Текст книги "Полковник Гуров. Компиляция (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

– Ай, дорогой! Зачем человека от работы отвлекаешь? – Поняв, что этот человек ничего покупать не собирается, продавец потерял к нему интерес.

– Тебе заплатить за хлопоты? – спросил, разозлившись, Гуров, потому что наплыва покупателей в магазине как-то не наблюдалось, и очень нехорошо посмотрел кавказцу прямо в глаза, а это он умел!

– Зачем платить, дорогой? – тут же пошел на попятную продавец. – Спрашивай, что тебе надо! – и с «тонким» намеком теперь уже уборщице, чтобы она не отвлекалась от дела, сказал: – Только человек работой дорожит, терять ее не хочет.

– К Антипычу иди, – посоветовала Гурову, правильно понявшая намек уборщица. – Нас, старожилов, здесь, почитай, уже и не осталось, а вот он тебе все как есть расскажет. Как выйдешь отсюда, направо двигай, по этой стороне дом под зеленой крышей увидишь, так это его. Только шумно у него там – дети съехались.

Идти в гости с пустыми руками было неудобно, и Гуров стал рассматривать выставленный товар, решая, что купить, отмахнувшись от оживившегося было продавца, начавшего подсовывать ему то одно, то другое. Мысль о спиртном он отбросил сразу – у Антипыча наверняка гнали самогон, так что это было лишним. Колбаса и прочие деликатесы доверия ему не внушали, заморские фрукты вообще не рассматривались – своих, родных и чистых, было здесь наверняка вдоволь, а вот конфеты?..

– У Антипыча внуки есть? – спросил Гуров у уборщицы.

– Полон двор – говорила ж тебе, дети у него съехались, – ответила она.

– Тогда покажите мне, что у вас есть из конфет. Только самые свежие, – попросил он продавца.

Тот почему-то полез, как в советские времена, под прилавок и, достав оттуда две большие коробки конфет фабрики «Красный Октябрь», поставил перед Гуровым.

– Самые лучшие, – он смачно поцеловал сложенные щепотью три пальца. – Своим детям даю!

Лев Иванович на всякий случай проверил дату выпуска и увидел, что они действительно свежие.

– Бери, не бойся! – успокоила уборщица. – Раз ты к Антипычу, то можешь не сомневаться – Ашот у нас уже ученый. У старика-то четыре сына, а потом еще две девки при мужьях, и все, как один, шутить не любят.

– Очень серьезные люди, – с безрадостным выражением лица подтвердил продавец.

Цена по сравнению с московской оказалась прямо-таки грабительской, но делать было нечего, и Лев Иванович, забрав конфеты, пошел искать нужный ему дом.

Он оказался недалеко, и узнал его Гуров не столько по зеленой крыше, сколько по крикам детей. Поняв, что за этим шумом его стук в калитку никто не услышит, он ее просто толкнул и вошел во двор. А там творилось нечто невообразимое: гонялись друг за другом дети постарше, те, что поменьше, возились с котятами и щенками, а из-за дома доносился стук молотка, визг пилы и мужские голоса. Но там, где щенки, должна быть и их мамаша, так что Лев Иванович дальше проходить не стал – не хватало ему еще в рваных брюках потом щеголять – и остановился у калитки. Очень скоро его заметили, и из дома вышла, вытирая руки передником, пожилая женщина.

– Здравствуй, мил-человек, чего тебе?

– Мне Антипыч нужен – извините, что не знаю его полного имени, – объяснил Гуров.

– А! Антипыч, он и есть Антипыч, – махнула рукой она и крикнула одному из детей: – Деда позови! – а потом пригласила Гурова: – Проходи, садись. Сейчас он придет.

Лев Иванович неторопливо пошел к ней, и тут из большой будки высунулась собачья морда.

– Отдыхай уж! – махнула ей женщина и пожаловалась Гурову: – Замучили ее уже совсем щенки. Вот как мелюзга разъедется, так продавать будем – люди уже приходили, интересовались. А пока пусть внуки поиграются.

Появившийся из-за дома крепкий старик с интересом посмотрел на Гурова и сказал:

– Ну, говори, добрый молодец, чего тебе от меня надо.

– Я искал кого-нибудь из старожилов, и уборщица из магазина направила меня к вам, – сказал Лев Иванович.

