Текст книги "Полковник Гуров. Компиляция (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

– Можно, Лев Иванович? – промямлил Липатов, открывая дверь кабинета соединенными наручниками руками.

– Проходи быстрее, вежливый уж слишком, – подтолкнул в спину Вадима сопровождающий его инспектор СИЗО.

– Ну, здравствуй, Липатов. Как дела? Неужто соскучился? – откровенно глумясь, спросил Лев Иванович.

– Ага, соскучился.

– Что, надоело бока мять на казенном матрасе или подышать свежим воздухом захотелось?

– Тебя увидеть решил, душевный ты человек, за жизнь хорошо общаешься, вот и вздумалось повидаться, – стараясь говорить в тон Гурову, произнес Липатов.

– Ну, не будем издалека, что у тебя ко мне? Есть что-то важное, или так, действительно от нечего делать сотрудников изолятора потревожил? У меня, знаешь ли, времени на пустой треп нет. Говори, если что-то конкретное.

– Гражданин начальник, я к тебе со всей душой и открытым сердцем, а ты вот так, без прелюдии. Убить меня хотят. А я умирать не хочу, поэтому здесь.

– Да кому ты нужен, Клячкин, актеришка недоделанный?

– Голову даю на отсечение, правду говорю. Хотят убить.

– Раз так, рассказывай, кому дорогу перешел и чего хочешь за информацию?

– В «одиночку» хочу, не могу так, всех подозреваю, ночами не сплю. Позавчера чуть не зарезали, чудом смог увернуться от заточки. Сплю, и видится мне сон страшный: будто волк на меня нападает и своими клыками впивается в шею. Стало как-то душно, будто перехватило в горле что-то, резко открываю глаза, а он уже надо мной стоит и замахивается со всей дури. Я в сторону, а ложка вошла в подушку ровно в том месте, где моя шея находилась секунду назад. Самое интересное, что я спросонья не разобрал, кто это был. Людей в камере – восемь человек, темнотища жуткая. Орал так, что перебудил народ, сокамерники все сразу вскочили – пойди разберись, кто из них на меня кинулся. Перевели меня в эту же ночь в другую камеру, только и там мне покоя нет.

– А там-то что стряслось?

– А там отравить хотели.

– Не сочиняй, хотели бы – отравили, там таких «умельцев» в каждой камере полно. На все руки мастера, знают свое дело, а ты два раза вроде бы как по краю пропасти ходил, а все же передо мною живой, целый и невредимый.

– Нет, Лев Иванович, я знаю, что говорю. Я по природе своей человек внимательный и аккуратный, вижу и замечаю все вокруг. Я себе чай заварил, поставил на стол и пошел за сахаром. Ну, как пошел, отвернулся буквально, там ведь камеры-то маленькие, тесные. Возвращаюсь за стол, а там ручка у кружки под другим углом – повернул ее кто-то, значит, прикасался к ней.

– Ну что, вокруг людей больше нет? Зацепили случайно, делов-то…

– Нет, за столом людей не было, я в камере человек новый, меня туда только-только перевели. Со мной знаться и говорить никто особого желания не имеет, за стол ко мне тоже никто не подсаживался и мимо не ходил. Кто-то что-то подсыпал туда, не иначе.

– И что ж ты сделал?

– Вылил демонстративно, предупредил, что рожу начищу, если такое повторится.

– А тебе за грубость не начистили?

– Куда там, со мной по-взрослому решили разобраться, и, кажется, я знаю, кто инициатор происходящего в камере.

– Что, враги есть?

– Есть, оказывается. Я его прикрывал, а он вот так со мной решил поступить – убрать с лица земли, уничтожить. Не бывать этому, пусть тоже гниет в тюрьмах, как и я. Я за всех не буду сроки мотать.

При этих словах у Гурова даже сердце биться стало медленнее, и он реже задышал, чтобы не спугнуть раскаяния Липатова. Никак Лев Иванович не ожидал, что вот так противостояние с преступником может неожиданно повернуться в его сторону. Это, скажем, была настоящая удача, поскольку расколоть такой крепкий орех – по силам не каждому опытному оперу. В кабинете они были один на один, никто не мог помешать их разговору. Даже Анне Гуров запретил находиться рядом, дабы не спугнуть матерого преступника. На этот раз, по завету матери, Гуров был в роли понимающего психолога, который долго ждал и наконец дождался откровенности от убийцы – нарисовать общую картину преступления. Момент истины был уже близко.

