Текст книги "Призрак Проститутки"

Автор книги: Норман Мейлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 89 страниц)

У Ховарда и прежде не было дня без неурядиц с «фронтовиками», но теперь его жизнь превратилась в сплошную нервотрепку. Самый молодой лидер – Мануэль Артиме – находился в лагере с Бригадой, и остальные не желали с этим мириться. Артиме был истый католик, и, пожалуй, наиболее консервативный из всей пятерки. В «Зените» распространился слух, что управление готовит его в будущие президенты Кубы. В результате остальные четверо стали требовать, чтобы их тоже отправили в ТРАКС. А Тото Барбаро продолжал визжать: «Вы только дайте нам двадцать миллионов, и все! После победы вернем. Мы сами купим катера и двинем на Гавану!»

– А как, – спрашивал Ховард, – вы собираетесь преодолеть на этих катерах кордоны нашей береговой охраны? Наберитесь терпения, – обычно добавлял он, – доверьтесь хватке тех, кто стоит за моей спиной. Бывший посол на Кубе Уильям Поули и другие состоятельные бизнесмены вроде Ховарда Хьюза и X. Дж. Ханта очень близки к будущему президенту США.

– А что, если Никсон не победит? – спрашивал кто-то из лидеров фронта.

– Могу лишь надеяться, что для нас ничего не изменится и при Кеннеди, – отвечал Хант.

За несколько дней до выборов Барбаро пригласил меня выпить.

– Ты должен передать своему отцу, – сказал он, – что все руководство фронта – все мы пятеро – в опасности.

– Со стороны кого?

Барбаро никогда не отвечал на серьезный вопрос торопливо из боязни, что собеседник не оценит важности его ответа.

– Есть веские основания, – произнес он, сделав несколько глотков anejo, – опасаться Марио Гарсию Коли.

– Я слышал о нем.

– Коли – кубинский миллионер крайне правых взглядов. Он даже Артиме считает солдатом Сатаны. Как только фронт окажется на Кубе и провозгласит себя временным правительством, Коли немедленно попытается расправиться с каждым из пяти руководителей. У него есть свободные средства, а в качестве исполнителей он использует людей Роландо Масферрера с атолла Безымянного.

– Чепуха! – воскликнул я. – Вашу безопасность обеспечит Бригада.

– Брига-а-да, – он скорчил гримасу. – Головорезы Гарсии Коли туда давно пролезли. Я тебе еще раз повторяю: мы, лидеры фронта, будем казнены через несколько дней после высадки. Ты просто не представляешь себе эту опасность. Кумир Коли – генерал Франко. Много лет его отец служил кубинским послом в Мадриде. До нас дошли сведения, что Никсон намерен оказать Коли поддержку. – Тото положил руку мне на локоть. – Так ты передашь отцу?

Я кивнул, хотя уже решил, что не буду передавать. Слишком фантастическая история. Процентов двадцать по шкале вероятности. С Хантом на эту тему я, однако, решил поговорить.

Хант пришел в ярость.

– Подобный слух может деморализовать весь фронт. Ты бы лучше поговорил с Берни Баркером. Он знает этого Фаустино Барбаро насквозь. Берни тебе скажет, что если Барбаро боится покушения, так это потому, что его и в самом деле давно пора отправить на тот свет.

– Значит, я могу поговорить с Баркером? – переспросил я. – Хочу добраться в этой истории до донышка.

– Приятнее в нужнике копаться, – поморщился Ховард.

Мы условились – Хант, Баркер и я – вместе понаблюдать за итогами выборов восьмого вечером. У Ховарда была соседка-разведенка на Поинсиана-авеню. Она устраивала вечеринку.

– Найдется кого привести? – спросил Ховард, ткнув меня пальцем в грудь. – Или дефицит?

– Конечно, – ответил я, – у меня есть подружка.

– Ну и слава Богу.

– Эд, – попросил я, – не откажите в любезности. Моя девушка в довольно близких отношениях с семейством Кеннеди. Буду вам весьма признателен, если вы не станете высказывать свое мнение о Джеке слишком уж резко.

– Это что-то новенькое, – сказал Ховард. – Ладно, Роберто, раз такие дела, я обещаю не афишировать мои самые сокровенные чувства.

