Текст книги "Полковник Гуров. Компиляция (сборник) (СИ)"

Автор книги: Николай Леонов

Все время, пока сыщик говорил, Лариса смотрела на него остановившимися, полными ужаса глазами и явно не верила своим ушам, а потом с душераздирающим криком: «Не-е-ет!» – бросилась на Гурова с кулаками, норовя вцепиться в лицо. Ожидавший чего-то подобного Лев Иванович успел перехватить руки женщины и отбросить ее на кровать, но Лариса, абсолютно не владея собой, раз за разом вскакивала и бросалась снова, крича одно и то же слово «Не-е-ет», и казалась совершенно безумной. В комнату вместо санитаров на помощь Льву Ивановичу, в которой он, правда, совсем не нуждался, заскочили мужики, и при виде их она совсем потеряла голову. Шквал самой грязной ругани обрушился на их головы, но подоспевшие санитары, выгнав мужчин, сноровисто скрутили Васильеву. Прибежавшие врач с медсестрой с огромным изумлением посмотрели на ранее тихую больную и быстро положили конец ее буйству, сделав укол.

– Что вы с ней сделали? – спросил врач у Гурова, выходя к ним из палаты в коридор.

– Предсказал судьбу, – пожал плечами Лев Иванович. – А вам я порекомендовал бы все-таки обследовать Васильеву, потому что, со слов ранее знавших ее людей, она всегда отличалась некоторыми странностями, да и, на мой взгляд, кое-какие отклонения в психике у нее есть.

– А вы, простите, кто по профессии будете? – поинтересовался доктор.

– Я не медик, а просто старый сыщик, – устало ответил Гуров.

– Ну, что ж, в таком случае вашим ощущениям можно до некоторой степени доверять. Хорошо, мы ее обследуем, если вы, конечно, не возражаете, – обратился врач к Погодину.

– Думаю, что хуже от этого не будет, – согласился тот.

Когда они все, избегая смотреть друг другу в глаза – все-таки впечатление от этой сцены у всех осталось самое тягостное, – вышли к машинам, Погодин спросил:

– Гуров, насколько серьезно все то, что вы говорили Лариске о детях?

– Это худший вариант развития событий, – ответил Лев Иванович. – И вот о чем я хотел вас попросить. Я понимаю, что малыши никакого отношения к Николаю Степановичу не имеют, но это все-таки дети, которые ни в чем не виноваты. Так что проконсультируйтесь с юристами – они у вас наверняка есть, и неплохие, потому что я в американских законах не силен, – подумайте и решите их судьбу. Но это решение будет уже на вашей совести.

– Да мы тут уже прикинули и так, и эдак, в общем, отправим мы в Штаты нашего юриста, пусть там, на месте, все урегулирует. Надо сделать так, чтобы Тамарка с детьми там навсегда осталась, причем не опекуншей, а приемной матерью, и фамилию им уже свою дала – нечего Кольке таких наследников иметь. А уж мы деньжат им на жизнь подбрасывать будем, потому что правы вы, дети действительно ни в чем не виноваты, но пусть все-таки лучше живут подальше от Савельева. Да вот только наплачется Тамарка с ними при такой их наследственности.

– Ну, это уже ее головная боль, – заметил Гуров и предложил: – А теперь давайте подведем черту под нашими делами.

Он достал из кармана блокнот, вырвал оттуда все записи по делу Савельева и отдал Погодину. Потом вручил ему диктофон Николая Степановича, кассету из своего диктофона, флешку и листок с адресом Ольги.

– Это чтобы у вас уже никаких сомнений не осталось, – объяснил Гуров и спросил: – А теперь ответь мне, журналисты что-нибудь пронюхали? Скандал был?

– Нет, слава богу. Все тихо обошлось, – сказал Погодин, удивленно глядя на сыщика и пытаясь понять, к чему тот ведет.

– Претензии к моей работе есть? – продолжал Лев Иванович.

– Ты думай, что спрашиваешь! – возмутился Виктор. – Да тебе вообще цены нет.

– Значит, как я понял, она считается принятой? – уточнил Гуров.

– Вы к чему ведете? – не выдержал Леонид Максимович.

