Текст книги "Полковник Гуров. Компиляция (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Через несколько минут со двора раздался дружный мужской смех, больше похожий на ржание, и Лев Иванович, поняв, что это приехал Крячко, только вздохнул. Гуров был профессионалом экстра-класса, превосходным аналитиком, он мог заставить человека вспомнить то, что тот видел лишь мельком несколько лет назад, вытянуть информацию из кого угодно, но вот было одно качество, в котором он Стасу уступал. Дело в том, что Крячко, этот среднего роста крепыш с озорными, веселыми карими глазами, хохмач и балагур, был непревзойденным мастером импровизации и обладал неоценимым, данным не иначе как богом талантом – мог, как горячий нож в масло, войти в любую компанию и мгновенно стать в ней не просто своим, но и ее душой. Вовремя рассказанный анекдот, необидная шутка – и вот все! Стаc уже свой! Лев Иванович такими талантами не обладал. Вот и сейчас, впервые увидев охранников, Крячко уже успел с ними подружиться и при случае сможет узнать у них все, что угодно. И Гуров, хоть и не признавался в этом даже самому себе, завидовал другу пусть и белой, но завистью.

Но вот голос Крячко раздался уже из холла:

– Хозяюшка! Сухой корочки не найдется, а то так есть хочется, что просто живот подводит.

– Так обед же скоро, – ответила ему какая-то из горничных.

– Не доживу, – рыдающим голосом произнес Стаc, и женщина засмеялась.

В результате Крячко появился в кабинете с куском пирога в руке и, с усилием проглотив то, что уже было во рту, сказал:

– Всем привет! Я Стаc Крячко, – и протянул руку Погодину.

– Леонид, – представился тот и посмотрел на Крячко не без симпатии, не то что на Гурова.

– Здоров, Серега! – обратился Крячко к Тимофееву, но, не получив от того, понуро сидевшего в дальнем углу, никакого ответа, мгновенно понял, что к чему, и покачал головой: – Ясно! Лев Иванович уже жахнул из главного калибра! Он у нас такой! Кроет всех направо и налево, невзирая на личности. Но вообще-то он добрый, это только вид у него суровый, а так – душа-человек.

– Стаc! Кончай хохмить, – поморщился Гуров.

Он уже понял, что Крячко появился здесь не по собственному желанию, а по воле приславшего его Орлова исключительно для разрядки межличностной напряженности, потому что Петр, знавший Льва Ивановича как облупленного, вполне обоснованно предполагал, что тот уже проявил свой непростой характер вовсю.

– Уже и слова не скажи, – вздохнул Крячко. – И ладно бы ведь ругал или поклеп какой возводил, так ведь истинную правду говорю, что бриллиант он чистой воды.

– Стаc! – уже угрожающе произнес Лев Иванович.

– Молчу! – покорно ответил Крячко и сказал: – Я хирурга привез. Где здесь больной, которому вскрытие требуется?

– Вон болезный, – в тон ему ответил Леонид Максимович и кивком указал на сейф.

– Доктор, прошу! – Стаc сделал приглашающий жест рукой.

Хорошо знакомый Льву Ивановичу эксперт только удрученно покачал головой и в очередной раз поинтересовался у Гурова:

– И как только ты, Лева, с этим шутом гороховым столько лет работаешь?

– Сам удивляюсь своему терпению, – буркнул в ответ тот.

Эксперт занялся сейфом, а Лев Иванович с осуждением спросил у Крячко:

– Значит, подальше от начальства, поближе к кухне?

– Младшенького завсегда обидеть просто, – ответил ему своим любимым выражением Стаc, который был на самом деле на два года старшего Гурова. – Да вот только вы, господин полковник, будете мысль думать и расклад анализировать, а кто станет ножками бегать? А я – страдалец безропотный. Так уж лучше я с самого начала в курсе дел буду, чтобы ненароком, умишком своим скорбным пораскинув не в ту сторону, вам чего не испортить. А вы мне куска пирога пожалели! – со слезой в голосе сказал Крячко.

– Христом Богом тебя прошу, сядь! – рявкнул Гуров. – И расскажи, что успели выяснить.