31

Вообще-то я был рад взять с собой Модену. Настоящих друзей в Майами у нее не было, у меня тоже, и мы часто встречались поздно вечером, когда она возвращалась вечерним самолетом, и, безусловно, занимались любовью. Иногда, накурившись марихуаны, мы утром вставали и смотрели друг на друга с нескрываемой неприязнью любовников, ставших соседями по комнате.

Мы старались ходить на танцы. Страдал от этого опять-таки я. Получив приглашение на танец от незнакомого мужчины, Модена отправлялась с ним танцевать, а мне оставалось только надеяться, что партнер окажется недостаточно опытным. Однажды мы решили провести вечер с другой стюардессой и ее дружком-пилотом, у которого мозги были как тщательно вспаханное поле, и он, естественно, стал интересоваться, чем я занимаюсь.

– Чем зарабатываешь на жизнь, Том?

– Электроникой.

– Отлично.

В моем мозгу прозвенел колокольчик тревоги: а вдруг он заговорит со мной об инструментах на панели самолета.

– Электроника, – сказал я, – она, конечно, штука отличная, но весьма занудная. Вообще-то я больше интересуюсь выборами.

Словом, мы с Моденой больше сидели дома. Вернее, я записывал нас в журнал «Снежинки» чаше, чем следовало, и мы устраивали совещания в двуспальной кровати. Я старался, чтобы ее тело забыло Джона Фицджералда Кеннеди, и теперь, возможно, им был занят ее мозг. Я понял это в ночь выборов: Модена тогда с трудом владела собой.

Что же до меня, то я едва ли знал, хочется ли мне, чтобы Кеннеди победил. В случае его победы я могу стать для Модены его дублером. Если же он проиграет, что ж, придется вспомнить о том, что есть на свете пустынные островки, достаточно большие для двоих. Так или иначе, романтической любви мне эти выборы не принесут.

Тем не менее, если Джек победит, я через тело Модены соприкоснусь с бессмертием. Чувство удовлетворения белым пламенем пылало в моем полном компромиссов мозгу. Итак, поехали на вечеринку!

Нашу хозяйку звали Реджина Нелсон, и она отнюдь не могла служить рекламой для разведенных. Прежняя блондинка стала ярко-рыжей и вся покрылась морщинами от разочарования в супружеской жизни и ежедневного пребывания на солнце.

– В свое время я знала Чарлзов в Южной Каролине, – заметила Реджина. – Это не ваши родственники, Бобби?

– К сожалению, нет. В Южной Каролине у меня нет родни.

– Ваша приятельница называет вас Том. А иногда говорит Гарри.

– Роберт Томас Гарри Чарлз, – представился я.

– Ваша приятельница потрясающая.

– Благодарю, Реджина.

– Если она вдруг покажется вам слишком красивой, позвоните мне.

Мне ужасно не понравился ее дом. Мебель пастельных тонов, кремовые ковры, обои в виде зарослей бамбука, возле которых не поставишь книжный шкаф. Много зеркал в вычурных золоченых рамах, но ни одной картины. По углам стояли, как гвардейцы у Букингемского дворца, высоченные напольные лампы, а бар занимал всю стену комнаты. Темное, с серебристым отливом зеркало служило фоном для бутылок на полках. Место, где стоял дом, называлось Коконат-Гроув, и раньше здесь было болото.

– Эд – ваш босс? – спросила Реджина.

– Да.

– Знаете, когда он только стал моим соседом, я думала, что он гомик.

– Эд вовсе на такого не похож, – сказал я.

– Вы бы удивились, увидев, что вылезает при стирке.

– Он что, ведет себя как извращенец?

– Ну, видите ли, он очень много внимания уделяет своему дому. Он то и дело приходит занять у меня полироль или пятновыводитель – правда, возможно, он хочет лучше со мной познакомиться.

Я понял, что не только хочу сегодня напиться, но и сумею это сделать. За спиной Реджины сквозь арку я видел телевизионную, эдакий кожаный колодец бордового цвета. Модена сидела одна перед телевизором со стаканом бурбона в руке.

А Реджина продолжала говорить:

– К Эду то и дело приходят какие-то кубинцы. Поздно вечером. Я слышала, что кубинцы все бисексуальны.

– Скорее дело в том, что они испытывают сильные чувства друг к другу.

– Бедняжка Эд! Это сразу заметно по его виду. Надо мне позаботиться о бедной погибшей душе.