– А к тому, уважаемые, что звоните-ка вы немедленно тому человеку, который в нашем министерстве бучу поднял, и пусть он дает отбой, – весьма неприязненно сказал Гуров.

– Да это был… – начал объяснять Александр, но Лев Иванович перебил его:

– Меня не интересует, кто это был. Меня интересует, чтобы моего друга больше в высоких кабинетах, как щенка, не мордовали. Вы все на защиту Савельева горой встали, так вот, я ничуть не хуже вас.

– Да, позвоним, прямо сейчас позвоним, – пообещал Александр.

– Гуров, ты чего бесишься? Мы же тебя ничем не обидели? – удивился Виктор.

– Да я не на вас злюсь, а на себя! – раздраженно объяснил Лев Иванович. – Это же я практически спровоцировал Ларису на истерику! И теперь неизвестно, чем все это кончится. А то был случай, когда один парень с тараканами в голове после ареста отца и обыска в их квартире, которые я инициировал, окончательно с катушек съехал, хотя, честно говоря, слова доброго не стоил. Нервы стали ни к черту, вот я и не сдержался! Но как же она меня достала! – сквозь зубы процедил сыщик.

– Вот ты за своего друга переживаешь, – негромко сказал Погодин. – А каково было нам смотреть, как эта сука пять лет над Колькой издевалась? Над его лицом, руками и глазами смеялась? Так что по грехам ей и муки! Да я бы ее еще в Красноярске убил! Одно останавливало: Колька может за ней сам добровольно уйти – с приворотом действительно шутки плохи, никогда не знаешь, чем это закончиться может. Ты думаешь, мне было легко с ним в больнице разговаривать? Он за целый час, что я ему рассказывал и объяснял, ни разу глаза не открыл! Как отвернулся, так и лежал! Да, счастье это великое, что ты его родных нашел! Теперь-то он об этой стерве быстро забудет.

– Ну, раз мы все вопросы решили, то пойду я, – устало вздохнул Гуров.

– Погоди! – остановил сыщика Алексей. – Ты же когда по нашим делам ездил, то потратился, вот…

– Пусть у генерала Орлова голова и болит, как мне деньги возмещать, – перебил Алексея Лев Иванович. – Положу я ему на стол все билеты и счета, пусть как хочет, так и выкручивается.

– Гуров! Мы знаем, что ты денег не возьмешь, так, может, машину в подарок примешь? – спросил Андрей.

– А то на твою, ей-богу, даже смотреть больно, – поддержал приятеля Погодин.

– Понадобится мне новая машина, так сам заработаю, – отмахнулся Лев Иванович.

– Ты что ж, решил пешком отсюда идти? – поняв, что Гурова не переубедить, спросил Юрий.

– Сейчас частника поймаю и доеду, – заявил Лев Иванович.

– А ну садитесь в машину! – приказал Погодин и, переходя на «ты», буквально заорал: – Сядь, тебе говорят! А то силой усажу!

– Да, с вами я не справлюсь, – обернувшись, вздохнул Лев Иванович.

– И не думай! И не мечтай! – усмехнулся Леонид Максимович и опять не сдержался: – Достал ты уже нас всех своим «выканьем», своей ледяной вежливостью! Так и хочется тебе в морду дать, несмотря на все твои заслуги! Да что ты за человек такой! С тобой и холодильника в доме не надо! Ты одним взглядом все заморозишь! Уезжай, Христа ради! Не доводи до греха!

Под их отнюдь не ласковыми взглядами Гуров сел в машину, но тут же приспустил стекло и сказал:

– Вы только горничным новую работу найдите, а то у Николая Степановича теперь своих хозяек в доме много, на улице же женщины останутся.

– Об этом не волнуйся, – немного успокоившись, ответил Леонид Максимович. – Как Валька выздоровеет, они с Галиной поженятся, так что она при муже будет, а Олесю я с собой увезу. Она баба простая, душевная, для меня в самый раз. У нее двое детишек под Харьковом у матери остались, так мы их к себе заберем. Пора уже и мне свое гнездо вить, нахолостяковался, – и, махнув рукой водителю, приказал: – Ладно, поезжайте с богом! – А когда машина тронулась и поехала, сказал Крячко: – Да, Стаc! Тяжело тебе с ним приходилось!

