человека, что отдавало показушничеством и желанием получить порцию сочувствия. Просто слова Троя стали для него неожиданностью, вновь пробудив мысли о предстоящем событии, а вместе с ними – отчаяние и признание собственного бессилия.
И Терренс впервые за несколько лет усиленных тренировок и прекрасных результатов допустил ошибку, потеряв бдительность и позволив огню облизать кожу. Сначала он этого просто не заметил, а потом решил оставить, как есть, не отдёргивая руку. Это не было сладкой болью, отделяемой тонкой гранью от удовольствия. Это было дико, ужасно и мучительно, но он не тушил зажигалку, позволяя огню плясать по ладони, оставляя на ней кровавую вязь.
– Тогда зачем ты это сделал?
Терренс постепенно из состояния транса выбирался, потому что в следующее мгновение Троя оттолкнул, не желая падать на самое дно в глазах бывшего противника в борьбе за сердце миленькой француженки с британскими корнями.
– Не твоё собачье дело, – прошипел злобно, старательно игнорируя боль в пострадавшей руке.
– Ещё немного, и я всерьёз подумаю, что ты влюблён в Рендалла, потому так остро реагируешь…
Трой не договорил, оборвав себя на середине фразы, потому что ответ на его предположение, в общем-то, не требовался.
Он хотел произнести это всё ироничным тоном и посмеяться над собственными предположениями, глядя на то, как взбесится Терренс, посчитав его гипотезу полным идиотством.
Но посмеяться не получилось. На лице отразилось совсем не то, что он изначально предрекал.
– Ты, что, влюблён в Рендалла? – выдал потрясённо.
– А если да, что сделаешь? Снова, как в случае с Мишель, поспоришь, что отобьёшь его у меня за несколько дней? Давай, становись в очередь, потому что одна не слишком милая леди это уже сделала.
– Нет, – всё так же растерянно произнёс Трой, явно шокированный словами собеседника. – Естественно, нет.
– В таком случае, иди к чёрту, – огрызнулся Терренс, поднимаясь с дивана и направляясь к выходу из гостиной.
Столкнувшись в дверях с Мартином, он подставил ладонь, принимая ключи, и, улыбнувшись младшему брату, как ни в чём не бывало, скрылся в коридоре.
Трой с трудом сглотнул.
Во время обучения в академии он мало чему, кроме учёбы, уделял внимание, потому, наверное, оставался непосвящённым в тайны взаимоотношений многих учеников. Однако, сейчас был уверен, что даже пристальное наблюдение за соседом по комнате и братом Мартина не открыли бы ему всей правды. Просто потому, что вероятность данного утверждения казалась ему смехотворной, нереальной, вообще с жизнью несовместимой.
Но Терренс откровенно признался в наличии у него определённых эмоциональных привязанностей, и с того момента картина мира, связанная с этими двумя, в представлении Троя, начала претерпевать немалые изменения. Одно складывалось с другим, причины для склок, скандалов, драк теперь виделись с иного ракурса. Особенно цепляли и царапали слова о том, что Кейт Рендалла удалось отбить, а не то, что Терренс безответно и беззаветно страдал, наблюдая за объектом страсти и не решаясь подойти к нему с признанием.
Трой плохо разбирался в типажах мужчин, а правильнее будет сказать, не разбирался вообще. Они его не привлекали. Он не представлял иного типа взаимоотношений, кроме дружбы. А потому рассуждать о каких-то факторах, влияющих на выбор Терренса, в полной мере, не мог.
Но, глядя на его окружение, кое-какие выводы делал.
Признанная многими красота Энтони Кларка и невообразимая блядовитость вкупе с общедоступностью, присущие Энди Блэку…
Рендалл ничем из этого мини-списка не обладал. А Терренс казался любителем, ценителем, почитателем всего яркого и красивого, ну, или хотя бы не слишком яркого, но распутного.
Как Рендалл попал в поле его зрения?
