Текст книги "Полковник Гуров. Компиляция (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

– Убивать тебя будет приятно. Не то что этого недоумка фермера. Разве какой-то вшивый колхозник может понять тонкую организацию души творческого человека? Разумеется, нет. Даже мой дражайший начальник не был на это способен. Жалкий бездарь! Знал бы ты, сколько унижений я от него терпел. Он считал меня никчемным журналистом. Держал в редакции из жалости. Самое обидное, что жалел он даже не меня, а мою покойную матушку. Да, да, ты не ослышался, господин Хван был когда-то знаком с моей матушкой и после ее смерти считал своим долгом опекать меня. Гнусный выродок! С каким же наслаждением я убил его! Жаль, что человека нельзя убить дважды. Я бы с радостью сделал это и два, и три раза. Ты знаешь, что он считал себя моим благодетелем? Впрочем, откуда тебе это знать? Ты ведь с ним даже не знаком. Ничего, если верить теории церковников, скоро вы с ним встретитесь. Сможете обсудить ощущения. Сможете даже оценить мой гений. Я ведь действительно гений! Посуди сам, разве мог бы посредственный журналистишка разработать столь безупречный план? Да никогда в жизни! А я смог! Я убил четверых, включая моего благодетеля, а полиция только руками разводит: кто этот неуловимый убийца?

Первый рулон закончился. Топырин аккуратно сложил втулку в лежащий рядом рюкзак и потянулся за вторым рулоном.

– Знаешь, в чем их ошибка? Они ищут шизанутого маньяка, который выбирает жертвы спонтанно. А у меня все продумано. Я не стал бы рисковать, набрасываясь на незнакомцев. Нет, я изучил ваши жизни так тщательно, как только возможно. Я знаю о ваших привычках больше, чем вы сами. И поэтому у меня не бывает промахов. У полиции случаются, а у меня никогда. Ну и кто после этого неудачник? Ты не поверишь, но в моей родной редакции все считают меня неудачником. Думаешь, мне есть до этого дело? Плевать! Теперь-то они станут меня уважать. Еще бы! Освещать такое громкое дело доверили не кому-то из них, а мне, Зиновию Топырину! Это я заставил их воспринимать меня всерьез. И по-другому уже не будет. Кончились деньки, когда они могли задвигать Зиновия Топырина на галерку. Их драгоценный господин Хван мертв, а я, подающий надежды журналист Зиновий Топырин, – жив и готов продолжать писать о серийных убийцах, терроризирующих всю область. Не переживай, я и про тебя напишу. А когда покончу с этим делом, придумаю что-то другое. А ты как думал? Зачем останавливаться, если все так хорошо идет?

Сквозь болтовню убийцы Крячко услышал болезненный стон. Девайкин приходил в себя. Заметил это и преступник.

– Наконец-то, а то мне уже надоело разговаривать с воздухом, – радостно рассмеялся он и похлопал Девайкина по щекам: – С возвращением, Эдуард! Имечко тебе родители дали, прямо скажем, идиотское. Наверное, в детстве ты страдал от дразнилок, которые придумывали твои одноклассники. Меня тоже в детстве дразнили, так что и в этом мы с тобой схожи.

– Не трогай меня, ты, урод!

Это произнес Девайкин. Крячко весь подобрался. «Где же Гуров с бойцами? Чего он медлит? – раздраженно подумал он. – Доказательств уже выше крыши, пора брать выродка». Но с места не двинулся. Отправляя его с Девайкиным, Гуров четко обозначил, что действовать он должен только в том случае, если ситуация выйдет из-под контроля. В данный момент Крячко ситуацию контролировал. Убийца вознамерился потянуть время, ему хотелось излить душу тому, кто спустя короткое время унесет его секреты в могилу. Это значило, что до тех пор, пока не наговорится, он Девайкина не убьет. И Крячко решил ждать.