– Так ему с самим собой еще тяжелее, – ответил тот. – Но что выросло, то выросло!

Гуров же попросил водителя остановиться возле арки своего дома, а не подвозить к подъезду, и остальной путь прошел пешком. На душе у него было так погано, как уже давно не было, потому что перед глазами все еще стояло перекошенное лицо Ларисы и ее горящие безумием глаза.

Дома Мария продемонстрировала ему крайнюю степень возмущения, но беззвучно, на открытые скандалы она уже давно не решалась: они потом слишком дорого обходились ей самой, но она и одним взглядом могла изобразить всю гамму чувств – недаром же была народной артисткой России. Не обращая на это внимания, Лев Иванович, переодевшись, налил себе полный стакан коньяка.

– Лева! У тебя же поджелудочная! – забыв про все обиды, воскликнула жена.

Не отвечая, он выпил коньяк в один прием и, пробормотав:

– Пойду прилягу, – направился в спальню.

– Левушка! Что-то случилось? – осторожно спросила супруга.

– Все плохо! Все вокруг плохо! И виноват в этом только я! – не выдержав, признался Гуров. – Стаc уходить собирается, причем опять-таки я в этом виноват, потому что не сдержался, ляпнул лишнее, а он на меня обиделся, причем не только за себя, но совершенно справедливо. А одна женщина, видимо, всерьез умом тронулась, и тоже из-за меня. Да что же я за человек такой, что со мной всем так трудно?

– Ты самый лучший на свете человек, – тихо и ласково, как обычно говорят с тяжелобольными, сказала Маша, а потом достала плед, укрыла им мужа и, поцеловав его, прошептала: – Отдыхай, Левушка, утро вечера мудренее.

А Гуров, засыпая, подумал, что так и не узнал, что же за постель такая у Савельева, на которой так сладко спится.

Утро было ясным и солнечным, но вот мудрым ли? Выйдя из дома, Гуров как бы со стороны, чужими глазами осмотрел свою машину и пришел к неутешительному выводу, что ее действительно пора менять.

На работе он грустным взглядом окинул их со Стасом кабинет, представил себе, как останется в нем один, и ему стало так тоскливо, что хоть плачь. Он неторопливо разобрал и соединил канцелярской скрепкой все билеты и счета – Крячко на работе так и не появился – и отправился к Орлову. Вид Петра Николаевича ему тоже не понравился – хмурый он был.

– Ну, колись, чем дело кончилось, – предложил Орлов.

Лев Иванович, хоть и не в мельчайших подробностях, но рассказал ему о проведенном им расследовании от начала до конца.

– Да, мерзкая история, – покривился Петр.

Гуров положил ему на стол свой якобы командировочный отчет, и тот, не глядя, смахнул его в урну для мусора.

– Тебе выписана премия в размере оклада, – сообщил Орлов. – А меня уж так благодарили, так благодарили! Хорошо, что не расцеловали – не люблю я эти телячьи нежности.

– А Стаc где? – поинтересовался Лев Иванович.

– В отгулах, где же еще? – ответил Орлов и грустно посмотрел на собеседника.

Тут Гурову стало совсем паршиво, потому что по издавна заведенной традиции человеку перед увольнением давались все ранее заработанные им отгулы, а это значило, что…

– Как дальше жить будем? – спросил Лев Иванович.

– Еще не думал, но так, как раньше, уж точно нет. Только на этом наша работа может закончиться, а вот дружба как была, так и останется. А уж хомут себе на шею ты, Лева, всегда найдешь. Тот же Болотин спит и видит, как бы тебя к себе залучить. Ну а мне и отдохнуть бы пора, не мальчик уже.

– И все это из-за меня, – с горечью сказал Гуров. – Все из-за характера моего проклятого.

– Тебе себя уже не переделать. А если даже сможешь, то это будет уже не Гуров, а так, не пойми что, – объяснил Орлов.

– Как ты думаешь, Стаса еще можно переубедить? – с надеждой спросил Лев Иванович.

– Если он уже жене сказал, то… – Петр только помотал головой.