Отклика с моей стороны это не требовало.

– Я с удовольствием пригласила Эда к себе на вечеринку, – сказала она, – и не возражаю, чтобы он привел с собой таких, как вы и ваша девушка, – пейте на здоровье: все ведь приходят сюда за этим, верно? «Просто трать, Реджи, зелененькие», – говорю я себе, но я и половины моих гостей не знаю. У людей развязываются языки, когда они заглатывают твое спиртное, а ты их даже не знаешь.

– Пойду-ка я налью себе, – сказал я.

Я никого тут не знал. В гостиной было человек пятьдесят – на мой взгляд, агенты по продаже недвижимости, спасатели на воде и девочки с пляжа, а также продавцы страховок и разведенки; глядя на них, я вдруг понял, что не один месяц живу во Флориде, а знаю в этом штате лишь тех, кто связан с ЦРУ. Отошедший от дел бизнесмен, заядлый игрок в гольф, принялся мне рассказывать о своей удачной игре, а я пил и думал о том, что у Хаббарда от Реджининой выпивки язык не развязывается.

Модена по-прежнему сидела одна. Ее согнутая спина и плечи заслоняли телевизор.

– Как там дела? – спросил я.

– Похоже, он все еще идет впереди, но полной уверенности уже нет, – ответила она.

На экране появилась фотография Джекки Кеннеди.

– Супруга кандидата, – объявили по телевизору, – ожидает ребенка. Если мистера Кеннеди изберут президентом, это будет первая супружеская пара, которая родит ребенка в Белом доме.

Фотографию сменило изображение штаб-квартиры Кеннеди в Нью-Йорке.

– Хорошо он проходит на Среднем Западе? – спросил я.

– Ш-ш, – прошипела Модена.

Я почувствовал ярость, схожую с той, какая бывала у отца. Модена даже не соизволила повернуться ко мне.

В углу гостиной стояли вместе Хант, помощник Ханта Бернард Баркер и Мануэль Артиме. Мне не хотелось общаться с ними, но не хотелось и говорить с кем-либо другим.

– Мы обсуждали слух, поступивший из весьма информированных источников, о том, что Советы собираются дать Кастро несколько «МиГов», – сказал Хант, когда я подошел. – Поставка должна произойти будущим летом.

– В таком случае, – сказал я, – мы должны первыми добраться до Гаваны.

Оба кубинца глубокомысленно кивнули.

В гостиной стоял такой гул голосов, что мы могли спокойно разговаривать, как если бы находились под покровом джунглей. Это доставляло особое удовольствие. Разговаривать здесь было безопаснее, чем в кафетерии «Зенита».

– А Кастро сумеет найти достаточно кубинских пилотов, которых можно посадить на такие машины? – осведомился Артиме. – Не такие уж у него большие военно-воздушные силы.

– Именно сейчас кубинские пилоты проходят в Чехословакии усиленную переподготовку на этих самых «МиГах», – сказал Хант.

– Вот сукин сын, – заметил Баркер.

Хант повернулся ко мне:

– А как идут выборы? Кеннеди по-прежнему впереди?

– Похоже, Никсон нагоняет его.

– Надеюсь, – сказал Хант. – Если Кеннеди победит, нам будет трудновато решить, кто же наш враг.

– Не намекаете же вы, дон Эдуардо, – заметил Баркер, – что в Америке может быть президент, который отвернется от нас? Ведь Кеннеди сказал же Никсону во время дебатов, что администрация Эйзенхауэра недостаточно проявила себя в отношении Кубы.

– Да, – согласился Хант, – я видел это упражнение в красноречии. Вы только представьте себе, чего это стоило Никсону. Дик Никсон, офицер, отвечавший за Кубу, вынужден был стоять перед телекамерами прикусив язык, в то время как Кеннеди изображал из себя человека, готового к решительным действиям.

– Так или иначе, – заметил Артиме, – Кастро уже давно должен был бы лежать в могиле.

– Я полагаю, что мог бы, – сказал Хант.