– Если ты по поводу каких-нибудь старых песен или обрядов, так это не ко мне – я хоть и старый, да не древний. И времени на болтовню у меня нет, – отрезал старик и собрался было уйти обратно.

– Да нет, я по другому поводу, – остановил хозяина дома Гуров, доставая удостоверение.

Старик неторопливо подошел к нему, отстранив руку Льва Ивановича с удостоверением, внимательно прочитал, что там было написано, и покачал головой:

– Ишь ты! Из самой Москвы! Да еще и полковник! – сказал он наконец. – Ну, проходи в дом. Мать, собери нам чего-нибудь!

– Вот вам для внуков, – Гуров протянул женщине конфеты.

– А вот это лишнее! Баловство это! – сурово сказал Антипыч. – Небось у Ашотки брал? Втридорога? Мать, скажи Клавде, пусть пойдет и обратно вернет, – велел он жене, на что та только вздохнула. – А деньги вот Иванычу отдаст!

Гуров посмотрел на женщину и, когда встретился с ней взглядом, заговорщицки подмигнул, а она с хитрым видом покивала ему в ответ. Немного позже, когда они уже сидели за столом – кстати, без спиртного, потому что Антипыч и это считал баловством, если не по праздникам или после баньки, – старик спросил:

– Ну, Иваныч, чего же москвичу в нашем медвежьем углу понадобилось?

– Я ищу родственников Ларисы Петровны Васильевой, – объяснил Гуров. – По документам, она родилась здесь, но, как мне только что сказали, это не так.

– Натворила чего, что ее полиция ищет? – с подозрением спросил старик.

– Натворила! – со вздохом проговорил Гуров.

– Ну, эта может! – подтвердил Антипыч и позвал: – Мать! Иди к нам. Ежели я чего забуду про эту шалашовку, так ты добавишь.

– Отец! Я пироги ставлю, – ответила женщина. – Вот уж как в печь посажу, так и приду.

– Пироги ей важнее, – буркнул Антипыч. – Так, чего тебе про нее рассказать?

– Все, что знаете, – попросил Лев Иванович.

– Ну, слушай! – Антипыч откашлялся. – Только я издалека начну, а то не поймешь ты ничего. В общем, дело так было. Жила у нас тут в деревне Матрена Васильева. Баба хорошая, работящая, никто худого слова про нее сказать не мог. Вдовствовала она – муж, выпивши, с моста через речку нашу навернулся и утоп. Дочка у нее была – Верка. И не сказать, чтобы вертихвостка, серьезная вроде была, а вот приключилось с ней несчастье. Табор у нас тут неподалеку остановился, и начали цыгане по деревне шастать: кому погадают за молоко или яички, кому еще чего, а у кого-нибудь зазевавшегося и сопрут, что плохо лежит. Ну, это дело житейское, – махнул рукой он. – Поймают, побьют, украденное вернут, и всего делов-то. Хуже другое, что молодежь наша повадилась туда в гости ходить, возле костра посидеть да песни послушать. Вот Верка и доходилась! – вздохнул хозяин дома. – Сбежала она из деревни с цыганом каким-то. Ну, те сюда скандалить пришли, тут и выяснилось, что он тоже из табора сбежал. Матрена от стыда не знала, куда глаза девать – упустила ведь дочку. Позора – на всю деревню! И с тех пор ни слуху о ней ни духу! Мать, сколько лет о Верке никто ничего не знал? – громко спросил он, повернувшись туда, где готовила пироги супруга.

– Помню, что зима была, а вот декабрь 91-го или уже начало 92-го, точно не скажу, – донесся голос его жены. – Да ты и сам должен помнить – корова-то у нас тогда двойней отелилась!

– Значит, февраль 92-го это и был, – уверенно сказал старик. – Помнится, с автобуса они втроем сошли с кошелочками небольшими: Лариска и еще двое мальцов при ней, и начали дом Матрены искать. Дело шло к вечеру, Матрена на ферме была, так за ней побежали – всем же интересно, что случилось. Ну, пришла Матрена, а Лариска ей с ходу, что я, мол, ваша внучка. Матрена так и села! Вот тебе и привет от доченьки! Ну и спрашивает, на мальцов показывая: «А это кто? Тоже мои внуки?» А Лариска ей объяснила, что это дети их соседей, и сюда их всех отправили, потому что в городе им оставаться опасно, а вот как там все утихнет, так они обратно вернутся. Сути дела не помню, но что-то вроде того, что их всех из дома выселить насильно хотели, а они сопротивлялись. А чтобы дети не пострадали, их сюда и отправили.

