Текст книги "Будни «Чёрной орхидеи» (СИ)"
Автор книги: Dita von Lanz
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 73 страниц)
– А что должно было быть?
– Карнавальный костюм, – неохотно признался Льюис. – Подарок от Адель.
– А…
– Предположив, что это моя мать, ты не ошибёшься. Каждый год она презентует мне очередной костюм, надеясь, что я обязательно схожу на этот вечер.
– Но ты не ходишь.
– Нет.
– И даже не открываешь коробку?
– Открываю. Летом. Когда выезжаю из общежития.
Льюис отвернулся от стены, чтобы иметь возможность смотреть на собеседника.
Это был едва ли не единичный случай в его практике. Обычно он старался отвести взгляд, чтобы не раздражать и не провоцировать лишний раз. От звуков чужого голоса, особенно, если тот звучал непривычно громко, Льюис вздрагивал.
Голос Рекса его, однако, не вводил в состояние ступора и не пугал, хотя и не успокаивал. К постоянному присутствию Рекса поблизости Льюис успел привыкнуть и уже не столь резко реагировал на вынужденное соседство.
Скорее принял чужака, нежели не принял.
Их невозможно было назвать друзьями, но во врагов, живущими на ножах, они не превратились. Данное открытие стало для Льюиса, готовившегося до момента личного знакомства к бесконечным оборонительным операциям, полной неожиданностью.
– Каждый год тебе передают одно и то же?
– Нет. Всегда разное и очень красивое. У Адель прекрасный вкус, этого никто не отнимет, но так получилось, что мне противны все праздники.
Льюис замолчал. Он не хотел заводить длинные разговоры, в процессе выдавая собеседнику большинство секретов, однако сам не замечал, как начинал откровенничать. Не всё сразу, понемногу, но рассказывал. В былое время, до появления Рекса, он не позволял ничего подобного, теперь же постоянно ловил себя на мысли, что ему умело развязывают язык, не прикладывая к тому особых усилий.
Весомый повод, чтобы задуматься и окончательно отгородиться от соседа, начав его игнорировать.
– Неужели тебя никогда не терзало любопытство?
– Представь себе.
– Сейчас тоже?
Льюис отрицательно покачал головой.
До того, как Рекс задал вопрос, он был уверен, что говорит чистую правду, нисколько истинное положение вещей не приукрашивая. Но в тот момент, стараясь подобрать ответ и выбирая из списка наиболее часто употребляемый вариант, он засомневался.
Рекс это заметил и снова попробовал подтолкнуть Льюиса к принятию волевого решения.
– Мне можно посмотреть? Раз уж тебе подарок не нужен, я могу найти ему применение.
– Только не говори, что реально планируешь его надеть.
Рекс окинул Льюиса оценивающим взглядом.
– У нас почти одинаковое телосложение. Потому такой вариант тоже не отметаю. Мне бы подошло, наверное.
– Делай, что хочешь, – хмыкнул Льюис. – Я порадуюсь, если старания Адель не пойдут прахом, а получат достойное вознаграждение в лице благодарной модели.
Поднявшись с кровати, он подошёл к шкафу, стремительно распахивая дверцы и доставая оттуда коробку, упакованную в блестящую алую бумагу.
Договорённость о разделении комнаты по-прежнему была в силе. Льюис её не отменял и не собирался нарушать. Потому не передавал вещи из рук в руки, пересекая невидимую границу. Вместо этого, оказавшись у стола, положил коробку на столешницу. Так, чтобы половина находилась на его стороне, половина – на стороне Рекса. Теперь тот мог подойти и потянуть коробку к себе.
Рекс не заставил себя ждать. Соскочил с подоконника, поправил пиджак и направился к столу, прихватив свой нож для бумаг. Вскрывал он коробку с осторожностью и трепетом, коих никогда не проскальзывало в действиях самого Льюиса. Он нарочно мял, рвал и уничтожал красоту, желая показать матери, что вещи не лежали без дела – ими действительно пользовались и старались выжать максимум пользы.