Трой помотал головой. Признание, прозвучавшее несколько минут назад, продолжало казаться ему невероятным, практически сумасшедшим. Но Терренс был серьёзнее некуда в момент произнесения этих слов, и Трой чувствовал, что его не разыгрывают – никто не шутит.
– Да уж, – проговорил задумчиво, наклоняясь, чтобы поднять забытую Терренсом зажигалку и положить её на стол.
– Пока меня не было, вы не поскандалили? – спросил Мартин, которого показное счастье, отражённое на лице Терренса, не ввело в заблуждение, а только заставило сильнее нервничать.
– Нет, зато поговорили по душам.
– Правда? – недоверчиво поинтересовался Мартин.
– Да. Очень… откровенный получился разговор.
Откровеннее не бывает.
Трой улыбнулся и поспешил замять тему, чтобы особо о своих умозаключениях не распространяться.
Мартин хмурился и вряд ли верил словам приятеля. Однако расспрашивать, выпытывая подробности, не стал. Он неплохо чувствовал настроение окружающих, понимал, когда нужно лезть в душу, а когда от этого лучше воздержаться, и Трой был ему за столь чуткое отношение крайне признателен.
========== Глава 6. Тот, кто помогает открыть глаза. ==========
Кабинет Альберта Уилзи всегда считался местом особым. Сюда редко допускали посторонних, да и вообще, по большей части, старались заходить внутрь только в случае крайней необходимости.
Такая секретность временами наталкивала на подозрения, и Терренс, начитавшись в детстве сказок, среди которых нашлось место той, что повествовала о незавидной участи жён увековеченного в литературе маньяка, обходил кабинет стороной, не решаясь туда соваться.
Перед глазами вставали декорации родом из сказочной реальности, и страх заполнял душу. Всюду чудилась кровь и развешанные на крюках тела прекрасных мёртвых женщин. Не кабинет, а замок Синей Бороды.
Это, конечно, было глупо, но Терренс ничего не мог с собой поделать.
Альберт, будучи человеком достаточно мягким и добродушным, терпеть не мог, когда в его кабинет заглядывали другие люди. Не тот, что в школе, куда, естественно, попадали и учителя, и родители учеников, и ученики – какая тут личная зона? – а тот, что в родном доме.
Домработница, приходившая два раза в неделю, чтобы наводить порядок, обычно хозяйничала во всех комнатах, кроме этой.
Альберт для надёжности закрывал свои владения на ключ и отдавал их кому-нибудь из родных лишь в случае крайней необходимости. Мартину мог и просто так отдать, поскольку считал его надёжным человеком.
Такую практику с хранением ключей Альберт взял на вооружение после того, как несколько важных бумаг, связанных со школьными делами, пропали из кабинета, и никто не мог сказать, куда именно они подевались.
Шкатулка с секретом открывалась просто. Терренс напрасно боялся и рисовал в воображении декорации, достойные звания фильмов ужасов. Ничего такого в кабинете не было.
И быть не могло.
В любое другое время, вспоминая о заблуждениях, свойственных детским годам, Терренс вдоволь посмеялся бы и посчитал это забавным, но сейчас ему было не до смеха.
Одна неприятность накладывалась на другую, нарастая подобно снежному кому, обещая рано или поздно окончательно сбить Терренса с ног, подарив ему последнее пристанище в этих снегах.
Обожжённая рука болела немилосердно, а в носу прочно поселился запах припаленной плоти.
Перед тем, как отправиться в кабинет отца и проводить там ревизию в поисках писем, Терренс завернул в ванную комнату и обработал пострадавшее место мазью от ожогов. Нельзя сказать, что ему стало намного легче. В первый момент боль даже усилилась. Он стиснул зубы и глухо выругался, чувствуя, как в уголках глаз выступают слёзы.
Пустив воду, набрал полную пригоршню в здоровую руку и умылся. Теперь можно было совершать марш-бросок, надеясь, что отец не вернётся домой раньше положенного времени, а мать не станет сильно кричать, поняв, что её обманули, и ключи понадобились именно старшему, а не младшему сыну.