– А где этот дом был? – поинтересовался Гуров.

– В Стародольске, – ответил старик. – Вон ведь, куда судьба ее непутевая Верку забросила. А время-то было лихое! Не знаю уж, как там в городе, а мы вот только своим огородом спасались. Поскандалила Матрена, поругалась, а ребятишек оставила, но с условием, что они ей по дому помогать будут. А тем куда деваться? Согласились! Только недели не прошло, как позвонили в сельсовет наш и просили Матрене передать, что дочь ее убита! – горестно сказал Антипыч. – Так Матрена дочку свою живой больше и не увидела!

– Ох, Матрена и голосила! – поддержала Антипыча жена, которая, видимо, посадив, как она выразилась, пироги, теперь пришла и присела к столу. – Хоть и непутевая, но дочь ведь! Мальцов она тогда на соседей оставила, а сама в Стародольск с Лариской – той-то тринадцать лет уже было, – поехала Верку хоронить. По-хорошему ее, конечно, нужно было сюда привезти, чтобы в родной земле лежала, да деньги-то откуда взять? Ну, вернулась она с барахлишком кое-каким, что Верка нажить успела, да на мальцов тоже привезла – оказалось, что родни у них нету, так не в детдом же отдавать. Оформила Матрена над ними опеку…

– Да, добрым она была человеком, если взяла на содержание двух чужих детей, – покачал головой Лев Иванович. – Я же то время тоже хорошо помню, не до жиру было, быть бы живу.

– Я так думаю, что на будущее она подгадывала, – предположила старуха. – Все же работники со временем в доме будут, не все ей одной горбатиться. И стали они жить. Лариска ничего, поначалу старалась, а потом… – она горестно махнула рукой.

– Что «потом»? – насторожился Гуров.

– А того «потом», что языки ваши бабьи, как помело! – Антипыч помахал ладонью у губ. – Брешете хлеще собак! – и объяснил Льву Ивановичу: – Не знала, оказывается, Лариска, что мать ее от цыгана родила! Девка отца своего вообще никогда в жизни не видела! То ли сам он Верку бросил, то ли она от него ушла, теперь уже никто не узнает. Мать Лариске говорила, что погиб он в армии. А что еще в таких случаях бабы детям говорят? А тут нате вам какая новость! Вот у девчонки в голове заскок и получился!

– Да ладно тебе, старый, – отмахнулась от Антипыча жена. – Она с самого начала непонятная была, – она постучала себя пальцем по лбу.

– А тут уж совсем зачудила, – не стал спорить с супругой хозяин дома. – Взяла у бабки юбку, так та ей как раз до земли оказалась, волосья распустила, платок какой-то старый у Матрены нашла и стала так по деревне шастать. В общем, как по телевизору цыган видела, так себя и обрядила.

– Вот-вот! – поддержала мужа старуха. – А работать с тех пор ее и плеткой было заставить нельзя – цыгане, мол, не работают. Одна управа на нее нашлась. Когда она Матрену уже совсем из себя вывела, решила та ее в детдом отдать и даже документы собирать начала. Тут-то Лариску и проняло, попритихла она и работать начала и по дому, и в огороде.

– Красивая она девка была! – покачал головой старик. – Хоть и с приветом, но красивая! Все парни на нее заглядывались. А им чего? Голова, что ль, ее нужна была? Нет, другое место.

– Охальник ты старый! – возмутилась старуха. – Ты думаешь, я забыла, как вы, мужики, кобели гулящие, тоже на нее пялились, и ты в том числе!

– Не было такого! – решительно заявил Антипыч. – И не пялился я на нее совсем! Но раз человек по улице идет, так надо же посмотреть, кто именно! А ты сразу – пялился!

– Не слушай ты его! – сказала старуха Гурову. – Все мужики, от мала до велика, на нее пялились! Только она всем – от ворот поворот. На все один ответ – я Гришу жду.