И он был прав. Мадам Крячко была женщиной с непростым характером, но мужа любила беззаветно и всегда очень переживала, что ее Стасик при Гурове вечно вторым номером выступает, к чему, кстати, сам он относился совершенно спокойно, потому что понимал: ему со Львом Ивановичем тягаться не стоит. Впрочем, каждый из них был по-своему талантлив, но в разных областях. И вот теперь, когда ее мужу представилась возможность работать самостоятельно, да еще за очень большие деньги, она вцепится в него зубами и ногтями, скандалить будет круглосуточно – а это она умела, – но отказаться ни за что не позволит. В ногах будет валяться, рыдать день и ночь, но своего добьется.

– А давай-ка я к Стасу съезжу, – предложил Гуров. – Может, еще не все потеряно?

– Ну, рискни, – пожал плечами Петр Николаевич.

И Гуров, оставив машину на стоянке возле работы, пошел в находившийся неподалеку магазин, которым владел один его знакомый. Купив там две бутылки хорошей водки и закуску, Лев Иванович поймал такси и поехал к Крячко, обдумывая по дороге, как бы ему так выстроить разговор, чтобы убедить друга остаться на прежней работе. Открывший ему Стаc мгновенно понял, с какой целью прибыл Гуров, и только отрицательно покачал головой, показывая, что решения своего не изменит, но в дом все-таки впустил. Лев Иванович прошел вслед за приятелем на кухню и, выставив на стол свои покупки, задал самый главный вопрос:

– Жене уже сказал?

– А что он мне должен был сказать? – тут же возникла в дверях супруга Крячко – со слухом у нее все было прекрасно.

В ожидании ответа Стаса Лев Иванович напрягся, потому что одно только слово Крячко, и все будет потеряно.

– Понимаешь, у Левы и Маши скоро юбилей свадьбы, вот он и решил со мной посоветоваться, как бы получше его отметить, – ответил Стаc. – Только я в таких делах ничего не понимаю, вот он и попросил поговорить с тобой. Как ты думаешь, что лучше: кафе или ресторан?

Услышав это, Гуров чуть ли не заорал от радости, поняв, что шанс на то, что Крячко останется с ним работать, есть. Но одновременно Лев Иванович испытал и жгучий стыд оттого, что сам-то он о юбилее начисто забыт. Да что там юбилей? Он и дату свадьбы вспомнить бы не смог, не говоря уж о том, в каком году она была. Да и какая это была свадьба? Расписались, и все! Да и сделал это Гуров тогда исключительно потому, что заказали его такому киллеру, что шансов остаться в живых не было практически никаких, вот Гуров и решил тогда, что все должно Маше остаться, потому и поженились.

– А ведь и вправду юбилей! – радостно воскликнула мадам Крячко и, будучи не только большим специалистом, но и любительницей устраивать всяческие застолья, тут же перешла на деловой тон: – А насчет ресторана – это вы совсем обалдели! Или миллионерами заделались? Да там же половину своруют! А то, что останется, вы с собой забрать постесняетесь. Нет уж! Если праздновать, то только у нас на даче! Там и воздух свежий, и в речке искупаться можно, и рыбку половить. Вот уж действительно праздник будет! И поместимся мы там все! – но, подумав, ради справедливости добавила: – Ну, пусть не все, так мужиков и в машинах положить можно! А насчет стола и вовсе волноваться нечего – у меня и консервация, и соленья остались! А на горячее можно шашлыки приготовить или пельменей налепить! Выдумали тоже – ресторан!

– Вот ты пойди и прикинь, что да как, а мы пока с Левой тут поговорим, – предложил Стаc супруге.

– А по какому поводу вы пьянствовать решили? – с подозрением спросила хозяйка квартиры, только сейчас увидев и бутылки, и нарезку.

– Да дело мы с Левой одно очень серьезное закончили, вот и решили отпраздновать, – объяснил Стаc.

– Ну, вы уж не особо увлекайтесь, – строго предупредила друзей хозяйка дома и ушла.

Крячко поплотнее прикрыл за супругой дверь и, доставая из шкафа рюмки с тарелками, спросил:

– Что, Лева? Уговаривать пришел? – и начал разливать водку.

