сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 106 страниц)
Перед глазами резко плывёт, а сердце заходится тяжёлым стуком, но мне всё же удаётся направить свои шаги в сторону кабинета директора. Несобранность обходится мне дорого: только у статуи горгульи я понимаю, что не знаю пароля. Кусая губы от бессилия, сползаю вниз по стене и вцепляюсь в жёсткие волосы над висками.
Гул мыслей в голове смешивается с шумом голосов снующих туда-сюда студентов, в чьей речи я не раз слышу своё имя. Неудивительно, какую ещё реакцию может вызвать вид с недавних пор «знаменитого Гарри Поттера», сидящего на полу возле кабинета директора с потерянным выражением лица?
Только когда поле зрения заполняет бархатная мантия сапфирового цвета, я рывком встаю на ноги и сталкиваюсь со слегка растерянным взглядом Дамбдлора, который даже не успевает рта раскрыть.
- Директор, скажите, что вы имели в виду, когда говорили о новом сосуде для магической силы Волдеморта?
Я произношу это так громко, что проходящие мимо нас ученики разом оборачиваются на имя тёмного волшебника. К моей же зависти, Дамблдор ведёт себя очень сдержанно и делает вид, словно мы здесь одни. Едва заметно кивнув мне, он переводит взгляд на хмурую горгулью.
- Ванильное суфле, - произносит волшебник полушёпотом, каменная статуя покорно отпрыгивает в сторону, и мы ступаем на узкие ступеньки.
Мне не терпится засыпать Дамблдора вопросами, но я не осмеливаюсь заговорить, пока он не даст мне знак. Директор намеренно тянет время, стирает кончиками пальцев несуществующую пыль с металлической ручки серванта, задумчиво жуёт губами и совсем не смотрит в мою сторону. Я же изнываю от неизвестности, переминаюсь с ноги на ногу на пороге, тереблю край свитера, даже откашливаюсь, силясь обратить на себя внимание.
Наконец, Дамблдор подходит ко мне. Спрятав руки за спиной, он склоняет голову и пристально вглядывается в моё лицо.
- Думаю, ты – неглупый юноша и сам догадываешься о том, что я имел в виду.
Посчитав это сигналом, я набираю побольше воздуха в лёгкие и начинаю:
- Понимаете, я чувствую, что со мной что-то не так. Какую-то часть меня словно подменили. Всё чаще я ощущаю несвойственную мне злость, она такая яркая и сильная, что я боюсь самого себя. Я недавно столкнулся с профессором Трелони, и она подтвердила мои худшие опасения, а ещё эти видения – ведь это же ненормально? Я сам знаю, что это ненормально, тем более профессор Снейп…
И всё. Я замолкаю с открытым ртом, лихорадочно всматриваясь в едва различимо переменившееся лицо Дамблдора. Всего лишь разгладились хмурые складки мимических морщин на узкой переносице, всего лишь немного сильнее распахнулись светлые глаза, всего лишь бледная тень страха промелькнула в направленном на меня взгляде.
Этого оказывается достаточно для того, чтобы я смог найти в себе силы задать самый важный вопрос:
- Он исчез?
Его взгляд уплывает, прячется за острыми спицами мудрёного механизма, изящные бока которого вспыхивают в прощальных лучах солнца. Директор разворачивается слишком стремительно, тяжёлая мантия шуршит, не успевая за шагами своего хозяина, которые уводят его вглубь кабинета. Фоукс тревожно вскрикивает, крутя огненной головой, а модель Солнечной системы начинает вращаться немного быстрее, механизмы разом сходят с ума и также ускоряют свои движения, а вместе с тем усиливается их гул. Металлический скрежет затопляет помещение, вдруг показавшееся безумно маленьким и тесным, разрывает барабанные перепонки, и, когда мне начинает казаться, что ещё чуть-чуть - и я сойду с ума, Дамблдор оборачивается.
Глухая тишина, ни единого движения и совершенно потерянное:
- Мой Патронус не нашёл его.
***
Спустя неделю мы выигрываем в матче у Хаффлпафа.
Ещё спустя неделю разговоры друзей крутятся преимущественно вокруг Рождества, до которого остаётся ровно двадцать пять дней.
Только мне всё равно. Когда я смотрю на трепет тонких крылышек золотого снитча, покоящегося на моей ладони, когда я растягиваю губы в дежурной улыбке в ответ на радостные восклицания моей команды и преданных болельщиков, я не чувствую ровным счётом ничего. За две недели неизвестности во мне успевает перегореть множество чувств: от отчаянья до бессилия. Перегореть и осыпаться серым пеплом невыносимой тоски. Будто незримый дементор следует за мной по пятам рука об руку с моим личным боггартом, ежесекундно и неустанно демонстрирующим мой самый сокровенный страх – жизнь без любимых и дорогих людей.
