Текст книги "Призрак Проститутки"

Автор книги: Норман Мейлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 89 страниц)

– Хорошо, – сказал Хью, – я достану тебе денег.

Я мог не спрашивать, где он их возьмет. Известно было, что Аллен Даллес рассовывал горшки с «капустой» по всем углам и закоулкам секторов, отделов и управлений. Карта, я не сомневался, хранилась у Проститутки.

– Приятно встретить человека, которому достаточно одного, телефонного звонка, – заметил я, но лесть не нашла получателя.

– Почему ты решил заняться Кубой? – спросил он.

– Я верю в это дело, – ответил я. Прозвучало это даже для моего слуха на редкость уныло. – Ведь это, пожалуй, самый прямой путь, чтобы дать бой коммунизму.

Хью фыркнул.

– Наша цель – подорвать коммунизм, а не делать из коммунистов мучеников. Нам не надо сражаться с ними. Я потрясен. Неужели ты ничему от меня не научился?

– Я научился многому. – Помолчал и повторил: – Научился многому, а потом потерял контакт с наставником.

Ты всегда был в выигрыше, если мог посмотреть ему в глаза. В них никогда не случалось увидеть привязанности.

– Да, – сказал он, – ты случай сложный. Я не хочу понапрасну растрачивать твои силы, а как тебя использовать – не знаю. Вот почему в итоге я и дал тебе поболтаться. – Он откашлялся. – Не все, однако, потеряно. В последнее время у меня возникли кое-какие мыслишки по твоему поводу.

По пути в Вашингтон я много думал о том, как дорого обходится мне слишком затянувшаяся пауза в контакте с ним.

– Что ж, – сказал я, – пожалуй, я готов вас выслушать.

– О нет, не сейчас, – остановил он меня, отодвигая десерт и закуривая сигару «Черчилль».

Пыхнув дымом, Хью снова полез в нагрудный карман и протянул мне такую же: разве «Черчилль» – не лучшие гаванские сигары? Дымя его подарком, я лучше понял Кубу – надушенные фекалии, смешанные с честью и железной волей, – да, на этот раз в никотине таилась алхимия.

– Нет-нет, не сейчас, – повторил Хью, – я еще не закончил с Кубой. Ты хоть представляешь себе, какая стряпается комедия?

– Боюсь, что нет.

– Готовься к фарсу. Куба станет нашим искуплением за Гватемалу. Тут уж ничего не поделаешь. Душка Айк не читал Мартина Бубера[146].

– Я, кстати, тоже.

– Так прочти его «Хасидские легенды». Ничего лучше не придумаешь, чтобы потрясти коллег из МОССАДа. Их семитские глазки-бусинки сразу влажнеют, стоит мне процитировать Мартина Бубера, их соплеменника-еврея.

– Могу я поинтересоваться, какое отношение имеет Бубер к Кубе?

– Самое непосредственное. Есть у него симпатичная легенда о бедной бесплодной замужней женщине – она до того одержима желанием иметь ребенка, что проходит пешком пол-Украины в надежде встретить странствующего раввина. В восемнадцатом веке эти благочестивые господа – хасиды, – подобно нашим миссионерам, взяли за правило посещать отдаленные уголки Российской империи. Хасидский раввин в сопровождении оравы учеников переезжал из одного местечка в другое, и везде его неизменно сопровождала потрясающе красивая и соблазнительная жена. Евреек, в отличие от наших менее ортодоксальных мажореток-христианок, всегда привлекала мощь интеллекта, воплощением чего в ту почти средневековую пору, можешь не сомневаться, являлся раввин. В нашей истории печальная и бесплодная еврейка вынуждена тащиться бог знает сколько верст по бездорожью, подвергаясь разного рода домогательствам всякого сброда, но в конце концов добивается своего, ибо их бродячее преосвященство благословляет ее. «Ступай к своему супругу, – возглашает раввин, – и у тебя будет ребенок». Она благополучно возвращается назад, беременеет и спустя девять месяцев рожает здоровенького карапуза. Естественно, находится соседка, которая тоже жаждет обзавестись потомством, и она решает год спустя отправиться в тот же путь. На этот раз раввин говорит: «Увы, ничем не могу тебе помочь, моя дорогая. Одной – чудо, остальным – молва». Мораль: нам не овладеть Кубой тем же способом, каким мы разгромили коммунистов в Гватемале.