– Погодите! – Лев Иванович удивленно уставился на пожилую женщину. – Как это, «Гришу жду»? Вы о каком Григории говорите? И, вообще, у Веры был один ребенок или двое?

– Лариска одна, откуда второму взяться? – не менее удивленно ответила женщина.

– Тогда откуда появился ее старший брат Григорий? – недоуменно спросил Гуров. – Может, это сын того цыгана, с которым она сбежала? А потом они как-то нашли друг Друга?

– Да тот мальчишка цыганский был Верке ровесник, – отмахнулась старуха. – Откуда у него детям-то взяться?

– Стой-годи! – остановил ее муж и спросил: – Иваныч! А полностью этого Гришку как зовут?

– Григорий Петрович Васильев, а что? – ответил Гуров.

– А то, что он точно старший брат. Да только не ей, а Генке Шалому! – объяснил Антипыч.

– Но Шалый Геннадий Дормидонтович, – начал Лев Иванович. – А Григорий…

– И этот такой же был! – уверенно заявил старик.

– Так как же он Петровичем стал? – спросил Гуров.

– А когда на Лариске женился! Он и фамилию ее взял, и отчество поменял. Говорил еще, что с таким отчеством, как у него, жить трудно – кто же его выговорит? Только я так думаю, что не по-людски это – от фамилии и отчества отказываться, – осуждающе сказал Антипыч. – Потому как они тебе отцом даны, и ты их своим детям передать должен!

– Значит, он ее муж, – потрясенно сказал Лев Иванович – да, такого развития событий он никак не ожидал!

– Ну да! – подтвердил старик. – Вот уж два сапога – пара: она сволочь законченная, и он не лучше.

– А поподробнее можно? – попросил Гуров.

– Чего же нет? – охотно согласился Антипыч. – Оказывается, когда их с Генкой мать вместе с Веркой убили, он в армии служил, а как демобилизовался, сюда приехал. Матрена поначалу обрадовалась, что мужик в доме появился, да только он не работник никакой оказался. Так, погостевал несколько дней и съехал. Да и потом то приезжал, то уезжал. И откуда только деньги брал на разъезды эти? Вот в один из таких приездов он Лариску и обрюхатил! Пятнадцать ей было, что ли?

– Только-только исполнилось – мы же в тот год как раз Кирилла женили, так что я все помню, – подтвердила жена Антипыча.

– На что-что, а на это у матери память отменная! – одобрительно покивал старик. – Ну вот! Обрюхатил, значит, и съехал. А как это дело открылось, Матрена чуть волком не взвыла. Ну надо же, чтобы на нее столько всего навалилось? И муж погиб, и дочка с цыганом сбежала, а потом незаконную родила – хорошо, хоть матери в подоле тогда еще не принесла! А теперь еще и внучка туда же! И погнала она Лариску к Агафье!

– А это кто? – спросил Лев Иванович.

– Кто-кто? Ведьма наша! – раздраженно ответила старуха. – Все бабы и девки к ней за этим делом бегали. А еще она могла порчу навести, парню или девку присушить, да и прочие черные дела творила.

– У нас, правда, не озорничала – знала же, что либо спалим, либо утопим, – веско сказал Антипыч. – Так она городским помогала, к ней не то что из Тамбова, а и из других областей за этим делом приезжали. Сильная она ведьма была!

– А вот с Лариской у нее что-то не то вышло, скинуть-то она ей помогла, да вот только после этого хиреть девка начала, – сказала старуха. – Правда, Агафья сама ее и выходила. Так Лариска, Матрену бросив, к ней жить переселилась! – Она от избытка чувств всплеснула руками.

– Нет, это надо же! Бабку родную, которая ее в беде не оставила, приютила, крышу над головой дала, бросила и к чужой тетке жить пошла, – под стать супруге возмутился старик. – Да ладно бы просто к тетке какой, а то ведь к ведьме! Она что, не знала, чем Агафья занимается? Знала! Но пошла! Так они и жили до самой смерти Агафьи, Лариска ей и глаза закрыла, и хоронила сама – за оградой, конечно. Кто бы позволил ведьму вместе с православным людом класть?

