Текст книги "Призрак Проститутки"

Прорваться к нему мне удалось через час.

– Я склонен потакать тебе, – начал свои назидания Проститутка, – но подобный неприятный прецедент нам ни к чему. Подлинные имена искажают трезвость оценки. Особенно в большой игре. Видишь ли, наши суждения уже окрашены прежними газетными историями. А нелепая кличка может подтолкнуть мысль. Вышибить ее из привычного контекста.

– Дассэр. – У меня было такое чувство, будто я снова сижу на Четверге низкого уровня. А я сидел в деревянной будке, где стоит наш непрослушиваемый телефон, и чувствовал, как первая капля пота катится по моей спине.

– Я понимаю и твои доводы, – неожиданно сменил Хью гнев на милость. – Ситуация за гранью привычного. Главный вопрос – сверхделикатный это материал или фарсовый? Короче, можешь составлять свои донесения с криптонимами или без оных. Меняй режим в зависимости от инстинкта. Наша задача – выяснить, кому, кто и с кем, не так ли?

– Благодарю за гибкий подход.

– Отлично. Теперь и ты будь со мной откровенен.

– Дассэр.

Он немного помедлил, словно подбирая криптоним к глаголу.

– А что ты скажешь, Гарри, если эта девочка вдруг окажется действительно находкой на сеновале?

Я на секунду задумался, формулируя ответ.

– Хью, – произнес я наконец, – на основе имеющихся данных я могу сделать вывод, что «сено» как раз и является главным фактором в отношениях с людьми.

– Молодец. Тогда за дело, – сказал он и повесил трубку.

СЕРИЯ, НОМЕР: Джей/38,749,488

КАНАЛ СВЯЗИ: ЛИНИЯ УПЫРЬ-СПЕЦШУНТ

ПОЛУЧАТЕЛЬ: УПЫРЬ-А

ОТПРАВИТЕЛЬ: ФИЛД, 10 ИЮЛЯ, 1960, 20.47

ТЕМА: БЕСПЕЧНЫЙ

Ключевой вопрос – правдивость СИНЕЙ БОРОДЫ. Она выглядит безыскусной. Легко говорит о вещах, которые другие скорее всего предпочли бы хранить в тайне. Тем не менее очень скоро замечаешь, что она не лишена лукавства. Например, во время нашей первой встречи она рассказала, что ее личная жизнь состоит из двух самодостаточных половин – одна с человеком в Палм-Бич (ЙОТОЙ), вторая – с сотрудником ее авиакомпании по имени Уолтер.

Это существенное искажение истины, к которому она прибегла в беседе со мной, было опровергнуто в результате изучения записи ее телефонных разговоров в начале текущего года, а именно: от 3 и 5 января 1960 г. с АКУСТИКОЙ – о том, в частности, что Уолтеру была дана отставка вскоре после того, как в жизни СИНЕЙ БОРОДЫ появился СТОУНХЕНДЖ. Хотя СИНЯЯ БОРОДА, безусловно, пользовалась поблажками, которые обеспечивало ей в летной работе служебное положение Уолтера, СТОУНХЕНДЖ наверняка разъяснил ей, что при его обширных связях столь милое ее сердцу щадящее расписание может существовать как при наличии женатого Уолтера, так и без него. Уолтера за борт. Жестоко и цинично? Бывает.

Прекратившиеся отношения СИНЕЙ БОРОДЫ с Уолтером мне тем не менее были преподнесены как по-прежнему существующие. Возможно, это просто удобная версия для таких рядовых ухажеров, как ФИЛД. Единственный твердый вывод из этого: она способна правдоподобно лгать.

Теперь по поводу нашей хронологии. Назовем период с 10 декабря 1959 года по 10 января 1960 года Пиком СТОУНХЕНДЖА. Модена знакомится с Синатрой, обслуживая рейс Вашингтон – Майами 10 декабря, и, учитывая ее способность привлекать внимание, можно с уверенностью предположить, что Синатра приглашает Модену погостить у него в Лас-Вегасе в ближайший уик-энд.

В своих многочисленных телефонных разговорах с АКУСТИКОЙ в этот период она описывает окружение СТОУНХЕНДЖА.

Синатра снял для нее апартаменты в отеле «Пески»; когда она запротестовала по поводу цены, заявив, что не может такого себе позволить, а ему подобную щедрость не позволит и подавно, он только посмеялся и сказал: «Ты ведь со мной, дорогая. Отель даже и не выставит мне счета».