– То же самое я сказал Ханту.

– Жаль, что твои слова не возымели никакого действия. – Хью втянул в себя сигарный дым, будто где-то в центре дымного облачка пролегала воображаемая черта между верной оценкой и ошибочной. – Мне понятно, почему Эйзенхауэр потерял аппетит. Эта история, когда в прошлом месяце Пауэрса сбили над Россией. Душку Айка сцапали за шкодливую лапу. Хрущев устроил ему вселенскую выволочку. А потом еще этот негритянский сидячий протест. От всего этого он, должно быть, немного свихнулся. И стал называть Кубу «Черной дырой Калькутты»[147], – закончил Хью Монтегю, потягивая бренди.

Я уже давно заметил, что поход в ресторан с Проституткой подчинен определенной схеме. Счет тщательно выписывался на каждого в отдельности; кофе и «Хеннесси» завершали трапезу, и Хью, казалось, никогда не обращал внимания на продолжительность обеда. Я как-то спросил об этом Киттредж, и она, грустно рассмеявшись, сказала: «Обеды для него проклятие. В такие дни он потом работает до полуночи». Но на этот раз по тому, как он положил недокуренную сигару в пепельницу кончиком вверх, одновременно легонько постукивая по ней пальцами, я почувствовал, что этому обеду «У Харви» суждено продлиться. Мы снова оказались последними посетителями в нашей части ресторанного зала.

– Как тебе это заведение? – спросил меня Хью.

– Подходяще.

– Излюбленный притон Эдгара Будды, так что лучше не бывает, но все же я решил в последнее время менять свое полуденное endroit[148]. Так посторонним сложнее уследить, о чем ведется разговор. А у меня и в самом деле деликатная тема.

Наконец-то он подошел к сути нашей встречи. Как я заметил, бывая на поэтических вечерах в Йеле, красивый тембр голоса отнюдь не гарантия качества стихов.

– Хочу перейти сразу к делу, – произнес Хью. – Что бы ты сказал по поводу ухода из ЦРУ?

– О нет, только не это. – Тут я отчетливо вспомнил злосчастное время, когда он приказал мне больше не заниматься скалолазанием.

– Не стоит перебегать дорогу, не осмотревшись. Я намерен предложить тебе дело столь секретное, что для человека ненадежного – если, не дай Бог, я тебя переоцениваю – ты будешь знать слишком много. Так что сразу отбрось все свои понятия о том, как мы храним наши тайны. Не с помощью всяких курятников-жеребятников за глухими заборами. Забудь о них. Там бывают утечки. Зато есть сундучки, где мы держим настоящий материал. С самого нашего рождения Аллен сохранил одну операцию священной и неприкосновенной при тесном сотрудничестве с немногими из нас. У нас есть несколько офицеров, чьи имена никогда не попадали в картотеку двести один. На них нет ни счетов, ни бумажек. «Особые сотрудники». Термин Аллена. Я хочу сделать тебя особым сотрудником.

Последние слова он произнес шепотом, легонько постукивая пальцем по стакану.

– К примеру, – продолжал он тем же шепотом, – если наш Гарри Хаббард выходит в отставку прямо сейчас, то ему предстоит пройти ускоренный годичный курс с достойным денежным довольствием в престижной брокерской фирме на Уолл-стрит, а затем приступить к обслуживанию очень хороших клиентов. В дальнейшем особый сотрудник будет распоряжаться крупными средствами под руководством более опытных людей до тех пор, пока не научится работать самостоятельно. Все это даст ему возможность сделать блестящую карьеру и стать преуспевающим биржевиком. Агент на определенном месте. На всем протяжении своей карьеры особые сотрудники используются нами крайне экономно, от случая к случаю. Могу, однако, заверить тебя, что, когда в таком подключении возникает необходимость, речь, как правило, идет о задачах совершенно исключительной важности. Тебе, возможно, придется ворочать сумасшедшими капиталами по всему миру, обладая практически непроницаемой «крышей».