Отложив нож в сторону, Рекс снял с коробки крышку и посмотрел на предложенный костюм.
Адель, конечно, была наслышана о готовящемся в академии мероприятии.
Она периодически созванивалась с Сесиль, узнавая о состоянии своего ребёнка. Подстраховывалась, пыталась увидеть обратную сторону медали. С Льюисом они тоже постоянно общались посредством электронных посланий, по скайпу, иным мессанджерам или по тому же телефону, но Адель понимала, что зачастую сын ей лжёт, вот и обращалась к иным источникам информации.
Он ни словом не обмолвился о грядущем праздновании, а Сесиль сразу же сдала план руководства школы заинтересованным родителям, расписав в красках. Адель идея безумно понравилась, оттого в этом году она особенно настойчиво просила Льюиса отказаться от добровольного заточения и выйти в люди, что называется.
Глядя ей в глаза, он обещал подумать, но, естественно, это лишь послужило отговоркой.
Адель, конечно, не могла знать о том, кем предстанет на празднике сосед Льюиса. О постановке он ей не говорил, а сами театралы предпочитали подробности не разглашать – вряд ли Сесиль нарочно осведомлялась, чей образ примерит на себя Рекс Мюррей.
Адель удалось выбить сто баллов из ста возможных, потому что в коробке оказался наряд, наталкивающий на мысли о благородном кровопийце, особенно яркой ассоциация становилась при попытке сопоставить наряд с внешностью Льюиса. Там не было привычных красно-чёрных плащей и белых перчаток, искусственных клыков и капсул с фальшивой кровью, чтобы в процессе измазать ею губы и пугать окружающих своим видом. Зато нашлось место для слегка старомодного наряда, выглядевшего так, словно стоил он целое состояние.
Возможно, и стоил.
Выхватив камзол из коробки, Рекс приложил его к груди, не рискуя примерять, и повернулся к зеркалу.
– Действительно. Очень красиво, – произнёс, посмотрев в сторону Льюиса.
– Почему не надеваешь?
– Насколько я помню, детка отличается повышенной брезгливостью.
Льюис скрипнул зубами, услышав ненавистное обращение, посмотрел хмуро, но промолчал. Ему не хотелось вновь цепляться к Рексу, вызывая его на словесный поединок.
– Я ведь сказал, что этот наряд мне не нужен, – постарался выдать это равнодушно, с минимумом эмоций, а то и вовсе без оных.
– Вдруг передумаешь? Захочешь надеть, но не сможешь переступить через отвращение. Некоторые решения рождаются спонтанно даже у тех, кто привык всё контролировать.
– Я не из таких людей.
– Первых или вторых?
– Не из тех и не из других. Контролировать не умею, да и спонтанные решения не принимаю.
– Всё-таки подумай. Думаю, на тебе наряд будет смотреться гораздо лучше, чем на мне. Благородный тёмный цвет против плебейского рыжего оттенка. С первым сочетается отлично, со вторым – не очень.
Льюис прикусил губу, вспоминая, когда и при каких условиях сделал громкое заявление об отвратительной внешности соседа. Много времени тратить на это не пришлось, потому что перед глазами услужливо побежали строки из дневника. Та самая запись, появившаяся незадолго до прибытия Рекса на территорию академии.
Упоминания о благородных тёмных волосах там не было, это уже Рекс импровизировал.
– Если не хочешь надевать, я тоже не стану упрашивать, – заметил Льюис, проигнорировав замечание о цвете волос. – Скажи, когда налюбуешься. Уберу обратно.
– Идиот, – беззлобно произнёс Рекс.
Точнее, выдохнул чуть слышно, и Льюис прочитал это послание по движению губ, отражённому в зеркале.
Он думал о том, стал бы Рекс вносить предложение на рассмотрение, зная, какие причины заставляют Льюиса запираться в четырёх стенах? Или отступил бы сразу, оставив попытки вытащить Льюиса из зоны комфорта? Да и была ли у него вообще подобная зона?