К концу второй недели во мне что-то незримо меняется: всё словно покрывается тяжёлым слоем пыли. Такую можно найти на чердаке или в подвале - она серая и густая, укрывает кованые узоры сундуков и цветные витражи окон. Точно так же что-то необъяснимое скрывает все мои переживания, слабость и неуязвимость, но стоит притронуться – и обманчиво-надёжная защита сотрётся, оголяя ржавый от старости металл и потрескавшееся цветное стекло.
Но пока что пыль в моей душе никто не тревожит.
Директор понимает, что я слишком уязвим, и чуть ли не каждый вечер приглашает меня в свой кабинет. За длинными разговорами я постепенно понимаю своё исключительно невыгодное положение.
Момент, когда я однажды дал слабину и заговорил о сцене, развернувшейся в доме Сириуса в день нападения, подтолкнул размышления Дамблдора в верном направлении. Я даже не смею предположить, какого рода литература помогла ему, однако то, что он рассказал мне, вряд ли можно отыскать в школьной библиотеке. Оказывается, моя мама, узнав о Пророчестве, стала искать дополнительный способ защитить меня. Уж где она отыскала информацию о подобной магии – тайна, которую я никогда не узнаю, но то, что она сделала…
Ещё со времён Создателя существует сложнейший магический обряд, проведя который мать может даровать защиту своему ребёнку от любого проклятия, в том числе и от Непростительных заклинаний. Только цена подобной защиты – жизнь матери в обмен на жизнь ребёнка. Какая бы опасность ему не грозила, он выживет - более того, защита продолжит действовать даже после смерти матери.
Именно поэтому она произносила эти пугающие слова о том, чтобы он забрал её жизнь, но только не мою. Именно поэтому я выжил после Авады Кедавры, даже когда мама уже была мертва. Я отчётливо помню слова Дамблдора о том, что «Лили была не только сильной волшебницей, но и самой настоящей матерью, которая любила тебя без оглядки и, не раздумывая, отдала свою жизнь».
Что касается Волдеморта, здесь вопросов стало хоть не намного, но меньше. Активность Пожирателей, утаивание правды Министерством – всё это говорит о том, что Тёмный Лорд не исчез бесследно. По словам директора, он изучил огромное количество информации о перемещении магической энергии в другое тело, и информация эта неутешительная. Как оказалось, сильное волшебство, в том числе и мощная магическая защита, может обратить заклятие против того мага, которым оно было послано. Последствия могут быть самые разнообразные – в зависимости от того, какое заклятие маг использовал. Так, большинство боевых заклинаний могут отражаться от жертвы, как от Протего. В случае с Непростительными всё значительно усложняется. Проблема только в том, что история за всё время существования волшебников не знала подобных случаев. Я первый, кто выжил после Авады Кедавры.
Но зная, что меня спасло, уже можно предположить, что Непростительное обернулось против самого Волдеморта. Вполне возможно, что оно уничтожило лишь его телесную оболочку, в то время как душа продолжила своё существование в другом «сосуде».
Кстати, насчёт «сосуда». С того самого вечера, когда пропал Снейп, Дамблдор ни разу не выставлял на обсуждение тему существования части души Волдеморта внутри меня. Я не знаю мотивов старого волшебника, но данный факт более чем очевиден: Трелони второй раз сказала правду. Иначе как объяснить резкие перемены в моём настроении, эмоциях и мироощущении? Как объяснить ментальную связь со змеёй, чьё тело – я более чем уверен – также является новым временным пристанищем для ещё одной части души тёмного волшебника? Ответ как на ладони. Единственное, что однажды сказал Дамблдор: «Я никогда прежде не сталкивался с подобным расщеплением человеческой души». Если он не знает самого корня проблемы, то как, скажите, нам бороться с её плодами? Никак.
И последнее. Две недели меня не посещают никакие видения. Возможно, это удивительно, но я ждал их как надежду на то, что я могу что-нибудь узнать о Снейпе. Как назло, шрам спокоен, ни Дамблдор, ни Орден не знают, что случилось с профессором. Я был последним, кто видел его живым, тогда, в том затенённом зале, среди раненых Пожирателей…
Он известил директора о том, что в обеденное время воскресенья будет собрание Пожирателей Смерти, обещал вернуться вечером понедельника. И исчез. Он не оставил ни малейшего знака своего присутствия где-либо, не появился ни в Хогвартсе, ни в штабе Ордена, ни даже у себя дома. До сих пор.