– Ты бы себя сейчас видел, – хохотнул Топырин. – Глаза навыкате, лицо белее мела, волосы всклокочены. Лежишь тут, обмотанный пленкой, и оскорбляешь того, от расположения которого зависит твоя жизнь. Урод – это ты, дружок, тут и спорить не о чем. Напомнить тебе, как ты здесь оказался? Это я тебя позвал! Но на что ты купился? Роль в мистическом триллере! Да какому режиссеру придет в голову выбрать тебя для съемок триллера? Рекламщик мыла «Голубое облако» и детских подгузников в роли маньяка – это же курам на смех! Об этом ты не подумал?

– Зачем ты это делаешь? – снова подал голос Девайкин.

– Тебе правда интересно? Серьезно? Хочешь знать, зачем я убиваю тебя?

– Да уж, окажи такую любезность, – процедил Девайкин.

«Время тянет, молодец, актер, – мысленно похвалил Крячко. – Давай, заставь его говорить. Заставь признаться во всех совершенных преступлениях. Это будет та самая гениальная роль, о которой ты мечтал». От нетерпения он переступил с ноги на ногу, и под подошвой хрустнул камешек. Топырин вскинулся, прислушиваясь, и нервно выкрикнул:

– Кто здесь?

И в этот момент в дверной проем ворвались бойцы ОМОНа во главе с полковником Гуровым.

– Стоять, ни с места! – закричал Гуров. – Зиновий Топырин, вы арестованы!

Топырин выронил из рук рулон, вскочил и бросился бежать. Он бежал прямо на Крячко, пытаясь добраться до бокового выхода. Как только он поравнялся с колонной, за которой скрывался полковник, тот выскочил и точным ударом сбил беглеца с ног. В тот же миг его окружили бойцы в масках и с автоматами наперевес. Топырин выругался и, подняв руки, прокричал:

– Не стреляйте, я сдаюсь! Я сдаюсь, вы не можете убить меня!

Бойцы подняли его с пола, заломили руки за спину, защелкнули наручники.

– Ну, здравствуй, Зиновий, – подошел к ним Гуров. – Какую байку поведаешь на этот раз?

– Думаете, поймали меня? Думаете, вам удастся повесить на меня все четыре убийства? – Поняв, что жизни его ничто не угрожает, Топырин начал улыбаться. – Позвольте вам напомнить: у вас на меня ничего нет!

– Вот как? А что же, по-твоему, здесь произошло? Быть может, ты оказался здесь совершенно случайно? Ты не собирался убивать Эдуарда Девайкина? Может, ты его спасал, и серийный убийца скрылся с места преступления буквально за минуту до нашего появления? Брось, Топырин, тебе не отвертеться!

– Я не такой дурак, – хихикнул Зиновий. – Я не стану опровергать очевидное. Просто вы неправильно поняли мои мотивы.

– Да неужели? Может, просветишь нас относительно твоих мотивов? – усмехнулся Лев.

– Охотно. Я заманил актера Девайкина сюда потому, что хотел получить убойный репортаж. Я решил сымитировать почерк серийного убийцы, чтобы иметь возможность написать о нем в единственном лице. Свора журналистов, пишущих об одном и том же, это не тот уровень, о котором я мечтал. Эксклюзивный материал, вот что я хотел получить, но и только. Я не собирался по-настоящему убивать его. Сделал бы пару снимков, а потом позвонил бы в полицию и сообщил о новом преступлении Подмосковного маньяка.

– Врет! Он все врет! – вырываясь вперед, закричал Девайкин. – Он и есть Подмосковный маньяк! Он сам это сказал!

Бойцы ОМОНа успели снять с него пленку, и теперь он жаждал отмщения.

– И снова неправда. Что он слышал? – гаденько улыбаясь, проговорил Топырин. – Он был без сознания и даже не видел, кто именно на него напал. Все, что он мог видеть, – это то, как я склонился над ним. Но что я собирался сделать, убить или спасти, этого он знать не может. Он был в состоянии аффекта, поэтому первого человека, которого он увидел после того, как пришел в себя, принял за убийцу. Будь на моем месте вы, полковник, он и вас мог принять за преступника.