Так или иначе, но Льюис собирался тщательно хранить самый страшный их своих секретов. Он мог поддержать разговор о незначительных мелочах, но откровенничать о происшествии, перевернувшем их с Адель жизнь, не имел права.
Бессмысленно втягивать туда посторонних, а тайны всегда настойчиво требуют, чтобы их сохраняли и поменьше трепали языком. В противном случае, о них узнает запредельное количество людей, и никому от этого легче не станет.
Тридцать первое октября подкралось как-то незаметно, несмотря на то, что в процессе Льюис нередко натыкался на упоминание праздника, отмечал появление атрибутики в залах, а иногда и в классах, костюм маскарадный опять же получил.
Он не чувствовал прилива веселья. Стоя у окна, он наблюдал за шествием, открывающим праздник, и время от времени грыз специальные конфеты, подаренные матерью. Среди учеников не было ни единой кандидатуры, подходящей на роль дарителя. Более того, тут не было ни одного человека, которого бы посетила идея о необходимости что-то Льюису дарить.
Сегодня Рекс время на уговоры не тратил. Удалился едва ли не с самого утра и только периодически заглядывал в комнату по своим делам.
Льюис убивал время, устроив себе марафон нон-стоп просмотра фильмов ужасов, как классических, так и недавно снятых. Ему вполне хватало пассивного празднования в компании Франкенштейна, семейки Адамс, поющего Дракулы, у которого любовь была сильнее смерти, других известных и не очень персонажей.
И только теперь, когда его начало подташнивать от просмотра всего подряд, он вновь вспомнил недавний разговор и приглашение, обронённое ненароком. Рекс не говорил, что будет рад видеть соседа в рядах зрителей, не радел активно за разнообразие его досуга, однако пригласил.
Этот Хэллоуин отличался от других хотя бы тем, что уже сейчас коробка с карнавальным нарядом оказалась распечатанной, не дожив в цельном виде до летнего периода. Впервые любопытство Льюиса пересилило равнодушие, в ходе чего он позволил постороннему человеку открыть подарок Адель.
Слова Рекса тоже постоянно всплывали в памяти, не позволяя позабыть сказанное. Как будто они реально имели вес и значимость.
Льюис усмехнулся и швырнул пакетик с конфетами на стол, не заметив, как они рассыпались, оказавшись на полу.
Наверное, следовало сейчас вернуться к своему ежегодному плану празднования Хэллоуина. Проскользнуть в душевую, пока она пустует, провести весь перечень гигиенических процедур и отправиться спать.
В прошлом, да и в позапрошлом году было проще. Льюис мог спокойно закрыть комнату, не думая о том, что посреди ночи туда станут ломиться посторонние.
Этот год принёс с собой перемены в виде соседства, и Льюису следовало считаться с мнением Рекса.
Раз уж тот собирался повеселиться на празднике, то и ждать его возвращения в ближайшее время не следовало. Он мог появиться, как через пару часов, так и под утро. И Льюис должен был это стерпеть, а не поднимать ураган возмущения.
Рекс бы, выслушав список претензий, непременно, отпарировал, заявив, что Льюиса не заставляли сидеть в комнате до рассвета. Не приматывали скотчем к стулу и не приковывали наручниками к спинке кровати.
Сам принял решение, сам и виноват.
Довольно нелепая тактика – валить с больной головы на здоровую.
Оторвавшись от созерцания шествия, проходившего по территории академии, Льюис закрыл окно и плотно задёрнул шторы.
Никуда он не пойдёт. Не пойдёт, и всё тут. Сейчас соберёт просыпанные сладости, примет душ, почистит зубы, сделает небольшую запись в дневнике и ляжет спать.
Посчитав решение оптимальным, Льюис принялся реализовывать обозначенный план. Строго по пунктам.
Раскрыв дневник на последней исписанной странице, он вновь зацепился взглядом за строчки, начерканные во время вдохновенного порыва другим человеком.
Он старался позабыть о том, что личный дневник перестал быть личным. Рекс теперь добавлял туда свои комментарии. Это даже и не дневник ныне был, а общественная доска объявлений.
