Текст книги "Призрак Проститутки"

Автор книги: Норман Мейлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 89 страниц)

Однако были в работе отца аспекты, которые он мне не поверял. Я знал, что он укрепляет связи с АМ/ХЛЫСТОМ, но я едва ли могу сказать, сколько прошло бы времени, прежде чем я узнал бы нечто большее, если бы 8 сентября не произошла грандиозная промашка, убедившая Кэла ввести меня в курс дела. В то утро не успел я прийти на работу, как он вручил мне вырезку из «Вашингтон пост». Сюжет исходил из Гаваны. Вечером 7 сентября Кастро присутствовал на приеме в бразильском посольстве и там отвел корреспондента Ассошиэйтед Пресс в сторонку.

«Кеннеди – это современный Батиста, – заявил он. – Мы обнаружили планы террористов, намеревающихся ликвидировать кубинских лидеров. Если лидеры США будут помогать в осуществлении этих террористических актов, они и сами не уберегутся».

– Я бы назвал это предупреждением нам, – сказал Кэл.

– Можешь сказать, на чем это основано? – спросил я.

– AM/ХЛЫСТ работает сейчас в кубинском консульстве в Сан-Пауло, это в Бразилии. Один из наших кураторов встречался с ним там.

– Полагаю, больше мне ничего не требуется, – сказал я.

При большом разнообразии мест, где в Гаване можно побеседовать с местным корреспондентом АП, Кастро выбрал именно бразильское посольство.

– Да, – сказал Кэл. – Контрразведка собирается сегодня утром в кабинете Хелмса.

Собрание состоялось. В сентябре прошло несколько таких совещаний, а к концу месяца Кэл сказал:

– Мы по-прежнему работаем над этой операцией.

Я просмотрел копию окончательного доклада, представленного контрразведкой Хелмсу: «Если AM/ХЛЫСТ не перевербован Кастро, а у нас нет на этот счет убедительных доказательств, то мы откажемся от одного из самых многообещающих – если не самого многообещающего – кубинского агента. Никто из тех, с кем мы поддерживаем контакт в Карибском районе, не близок так к кубинскому лидеру, как АМ/ХЛЫСТ. Если взвесить все „за“ и „против“ – ответ ясен. Будем продолжать иметь дело с АМ/ХЛЫСТОМ».

У меня были веские основания подозревать, почему Хелмс поддерживает моего отца. В середине сентября нам стало известно о разработанной в ООН тайной программе действий, ведущих к миру между США и Кубой. Проститутка по-прежнему имел своего человека в ФБР, так что мы получали записи разговоров кубинского посольства в Вашингтоне и кубинской миссии в ООН. ФБР подслушивало также канцелярию Эдлая Стивенсона в ООН – во всяком случае, так я полагал, поскольку конверты с материалами из всех трех источников поступали к нам каждое утро из УПЫРЯ. Мне казалось, что канцелярия Эдлая Стивенсона находится вне поля деятельности ФБР, но кто скажет об этом мистеру Гуверу? Так или иначе, материалов приходило уйма. Поскольку я раздумывал над разрозненными фрагментами заговора, которые выуживал из унылой каши, поставляемой контрразведкой, я смог сложить это воедино и наконец получил довольно полное представление о варящейся похлебке.

Восемнадцатого сентября Уильям Эттвуд, специальный советник американской делегации в ООН, направил секретную служебную записку Авереллу Гарриману, бывшему тогда заместителем госсекретаря по политическим вопросам.

Я склонен утверждать, что политика изоляции Кубы усилила желание Кастро разжечь беспорядки и смуту в Латинской Америке, а нас поставила в весьма некрасивое положение большой страны, стремящейся запугать маленькую, – так, во всяком случае, воспринимает это мировое общественное мнение.

Судя по высказываниям представителей нейтральных стран в ООН, есть основания полагать, что Кастро пойдет на многое, чтобы нормализовать отношения с нами, – несмотря даже на то, что это не будет приветствоваться большинством его убежденно коммунистического окружения.