– Докладываю, – обстоятельно начал Стаc. – Пистолетик засветился в начале девяностых в Стародольске – это центр ма-а-аленькой такой области в Центральной России. Запрос мы туда послали, но, сам понимаешь, сегодня воскресенье. Начнут им заниматься завтра, пока дело из архива поднимут, пока то да се…

– Не объясняй, сам знаю, – перебил Гуров. – С «Газелью» что?

– По базе ГИБДД была, списанная, приобретена пенсионером, видимо, для дачных нужд, а уже он продал ее полгода назад по доверенности сам не помнит кому. В розыск ее объявили, – продолжал Крячко. – Теперь по мужику. Ориентировки составлены и к вечеру, я думаю, будут у всех на руках. Вроде все. А теперь скажите мне, бестолковому, что вообще происходит. Может, и я на что сгожусь?

– Может, и сгодишься, – продолжил Гуров цитату из старого фильма и призадумался, решая, чем бы ему Крячко озадачить, да вот только поручить ему сейчас было нечего, кроме… – Стаc! Надо дом обыскать.

Крячко и здесь не сдержался:

– А еще море ложкой вычерпать! Лева, я в этих хоромах до утра копаться буду!

– Стаc! Когда-нибудь я тебя убью, – устало произнес Гуров.

– Не-а! – уверенно ответил тот. – Ты меня любишь.

– А я наступлю на горло своим чувствам, – раздражаясь уже всерьез, сказал Лев Иванович. – Короче, вот Леонид Максимович объяснит тебе, что нужно найти, а ребята-охранники тебе помогут. И сгинь с глаз моих!

Поняв, что Гурову действительно погано и хохмить больше не стоит в целях сохранения, если не собственного здоровья, то дружеских отношений точно, Стаc больше ничего не сказал, а подошел к Погодину, о чем-то с ним пошептался и вышел. Лев Иванович же повернулся к возившемуся с сейфом эксперту и стал ждать, когда тот закончит. Почувствовав его взгляд, тот успокаивающе сказал:

– Сейчас открою, совсем чуть-чуть осталось.

И действительно, не прошло и пяти минут, как дверца была открыта и Гуров, естественно под присмотром Погодина, выложил на стол все содержимое сейфа.

– Ну, если я вам больше не нужен, я поеду, пожалуй, – сказал эксперт. – Я тут на своей, так что ты, Лева, потом Стаса сам в город отвези.

Гуров, не поднимая головы от документов, в знак согласия кивнул и тут же услышал, как эксперт удивленно сказал:

– Зачем? Я вообще-то на работе. – Погодин явно давал ему деньги.

– Куда тебя выдернули в воскресенье. Так что это тебе за беспокойство, – раздался голос Леонида Максимовича. – Детям конфет купишь.

– Ну, ладно, – согласился тот и ушел.

Погодин же молча сел с другой стороны стола и стал наблюдать, как Лев Иванович читает документы, а там оказалось много любопытного. Это были: двуязычный, русско-английский договор на оказание услуг суррогатной матери с Тамарой Ивановной Шалой, оформленный настолько подробно, предусматривавший все без исключения обстоятельства, которые только могли возникнуть, свидетельство о браке с Ларисой Петровной Васильевой – фамилию она не меняла, завещание и брачный контракт, содержание которых Гуров уже знал. В медицинской карте Савельева наличествовали исчерпывающие сведения обо всех когда-либо перенесенных им заболеваниях, и оформлялась она, судя по дате, явно тогда, когда встал вопрос о детях. Была еще потертая коробка из-под конфет, в которой аккуратно лежали старые, уже пожелтевшие конверты – это были письма родителей Савельева, которые они писали ему в армию, и ничего особо интересного в них не было. А вот в письме какой-то Ф.М. Джулаевой было действительно написано, что родители и сестра Николая Степановича погибли во время погрома в Чарджоу. На старенькой любительской фотографии были изображены, видимо, родители Савельева и его сестра.

– Я эту коробку еще с тех времен помню, – подал голос Погодин. – Колька ею страшно дорожит, говорит, что это все, что у него от родного дома и семьи осталось.

– Странно, что он фотографию родных на столе у себя не держит, – недоуменно заметил Лев Иванович.