– Да нет, просто извиниться. Сволочь я, Стаc! Скотина грубая, бесчувственная, и названия другого для меня нет. Ты прости меня, что я тогда на тебя, и не только на тебя, сорвался. Просто взбесился я, что они себя хозяевами жизни чувствуют, что и Петра, и меня, да и тебя тоже по одному их звонку, сам знаешь, в какую позу поставили. И все ведь нужно было сделать тишком и молчком, чтобы, не дай бог, журналюги не пронюхали! Ну, давай! Только за что пить будем? За твой переход на новую работу?

– За то, что дело закончили, – ответил Крячко и, когда они выпили, продолжил: – Ой, вот только не надо мне говорить, что это в первый раз! Можно подумать, что мы с тобой до этого тишком-молчком ничего не расследовали! Тебя то задело, что это не шишки какие-нибудь, а простые работяги оказались. А еще то, что ты из-за Петра их на место поставить не мог.

– Ты еще скажи, что я с шишками когда-нибудь церемонился и не строил их так, как хотел, – возразил Гуров, сам разливая водку, и пояснил: – Между первой и второй перерывчик небольшой.

– Самой собой! – поддержал приятеля Стаc и, когда они выпили, возразил: – Строил! Но только отвечал за это собственной головой, никого не подставляя. А тут не мог, вот и взбесился. Ну, чем они тебе плохи? Относились уважительно, во всем помочь старались! Да уж за одно то, что они друг за друга горой стоят, их уважать надо.

– Не спорю, это у них есть, – согласился Гуров. – Только вот скажи мне, Стаc, какой цвет лучше: красный или синий? Да не напрягайся ты! Ни один из них не лучше, они просто разные! Вот и мы с ними разные – я сейчас не о тебе, а о себе. Да ладно! Дело прошлое! Они ко мне претензий не имеют, работу я сделал, так что – зад об зад, и разошлись. Это тебе с ними теперь работать, ну да ты и с чертом договоришься, если потребуется. Я-то сразу понял, что они тебя к себе уже пригласили, еще за столом, когда ты сказал, что твоя жена с Натальей Николаевной семенами поделится. Это чтобы твоя благоверная такое сделала? Да она же над ними, как Кощей над златом! Значит, должна быть очень веская причина, чтобы она их от сердца оторвала.

– А я всегда знал, что ты умнее меня, но никогда по этому поводу не переживал, – спокойно отреагировал на это Стаc.

– А я всегда тебе завидовал, – признался Гуров и, увидев обалделый взгляд Стаса, объяснил: – Да! Завидовал тому, как ты умеешь с людьми ладить, а вот мне этого не дано. И предлагаю за это выпить!

– Лева, ты решил сам напиться или меня споить? – уточнил Крячко.

– Напиться, потому что хреново мне так, что сил нет, – тоскливо проговорил Лев Иванович. – Ну, как я без тебя буду? Это же словно мне одну руку отрежут. Сколько же лет мы с тобой вместе проработали? Еще с МУРа.

– Ну, ты еще вспомни, сколько лет ты меня, когда я из района туда пришел, простым опером держал и старшего группы не давал. Вот скажи, чего ты меня тогда мытарил? – с застарелой обидой в голосе спросил Стаc.

– А я помню? – удивился Гуров. – Лет-то сколько прошло! Зато потом! И я тебе спину прикрывал, и ты мне! И ведь из таких ситуаций выпутывались, когда и в живых-то остаться невозможно было. Да, славное было время! Нет, я тебя не уговариваю…

– И не пытайся! – решительно заявил Стаc. – Вот ты скажи, что мы с тобой за все эти годы видели, кроме службы нашей окаянной?

– Да ничего, – согласился Гуров.

– Вот! А что видели наши жены? Ночи бессонные, когда неизвестно, придет утром муж домой или нет? А по госпиталям они сколько возле нас сидели? Да за одно это, за долготерпение их святое, им памятник из чистого золота поставить надо. И если у меня сейчас появилась возможность пожить как человек, на старости лет, я ее не упущу. Квартиру поменяю, машину… Жене шубу норковую куплю! Бриллианты в уши и на пальцы надену!

– Ну, и куда она в той шубе ходить будет? На рынок? А в бриллиантах на грядках копаться? – спросил Гуров и, посмотрев на свет бутылку, удивленно сказал: – Что-то она очень быстро кончилась!

– Давай сюда! – Крячко поставил пустую бутылку возле мусорного ведра и достал из холодильника вторую. – А пусть что хочет, то и делает! В Париж ее свожу!