– Я бы сам убил Кастро, – сказал Артиме. – Я мог бы прикончить его пулей, ножом, удавкой, несколькими кристалликами в стакане…

Голос его действовал мне на нервы. Артиме был на редкость красивый, ладно скроенный, широкоплечий мужчина с густыми усами, но голос его резал мне слух. Это был голос человека, доводившего себя до предела, до исступления, и сейчас готового исступленно идти дальше. Фуэртес напрямик заявил: «Не люблю я его. Он распаляет аудиторию, читая сентиментальные стишки собственного сочинения. Доводит людей до белого каления. На вид – призовой борец, а на деле – сплошная лабуда».

«Сильно сказано».

«Мальчишкой он был совсем хиляк. В школе ребята любили похлопывать его по заду. И в определенном смысле это оставило на нем свой след».

«Я бы сказал, что он эту стадию перерос».

«Да, но заплатил немалую цену. Голос выдает, чего стоил ему переход в другое качество».

– Кастро не выжить, – говорил тем временем Артиме. – Если не в этом месяце, то в следующем он будет мертвецом. А если не умрет в следующем месяце, то сдохнет в будущем году. Такое зло не может существовать.

– Пью за это, – сказал Баркер.

И мы все отхлебнули из стакана.

В другом конце гостиной свернули ковер, и несколько человек стали пробовать новый танец. До слуха моего донеслись слова с пластинки: «Пошли твистовать». Мне показалось это диким. Какая-то молоденькая блондинка с прелестным загорелым телом громко требовала, чтобы еще раз поставили эту песню. Мне это было глубоко противно. У танцующих были такие напряженные, бессмысленно улыбающиеся лица. И они не держались друг за друга, а стояли порознь и извивались, словно занимались вращением бедер перед зеркалом, – и, на мой взгляд, это выглядело очень странно. Возможно, я перепил, хоть и не отдавал себе в этом отчета, но у меня было такое чувство, что я оберегаю страну, которую перестал понимать.

– Вы только посмотрите, как крутит бедрами эта блондинка, – заметил Хант с печальной кривой усмешкой превосходства.

– Да, – протянул я, – за такую работу ей можно поаплодировать.

Я произнес это без особого удовольствия, а Баркер громко расхохотался. Он был маленький, кряжистый, почти квадратный, с большой лысиной и поджатыми губами. Он служил полицейским в вооруженных силах Батисты.

– Дон Эдуардо считает, – сказал я, – что вы можете рассказать мне интересные вещи про Тото Барбаро.

– Тото Барбаро – дерьмо, – сказал Баркер.

– Какого рода mierda? – спросил я.

Это вызвало новый взрыв смеха. Когда смех стих, Баркер произнес:

– Он работает на одного гангстера в Тампе.

– Этот гангстер, случайно, не Сантос Траффиканте?

– Это вы сказали, не я, – произнес Баркер и жестом дал понять Ханту, что собирается уйти.

– У вас с Берни еще будет возможность поговорить, – сказал Хант. Артиме тоже ушел, и мы с Хантом отправились в бар за выпивкой.

– Твоя девушка чрезвычайно привлекательна, но уж больно застенчива, – заметил Хант.

– Да нет, она просто ужасающий сноб. Не желает знаться ни с кем из этих людей.

– Ну и мне эта вечеринка тоже не по нраву, – сказал Хант.

– А все-таки, что по-настоящему представляет собой Барбаро?

– Я сообщу тебе то, что мне известно, если Берни Баркер снова не появится.

Тут Модена выключила телевизор и подошла к нам.

– Поехали отсюда, – сказала она. – Они уже больше ничего не скажут про то, кто впереди, а до окончательных результатов еще не один час надо ждать.

Я сразу почувствовал, как изменилось настроение Ханта.

– В таком случае, – сказал он, – я, пожалуй, побуду здесь и выпью еще за Ричарда Никсона.

– Я могла бы догадаться, – заметила Модена. – Вы не похожи на человека, который стал бы голосовать за Джека Кеннеди.

– О, я ничего против него не имею, – возразил Хант. – Я даже встречался с Джеком Кеннеди на балу дебютанток в Бостоне.

– Какой он был тогда? – спросила Модена.

– Вот уж чего не могу сказать, – ответил Хант. – Он тогда, должно быть, перебрал, потому что в конце вечера сидел в углу в кресле и сладко спал. Признаюсь, я не увидел в этом мирно спавшем человеке намека на то, что он может стать кандидатом в президенты.

– Надеюсь, я не забуду ни ваших слов, ни вашей интонации, потому что я намерена пересказать это Джеку, – заявила Модена и, наклоном головы распростившись с Хантом, провела меня мимо нашей хозяйки Реджины и вывела в ночь.