– Раньше-то, еще до этой стервы, она стояла, как и та, их первая, – пояснил Леонид Максимович и начал по-хозяйски шарить в ящиках стола, пока наконец не нашел то, что искал. – Вот, – сказал он, кладя перед Гуровым фотографию нескольких молодых и очень просто одетых мужиков на фоне какой-то машины. – Это они все вместе снялись на память, когда свою первую лесопилку поставили. А потом, когда мы все дружно против этой сволочи выступили, он ее убрал. Хорошо хоть, что не выбросил.

– А где здесь Савельев? – спросил Лев Иванович.

– Вот он, Колька. – Погодин ткнул пальцем в молодого, самой обычной внешности, парня. – Это единственная его фотография, потому что после того пожара, когда ему лицо изуродовало, он уже не фотографировался – стеснялся.

– Скажите, Леонид Максимович, а с кем из вас всех Николай Степанович был особенно близок? С кем он дружил? Побеседовать бы мне с ним надо.

– Так я же говорил, что с Димкой, – напомнил Погодин. – Сейчас я ему позвоню, потому что он с мужиками вряд ли прилетит – куда ему, болезному?

Поговорив с Дмитрием, Лев Иванович призадумался. Как оказалось, с друзьями у Николая Степановича было до армии негусто, то есть совсем не было: то ли в городе его не любили, то ли он сам никого не любил, потому что даже с девушкой по имени Света расстался прямо перед призывом, приревновав ее к другому парню. Ну, с ней-то дело понятное, потому что молодое: характер, амбиции и все прочее, но вот друзья? Не оттуда ли, из далекого Чарджоу, родом ненависть Лариски с братом к нему? Судя по возрасту, ее он действительно мог не помнить, а вот ее старший брат? Но она родом из какой-то деревни Николаевки Тамбовской области, а откуда сам Григорий, пока неизвестно. А вдруг он когда-то переехал в Россию именно из этого туркменского города? Или это вообще вендетта по-среднеазиатски, в смысле, если не можешь отомстить, предположим, погибшему отцу Николая Степановича, то отомсти его сыну? Или у этой ненависти какие-то другие мотивы, в которых предстоит разбираться и разбираться? В общем, работы предстояло – вагон и маленькая тележка. Выписав себе в блокнот все, что могло ему пригодиться в дальнейшем, Гуров собрал бумаги и убрал в сейф, хотя теперь сильно сомневался в его надежности. Себе же он оставил только снимок родных Савельева и групповую фотографию «лесорубов», а потом спросил у Погодина, который все это время просидел тихонько неподалеку от него и, даже если разговаривал по телефону, то шепотом:

– Ну, где ваши доморощенные сыщики, которые в прошлом Ларисы Петровны копались?

– Звонили они, только вы заняты были, вот я и не стал беспокоить. Сейчас я им звякну, – сказал Погодин.

В течение следующего получаса Лев Иванович выслушивал подробности похождений Ларисы Петровны до замужества, от которых его воротило так, что он временами морщился и записывал то, что казалось ему полезным. Закончив, он захлопнул блокнот и спросил:

– Так, где компьютер-то? Мне бы там посмотреть кое-что надо.

– В пробке ребята с компом стоят, – зло сказал Леонид Максимович. – И как только вы в этой Москве живете?

– Дело привычки, – объяснил Гуров и сказал: – Пойду по саду пройдусь – мне многое обдумать надо.

– Только пообедайте сначала, а то все уже поели, а вас я тревожить запретил.

Гуров поколебался – не очень-то удобно получалось, но потом согласился – есть хотелось страшно.

– Что я еще пропустил? – спросил он.

– Магнитофон нашли, который горничные в глаза никогда не видели, только в нем кассета чистая – видать, эта паскуда стерла запись, – сообщил Погодин и спросил: – А может, восстановить можно?

– Не знаю, – покачал головой Лев Иванович. – Я не специалист. Где у вас тут кухня?

– Да уж поешьте вы как человек – в столовой, – предложил Погодин. – Да и потом, чего девчонкам мешать? Они же там сейчас к ужину уже готовят – мужики-то голодные будут. Скоро уже должны быть, – посмотрев на часы, сообщил он. – Они же спецрейс заказали, чтобы всем вместе прилететь.