Все это может быть правдой, а может и не быть. Но представляется, мы бы выиграли и ничего не проиграли, если бы выяснили, действительно ли Кастро хочет вступить в переговоры и на какие уступки он готов пойти. Если Кастро заинтересован, я мог бы съездить на Кубу как частное лицо, но, конечно, доложив до и после визита все президенту.

Через два-три дня мы получили краткое изложение реакции Гарримана, которое Эттвуд подготовил для Эдлая Стивенсона. Это предложение, заявил Гарриман, заставит братьев Кеннеди ступить на очень рискованный путь. «Любой из республиканцев, получив хотя бы малейший намек на это, может устроить сущий ад». Тем не менее Гарриман сказал Эттвуду, что готов «пуститься в авантюру», и порекомендовал обратиться к Роберту Кеннеди. Бобби написал на полях докладной Эттвуда: «Стоит выяснить. Свяжитесь с Маком Банди». Банди в свою очередь сказал Эттвуду, что «президент может благоприятно посмотреть на то, чтобы выманить Кастро из-под советского влияния». Поощренный столь благоприятной реакцией, Эттвуд вступил в контакт с кубинским послом при ООН Карлосом Лечугой.

Вскоре начались встречи между Хелмсом, Проституткой и Кэлом. Их стратегия, как дошло до меня, состояла в том, чтобы заставить Особую группу через Маккоуна одобрить новые операции по саботажу на Кубе. Как только разрешение было получено, Кэл организовал молниеносный рейд на нефтеналивной завод, и лодки с людьми отбыли, как только стих ураган, налетевший в Карибском море 6 октября. Посланные в рейд люди так и не достигли цели, причем двое из шестнадцати, высадившихся на Кубе, были схвачены.

Кэл не выглядел слишком расстроенным. Он, конечно, не знал никого из этих людей. Как и я. Дикс Батлер, получив от меня задание по телефону, в спешке подготовил эту операцию. Мы не могли решить без расследования, был ли провал следствием невезения или плохой подготовки, но собрать людей для допроса в ДжиМ/ВОЛНЕ было уже невозможно.

Батлер, однако, кипел. По телефону из Майами посыпались такие выпады в адрес Лэнгли и умственных способностей его сотрудников, что я не сдержался и сказал:

– Ну хорошо, мой отец виноват. И я виноват. А ты? Ты что же, не берешь на себя никакой вины?

– Нет, – сказал он. – Во-первых, ты передал мне Шеви Фуэртеса. Я вынужден был использовать его в качестве связного.

– Никто не давал тебе указания использовать его. Во всяком случае, в таком деле.

– Не было же времени. Повторяю: не было времени. Я был вынужден прибегнуть к его помощи. По-моему, он дал наводку кубинской береговой охране.

– Как он мог это сделать? Ты же не сказал ему, где будут высаживаться люди, верно?

– Он просто мог подать сигнал тревоги.

– Где он сейчас?

– Не знаю. Прячется от меня. Он не появлялся на своей работе в банке.

– Он что, совсем исчез?

– Он мне позвонил. Сказал, что приедет, когда я поостыну. Но я устрою Фуэртесу такой разнос, что он в жизни не забудет.

– Ты ему это сказал?

– Я сказал, что мне нечего остывать. Пора перегруппировываться, а не тыкать друг в друга пальцем.

Я не знал, следует ли предупредить Шеви, уговорить его пойти на встречу или же предъявить обвинение Батлеру. Надо было выбрать одну из трех возможностей, и все три были пренеприятные, да к тому же я не знал, где прячется Шеви. Тринадцатого октября Кастро осудил налет: «Как ведут себя Соединенные Штаты, когда мы, кубинцы, пытаемся оправиться после урагана, от которого погибла тысяча наших людей? Они засылают к нам на пиратских судах саботажников со взрывчаткой».

Теперь мы могли подсчитать наш выигрыш. Фидель Кастро разгневан, и, следовательно, все старания Эттвуда не дадут ничего. Затем от Проститутки поступила сделанная ФБР запись разговора в кубинском представительстве при ООН, и мы узнали, что тайная встреча с Кастро по-прежнему обсуждается. Может ли Эттвуд прилететь на какой-нибудь маленький аэродром близ Гаваны?