– А ей тот Париж нужен? – спросил Гуров, открывая бутылку и разливая водку.

– Да пусть хоть посмотрит, а то и была-то только в Болгарии два раза еще при Союзе, а потом? Что она видела? Ну, давай за наших жен! Пусть они будут здоровы и счастливы!

– Поддерживаю! – согласился Гуров и, когда они выпили, продолжил: – Может, ты и прав, а вот я-то один что делать буду?

– К Болотину пойдешь! – утешил товарища Стаc.

– Э нет! – помотал головой Лев Иванович. – Хотел бы, так давно ушел бы. Или меня никогда к себе не звали?

– Звали, и не раз! – подтвердил Крячко.

– Вот! – выразительно сказал Гуров. – И тебя с Петром забрал бы. Потому что куда же мы друг без друга? Помнишь, как нас с тобой тогда уволили?

– Помню! Ты тогда к Южа… Южни… – начал вспоминать Стаc. – Как его фамилия? Хотя какая разница? Так ты тогда к нему устроился и меня с собой взял. А еще и Петру там платили. А за что платили?

– Какая разница? – отмахнулся Гуров. – Главное, что платили!

– Согласен! А потом Петр все переиграл, и нас обратно приняли, как будто ничего и не было.

– Так что не пойду я к Игорю! – решительно заявил Лев Иванович. – Не хочу я под кем-нибудь работать. Он мне, конечно, друг, но все равно не хочу! Я всегда был сам себе голова!

– Скажешь тоже! – хмыкнул Стаc. – Будто Орлов тебя никогда не прикрывал! Вот ты и выпендривался как хотел! А Петр потом на коврах за тебя отдувался!

– А ты вспомни, как мы с тобой его тогда вытащили, – возразил Лев Иванович. – Ведь сняли бы его с позором, если бы не мы. А потом сколько раз Петру плечо подставляли, когда ему совсем худо было?

– Что было, то было, – признал Крячко правоту друга.

– Вот и я о том же, трое друзей нас было, которые всю жизнь вместе держались и этим были сильны, а теперь распалась наша троица. Каждый дальше своим путем пойдет! Ну, давай помянем, что ли, нашу былую жизнь! – предложил Гуров.

– Давай! Только почему так песси-мис-тично? – по складам выговорил захмелевший Стаc. – Мы же не по разным городам разъезжаемся? И все еще живы?

– А ты сам подумай! – предложил Гуров и начал перечислять: – У тебя работы будет невпроворот. Петр в отставку уйдет, будет с внуками возиться.

– Так они у него уже большие, чего с ними возиться? – удивился Крячко.

– Ну, еще какое-нибудь дело найдет. Может, будет мемуары писать.

– Петр? Мемур… Мемуары? – совсем обалдел Стаc. – Это ты хватил!

– А что? Найдет какого-нибудь журналюгу, и тот все запишет как надо. Или Петру рассказать нечего? Да по этим мемуарам сериал можно будет снять длиной в год и даже больше, – заявил Гуров.

– Ну ты чего делать будешь?

– Сначала к родителям съезжу… – начал Лев Иванович.

– Давай за них! Чтобы были здоровы и счастливы! – предложил Стаc.

– Мы за это уже пили, – напомнил не менее его захмелевший Гуров.

– То было за жен! – поправил приятеля Крячко.

– А! Точно! Давай! – согласился Лев Иванович.

– Так чего делать будешь? – стал снова допытываться Стаc.

– Не знаю, я без работы не могу, а работы-то и не будет! – вздохнул Гуров. – Давай за то, чтобы я не у дел не остался!

– Да тебя с руками… – начал было Крячко.

– А я руками не хочу! – пьяно запротестовал Лев Иванович. – Я служить хочу! Но не смогу уже! Скажи, Стаc, почему жизнь такая беспощадная? – почти со слезой спросил он.

– Это просто жизнь, Лева! Давай за нее!