– К ужину? – удивился Лев Иванович и посмотрел на часы – было около пяти. – А я и не заметил, как время пролетело. И как вы обедать уходили – тоже.

– А я и не ел – у меня от этих новостей аппетит пропал, – покривился Леонид Максимович. – Вот уж с мужиками и повечеряю.

Погруженный в свои мысли, Гуров даже не понимал, что ел, но вот то, что все было очень вкусно, все-таки заметил. Когда он уже допивал чай с необыкновенно вкусной ватрушкой, то обратил внимание, что Олеся как-то странно на него посматривает, а в глазах у нее пляшут смешинки.

– У меня что-то не в порядке с внешним видом? – спросил он.

Женщина смутилась, но потом все-таки сказала:

– Да нет, все в порядке. Просто я разговор один слышала. У друга вашего один тут спросил: «И как ты только работаешь с таким каменным идолом, как Гуров?» – а он жалобно так вздохнул и тоскливо ответил: «Я с ним уже чертову прорву лет мучаюсь. А что делать, если он самый лучший, и выше его – только звезды? Вот и вы терпите, мужики! Не святые, чай! Не все мне одному страдать, а в компании как-то веселее». А вы правда лучший?

– Говорят, – пожал плечами Лев Иванович, сразу понявший, что этим спрашивавшим был Погодин.

Выйдя в запущенный сад – муж няни, он же якобы садовник, им явно не занимался, – Гуров начал бродить по дорожкам, обдумывая все, что успел узнать к этому моменту, и даже пришел кое к каким выводам, когда его нашел Крячко.

– Что? Компьютер привезли наконец?

– И это тоже, – кивнул Стаc. – А еще мужики приехали. Так что пошли знакомиться, Лева.

– И ты с ними всеми, конечно, уже успел подружиться, – съехидничал Гуров.

– Ну, должен же кто-то из нас двоих заниматься public relations, – пожал плечами Крячко.

– Сложные слова ты выучил, – подколол приятеля Гуров. – Долго тренировался выговаривать?

– Пошли! Каменный идол! – хмыкнул Стаc.

Они направились к дому, и Лев Иванович предупредил Крячко:

– Скажи сам Погодину, что за столом я с ними сидеть не буду. Они обязательно выпивать начнут, а мне, сам знаешь, нельзя. Я лучше в ноутбуке поковыряюсь, а потом с ними побеседую, если вопросы появятся.

– Нелюдимо наше море, – фальшиво пропел Крячко.

– Стаc! – Гуров даже остановился. – Ты пойми: Погодин мне не нравится, и ничего я с собой поделать не могу! Да и не хочу! А остальные наверняка ничем не лучше, чем он! Вот и все!

– Знаешь, Лева, – Крячко тоже остановился и обернулся к нему, – на тебя не угодишь! Они простые русские му-жи-ки! Да, в отличие от тебя они в театры не ходят, книг не читают, нож и вилку правильно держать не умеют, но они нормальные, честные работяги! И что бы ни было у них в прошлом, то давно быльем поросло! И деньги свои они не украли, никого не обманули, на большой дороге не стояли! Они в любое время года и при любой погоде вкалывали – лес валили! А вот как твой разлюбезный Болотин первоначальный капитал сколачивал, большой вопрос! Так что фильтруй базар, как теперь говорят интеллигентные люди! И сейчас, когда одного из них тронули, они все на его защиту горой встали! А вот с попустительства твоего разлюбезного Болотина ни в чем не повинного мальчишку в «черную» зону закатали! И если бы не ты, то он там все три года как миленький отсидел бы! Не хочешь с ними за одним столом сидеть? Так ты со своей замороженной вежливостью и высокомерием им тоже не больно-то симпатичен! И вообще, тебе не кажется, что ты зазвездился? Что ты всех остальных людей начал за недалекое быдло держать? Короля, конечно, играет свита, но ведь, знаешь, мне и надоесть может распевать тебе дифирамбы да исправлять твои косяки! Вот плюнем мы с Петром, он уйдет на пенсию, я в отставку, а ты сиди себе перед зеркалом, изображай короля и наслаждайся собственным отражением.