Лас-Вегас, 17–19 декабря 1959 года. У Синатры большое бунгало в «Песках», а кругом коттеджи поменьше, зарезервированные для членов Клана, и он, по свидетельству очевидцев, день и ночь проводит в возлияниях на лужайке у бассейна, принадлежащего только ему и членам Клана. (На данный момент это Джон Бишоп, Сэмми Кан, Сэмми Дэвис-мл., Эдди Фишер, Питер Лоуфорд, Дин Мартин.) Как признается Модена в разговоре с Вилли Рэй (АКУСТИКОЙ), Клан завораживает ее блеском имен.

В телефонном разговоре с Вилли Модена говорит: «В первый день у бассейна я чувствовала себя ужасно – так, словно в первый день в новой школе. Они разговаривают между собой будто на птичьем языке. Кто-нибудь скажет, например: „Тру-ля-ля!“ – и все ржут. Короче, все знают, когда смеяться, кроме меня».

Из расшифровки от 21 декабря 1959 года:

«Вилли. Я бы собрала шмотки и уехала.

Модена. Да я готова была. Если бы не Фрэнк, так бы и сделала.

Вилли. Он все-таки скрасил пребывание?

Модена. Не сразу. Слушай. Когда я увидела его в Вегасе – это был шок! Он был как попугай в своих любимых цветах. Апельсиновом и черном. Вкуса у него ни на грамм. По всему номеру букеты, как воробьи австралийские, они же – райские птицы.

Вилли. Что в этом дурного?

Модена. Да ничего. А у бассейна все время крутили его песни.

Вилли. Ну и как же все прошло?

Модена. Ничего, поладили».

Прокорпев над отчетом для Проститутки под урчание кондиционера, гонявшего прокуренный воздух по опустевшим кабинетам «Зенита», я где-то после десяти вечера – признаюсь – перестал печатать и скрипнул зубами. Все эти подробности наверняка покажутся Хью Монтегю не менее захватывающими, чем первые репортажи о жизни на планете Уран, я же чувствовал себя пошляком, оскверняющим едва пробившуюся наружу струйку истинного чувства. Эта женщина-девочка, тщеславная, как царь зверей, и бороздящая небеса в обществе кинг-конгов и несомненного кандидата в президенты страны, тем не менее в какой-то мере отвечала на мои чувства. Я был почти готов поверить, что стоит нам познать друг друга в постели, и мы сумеем вместе отыскать выход из лабиринтов прошлого. Разве любой на первый взгляд немыслимый любовный роман не бегство из мест заключения? Пальцы замерли на клавишах машинки, пока я размышлял о том, не нарушит ли этот детальный конспект поведения Модены идиллию совместного избавления.

Продолжение расшифровки от 21 декабря 1959 года:

«Вилли. Говорят, Фрэнк молотит классно, это так?

Модена. Не без того.

Вилли. А так ведь не скажешь: сложен не очень.

Модена. Ему и не надо.

Вилли. Думаю, знает, как создать настроение.

Модена. Он так внимателен. Понимает, как важны детали. Внутри, под панцирем, он ласковый и нежный. Ничего не требует. Сам ведет.

Вилли. Кто бы мог подумать!

Модена. Не эгоист.

Вилли. Тебя послушать, так прямо уникум какой-то.

Десять дней спустя Модена проводит новогодний уик-энд в доме Синатры в Палм-Спрингс. Потом снова делится впечатлениями с Вилли: „Я обожаю заниматься с ним любовью. Он такой утонченный“. Днем, пока Модена сидит в гостиной, Фрэнк репетирует с аккомпаниатором новые песни. При этом Синатра расхаживает по комнате, повторяет отдельные пассажи и, проходя мимо, не забывает потрепать Модену по руке или по плечу. И так час за часом. „Фрэнк столько времени проводит на сцене, что счастлив побыть дома, когда нет концерта, – поясняет Модена подруге. – Для него это отдых“.

Вилли. Сущий рай!

Модена. Да, мне нравится Палм-Спрингс.

Вилли. А как обставлен дом?

Модена. В восточном стиле.

Вилли. Этот маленький итальяшка, должно быть, мнит себя сущим дьяволом.

Модена. Он знает, что почем, как держать в руках власть».