– Быть может, он и не слышал, – вступил в разговор Крячко, – зато я слышал достаточно.

– Сколько же раз мне повторять одно и то же! – Топырин даже обиделся. – Ну, слышали вы что-то, и что с того? Ваше слово против моего, а доказательств-то нет! И вы знаете об этом не хуже меня. Вспомните, вы уже раз пытались обвинить меня в убийстве. Даже обыск в квартире устроили и соседям докучали, пытаясь найти подтверждение тому, чего не было. Удалось вам меня разоблачить? Нет и еще раз нет! Пока маньяк расправлялся с той девкой, что кричала на каждом углу о равных правах для всяких педиков, я сидел дома и смотрел футбол. И доказать обратное вы не в силах.

– Теперь не прав ты, – заметил Гуров. – Смешно, что упомянул именно тот случай.

– Чем же он смешон? – продолжал улыбаться Топырин.

– Тем, что Елизавету Трунову тебе убить не удалось. Она жива и готова давать показания.

– Жива? Вы блефуете. – Было видно, что известие ошеломило Топырина. – Я вам не верю!

– Почему? Потому что нашему свидетелю есть что сказать, верно? Потому что ты не мог держать язык за зубами и выложил ей подробности убийства фермера Заборина и хирурга Дрозинского, а теперь пытаешься вспомнить, как много тогда наговорил?

– Хотите сказать, я был настолько беспечен, что позволил ей лицезреть меня? – Топырин пытался выяснить, что известно полиции, и Гуров это прекрасно понял.

– Что, наконец-то стало страшно? – вкрадчиво спросил он. – Почувствовал, что земля горит под ногами, а бежать некуда? Если так, то твои ощущения верны. Елизавета Трунова видела убийцу. И слышала его бахвальство. Для того, чтобы засадить тебя за решетку пожизненно, хватит и ее показаний.

И тут Зиновий засмеялся. Эхо разносило смех по зданию, придавая ему зловещий оттенок. Гуров ждал. Успокоившись, Топырин снова заговорил:

– А ведь вы меня чуть не провели, полковник. Хорошая работа, чувствуется рука профессионала. Жаль, не очень чистая. Но, отдавая должное вашей хитрости, скажу сразу: не верю ни одному слову. Пояснить почему?

– Это необязательно, – ответил Гуров, уже понимая, как Топырин догадался, что слова его лишь блеф. Не нужно было говорить, что девушка видела его. Это было лишним и неправдоподобным. Случись так, Зиновия взяли бы гораздо раньше, на другой день после убийства.

– А я все же поясню. – Теперь Топырин говорил более уверенно. – Если бы ваша дражайшая девица действительно видела лицо маньяка, он был бы уже за решеткой и мы сейчас не находились бы за сто пятьдесят верст от своих уютных квартирок. Ни один из нас.

– Твои предположения неверны, – заговорил Крячко. – Елизавета видела тебя и слышала твой голос, это правда. А не провели опознание потому, что она психологически надломлена. Это ты своими гнусными действиями довел ее до такого состояния. Врачи рекомендовали ей покой, но не сомневайся, еще день-другой, и она придет в норму, а когда это произойдет, тебе крышка!

Выслушав его, Топырин лишь ухмыльнулся и спокойно произнес:

– И снова мы в исходной точке. Кроме настоящего недоразумения с дорогим моему сердцу актером предъявить мне вам нечего. Меня пожурят и отпустят. Может быть, назначат условный срок. В худшем случае, назначат психиатрическое освидетельствование и признают недееспособным.

– Тогда весь свой остаток жизни ты проведешь в психиатрической больнице, – цепляясь за соломинку, заявил Лев. – Двадцать, а то и тридцать лет ты будешь гадить под себя, пускать слюни и считать воображаемых тараканов на беленом потолке. Попав в стены этого заведения, очень скоро ты превратишься в овощ. Тебя будут пичкать транквилизаторами до тех пор, пока ты не потеряешь способность мыслить.