Это предложение не вызвало у меня доверия. Я подумал, что это чертовски странная форма подтолкнуть меня к мысли об отставке. Должно быть, Хью почувствовал мое состояние и продолжил:

– Если тебе требуется, чтобы я подсластил пилюлю, добавлю, что подобное предложение мы делаем только тем молодым людям, которых считаем исключительно одаренными и при этом, – он поднял вверх указательный палец, – не обремененными бюрократическими навыками и расчетливостью, столь необходимыми для успешной работы в официальных организациях. Аллену нужны на этих точках наши лучшие кадры, готовые подтолкнуть колесницу своим невидимым плечом. Не будешь ли ты так любезен счесть себя польщенным подобным предложением?

– Рад бы, – медленно выдавил из себя я, – да, видите ли, мне вполне по душе повседневная рутина Конторы. Не думаю, что сумею столь же ревностно вписаться в сферу сделок и расписок. Я предпочту испробовать свои шансы здесь.

– Ты можешь и заблуждаться на собственный счет. Тебе по характеру ближе действовать в одиночку, а не в команде.

– Мне безразлично, как высоко я смогу подняться. Считаю, что амбиции не двигают мной.

– Тогда к чему же ты стремишься у нас?

На мгновение я задумался.

– Заняться каким-нибудь исключительным делом, которое я один мог бы выполнить. – Это прозвучало неожиданно для меня самого.

– Ты считаешь, что готов взяться за нечто экстраординарное?

Я кивнул. Готов или нет, а кивнул. Хью оставался, как всегда, непроницаем, но мне показалось, он заранее знал, что стать биржевым маклером я не захочу. Возможно, он просто пропускал меня через запасной сценарий в расчете ослабить сопротивление. И следующее предложение не заставило себя долго ждать.

– У меня есть для тебя еще одна работенка ex officio, – сказал Хью. – И, надеюсь, на этот раз ты согласишься. Но это, разумеется, в дополнение к бесценной деятельности у Ханта.

– Как я понимаю, отчитываться только перед вами.

– Несомненно. Никакой писанины. – Держа сигару тремя пальцами на манер бильярдного кия, он постучал средним по скатерти, легонько, чтобы не уронить пепел. – Ты понимаешь, конечно, что Аллен держит меня при себе в качестве вездесущего вынюхивателя, а в итоге одни оказываются в Конторе на месте, а другие без места.

– Хью, – осмелел я, – каждому известно, что у вас всюду запущены щупальца.

– Легенда, возможно, помощнее этих щупальцев, – отозвался он, поигрывая сигарой, пока пепел не вознамерился сорваться, и тогда Хью стряхнул его в тарелку. – У меня, конечно, есть УПЫРЬ. – Это заслуживало паузы. – А УПЫРЬ поддерживает контакт с ФБР. Поэтому я подчас бываю в курсе, что именно Эдгар Будда прячет в своих самых заветных папках.

У меня было странное ощущение. Ощущение чрезмерности. И на моем затылке зашевелились волосы. Мне казалось, будто мы сидим за столом в монастырской трапезной, и он, брат Хью, демонстрирует брату Гарри ключ от священного придела, где покоятся чудотворные мощи. Не знаю, можно ли было назвать его доверительность святотатством, но я был весьма глубоко и не без приятности взволнован, даже ошарашен. Он задел струну моей тяги к тому, что неведомо прочим.

– Я дам дополнительную информацию после того, как ты выполнишь первую часть задания, – сказал Проститутка.

– Я весь внимание.

– Тебе предстоит познакомиться с некой молодой леди, за которой постоянно следит ФБР. Судя по откровенности, с какой она болтает по телефону, дама и не подозревает, что над ней давно нависла тень гигантской Буддиной задницы. На первый взгляд дамочке недостает мужского внимания, но это не так. Она любвеобильна и похотливо-изобретательна.

– Девушка по вызову?

– Да нет. Просто стюардесса. Но она умудрилась завлечь в постель парочку более чем заметных особ, чьи имена чудовищно не сочетаются.

– Оба американцы?

– Оба, будь уверен.

– Оба? Могу я спросить, почему этим интересуется управление?

– Управление не интересуется. Только УПЫРЬ. Скажем так: УПЫРЬ интересуется потому, что интересуется Будда. А он, пожалуй, такая угроза для Соединенных Штатов, каким Иосиф Сталин в свое время только мечтал стать.

– Не хотите же вы сказать, что Гувер – советский агент?