– То есть всю силу Агафья ей передала, – объяснила старуха. – А может, и раньше ее чему учила, к ремеслу своему приставляла. Ведьма-то помереть спокойно не может, свой дар никому не передав.

– Знаете, я в такие вещи не верю, – покачал головой Гуров.

– Эх вы, городские! – укоризненно покачал головой Антипыч. – Институты покончали, а жизни не знаете! В такие вещи он не верит! А я тебе сейчас живой пример покажу! Мать! Кликни Матвейку! – велел он жене.

– Не надо, отец, – попросила хозяйка дома.

– А я сказал: надо! – стал настаивать на своем старик.

– А я сказала: нет! – отрубила пожилая женщина, разом поставив все точки над «i» и показав, кто в доме настоящий хозяин, точнее хозяйка.

– Ну, может, ты и права, – Антипыч несколько смущенно посмотрел на Гурова и почесал в затылке. – Не стоит прошлое ворошить.

– А кто этот Матвей? – спросил Лев Иванович.

– Зять наш, Тонькин муж – она у нас самая младшая, – пояснил старик.

– И что же с ним было не так? – поинтересовался Гуров.

– Да присушила его Лариска. Из чистого озорства присушила, потешить свою душеньку захотела, властью насладиться. А вот Агафья себе никогда такого не позволяла! Где-то там, далеко, – одно дело, а у себя под боком – ни-ни! Потому как не гадят там, где живут и работают! – назидательно сказал Антипыч.

– И ведь не нужен он был Лариске ни капельки! – в сердцах сказала старуха. – Жил он с одной матерью – отец-то от грыжи помер, семья небогатая, и сам не красавец. А то, что парень он скромный и работящий, так разве ж девки за это парней ценят? Им бы кого повеселее!

– Ну, Тоня у нас не такая была! – возразил Антипыч. – С детства Матвея любила, со школы еще, а он ее, пигалицу, и не замечал.

– Да много ли таких, как она? – спросила мужа старуха.

– Но раз они поженились и, как я понял, счастливо живут, то у Ларисы все-таки что-то не получилось, – заметил Гуров.

– Все у нее получилось! – со злостью сказал Антипыч. – Парень как тень стал, ходил за ней собачонкой побитой и все в глазки заглядывал. А она его то приблизит, то прогонит. Игралась она с ним! Вот и доигралась!

– Почти доигралась! – поправила супруга пожилая женщина. – Понимаешь, Иваныч, тут как раз Гришка приехал, и в этот раз они с Лариской поженились. А Матвеюшка, как узнал об этом, так руки на себя наложить хотел. Хорошо, что мать увидела, как он с веревкой в сарай пошел и заперся там. Кричала она, звала его, а он молчит. Тут уж она к нам за помощью кинулась, благо через дом от нас живет.

– Вот этими самыми руками я его из петли вынимал, – старик потряс перед лицом Льва Ивановича тяжелыми крестьянскими руками. – А сыновья мои его снизу поддерживали. Хорошо, что успели, отдышался он. Ну, тут уж бабы наши озверели, а это, я тебе скажу, страшно, – покачал головой Антипыч. – Да баба за дитя свое, которое она под сердцем выносила, своей грудью выкормила, рядом с которым ночей не спала, коль понадобится, полмира выкосит и не дрогнет! Вот и наши, пока Стеша над Матвейкой голосила, пошли к Лариске разбираться. И били они ее смертным боем! А Гришке, когда тот сунуться попытался, так наподдали, что нос сломали – он и прижух! А потом связали они стерву эту и к речке потащили топить. И утопили бы, если бы она не поклялась приворот с Матвея снять. Тогда заперли ее в бане Агафьиной и сказали, что выпустят только тогда, когда она дело сделает. А коль не получится у нее, так сожгут вместе с баней, к чертовой матери!

– И мужчины не попытались как-то вмешаться? – удивился Лев Иванович.

– Ох, Иваныч! – глядя на Гурова, как на дитя несмышленое, усмехнулся старик. – Когда бабы в таком озверелом состоянии, мужикам лучше им под руку не попадаться, а по домам сидеть и нос на улицу не высовывать, а то ведь и сами под раздачу попасть могут, как мои внуки говорят.

– Помогло? – спросил Гуров.