У Эдлая Стивенсона сообщение Эттвуда вызвало озабоченность. «Слишком много народу знает о новых планах в отношении Кубы», – сказал он. Эттвуд ответил, что, насколько ему известно, единственными правительственными деятелями, которым известно о контактах с кубинцами, являются президент, министр юстиции, посол Гарриман, Макджордж Банди, Стивенсон и он сам.

Но, поскольку Кэл и Проститутка усеивали поля Лэнгли отборными выдержками из того, что к нам поступало, а у ФБР полно было сообщений из ООН, которые «растекались» по воле и желанию Гувера, и все, кому не лень, делились своими сведениями с ДжиМ/ВОЛНОЙ и лидерами кубинских эмигрантов, мне казалось, что единственными непосвященными из руководства были госсекретарь Дин Раск и наш директор Джон Маккоун. Бывало, что утром в канцелярию Кэла поступало четыре-пять докладных из различных кабинетов Лэнгли, обращавших наше внимание на кубинскую затею Эттвуда, и все эти докладные были основаны на слухах, которые мы с Кэлом исподтишка распространили накануне.

Хант даже пригласил меня пообедать в кафетерии Лэнгли для старших офицеров, чтобы пометать громы и молнии по поводу того, что он слышал.

– Я всегда знал, что Улыбчивому Джеку нельзя доверять, но это же вопиющее предательство. Может твой отец довести это до сведения Хелмса?

– Он может лишь попытаться, – сказал я.

– Если Кэл не готов пойти прямым путем, я могу попытаться сам прорваться к Хелмсу.

– Ну, не стоит просить кого-то о таком одолжении. Кэл вполне может пройти к нему.

– Передай отцу привет. Как он – в хорошем настроении?

– Сегодня? В очень хорошем.

Так оно и было. Вчера, 24 октября, днем Джону Маккоуну, которого сопровождали Ричард Хелмс, Хью Монтегю и член правления Хаббард, удалось уговорить Бобби Кеннеди и Особую группу разрешить провести тринадцать крупных операций саботажа, по одной в неделю, начиная с ноября 1963 и кончая январем 1964 года. Среди намеченных целей были электростанция, нефтеперегонный завод и завод по переработке сахарного тростника.

– Время выбрано удачное, – объявил Кэл. – Теперь у Кастро не будет покоя. Мы ему устроим язву кишок. Вот ведь мерзавец! Вздумал поиграть советскими ракетами! Я бы сам себя взорвал, Рик, на манер камикадзе, если б знал, что этой же гранатой уберу Фиделя, Рауля и Че Гевару.

И он говорил всерьез. Отец, старея, то и дело совершал маленькие промашки, которые могли разрастись и заставить вас сморщиться от его безумств, но не заставить над ним смеяться. Он не боялся смерти. Легче всего смерть вынести в обнимку с врагом.

Таким человеком был в общем мой отец, но у каждого льва есть свое уязвимое место. Я обнаружил, что Кэл, совсем как старая дама, болезненно воспринимает интриги противника. Двадцать пятого октября, на другой день после того, как Особая группа разрешила нам совершить тринадцать рейдов, и через двадцать минут после того, как я вернулся после обеда с Хантом, я застал Кэла в наимрачнейшем настроении. Он узнал, что вчера днем, примерно в то время, когда он выступал перед Особой группой, президент Кеннеди давал получасовое интервью известному французскому журналисту по имени Жан Даниель. Француз, которому устроил это интервью Эттвуд, направлялся далее в Гавану, а записи его беседы с президентом – увы! – не было, так как в Овальном кабинете нет подслушивающих устройств. Однако была докладная ФБР о разговоре, состоявшемся в ООН вечером 24 октября: «Эттвуд информировал посла Стивенсона, что Жан Даниель, хотя и утверждает, что он профессиональный журналист и не станет передавать свою беседу с президентом Кеннеди, тем не менее заметил, что беседа была „крайне обнадеживающая“ и может „вызвать продуктивный отклик со стороны Фиделя Кастро“.»

