Текст книги "Полковник Гуров. Компиляция (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

– Ладно, раз ты своих авторитетов боишься больше суда. Только смотри, без обмана.

– Я сказал. Мои стрелять начали только, чтобы упредить. Я беспредела не творил. И с этим полковником я на встречу пришел, чтобы узнать, чего он хочет и что может предъявить. Я тебе второго полковника сдам.

Гуров вытащил из кармана фотографию Еременко и показал Парфену. Уголовник отреагировал почти мгновенно:

– Да, это тот, второй. Когда договаривались, я в основном с ним имел дело, а этого, что сегодня пришел, только мельком видел.

– Этого второго, – спрятал Гуров снимок в карман, – недавно убили. Кто?

– Опа! – прищурился Парфен. – Так, значит… Честно скажу: не знаю. Но тут и башку ломать нечего. Один второго завалил, чтобы дело не делить на два. Тут и к гадалке не ходи.

– А вот этого знаешь? – Гуров вытащил из другого кармана фотографию Рубича восьмилетней давности.

Парфен внимательно посмотрел, подумал и отрицательно покрутил головой. Гуров отложил снимок и встал со стула. Парфен поднялся следом.

– Решаем так, – ткнул Парфена пальцем в грудь Лев. – Сейчас тебя везут в МУР. Там с тебя снимут показания по всем твоим делам в Москве с этими полковниками и наркотиками. Учти, этот полковник и тот парень, что остался жив, начнут валить все на тебя. Учти это, Парфен.

– Ни хрена, – улыбнулся уголовник, – у меня есть, что им предъявить. Я с такими фактиками и на «сходняк» бы вышел. Ты, главное, мне запиши сотрудничество со следствием, а уж я молчать не буду. Это еще посмотрим, кому беспредел запишут. А на зоне мы потолкуем по-другому.

Как Гуров и ожидал, первые допросы Загладина ничего не дали. Показания Башмакова и Парфена его, возможно, и убедили в том, что улики против него лично будут, но сдаваться и во всем сознаваться он не торопился. Гуров зашел в одиночную камеру следственного изолятора к Загладину только один раз. Ему хотелось составить свое впечатление об этом человеке именно сейчас, во время ареста.

– Один вопрос, Михаил Васильевич, – потребовал он, облокотившись плечом о стену у входа в камеру, – кто убил Еременко? И зачем?

– Вам протоколов допросов мало? – сквозь зубы процедил Загладин, стоя спиной к двери и глядя в окно на высоте почти двух метров от пола. – Обратитесь к Оксане Дмитриевне, она достаточно меня мучила этим и другими вопросами.

– При чем тут протоколы? – хмыкнул Гуров. – Я не следователь, у меня работа немного другого рода.

– Следователи, не следователи… – Загладин обернулся и почти закричал: – Я не знаю, кто и зачем убил Славку Еременко! Сам не понимаю! Убит он был еще до того, как я зашел в кабинет.

– Я вам не верю, Михаил Васильевич, – тихо проговорил Гуров.

– А мне теперь все равно, – вдруг как-то сник Загладин. – Смерть Славки мне срока не сбавит. И не прибавит… Только не убивал я его. Сам ломал голову, свихнуться можно от этого, но только так и не понял, кому же он помешал. Ведь канал держал я, сбывал я. Убивать надо было меня, а не его, если по правилам.

– По каким правилам?

– По криминальным, – зло бросил Загладин и замолчал.

На этот раз Гуров увидел Любу в здании МУРа. Женщина сидела в кабинете Волкова, стискивая ручки дамской сумочки, как будто это были вожжи непослушного коня. Сейчас она была совсем другой, чем тогда, во время первого допроса в загородном доме Загладина, более испуганной, что ли.

– Скажите, – спрашивал Волков, – как давно вы работаете в доме Загладина?

– У Михаила Васильевича? Года два, наверное.

– Вы знаете тех людей, которые приехали к нему на вечеринку в день убийства полковника Еременко?

– Так я же их не видела. Я только слышала, как Михаил Васильевич звонил паре человек, приглашал, а так, чтобы в лицо всех видеть, кто приехал… я же ушла к тому времени.

Гуров понял, что Волков пытается запутать свидетельницу или спровоцировать ее на несоответствия в показаниях, и еле заметно махнул рукой – не надо, мол. Он подсел к женщине и спросил:

– Скажите, Любовь, а кто еще видел того самого «электрика», который в тот день приходил в дом Михаила Васильевича?