– Помогло, оклемался Матвеюшка, – кивнула старуха. – Веселее стал на жизнь смотреть, поправляться начал, вес набирать, а то ведь худой был такой, что все ребрышки пересчитать можно. А Стеша все ему напоминала, что если б не отец наш с сыновьями, так не видеть бы ему больше белого света.

– Вот под сурдинку мы его на Тоньке и женили, – радостно сообщил Антипыч. – Ничего! Живут – не жалуются! Трех внуков мне уже наплодили и еще готовятся.

– А что же Лариса? – спросил Лев Иванович – эта особа интересовала его все больше и больше.

– Да собрались мы все дружно и потребовали, чтобы духу ее больше в нашей деревне не было, – пояснил старик. – А коль появятся, так порешим обоих! И Матрена нас поддержала!

– А Гришку-то за что? – удивился Гуров.

– А за компанию, – махнул рукой Антипыч. – Вот они и съехали!

– Не сразу съехали! – поправила супруга старуха. – Сначала Гришка себе новый паспорт выправил, где у него и отчество, и фамилия новые, да неудачно вышло. За паспортами-то им нужно было в райцентр ехать, а он на том берегу, вот на обратном пути у них лодка и перевернулась, так что пришлось им вместе уже новые паспорта получать.

– А как же они себе место рождения изменили? Ведь из Стародольска оба? – спросил Лев Иванович.

– Что ты хочешь, Иваныч? – усмехнулся Антипыч. – Деревня – она деревня и есть, хоть и райцентром называется. И историю эту там не хуже, чем у нас, знали, так что пошли им навстречу, только бы они умотали отсюда поскорее. Да и побаивались, наверное, Лариску. Вот потом уж они и съехали. И больше ни он, ни она здесь не появлялись, слава тебе господи! – И старик широко перекрестился и жена вслед за ним.

– А вот те двое мальцов, что вместе с Ларисой тогда приехали? – напомнил Гуров. – Один, как я понял, Геннадий Шалый, а второй?

– Вторая, – поправила его старуха. – Тамарка это. Она Игнатова была, а как за Генку замуж вышла, стала Шалая. Ничего так они жили, только детей им бог не дал, а уж кто в том виноват, не знаю: может, он, а может, она. Тамарка баба, конечно, скандальная, но за Матреной исправно ходила – у той рак нашли, так она ее и мыла, и кормила, и горшки из-под нее таскала. Потому как, наверное, одна понимала до конца, что она их в свое время от детдома спасла.

– А Геннадий что собой представляет? – поинтересовался Лев Иванович.

– Да тот же Гришка, только помоложе, да, может, не такой подлый, но не работник, – осуждающе покачал головой Антипыч. – У меня старший внук таких мутными зовет. Они отсюда тоже съехали не так чтобы давно. Дом Матрены продали, и поминай, как звали. Да их, честно говоря, никто и не поминает.

– Значит, никаких родственников у Ларисы здесь не осталось? – уточнил Гуров.

– Ну, если только Матрена на кладбище, – пожала плечами старуха.

– Спасибо вам большое за рассказ, пойду я, – Гуров стал подниматься со своего места, когда Антипыч ехидно спросил его:

– И куда же ты, Иваныч, собрался, если автобус в Тамбов только вечером? – а потом велел: – Садись обратно, сейчас пироги поспеют, а мясные у матери получаются такие, что пальчики оближешь. Кстати, мать, а чем это пахнет? Уж не пироги ли горят?

– А, батюшки! – всполошилась та и побежала спасать пироги.

Во время обеда все эта большущая и дружная семья собралась в саду – в доме бы не поместилась, и Гуров с большим интересом посматривал в сторону Матвея, самой обычной внешности здорового мужика. А тот с аппетитом уплетал пироги, подшучивал над женой, что она диверсантка и готовит ему четвертого сына, хотя он заказывал дочку – та была в положении, – и вообще выглядел совершенно здоровым и довольным жизнью.

– Вот таким путем, – сказал Гуров, закончив эту часть своего рассказа.

Все время, пока он говорил, мужики тихонько, себе под нос, комментировали его слова в самых непечатных выражениях, но вот сейчас, когда он замолчал, стало абсолютно тихо, все как-то примолкли и смотрели на Погодина.