Как ни разозлился Гуров, услышав такое от своего лучшего друга, но в глубине души он понимал, что Стаc во многом прав. Он попытался свести все к шутке и скрепя сердце сказал:

– Ладно, извини. Это у меня весенний авитаминоз.

Но шутка не удалась.

– Он у тебя круглый год, – раздраженно заметил Крячко, но несколько успокоился.

– Да сяду я с ними за один стол. Сяду! – необдуманно ляпнул Гуров.

– А вот одолжений и снисхождений им от тебя не надо! – опять окрысился Стаc. – Вот ты всегда говорил, что, несмотря на папу-генерала, сам себя создал, только забывал добавить при этом, что квартиру с машиной тебе именно он на блюдечке преподнес. А они с нуля все начинали, у них вообще ничего не было! Совсем! И они действительно сами себя создали! Так что они ничуть не хуже тебя, а в чем-то и лучше!

– Все! Проехали! – взорвался Лев Иванович. – Я плохой, они хорошие! И давай на этом успокоимся! Надоел тебе такой друг, как я, так я и не навязываюсь! Но работаем мы пока вместе, чтобы Петра не подвести. И поэтому тебе прямо сейчас задание. Вот! – Он вырвал из блокнота те листки, где записывал информацию о прошлом Ларисы Петровны, и отдал их Крячко. – Здесь указаны данные людей, с которыми жена Савельева, до замужества понятно, встречалась. Тебе нужно будет их всех обзвонить и выяснить, что они о ней помнят, что думают, и какой она им показалась. В общем, выяснить о ней все, что они знают, а потом мне рассказать. И из-за разницы во времени звонить тебе придется ночью – уж извини. Можешь получить подтверждение этого задания у Погодина, если стал мне не доверять.

– Да в курсе я уже, что это за особа, – ответил Стаc, убирая листки. – Все сделаю. Только я с работы звонить буду, а то разорюсь на межгороде со своей-то зарплатой.

Дальше они шли молча, и каждый переживал в душе одновременно и обиду на другого, и злость на себя за то, что наговорил лишнего, – все-таки так серьезно они не ругались еще никогда. Но и сделать первый шаг к примирению никто из них не спешил.

В доме было не протолкнуться от людей, потому что прилетели не только друзья-компаньоны Савельева, но и их охрана. Все это были, как на подбор, мужики крупные, основательные, серьезные и, видать, жизнью крепко битые, взгляды у них, во всяком случае, были совсем непростые, цепкие, внимательные. Оставалось только удивляться, как Савельев смог не просто сколотить такую команду, но и возглавить ее.

– Здравствуйте, я Гуров, – назвался Лев Иванович.

В ответ мужики представились, причем никто из них с рукопожатиями к нему не лез, а просто назвали имена: Виктор, Александр, Алексей, Андрей, Валерий, Юрий и Дмитрий. Услышав последнее имя, Гуров очень удивился и посмотрел на Погодина.

– Да вот не утерпел Димка, прилетел все-таки, – объяснил тот.

– А ты думал, что я буду дома отсиживаться, когда Колька раненый в больнице лежит? – возмутился Дмитрий и негромко покашлял. Вид у него действительно был не слишком здоровый. – Не бойтесь, я незаразный, – сказал он Льву Ивановичу. – Просто надышался тогда во время пожара какой-то гадостью, вот с тех пор и мучаюсь.

– Да я ничего и не подумал, – пожал плечами Гуров и предложил: – Вы ужинайте без меня, потому что я ел недавно, а я пока делом займусь. А как закончу, с вами побеседую – вдруг кто-то из вас что-то полезное вспомнит.