(4 января 1960 года)

Однако, когда они снова встречаются в Палм-Спрингс, между ними происходит размолвка. Выдержка из записи от 20 января:

«Модена. Все кончено.

Вилли. Ты шутишь!

Модена. Я больше никогда не позволю себе так хорошо думать о мужике, никогда.

Вилли. А что-то стряслось?

Модена. Он все порушил.

Вилли. Как?

Модена. Не хочу даже говорить об этом.

Вилли. Это жестоко с твоей стороны. Разожгла мое любопытство – и на тебе.

Модена. Он хотел, чтобы я участвовала в том, в чем я не желаю участвовать. Ни в коем случае.

Вилли. Я вижу, тебе нравится втыкать в меня булавки и мучить, пока не подохну.

Модена. Он вздумал пригласить к нам в постель еще одну девушку.

Вилли. Что?

Модена. Я слегка перебрала шампанского и рано отправилась спать. Когда проснулась, увидела в нашей просторной кровати высокую негритянку. Она ему делала сама знаешь что. Он рукой подал мне знак – присоединяйся.

Вилли. Ну и ты?

Модена. Это так нелепо. Я разревелась.

Вилли. Ну естественно.

Модена. Плакать я терпеть не могу. А заплачу – не остановишь. Я просто убежала в ванную и прорыдала там с полчаса, а когда вылезла, девки той уже и след простыл, а Фрэнк принялся извиняться. Я сказала, что он немного опоздал с извинениями. Наверно, я пережала, но мне было наплевать. Мое самолюбие никогда еще так не страдало. Наконец он пожал плечами и сказал: „Ты великолепна, даже с какой-то своей изюминкой, но давай смотреть, крошка, правде в глаза: для меня ты несколько консервативна“. „Фрэнк, – выпалила я, – я уж точно извиняться не собираюсь“.

Вилли. Слишком сильно ты отреагировала.

Модена. Поверь, в этом не было ханжества. Если хочешь знать, я никогда ничего подобного не делала, хотя, наверно, смогла бы.

Вилли. Модена!

Модена. Допустим, если бы я не любила мужчину, но он мне нравился бы как партнер по „земным“ делам и я бы знала, что от этого никому не станет больно, тогда я, может, и вклинилась бы в тройку, а может, и нет.

Вилли. А Фрэнку ты этого не могла сказать?

Модена. Сказала. Следующую ночь я провела в гостевой спальне и дверь заперла. Но наутро я ему это сказала. Он пошутил: „Тогда где же кнопка „огонь“? Раз уж ты не безнадежно консервативна“. „Ты абсолютно ничего не понял“, – сказала я. „Чего же я не понял?“ – переспросил он. „Фрэнк, – призналась я, – твоя нежность меня покорила. Но я ошиблась, возомнив, что подобная близость предназначена только мне. Прошлой ночью я поняла, что ты можешь испытывать похожие чувства и к другим женщинам. Каждая – часть твоей мелодии. Просто мое сердце было ранено, когда я поняла, что не одна у тебя“.

Вилли. Черт возьми, Модена, я всегда говорила, что ты не боишься дойти до крайней черты, будь то в хорошем или в плохом.

Модена. Короче, он все-таки отреагировал. Подошел ко мне, взял за плечи и сказал: „Да если бы вдруг случилось, что ты в моей жизни оказалась единственной, через пару недель я наверняка удавился бы“. Я расхохоталась. Не было сил сдержаться. В этот момент он был такой маленький, такой смешной. Сопля на палочке. Но это была всего лишь игра: он пытался втереться обратно ко мне в доверие. Тогда я сказала: „Послушай, Фрэнк, давай останемся друзьями“. Знаешь, что он на это ответил?

Вилли. И что же?

Модена. На лице его появилось незнакомое мне выражение. Я видела его злым и отвратительным с одним-двумя из его прихвостней; он может быть убийствен к чужакам, которые пытаются лезть к нему на публике, но я никогда не замечала на его лице такого холодного расчета. Он сказал: „Хорошо, останемся друзьями. Ты найдешь во мне незаменимого друга“, и я почувствовала, как меня одним щелчком передвинули из одной половины его мозга в другую.

Вилли. Звучит зловеще.

Модена. Возможно, я сгущаю краски. Но я будто услышала щелчок».