– Господи, какой же ты сноб! – воскликнул я.

– Конечно, – сказала она. – Я не общалась бы с подобными людьми, живи они в Гранд-Рапидс.

32

Однако вечер на этом далеко не закончился.

– Этот человек, который разговаривал со мной под конец, – твой босс? – спросила Модена.

– Мы работаем вместе.

– Он не похож на фэбээровца.

– А он и не фэбээровец.

– Но ты же оттуда. Поэтому-то ты и со мной. Чтобы все выведать про Сэма Джанкану.

– Ты расстроена, потому что с выборами еще не ясно.

– Конечно, я расстроена. И пьяна. Но это ничего не меняет. Ты же хочешь побольше выведать про Джанкану.

– Вот уж совсем это меня не интересует. Сейчас все мои желания – курнуть марихуаны.

– Нет, – сказала она, – нет, пока все не прояснится с выборами. Заняться сейчас любовью было бы все равно что осквернить могилу.

– Похоже, ты это серьезно.

Она кивнула.

– Я ложусь спать, – объявил я.

– Нет, – сказала она, – ты останешься и будешь со мной следить за результатами.

– Что ж, – сказал я, – если не будем заниматься любовью, то я хотя бы покурю марихуану. Только так я готов наблюдать за ходом выборов.

– Не будем ссориться. Я тоже курну, но только для того, чтобы не отставать от тебя.

– Отлично, – сказал я, – но смотри не перевозбудись.

– Вот уж чего не будет, так не будет. А насчет Сэма Джанканы я тебе одно скажу: я не легла с ним в постель только из-за такого особого чувства.

– Может, опишешь мне свое особое чувство?

– Мне казалось, что, если я пойду на связь с Сэмом, Джек может проиграть выборы.

– И ты хочешь, чтобы я этому поверил?

– В серьезных делах люди должны держать обещания. А я говорила Джеку, что не стану спать с Сэмом.

– Неужели Джанкана так тебя привлекает?

– Конечно, привлекает. Это птица самого высокого полета.

В тот вечер мы поехали ко мне и накурились марихуаны. Около часу ночи аналитики ТВ сказали, что окончательные результаты выборов будут зависеть от хода голосования в Техасе, Пенсильвании, Мичигане и Иллинойсе. «Однако в данный момент, – произнес голос по телевизору, – похоже, что дело решит Иллинойс».

Модена глубокомысленно кивнула.

– Сэм сказал, что сделает Кеннеди победу.

– Я считал, что этим будет заниматься мэр Дэйли.

– Мэр Дэйли займется некоторыми районами Чикаго, а Сэм – всей остальной территорией. Негры, и итальянцы, и латиноамериканцы, и многие польские общины слушаются указаний людей Сэма. Вся западная сторона Чикаго в его руках.

– Это тебе Сэм сказал?

– Конечно, нет. Он со мной о таких вещах не говорит.

– Тогда откуда же ты это знаешь?

– Все это мне объяснил Уолтер. Уолтер работал в чикагском офисе «Истерн». Персонал авиалиний должен знать такие вещи, чтобы ладить с местными профсоюзами.

– Ты по-прежнему встречаешься с Уолтером?

– Нет, – ответила Модена, – с тех пор как я стала встречаться снова с Джеком.

– А в общем, это не имеет значения, – сказал я, – я знаю, что ты получаешь от меня куда больше, чем он когда-либо сможет тебе дать.

– Почему ты так в этом уверен?

– А зачем бы ты иначе стала терять на меня время?

– Потому что я пытаюсь решить, способна ли я на замужество, а ты мог бы оказаться вполне подходящей кандидатурой, если бы я решила осесть.

– А ты хочешь выйти замуж? – спросил я.

– Только не за тебя.

– Почему же?

– Если ты не самый бедный из моих знакомых, то уж, безусловно, самый тягомотный.

Мы оба расхохотались. Когда мы успокоились, я спросил:

– Ты в самом деле хочешь, чтобы Кеннеди победил?

– Конечно. Неужели ты думаешь, мне приятно считать себя любовницей провалившегося кандидата в президенты?

– А чем лучше быть куртизанкой короля?

– Что за глупости. Я вовсе не куртизанка.

Помнится, меня это почему-то развеселило.