Липатов долго собирался с мыслями, понимая, что выданная им информация станет финальным аккордом в его деле. Гуров ничуть не мешал, осознавая, что нужно дать время, чтобы рассказ убийцы был последовательным и обстоятельным. Через десять минут тишины Липатов промолвил:

– Уж лучше бы я курил, наверное, так бы легче было сейчас. Что ж, пожалуй, начну… Его зовут Мономах.

– Кого? Ты не болен, Липатов? – не выдержал Гуров и рассмеялся. – Это не ко мне, а к психиатру.

– Не до шуток мне. Кликуха у него такая – Мономах, имени его настоящего я так и не узнал, да оно мне, собственно говоря, и не нужно было. Это позже я узнал, что неспроста его так прозывают. Он интересуется старинными вещами, обожает антиквариат и деньги, а еще носит бороду, может, внешнее сходство какое-то есть с тем Мономахом, что из учебников по истории. Мне на тот момент деньги были очень нужны и квартира, негде было жить, я готов был согласиться на что угодно. Безысходность, понимаете?..

– Нет, пока не понимаю.

– Работы приличной не было, идти некуда, обратился к своему дружку за помощью, а он и свел меня с этим Мономахом, сказал, что пригожусь ему.

– Дело было в Москве?

– Да-да, конечно, здесь. Встретился с ним в забегаловке одной – матерый мужик, я таких в толпе сразу выделить могу, пусть даже внешне они ничем примечательным не выделяются.

– Своих издалека чуешь, верно? – хмыкнул Гуров.

– Так. Познакомились, выпили по бокалу вина. Я ему рассказывал, как докатился до такой жизни, а он молча слушал. Для меня было немного странно, что птица такого полета, как Мономах, уделяет мне столько своего времени, но вместе с тем я понимал, что мне предстоит что-то сделать для него, и это будет не самое легкое задание.

– Это была первая ваша встреча?

– Да, конечно. Это была первая и последняя наша встреча, потому что в дальнейшем мы общались дистанционно, чаще всего по телефону.

– Продолжай…

– Так вот, я у него спросил, не будет ли для меня работы, и он посвятил меня в свой план. Мономах рассказал, что у него есть одна знакомая старуха, которая испортила ему жизнь и не заслужила жить в том богатстве, в котором сейчас живет. Есть острое желание раскулачить эту «старую ведьму» и отомстить за все те неприятности, которые она ему принесла. Я был не против, и тогда он мне в деталях изложил план о том, как можно избавиться от старухи и заполучить ее богатства.

– И тебе не казалось это неправильным, диким, бесчеловечным и бесчестным?

– Нет, и сейчас не кажется. А почему одним – все, а другим – ничего? Должна же быть в жизни хоть какая-то справедливость? Вот я сейчас у вас на допросе, а Мономах свободно ходит по улицам, еще и меня убрать пытается чужими руками, хотя сам дело задумал, разве справедливо? Нет, поэтому я вам обо всем и докладываю, чтобы он тоже хлебнул тюремной житухи.

– Так каков же был план?

– Мономах рассказал мне про бабку, про ее драгоценности, которых в квартире на Патриках было вагон и маленькая тележка. Я даже не представлял, что у нас есть такие богатые старухи, только в кино видел. Как он мне описал эту бабку: была она противной, вредной – а к таким у меня жалости нет.

– А что, бывает так, что и жалость просыпается? – усмехнулся Лев Иванович.

– Случается, но редко. Последний раз, помню, было дело – спасал собаку из реки, но это было еще в школе.

– Да ты герой, Клячкин. А что, Мономах не рассказал, почему зуб на старушку возымел?

– Нет, подробно он не рассказывал, да мне это и незачем было знать, суть я уловил, что делать нужно было – понял. Осталось за малым – придумать, как к этой старухе подобраться. Поймать на улице, когда она в булочную выходила, было сложно, да и рисково, потому что могли остаться свидетели. Тут мне и было предложено познакомиться с бабкой через ее внучку. Жанка – тот еще экземпляр. К ней и подходить было страшно. Странная серая мышь, даже познакомиться не знаешь как. Уж мне, бывалому мачо, и то сложно было это сделать, но все-таки я смог. Несколько дней пришлось за ней следить, чтобы понять, куда она ходит, что делает, с кем общается.