(20 января 1960 года)

Здесь стоит отметить, что вскоре она будет представлена ЙОТЕ. Сейчас час ночи, и я отправляю то, что есть, продолжу завтра – вернее, уже сегодня – вечером, который мне удалось выкроить для этой работы.

12

СЕРИЯ, НОМЕР: Джей/38,759,483

КАНАЛ СВЯЗИ: ЛИНИЯ УПЫРЬ-СПЕЦШУНТ

ПОЛУЧАТЕЛЬ: УПЫРЬ-А

ОТПРАВИТЕЛЬ: ФИЛД 11 ИЮЛЯ 1960, 15.11

ТЕМА: БЕСПЕЧНЫЙ

Две недели спустя – 5 февраля 1960 г. – СТОУНХЕНДЖ позвонил СИНЕЙ БОРОДЕ в Майами. Не приедет ли она в Палм-Спрингс? «Звездный мальчик намерен заскочить», – сказал певец, имея в виду ЙОТУ.

«А вдруг твой приятель не появится?» – засомневалась Модена.

«Улетишь ближайшим рейсом домой».

Модена описывает все это АКУСТИКЕ как обычный уик-энд в Палм-Спрингс с Синатрой. Знаменитости, друзья и деловые партнеры слетаются из Лос-Анджелеса, Лас-Вегаса и Лахольи, но на этот раз Синатра селит Модену в отеле «Дверь в пустыню» (по ее мнению, второсортном), к тому же черт знает сколько времени – по ее словам, чуть ли не сутки – занимает ловля такси, чтобы добраться до отеля от дома Синатры, а потом обратно в «Пустыню». ЙОТА все не появляется, и Модена собирается домой, в Майами. «А чем тебе я не пара?» – язвит Синатра и уверяет ее, что она ошибается: Джек Кеннеди наверняка появится. (Пересказывая все это АКУСТИКЕ, Модена признается, что в ночь с пятницы на субботу у нее был приступ паранойи: она боялась, что Синатра, если сенатор Кеннеди действительно приедет, отомстит ей и не представит ее ему.)

Однако на следующий день приезжает Кеннеди со свитой и селится в апартаментах в том же отеле. «Я была абсолютно не права, – признается она подруге. – Я-то полагала, что самый шикарный отель в городе – „Инглсайд инн“, но тут поняла, что Фрэнк поместил меня в самый-самый, хотя если ты не в курсе, то „Дверь в пустыню“ похож на ранчо для летнего отдыха».

Приведенное выше взято из записи телефонного разговора с АКУСТИКОЙ от 17 февраля 1960 года, через несколько дней после того самого уик-энда.

«Вилли. А Джек в самом деле обалденно красив?

Модена. По-моему, он мог бы стать кинозвездой.

Вилли. А как одет?

Модена. На нем были серые фланелевые брюки и спортивная куртка. Темно-синяя. Выглядит очень холеным. В общем, роскошный мужчина. Зубы белые-пребелые, и загорел так, что глаза, как фонари, горят. Они у него, знаешь, ирландского типа – с прищуром и озорным таким огоньком, будто между ним и тобой есть какая-то тайна, о которой никто не знает.

Вилли. Ну и реакция после одного рукопожатия!

Модена. Да, на какое-то время все этим и ограничилось. С ним были две его сестры и целая орава мужиков и баб, которых я не знаю, и все они мастерски ловко пресекали любые попытки вклиниться в их интимный круг. Мне совсем не хотелось, чтобы мне дали костлявым локтем по титькам, если я попытаюсь подобраться к нему поближе, – короче, я держалась в стороне. Представляешь, минут через десять он сам отыскал меня в холле и пригласил пообедать на следующий день. Даже извинился, что не может увидеться со мной этим вечером. „Добываем деньги на политику“, – пояснил он.

Вилли. А туда тебя Фрэнк не позвал?

Медена. Существует название для тех, кто вносит большие деньги, – тяжеловесы. Только их, наверно, туда и приглашают. Но я все-таки виню Фрэнка. Странная у него манера: то поманит тебя, то вдруг бросит, потом снова поманит. Знаешь, Вилли, гораздо проще быть его романтическим увлечением, чем другом.

Вилли. Одним словом, вечер у тебя пропал.

Модена. Политические советники сенатора приглашали меня поужинать, но я отказалась и ужинала у себя в номере одна. Это было, мягко говоря, совсем не то, чего я ожидала. Если бы не намеченная встреча за обедом, я бы утром снялась и уехала.