Чета Уилзи, конечно, отличалась пониманием и любовью к детям, но иногда их весьма здорово заносило на поворотах. Что в ситуации с ключами, которые было решено давать только Мартину, как более надёжному участнику братского тандема. Что в случае с обучением Мартина, о котором Терренс узнал задним числом и сначала даже не поверил в возможность такого развития событий.
Он пошёл к отцу вместо Мартина, желая добиться торжества справедливости, но его попросили не лезть не в своё дело и изучать свою юриспруденцию, раз уж он давно определился и при попытках переубедить, затыкал уши, не желая слушать аргументы в пользу возможной смены интересов. Терренс готов был поспорить на что угодно: согласие Мартина, сделавшее последнего несчастным, его же в глазах родителей и возвысило, сделав сыном мечты.
Немного повозмущался, побушевал, хлопнул дверью, но воле родителей подчинился. Не то, что старшенький – самодовольный, упрямый осёл, ставящий свои интересы превыше семейных.
В последнее время Терренс стал ловить себя на мысли, что его родители при всей их идеальности, имеют не только положительные черты, но и ряд отрицательных. Впрочем… Чего он мог от них требовать? Они были такими же людьми, как он, Мартин, Элизабет и миллиарды других особей, не имеющих отношения к их семье.
У них, несомненно, должны были быть недостатки, он ведь не в сказке живёт.
Кабинет отца, куда Терренсу за всю жизнь доводилось попадать не более десяти раз, как всегда, поражал чистотой и идеальным порядком. В этом плане Альберт всегда отличался педантизмом, и Мартин, вероятнее всего, подхватил почти все черты его характера. Терренс нахватался и от матери, и от отца, а в итоге получилось нечто такое, определению не поддающееся.
Иногда родители удивлялись, в кого он пошёл – настолько склонный к скандальным выходкам и несдержанному, неконтролируемому практически, проявлению эмоций. Потом многозначительно замечали, что, вероятнее всего, в прадеда по материнской линии. Терренс понятия не имел, что собой представлял его прадед, а в глубокое изучение семейной истории не погружался, за исключением одной отдельно взятой вехи, потому личность, упомянутая в речи родителей, оставалась для него размытым силуэтом, не имеющим никаких отличительных черт. А раз не знал, с кем сравнивают, то и споры считал нецелесообразными.
Он осторожно погладил повреждённую ладонь, поморщился от очередной вспышки острой боли. В остальное время она тоже никуда не уходила, постоянно напоминая о себе, но имела иные характеристики. Ноющая, тянущая – мерзкая, одним словом.
Терренс не думал, что сообщение о выборе свидетеля произведёт на него такое впечатление.
Временами он ловил себя на мысли, что, наверное, с происходящим смирился. Ему не больно, он просто принимает всё, как данность. На расстоянии от Рендалла, когда не приходилось сталкиваться с ним ежедневно, выдерживая это соседство в течение нескольких часов, становилось не в пример легче. Когда Терренс вынужденно пересекался с ним в коридорах или слушал ответы во время занятий, было гораздо сложнее мириться со своими чувствами и осознанием, насколько они обречённые.
Рендалл упорствовал. Даже в тот момент, когда они поднимались на сцену, следуя один за другим, в чёрных мантиях и шапочках с кисточками и, теоретически, виделись не только в стенах школы, но и вообще в последний раз, он ничего не сказал, продолжил отстаивать мнение о необходимости держаться друг от друга на расстоянии.
Так будет проще, так будет легче, говорил он, покусывая нижнюю губу.
Кому? Кому от этого будет проще и легче?
Терренсу хотелось схватить его за плечи, встряхнуть, как следует и всё-таки вытрясти, выбить, выпытать истинные причины прекращения отношений. Но он позволил Рендаллу уйти и теперь с отчаянием ожидал наступления дня свадьбы, не представляя, как сдержится в момент произнесения брачных клятв.
Каким чудом заставит себя промолчать, когда прозвучит вопрос, обращённый к гостям: знает ли кто-то причину, по которой брак не может быть заключён?