– Как я подозреваю, ты действительно лелеешь надежду, что он разведется с женой и женится на тебе. Ты уже видишь себя Первой леди?

– Перестань безобразничать.

– Дело ведь может и до этого дойти. Первая леди или куртизанка.

– Я не заглядываю вперед.

– А ты и не можешь. Его жена беременна, и завтра они оба будут на телевидении.

– Я прежде не замечала, что ты такой жестокий.

– Это потому, что я вынужден любоваться твоим затылком, пока ты сидишь, уткнувшись в телевизор, и ждешь, когда другой мужчина появится на экране. Его и в комнате-то даже нет.

Голос телеаналитика произнес: «Похоже, что Техас склоняется в пользу Кеннеди. Возможно, решение баллотироваться с Линдоном Джонсоном дает свои плоды».

– Видишь, как мудро он поступил, – сказала Модена, – когда выбрал этого жуткого человека – Джонсона.

– Мне на это наплевать. Меня злит, что я вынужден смотреть на твой затылок. Я хочу еще курнуть марихуаны и потрахаться.

– Я немножко съехала с катушек, и виноват в этом ты.

– Это сказывается марихуана.

– Нет. Это потому, что сегодня творится история и я хочу быть частью ее. А не могу.

– Ни один из нас не играет в этом никакой роли, – сказал я.

– А я играю. Безусловно, играю… И перестань меня донимать.

– Послушай, ты что же, не знаешь, сколько подружек у Джека Кеннеди?

– Мне наплевать.

– Да у него по девочке в каждом порту.

– Откуда тебе это известно?

– Очевидно, известно. – Недавно Проститутка прислал мне список, составленный ФБР.

– Почему ты не говоришь мне, откуда ты это знаешь?

– Может, я видел парочку отчетов.

– И я там есть?

И она расхохоталась, увидев выражение моего лица, а я понял, что ее преданность Джону Фицджералду Кеннеди превратилась в ярость и теперь ей доставляла удовольствие мысль, что она стала предметом внимания незнакомцев, читавших о ее похождениях в отчетах. Мне пришло в голову, что она, наверное, не раздумывая раздевалась возле незашторенного окна.

– Не возражаешь, – перевела она разговор, – если мы обсудим Сэма? Он презабавный тип.

– Вот уж мне он никак не кажется забавным.

– Да нет, он именно такой. И под настроение так и сыплет непристойностями. Выходит презабавно.

– То есть?

– Дай-ка мне еще затянуться. – Она сунула в рот мою закрутку. – Любит поговорить о сексе. И, как и ты, хочет знать, насколько Джек силен в этом деле.

– И ты ему рассказывала?

– Соврала. Я изобразила Джека похожим на тебя, сказала, что он может быть очень внимательным.

– А на самом деле он не такой?

– Конечно, нет. Он слишком много работает и слишком устает. Джеку нужна женщина, которая всецело посвятила бы себя ему.

– В каком смысле?

– Ну, ты знаешь, в каком.

Я почувствовал, что действительно знаю.

– И что на это сказал Сэм? – спросил я.

Она перевела взгляд с телевизора на меня. В ее лице не было ни грана раскаяния, и в то же время она была необычайно хороша.

– Сэм сказал: «Детка, если я когда-нибудь приткнусь губами к твоему умм-умм, гарантирую, ты уже никогда не захочешь ничего другого».

– Ну ты меня и сразила. Сэм так сказал?

– Да, – подтвердила она.

– Тебя это соблазняет?

– Сэм хочет всю меня, до последней ложбинки. Разве такому можно отказать?

– А разве я не хочу всю тебя?

– Да, – сказала она, – хочешь. И вовсю стараешься получить. И в конце-то концов, почему бы не удовлетворить это твое желание?

И она рассмеялась не без горечи. Около трех часов ночи по телевидению объявили: «До сих пор не поступило никаких заявлений от Никсона. Однако Иллинойс явно встает на сторону Кеннеди, и, учитывая победу в Техасе плюс сообщения из Пенсильвании и Мичигана, похоже, что демократы выигрывают, это позволяет нам выйти из эфира с твердой уверенностью, что Джон Фицджералд Кеннеди победил на выборах».

Модена издала победный клич и выключила приемник.

– Я знаю, что он скажет утром, – наконец произнесла она.