Вот за таким, казалось бы, бессмысленным и пьяным разговором они уговорили и вторую бутылку, а от третьей, припрятанной Стасом, Гуров отказался. Крячко проводил друга до такси, возле которого они распрощались так, словно на войну уходили, причем на разные фронты, даже обнялись, и Лев Иванович уехал. Водитель, очень недовольный тем, что ему попался пьяный клиент, который, чего доброго, мог и машину испачкать, страшно удивился, увидев в зеркале заднего вида совершенно трезвый взгляд Гурова. Лев Иванович был вообще на выпивку крепок, а уж сейчас, когда он был на нервах, она его вовсе не брала, он ехал и думал, сумел он, если не достучаться до Крячко, то хотя бы посеять в его душе сомнение. А вот не менее трезвый Стаc, которого было тоже не так легко свалить с ног, вернувшись домой, всерьез призадумался, а так ли уж верно его решение. И ведь оба, зная друг друга много лет, прекрасно понимали, что ни тот, ни другой пьяным не был. Оба притворялись и дурачили друг друга, но вести по трезвой такой разговор им было бы гораздо сложнее. А вот этот затеянный Гуровым вечер воспоминаний-размышлений мог и должен был напомнить Стасу о связывавшей их троих и выдержавшей все испытания многолетней службе-дружбе, о том, что старый друг – лучше новых двух, о том, что «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много», и ни за какие деньги этого не купишь, хотя продать, точнее, продаться, можно. Но вот услышал его Стаc или нет, и что он решит, Лев Иванович мог только предполагать, потому что решающее слово оставалось за Крячко.

Увидев мужа, распространявшего вокруг себя стойкий алкогольный запах, Мария обомлела:

– Это еще что за явление? Лева! Как ты мог? При твоей поджелудочной?

– Маша, не ругайся. Я был у Стаса, – сказал Гуров и на вопрошающий взгляд жены развел руками. – Не знаю, хочу надеяться, что он одумается, а уж что получится? Кстати, его жена вовсю составляет меню нашего предстоящего юбилея свадьбы и слышать ничего не хочет ни о ресторанах, ни о кафе. Сказала, что отмечать его мы будем только у них на даче.

– Ты об этом помнишь? – ошеломленно воскликнула Мария. – Ты, который даже о собственном дне рождения вспоминаешь только тогда, когда я тебе его в ежедневник сама запишу? Нет, ни за что не поверю. Скажи честно, Стаc напомнил?

– И куда же мне от вас, таких умных, деваться? – вздохнул Лев Иванович.

Он прошел в спальню, переоделся и лег – ужинать не хотелось, хотя из принесенной им нарезки и наспех собранной Стасом закуски они почти ничего не тронули. Мария, понимая, что спать ей предстоит в зале, забрала из шкафа постельное белье и заранее отнесла его на диван, чтобы потом не будить мужа. Она прекрасно, еще лучше, чем сам Гуров, понимала, насколько они со Стасом нужны друг другу, как неразрывна эта многолетняя дружба, и теперь сильно переживала и за мужа, которому без Крячко, этой его третьей руки, придется нелегко, и за себя, потому что с уходом из их жизни Стаса она обязательно должна будет измениться, причем еще неизвестно, в какую сторону.

На следующий день, придя на работу и безрадостно обозрев безлюдный кабинет, Гуров пошел к Орлову. Похоронный вид секретарши его несколько озадачил – он считал, что хуже, чем есть, уже быть не может. В приемной ждали своей очереди на доклад к начальству сотрудники управления, причем по делам, и отнюдь не частным, как у него, и Гуров хотел повернуть назад. Но секретарша по внутреннему телефону сообщила Петру Николаевичу, что к нему Гуров, и, положив трубку, вздохнула и сказала:

– Проходи, Лева.

Гуров удивился и вошел. В кабинете, кроме Орлова, находился еще и Крячко, причем оба сидели с самым траурным видом: Петр Николаевич у себя за столом, а Стаc – за столом для заседаний. «Зря я вчера старался, – тоскливо подумал Лев Иванович. – Значит, ничего не вышло, и Стаc все-таки уходит». Он присел с другой стороны стола, напротив Крячко, и тоже понурился. Никто не решался нарушить стоявшую в кабинете тишину, и Гуров, вздохнув не хуже секретарши, поднял голову. И тут он увидел, что у Стаса в глазах черти водили хоровод, и он с трудом удерживался от смеха.

– Та-а-ак! – протянул Гуров самым грозным тоном, хотя сам был готов от радости пуститься в пляс. – Разыграли, значит! И ты остаешься!