– Так не было в доме никого, кто же мог видеть? Я одна была. Калитка открыта, он и вошел. Потом позвонил в дверь, я крикнула, что открыто.

– А вы чем занимались, когда он…

– А-а! Ну, конечно! – Женщина так разволновалась, что даже не ответила на последний вопрос Гурова. – Ну, видела его еще одна женщина.

– Да? И кто же?

– Инна… Фамилии я не знаю, ее Инной все зовут. Она в мини-магазинчике у нас работает. Я вспомнила, что она обещала мне захватить рыбы соленой, нарезку, у нее всегда свежая бывает. А когда на часы посмотрела, то поняла, что опоздала, Инна уже сменилась, у нее пересменка как раз в этот день была, и она сдавала товар сменщице. Я ей звоню, а она смеется, говорит, что как раз мимо моего дома идет. Раз я не позвонила, она и не стала рыбу брать. Вдруг уже не надо?

– Подождите, – предупреждающе поднял руку Гуров. – В какой момент произошел ваш телефонный разговор?

– Как раз мы болтали, а на улице стукнула калитка. Я подумала, что это Инна зашла. Не знаю, почему я так подумала. А потом мы с ней, значит, болтаем, а в дверь звонок, ну я и кричу, что открыто. Вот и все. Он, который вошел, говорит, что из… этой компании, тут я с Инной и распрощалась, сказала, что пришли ко мне. Я думаю, что они у ворот возле дома и разошлись, видела она его в лицо. Она баба любопытная, да и симпатичный он… обязательно обратила она на него внимание!

Генерал Орлов слушал сыщиков и кивал головой. Теперь все становилось на свои места. Нет, розыск Рубича, если это действительно был он, если это именно он совершал преступления, затягивался. Но теперь генерал мог спокойно принимать удары от начальства в связи с разработкой полковника Загладина. Не поставить в известность руководство в подобной ситуации было нарушением, но… победителей, как известно, не судят. Теперь Орлову есть, что предъявить начальству в свое оправдание.

– Теперь дело передадут в Управление собственной безопасности, – сказал он, поднимаясь с кресла. – Теперь они будут вплотную работать со следствием. Ладно, ребята, это вы сделали, попутно, так сказать, вскрыли сеть распространения наркотиков в Москве и канал поставки. Один из многих, но не это важно, важно то, что в своих рядах гниль раскопали.

– Вот от этой, как ты сказал, гнили стрелять хочется, до чего перед людьми стыдно! Перед теми, кто верит нам, надеется на нас. Не поверите, ребята, мне в последнее время в глаза людям смотреть стало стыдно. Впору хоть из органов бежать, – процедил сквозь зубы Гуров.

– Ну-ну, – подошел к нему сзади генерал и положил руку на плечо. – Ты это прекращай. Ты не о себе должен думать. Без органов, конечно, проживешь: жена – красавица, известная актриса, пенсия будет у тебя высокая, рыбалкой займешься или к жене в импресарио пойдешь. А вот каково органам без тебя будет? Об этом подумай.

– Как вот ты умеешь все перевернуть с ног на голову, – грустно усмехнулся Гуров. – Получается, что я и права не имею на простую человеческую слабость.

– Конечно, не имеешь, – убежденно заверил Орлов, снова начав ходить по кабинету из угла в угол. – Вот когда ты был зеленым лейтенантом, тогда имел право на слабость, имел право сомневаться и мучиться. Тогда органы были тебе нужны, а не ты им. Ты рос и развивался, а милиция тебе помогала своим существованием, тем, что приняла тебя в свою среду.

– А когда я был уже капитаном? – с интересом посмотрел на начальника Гуров.

– Ты был уже не зеленым, – вместо Орлова ответил Крячко, оторвавшись от своего ежедневника, в котором что-то быстро писал. – В капитанах ты был уже бурым, начинал краснеть. Намек на спелость появился.

– Помидорная какая-то тема, – махнул рукой Лев.

– Зато теперь ты можешь нормально думать, – тихо добавил Крячко и снова склонился над ежедневником. – Тебе встряски эмоциональные нужны. Периодически.

Гуров посмотрел на напарника и улыбнулся. Хороший мужик Стас. Всегда рядом, всегда все понимает и, главное, вовремя говорит.