– Боже упаси! Он сам себе чертов агент. Я подозреваю, что он мечтает контролировать всю страну.

Тут я припомнил один из вечеров в Конюшне, когда Проститутка поучал меня нашему служебному долгу: мы-де должны стать мозгом Америки.

– Я вижу, мне придется многое принимать на веру, – заметил я.

– Лишь до тех пор, пока ты не познакомишься с нашей стюардессой. Как только это произойдет, я открою тебе доступ к материалам. У меня есть пленки ФБР на девчонку и вся ее подноготная. Это все твое, обещаю, но сначала подмани русалочку и насади на крючок. – На случай, если я не оценил откровенности намека, он добавил: – И чем глубже, тем лучше.

– А как она выглядит?

– Особых страданий тебе ее вид не причинит. – Он полез в нагрудный карман и вытащил цветной снимок, сделанный, похоже, из движущегося автомобиля. Изображение было слегка смазано. Я все же заметил, что это брюнетка с правильными чертами лица и хорошей фигурой.

– Надеюсь, мне не придется разыскивать ее по этой фотографии, – съязвил я.

– Это ни к чему. Ты увидишь ее в самолете на обратном пути в Майами. Она обслуживает салон первого класса на рейсе компании «Истерн», вылет в шестнадцать пятьдесят, билет тебе я забронирую, а о расходах не беспокойся – моя забота.

– Она живет в Майами?

– В том-то и прелесть.

– А если мне удастся познакомиться с ней поближе?

– Тогда наша страна поразит тебя так же, как поражает меня.

– Это еще почему?

– Радио и телевидение постоянно пичкают нас немыслимыми любовными историями. Бульварная макулатура. Не нас, конечно, их! Наших соплеменников-американцев. Вся эта амурно-будуарная муть, отравляющая атмосферу. Но когда доходит до дела, наш Создатель предстает куда более изощренным коммерческим романистом, нежели его земные собратья. Это дьявольски увлекательная интрига. Удивляет даже меня.

Мы поднялись из-за стола в половине четвертого, а до этого он поведал мне еще кое-что. Ее имя – Модена Мэрфи, для близких – Мо; отец наполовину ирландец, наполовину немец; мать – датско-французского происхождения. Ей двадцать три, и у родителей водятся деньжата.

– Откуда? – спросил я.

– Ее отец – способный инженер; сразу после войны он запатентовал какой-то клапан для мотоцикла, патент продал и ушел на покой. Модена, – продолжал Хью, – выросла в богатом предместье Гранд-Рапидс, где ее семью если и не слишком почитали, то по крайней мере принимали за достаток. Модена, в общем-то, мелкая дебютантка среднезападного розлива, – добавил Проститутка, – тут нет ни достаточных средств, ни чего-либо прочего, поэтому они понятия не имеют, насколько далеки от истинного благоденствия. Я подозреваю, что работа стюардессы дает ей ощущение некоего социального статуса, хотя признаюсь, что не могу толком объяснить, почему она выбрала именно это занятие.

– А почему вы уверены, что я сумею подобраться к Модене Мэрфи?

– Никакой уверенности нет. Но твой отец, как ты помнишь, неплохо справлялся с такого рода заданиями, когда работал в УСС. Возможно, искра перелетит через пропасть. Да, – добавил он, – последняя новость. Не хочется усложнять, но, боюсь, нам придется придумать тебе еще один псевдоним. Для весьма ограниченного употребления, поскольку в данном качестве ты не будешь проходить ни по каким нашим бумагам, но мне надо выправить тебе элементарную карманную труху, да и кредитку, естественно. Тебе ведь как-никак предстоит обхаживать даму.

– Можно я останусь Гарри? – попросил я. – Мне хотелось бы реагировать на имя естественно.

– Ладно, – разрешил он, – пусть будет Гарри. Девичья фамилия твоей матери… Силверфилд. Звучит не слишком по-еврейски?

– Да нет.

– Вот что. Пусть остается Филд. Гарри Филд. Легко запомнить.

Я так и не понял, повышен я или понижен, отныне став обладателем трех имен.