Льюис писал заметку, обращаясь к Рексу с просьбой перестать цепляться к его словам, да и к нему самому. Тот отвечал иронично, иногда – с сарказмом или немного грубо. Отвечал, зная, что от него ждут молчания.
Сегодня он зашёл ещё дальше. Воспользовавшись сосредоточенностью Льюиса на просмотре фильмов и мюзиклов, он взял ежедневник и сам сделал очередную запись. На общем фоне она выделялась хотя бы потому, что была сделана ручкой ярко-алого цвета.
Льюис обычно использовал самые обычные синие чернила.
Рекс решил отличиться.
Посетит ли мой бессмертный брат это торжественное мероприятие? Увижу ли я его в толпе? Или он снова останется в своём склепе, потеряв возможность ощутить на языке вкус тёплой крови, который наверняка позабыл за столько лет?
А если серьёзно, то я просто хочу посмотреть, как на тебе будет сидеть этот камзол, потому что такой возможности прежде не представилось.
Кроме того… Мы можем сделать фото и показать его твоей матери. Она скорее поверит, что ты веселился со всеми, если получит доказательство. А мне казалось, что ты хочешь её порадовать. Хотя бы так.
– Чокнутый, – прошипел Льюис, перечитав послание несколько раз.
Он понимал, что Рекс совершенно несерьёзен, и весь пафос первой части его послания сводится к указанию необходимости надеть костюм, присланный Адель. Если они нарядятся одинаково, то действительно будут походить на братьев. Не так уж важно, что помимо них кровопийцами нарядится ещё добрый десяток учеников. Рексу принципиально было вытащить из комнаты-склепа именно Льюиса.
Вместе с тем, стоило признать, что идея с фотографией не такая уж нелепая. Самостоятельно Льюису было не под силу провернуть нечто подобное, а тут помощник сам проявил инициативу, внеся предложение на рассмотрение.
Захлопнув ежедневник, Льюис несколько минут просидел в тишине, прикидывая, как поступить. Осознание, что появление его на пороге актового зала будет означать победу Рекса на данном этапе противостояния, немного охлаждало пыл, но не убивало окончательно.
Сдув прядь с лица, Льюис стремительно направился к шкафу.
– Только ради снимка, – произнёс он тихо, в глубине души понимая, что на деле всё обстоит иначе, и снимок если и играет какую-то роль, то точно не решающую.
Адель с размерами не ошиблась, подобрав костюм идеально. Так, чтобы он сидел по фигуре, нигде не морщил, не собирался складками и не подходил под определение «с чужого плеча».
Он был, как влитой.
В процессе переодевания Льюис нарочно не смотрел в зеркало, чтобы не убить решимость, увидев, насколько нелепо выглядит в этом маскарадном костюме. Позволил поймать отражение лишь в тот момент, когда развязал белую ленточку и достал из коробки ярко-алую, больше подходившую к костюму.
В этом наряде Льюис был аристократом не только на бумаге. Он выглядел, как истинный аристократ, сошедший со страниц какого-нибудь готического романа. И он, определённо, нравился себе таким.
Взяв со стола программку, оставленную Рексом, Льюис посмотрел на часы, прикидывая, на какой этап празднования попадёт, если покинет комнату прямо сейчас. Судя по всему, он ещё успевал на презентацию и театрализованное представление, разыгранное самопровозглашённым братом и Альбертом. Та самая постановка с элементами эротизма и садизма, как изволил выразиться Эштон.
«Не ходи, – посоветовал внутренний голос. – Пожалеешь ведь».
Льюис не сомневался, что негативных эмоций получит больше, нежели положительных, но всё равно отправился в актовый зал, прихватив с собой программку. Он мечтал остаться незамеченным и искренне надеялся, что всё именно так и будет. Его не замечали прежде, пусть придерживаются традиций и сейчас.
В зал Льюис не пошёл, определив для себя заранее, что лучше посмотрит на представление с балкона. На его счастье, двери, ведущие на балкон, оказались не заперты, и он сумел беспрепятственно попасть ровно туда, куда и хотел.