Терренс мог первым закричать, что, да, он, несомненно, знает.
Только Рендалл не хотел этого. Терренс чувствовал, что Рендалл ни за что не откажется от брака, независимо от причин, толкнувших его на создание этого союза.
Теперь Терренс был уверен на сто процентов: о любви нет речи. Ни со стороны жениха, ни со стороны невесты. Они заключают брак по иным причинам, только им известным. И если позицию Кейт по данному вопросу Терренс более-менее понимал, то Рендалла – нет. Кейт жаждала ему отомстить, а Рендалл…
Рендалл, определённо, мечтал совсем о других вещах.
Если только они не придумали этот план прежде, изначально делая ставку на подобный исход. Рендалл соблазняет, привязывает к себе, а потом бросает безумно влюблённого неудачника и смеётся у него за спиной.
Терренс мог бы допустить реальность такого сценария, но понимал, что желание поверить в предложенный вариант станет очередным самообманом и попыткой отгородиться от неприятной реальности.
Он снова не мог думать ни о чём и ни о ком, кроме Рендалла.
Как и год назад, когда их отношения лишь проходили период становления.
Но, глядя правде в глаза, стоило покаянно кивнуть и сознаться: он никогда о Рендалле не забывал, думал о нём на протяжении всего года. Думал и после выпуска из школы. Каждый час, каждую минуту, каждую грёбанную секунду.
Он всеми силами стремился хоть как-то с ним поддерживать отношения, пусть и делал это нелепо, пытаясь сказать или сделать гадость, перебрасывая часть своего отчаяния второму участнику событий.
И, только оставаясь в одиночестве, мог позволить себе признаться, что это не попытка мерзкой натуры самоутвердиться за счёт более слабого игрока, зацепив его и унизив. Слабым был как раз он сам, не желающий расставаться красиво и относиться с пониманием к чужому выбору.
Сколько Терренс себя помнил, столько же старался играть в циника. Не быть таковым, а именно играть, старательно высмеивая других людей, совершающих те или иные ошибки, где-то в глубине души им сочувствуя. Он выдавал перед лицом посторонних заявления вроде тех, которые в дальнейшем подхватил Энтони, о скуке, отрицании сильных чувств, да и ещё миллионе разнообразных поводов, а в итоге сам оказался в ловушке. Сам скучал, сам любил и сам же страдал, несмотря на всю унизительность и незавидность положения.
Каждая мысль о приближении свадьбы Рендалла приравнивалась к острому осколку, вонзившемуся в сердце.
Сегодня словно все и всё сговорились против него, решив забросать новостями из жизни будущих молодожёнов.
В кабинете, на отцовском столе лежал ворох свежей прессы, полученной с утра и отложенной до лучших времён, когда у Альберта появится возможность с ней ознакомиться. Несколько газет, журнал узкой направленности, ориентированный исключительно на представителей профессий, связанных с образовательной сферой, счета, реклама салонов красоты, а ещё – мебельного и автомобильного, плюс несколько приглашений на свадьбу.
Терренс пересчитал их – ровно четыре, на каждого члена семьи. Кейт была столь великодушна, что не забыла о нём и тоже позволила присутствовать на празднике. Хотя, могла бы обойти вниманием, вычеркнув из списка.
Сначала Терренс хотел распечатать послание, адресованное ему, потом подумал немного и отложил в сторону. Чего он там не видел?
Всё тот же нежный фон и целующиеся птицы. Он, кажется, дыру на них прожёг, рассматривая макет, выбранный Кейт, на странице в социальной сети.
Терренс никогда не замечал за собой таких наклонностей, но, стоя рядом с отцовским столом, ясно представлял, как с особым цинизмом откручивает головы голубям, трепещущим в руках.
Правда, здесь основные ужасы вновь приходились на долю воображения.
В реальности всего-то дел – разорвать открытку в несколько движений на мелкие кусочки и швырнуть смятые обрывки в корзину, предназначенную для бумаг.
Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он вновь потянулся к связке ключей, брошенной на столешницу. В одном из ящиков хранились письма, присланные университетами. Конечно, по-хорошему, следовало дождаться результатов тестирования и только потом выбирать, точно зная, куда можно податься, а куда дороги закрыты.
Но Терренс пребывал в состоянии сумасшедшей уверенности: несмотря ни на что, он сумел набрать высокие баллы, и выбор его в сравнении с предварительными результатами не особенно сократился. Возможно, остался на прежнем уровне, и он волен поступать куда угодно, нашлись бы только деньги для реализации тщеславных планов.
Куда именно Альберт задевал его письма, Терренс не ведал, потому открывал ящики по очереди.
С давних пор в большинстве из них хранилась важная документация, рассортированная по папкам, и Терренс не собирался к ней прикасаться.
Зная возможную реакцию отца, тут следовало не то, что не прикасаться, а даже не дышать на предложенные бумаги.
В первом интересующих писем не было. Во втором – тоже.
Терренс собирался закрыть его моментально, но тут зацепился взглядом за документы, лежавшие наверху. Финансовая отчётность, приуроченная к пятому и шестому термам. В принципе, Терренса эта сторона вопроса никогда не интересовала, и он собирался закрыть ящик, вновь повернуть ключ – строго два оборота! – но что-то заставило задержать взгляд, а потом вытащить папку, наплевав на негласные, но известные всем Уилзи, правила. Под ней обнаружились финансовые отчёты о поступлении средств за термы с первого по четвёртый. Доход, расход, спонсорские средства, закупка материалов, траты на ремонт и расширение образовательных баз.
Банковские реквизиты тех, кто совершал операции, оплачивая счета, выставленные «Орхидеей».
– Терренс?
Он медленно оторвался от изучения бумаг и поднял глаза в сторону говорившего. Несколько секунд смотрел на Мартина, а потом с облегчением выдохнул, несказанно обрадовавшись своей ошибке. Иногда он путал голоса отца и младшего брата – они были довольно похожи и по тембру, и по интонациям.
В телефонных разговорах, к слову, Альберта и Мартина путали как посторонние люди – родители учеников, решивших напрямую пообщаться с директором академии, так и старые знакомые.
Иногда это служило поводом для шуток относительно того, что Мартину просто на роду написано занять директорское кресло в «Чёрной орхидее». И Мартин посмеивался над этими заявлениями, пока шутка не потеряла актуальность, став для него реальностью.
– Что-то случилось?
– Хотел попросить тебя немного поторопиться, чтобы мама не просекла обман.
– Сейчас, – произнёс Терренс, вновь пробегаясь взглядом по финансовым отчётам.
Мартин перешагнул порог и плотно закрыл дверь, чтобы мать, проходя мимо кабинета, не устроила им допрос.
Подойдя к столу, Мартин посмотрел на выложенные папки и вскинул бровь. Терренс в точности скопировал это действие.
– Это мало похоже на письма из университетов.
– Марти, прошу тебя, не превращайся в отца. Не похоже, конечно, тем не менее…
– Что? Для чего тебе понадобились эти документы? Кстати говоря, я бы не советовал тебе трогать ту папку, в которой находятся сведения за два последних семестра. Отец не успел с ней ознакомиться и собирался уделить время всему этим вечером. Зато вчера дотошно всё рассортировал, и если ты нарушишь что-нибудь…
– Он снимет с меня голову, – продолжил Терренс, перебив Мартина. – Это давно известная вещь. Напоминать не обязательно.
– Извини.
Мартин замолчал и отвернулся, сунул руки в карманы и принялся изучать содержимое книжных шкафов. Они располагались вдоль обеих стен и были забиты под завязку самыми разнообразными изданиями, как научной направленности, так и беллетристикой.
Впервые заметив это, Мартин подумал, что в кабинете отец может просто прятаться от них. Когда они были маленькими и совершали сотню проказ в час, сложно было не сойти с ума от бесконечного топота, звона битых стёкол, когда они роняли очередную вазу или стакан, грохота, попыток догнать сбежавшую Стеллу за номером один, и криков, приуроченных к плану перехвата.