– Ладно. – Он снова стал серьезным и повернулся к ходившему по кабинету в задумчивости Орлову. – Допросили мы эту Инну из магазина. Предъявили, как и положено, несколько фотографий, среди которых была и фотография Рубича. Она уверенно опознала его среди остальных.

– Ну и хорошо, – остановился Орлов. – Теперь мы знаем, что это был он.

– Знаем, – кивнул Гуров, – только ничего не понимаем.

– Чего мы не понимаем? – вздохнул Орлов и снова уселся в кресло.

– Убивают полковника Шамина, которого не за что было убивать, потому что он просто выполнял приказ, угрожают генералу Волжанову, который вообще тут седьмая вода на киселе. Теперь убивают Еременко! Заметьте, ребята, странно не то, что Еременко еще меньше виноват в бедах Рубича, странно другое. Еременко вообще-то следовало убить другим людям. По логике событий! Он был напарником и криминальным совладельцем наркобизнеса с Загладиным, он был его партнером. И Загладин должен был хотеть его смерти, чтобы держать все в одних руках. Это у Загладина был еще один повод убить Еременко, который, по некотором сведениям, появившимся в деле, хотел выйти из игры. А у нас всюду маячит Рубич, как бельмо на глазу!

– Главное, маячит, – хмыкнул Крячко, – а мы его так ни разу даже за руку не подержали, не то чтобы за нее схватить.

– Вот-вот. Он ведет себя как маньяк, свихнувшийся на почве мести, но творит дела очень умно, он нас постоянно переигрывает. Не бывает такого, Петр, все это неправильно.

– Да-а, – протянул генерал, – это меня тоже смущает. Двух матерых сыщиков водит за нос пацан. Где-то мы с вами, ребята, в концепции ошибаемся, что ли.

12 апреля 2003 года.

Северо-Западный Афганистан, севернее города Герат

Язык фарси, на котором говорят персидские народы, Рубич слышал несколько раз. Среди наемников, которые переходили границу Чечни и участвовали в террористической деятельности, иногда вместе с арабами попадались и афганцы. Естественно, Рубич не мог отличить западный фарси от пушту, но в целом произношение, звучание слов и предложений он узнал. И сейчас за пределами этой комнаты или этого дома он слышал на улице голоса, говорившие на фарси.

Пробуждение было странным. Сразу всплыло откуда-то из подсознания что-то слышанное про тяжелый наркотический сон. Так это был сон или воспоминание? Каменные оштукатуренные стены, деревянный потолок, железная кровать с сеткой, которая так знакомо под ним скрипела. И чистое постельное белье. Укол был, даже несколько уколов. Это вспомнилось. Он пришел в себя, когда его мотало по железному полу в какой-то машине, и он успел увидеть за окном горы, затем снова впал в небытие. Самолет? Самолет тоже был? Гул турбин, болтанка с подъемами и резкими падениями, и неудобный ящик… Его везли как в гробу в каком-то ящике, сдвинув крышку во время полета, чтобы он не задохнулся.

Дверь не толкнули, а пнули ногой. Наверное, дверное полотно было тяжелым, потому что от удара задрожал весь небольшой дом, но дверь отворилась неохотно и не полностью. Чья-то рука с закатанным по локоть рукавом зеленой куртки помогла ей открыться. Человек, вошедший в комнату, был европейцем лет сорока. Обритый наголо череп, полувоенное мягкое кепи, защитного цвета куртка и бриджи, заправленные в песочного цвета высокие армейские американские ботинки. Чувствовалось, что под всей этой амуницией крепкое, жилистое тело.

– Вы проснулись? – почти без акцента спросил незнакомец и бесцеремонно уселся на соседнюю койку.

Только теперь Рубич увидел, что в помещении было шесть таких коек с родными и близкими русскими армейскими тумбочками. Он даже инвентарный номер разглядел на обшарпанном боку соседней тумбочки. Гостевая комната, казарма для маленького подразделения, госпиталь, тюрьма? Раковина в углу и бачок из нержавеющей стали над ней литров на пятнадцать. Водопровода нет. Туалета, как в тюремной камере, тоже.

– Как-то вы не очень веселы, – продолжал незнакомец. – Ну ладно, я вижу, вы еще не отошли от долгого путешествия. Все по порядку, или, как говорите вы, русские, все своим чередом. Меня зовут Джордж, а ты Леша, так?