Вилли. А за обедом ты, надеюсь, была с ним одна?

Модена. Да. Он предложил посидеть в моем дворике, а не у него, чтобы нам не мешали.

Вилли. Боялся сплетен?

Модена. За ним увивается столько баб, какие уж там к черту сплетни!

Вилли. О чем же вы говорили? Меня бы паралич разбил.

Модена. Когда мы усаживались – вдвоем, больше никого, – не могу сказать, чтобы я владела собой. Но он, как мне кажется, потрясающий политик во всех смыслах. Он быстро убедил меня в том, что ему действительно интересно разговаривать со мной. Он умеет поставить себя на один уровень с тобой. Задаст вопрос – внимательно выслушает ответ. Знать о тебе он хочет абсолютно все. Я потом узнала, что, если не считать его службы на флоте, он жил весьма обособленно, в привилегированной среде, и теперь, похоже, стремится раздвинуть круг общения. В том смысле, чтобы получше узнать простых смертных. Он был потрясен, когда я сказала, что в старших классах была мажореткой. И тем, что я единственный ребенок. Ведь сам он из такой многодетной семьи. И он, конечно, считал, что я католичка, а я пояснила, что это только с отцовской стороны, к тому же лишь на словах, и вообще в церковь мы не часто заглядывали. „А как вы относитесь к тому, чтобы голосовать за католика?“ – спросил меня Джек. Я собралась было ответить, что мне это безразлично, но поняла, что он ждет более вразумительного ответа, и сказала, что, мол, есть у меня один знакомый, который поклялся никогда не голосовать за католика, потому что на дух не переносит церковь, так как сам в свое время был католиком. „Кто же это? – допытывался сенатор. – Опишите его“. Тогда я призналась, что это мой папаша. „Он что, республиканец?“ „Возможно, стал им в последнее время, – сказала я, – но когда-то он был членом профсоюза и демократом“. Кеннеди вздохнул, грустно так, словно проигрывал выборы прямо здесь, сейчас, и все из-за треклятых перебежчиков, которым опостылел папа, а в итоге прокатили его, Джека Кеннеди, но потом вдруг улыбнулся и сказал: „Да, вопрос только в том, на сколько надо помножить вашего родителя“.

Вилли. Я бы ни за что не сказала ему правду.

Модена. Напротив, если хочешь знать, это растопило последний ледок. Я же не дура, чтобы отвечать ему бестолково и занудно, – интерес увянет на корню. Вилли, он в этом смысле как женщина, но только в этом. Я чувствовала, что моя голова так же важна для него, как и внешность. Когда он спросил, что я думаю насчет голосования за такого молодого человека, как он, я ответила, что вопрос возраста, несомненно, станет помехой для избирателей, имеющих на этот счет определенное мнение, но, поскольку они в основном все равно республиканцы, молодость кандидата не большой грех. Напротив, сказала я ему, возраст может превратиться в достоинство, если, конечно, ему удастся убедить избирателей в преимуществах человека молодого на таком посту. Ведь президент – это как бы член каждой семьи, рассуждала я. Эйзенхауэра, например, все считали дядюшкой. Он для всех был дядюшка Айк. „Это ясно, – согласился сенатор Кеннеди, – а куда меня запишем? В племянники?“ „Ни в коем случае, – нашлась я, – вы должны стать привлекательным молодым человеком, который входит в семью женихом. Если люди почувствуют, что вы им подходите, они вас примут, а еще будет лучше, если они поймут, что в семье с вашим появлением станет веселее“.

Вилли. Ты ему все это высказала? Ну и ну! Вот уж никогда бы не заподозрила, что ты о таких вещах думаешь.

Модена. Да я никогда и не думала. Но он это из тебя вытягивает. С ним чувствуешь себя жутко умной. За одно это в него можно втюриться по уши. Ну, разговор на этом не кончился.

Вилли. Я бы набрала фишек и сбежала.