– Зато я буду жить, а ваши жертвы продолжат гнить в земле, и на вашей репутации останется несмываемое пятно, так как закрыть дело Подмосковного маньяка вы не сумеете. Я расскажу психиатру такую душещипательную историю, после которой он будет рыдать от сочувствия ко мне. И обвинять меня будут только в неудачной попытке доказать всему миру, какой я гениальный журналист, а вовсе не в том, в чем вы пытаетесь обвинить меня сейчас.

– Ты думаешь, тебе кто-то поверит? – вскипел Крячко.

Гуров остановил его и строго произнес:

– Довольно, Стас! Думаю, я знаю, чего он добивается.

Лев смотрел на Топырина, и его буквально выворачивало от отвращения. Он ненавидел себя за то, что собирался сделать, но понимал, что это кратчайший путь с успеху. Он даст Топырину то, что нужно ему, в обмен на чистосердечное признание. А чувство самоуважения? Что ж, как-нибудь он это переживет. Как и говорил Топырин, с доказательной базой у них был полный швах. Если убийца уйдет в «глухую несознанку», в суде им предъявить будет нечего. Зиновия будут судить за попытку убийства Эдуарда Девайкина, а смерть трех его жертв и попытка убийства Елизаветы сойдет ему с рук. Даже если на булыжнике, которым воспользовался Топырин, чтобы вырубить Девайкина, найдут следы крови других жертв, в чем Крячко сомневался, опытный адвокат сумеет доказать, что булыжник его подзащитный стащил с одного из мест происшествия. Ведь он бывал в каждом из них и, как журналист, имел на это все основания. Вот если бы им понять, каким образом он подстроил свое алиби в случае с Елизаветой Труновой, или получить доказательства того, что на время двух других убийств алиби у него нет, тогда можно было бы не торговаться. Но в тех условиях, в которых оказался Гуров, выбирать не приходилось. Он еще секунду помедлил и произнес:

– Предлагаю сделку.

Крячко аж отшатнулся от него и, вытаращив глаза, выпалил:

– Гуров, ты свихнулся? Ты ведь никогда не идешь на сделку с убийцей!

Все, кто был в здании, уставились на Гурова как на привидение. Один Топырин, казалось, ничуть не удивился. Он облегченно вздохнул, улыбнулся и ответил:

– Я уж думал, вы никогда не предложите!

– О чем он, Лева? – потребовал ответа Станислав.

– Мы дадим ему шанс сдаться прессе, – заявил Гуров и посмотрел на Топырина: – Ведь ты об этом мечтал, когда придумал свой коварный план?

– На самом деле все не совсем так, – не согласился тот. – Я мечтал о другом, но раз уж для меня слава возможна только в этом случае, придется этим довольствоваться.

– Давай обсудим условия сделки. Я даю тебе возможность выступить перед прессой, а ты делаешь полное признание по всем пяти эпизодам. И без уловок, Зиновий!

– Согласен, – поспешно ответил Топырин. – Только список приглашенных на мою пресс-конференцию я составлю лично. Прийти должны все, и обеспечить явку – ваша задача. В ответ я выдам вам столько подробностей, что следователям останется только пылесосом пройтись, чтобы собрать их воедино.

– Договорились, – согласно кивнул Лев. – Пакуйте его, ребята! Пора возвращаться в Москву.

Омоновцы подхватили Топырина под руки и поволокли к выходу. Кто-то захватил его рюкзак. Через несколько минут в церкви остались только Гуров, Крячко и актер Девайкин.

– Он говорил правду, у вас действительно на него ничего нет? – прервал тягостное молчание актер.

– Не принимайте его слов близко к сердцу, – ответил Гуров. – Улик у нас предостаточно. Только чистосердечное признание все равно лучше.