– Откуда вы знаете мое имя? – наконец разлепил сухие губы Рубич и попытался сесть в койке.

Теперь он увидел, что его успели переодеть в приличного вида трусы и футболку защитного цвета. Почему-то он сразу понял, что белье не российского производства, хотя футболка, видимо, армейского образца.

– Странный вопрос, – усмехнулся Джордж. – Тебя привезли с документами. Тебя взяли в плен с документами, и они путешествуют с тобой все это время. Хочешь узнать, где ты сейчас?

– Это не Россия, – выдавил из себя Рубич, которому было еще сложно говорить.

– Это Афганистан, – уже без улыбки ответил Джордж. – Лагерь по подготовке боевиков, в этом я признаюсь честно. Только не надо искать политических фактов, лагерь частный, я – лицо частное, финансируется он на частные деньги. Точнее, сюда присылают бойцов для подготовки и платят за это деньги. Хорошие деньги.

– Богатая организация, – кивнул Рубич, оглядываясь по сторонам в поисках одежды. Он очень неуютно чувствовал себя раздетым в присутствии врага.

– Богатая. У нас хорошо платят.

– Я к тому, что меня везли, кажется, на самолете. Роскошь – гнать самолет из-за одного человека с Кавказа через границу.

– Не все так, Леша. Через Дагестан тебя переправили на побережье, потом через Каспийское море в Среднюю Азию. А уж оттуда самолетом. Только не думай, что все это проделано ради тебя одного. Ты не настолько ценен. Вместе с тобой пришел кое-какой груз в виде новых российских передвижных ракетно-зенитных комплексов, кое-какое ваше оборудование из категории секретных. А еще три десятка наемников для обучения. Видишь, я честен с тобой. Самолет летел не из-за одного тебя.

– Я вам зачем?

– Скоро узнаешь, – небрежно бросил Джордж, поднимаясь. – Сейчас тебе принесут одежду, накормят, а потом мы поговорим о твоей дальнейшей судьбе.

Это был типичный учебный лагерь. Типичный для любой военной или полувоенной организации. Такова была «учебка», в которой Рубич когда-то проходил первоначальную подготовку и принимал присягу. Таким же примерно был и учебный центр по подготовке снайперов, в котором он учился, уже будучи контрактником. Размеренная напряженная жизнь, заполненная до отказа учебными занятиями и дающая очень короткие передышки для личных надобностей: постирать белье, зашить порванные штаны, купить что-то из туалетных принадлежностей в здешнем магазинчике. Писем тут, скорее всего, на родину не писали.

До русского парня тут никому не было дела. Или никто не знал, что он русский, или тут привыкли к большому этническому разнообразию и наличию среди проходивших обучение и русских, и украинцев, и прибалтов. Хотя большая часть «курсантов» имела внешность азиатскую, речь слышалась тут в основном английская. На фарси и других языках разговаривали лишь между собой и в узком кругу. Все команды, все обучение шло на английском, и никого не волновало, что ты не знаешь языка. Учи, или будешь получать пинки и удары стеком от инструкторов, постоянно подгонявших курсантов.

Молчаливый афганец принес Рубичу одежду – обычную полувоенную форму без знаков различия, – дождался, пока тот оденется, и махнул рукой, чтобы русский шел за ним. Привел он его в столовую. Это был небольшой барак, собранный из неструганых досок. Внутри стояли длинные столы и лавки из таких же досок. В лагере вообще все было каким-то временным, собранным на скорую руку. Рубич подумал, что это может говорить о том, что подобного рода лагеря часто меняют место своего расположения, и нет смысла строить капитальные здания. Да и «курсанты» должны привыкать к спартанским условиям. Им ведь предстоит именно в таких условиях «работать».

– Ну, осмотрелся? – поинтересовался Джордж, когда к нему привели Рубича в такой же барак, только внутри поделенный на несколько комнат деревянными перегородками. – Как тебе у нас?

– Что вам от меня нужно? – ответил вопросом на вопрос Алексей.

– Вот это деловой подход, – похвалил американец. – Ладно, давай о делах. Ты уже понял, что остался жив не по божьему провидению и не по причине невероятного везения. Все, что с тобой происходило, имело одну цель – показать, что с тобой будет в случае отказа. Ну, и помочь тебе принять правильное решение. Ты – снайпер, хороший снайпер, как нам удалось установить. Ты просто талант, мастер в своем деле. Тебя продали нам. Да-да, продали, и нечему тут удивляться. За тебя заплатили хорошие деньги, и ты их должен отработать.