Он ушел в кабинет и начал изучать содержимое компьютера, а также флешки, на которой была переписка Григория, по всей видимости, с Шалыми – адрес, по которому был установлен компьютер в Америке, Ежик записал Льву Ивановичу на отдельном листке. Не сказать, чтобы Гуров обнаружил много для себя полезного, но кое-что нашлось, и он это выписал себе в блокнот. Закончив, он вышел из кабинета и нашел всю дружную компанию, включая Крячко, в столовой, где они, хоть и закончили ужинать, по-прежнему сидели вокруг большущего стола и очень умеренно пили, но при этом никто не курил, что показалось Льву Ивановичу сначала странным, но он подумал, что они просто не хотели дымить при Дмитрии, у которого больные легкие. Но потом вспомнил, что Погодин и раньше не курил, да и у самого Савельева в кабинете пепельницы не было, но выяснять, чего это они все такими поборниками здорового образа жизни оказались, не стал – не до того было. Гуров смотрел на собравшихся и думал, как же к ним обращаться. «Господа»? Но это им явно не подходило. «Товарищи»? Ну, какие же они ему товарищи? «Мужики»? Это они приняли бы как должное, да вот только у самого Гурова язык не поворачивался его говорить – не любил он это обращение. И он пошел окольным путем:

– Леонид Максимович, мне нужно собрать в одном месте всех охранников, работающих в этом доме, и горничных.

– Не вопрос, – заверил его тот и посмотрел в сторону сидевшего у стены парня, который тут же поднялся и вышел. – А что случилось?

– Надо выяснить у них кое-что, – неопределенно ответил Гуров.

Как он и ожидал, всех согнали в ту же столовую, и прислуга теперь выжидающе смотрела на него. Он сел в кресло возле стены, чтобы видеть их всех, и произнес:

– Олеся мне сказала, что Лариса Петровна получала модные журналы и каталоги, а вот другая почта была?

– Нет, хозяин все деловые документы в офисе получал, – уверенно ответил один из парней.

– Вспоминайте как следует, – настойчиво попросил Гуров.

Все задумались, а потом Галина неуверенно сказала:

– Кажется, было какое-то письмо.

– Когда, от кого? – уточнил Лев Иванович.

– Когда?.. – Она даже нахмурилась, вспоминая. – Да за несколько дней до того, как малышей похитили. Кипа журналов пришла, а когда я их взяла, чтобы хозяйке отнести, оно и выпало.

– И вы его тоже отнесли Ларисе Петровне?

– Нет, – покачала головой она. – Оно было для Николая Степановича, и я его хозяину в кабинет отнесла.

– А от кого оно было? – спросил Лев Иванович.

– Там вместо обратного адреса штамп какой-то стоял, – пожала плечами она.

– Но на нем же что-то было написано? – не отставал от Галины Гуров.

– Я не помню, – расстроенно ответила горничная. – Да я и не читала, в общем-то. Так, глянула, что это для хозяина, и все.

– А вы случайно не в курсе, он его читал? – продолжал допытываться Гуров. – Или просто в мусор выбросил – вы же в кабинете убирались.

– Наверное, прочитал, когда вернулся, – он же в отъезде тогда был, – неуверенно ответила Галина и тут же почему-то радостно сообщила: – Но в мусоре его точно не было.

– А еще какие-нибудь письма приходили? – настаивал Лев Иванович.

Все подумали, переглянулись и синхронно помотали головами, показывая, что нет.

– Ну, хорошо, вы можете идти, – сказал Гуров и, когда прислуга вышла, пересев за стол к остальным, попросил: – А теперь ваша очередь вспоминать. Пожалуйста, постарайтесь припомнить, что рассказывал Савельев о своем прошлом, то есть о том, как он жил до встречи с вами. Я уже разговаривал с Дмитрием и кое-что знаю, но, может быть, вы чем-то сможете дополнить его рассказ.

– Да знаем мы уже, что ты концы этой истории в Колькином прошлом ищешь, – сказал Виктор – обращение на «вы» среди этих людей было не принято начисто.

Гуров выразительно посмотрел на него, давая понять, что к нему следует обращаться именно на «вы», но должного впечатления это не произвело – эти мужики заимели носорожью шкуру, которую было ничем не прошибить.

– Только Колька не из болтливых, а среди нас не принято человеку в душу лезть. Захочет – значит, расскажет, а не захочет – так никто допытываться не станет, – добавил Александр, и все остальные, соглашаясь, закивали.