6

Не могу поручиться, что мне удалось бы успешно справиться с первым этапом моего задания, если бы не забавный поворот судьбы. В зале ожидания «Истерн эйрлайнз» перед самой посадкой я встретил Заводилу Буна, однокашника по Сент-Мэттьюз. Ничем тогда особо не блиставший, он был похож на грушу с торчащими зубами. Теперь портрет дополняла ранняя плешь среди редких бесцветных волос. Само собой, у меня не было ни малейшего желания лететь до Майами в компании Заводилы Буна, когда я впервые вознамерился представиться Гарри Филдом, но, пройдя в самолет, я был вынужден усесться с ним рядом – первый класс был наполовину пуст, а он предложил сесть вместе. Мне удалось лишь занять кресло у прохода.

Вскоре он поведал мне, что трудится фоторепортером в журнале «Лайф» и летит в Майами запечатлеть кое-кого из лидеров кубинской эмиграции. Не успел я переварить, насколько это может быть чревато, с точки зрения Конторы (ибо, по словам Киттредж, наши считают «Лайф» менее надежным, чем «Тайм»), как он добавил:

– Я слышал, ты в ЦРУ.

– Боже правый, с чего ты взял? – возмутился я.

– Передали по беспроволочному телеграфу. Из Сент-Мэттьюз.

– Кто-то решил поиграть моим именем, – сказал я. – Я же торговый представитель электротехнической компании. – И собрался было предъявить вещественные доказательства, но вовремя вспомнил, что на деловой визитке стоит имя Роберт Чарлз. Оправдать подобную небрежность можно было лишь тем, что в этот момент я думал совсем о другом. К моему изумлению, обе стюардессы в салоне первого класса соответствовали описанию Проститутки. Обе были брюнетки, и обе привлекательные. Я не мог завязать разговор, не определив для себя, кто же из них Модена Мэрфи.

Разгадка, однако, наступила вскоре. Одна из девушек была тщательно ухожена и просто мила, другая – сногсшибательна, как кинозвезда. Она шла по проходу, проверяя ремни и багажные отсеки, с самодовольным видом, а на просьбы пассажиров откликалась с таким едва заметным оттенком пренебрежения, словно само наличие каких-либо потребностей делало их людьми второго сорта. Короче говоря, она больше напоминала не стюардессу на работе, а актрису, увлеченную ролью стюардессы. Самое худшее во всем этом было то, что я с ходу поддался ее чарам. Волосы у нее были действительно иссиня-черные, как у Киттредж, а глаза лучились такой дерзкой зеленью, что вряд ли можно было сомневаться: она поспорит с тобой в чем угодно – от утренней пробежки по лесной тропинке до первой вечерней партии в кункен[149]. Фигура у нее была такая, что Заводила немедленно заявил: «За такое тело я б любого пристукнул». Если уж Заводила, с его законной супругой, плешью и двумя дочерьми (их фотографии он уже успел мне продемонстрировать), – да, если уж Заводила с домом в Дэриэне, штат Коннектикут, готов убить за право обладания Моденой Мэрфи, значит, это точно она! Именная планка на груди, когда она, на мгновение притормозив, напомнила про привязной ремень, была тому подтверждением.

Я начал стаскивать пиджак.

– Не могли бы вы повесить это, мисс? – попросил я.

– Положите пока на колени, – отрезала она, – мы взлетаем. – И, даже не взглянув в мою сторону, направилась к своему откидному сиденью.

Мы взлетели, и я позвал ее, нажав кнопку. Она взяла пиджак и исчезла. Заводила – вот кто заинтересовал ее. С понимающей усмешкой, будто эта процедура уже не раз имела успех, он наклонился, водрузил сумку со своим хозяйством на колени и принялся заряжать аппараты – сначала «лейку», затем «Хассельблад». Модена появилась почти мгновенно.

– Простите, вы на какое издание работаете? – поинтересовалась она.

– «Лайф», – ответил Заводила.

– Я так и знала, – обрадовалась Модена и, призывая в свидетели подругу, добавила: – Ну что я тебе говорила, Недда, когда этот… – И она ткнула пальчиком в Заводилу, – прошел в самолет?

– Ты сказала, что он фотограф из «Лайф» или «Лук».

– Как это вы угадали? – спросил Заводила.

– Я никогда не ошибаюсь.

– А что бы вы сказали про мои занятия? – попытался вклиниться я.

– Я об этом не думала, – сказала Модена.

Она наклонилась надо мной, только чтобы быть поближе к фотографу из «Лайф».