– Так и представляю себе, как это было, – произнес Кэл. – Улыбчивый Джек представляет Жана Даниеля миссис Кеннеди. Как-никак наша Первая леди очаровала Париж. Разве можно, чтобы ведущий французский журналист отправился домой, не встретившись с ней? Затем Джек сообщает Жану, что он не против коллективизма, только против того, как этим злоупотребляют Советы. По всей вероятности, говорит, можно найти способ жить с таким соседом, как Кастро. Джек Кеннеди обладает способностью придавать крупным противоречиям видимость семейной размолвки.

– Откуда тебе все это известно?

– Проведи часть года, наблюдая за тем, как спариваются вашингтонские змеи, и ты узнаешь поразительные вещи.

Пусть никто не скажет, что у моего отца нет дара предвидения. Через пятьдесят дней после беседы Жана Даниеля с Джеком Кеннеди появился отчет об этой встрече.

«НЬЮ РИПАБЛИК», 14 декабря 1963 года

Президент Кеннеди принял меня в Белом доме в четверг, 24 октября… Когда мы проходили через маленькую комнату, где сидит секретарша президента, мы заметили миссис Кеннеди, выходившую через стеклянную дверь в их личный сад при Белом доме. Президент окликнул ее, чтобы представить меня.

В Вашингтоне все еще стояло бабье лето. Погода была очень теплая, и президент и миссис Кеннеди оба были легко одеты, тем самым усиливая впечатление молодости, очарования и простоты, что на удивление контрастировало с торжественностью прославленных покоев. Когда миссис Кеннеди вышла, президент предложил мне сесть, указав на полукруглую софу, стоящую в его кабинете. Сам он сел в кресло-качалку напротив. На интервью было отпущено 20–25 минут, и оно было прервано лишь коротким разговором по телефону… Мои записи весьма специфичны, так что я дам слово самому президенту Кеннеди…

«Я хотел бы поговорить с вами о Кубе…»

Джон Кеннеди мобилизовал всю силу своего убеждения. И каждую фразу отмечал своим знаменитым жестом – автоматическим взмахом руки.

«Вот что я вам скажу: я считаю, что нет на свете страны, где экономические условия, колонизация, эксплуатация и унижение человеческой личности были бы хуже, чем на Кубе, – в известной мере это объясняется политикой моей страны в период режима Батисты. Я считаю, что мы, сами того не сознавая, создали, построили и соткали из этой материи движение Кастро. Множество подобных ошибок, я считаю, нанесло урон всей Латинской Америке. Это одна из самых важных проблем американской внешней политики. Уверяю вас: я понимаю кубинцев, я одобрял воззвания, с которыми Фидель Кастро обращался к народу из Сьерра-Маэстры и в которых он вполне оправданно призывал к справедливости и особенно жаждал избавить Кубу от коррупции. Пойду даже дальше: такое впечатление, что Батиста являлся как бы олицетворением зла, причиненного Соединенными Штатами. И сейчас нам придется расплачиваться за это зло. Насчет режима Батисты я полностью согласен с кубинскими революционерами. Тут все ясно».

Президент сделал паузу, во время которой он не мог не заметить моего удивления и интереса, затем продолжил: «Но ясно и то, что проблема перестала быть чисто кубинской, а переросла в интернациональную, иными словами, стала советской проблемой. Я – президент Соединенных Штатов, а не социолог. Я президент свободной страны, у которой есть определенные обязательства перед свободным миром. Я знаю, что Кастро изменил обещаниям, данным в Сьерра-Маэстре, и согласился стать советским агентом в Латинской Америке. Я знаю, что по его вине, объясняемой либо его „стремлением к независимости“, либо его безумием или коммунизмом, мир в октябре 1962 года оказался на грани ядерной войны. Русские прекрасно это поняли – по крайней мере после нашей реакции; что же до Фиделя Кастро, должен сказать, я не знаю, осознал ли он это и не было ли ему все равно». Улыбнулся и добавил: «Вы мне скажете это, когда вернетесь. Так или иначе, народы Латинской Америки не добьются справедливости и прогресса таким путем. Я имею в виду путем коммунистического переворота. Они не добьются этого, перейдя от экономического гнета к марксистской диктатуре, которую несколько лет назад Кастро сам осуждал. Соединенные Штаты имеют сейчас возможность сделать для Латинской Америки столько добра, сколько в прошлом сделали зла. Я бы даже сказал, только мы одни способны на это – при условии, что коммунизм не одержит там верх».