– И что же он скажет?

– «Мы с супругой готовимся принять на себя обязанности новой администрации и пополнить семью ребенком».

– Откуда ты это знаешь? – спросил я.

– Может, он репетировал это со мной. Он ведь дьявол.

– Ну, все мы дьяволы.

Она наградила меня страстным долгим поцелуем, после чего мы занялись любовью, и я хотел ее всю, до последней ложбинки. В конце концов, почему бы и нет?

33

25 ноября 1960 года

Сын!

Я все откладывал писать тебе, но в штаб-квартире после выборов тихо – сидим и ждем, что будет с нами.

В День благодарения на меня напала хандра. Думал о Мэри, моей сладкой женушке-ките, которую навсегда потерял. Она собирается выйти замуж за маленького япошку-бизнесмена, у которого, по-видимому, столько золота, что можно было бы накрыть территорию штата Канзас, а я всего лишь бывший муж, один из двух выброшенных на берег китов, в высшей степени элегически настроенный. На прошлой неделе умер Кларк Гейбл, и я, к собственному удивлению, обнаружил, что всегда чувствовал большое сродство с этим человеком.

Теперь постарайся понять. Я, право же, совсем не знаю Кларка Гейбла, а прошлым летом даже завидовал ему. Вот ведь счастливчик: снимается с Мэрилин Монро. Знаешь, сын, если бы в нашей стране выбирали в президенты женщину, с которой ты больше всего на свете хотел бы провести ночь, разве эта юная леди не выиграла бы? Так вот да, я завидовал Гейблу. А теперь он мертв. Возможно, Мэрилин заставляла его старое сердце слишком часто взбираться в гору и падать с нее. И я обнаружил, что оплакиваю Гейбла, хотя ни хрена не знаю об этом малом. Но так или иначе, актеры завораживают меня. Их труд в определенном смысле близок нашему, и однако же они совсем на нас не похожи. Я не много общался с актерами, но обычно они разочаровывали меня. В них нет нашего стержня – целенаправленности. А не имея стержня, актер, пытаясь стать кем-то другим, вынужден за это расплачиваться. Во всяком случае, такова моя концепция. И все равно я любил этого малого, Гейбла. Трудно объяснить вам, циничной молодежи, какое мы, люди старшего поколения, чувствуем сродство с кинозвездами его уровня. Во время Второй мировой войны я иногда мысленно разговаривал с ним. Особенно после того, как мне удалось что-то провернуть. «А ты бы сумел провести так дело, Кларк?» – спрашивал я его. Кто знает, что порождает такие беседы? В любом случае все это глупости.

Подозреваю, что мое смятенное состояние ума все еще объясняется провалом в Лас-Вегасе 31 октября. На мне это тяжело сказалось. Три вопроса не дают мне покоя. Первый: произошло ли это по воле рока? Второй: не вставил ли Джанкана палки в колеса? И третий: ведает ли об этом ФБР? Ответов у нас нет, но мне, безусловно, приходится расплачиваться. Во-первых, рок. Мои коллеги могут теперь прийти к выводу, что Кэл Хаббард притягивает несчастье. Во-вторых, Кэл Хаббард поступил крайне непродуманно, остановив свой выбор на такой шпане, как Дж. Я склонен с этим согласиться, хотя я всего лишь унаследовал этого типа от Мэю, который отобрал его. Однако все «но» и все «тем не менее» в нашей работе отметаются. Просто прими на себя вину. Так оно быстрее и спокойнее.

Теперь самое худшее – третье. Что, если ФБР с самого начала следило за этим делом? Последний провал заморозил всю нашу деятельность.

В результате меня, несомненно, холодно принимают у Аллена, у Биссела и в окружении Бориса. Мы все понимаем, что, если случится худшее, выносить помои придется мне. Мы должны выгородить Аллена. Я не возражаю, и требовать такое от сотрудника разумно, но когда знаешь об этом заранее, все добрые чувства куда-то исчезают.

Дело не так скверно, чтобы я не сумел с этим справиться, но если, Рик, у мужчин существует климакс, то мне стоит обратиться к врачам. У меня ощущение, что надо мной навис рок, и это влияет на присущий мне оптимизм в выполнении смелых проектов.