– Хорошо, если так. Мне показалось, говорил он убедительно. Неприятно думать, что я рисковал напрасно. Затылок до сих пор болит, приложил он меня конкретно. – Девайкин дотронулся до раны, поморщился. – А уж о том, что я испытал, когда очнулся, даже вспоминать не хочется.

– Вы молодец, Эдуард, – похвалил Крячко. – Я наблюдал за вами. Как смело вы вошли в здание, как потом пытались выиграть время, подыграв преступнику. Если я когда-нибудь соберусь снимать фильм, то роль главного героя непременно отдам вам.

– Вы мне льстите, – зарделся Девайкин. – И все равно приятно. На самом деле смелость тут роли не играла. Я просто не ожидал, что он нападет прямо с порога. Сам я готовился к долгому хождению по пустынным коридорам или к чему-то в этом роде. А уж когда он меня пленкой опутывать начал, тут сыграл инстинкт самосохранения. Пусть я и знал, что вы рядом, только страху на это наплевать. Скажите, его надолго посадят?

– Надолго, – пообещал Крячко. – Сидеть ему до конца жизни.

– А если не удастся доказать, что это он убил остальных? Я ведь жив, за попытку убийства много не дадут, да еще если он и правда представит все, как невинный розыгрыш…

– Опасаетесь за свою жизнь? – догадался Стас.

– Есть немного, – признался Девайкин. – Все-таки я тоже приложил руку к его поимке. Вдруг он выйдет и решит отомстить?

– Этого не случится, – решительно заявил Гуров. – Топырин сядет. И судить его будут за три убийства и две попытки убийства. Вы же слышали, он готов сказать правду. Пусть перед репортерами, но ради минуты славы он выложит все. Поехали в Москву, пора готовить документы для передачи прокурору.

Спустя три дня Крячко сидел в уютной кухне своего друга. Вооружившись вафельным полотенцем, Гуров вытирал фужеры. Время от времени он разглядывал их на просвет, потом энергично дул и снова начинал тереть. Из соседней комнаты доносилось женское щебетанье. Не подавая вида, оба полковника прислушивались, пытаясь понять, что происходит в гостиной.

– Что-то долго они там, – первым не выдержал Крячко. – Полчаса уже платье примеряют.

– Обычное дело, – изображая бывалого, успокоил его Лев. – Когда в доме собираются больше одной женщины, об ужине можно забыть. Пока весь гардероб не перемерят, всю бижутерию не пересмотрят, всю косметику не обсудят, на кухню не вернутся. Будь ты, Стас Крячко, женат, знал бы об этом и не беспокоился.

– Тогда скажи мне как муж со стажем, что делают в таких случаях мужчины, чтобы не умереть с голоду? – подлаживаясь под тон друга, спросил Крячко.

– Берут инициативу в свои руки и готовят ужин, – рассмеялся Гуров.

– Готовят ужин? – Стас в притворном ужасе вытаращил глаза.

– Расслабься, нам с тобой это не грозит, – успокоил его Лев. – Да будет тебе известно, моя Маша – тоже жена со стажем и знает, как сделать так, чтобы и волки, то бишь мы с тобой, были сыты, и, пардон за каламбур, овцы, а в их лице твоя Елизавета и моя Мария, остались целы и невредимы. Я ясно излагаю или продублировать?

– Лучше поясни, – пошутил Крячко. – Только не таким высокопарным слогом, а то ты мне кое-кого напомнил.

– Объясняю: моя жена заранее приготовила весь список блюд, входящих в меню нынешнего ужина. Нам остается только выставить тарелки, блюда и салатники на стол и придумать способ заманить на кухню женщин. С тарелками справлюсь я, а вот завлечение тебе придется взять на себя. Что касается сходств и совпадений, я бы вызвал тебя на дуэль за столь нелестное сравнение. Это ж надо было заявить, что я ассоциируюсь у него с серийным убийцей! На кого же тогда похож ты, Крячко?

– Да ладно тебе! – усмехнулся Крячко. – Ну, напомнил и напомнил. Мало ли в жизни совпадений случается.

– О каких совпадениях идет речь?

Мария вошла в кухню под руку с Елизаветой Труновой. С того памятного дня, как Крячко привез ее к себе домой «переждать опасность», она так и жила в его квартире. Ходила по магазинам, готовила ужин, гладила рубашки и делала много других приятных и полезных вещей. Выставить Елизавету за порог Стас не решался, а может, и не хотел. Сегодня в их отношениях наступил новый этап – они впервые пришли в гости вместе. Задавая вопрос, Мария не подозревала, что вступила на запретную зону. По смущенному виду мужа она поняла, что тема нежелательна, и попыталась сгладить неловкость, но Елизавета ее опередила:

– Вероятно, речь шла о том мерзавце, что загубил жизни стольких невинных людей и чуть было не отправил на тот свет меня. Это так?

– Дорогая, не стоит ворошить прошлое, – поспешно произнес Крячко.

– Почему же, давайте обсудим, если это так важно. – Елизавета была настроена решительно. – Дома ты мне запрещаешь касаться этой темы, а ведь я, как никто другой, имею право знать, чем все закончилось и закончилось ли вообще.

– Все закончилось, – вместо Крячко ответил Гуров. – Топырин получил свой «звездный час». Он вынудил нас собрать пресс-конференцию и в присутствии сорока журналистов признался в убийстве фермера Заборина, хирурга Дрозинского и своего начальника, главного редактора Александра Хвана. В том, что пытался убить вас, Лиза, и еще одного человека, актера Девайкина, он тоже сознался.

– Но ведь у него было алиби на время нападения на меня? Как он это провернул?

– Все до банального просто. Он сделал запись своего голоса с репликами, соответствующими моменту, поставил на таймер телевизор и воспроизводящее устройство и потихоньку покинул квартиру. Когда таймер сработал, его там уже не было. Телевизор транслировал матч, магнитофон воспроизводил запись, и у соседей сложилось впечатление, что он находится дома и мирно смотрит футбол, – пояснил Гуров. – Рюкзак со всем необходимым он хранил в камере хранения на вокзале, потому обыск ничего и не дал. Но теперь, после его признания, суд признает его виновным по всем эпизодам и назначит меру наказания согласно Уголовному кодексу.

– Значит, никакому адвокату не удастся реабилитировать его? – спросила Елизавета.

– Никакому адвокату, будь он семи пядей во лбу, не удастся даже срок ему скостить. Топырин ответит за все свои злодеяния, – заверил Крячко, обнимая ее за плечи.

– В газетах пишут, что он придумал план убийства пяти человек только ради того, чтобы избавиться от своего начальника и одновременно заработать репутацию лучшего журналиста, – это правда? Он действительно считал, что единственный способ добиться известности – это начать убивать? – задала Елизавета новый вопрос.

– Да, это так. Он считал, что редактор незаслуженно задвигает его статьи на последнюю полосу, тогда как он мечтал видеть свое имя на первых полосах газеты, – ответил Гуров. – Отчасти он своего добился. Его имя еще долго не сойдет с первых полос.

– Тем не менее для него теперь все кончено, – подытожила Мария. – Преступник разоблачен и отдан под суд. Тема исчерпала себя, и на этом мы поставим точку. Дорогой, разливай шампанское, будем праздновать победу!

Лев благодарно улыбнулся. «Все-таки у меня лучшая в мире жена», – подумал он, срывая фольгу и выдергивая пробку. Елизавета перехватила взгляд Гурова, и в голове у нее пронеслась мимолетная мысль: наступит ли день, когда Стас будет смотреть на нее с тем же обожанием, – но она тут же отбросила ее. Прочь сомнения, прочь долгосрочные планы и напрасные переживания! Она жива, разве этого мало? Елизавета подняла бокал и произнесла тост:

– За жизнь! Долгую и счастливую!