– Адрес Жанны тебе Мономах дал?

– Да, он знал, где она живет. Я думаю, он тщательно продумал ограбление, ему нужен был именно исполнитель. Почему сам бабку грохнуть не решился – не знаю, может, просто руки пачкать не захотел. А мне все равно, я был готов на все.

– Был? То есть сейчас ты уже не такой и не готов совершить подобное?

– Сейчас бы не стал, наверное.

– А что так? Почувствовал запах своей смерти, а не чужой? Отталкивает тебя этот аромат?

– Я, Лев Иванович, жизнь люблю, красивую жизнь. А то, что мне светит, в мои планы не вписывалось, так пусть все будет хотя бы по справедливости, да жив останусь.

– Ну, как познакомился с Жанной?

– Она часто бывала в книжном магазине, все книжки какие-то смотрела, словари, что ли, иностранную литературу тоже. Я тоже не дурак, блеснул перед ней знанием нескольких пословиц на английском языке и предложил выпить кофе. Она сначала краснела, смущалась, в глаза не смотрела, а потом растаяла и позволила себя проводить до дому. Собственно, процесс ухаживаний был недолгим. Сложно было выстроить общение на начальном этапе.

– Говоришь, как заправский альфонс. Ах да, ты же и был таким, у тебя же богатый опыт, и как я забыл?.. – опять стал подшучивать Гуров, намекая на предыдущую судимость Липатова.

– Да, я знаток, дамский угодник и донжуан, если хотите. Не скрываю и даже горжусь своим амплуа!

– Жанна сдалась на первом свидании?

– А-то! У нее ведь до меня никого не было. Тридцать один год, а она все одна и одна. С таким характером сложно кого-то найти: тихоня, нелюдимая, даже, можно сказать, дикая. И тут я нарисовался: обаятельный красавец с явным желанием покорить ее сердце. Растаяла, конечно, впустила и домой, и в сердце, – расплылся в улыбке Липатов. – А мне жить негде было, я был рад, что на ближайшее время пристроен.

– А что тебе Мономах обещал? И вообще что сказал делать?

– Ну что тут непонятного: старуху убрать сказал и забрать все драгоценности из сейфа. А обещал приличную сумму. Кстати, обещание он сдержал.

– Получается, он знал в деталях и про сейф, и про внучку Фельцман?

– Знал, конечно, скорее всего, был знаком с бабкой.

– Ну, а дальше?..

– А дальше я начал планомерно подбираться к старухе, а для этого нужно было максимально расположить к себе Жанну. Это оказалось несложно. Она такая счастливая была, уже через неделю говорила о какой-то свадьбе. Думаю, ну и пусть помечтает, что такого, может, с родственниками начнет знакомить, а тут я и сделаю свое дело.

Гуров осуждающе посмотрел на Липатова, но сдержался и ничего не сказал.

– Жанна готовилась на полном серьезе к свадьбе, – продолжал Вадим, – а потом решила познакомить меня со своей бабушкой, чему я был несказанно рад, как понимаете. Пришли с ней в гости к старухе. Я обалдел с самого порога – не хата, а музей натуральный. Все в бархате да в шелках. А бабка сама меня тоже поразила, вышла, как кукла разукрашенная, и вся в побрякушках, будто нацепила на себя все, что есть в шкатулке. А оказалось, что это лишь малая часть из того, что у нее там хранилось. Я ей, конечно же, понравился. Мы пили чай с тортом, все было чин чином. Мне показалось, что эта старуха даже флиртовать со мной начала, ну, мне же не привыкать соблазнять дамочек, я и к возрастным «мадамам» подход знаю. Жанка была на седьмом небе от счастья, очень уж для нее важно было, чтобы я бабушке понравился.

– Как ты узнал, где находится сейф?

– А что там узнавать?.. Мы пили чай в ее комнате. Разглядывать предметы старины не возбраняется, вот я и рассматривал без стеснения все, что в комнате находилось. Обратил внимание на то, что сейф с кодовым замком она держит открытым. Этого мне хватило. Я понимал, что на дело можно идти без особого снаряжения. Посидели и ушли домой. Через неделю я вернулся. Решил посетить бабулю утром, в это время многие идут на работу и не обращают особого внимания на шум, да и Жанке не пришлось бы объяснять, куда я иду в другое время суток. Дверь старуха мне открыла без вопросов, сразу узнала и приняла, как своего родственника, будто сто лет меня знает.