Терренс всех своих крыс называл Стеллами, а поскольку век крысиный оказался недолог, и питомицы умирали, проведя на свете положенное количество лет, нынешняя его любимица проходила под пятым номером.
– Ты тоже, – выдохнул Терренс. – Я не хотел грубить, просто настроение такое.
– Я знаю. – Мартин кивнул в сторону приглашений, которые заметил почти сразу, как только подошёл к столу. – И понимаю, почему ты на всех огрызаешься.
– Иногда мне кажется, что я схожу с ума, – признался Терренс. – А потом прихожу к выводу, что это ещё не конец. Окончательно я свихнусь в тот момент, когда на меня снизойдёт озарение – да, теперь они стали законными супругами, и будут вместе до тех пор, пока смерть не разлучит их. Вот после завершения церемонии бракосочетания я действительно сдамся и окончательно потеряю интерес к жизни.
– Не говори ерунды. Ты несколько лет посыпал голову пеплом из-за Мишель, а в итоге выяснилось, что не особенно в ней нуждался.
– Уверен, что ты выступаешь на стороне своего приятеля, ну и самой французской дивы, которая явно смогла заслужить твоё расположение. Ты был наблюдателем, а я – непосредственным участником.
– Несмотря ни на что, Мишель довольно милая. А ты напрасно нагнетал обстановку, что тогда, что теперь.
– Марти, не сравнивай две ситуации, которые выглядят одинаково только по титульному листу – содержание их близко друг к другу не стояло.
– Но ведь ты действительно любишь преувеличивать и приукрашивать.
– Надеюсь, ты никогда не влюбишься.
– Очень милое пожелание, – хмыкнул Мартин. – Лучше не придумаешь. Спасибо.
– Учитывая наше семейное предание, можно считать, что я только что пожелал тебе счастья в виде тихой, спокойной жизни, лишённой диких страстей и невероятных трагедий.
– Если бы ты не услышал этот рассказ с детства, возможно, не стал бы примерять его к каждой влюблённости, которую переживал.
– Я этого не делал.
– Конечно.
Мартин закатил глаза, давая понять, что дальнейшие слова брата комментировать не станет, и вообще отказывается реагировать на столь громкие заявления. Иногда он старался поддерживать нейтралитет в отношениях и не спорить с Терренсом, но случалось, что и его терпение лопалось. Тогда Мартин начинал огрызаться в ответ, ну или просто спорить, не переходя на повышенные тона.
– Конечно, – передразнил Терренс. – Я вообще не думал, что у нас с ним получится что-то серьёзное.
– У вас и не получилось. Удивительно, правда?
– Заткнись. Просто возьми и заткнись, – голос Терренса прозвучал угрожающе, но Мартин лишь дёрнул плечом.
Его угрозы со стороны брата не пугали.
Захлопнув папку с отчётом, Терренс потянулся к замку очередного ящика, надеясь, что хотя бы там найдутся его письма, а не будут по закону подлости находиться в последнем из шести.
Мартин принялся складывать папки обратно в стол.
Терренс случайно зацепил его локтем, Мартин выронил папку с отчётами за второй – какое счастье, что не за третий – триместр. Бумаги разлетелись по полу, заставив Мартина едва ли не окаменеть от ужаса. Он изумлённо посмотрел на результат своей деятельности, будто не верил, что всё это на его совести.
– Не стой столбом, – прошипел Терренс, присев на корточки, начиная собирать разлетевшиеся листья и не упустив возможности ударить брата под коленку. – Шевелись, пока отец не вернулся и не снял головы с нас обоих.
Мартин от этого удара – не сильного, но довольно ощутимого – ожил и опустился на колени, начиная собирать листы, заполненные непонятными ему схемами.
Конечно, теперь им предстояло провозиться в кабинете отца дольше положенного, чтобы привести бумаги в надлежащий вид, рассортировав всё так, как было прежде, но у них был образец в виде отчётности за первый триместр. Это облегчало задачу. Главное, чтобы и содержимое той папки не превратилась в невнятную мешанину из случайных документов, вылетев из рук.