Вопреки ожиданиям, в зале царила потрясающая тишина, и Льюис сначала подумал, что очередная постановка неудачников от искусства вновь провалилась. Однако предположение оказалось ошибочным. Людей там было немало, но все они зачарованно наблюдали за представлением, развернувшимся на сцене.
Один из зрителей последовал примеру Льюиса и тоже поднялся на балкон. Видеть этого человека прежде Льюису не доводилось, и в первый миг в душе поднялась волна паники. Мужчина никакого интереса к соседу по смотровой площадке не проявил, продолжая гипнотизировать взглядом всё и всех, кто находился на сцене.
Льюис подумал, что тот вполне может быть родственником Альберта – внешность вроде схожая. Отвернулся и попытался сосредоточиться на новой интерпретации классического сюжета.
Первым делом в глаза бросалось то, что Альберт сегодня выступал в непривычном для себя амплуа. Узнать в загадочной красавице мистера Кейна-младшего было довольно проблематично. Его обычно прямые волосы превратились в милые локоны, забранные в высокую причёску, на лице явно был грим, и, что вполне закономерно, мужская одежда в этот вечер оказалась невостребованной. Альберт облачился в тёмно-бордовое платье с длинными рукавами и воротником, закрывающим шею. Ткань соприкасалась с полом, и выглядело это всё, в целом, достаточно целомудренно.
Обещанного эротизма Льюис пока не видел. Садизма, в общем-то, тоже не наблюдал.
Костюм второго актёра, впервые поднявшегося на сцену, был выполнен практически в том же стиле, что и наряд, переданный Адель Мэрт сыну.
Рекс не надевал бутафорские клыки, не клеил накладные ногти-когти, не щеголял в облачении чёрно-алого цвета, но одного взгляда в его сторону хватало, что понять, какую именно роль он исполняет.
Стоя на приличном расстоянии, Льюис видел его алый рот и струйку крови, стекающую по подбородку.
Говорили актёры громко, хорошо поставленными голосами, но Льюис практически ничего не слышал. Его мысли были заняты совершенно другими вещами. Он наблюдал за расцветом лицедейства и рождением новой звезды местных театральных подмостков.
Момент для появления он выбрал крайне неудачный, потому что именно здесь взаимодействие актёров проявлялось сильнее всего и достигало кульминации. В их историю с лёгкостью можно было поверить, как и в то, что это самое взаимодействие не ограничивается исключительно партнёрством на сцене, переходя в реальную жизнь.
– Я пойду за тобой куда угодно, любовь моя, – произнёс Альберт, запрокидывая голову. – Только позови.
Ладони Рекса опустились ему на плечи, сжимая. Одна так и осталась на месте, вторая скользнула выше, проводя по ткани, расстёгивая камею и пуговицы на воротнике.
Рекс тоже что-то говорил, но тут уже Льюис действительно потерял связь с реальностью, оказавшись в вакууме и понимая, что настало время заявленного эротизма.
Обнажённая шея, чуть выпирающие ключицы, прикосновение к коже пальцев, движение губ, облизывающихся в предвкушении глотка той самой тёплой крови, упомянутой в дневнике.
Льюис часто слышал выражение об искусстве, требующем жертв, но сейчас он таковых не наблюдал.
То, что Рекс делал, нельзя было назвать именно жертвой. Ему нравилось. Он получал удовольствие и от игры, и от общества Альберта, выступающего в роли его возлюбленной. Не его – определённого персонажа, само собой, но данная деталь, в представлении Льюиса, мало что меняла. Неизменным оставалось знание, гласившее, что Рексу это нравится.
Относительно Альберта он говорил обратное, но это было давно и неправда.
Льюис не питал напрасных иллюзий и не думал, что может быть хоть сколько-нибудь интересовать других людей. За годы одиночества он с этим смирился, поверил, что не нуждается в компании, испытывая от постороннего присутствия исключительно раздражение и злость.
Однако до этого момента он никогда столь остро не ощущал своего одиночества. Никогда не чувствовал себя настолько лишним, ненужным, наивным.