– Ну, мужики, – сказал тот, – и кто прав оказался?

– Ты, Ленька, – со вздохом признались они.

– А кто мне не верил? Кто себя в грудь кулаками бил? Кто в голос орал, что приворотов никаких на свете не существует и все это хрень собачья? – спросил он, обводя товарищей взглядом.

– Мы, – отводя глаза, пробормотали мужики.

– Вот и не спорьте больше со взрослым дядей! – веско сказал Погодин.

– И где же вы, Леонид Максимович, такого специалиста нашли, который Николая Степановича вылечил? – поинтересовался Гуров.

– Да я его все пять лет искал, всю Сибирь и Дальний Восток облазил. Но тут ведь какое дело! Шарлатанов развелось видимо-невидимо, а попытка у нас с Димкой могла быть только одна-единственная! А вдруг я напал бы как раз на проходимца какого-нибудь? И он бы ничего сделать не смог, а? Второго шанса нам Колька не дал бы, – объяснял Погодин. – Один раз Димка еще смог бы уговорить Кольку, чтобы якобы врач его посмотрел, а вот больше – не получилось бы.

– Мы с Ленькой договорились, что как он нужного человека найдет, так я сам с Колькой поговорю, потому что у меня, наверное, единственного с ним еще более-менее нормальные отношения сохранились, а вот со всеми остальными он только по делу и общался. А повод и искать не надо было: у Кольки с желудком беда – язва, а он ее и не лечил толком.

– Ну да, – подтвердил Погодин. – Димку бы он послушался. На то и весь наш расчет был. Вот и искал я того единственного, кто нам гарантированно поможет. Вон, Сашке спасибо великое и поклон земной! – Он показал подбородком на Александра. – Это он Кольку спас. Если бы не он, то ничего бы не получилось.

– Значит, это вы его нашли? – Гуров повернулся к Александру.

– А чего его искать, если я Костю больше двадцати пяти лет знаю, – пожал тот плечами. – Он меня в свое время от смерти спас и выходил, – и начал рассказывать: – На меня в тайге дерево сухое упало, прямо на ногу. Ну, скинуть-то я его с себя скинул, благо бог силушкой не обидел, а вот потом… В общем, дотронулся я до ноги, и оказалось, что кость в ней в мелкие осколки превратилась, – вспоминая это, он даже поежился. – А это же тайга! Больницы там не предусмотрены! До ближайшего жилья километров двести! И, даже если там врача не будет, то люди-то есть, а они обязательно помогут – у нас в Сибири народ отзывчивый. Стал я думать, как мне до него добираться. Ползком? Двести километров? Чушь собачья! Решил я себе сделать из двух молодых деревьев подпорки вроде костылей, благо топорик у меня был. Высмотрел я подходящие деревца, но только к ним пополз, как тут же от боли сознание потерял. Я вообще-то мужик крепкий, не чувствительный, но ведь всякий организм свой предел имеет. Добрался я кое-как до ближайшего дерева, спиной к нему прислонился и принялся думать, что делать. Продукты у меня с собой кое-какие были, вода во фляжке – тоже, но ведь надолго этого не хватит, а что потом? Хорошо хоть дело летом было, так что замерзнуть я не мог. Честно вам скажу, исключительно от отчаянья стал я орать во весь голос, хотя и понимал, что без толку это. А затем стрелять в воздух начал. Один патрон на всякий случай отложил, чтобы в лоб себе пустить, потому что, пока стреляешь, звери к тебе не подойдут, а вот потом… Пусть уж они лучше мое мертвое тело на части рвут, мне-то уже без разницы будет. В общем, все патроны я расстрелял, горло себе надорвал от криков, и тут чувствую – жар у меня начинается. Ну, все, думаю, пора! Зарядил я ружье последним патроном, а сам горю, как в огне, и перед глазами все уже плывет. Наверное, отключился я, потому что вдруг увидел, что три волка неподалеку от меня сидят. И понял я, что очень вовремя все сделал. Стал я ружье поднимать, и тут один из волков залаял, а за ним и два других. А волки-то не лают! Значит, помесь это с собакой, и они так хозяина зовут. И до того я тогда обрадовался, как, ей-богу, никогда в жизни больше не доводилось! А через некоторое время и Костя на их лай пришел. Посмотрел я на него и подумал, что у меня глюки начались. Гляжу, стоит старичок с ноготок, который ростом мне и до плеча не достанет. Сам лысый, как яйцо, седая бороденка до пояса, но такая реденькая, что все волоски в ней пересчитать можно. Лицо, словно кора у дуба, что цветом, что фактурой, а вот глаза, хоть и маленькие, и почти бесцветные, но такие пронзительные, будто он тебя насквозь видит. А на самом валенки с резиновым низом, что заключенным выдают, штаны ватные и телогрейка. И это летом! Уже потом я увидел, что худой он, как щепка, но жилистый и довольно сильный, несмотря на возраст, и зубы у него все свои. А сколько ему лет, он, наверное, уже и сам не помнит, но, я так думаю, что под сто есть, если не больше.