– А что ты ей наговорил, какую причину своего визита придумал?

– Сказал, что хочу купить подарок для Жанны к свадьбе – украшение, попросил ее совета: что лучше подобрать, – тут ее и понесло… На любимую тему она готова была беседовать с кем угодно. Предложила чаю, а мне только это и нужно было. Пока она там хлопотала на кухне, я подмешал бабке ядерную смесь, после которой она должна была сразу сдохнуть, но что-то пошло не так.

– И что же там, дай угадаю: ртуть и лекарство для сердечников?

– Все-то вы знаете. Да, именно так. Я надеялся, что старая от одного глотка ласты склеит, а она все отвлекалась на что-то, не пила, а потом сделала глоток, сморщилась и больше к пойлу не притронулась. Тут у меня все внутри закипело, план мой не сработал, и я решил ускорить процесс, ведь и так просидел там минут тридцать с ней. Взял то, что было под рукой. На столике стояла увесистая статуэтка. Я ее до этого посмотрел, пощупал, когда бабка на кухне суетилась, а потом проверил на прочность. С одного удара все получилось. Это вам не ртутный чай. Признаюсь, я пару минут смотрел на то, что сделал, и видел в этом даже какую-то красоту, будто кадр детективного кино про Пуаро: в будуаре лежит бабка в окровавленном бархатном платье и с антиквариатом вокруг. Но потом быстро опомнился и начал выгребать содержимое сейфа, а там было добра – будь здоров!

– А ты фильмы про Пуаро досматривал до конца? Знаешь, чем всегда там дело заканчивается?

– Знаю, – задумчиво ответил Липатов и опустил глаза в пол.

– Так сколько там драгоценностей было?

– Понятия не имею. У меня была задача собрать все побрякушки в сумку и потом отдать ее доверенному лицу, чтобы передали Мономаху. Я так и сделал, скинул цацки в спортивную сумку, прихватил и статуэтку, потому что на ней были мои отпечатки пальцев, да и понравилась мне она. К остальным предметам в квартире я не притрагивался, чашку свою тщательно вытер. Когда выходил из квартиры, дождался, чтобы в подъезде никого не было, и потихоньку вышел на улицу. Вот и все.

– Молодец, все подробно изложил, а теперь скажи главное – кому отдал украшения?

– Дружбану своему, который меня с Мономахом как раз и познакомил.

– Кто такой? Не тот ли, кому принадлежит машина и яхта «Доминика»?

– Он.

– Загорский Вячеслав Сергеевич?

– Так точно.

– Как давно знакомы, кто такой, чем занимается?

– Познакомился во время второй ходки. Можно сказать, он взял меня под свое крыло. Никогда бы его не сдал, но обстоятельства вынуждают. Жизнь дороже. Он всегда мне помогал. Большим человеком стал, красиво живет. Я тоже всегда так хотел жить, мечтал, но у меня, видимо, судьба иная. Он бизнесом занимается, много каналов сбыта имеет, друзей, которые ему во многом помогают. Он когда срок шел отбывать, у него даже ничего не конфисковали, друзья вступились, все сохранили. Они и с Мономахом давно знакомы, а что их связывает – одному Богу известно.

– А ты и в Бога веришь, Липатов? – будто в пустоту задал вопрос Гуров и не получил на него ответа. – Скорее в черта, раз такую мерзость творить можешь да еще и любоваться этим…

Гуров за свою жизнь слыхал немало раскаяний, и они на него уже не производили особого впечатления, но сегодня, когда Липатов-Клячкин с упоением рассказывал о своем убийстве, он подметил блеск в его глазах. Такой блеск бывает у тех преступников, которые любят запах крови, вид крови и никогда не перестанут убивать, – безнадежные люди. Как бы он ни клялся, ни каялся, какие бы обещания ни давал, он не исправится, стены тюрьмы тоже его не исправят. И от этого осознания становилось страшно даже видавшему виды Гурову.

– Забирайте его, – приказал конвою Лев Иванович, – определите в одиночную камеру, так нужно. Постарайтесь не пропускать никого, кому не велено за ним присматривать, уяснили?

– Спасибо тебе, Лев Иванович. Спасибо за то, что не отказал.