Безнадёжно. Безответно. Глупо. Влюблённым…
Он не желал признавать закономерность последней характеристики, но факты говорили сами за себя.
Отпустив занавеску, сжимаемую в ладони, Льюис сделал шаг назад, надеясь, что его присутствие в зале ни один из актёров не заметил.
Пусть думают, будто весь вечер он просидел в одиночестве, не выбираясь за пределы комнаты. Пусть лучше Рекс посмеётся над затворничеством. Нужно только убраться отсюда поскорее, содрать с себя дурацкий костюм: камзол этот уродливый, рубашку с вычурными манжетами и алую ленточку с волос. Засунуть обратно в коробку и больше не вспоминать о существовании этих вещей.
Льюис продолжал отступать спиной вперёд и вздрогнул, поняв, что столкнулся с кем-то. Он с шумом втянул воздух и повернул голову.
На него с удивлением смотрел тот самый мужчина, составлявший ему компанию на балконе.
Все остальные ученики и преподаватели находились внизу, а это означало, что сейчас Льюис и незнакомец находятся на этаже вдвоём, один на один.
Осознание этого прокатилось по уголкам сознания гулким эхом.
Крик застрял в глотке, страх резко взметнулся вверх, практически лишив дара речи и заставив впасть в неконтролируемую панику.
– П-простите, – заикаясь, выдал Льюис, отшатываясь от мужчины, как от прокажённого, и бросился бежать по коридору, боясь, что за ним могут погнаться, а потом всё повторится сначала.
Боль, темнота, унижение, смех. Снова боль и собственный крик.
Если завизжишь ещё раз, я отрежу тебе язык, маленький ублюдок. Не хочешь остаться немым навечно? Тогда лучше прикуси его.
Облегчение Льюис почувствовал лишь, когда за его спиной захлопнулась дверь, и он оказался в комнате, служившей гарантом безопасности. Только тут он мог более или менее расслабиться, а заодно дать волю чувствам.
Опустившись на пол, Льюис закрыл лицо руками.
Он держался до последнего. Старался, во всяком случае.
Сейчас сил для сопротивления обстоятельствам не осталось, и слёзы сами собой потекли из глаз.
*
Альберт произведённым впечатлением остался доволен.
Впервые за долгое время он чувствовал, что зрители прониклись игрой. В этом, несомненно, была не только его заслуга. Рекс и Эштон приложили не меньшее количество усилий, превратив представление в настоящий шедевр. После отыгрыша его мучения с женским нарядом не закончились – ему и Рексу предстояло исполнить роль хозяев вечера, потому о смене костюма не шло и речи. Альберт возмущался, но успех постановки более или менее примирил его с необходимостью проходить на протяжении всего вечера в наряде невесты вампира. Но, несмотря ни на что, данная обязанность продолжала Альберта нервировать.
Как только торжественная часть завершилась, и они получили свободу, Альберт поспешил удалиться восвояси и вскоре уже скептически разглядывал отражение в зеркале.
Подчёркнутые ресницы, яркий рот и глупые кудряшки.
Томный взгляд, рука, затянутая в кружевную перчатку, расстёгнутый воротник, обнажающий шею.
Во время представления на сцене могло показаться, что Рекс, склонившись, действительно вонзается зубами в беззащитное горло, предварительно его расцеловав и проведя по коже языком. В реальности всё обстояло иначе и не имело с этими фантазиями ничего общего.
Максимум интимности в прикосновениях заключался в том, как Рекс сжал ладонь на плече Альберта, а второй рукой расстегнул пуговицы воротника, прикоснувшись к частящему пульсу.
Так, наверное, думали зрители. На самом деле, оба актёра оставались предельно спокойными и невозмутимыми.
Рекс, конечно, к Альберту наклонялся, и его дыхание касалось шеи, но дальше этого не заходило. Альберт знал наверняка, что целовать и облизывать его не станут. Рекс умел создать зрелищность и видимость, не совершая реальных действий.
В общем-то, он сам ничего против такого положения вещей не имел.
Они продвигали в массы искусство, а не эротику и уж тем более – не порнографию.
– Мой партнёр по сцене был просто прекрасен, – заметил Рекс, материализовавшись в душевой комнате, остановившись возле раковины и пуская воду, чтобы умыться.
– Мой – тоже, – усмехнулся Альберт, подставив ладонь и удовлетворённо хмыкнув, когда Рекс хлопнул по ней. – С удачным дебютом, мистер Мюррей.
– Спасибо. Сотрудничество удивительно приятное. Надеюсь, одним выходом оно не ограничится, и мы поставим вместе ещё пару-тройку спектаклей.
Рекс улыбнулся и, пригладив влажной рукой волосы, направился к выходу.
– А лучше – больше, – произнёс Альберт.
– Не возражаю.
Рекс притормозил у двери, обернулся. Изобразил шуточный поклон и вскоре скрылся в коридоре.
Скорее всего, отправился на поиски соседа. Почему-то он на протяжении всего вечера пребывал в твёрдой уверенности, что Рапунцель покинула башню и соизволила спуститься вниз.
Альберт этой уверенности не разделял. Он не видел Льюиса в актовом зале, а, помня опыт прошлых лет, не сомневался, что тот так и не переступил порог спальни, оставаясь в гордом одиночестве за закрытой дверью.
Рекс говорил о шикарно стилизованном костюме и фотографии, которую они собирались сделать в обязательном порядке. Да, кажется, он вообще только тем и занимался, что говорил о соседе по комнате. Он умудрялся вспоминать о Льюисе постоянно, и Альберт готов был поспорить, что это не просто проявление заботы о ближнем, а нечто большее, продиктованное иными мотивами. Напрямую спрашивать не стал, поскольку не имел привычки совать нос в чужие дела, но в список удивительных открытий новый пунктик добавил.
Альберт вряд ли мог разделить этот интерес, но едких комментариев на тему внезапно вспыхивающих влюблённостей не отпускал. У него не было обиды или круче того – ревности, хоть профессиональной, хоть личной. Он не воспринимал Рекса в качестве потенциального бой-френда, и это у них было вполне взаимно. Великолепное взаимодействие на сцене и на ринге, но не более того.
Практика показала, что Рекс способен разыграть невероятную страсть, если того потребуют обстоятельства, в реальности оставаясь равнодушным. Но когда речь заходила о его соседе, на первый план вырывалась не страсть, а иные чувства.
Альберт покачал головой, поражаясь тому, насколько удивительными могут быть человеческие отношения, и вновь вернулся к своему основному занятию. Следовало окончательно избавиться от макияжа и принять душ, смывая с волос противный лак.
Альберт осмотрелся по сторонам и едва не хлопнул себя по лбу. Прилетев сюда из актового зала, он, конечно, не озаботился наличием сменной одежды и полотенца. Вновь влезать в платье, вымывшись, было достаточно глупо.
– Твою мать, – протянул недовольно.
Если бы Рекс не ушёл, можно было попросить его заглянуть в комнату и попросить Эштона передать вещи, но теперь возможность оказалась упущена. Приходилось всё делать самостоятельно.
Альберт вышел в коридор, запустив ладонь в волосы, стараясь не тратить время даром и вытаскивая из причёски раздражающие шпильки.
Будучи довольно скептически настроенным по отношению к Хэллоуину, Альберт не верил в его особую мистическую атмосферу, воспринимая заявления о разнообразных чудесах с иронией. В этих историях он видел исключительно силу не в меру разыгравшейся фантазии, только её.
Но сейчас, когда свет мигнул в последний раз и погас, как по заказу, Альберту стало не по себе. Он замер на середине коридора, оглядываясь по сторонам, надеясь, что это была чья-то глупая шутка, и вскоре помещение вновь будет залито светом. Однако всё оставалось по-прежнему, темнота наступала со всех сторон.
– Это не смешно, – отчеканил Альберт.
И, спустя мгновение, вскрикнул испуганно, почувствовав крепкую хватку на запястье. Кто-то довольно сильный физически и определённо превосходящий – совсем неудивительно, много ли там нужно? – Альберта в росте решил попытать счастья в темноте.
Ладонь разжалась, и все шпильки рассыпались по полу. Звук их падения представлялся Альберту невероятно громким.
От неожиданности он впал в ступор, потому и не оказал никакого сопротивления. Незнакомец, не тратя времени даром, оттолкнул Альберта к стене, упёрся в неё ладонями, лишая возможности гордо удалиться. Если только, предварительно съехать вниз, а потом броситься бежать.
– Тупые шутки, – процедил Альберт. – Я всё равно узнаю, кто ты.
– Я буду только рад, если действительно узнаешь, – прошептал незнакомец, наклонившись близко-близко.
Голос у него был весьма и весьма соблазнительный – низкий, чуть хрипловатый, как иногда бывает после пробуждения. Не ломающийся и без напыления смешного в своих попытках эротизма, каким обычно страдали ученики средней школы, безуспешно пытающиеся обуздать бушующие гормоны.
– А при свете показаться – никак?
– Когда-нибудь я обязательно это сделаю, – хмыкнул собеседник. – Сейчас же позволь лишь выразить восхищение твоим талантом.
– И как ты его выражать собрался?
Собеседник не ответил, но слова и не требовались.
Альберт чувствовал согревающее дыхание, проходившееся по коже. Удивительно, но когда то же самое делал Рекс, он не чувствовал ничего, а сейчас готов был с уверенностью заявить, что по спине, вдоль позвоночника, проходит огромное количество мурашек, а дышать ровно с каждой секундой вынужденной близости становится сложнее.
Это было форменное сумасшествие, поскольку Альберт вообще не представлял, кто может быть его таинственным визави, и это порядком ситуацию портило.
Воздыхателем мог оказаться как человек вполне Альберту приятный, так и некто, к кому он не испытывал симпатии. Увидев его при свете дня, можно было отреагировать по-разному. Как порадоваться, так и выпасть в осадок, осознав, до чего опустился, позволив кому-то постороннему – и, возможно, мерзкому – столь бесцеремонно приставать к нему.
Но в темноте всё ощущалось иначе, ярче. И это било по обнажённым нервам.
Альберт без труда представлял, как таинственный поклонник склоняется к шее ближе и проводит кончиком языка по дрожащей коже, прикусывает её…
«Ты помешался на фоне сыгранного спектакля».
Точно. Помешался. Потому что иными причинами объяснить происходящее не получалось.
Одна из ладоней, тем временем, скользнула по щеке.
Альберт облизнулся и выдохнул шумно.
Незнакомец усмехнулся и действительно припал губами к его шее, не кусая, как в том спектакле, и не вылизывая, а медленно и весьма сдержанно целуя.
Альберту и того хватило, чтобы ощутить глупую слабость во всём теле и едва удержаться на ногах.
– Когда я тебя найду, ты пожалеешь об этой выходке, – пообещал Альберт.
– Ну да. Разумеется, – не стал спорить оппонент.
Альберт хотел сказать, что ирония неуместна вовсе, но не успел. Теперь поклонник не разменивался по мелочам, а накрыл его рот своим, прижимаясь к губам в поцелуе. Его вряд ли можно было назвать нежным, а вот требовательным – сколько угодно, и Альберт поймал себя на мысли, что ему это дико, невозможно, невероятно нравится.
Большинство его пассий как раз на нежность и напирали, принимая во внимание собственное впечатление, сложившееся в сознании. Здесь всё развивалось по иному сценарию, и он Альберту казался идеальным.
От и до.
Несмотря на то, что этого поцелуя можно было потерять голову за считанные секунды, Альберт старался не утрачивать связи с реальностью. Он приказывал себе не растекаться сладким сиропом, чтобы в дальнейшем не стало мучительно больно от осознания, что над ним, возможно, пошутили. Потому уже сейчас старался исполнить обещание и при помощи дедуктивного метода определить личность человека, решившего подобраться к нему в темноте.