Тут мистер Кеннеди поднялся, показывая, что интервью окончено…

32

В конце октября отец отправился на три дня в Париж, но только после его возвращения я узнал, что он встречался с Роландо Кубелой.

В начале октября Кубела сообщил ЛАЙМУ, своему куратору в Бразилии, что его собираются перевести в Париж, на место, по его мнению, более подходящее для его положения «второго по старшинству человека в Иностранном отделе министерства внутренних дел». Хотя слова Кубелы подтверждали наше убеждение, что он тесно связан с кубинской разведкой, это не исключало возможности того, что он готов направить снайперскую винтовку на Фиделя Кастро.

Однако устроить встречу с Кубелой в Париже оказалось непросто. Он настаивал на том, чтобы на встрече присутствовал Бобби Кеннеди. Кубела объявил о своем намерении стать лидером Кубы и хотел получить от Кеннеди заверения в политической поддержке.

Естественно, не было никакой возможности просить Бобби Кеннеди приехать в Париж – Бог мой, ведь это же могла быть западня! – да никто и не собирался информировать его об этом. С Кубелой можно было вполне встретиться и без Бобби. В тот момент проблема состояла в том, кого послать в качестве личного представителя министра юстиции. Вызвался Кэл.

Отлично. Никто не подвергал сомнению то, что Кэл сумеет выдать себя за близкого друга братьев Кеннеди.

Затем было решено не оповещать парижскую резидентуру. Наоборот, надо привезти ЛАЙМА из Сан-Пауло в Париж – это будет куда эффективнее. Он тогда сможет направить Кубелу в какое-нибудь неприметное кафе в Двенадцатом округе, которое выберет Кэл.

– Я предпочитаю Двенадцатый округ для подобных междусобойчиков, – сказал Кэл. – Там целая россыпь бистро, где никогда не встретишь ни одного знакомого, которого ты когда-либо встречал.

Да, лучше уж посидеть в какой-нибудь дыре, чем предупреждать парижскую резидентуру, что старший офицер ГАЛИФАКС приезжает для встречи с человеком, который может представлять собой проблему и может быть вооружен.

– Резидентура, – сказал Кэл, – наведет такую гигиену в месте встречи, что Кубела даст деру.

Итак, отец отправился в Париж 28-го и вернулся 30 октября. Во время встречи, состоявшейся 29 октября, Кубела за час напился в дым. Он согласен разговаривать с личным представителем министра юстиции, сказал он моему отцу, только потому, что брат президента – очень занятой человек. Однако при следующей встрече он желает получить письмо от министра юстиции, написанное от руки. Оно должно содержать личное обещание министра Роберта Кеннеди, что при удачном завершении намеченной миссии правительство США всей своей мощью поддержит кандидатуру Роландо Кубелы на первых на Кубе свободных президентских выборах. «С другой стороны, – добавил Кубела, – если я не преуспею, вы мне ничего не должны – оплатите только мои расходы… которые могут оказаться значительными».

– А как он выглядит? – спросил я.

– Более или менее соответственно твоим представлениям, – сказал Кэл. – Высокий, черные усы, безусловно, привлекателен для женщин, тени под глазами – по всей вероятности, пробавляется кокаином и может стать совершенно невыносимым, если провести с ним больше одного вечера.

Я был разочарован. Отец не расщедрился на подробный рассказ.

– А он о чем-нибудь говорил, кроме своего политического будущего? – спросил я.