Он собирался отпарировать высказывание брата, сказав, что просто задумался, разрабатывая план, способный помочь им обоим избежать наказания, повернул голову и промолчал, заметив направление взгляда Терренса.
Это не было похоже на обычное раздражение, практически соседствующее с Терренсом весь прошедший год. Это была мрачная сосредоточенность и задумчивость.
Что такого Терренс мог обнаружить в платёжных документах, Мартин не представлял, потому не упустил возможности подобраться ближе и посмотреть, какие вещи вводят в состояние ступора старшего брата.
Совершенно обычный, ничем не примечательный платёжный документ. Мог бы быть, если бы не одна существенная поправка. Терренс сканировал взглядом договор, заключённый с родителями Рендалла. Всё бы хорошо, договор был типовой – ничего выдающегося. А вот квитанция, прикреплённая к нему, действительно заслуживала внимания.
В графе получателя денежного перевода значилась академия.
В графе отправителя стояла фамилия, ставшая, в своё время ночным кошмаром Терренса.
Бартон.
Венчала всё это сомнительное великолепие подпись отца Кейт.
И Мартин готов был поклясться, что в голове Терренса окончательно сложилась картина событий. Он, не прикладывая особых усилий, играючи, получил ответы на давно терзающие его вопросы.
Шум, раздавшийся в коридоре, заставил Мартина насторожиться.
Но было поздно.
Ручка повернулась, дверь сначала тихонько приоткрылась, а потом и вовсе распахнулась настежь.
Мартин продолжал сидеть на полу, сжимая в руках собранные документы, Терренс прожигал взглядом платежные квитанции, обеспечившие пребывание Рендалла на территории академии.
На пороге стоял Альберт Уилзи и с неодобрением смотрел на обоих сыновей, словно уже сейчас знал: они нарушили идеальный порядок.
*
– Оцени иронию, Тони. За какую-то мелкую провинность мы оказались под домашним арестом и теперь вынуждены просидеть в своих комнатах до завтрашнего утра. Как будто мы – дети малые. Иногда родители ведут себя очень странно. Спасибо, хоть в угол не поставили, предложив подумать над своим поведением.
– Неужели и мистер «Я самый идеальный из младшего поколения Уилзи» в чём-то провинился? Допускаю мысль, что ты действительно натворил что-то. Но Мартин в роли нарушителя порядка? Это за гранью моего понимания. Тебя ещё не обвинили в оказании дурного влияния на брата?
– Пока обошлось. Самое странное, что ему практически во время всех семейных конфликтов достаётся сильнее, чем мне. От меня, видимо, разумных поступков уже не ждут, а Мартин ещё не исчерпал лимит доверия. Просто он не способен уследить за глупым старшим братом, и в этом его основная вина. Равно, как и том, что он не может заставить меня измениться в лучшую сторону, вдохновив своим примером. Подводя итог всему вышесказанному: независимо от того, насколько мы не оправдали ожиданий, наказание актуально в отношении обоих и обязательно будет приведено в исполнение.
Терренс присел на край стола и без особого интереса посмотрел, что происходит за окном.
Родители прогуливались во дворе и о чём-то разговаривали. Нэнси активно жестикулировала, Альберт оставался более сдержанным, нежели супруга. Однако шли они нога в ногу, что Терренса забавляло. Они вообще многое синхронно делали. И, идя по жизни, смотрели не друг на друга, а в едином направлении, что вроде как считалось одним из признаков идеального брака.
В вопросе воспитания детей они тоже были солидарны, лишь время от времени их мнения расходились в мелочах.
После того, как отец вернулся и застал сыновей в кабинете, посреди разбросанных бумаг, последовало незамедлительное выяснение отношений, очередная порция нотаций, напоминание о том, насколько дурно они поступают, обманывая, и вопрос, что, собственно, оба позабыли среди школьной документации, если в настоящий момент никакого отношения к ведению дел академии не имеют.