Модена. Я не из таких. Он спросил, что я думаю насчет Никсона, а, как тебе известно, все мои познания ограничиваются „ящиком“. Но Джек заставляет трудиться твои инстинкты, и я сказала: „По-моему, вице-президент Никсон вам не соперник. Народ его не любит“. „А почему?“ – спросил Кеннеди. „Потому что, – ответила я, – у него голодный вид. А люди не любят голодных. Им становится не по себе“. „А почему?“ – повторил он. „Потому что вид голодного человека бередит в нас мысль: а есть ли вообще хоть какая-то справедливость на этой земле?“ „Если вы правы насчет Никсона, то это приятная новость, – сказал Джек, – разумеется, при условии, что мне удастся одержать победу. – Мы оба рассмеялись, и он добавил: – Я получил от этого обеда с вами огромное удовольствие. Очень бы хотелось провести с вами остаток дня, но у меня через час самолет. Однако я очень хочу увидеть вас снова. Я встречаю массу людей, но вы – редкий экземпляр. Вы – сами по себе“.

Вилли. Вот это комплимент!

Модена. Я была готова чистить ему ботинки. Дала ему свой телефон, и он сказал, что рад бы дать мне свой, да только в этом нет никакого смысла, так как он ночует теперь каждый раз в другом городе. И так будет все ближайшие месяцы. Обещал очень скоро позвонить».

(17 февраля 1960 года)

ЙОТА сдержал свое слово. С 16 февраля по 3 марта 1960 года имеется запись восьми его телефонных звонков СИНЕЙ БОРОДЕ. Позвонив 25 февраля из Денвера, он предлагает встретиться вечером 3 марта в «Уолдорф-Астории». Модена соглашается, и запись звонков из Мэдисона, Чикаго, Уилинга и Балтимора (26 и 28 февраля, 1 и 2 марта) свидетельствует о нарастающем предвкушении встречи.

Экономя ваше время, я приведу лишь два фрагмента – звонки из Чарлстона, Западная Виргиния, от 20 февраля и из Балтимора от 2 марта вечером накануне встречи на следующий день в «Уолдорф-Астории».

«Синяя Борода. Я получила ваши розы. Как вы догадались, что алые розы на длинных стеблях чуть ли не самые любимые мои цветы?

Йота. Они хорошо смотрятся в вашей вазе?

Синяя Борода. Нет слов.

Йота. Хоть это ладится. Черт, сегодня в Западной Виргинии сенатор Хэмфри застал нас врасплох. Заявил, что наша кампания – верх расточительности. А у нас не нашлось чем крыть. Западная Виргиния – очень бедный штат.

Синяя Борода. У вас там, видно, не жизнь, а каторга.

Йота. Вы не представляете себе, как я жду той минуты, когда мы сможем поговорить. Я весь день предвкушаю это, как лакомство. Я очень огорчаюсь, когда не застаю вас дома».

(20 февраля 1960 года)

Звонок из Балтимора 2 марта:

«Йота. Вы обещаете быть завтра там?

Синяя Борода. Я буду. Номер есть, подтверждение тоже. Буду ждать вашего стука в дверь.

Йота. Пожалуйста, только не обманите.

Синяя Борода. Не думайте обо мне так плохо».

(2 марта 1960 года)

Третьего марта началась их связь. Мы бы узнали больше, если бы «жучок», установленный в комнате техниками Будды, работал как следует, однако в данном случае, я полагаю, им пришлось действовать в экстремальных условиях. (Личная безопасность в «Уолдорфских башнях» считается оптимальной.) Запись настолько неразборчива, что придется ограничиться описанием встречи из разговора СИНЕЙ БОРОДЫ с АКУСТИКОЙ 6 марта.

«Вилли. Почему ты не сознаешься, что спала с ним?

Модена. Конечно, спала. Это не вопрос.

Вилли. Останется в памяти?

Модена. Допустим.

Вилли. Влюбилась в него?

Модена. Вероятно.

Вилли. А он?

Модена. Мужчина всегда влюблен в ту, с которой в данный момент занимается любовью, верно?

Вилли. Хотелось бы мне этому верить.

Модена. Вообще, по-моему, не стоит об этом. Просто мы с тобой по-разному смотрим…

(Молчание)

Вилли. Что-то стряслось?

Модена. Не знаю. Наверное, боюсь боли. Перед ним проходят ведь тысячи людей каждый день.

Вилли. У тебя тоже, когда ты на работе. Ну, пусть сотни.

Модена. Но в голове у меня только он.

Вилли. В постели он лучше Фрэнка?

Модена. Я не хочу в это вдаваться».

(6 марта)

Дальше несколько страниц уверток и недомолвок, пока наконец наша дама не разоткровенничалась.