– Ступай, Липатов. Надеюсь, ты сделаешь для себя правильные выводы, пока будешь сидеть один в четырех стенах, тебе же лучше будет.

Гуров вошел в тот этап расследования, когда каждый день могла случиться развязка дела об убийстве Фельцман, потому хотелось быстрее и быстрее соединить всю мозаику в одну цельную картину. Казалось, даже голова соображала лучше и мысли были яснее от понимания, что вот-вот цепочка преступлений будет раскрыта и станут известны имена всех убийц и соучастников. Липатов-Клячкин стал событием дня, но не менее интересным фактом стало путешествие Жанны в Санкт-Петербург. Лев Иванович решил не откладывать на завтра свой визит и отправился к Вайцеховской домой. Он предупредил Жанну, что нужно поставить пару подписей в документе и что это займет несколько минут ее времени, для чего он сам лично явится по месту ее проживания. Жанна не сопротивлялась. В голосе молодой женщины Лев Иванович услышал вселенскую тоску и печаль, что несколько его взволновало.

Дав распоряжение операм, чтобы те установили местонахождение Загорского, Гуров незамедлительно сел в служебный автомобиль и отправился к Жанне. Лев Иванович предчувствовал, что депрессивное настроение женщины может довести ее до страшного и отчаянного шага. Возможно, сказывалась трудная жизненная ситуация, в которую попала Вайцеховская, а может, всему виной была ее болезнь, спровоцировавшая сильное душевное волнение. Только Гуров чувствовал нутром, сердцем, что с ней нужно немедленно встретиться.

Как только Жанна отворила дверь, сразу бросился в глаза ее неопрятный внешний вид. Растрепанные волосы были приподняты у корней – так бывает в минуты отчаяния, когда человеку тяжело, больно, горестно. Наличие отека на глазах говорило о том, что эта молодая женщина какое-то время плакала без остановки. Что же стало причиной рыданий и перемены настроения?.. Все это Гурову предстояло выяснить. Действовать нужно было крайне аккуратно, дабы не потерять эмоциональный контакт с Вайцеховской.

– Жанна, я прошу прощения, что так внезапно нагрянул к вам, благодарен, что не отказали мне в визите, – осторожно начал Лев Иванович, прощупывая почву для разговора.

– Вы даже не представляете, как вы кстати, – вдруг выдала Жанна и, беспомощно опустив руки, пошла на кухню, тем самым приглашая следовать за нею Гурова.

Лев Иванович прошел за Вайцеховской и, оказавшись в маленьком кухонном пространстве, сразу все понял. На столе лежал огромный ворох разных таблеток, часть из которых уже оказалась отделена от упаковок. Жанна готовилась совершить страшное, но в последний момент отказалась от своего поступка или просто отложила его. О том, каковы были ее планы, она не скрывала. Молодая женщина подошла к столу, посмотрела на эту кучу из медикаментов, повернулась к Гурову и оценила его реакцию.

– Все настолько плохо в вашей жизни, что вы готовы оставить этот мир? – тихо спросил Лев Иванович.

– Да. Все плохо. Все ужасно. Все так, как не могло присниться даже в самом страшном сне. Если бы не ваш звонок, то вполне возможно, что я уже оказалась бы в другом измерении.

– Это не мой звонок, это сама судьба подсказывает вам, что еще не пришел срок, не ваше время, и нужно собрать силы и перетерпеть сложный период, задать новые цели, разобраться с прошлым, поставить точки там, где это нужно, как считаете?

Жанна действительно балансировала на грани жизни и смерти. Ситуация, в которой она жила в последнее время, была непростой, а если учесть сложность ее психоэмоционального состояния, то и вовсе целесообразно было привлечь специалистов, способных вернуть ее к нормальной жизни. Вайцеховская взглянула на Гурова огромными глазами, полными слез. Этот редкий зрительный контакт состоялся, она смотрела не в глаза, она, казалось, смотрела в душу и ждала поддержки, помощи, искала какую-то опору в лице человека, которому она поверила. В следующую секунду Жанна подошла к Гурову, уткнулась в его плечо и зарыдала.