– Жаль, что вы мне ничем помочь не можете, – вздохнул Гуров и обратился к Погодину: – Леонид Максимович, вы, пожалуйста, отдайте сотовый Ларисы Петровны Станиславу Васильевичу, чтобы наши специалисты могли посмотреть и разобраться, кому она звонила и кто ей звонил.

– Он уже у меня, – ответил Крячко.

– Тогда я, с вашего позволения, откланяюсь, – сказал, поднимаясь, Лев Иванович. – Станислав Васильевич, вы едете?

– Нет, я задержусь, – отказался Стаc, чем очень сильно расстроил Гурова, понявшего, что тот обиделся на него не на шутку.

– Мы его сами отвезем, – заверил сыщика Александр и спросил: – Деньги на расходы нужны?

– Обойдусь, – покривил губы Гуров – еще не хватало, чтобы они ему платили!

– Если что надо будет сделать, так вы только скажите, – добавил Погодин, продолжавший обращаться к Льву Ивановичу на «вы».

– Обязательно, – ответил тот своим любимым выражением и ушел.

По дороге в город он решил не заниматься самобичеванием – в конце концов, не в первый раз они со Стасом поцапались, хотя так всерьез еще ни разу не было, но ведь все равно помирятся со временем, – а стал думать, что можно сделать в данной ситуации. Вообще-то план действий он себе уже наметил, и оставалось только претворить его в жизнь. Посмотрев на часы, он понял, что ехать к Петру на работу уже поздно, и решил просто позвонить. Когда он приехал домой, то был встречен вопрошающим взглядом жены, принявшей очень близко к сердцу похищение детей.

– Все в порядке, Маша, – успокоил он ее. – Как оказалось, не все так страшно. Ситуацию вполне можно урегулировать – выражения разрулить, как теперь было принято говорить, он не признавал и никогда не употреблял.

– Дай-то бог! – вздохнула она.

– Ты мне сумку собери, а то я завтра уеду, – попросил он.

– Надолго? – спросила она, потому что вопрос «куда?» уже давно не задавала.

– Не знаю, как получится, – пожал плечами Лев Иванович.

Пока Мария готовила ужин, Гуров позвонил Орлову.

– Петр! На меня уже жалуются или еще нет? – спросил он.

– А есть за что? – поинтересовался тот.

– Да нет, я старался вести себя прилично и на провокации не поддавался, – попытался пошутить Гуров. – Я завтра уеду – в рамках этого дела, естественно, – так что ты придумай что-нибудь, чтобы меня прикрыть, а то, как я понял, официально мы ничего не расследуем. Или я не прав?

– Прав, Лева! Мне самому эта история – серпом по одному месту, но куда деваться-то? – вздохнул Петр. – Но они обещали перечислить в наш фонд столько, что у меня от количества нулей ум за разум зашел.

– Да, денег они не жалеют, – хмыкнул Гуров. – Хотя Стаc и сказал, что они их честно заработали, но, судя по тому, как они ими бросаются, мне в это не очень верится. Слушай, Петр, если мне потребуется что-нибудь выяснить, я буду звонить тебе, а ты уж озадачивай остальных.

– Поцапался со Стасом, – понял Орлов. – Ничего, не в первый раз. Помиритесь.

– Обязательно, – буркнул Гуров.

На следующий день Лев Иванович, можно сказать, налегке – больших чемоданов он с собой никогда не возил – сначала заехал на работу, где невыспавшийся и поэтому злой Крячко передал ему все, что успел узнать из ночных разговоров с бывшими любовниками Ларисы. Оттуда Гуров отправился в больницу, где находился Савельев, и очень подробно поговорил с его лечащим врачом, затем в один офис, где тоже выяснял все, что ему было необходимо, а потом на вокзал – в тот момент он даже не представлял себе, сколько ему придется поездить.

Его не было несколько дней, и за это время сам он ни Орлову, ни остальным не звонил – необходимости не было, потому что все уже выяснил в Москве, а на звонки Петра отвечал только, что у него все в порядке. Гуров связался с Орловым только вечером в пятницу, крепко озадачив того просьбой прислать в аэропорт ко времени прибытия первого астраханского рейса пассажирскую «Газель».

– А вот по-простому объяснить, что к чему, ты не можешь? – возмутился тот, на самом деле радуясь тому, что дело сделано и Лева во всем разобрался, впрочем, иначе у Гурова никогда и не бывало.