– Давайте за него, – предложил Погодин. – Святой он человек! И тебе жизнь спас, и Кольке помог!

– За него надо! – дружно поддержали мужики.

Гуров, хотя и выпил вместе со всеми, но эти воспоминания были ему совсем неинтересны, но, как он понял, рассказывались они исключительно для него, а может, и для Крячко, потому что все остальные эту историю наверняка знали. Да и несколько уязвленным почувствовал себя Лев Иванович оттого, что не он оказался в центре внимания, пусть и временно.

– Увидел он меня и только головой покачал. «Глюпый человек! Зачем один тайга ходить? Зачем зверь обижать? Это ты зверский бог наказать!» – с непонятным акцентом, улыбаясь, процитировал он неведомого Гурову Костю.

– Он что, не русский? – спросил Лев Иванович.

– Нет, скорее всего, китаец или кореец, да я его и не спрашивал. Говорит-то он по-русски плохо, но все понимает, – ответил Александр и продолжил свой рассказ: – А тогда он разрезал на мне сапог и штаны, на ногу посмотрел и только головой покачал. Развел он костерок, в котелке моем какую-то траву заварил и меня напоил. Чувствую, жар уходить начал, и в голове, и в глазах посветлело. А потом он принялся без всяких там операций, на ощупь, все осколки в моей ноге воедино собирать. Боль была такая, что я опять сознание потерял, а когда очнулся, смотрю, он ногу мне какими-то листьями обкладывает, потом корой сосновой – она же от смолы липкая, а сверху все это веревкой обвязал. Сделал он мне, как я сам собирался, двое костылей и сказал: «Ходи меня, глюпый человек!» Вот я за ним и пошкандыбал, хорошо хоть, что до его дома недалеко оказалось, километров пятнадцать, не больше.

«Ну да! – мысленно усмехнулся Гуров. – Пятнадцать километров для них не расстояние».

– Вот я полгода в таком «гипсе» у него в доме и провел. И за это время насмотрелся, кто к нему приезжал и как и от чего он лечил. Можно сказать, мертвых с того света возвращал. Ну, и ворожбой не брезговал, заговорами всякими, но только людям на пользу. Поначалу смешно мне это казалось, а как увидел, что из этого выходит, понял я, что сила ему дана необыкновенная. К нему раз парня привезли, наркомана законченного, у него по рукам дороги такие, что на «БелАЗе» проехать можно, а он ему руки свои на голову положил, пошептал что-то и все, вылечил парня, потому что его родители потом приезжали и в ноги Косте кланялись. Денег Костя никогда не берет, так ему продукты и вещи привозят, инструменты всякие, стройматериалы – он же в глухой тайге живет, до него добраться только на вездеходе можно, да и то не на всяком, или на вертолете, как я, когда стал к нему наведываться. Да и то от поляны, где мы что-то вроде посадочной площадки сделали, еще пехом топать с десяток километров. Раньше-то там бурелом был, да мы что-то вроде дороги прорубили. Сколько раз ему еще при мне – ну, то есть когда я у него с ногой валялся – предлагали нормальную дорогу к его дому проложить, да он запретил. Сказал, что тогда вообще никого лечить не будет, а сам в другое место уйдет. А народ к нему постоянно ходит. Кстати, это он и мазь Кольке составил, чтобы шрамы свести. Колька сначала пользовался ею постоянно, а как с этой стервой связался, так перестал. Кстати, Костя и Димку лечит.