Лев Иванович не мешал потоку слез и эмоций, он знал, что этот выплеск будет полезным как для Жанны, так и для него самого, потому что он все еще не знал, что в окончательном итоге так расстроило Вайцеховскую. Он не хотел рассказывать о том, что велась слежка, что ему известно о поездке Жанны в Санкт-Петербург. Гуров надеялся все узнать из первых уст, от Жанны лично, и откровения не заставили себя долго ждать.

– Извините меня, Лев Иванович, за подобное поведение, пиджак вам испачкала своими слезами. Простите, – испытывая неловкость, сказала Жанна. – Я сама все не решалась вам позвонить, наверное, уже не позвонила бы после таблеток. Это для меня такой удар, такой удар!

Гуров молчал и чувствовал, что вот-вот правда выльется наружу, слушал очень внимательно, но не показывал свой безудержный интерес, старался понимающе смотреть на Вайцеховскую, выступая в роли того самого психотерапевта. Лишние вопросы задавать и перебивать было крайне опасно. В любой момент Жанна могла замкнуться в себе и закрыться так, что потом не видать никаких признаний. Вайцеховская села на стул, взяла салфетку и привычными движениями начала ее скручивать – так она сама себя успокаивала и настраивала на длинный монолог.

– У нас были сложные отношения с бабушкой. Вернее сказать, их практически не было. Бабулю волновали только ее личные интересы, помощи от нее можно было не ждать, ни материальной, ни эмоциональной поддержки – никакой. Я злилась, обижалась, но потом смирилась. Я же не могу изменить человека, повлиять на его характер, стать ближе. Мне порой казалось, что она соседку любит больше, чем собственную внучку. Но так всегда было, и не только по отношению ко мне. Она и к маме так относилась: не было у нее той материнской любви, которая на расстоянии может помочь, понимаете?.. Когда не стало мамы, можно сказать, что в ее лице я потеряла всех. Она и подругой была, и мамой. Но все же со временем и к бабушке я стала относиться с пониманием, ненависть прошла, я стала чаще приходить к ней в гости и даже почувствовала какое-то родственное притяжение, все-таки одна кровь. Любви не было, была жалость к ее приближающейся немощи, я в ней видела внешнее сходство с мамой, а это многое значит. Так вот, что я хочу сказать, – захлюпала носом Жанна, – мне было жалко, что с ней так расправились, не пощадили. И все из-за каких-то камней, пусть даже дорогих. Я начала перебирать в голове возможных убийц, но все мои подозрения были настолько ужасными, что я гнала эти мысли прочь, потому что, как понимаете, я перебирала образы всех знакомых, но никак не постороннего человека, хотя и такой мог быть. Мне не к кому было обратиться за поддержкой. Дальние родственники никогда не были в моих глазах опорой, завидовали, сплетничали. Вадим в самый сложный момент ушел от меня без объяснения причин, хотя в моих планах было связать с этим человеком свою судьбу. Это отдельная история, даже трагедия, на тему которой мне до сих пор сложно говорить, – там одно разочарование, и только. Отец – вот, в лице кого я видела мою последнюю надежду. Он казался мне ниточкой, которая могла меня вывести из этого кромешного ада.

Тут Жанна затихла. Опять у нее был ком в горле, опять душили слезы, она была на грани срыва. Гуров молча налил стакан воды и дал ей, по-отечески погладив ладонью по спине. Вайцеховская сделала несколько глотков, глубоко вздохнула и вышла из кухни, оставив Гурова одного. Секунд десять ее не было. И вот она вновь появилась с ручьями слез на лице. Жанна что-то бережно держала в руках, так, что не было видно, что внутри. Она аккуратно сложила ладони, как бывает во время молитвы, а потом поднесла их к губам. В глазах были страх, боль и даже ужас. Несколько секунд для Гурова показались вечностью. Что там? Что она ему принесла? Что она хочет сказать этой молитвенной позой? Столько вопросов одновременно решились одним жестом, когда Жанна раскрыла ладони и показала, что в них было.

– Вот. Она самая. Это та самая брошь, из которой выпал огромный рубин. Брошь, которую забрали из бабушкиной квартиры. Брошь, которая принесла горе в мою семью и открыла самые мерзкие тайны. Я ждала, что отец приедет на похороны бабушки. Да, они были в ссоре, но все же… Разве смерть человека – это не повод закончить все распри? Но он не приехал. На звонки не отвечал. Со мной связи не искал, а мне так нужно было поделиться с ним своими горестями. Я долго ждала, а потом рискнула нарушить все свои ограничения и съездить к нему сама.