– Тогда неинтересно будет, – ответил Лев Иванович.

А вот своим вторым звонком он озадачил уже Погодина, попросив того приготовиться в доме Савельева для встречи восьми человек, очень дорогих гостей.

– Ты по-человечески объяснить можешь? – возмутился тот, практически процитировав Орлова и от удивления переходя на «ты». – Кто приедет? Зачем? И вообще, что происходит? Это имеет отношение к делу?

– Самое непосредственное, – заверил Гуров и больше ничего говорить не стал, как тот ни настаивал.

Лев Иванович не знал, что Погодин тут же перезвонил Крячко и попросил его объяснить, что Гуров мог задумать.

– Леня, это может значить только одно: Лева во всем разобрался, – пояснил Стаc. – А то, что он выпендриться решил, так это его обычная манера, не обращай внимания. Я же говорил: терпеть надо, и все.

– За пять дней раскрыт дело? – недоверчиво спросил Погодин.

– Ну и что? Он еще и не такое может, – заверил Крячко.

– Знаешь, мы не очень верили, что он лучший из лучших, а оказалось, что это действительно так, но все равно не наш он человек, – вынес свой вердикт Леонид Максимович и, подобрав нужное определение, сказал: – Чужой он.

– А тебе с ним детей крестить? – поинтересовался Стаc.

– Вот уж с кем не стал бы, так это с ним, – буркнул Погодин. – Ты сам завтра подъезжай к нам с утра, будем смотреть, откуда у этой истории ноги растут.

На следующий день, когда «Газель» подъехала к воротам особняка Савельева, они распахнулись перед ней без всякой задержки, а уж встречать ее высыпали все без исключения, причем мужики, памятуя слова Гурова, что он привезет дорогих гостей, были даже в костюмах, белоснежных рубашках и при подобранных на удивление в тон галстуках. Причем один такой галстук стоил больше, чем все, что было надето на Льве Ивановиче и лежало в его сумке.

– Левушка! А ты ничего не напутал? Мы туда приехали? – глянув в окно, растерянно спросила у Гурова сидевшая рядом с ним в машине пожилая женщина.

– Именно туда, куда надо, – заверил Гуров и, выйдя первым, подал ей руку.

За ней вышли остальные и, остановившись, стали недоуменно осматриваться по сторонам.

– Принимайте гостей, – сказал Лев Иванович, обращаясь к друзьям Савельева, среди которых стоял и Крячко. – Вот это мать Николая Степановича, Наталья Николаевна. Его отец, Степан Алексеевич. – При виде этого пожилого мужчины мужики невольно переглянулись – Николай был очень на него похож. – Его сестра Надежда с мужем Антоном и сыновьями Владимиром и Павлом, – продолжал Гуров. – Светлана, с которой ваш друг так решительно расстался перед армией, а это ее сын Степан.

Если до этого потрясенные мужики еще как-то владели собой, то при виде парня лет двадцати, настороженно смотревшего на них разноцветными глазами – правый у него был голубой, а левый карий, – судорожно сглотнули, некоторые рванули душившие их вороты рубашек, а Андрей, не выдержав, воскликнул:

– Блин! Да это же Колька в молодости! Ну один в один!

– А на кого же Степан еще должен быть похож, как не на родного отца? – притворно скромно спросил Гуров.

– В честь меня назвали, – значительно добавил самый старший Савельев. – А вот фамилия у него по матери – Воронин.

– Ну, это ненадолго, – заверил Степана Алексеевича Погодин и, подойдя, обнял парня. – Господи! Счастье-то какое! Колька же от радости с ума сойдет!

– Ну, что? Так и будем здесь стоять? – поинтересовался Лев Иванович.

– Да… Конечно… Проходите… – бормотал растроганный Погодин. – Черт! Аж не верится!

– Пойдемте, – засуетились хлюпавшие носами от избытка чувств горничные. – Сейчас мы вам комнаты покажем, там все готово. И столы уже накрыты, сейчас сядете, покушаете.

– Да я бы сначала к Коленьке хотела, – просительно произнесла Наталья Николаевна.