«Модена. Такое впечатление, что у меня два привода: один работает, на другом сцепление полетело. И с косметикой беда: если быстро не накрашусь – раз-два, и порядок, то потом тыркаюсь-тыркаюсь, и все не то. Еще в голове застряло, что надо платье другое надеть. К тому моменту когда он постучал в дверь, я была как выжатый лимон. Уже и видеть его не хотелось. Прямо какой-то роман с привидениями: девица по уши влюблена, но где же Он? И есть ли Он в природе?

Вилли. Мне он представляется вполне реальным персонажем.

Модена. Постарайся понять. Он был для меня голосом в телефонной трубке. Целых три недели. Под этот голос я каждую ночь засыпала. А каждое утро первое, что я видела, просыпаясь, были восемнадцать алых роз на длиннющих стеблях. Однажды, расправляя их в вазе, я уколола палец, и маленький шип кольнул меня так, будто он сказал мне жестокое слово, вдруг, ни с того ни с сего. Но вот мы наконец одни, а я почему-то стесняюсь целоваться. Потом все же да, и у него весь рот в моей помаде, а губы у него сухие как наждак. Разговор не клеится. Мы будто троюродные брат с сестрой, которым только что приказали: женитесь. К тому же он совсем не так привлекателен, как в Палм-Спрингс. И лицо какое-то опухшее. „Я выгляжу ужасно, верно?“ – спросил он. „Ужасно – слишком сильно сказано“, – лучшее, что я нашлась ответить. „В ходе предвыборной кампании, – признался он, – приходится пожимать руки стольким людям, которые тебе совсем не по душе, есть стоя, постоянно слышать собственный голос, повторяющий раз за разом одно и то же, что в конце концов самое живое в тебе деревенеет и прячется куда-то глубоко-глубоко. Поэтому у всех политиков в этот период такое глупое выражение лица. Они постоянно боятся подпустить ветерку“.

Вилли. Подпустить ветерку? Это что значит?

Модена. Если не понимаешь, переводить не стану. А то пришлось бы употребить слово, которое я не употребляю.

Вилли. Ясно. Испортить воздух. Да, это будет обалденный президент!

Модена. Вот-вот, я ему так и сказала. Засмеялась и говорю ему: „Вы станете потрясающим лидером нации, потому что не воспринимаете себя слишком серьезно“. „Фокус в том, чтобы остаться таким же“, – сказал он. И тут я снова почувствовала себя комфортно. У нас с ним много общего.

Вилли. Но только не в этом, Модена! Ты-то к себе ох как серьезно относишься!

Модена. Неправда. Или не совсем правда. Во мне много разных слоев. В нем тоже. По-моему, он все еще пытается познать себя, так же как я постепенно пытаюсь докопаться, кто я и что я. И все время стараюсь добиться большего. Короче, ты не поверишь – как только мы прыгнули в постель, все сразу стало проще.

Вилли. А кто лучше – Джек или Фрэнк?

Модена. Из тебя вышел бы классный репортер. Джек говорит, что у всех у них есть одна безотказная кнопка. Любопытство. Разожги их любопытство – и можешь терзать их часами. Ответа ты от меня не добьешься.

Вилли. Ладно, я уже сама догадалась кто.

Модена. Спрашивать не стану».

(6 марта 1960 года)

Другая фраза из разговора с АКУСТИКОЙ (9 марта, 1960) свидетельствует о том, как страдает от одиночества СИНЯЯ БОРОДА в отсутствие ЙОТЫ: «Теперь, когда он уехал, меня будто выпотрошили». Полнейшее счастье и полнейшая опустошенность – вот составляющие ее отношения к нему.

СТОУНХЕНДЖ, если позволите, случай совсем иного рода. Внимание СТОУНХЕНДЖА к ее запросам – все эти россыпи даров оральных – влечет ее как наркотик наркомана. Копать тут дальше? Жду ваших соображений.

ФИЛД.

13

Жду ваших соображений. Ответ на мой запрос должен был поступить к утру, но к этому времени я был во власти чудовищного похмелья. Накануне вечером, отправив телеграмму по каналу УПЫРЬ-СПЕЦ., я, как обещал, пошел ужинать с Тото Барбаро и совершил ошибку, попытавшись пить с ним на равных. Теперь единственным утешением могло служить лишь то, что отрава оказалась бесплатной. К моему удивлению, Ховард проявил великодушие и списал растрату по статье «Накладные расходы».