– Съездить куда? – вдруг прервал молчание Гуров.

– В Санкт-Петербург.

– Ваш отец проживает не в Москве, а в Санкт-Петербурге? – Лев Иванович задавал вопрос с нескрываемым удивлением в голосе, граничащим с изумлением.

– Да, после расставания с мамой он какое-то время снимал квартиру в Москве, а потом перебрался в Питер, а я около года жила у него после смерти мамы. Он в тот момент был очень добр ко мне, даже часть квартиры своей подарил. С того времени у меня остались ключи, и я редко, но приезжала к нему. В этот раз отправилась без предупреждения, чтобы посмотреть, что там, как он, проверить, может, что-то случилось, поэтому он не выходит на связь. Когда я приехала, его не было дома. Мне даже показалось, что в квартире долгое время никто не появлялся. Цветок засох, а на поверхности стола лежал слой пыли. Но не это меня шокировало и выбило почву под ногами. На комоде в спальне я нашла брошь. У него, у моего отца, я нашла ту самую брошь. Понимаете? – опять захлебываясь слезами, проговорила Жанна. – Это мой отец! Отец убил бабушку! Он был накануне убийства в квартире! Именно он забрал брошь и все драгоценности!

– А вы видели и другие драгоценности? Вы их нашли в квартире?

– Нет. Но это он! Потому что бабушка часто носила эту брошь, и в день, когда я приходила к ней незадолго до ее смерти, она была на ней. Понимаете, это он! – твердила Жанна.

Гуров складывал все сведения в один ряд и понимал, что тот самый Мономах, о котором рассказал ему Липатов, – возможно, и есть отец Жанны Вайцеховской. Только пока с трудом можно было соотнести все, что имелось в показаниях. Ведь Липатов-Клячкин сообщил о том, что Мономах познакомил его с Жанной намеренно, чтобы провернуть это преступление. Неужели родной отец способен на такой подлый, не поддающийся никакой критике поступок? Неужели Валентин Вайцеховский пожертвовал жизнью своей тещи, счастьем своей дочери ради кучки драгоценных камней?

– Жанна, а могу я взглянуть на фотографию вашего отца?

– Да, конечно.

Жанна принесла из комнаты семейный альбом, достала снимки и передала Гурову. С фотографий на полковника смотрел мужчина с седой бородкой. А на одном из снимков он лукаво улыбался и корпусом был повернут к музейной витрине, на которой находился головной убор с соболиной опушкой и россыпью камней. Это была шапка Мономаха, а снимок был сделан в Оружейной палате.

Лев Иванович пребывал в смятении. Такого потрясения и растерянности одновременно он давно не чувствовал. Теперь он точно знал, что Валентин Вайцеховский по кличке Мономах стал заказчиком преступления, заказчиком убийства Татьяны Николаевны Фельцман. Сейчас Гурову предстояло сообщить Жанне, что отец не убивал своими руками ее бабушку, что Фельцман убил ее бывший жених – Липатов, а это оказалось бы еще одним ударом для женщины. И все же он решил не разглашать тайну следствия.

– Жанна, я прошу вас успокоиться. Готов уверенно утверждать, что ваш отец не убивал своими руками бабушку, это все, что я могу вам сказать на эту минуту, но, надеюсь, мое сообщение немного облегчит ваши страдания. Перед нами сейчас стоит серьезная задача: выяснить все обстоятельства дела. Вы должны нам в этом посодействовать. Ваше участие поможет пролить свет на серьезные и запутанные убийства, а это очень важно, понимаете?.. Вы должны собрать все свои силы в кулак, выбросить все суицидальные мысли и помочь.

– Убийства? Их несколько?

– Да, выяснилось, что в краже украшений замешана целая группа, которая уже не остановится, будет продолжать грабить, убивать. Этот беспредел нужно остановить, и вы, Жанна, именно вы можете помочь поймать преступников.

– Хорошо, что от меня требуется?

– Сегодня ничего. Я пришлю к вам мою коллегу, чтобы она помогла вам скоротать вечер, а завтра мы отправимся в Питер и осмотрим квартиру вашего отца. Согласны?

– Да, согласна. Вы знаете, мне как-то легче стало, когда я вам обо всем рассказала. Даже если мой отец причастен к этому, я хочу знать правду.