– Стрелять в своих? – бесцветным голосом пробормотал Рубич.

– В своих? – искренне удивился американец и даже вскочил со стула. – Кто тебе свои? Что значит, свои? Тебе сколько платили за твою работу, кому ты там был нужен? А тут тебе будут платить столько, что через несколько лет ты сможешь купить себе дом на побережье, хорошую машину, открыть бизнес и жить, поплевывая и на своих, и на чужих. Свои для тебя только те, кто тебе хорошо платит, кто о тебе беспокоится.

– Есть понятие родина, присяга, боевое братство, – машинально говорил Рубич, понимая, что его лепет тут никого ни в чем не убедит. Тут вообще словам придают мало значения.

– Если тебе так спокойнее, если это заткнет твое больное понимание этих слов, то скажу, что тебе не придется стрелять в «своих». Ты будешь учить местных головорезов. Готовить снайперов! Вот и вся твоя работа. Ты их учишь, по ночам спишь в теплой постельке, хорошо питаешься, а на твой счет в банке ежемесячно капают звонкие монеты. И все зависит от тебя. Будешь хорошо учить – через год миллионером станешь. Хочешь через год иметь на счету миллион? Это реально, только надо хорошо работать, и тебе будут платить. Для этого тебе надо получать чуть больше восьмидесяти тысяч долларов в месяц. А ты можешь получать и сто, и двести, но все зависит от тебя!

Рубич стоял, опустив голову, а перед ним чуть ли не из штанов выпрыгивал Джордж и доказывал, что все зависит от самого себя, что в их мире вообще все зависит только от себя. И можно… И он в десятый раз стал перечислять, что можно на эти деньги. Алексея подмывало спросить, а чего это Джордж так часто об этом говорит? Нравится слушать, срабатывает комплекс неполноценности, будоражат нутро несбывшиеся мечты? Но злить этого человека не хотелось.

План в голове Рубича сложился в первые же часы. Уж чего-чего, а работать на террористов он не хотел ни в каком виде. Тем более стрелять самому. Это может всплыть в любой момент, и как ты будешь выглядеть в глазах своих товарищей по оружию, которые тебя помнили, в глазах своих командиров, в глазах близких?

План Рубич реализовал на четвертые сутки. Трое суток он добросовестно готовился к работе инструктора по снайперскому делу. Спал он в отдельной комнате, очень маленькой и отделенной от общего помещения казармы тонкой перегородкой в одну доску. По вечерам старательно и правдоподобно писал программу обучения с почасовой раскладкой, методикой упражнений и тому подобным. А днем готовился к побегу.

Собственно, днем он осматривал лагерь и распоряжался, что и как нужно сделать, чтобы получился нормальный полигон для будущих снайперов. Ему сразу объяснили, что за территорию на учения со своей группой он сможет выйти не раньше, чем через полгода. И пришлось ему на месте, в пределах лагеря придумывать участки для тренировок в маскировке, тренировок чисто стрелковых, дальномерных и тому подобного. Естественно, что самой серьезной стороной всей этой подготовки было знакомство с периметром лагеря, системой охраны и определением возможности побега. Желательно незаметного.

Случай представился на четвертые сутки. Группу для Рубича еще не собрали, а его помощник, все тот же немногословный афганец по имени Шаббо, ходил по пятам и спал за стенкой. В такой ситуации сложно остаться без внимания даже на минуту. Но Рубич нашел такую возможность.

Лагерь представлял собой огромную ровную площадку на краю небольшого горного плато. На юге – обрыв и перепад высот метров в пятьдесят, на севере и востоке – скалистые участки и осыпи, переходящие в каменные стены. На юг плато сужалось и опускалось узким языком к небольшой извилистой речной долине. Здесь пролегала единственная дорога, доступная для использования автомобильного транспорта.

Сам лагерь был огорожен деревянными столбами и опутан ржавой колючей проволокой. Эти изгороди уходили на север и на восток почти на километр. Дальше простиралась практически безжизненная каменистая поверхность, с чахлыми кустиками и вездесущими ящерицами. И внутри этого огромного загона каменными стенами в два метра высотой была огорожена собственно жилая территория. Здесь стояли жилые домики, здесь была кухня и все подсобные службы. А за пределы каменных стен «курсантов» выгоняли во время утренних зарядок и многокилометровых пробежек. Там же были оборудованы полигоны для тренировок.