– А сколько вы пробудете в Майами? – спросила она.

– С неделю.

– У меня есть к вам несколько вопросов. Мне не нравится, как я получаюсь на фото.

– Я могу вам с этим помочь, – сказал Заводила.

– Вы, похоже, весьма серьезно относитесь к фотографированию, – вставил я.

Она впервые удостоила меня взглядом, но в ответ на мои слова лишь едва заметно скривила губки.

– А где вы намерены остановиться в Майами? – допытывалась она у Заводилы.

– В отеле «Саксония», Майами-Бич.

Она скорчила гримасу.

– Значит, «Саксония».

– Вы что, знаете все эти отели?

– Разумеется.

Она упорхнула на минутку, затем подошла опять и вручила Заводиле листок.

– Вы можете найти меня по этому номеру. Или, возможно, я сама позвоню вам в «Саксонию».

– Вот это да! – выдохнул Заводила, проводив ее взглядом по проходу. Через мгновение она уже о чем-то оживленно беседовала с бизнесменом в шелковом костюме и с маникюром, слепившим глаза через три ряда кресел. Этого было достаточно, чтобы вогнать меня в депрессию. Ведь я уже несколько часов дожидался этой встречи. Чего я только не делал в своей жизни, но, безусловно, ни разу мне не приходилось знакомиться вот так с девчонкой. Сент-Мэттьюз все еще держал меня в своих оковах. Я чувствовал себя беспомощным перед этой Моденой Мэрфи, которая по сравнению со мной казалась немыслимо многоопытной и бесконечно всесведущей – ну явное несоответствие.

– Заводила, дай списать телефончик, – попросил я.

– О нет, не могу.

В школе застращать его было просто. Я вспомнил, как кидал его через голову. Теперь же, повстречав меня на равных, он пытался проявить характер.

– Мне он нужен, – настаивал я.

– Зачем?

– У меня такое чувство, что я встретил ту, которая будет много значить для меня.

– Что ж, – сказал он под моим пристальным взглядом, – так и быть, дам я тебе ее номер. Что верно, то верно: телка не про меня. – И в воздухе повеяло кислым дыханием. – Похоже, слишком дорогая.

– Ты что, думаешь, она берет деньгами?

Он покачал головой:

– Нет, но эти стюардессы, если с ними встречаешься, требуют все по высшему классу. А я не могу швыряться такими деньгами, зная, что мои жена и дети могли бы истратить их с большей пользой.

– Сильный довод.

– Так-то, – поставил точку Заводила. – Ну а чем ты мне отплатишь за это?

– Говори.

– Хочу переспать с качественной кубинской шлюхой. Я слыхал, это незабываемо.

Я живо представил себе, как Заводила Бун в старости станет потирать вспотевшие от приятных воспоминаний ладошки.

– А почему ты вдруг решил, что это мое амплуа? – спросил я.

– Ты ведь ЦРУ. У вас там все схвачено.

Это и в самом деле не было большим преувеличением. Я мог порасспросить кого-нибудь из наших кубинских вождей. У них наверняка найдется как минимум один приятель в сфере бордельного бизнеса.

– Ладно, я займусь этим, – согласился я. – Обещаю. Но ты должен будешь сделать для меня еще кое-что.

– Чего же еще? Ты явно пытаешься стянуть одеяло на себя.

– Ничего подобного, – сказал я. – Просто надо быть поосторожнее с этими кубинскими шлюхами. Среди них попадаются жутко корыстные и зловредные экземпляры. – Я импровизировал на ходу. – Надо подготовить почву. Мне придется представить тебя твоей кубинке в качестве лучшего друга весьма влиятельного лица. Это будет серьезной гарантией.

– Идет, – сказал он, – я согласен. Но что это за дополнительное «кое-что», которое тебе от меня надо?

– Замолви за меня словечко Модене Мэрфи. Ты явно привлек ее внимание.

Он нахмурился. В конце концов, он был хозяином положения.

– Тебя так просто не продашь.

– Почему? Почему нет?

– Потому что про тебя она уже сообразила.

– Да? Ну и что же именно?

– Что у тебя бабок нет.

Я еще глубже пал в глазах Модены и собственных.

– Заводила, – не сдавался я, – я ведь знаю: ты найдешь ключик в разговоре с ней.