– Ну, мы все-таки дошли до технического обеспечения. Он хочет, чтобы в следующий приезд я вручил ему несколько умных игрушек. И принялся трещать о наших «технических чудесах» – под конец я уже перестал понимать, идет ли речь о «жучках» или о снайперских винтовках, и потому решил спросить напрямик: «Вы говорите об орудиях убийства?» Он взбеленился. «Никогда больше не употребляйте этого слова в моем присутствии», – рявкнул он. Мы же были почти одни в кафе, и все равно он на меня закричал. Мне пришлось изо всей силы нажать на его плечо. Он сбросил мою руку, хотя это его немножко приструнило, и прошипел: «Следует говорить „устранение“. Устраняется проблема – только и всего». Пожалуй, я сделал неверный шаг, сказав так, напрямик, но мне хотелось навести его на цель. А то он молол какую-то чепуху и впал в манию величия. Много пьет. Конечно, успешному убийце не надо проходить теста на трезвость. В качестве классического примера могу привести Джона Уилкеса Бута.

– Ты не очень доволен Роландо Кубелой?

– Паршивый он человек. Однако Хью и Дик Хелмс согласны со мной – это все, что у нас есть. – Кэл кивнул. – Сам сможешь судить. Я в следующую поездку решил взять тебя с собой.

– Не могу сказать, чтобы я не был этому рад.

– Я не хотел брать тебя в первую. Испытывал определенный страх. Я не хотел тебя вмешивать, если бы дело обернулось худо. Предпочитаю свою долю вины принимать на себя одного.

Может, он пожалел меня и не сказал, что другие не хотели, чтобы я ехал? Еще один повисший вопрос, а мы подошли к такой точке, когда, как я подозревал, ответов больше не будет. Отец едва ли признается мне, что Кубела – на то указывает уйма доказательств, – несомненно, двойной агент, и Хелмс с Проституткой имеют с ним дело, желая привлечь внимание Фиделя к тому, что ЦРУ по-прежнему пытается его убить, при этом серьезную роль в заговоре играет личный представитель Кеннеди. Хладнокровная часть моей души была преисполнена восторга: недоверие Кастро к мирным инициативам значительно возрастет. Значит, я начал понимать, как ведется игра? И, подобно Проститутке, могу еще стать орудием собственной воли.

А мирная инициатива тем временем продолжалась. Из доклада ФБР мы узнали, что 31 октября доктор Вальехо попросил Лайзу Ховард предупредить Эттвуда, чтобы он был готов лететь в Гавану на частном самолете. Вальехо сказал, что сам Фидель пошлет за ним самолет. Вполне возможно, однако, что Вальехо высказывал собственные, никем не подтвержденные предположения, так как в тот же день, 31 октября, Кастро показал по Кубинскому телевидению двух наших бойцов, захваченных в плен во время рейда, проведенного по следам урагана три недели назад. В свете телевизионных прожекторов эти двое кубинских эмигрантов назвали своего куратора (Дикс Батлер обрел бессмертие под именем Фрэнка Кэсла) и указали адрес: Ривьера-драйв, 6312 – и описали склад оружия ДжиМ/ВОЛНЫ. Кастро, наверное, ожидал большой реакции со стороны средств массовой информации США, но управление поспешило заявить, что бойцам была устроена промывка мозгов, и эту передачу быстро забыли. Кастро, как и следовало ожидать, разозлился: «Американская пресса не желает сообщать о налетах, даже когда есть тому неоспоримые доказательства. Совершенно очевидно, что эта свободная пресса, которой они так похваляются, действует в унисон с ЦРУ, создавая и развивая все ту же ложь, с тем чтобы скрыть правду».

Кэл улыбнулся.

– Чьего быка зарезали? – сказал он.

Я был солидарен с ним. Я не считал, что мы обязаны пристойно относиться к Кастро – нет, ни в коем случае после истории с ракетами, – но неплохо было вспомнить, что к нему применяются санкции.

Тем временем мы получали все больший доступ к конторе Раска. Хотя допуск Нэнси Уотерстон к материалам и был ограничен, тем не менее некоторые докладные высокого уровня не проходили мимо ее стола. Однако ее недостатки как агента – а мы прозвали ее ЭВФОНИЯ – преобладали над достоинствами. Она отказалась фотографировать документы из-за того, что это слишком ее нервирует. Зато она обладала редкой способностью запоминать буквально все, что прочла, приезжала вечером домой и отстукивала для Розена по памяти секретные документы на машинке. Поскольку мы не сосредоточивали ее внимания на Кубе (с тем чтобы не вводить в курс наших интересов, пока не будет ясно, что ей можно доверять), мы получали в течение всего октября информацию о реакции Раска на переворот в Гондурасе, продажу пшеницы СССР и отставку Гарольда Макмиллана с поста премьер-министра – все это мало интересовало нас. Проститутка обозвал то, что поставляла нам Нэнси, «жмыхами».