Ну хватит, перейдем к более интересным материям. Несмотря на мою близость к вылету, до старика все же кое-что доходит. Аллен Даллес и наш новоизбранный президент Джон Ф. Кеннеди имели дружескую беседу в Палм-Бич 17 ноября. Хотя Майами находится всего в 60 милях оттуда, могу поспорить, что до тебя ничего не дошло, а мы тут кое-что услышали. Аллен вернулся без выигрыша. Насколько я слышал, Кеннеди высказал несколько сомнений по поводу предстоящего удара по Кубе и повел разговор о демобилизации Бригады. Аллен ответил, как голландский дядюшка: «Неужели, господин избранный президент, вы действительно готовы объявить этим достойным молодым кубинцам, что они должны быть распущены вопреки их воле? А ведь они просят, рискуя собственной жизнью, лишь о том, чтобы им дали возможность восстановить демократию в своей стране».

Кеннеди оказался на высоте. Он не захлопал крыльями. Выслушал Аллена и повторил свое. Сказал, что в принципе готов пойти на такое, но должен подчеркнуть: никаких следов участия Соединенных Штатов в этой акции не должно быть. Открыто агрессивные действия против Кубы могут вызвать угрозы со стороны Советов.

«Добавлю следующее, – сказал Кеннеди, – если наше вмешательство в дела Кубы станет известно, мы, конечно, обязаны будем одержать там победу».

«Всецело с этим согласен», – сказал Аллен.

«Ну а если, мистер Аллен, мы так уж хотим выиграть, – сказал Кеннеди, – зачем пускать в ход Бригаду? Если требуется масштабная военная операция, при чем тут ЦРУ?»

Этим он загнал Даллеса в угол. Так что Аллен вернулся от Кеннеди с весьма ограниченным «зеленым светом». Никакого явного американского вмешательства. Словом, высадка отложена на два-три месяца. Пока Кеннеди официально вступит в должность и его администрация начнет функционировать, уже настанет весна 1961 года.

А за это время в Бригаде может начаться брожение. Я бы назвал это бросанием монеты на счастье. Ведь если дисциплина в Бригаде не удержится, они могут перебить друг друга в Гватемале. Нам предстоят интересные времена.

Твой невезучий

Галифакс.

34

СЕРИЯ: Джей/39,354,824

КАНАЛ СВЯЗИ: ЛИНИЯ УПЫРЬ-СПЕЦШУНТ

ПОЛУЧАТЕЛЬ: УПЫРЬ-А

ОТПРАВИТЕЛЬ: ФИЛД, 20 ДЕКАБРЯ, 1960, 10.11

ТЕМА: БЕСПЕЧНЫЙ

С сожалением вынужден информировать, что Филд потерял доступ к СИНЕЙ БОРОДЕ. Катализом явились буддисты.

Сообщаю, что 19 декабря СИНЯЯ БОРОДА вернулась в «Фонтенбло» одна после посещения магазинов с РАПУНЦЕЛОМ. В вестибюле стояли двое мужчин в фетровых шляпах. Через минуту после того, как СИНЯЯ БОРОДА вошла в свой номер, ей позвонил портье. Ее хотят видеть мистер Макс и мистер Роуз. Они из ФБР. Она, конечно, может им не открывать, сказал клерк, но, возможно, не следует откладывать, потому что они вернутся.

Она согласилась встретиться с Маком и Роузом. Их интересуют, сообщили они ей, ее отношения с РАПУНЦЕЛОМ. Она утверждает, что не сказала им ничего. Позже в разговоре с Филдом сказала, что вопросы ей задавали «пренеприятные». К сожалению, эта история подогрела ее сомнения в отношении Филда. Она обвинила его в сговоре с Максом и Роузом. И заявила, что не желает его больше видеть.

Произошло это вчера вечером. По мнению Филда, их отношения закончились. Для прикрытия не осталось места.

Если новая ситуация продержится в таком виде весь будущий месяц, нужен завершающий отчет?

ФИЛД.

Проститутка едва ли удовлетворится таким сообщением, но его огорчение по поводу потери Синей Бороды перекроет досаду по поводу отсутствия подробностей.

Я бы мог сообщить ему куда больше. За тот час, что я провел с Моденой, все, что говорили Макс и Роуз, было повторено. Она позвонила мне в «Зенит» вскоре после того, как они ушли, и была очень спокойна, так спокойна, что я почувствовал, как под спокойствием нарастает ее истерия.