– Да остается он! Остается! – весело подтвердил Орлов.

– Стас! Гад ты такой! Я тебе говорил, что однажды убью? – вскакивая, спросил Лев Иванович. – Так вот этот миг и настал! Трепещи!

– Младшенького завсегда обидеть просто, – со слезой в голосе сказал Крячко и тоже встал.

– Моли о пощаде, несчастный! – воскликнул Гуров, бросаясь к Крячко, а тот соответственно от него.

Несколько минут Лев Иванович гонялся за Стасом вокруг стола, и выражения, употребляемые им при этом, категорически противоречили хорошему тону и полученному им в детстве воспитанию. Наконец Орлов положил беготне конец:

– Ну, ладно вам! Что вы, словно дети малые? Два офицера, полковники-важняки, а ведете себя как путана переулочная! Что вам, делать нечего? Так вот! – Он подвинул им папку.

– У нас опять что-то горит? – спросил, остановившись и стараясь восстановить дыхание, Гуров.

– А когда у нас не горело? – удивился Петр Николаевич. – Покой нам только снится! Марш работать.

Гуров и Крячко вышли, конечно, не обнявшись, но с такими счастливыми выражениями лиц, что офицеры, которые не могли не слышать доносившиеся из кабинета топот и голоса, только недоуменно переглянулись, впрочем, удивлялись они недолго, потому что о дружбе этой троицы в управлении давно уже слагали легенды.

Вечером Лев Иванович пришел домой не только радостно-возбужденный – его лучезарное настроение не могло испортить даже порученное им Петром Николаевичем очень пакостное дело – да и когда у них другие были? – но и с букетом цветов.

– Маша! Стаc никуда не уходит! – улыбаясь, сообщил он супруге и вручил цветы.

– Нужно будет обязательно записать на память, что у нас появился новый семейный праздник – День возвращения блудного Стаса, – пошутила Мария, погружая лицо в большой букет своих любимых роз. – Пойду их в воду поставлю.

– Что у нас на ужин? – спросил Лев Иванович по дороге в кухню, принюхиваясь к витавшим там запахам и пытаясь угадать, что это будет на сей раз – кулинарка из Марии была та еще. – Учти, я готов съесть мамонта.

– Извини, мамонтятину в магазин не завезли, так что обойдешься курицей, – ответила, вернувшись, жена.

Ну, курица была уже опробованным вариантом, и от нее неожиданностей ждать не приходилось, потому что уж ее-то приготовление Маша освоила. Накладывая супругу в тарелку тушеную курицу с гречневой кашей – ничего жареного в доме с некоторых пор не водилось, – Мария сообщила как бы между прочим:

– А у меня тоже новость есть.

– Новую главную роль дали? – поинтересовался Гуров – других Марии уже давно не предлагали.

– Нет, машину купила, – небрежно ответила супруга.

Курица тут же встала Льву Ивановичу поперек горла, и он тяжело закашлялся, а потом, выпив участливо поданной женой воды, хрипло, а главное, жалобно спросил:

– Машенька! Зачем тебе машина? Из тебя же водитель – никакой?

– Буду ездить на работу, на рынок, да и вообще пригодится, – легкомысленно ответила она. – Твоя того и гляди сломается, вот и будем тогда на моей ездить.

– О боги! – покачал головой Лев Иванович. – Кредит взяла! Ну, и сколько же мы будем за него расплачиваться? – Жена в ответ пожала плечами. – Ну, показывай, что приобрела, – обреченно попросил он.

– Пошли покажу, она во дворе стоит, – позвала Маша, и он подошел к окну, которое выходило во двор.

Возле подъезда стояла маленькая красная двухдверная букашка, и Лев Иванович с огромным облегчением вздохнул – все-таки это их не разорит, но не удержался и язвительно спросил:

– Ты что, на корриду собралась?

– Какую корриду? – удивилась жена.

– А это разве не твоя, – он показал на красную машину.

Но тут из подъезда выбежала девушка, села в нее и уехала. А вот озадаченный Гуров принялся осматривать стоянку во дворе в поисках другой новой подходящей машины, но ничего не нашел и, повернувшись к жене, хмыкнул: