сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 106 страниц)
- По той, что он оскорблял память о моих родителях своими крамольными утверждениями. Он говорил, что я якобы пожертвовал ими ради того, чтобы стать знаменитым! – восклицаю, в негодовании отбросив недоеденную куриную ножку.
Люпин хмурит брови, в задумчивости проводит ладонями по волосам.
- Понимаю, подобные слова нельзя оставлять безнаказанными, но я никак не ожидал, что ты пустишь в ход кулаки.
Самое удивительное, я вовсе не обижаюсь, наоборот, даже соглашаюсь.
- Вот и я не ожидал от самого себя. Я никогда не лез в драки, а тут ярость ослепила меня. В подобном состоянии я всё чаще не ведаю, что творю. Пойми, Ремус, это ненормально и очень, очень пугает меня. Что, если в один момент я превращусь в злодея? Что, если я стану похожим на Волдеморта? Что тогда?..
Последние слова звучат так глухо и потерянно, что Ремус покидает своё место. Опустившись передо мной на корточки, он вкладывает в мою ладонь плитку шоколада и, проведя пальцами по непослушным волосам на моей макушке, говорит мягким и успокаивающим тоном:
- С чего ты взял, что должен становиться похожим на него, Гарри? Я знаю тебя с момента твоего рождения, и никто не заставит меня поверить в то, что ты можешь быть злодеем. Все мы не идеальны, нет абсолютно добрых и совсем злых, каждому присущи как положительные, так и отрицательные чувства и эмоции. Вопрос лишь в том, какой стороны хотим придерживаться мы, только и всего.
- В том-то и дело, я не знаю, чего хочу. С одной стороны, мне безумно не хватает родителей, я всё чаще чувствую себя слабым и беспомощным, но порой во мне просыпается такая сокрушительная злость, что я понимаю: если Волдеморт возродится, я готов схватиться за палочку и собственноручно убить его ещё раз за то, что он лишает меня самых близких людей. Понимаешь, Ремус, я допускаю мысль об убийстве живого человека, а Волдеморт, несмотря на все свои ужасающие поступки, всё равно человек. Это чудовищно.
Перевожу взгляд на светлое окно, ощущая настойчивое покалывание в глазах. Пальцы сами собой перебирают обёртку, сквозь шорох которой я различаю тихий вздох Люпина. Из-за ширмы раздаётся всплеск воды, а за окном начинается сильный снегопад, рябью поплывший по глади солнечного света. Солнечные зайчики рассыпаются, в негодовании скачут по всему кабинету, безуспешно стараясь отвоевать потерянное господство.
- Почти весь Гриффиндор - если не вся школа - считает меня психом, и они правы. Я сам уже давным-давно сомневаюсь в собственной адекватности. Скажи, Ремус, всему этому когда-нибудь придёт конец?
Подняв глаза на обеспокоенного Люпина, я чувствую себя маленьким беспомощным ребёнком, который по воле жуткого случая остался без родителей и совсем-совсем не знает, что делать с такой странной и безумно сложной штукой, как жизнь. Профессор в задумчивости трёт подбородок, а потом просто обнимает меня за плечи. Я с чувством какого-то неземного облегчения прижимаюсь щекой к его груди и прикрываю глаза, дышу медленно и глубоко, успокаиваясь.
- Конечно, придёт. Единственное, нам не дано знать, когда. И ещё, Гарри: я долго думал об этой странной связи между твоим сознанием и сознанием змеи. Если ты можешь вторгаться в него в моменты, когда змея испытывает сильные эмоции, не думаешь, что она может делать то же самое, только в обратном направлении? Будь осмотрительнее со своими эмоциями, иначе ты становишься слишком уязвимым.
Словно не веря собственным ушам, я поднимаю голову и долго вглядываюсь в серьёзное лицо Ремуса, на чьих скулах прыгают неугомонные солнечные зайчики.
Тот же смысл вкладывал Снейп в свои слова тогда, у замёрзшего фонтанчика в Хогсмиде.
***
И я действительно следую совету двух людей, которые не могли сговориться и намеренно сказать мне одно и то же, только разными словами. Я учусь владеть своими эмоциями, как подобает взрослому человеку. Возможно, дело не столько в страхе, что Волдеморт - или часть его души в змее, – неважно - что он сможет заглянуть в моё сознание, сколько в том, что я должен, я обязан учиться на своих ошибках. Я до конца осознал это ещё в канун Хэллоуина, когда отказался от опасной авантюры путешествия в Лондон, и я не должен противоречить собственным убеждениям. Пускай я изменился далеко не в лучшую сторону, пускай против меня настроена добрая половина школы, пресса и наверняка всё Министерство – у меня до сих пор есть мои друзья, Сириус, Ремус. В конце концов, у меня есть голова на плечах и какие-никакие, но мозги в ней. И ещё у меня есть святая, почти детская вера в то, что мой профессор жив, только в данный момент он живёт по ему одному понятной схеме.
Он не может бросить меня.
- Гарри Поттер, сэр! Простите невнимательного Добби, он не заметил ваше появление!
Звонкий голос домового эльфа вырывает меня из размышлений. Застываю на полушаге в дверном проёме кабинета зельеварения, наблюдая интересную картину: возле самого первого стеллажа, на высокой треноге на самых цыпочках чуть ли не трясётся от страха Добби в обнимку с целой ордой стеклянных флакончиков зелий. Вид у эльфа до того испуганный, что моментально вызывает во мне подозрение и заставляет молниеносно оценить ситуацию: сейчас время обеда, но я не пошёл в Большой зал, так как не испытываю чувство голода, поэтому сразу отправился в кабинет зельеварения раньше остальных. Сегодня как раз первое занятие с новым преподавателем.
И тут картина маслом. Домовой эльф, втайне ворующий зелья из шкафа Снейпа.
Медленным шагом я приближаюсь к ближайшей парте, также медленно снимаю сумку с плеча, ни на мгновение не разрывая зрительный контакт с Добби. Присаживаясь на край столешницы, скрещиваю руки на груди и как можно более беззаботно интересуюсь:
- Ты что-то ищешь, Добби?
При звуке моего голоса эльф вздрагивает всем телом, отчего чуть не роняет половину флаконов, наскоро запихивает их в импровизированный узел из большого белого платка и, спускаясь с треноги, торопливо отвечает:
- Нет-нет, Гарри Поттер, сэр, Добби всё нашёл и уже спешит удалиться…
- Куда это, интересно? Насколько мне известно, все те зелья, что ты забрал, принадлежат профессору Снейпу, - добавляю немного металла в голос и преграждаю путь собравшемуся было ретироваться эльфу.
Он прячет узелок за спину, мелко шевеля ушами, огромные голубые глаза мечутся по моему лицу, в которых так и читается растерянность вперемешку с лихорадочным поиском мысли.
- Конечно, они принадлежат профессору Снейпу, но дело в том, что…
- Что ты взял их без его разрешения, - завершаю я за Добби и недовольно пристукиваю носком кед.
- Да, но… - голос эльфа резко подскакивает на несколько октав, и видно, что бедное создание совсем не знает, как ему выкрутиться, но тут ему на помощь приходит воля случая.
За дверью раздаются громкие голоса студентов, и раньше, чем они успевают зайти в кабинет, эльф щёлкает тонкими пальцами и, к моему разочарованию, в этот же миг растворяется в воздухе.
Слизеринцы и Гриффиндорцы занимают свои места, Рон машет мне, приглашая присесть рядом с ним.
Опускаюсь на жёсткий стул, бездумно разглядываю дно пустого котла, едва слушая весёлую трескотню лучшего друга, а сам думаю о странном поведении Добби.
Он – тот эльф, который выполняет все поручения Снейпа и Люпина. Возможно ли, что на этот раз он оказался в кабинете зельеварения также по заданию Снейпа? Да, Патронусы не в силах отыскать его, совы тоже, но у эльфов своя, особенная, отличная от нашей, магия…
Все мысли в моей голове разом замолкают, когда в кабинет входит не кто иной, как профессор Слизнорт. Тот самый, который преподавал у Тома Реддла. Тот самый, который, возможно, знает о нём гораздо больше, чем кто-либо ещё.
========== Глава 24 ==========
- Думаю, вы в состоянии понять, что этого недостаточно. Это тело… - он выставляет ладонь вперёд и внимательно рассматривает бледные узловатые пальцы. Ни намёка на утончённость и аристократичность, на ладони, что были у него раньше. – Оно чуждо мне, как если бы я надел мантию на три размера меньше.
- Мой Господин, мы делаем всё, что в наших силах… - глубокий женский голос едва различимо вздрагивает и обрывается на полуслове, когда жёсткие пальцы сжимаются на покатом плече.
- Нет, Беллатриса, вы делаете недостаточно. Человек, способный претворить единственно верный замысел в жизнь, пропал, и всё ради чего? Чтобы вы вернулись к тому месту, на котором топтались три месяца назад, вынуждая меня находиться в заточении змеиного тела и дальше?
Заметив тень страха в распахнувшихся глазах, он сменяет гнев на милость: не в его правилах терять самообладание, пускай, даже по столь значительному поводу.
Шипение огня в камине и треск тлеющего дерева отвлекает его внимание на неопределённое время, но вовсе не усыпляет бдительность. Он отчётливо слышит, как шуршат мантии волшебников за его спиной, буквально ощущает волны растерянности, исходящие от его верных, но запутавшихся последователей. Вдохнув полной грудью, он медленно поворачивается к ним лицом и прежде, чем действие Оборотного зелья пойдёт на спад, властно произносит:
- У вас есть ещё две недели. После Рождества я обязан быть в том теле, какое полностью устроит меня.
Поспешные поклоны, а затем тёмные силуэты растворяются на фоне ночного неба в прорезях высоких окон.
Мерлин Всемогущий.
Съехавшее с катушек сердце бьёт по вискам отбойным молотком, безжалостно смешивая и без того разлетающиеся мысли в неразборчивую массу. Рон что-то пытается донести до меня, трясёт за плечи, почему-то сидит на краю моей кровати, залитой светом полной луны.
Бурчу что-то невнятное, отползаю к изголовью кровати, обнимаю подушку, как будто роднее её никого нет на всём белом свете, плотно закрываю глаза и жду, когда организм придёт в норму.
К счастью, спустя несколько минут сердце покорно стучит в груди, не стараясь больше выскочить за её пределы, а в голове воцаряется относительный порядок.
- Друг, ты как? – шёпотом спрашивает Рон, и я медленно поднимаю веки.
- В порядке, - едва заметно киваю и стыдливо откладываю подушку в сторону.
Рон решается и немного сбивчиво спрашивает, при этом взглянув на меня исподлобья:
- Опять видения?
Перевожу дух и утвердительно киваю несколько раз, боясь, что в полумраке Рон попросту не заметит моих скованных жестов. Однако он всё прекрасно замечает и выразительно спрашивает одними глазами: «Ну что?». Озадаченно тру лоб, стараюсь сформулировать предложение так, чтобы оно было одновременно коротким и ёмким. Разочаровавшись в своих ораторских способностях, шумно выдыхаю и выдаю:
- Я был прав насчёт Волдеморта. Он действительно заточён в теле змеи, а Пожиратели ищут способ, как вызволить его оттуда.
- Только на этот раз что-то изменилось, иначе ты не был бы настолько взволнован, - замечает друг, внимательно вглядываясь в моё лицо, а мне ничего не остаётся, как согласно кивнуть.
- Сегодня он был…человеком. Полагаю, Пожиратели напоили змею каким-то зельем, чтобы дать Волдеморту возможность говорить. Наверняка, они и раньше прибегали к этому способу, только он недоволен: ему некомфортно в чужом теле. Ещё он сказал…
Колючий ком, так некстати образовавшийся в горле, обрывает мою речь, а Рону явно не терпится услышать продолжение. Хрипло откашливаюсь и, наконец, отвечаю шёпотом:
- Он сказал: единственный человек, который мог вернуть его нормальное тело, пропал. Думаю, ты понимаешь, кого он имел в виду. Рон, представь, если даже Волдеморт не знает, где Снейп…
Друг предусмотрительно прерывает мою далеко не оптимистичную речь взмахом ладони.
- Только потому, что Волдеморт не знает, где Снейп, нельзя утверждать, что его нет вообще нигде. Он же не сказал, что он мёртв? – дождавшись отрицательного ответа с моей стороны, друг заключает. – Значит, профессор жив.
Стираю со лба мелкие бисеринки пота и, немного повременив, соглашаюсь с внезапно рассудительным Роном, что весьма несвойственно ему, особенно в четыре утра.
Друг ещё какое-то время морщит лоб в задумчивости, а потом начинает говорить с неожиданным напором:
- Раз он действительно заточён в теле змеи, значит, напрямую зависит от её жизненных показателей?
- К чему ты клонишь? – осторожно спрашиваю, склонив голову так, чтобы на лицо упала тень, потому как не могу ручаться за его выражение.
- Если убить змею, значит, Волдеморт тоже будет мёртв? – даже в полумраке замечаю, каким огнём вспыхивает взгляд друга.
Кусаю губы изнутри, затягивая мучительную для меня паузу. Как сказать? Как объяснить, что не всё так просто, как кажется, что он каким-то образом влияет на меня? Неспроста же между моим и его сознанием есть связь…
Может, я - так же, как и змея, – всего лишь сосуд?
Сосуд, который можно уничтожить вместе с гнилым содержимым?..
Как признаться лучшему другу в том, что во мне, скорее всего, живёт монстр?
- Я так не думаю. Ему удалось каким-то образом не умереть после Авады Кедавры и задержаться в теле змеи, но это ещё не значит, что он уязвим настолько, насколько может показаться.
Чувствую, как неосознанно напрягаются все мышцы, но Рон, похоже, ничего не замечает (или, по крайней мере, тактично не подаёт вида).
- Ладно, сейчас мы ничего не решим. Давай вернёмся ко сну, а насчёт твоего видения поговорим завтра? – предлагает он, и я тут же соглашаюсь.
Неясные образы человеческих лиц и звучный голос Волдеморта не оставляют меня в покое в оставшиеся предрассветные часы, а это, как следствие, отражается на моей работоспособности. Несчастные преподаватели вынуждены наблюдать мою макушку в течение всех занятий, в то время как я старательно, но безнадёжно борюсь со сном. Удивляюсь, как ещё Гриффиндор не лишился круглой суммы баллов.
Но самое худшее ожидает меня вечером в кабинете МакГонагалл. Она, конечно же, сдерживает своё обещание: отныне я в компании новоприобретённого врага Симуса Финнигана чищу клетки птиц и стираю пыль с книг, которые у декана имеются в огромном количестве.
Как только за высокой волшебницей закрывается дверь, я тут же хватаюсь за щётку и направляюсь к ближайшему стеллажу. Проверив, надёжна ли хрупкая на вид стремянка, поднимаюсь на четыре ступеньки вверх и провожу щёткой по самой верхней полке. Спорхнувшие хлопья пыли раздражают нос, я громко чихаю и почти сразу слышу неодобрительное фырканье Симуса с противоположного конца кабинета: сегодня ему выпадает участь возиться с клеткой чёрного как смоль ворона.
К моему же облегчению, Симус делает вид, что меня вообще не существует. Возможно, МакГонагалл провела с ним воспитательную беседу, а, может, он сам осознал свою ошибку. Когда я спускаюсь со стремянки для того, чтобы подвинуть её к следующему стеллажу, то успеваю поймать на себе холодный взгляд Гриффиндорца. Нет, ничего он не понял.
Покачав головой, стираю пыль с соседней полки, не обделяя вниманием тёмные углы за книгами, а сам думаю о ночном видении и о разговоре с Дамблдором накануне вечером.
Всё началось вполне безобидно: директор пригласил меня к себе, угостил чаем и мятным мармеладом, поинтересовался успехами в школе - скорее из вежливости - и тем, нравится ли мне новый преподаватель зельеварения. Тут-то всё и началось. Я - не тот человек, который может положительно отзываться о том, кто мне несколько…несимпатичен. Этот Слизнорт немного странноват. Как и большинство профессоров Хогвартса, он знает абсолютно всё о своём предмете, но вскоре я замечаю за ним одну особенность: он не столько любит достижения своих учеников, сколько самих учеников, притом успешных. Кто-то даже говорит, что у него на этот счёт пунктик. Он как бы «коллекционирует» лучших из лучших.
Спустя два занятия Гермиона получает от него приглашение на вечеринку в честь Рождества, которая состоится за день до нашего отъезда. Подруга рада, но почти сразу теряется: туда нужно идти с парой, а взять ей совсем некого, потому как «успехи» Рона нисколько не привлекают мастера зелий.
Однако это ещё не всё. На самом первом занятии я замечаю лёгкую растерянность в его лице всякий раз, когда он ненароком, но косится на меня. Я думаю поделиться этим с Дамблдором, но вскоре необходимость в этом отпадает сама собой: Слизнорт резко начинает вести себя вполне непринуждённо, что даже немного подозрительно. Правда, через пару дней я выбрасываю из головы все странные мысли на счёт нового преподавателя.
Мой рассказ об очередном видении заставляет директора задуматься на добрые пятнадцать минут, в течение которых он кружит по кабинету, скользя невидящим взором по каменным стенам и портретам прошлых директоров, а мне остаётся грызть ногти в ожидании и волнении. Наконец, директор занимает своё кресло и начинает издалека, а именно с истории первых переселений душ в другие тела. Спустя десять минут увлекательного рассказа я, к своему стыду, начинаю чаще моргать в попытке удержать отяжелевшие веки в открытом состоянии, а Дамблдор, наконец, подводит итог:
- Таким образом, подтверждаются наши самые худшие опасения: душа Волдеморта действительно живёт в теле змеи, и он направляет все свои силы и силы своих последователей на то, чтобы вызволить себя оттуда.