Он размышлял ровно столько, сколько надо, чтобы вспомнить мои коронные «замки» на своей шее.

– Кажется, я придумал ход, – выдал он наконец.

– Ну?

– Я скажу ей, – он клятвенно поднял руку, – что ты, хоть и открещиваешься, из ЦРУ.

– Более идиотской хреновины в жизни не слыхал! – взорвался я. – Какое ей до этого дело? – Однако я знал какое.

– Раз уж не деньги, то должно быть приключение, – философствовал Заводила. – Мне знаком этот тип. У нас в «Лайф» применяется к таким бабам тот же катехизис, что и в ЦРУ.

Тут я снова вспомнил: билет-то мой на имя Гарри Филда. Значит, и представляться надо соответственно.

Стало совсем погано. Мало того, что Заводила уверен в моей принадлежности к ЦРУ, я должен еще и выступить в таком качестве. Железное правило Конторы – держать это в тайне, напомнил я себе. Держать в тайне любой ценой.

– Слушай, Бун, – сказал я, – должен приоткрыть тебе одну тайну. Я на самом деле торгую электроникой, но не в Майами, а в Ферфаксе, штат Виргиния. Я в Майами лечу повидаться с замужней дамой, у которой жутко ревнивый супруг.

– Лихо.

– Еще как. Одним словом, моя пассия предупредила, чтобы я не регистрировался под своим настоящим именем. Ее муж трудится в авиакомпании и имеет доступ к спискам пассажиров. Она сказала, что он озвереет, если узнает, что я притащился в Майами. Короче, я заказал билет на имя Гарри Филда. Я – Гарри Филд, понял?

– Тогда на кой ляд тебе телефон этой стюардессы, если у тебя уже есть в Майами женщина? – Он порылся в боковом кармане куртки-сафари и прочитал ее имя по бумажке: – Зачем тебе эта Модена Мэрфи?

– Да затем, что я запал на нее. Клянусь, такого со мной никогда не бывало.

Он покачал головой.

– И как же я должен ей тебя представить?

Я повторил еще раз, он попросил произнести по слогам:

– ГАРРИ ФИЛД. – И выслушал, наслаждаясь моей податливостью.

Самолет начало трясти. На протяжении следующего часа полет был сплошной пыткой и все сидели на своих местах, а когда наконец нас вытряхнуло в безоблачное ночное небо, до посадки оставалось менее получаса. Заводила прошел на камбуз, и я увидел, как он заговорил с Моденой Мэрфи. Несколько раз оттуда доносился смех, а однажды она покосилась в мою сторону. Самолет стал заходить на посадку, и Заводила вернулся на место.

– Задание выполнено на все сто, – доложил он.

– И что ты ей наплел?

– Тебе же это режет слух. Опять станешь все отрицать. – Он самодовольно осклабился, как бы говоря, что раз уж он взялся за дело – оно будет сделано классно. – Я дал ей понять, – наконец произнес Заводила, – что Гарри Филду в своем деле нет равных.

– Она поверила?

– Достаточно только намекнуть на секретность, и от недоверия не остается и следа.

Он был прав. Когда мы приземлились, Модена подошла ко мне и молча вручила пиджак. Глаза ее блестели. В этот момент я ощутил истинную силу затертого клише – мое сердце плясало в груди.

– Могу я позвонить вам? – спросил я, проходя мимо нее в «кишку».

– У вас же нет моего номера, – прошептала она в ответ.

– Я его найду, – сказал я и быстро зашагал прочь.

Заводила поджидал меня в зале на выходе. Съел, дескать, рыбку – плати.

– Так как, ты говоришь, зовут эту кубиночку, с которой ты собирался меня познакомить?

Прежде чем побожиться, что завтра в «Саксонии» будет оставлено для него сообщение, я заставил Заводилу дать мне и адрес Модены. Она жила в «Фонтенбло».

– Некто, – заверил он меня, откланиваясь, – наверняка оплачивает ее счета.

Я внимательно на него посмотрел. Возможно, я не шедевр в роли торговца электроникой, но и он в качестве фотографа из «Лайф» выглядел явно не в фокусе. Как только мы расстались, я тут же купил номер журнала и просмотрел список сотрудников. Среди фоторепортеров его имени не было, но как один из фоторедакторов Брэдли Бун числился. Так что он был наполовину липой. Это меня подбодрило. В конце концов, нюх у Модены Мэрфи не так безошибочен.

Когда на следующий день я набирал ее номер в «Фонтенбло», именно эта мысль придавала мне уверенности. Модена, однако, была столь же мила, как и в момент нашего прощания у двери самолета.

– Я рада, что вы позвонили, – сказала Модена. – Я и в самом деле хотела потолковать с вами. Мне необходим умудренный опытом человек, которому я могла бы довериться. – Тут она рассмеялась. – Эксперт, знаете ли. – Смешок у нее был чуть хрипловатый, но приятный – казалось, еще что-то требовало полировки.

Накануне она была занята допоздна, пояснила Модена, а сегодня целый день намерена посвятить магазинам. Вечером у нее свидание, но «у меня есть окно между пятью и половиной седьмого, и вы могли бы вписаться в него».

Сошлись на коктейль-холле в «Фонтенбло». До того, однако, как я помчался на встречу с ней, мне пришлось немного поволноваться, когда встреча с «фронтовиками» в середине дня на одной из явок начала буксовать и грозила затянуться до позднего вечера. Свидание с Моденой повисло на волоске.

Мы погрязли в спорах из-за денег. Чем чаще я поглядывал на часы, тем сильнее раздражал меня самый многословный из выступавших. Это был экс-председатель кубинского сената Фаустино (Тото) Барбаро, который подготовил к встрече проект бюджета фронта из расчета 750 тысяч долларов в месяц на «элементарные нужды». А наша бухгалтерия, заявил Хант, готова выделять в месяц 115 тысяч.

Дискуссия вылилась в скандал по схеме «кто кого переорет».

– Передайте вашим «состоятельным американцам», что мы видим все их уловки, – ревел Тото Барбаро. – Нам подачки не нужны. У нас есть возможность самим двигать колесницу истории. Хочу напомнить вам, сеньор Эдуардо, что мы свергли Батисту без вашей помощи. Дайте нам деньги на оружие. Остальное мы сделаем сами.

– Бога ради, Тото, – отбивался Хант, – вы же знаете, что наш закон о нейтралитете налагает кучу ограничений.

– Вы жонглируете банальными юридическими терминами. Я держал в руках председательский молоток в сенате, где были сплошь одни юристы, кубинские юристы, между прочим. И когда нам было выгодно, мы использовали юридические приемы, чтобы парализовать решение вопроса, но когда, сеньор Эдуардо, надо было двигаться вперед, мы обходили те же «ограничения». Вы издеваетесь над нами.

– Разговаривай ты с ним, – в ярости бросил Хант и хлопнул дверью.

Ховард знал, когда взорваться. Счета фронта требовали оплаты, а единственный американец, уполномоченный вести переговоры, ушел. В атмосфере повышенной мрачности предложенная нами сумма была принята pro tem[150], и я наконец объявил совещание закрытым. Заодно мне даже удалось через Тото Барбаро узнать имя молодой вдовы-кубинки, которая, как он пообещал, не обидит моего старого однокашника Заводилу. Мне был преподан еще один небольшой урок практической политики – за эту услугу Барбаро заманил меня поужинать с ним в один из ближайших дней. Политика, в очередной раз убедился я, – скорейший способ стреножить себя на будущее. Ну и пусть. Впереди маячила встреча за рюмкой-другой с Моденой, и без четверти пять я уже мчался по гребню плотины в направлении Майами-Бич, а ровно в назначенный час оставил машину на попечение привратника в «Фонтенбло».

7

Устроившись с моей стюардессой в коктейль-баре «Май-Тай» и заказав напитки, я то и дело отводил глаза, стараясь не встречаться с ней взглядом. Я плохо представлял себе, с чего начинать беседу. Единственным наиболее близким к Модене прототипом была Салли Порринджер, но с той проблемы, о чем говорить, почти не возникало – достаточно было нажать на любую кнопку, и пошло-поехало: да как она обожает своих деток; да как она не выносит своего мужа; да как она боготворит свою первую любовь – футболиста; да как любит меня; да какая я дрянь безответственная; да как близка она к самоубийству. У Салли было достаточно ран, и гнев ее был неподделен.