Однако к началу ноября ее работа стала давать некоторые результаты. Госсекретарь Раск начал реагировать на пробные шары Кастро, и ЭВФОНИЯ деловито снабжала Розена сутью докладных. Раск поучал своих сотрудников: «Не следует подрывать давние достижения нашей дипломатии в Карибском районе проведением легкомысленных переговоров». И так далее. Довольно скоро мы узнали через ЭВФОНИЮ, что, как сказали Эттвуду, восторг Госдепартамента по поводу пробных шаров Кастро был «сконструирован». Меморандум, вышедший из канцелярии Раска 7 ноября, гласил:

Прежде чем правительство Соединенных Штатов сможет рассматривать вступление в самые минимальные отношения с кубинским правительством, последнее должно прекратить всякую политическую, экономическую и военную зависимость от китайско-советского блока, равно как и всю подрывную деятельность в нашем полушарии. Кастро должен отказаться от марксистско-ленинской идеологии, убрать всех коммунистов с влиятельных постов, быть готовым предложить компенсацию за всю собственность, экспроприированную начиная с 1959 года, и вновь отдать все машиностроительные, нефтяные, горнорудные торговые предприятия в частные руки.

– Похоже, что Раск не возражал бы против небольшой безоговорочной капитуляции, – заметил я.

– Что ж, возможно, это лучшая черта старого пня, – сказал Кэл. – Терпеть не может непредвиденных действий. Он считает, что, если долго стоять на одном месте, Кеннеди кружным путем придет к нему.

В Гаване мы держали Жана Даниеля под легким наблюдением (что сказалось на ограниченных ресурсах нашей кубинской резидентуры), но наблюдатели были убеждены, что Даниель за свое многонедельное пребывание на Кубе не получил доступа к Кастро и вынужден был ограничиться объездом шахт, сахарных заводов и школ в провинции. Похоже, что на кубинские пробные шары, по словам Кэла, «надели кандалы».

Но мы все равно ничего не брали на веру. Следующая встреча с AM/ХЛЫСТОМ была назначена на 22 ноября, и я начал жить как в лихорадке. Когда вечер заставал меня в Вашингтоне, я посещал занятия по иностранным языкам в ЦРУ, чтобы подправить свой разговорный французский. Это едва ли было нужно. Если все пойдет хорошо, мы с Кэлом пробудем в Париже всего один день, но я очень серьезно отнесся к предстоящей поездке, и сложный французский синтаксис при данных обстоятельствах представлялся мне чем-то священно необходимым. Любопытно, что по мере приближения даты встречи Кубела все больше виделся мне не как двойной агент, а как неодолимый убийца.

33

18 ноября президент Кеннеди выступил на ужине Межамериканской ассоциации прессы в Майами с речью, транслировавшейся по телевидению, и мы с Диксом Батлером смотрели передачу, сидя в баре.

Я невольно сравнил этот вечер с апокалиптическим приемом, который был оказан Кеннеди в Орандж-Боул в декабре, одиннадцать месяцев назад. Сегодня по окончании речи ему не устроили овации, да и вообще его речь по большей части была встречена молчанием.

Аудитория, состоявшая в основном из эмигрантов, живущих в Майами, была явно предубежденно настроена. Когда Кеннеди заявил, что «группка кубинских заговорщиков» используется «сторонними державами для подрыва других американских республик» и добавил: «Это, и только это, разделяет нас, и пока это так, ничто не возможно, а без этого возможно все», аудитория отреагировала весьма слабо.

После окончания передачи Батлер изрек свой вердикт:

– «Избавьтесь от СССР – и можете иметь свой социализм, мистер Кастро», – примерно так сказал президент. – Дикс широко, озорно улыбнулся. – Я предвижу, что уйма кубинцев в Майами воткнут сегодня вечером булавку в восковую статуэтку Кеннеди.

– Я теперь знаю там не так уж много кубинцев, – сказал я.

– А ты и никогда не знал.

Я готов был расплатиться и уйти, наполовину обидевшись, наполовину огорчившись, так как это была правда, но Дикс обхватил меня за плечи:

– Эй, дружище, взбодрись: мы с тобой отправимся бум-бум на лодке. Эй! Слышишь?

– С тобой легче ладить, когда все происходит так быстро, что не успеваешь раскрыть рот.

– Согласен. Следуй за диким гусем. – Он кивнул. – Ну, Хаббард, выпьем на прощание. Я добился перевода в Индокитай. Возвращаюсь к лучшему в мире гашишу. – И он глотнул бурбона со льдом, запив его пивом. – Попрощайся за меня с Шеви Фуэртесом, – попросил он.

Ну, в беседах с Батлером никогда не трудно свернуть за угол.

– А где Шеви? – спросил я.

– Не знаю.

– Ты его видел?

– Со времени нашего с тобой последнего разговора – да. Собственно, да, я его видел. Вообще я все ему высказал. – Он кивнул, как бы подтверждая достоверность этого факта. – Мы были с ним одни у меня в мотеле, и я обвинил его в том, что он – сотрудник кубинской разведки.

– Как ты его туда затащил?

– Это целая история. Не важно. Он просто любит болтаться в компании со мной, хочешь верь, хочешь нет. Он так разоделся. Светло-голубой костюм, желтая рубашка, оранжевый галстук. Мы с тобой в таком наряде выглядели бы как кокаинщики, а вот у Шеви глаз на идущие ему пастельные цвета. Красиво выглядел. Для толстого двурушника выглядел красиво. Мог бы открыть галантерею в центре. «Извините, – сказал я ему. – От вашего вида меня так перевернуло, что надо сбегать в уборную». Это была правда, Хаббард. Меня ужас как пронесло.

Очень хотелось мне сказать Батлеру, что, если он когда-нибудь доберется до высших эшелонов в управлении, я бы советовал ему не идти на поводу у желудка, но я сдержался. И хорошо сделал. Ему хотелось выговориться.

– Пойдем дальше, – сказал он. – Выйдя из уборной, я посадил Шеви в кресло и ну ему вмазывать!

– Вмазывать?

– Заставил повертеть головой. Хорошая затрещина по левой щеке, потом хорошая затрещина по правой. На руке у меня было кольцо – оно-то и вытянуло заклепку. Потекла кровь и залила желтую рубашку и оранжевый галстук. «Вы идиот и скотина», – сказал он мне.

«Нет, Шеви, – сказал я ему. – Все обстоит гораздо хуже. Сегодня ты у меня признаешься, что сотрудничаешь с кубинской разведкой». Какую же он произнес речь! До чего же сложная у него работа! Запиши я все это, мог бы читать лекции у нас на Ферме. Да, признал Шеви, он имел дело с разведкой. Ведь он же по моей просьбе выступал связным со всеми эмигрантскими группами: «МИР», «Альфа-66», «Командос», «Тринадцатое ноября», «Интерпен», «Крестовый поход за свободную Кубу», «Антикоммунистическая лига Карибских островов». Перечислению не было конца. Должно быть, он решил, что, пока будет говорить, я его не трону. Он перечислил все, что позволяет ему быть самым высокооплачиваемым агентом в Майами, и я сказал: «Ближе к делу. Вы сотрудничали также с кубинской разведкой». «Вы же знаете, что сотрудничал, – признал он, – вы сами меня к этому поощряли». «Да, – сказал я, – при условии, что вы будете неукоснительно выполнять мои инструкции». «Само собой», – сказал он. «Ничего не само собой, – сказал я. – Вы срезали довольно опасные углы. Передавали разведке больше, чем я вам разрешал». Он просто-напросто кивнул. «Возможно, я несколько раздвинул границы», – сказал он.