Рубич понял, что уходить по плато к горам бессмысленно. Он этих гор не знает, не знает местности за пределами плато и просто не выживет, даже если удастся продержаться несколько дней. Идти надо туда, где люди, где еда и вода и где есть транспорт. Главной составляющей успеха побега Рубич видел возможность быстро покинуть территорию поиска. Чем быстрее и дальше он уйдет в первые часы и сутки, тем сложнее его будет найти.

Решение пришло в голову само. Рубич еще в первый день понял, что вода в лагерь поступает из старой скважины. Уровень воды там невысок, вода поступает с перебоями, а мотор все время выходит из строя. И тогда на время ремонта воду в накопительные железные баки привозят «водовозкой». Старый советский «ГАЗ‑66», с полустершейся красной звездой на борту и остатками белого номера, имел на себе полуторакубовую цистерну. Вдвое меньшая цистерна располагалась на прицепе. Когда в лагере случались перебои с водой, этот старый «газон» спускался по дороге к реке и накачивал в цистерны воду. Повторяли процедуру столько, сколько требовалось. Обычно машина делала два или три рейса. Потом снова удавалось запустить мотор, и воду начинали качать из скважины.

Вывести из строя мотор было делом простым. Алексей сделал бы это в два счета, если бы ему удалось ночью выбраться из комнаты и добраться до мотора. Но ему повезло, и мотор выключился поздно вечером сам. Забегали местные специалисты, включили ручные фонари. Рубич сразу понял, что дело не в щетках, видимо, перегорела обмотка, и мотор будут перебирать всю ночь, а может, и дольше.

Хорошая подготовка снайпера позволила ему неслышно сползти с койки на пол. Спать он лег в этот раз предусмотрительно одетым и обутым, и теперь не пришлось тратить время на процедуру одевания. И шуметь, кстати, тоже. Петли Рубич смазал ружейным маслом еще позавчера, поэтому из комнаты на улицу выскользнул абсолютно беззвучно.

Добраться в ночной тишине до водовозки ему удалось почти сразу. Потом он сидел возле заднего колеса, прижавшись к нему спиной, и слушал ночь. Лезть в бак именно сейчас было опасно. А если его хватятся, если кто-то захочет проверить, спит ли новый инструктор или задумал что-то? Если поднимется паника, всегда можно выйти и, наивно поморгав глазами, заявить, что тебя одолевает бессонница. На почве предательства родины, конечно. Поверят или не поверят, неважно. Санкций не будет, а будет лишь долгое недоверие. Но это не смертельно. А вот если его обнаружат спрятавшимся в машине, да еще когда не работает водокачка, и с учетом того, что на рассвете машина должна была выйти за пределы лагеря, неизвестно, что его ждет.

Беспроглядная чернота южной ночи вдруг стала серой и бесцветной. Это признак приближающегося рассвета. Рубич приподнялся и проверил еще раз, как легко и без скрипа открывается люк цистерны. Пора. Он бесшумно скользнул наверх и исчез в черном чреве цистерны. Теперь все зависит от везения, и только от него.

Он сидел в тишине, стиснув кулаки, и слушал. Нервы были напряжены до предела. Хотелось, чтобы все это закончилось поскорее, и уже неважно, с каким исходом. Бесконечное ожидание закончилось. Послышались голоса, двое или трое людей ходили возле машины, потом скрипнула водительская дверь, и машина качнулась. Провернулся несколько раз стартер, и двигатель с трудом, но все же заработал. Напряжение достигло наивысшей точки, захотелось сжать голову руками и ничего не слышать, не видеть, не ощущать.

Но вот машина дернулась и поехала. Заскрипели ворота, кто-то что-то прокричал, и грузовик увеличил скорость, подскакивая на неровностях грунтовой дороги. Рубич почти сразу упал. Он не мог удержаться на гладком железе, все время съезжал. Можно было бы уцепиться руками за люк, но открытая крышка била бы его по пальцам. Пришлось смириться и лечь на дно. Мучительный спуск наконец закончился. Мотор не заглох, но водитель выпрыгнул, обошел машину и со скрежетом отвалил боковую крышку самодельного ящика возле кабины. Там располагался компрессор и длинные гофрированные резиновые шланги для закачивания воды в цистерны.

Рубич приготовился. Мысленно он представлял, как водитель уложил один конец шланга в реку, как он взял второй шланг с изогнутым концом и крюком на конце, который должен крепиться наверху цистерны. Сейчас он залезет, укрепит, а потом спрыгнет и запустит насос. Нападать надо в тот момент, когда водитель залезет на цистерну. Так удастся застать его врасплох, так он не успеет прыгнуть в кабину и уехать или выхватить оттуда оружие. Даже если у него пистолет в кобуре на поясе, он все равно не успеет выхватить его.

Как только снаружи застучали по металлу ноги, Рубич поднялся в полный рост, насколько позволяла высота цистерны, примерился, потом отбросил в сторону крышку, ухватился руками и подтянул гибкое тренированное тело вверх. Испытания последних недель повлияли на его физическое состояние, но на то она и подготовка, что ее победить сложно.

Рывок – и он уперся локтями в края люка, встретившись глазами с бородатым афганцем. Рывок – и он приподнял тело на вытянутых руках. Афганец попятился назад, лапая руками металл в поисках опоры. На ремне у афганца был подсумок с магазинами от «АКМ». Автомат, очевидно, лежал в кабине.

Рубич выпрыгнул на круглое тело цистерны в тот момент, когда афганец наконец спрыгнул на землю. Дальше все решали секунды. Скользя по металлу, Алексей пробежал вперед и прыгнул на противника, успевшего схватиться за ручку двери. От удара, опрокинувшего его на землю, афганец шумно выдохнул. Колено Рубича попало ему в грудь. Отбив руки противника в стороны, Алексей схватил его за голову. Одну ладонь под подбородок, чтобы закинуть голову назад, вторую ладонь под затылок. Рывок, противный хруст, и тело афганца обмякло.

Две минуты на то, чтобы затащить его в машину. Еще минут пять Алексей, матерясь, заталкивал шланги в железный ящик на боку машины. Его подмывало оторвать их и бросить, но это тоже была бы явная улика. Наконец все было готово. Последний взгляд по сторонам, и машина рванула, выбрасывая мелкие камни из-под колес.

Куда ехать, вопрос не стоял. Все обдумано и передумано ночью. Лучше всего, конечно, в Кабул, но туда не доехать, да и в него не въехать. Далеко, к тому же его вовсю уже будут искать. Можно в ближайший крупный город, например, в Мазари-Шариф, где наверняка есть дипломатическая миссия России. Тоже не доехать. Да и наверняка его будут искать именно по этим направлениям. И на север нельзя. Там Кушка, там Туркменистан, но там его тоже будут ждать, да и не проехать там нигде, кроме серпантина.

Солнце светило в спину, ясно давая понять, что машина движется на запад. Туда, к иранской границе! Главное, проскочить и сдаться. Там он все объяснит, там вызовут представителя посольства, там спасение. И как хорошо сознавать, что ты не замарал себя предательством. Там свобода и… вознаграждение за все муки. Ох, ребята, я вам и скажу свое огромное спасибо за все!

Взяли его через четыре часа. Пока он крутился по второстепенным дорогам, перекрыли основную магистраль. Они не стеснялись в средствах и сразу стали стрелять по колесам. Потом задымил и запарил двигатель, что-то булькало под кожухом под правым локтем Алексея. Потом под цистерной разорвалась граната, пущенная из подствольного гранатомета. Кабину сорвало со стопора, и она опрокинулась вперед. Рубич разбил голову о стекло, ударился коленом и животом. В полубессознательном состоянии его вытащили из машины.

Наказание не стали откладывать до возвращения на базу. Его стали пытать прямо здесь. Избивали старательно, но аккуратно. Чтобы рот и нос были в крови, чтобы трудно было дышать. Потом порвали штанину на правой ноге, придавили и стали раскаленным прутом медленно, сладострастно выжигать на правой икре слово «предатель» по-русски. Алексей, не стесняясь, кричал, вырывался, но его держали крепко. Не выдерживая невыносимой боли, он плакал и просил пощады. Но ему на плохом русском хриплым голосом твердили прямо в ухо, что учить нерадивого ребенка надо сразу, а не ждать, пока он перебьет в доме всю посуду. Рубич потерял сознание…