О спокойном сне не может быть и речи. Стоит мне сомкнуть глаза, как на внутренней стороне век вырисовывается бледное лицо Снейпа из видения. Борясь с собственным воображением, мне едва ли удаётся заснуть, но беспокойные сновидения не дарят организму отдых: либо я блуждаю в неизвестном городе, окружённый безжизненными домами и полумраком, либо резко падаю с огромной высоты и, как следствие, просыпаюсь в холодном поту и с рвущимся из груди сердцем. В несобранном сознании успевает проплыть такая привычная мысль о том, что надо бы обратиться за помощью к Снейпу, но в следующий миг что-то нестерпимо начинает ныть в груди, и мне остаётся надеяться на то, что от подобного не умирают.
Нет, я ни в коем случае не желаю умирать, так как навсегда запомнил слова Ремуса о том, что родители не просто так отдали свои жизни за меня и я не имею ни малейшего права бездумно распоряжаться своей. Только в том-то и дело. Я никогда не смогу смириться с тем, что кто-то расстаётся с жизнью из-за меня. Я не могу допустить, чтобы близкие и родные люди умирали ради моего спасения.
Поэтому, когда первые лучи солнца подсвечивают ярко-красным светом опущенный полог моей кровати утром первого декабря, во мне поселяется непоколебимая вера в то, что в нужный момент я смогу поднять палочку и произнести всего два слова, которые раз и навсегда оборвут жизнь того, кто лишает меня семьи.
Ежедневно я подхожу к расписанию в надежде, что там появятся занятия по зельеварению, но моим надеждам не суждено сбыться: в местах пробелов – лишь дополнительные занятия для подготовки к выпускным экзаменам, которые ждут нас весной. Скрепя сердце, я пытаюсь жить нормальной жизнью, ходить на занятия, учить уроки, посещать с друзьями Хогсмид, бывать в кабинете директора и, главное, не думать о том, что, возможно, я больше никогда не смогу увидеть того, кто стал дороже всего золота Гринготтса. По этому поводу Дамблдор не устаёт повторять: «Мы не должны строить предположения без весомых фактов». Поэтому я стараюсь держать себя в руках, но, видимо, это плохо получается.
Я так отчётливо слышу в голове голос Снейпа, некогда сказавшего мне, что я похож на призрака, и немудрено, что от меня все шарахаются, ведь именно так и есть: многие смотрят на меня так, будто я – ходячий мертвец. Однажды, разглядев себя в зеркало, я понимаю, в чём дело. Вернулись былые тени под глазами и затравленный взгляд.
Только друзья стараются быть чаще рядом со мной, оберегать от отрицательных эмоций. Я даже слегка теряюсь, когда Рон рьяно начинает заступаться за меня прямо посреди Гриффиндорской гостиной в ответ на нелицеприятный комментарий в мой адрес на основе новой статьи в «Ежедневном пророке» – очередной чуши, приправленной щедрой порцией ложных фактов обо мне и моей семье. Не то чтобы я не могу самостоятельно постоять за себя, нет, я могу, просто мне совершенно безразлично, что пишут в этой несчастной газетёнке.
Каждую неделю чёрный филин приносит письма от Сириуса, в которых он не забывает делиться последними новостями из Ордена. Также крёстный не устаёт повторять, что совсем скоро Рождество, и мы сможем, наконец, увидеться. Пожалуй, это – единственная радостная мысль, так как мне просто необходимо присутствие близкого человека, с кем можно поделиться своими переживаниями.
Я не расстаюсь с Картой Мародёров, время от времени проверяю её в надежде увидеть маленькую чернильную точку с заветным именем, но старый пергамент оказывается не в силах ответить взаимностью моей надежде.
Со временем воображаемый слой пыли превращается в нечто более прочное, похожее на скорлупу, которая сдерживает все мои эмоции, как положительные, так и отрицательные. Я этому отчасти рад, только друзья не всегда понимают меня. Особенно болезненно на это реагирует Рон, который находится рядом со мной подавляющую часть времени. К своему же стыду я упускаю момент, когда друг начинает обиженно дуться на меня, а потом и вовсе заявляет, что я совсем не похож на того Гарри, каким он знал меня всю свою жизнь. Что самое поразительное, я не отвечаю ровным счётом ничего. Просто пожимаю плечами и возвращаюсь к чтению учебника, да и что я могу ответить? Я действительно изменился, и далеко не в лучшую сторону. Удивляюсь, как друзья ещё терпят меня.
Мой персональный ад возвращается в утро второго декабря, когда вся школа узнаёт о смене преподавателя зельеварения. Данная новость доходит до учеников в промежутке между завтраком и обедом. Гул множества голосов со стороны расписания привлекает всеобщее внимание. С нехорошим предчувствием попадаю в вестибюль, чуть ли не до отказа заполненный студентами. Шума от них столько, что разобраться, в чём дело, не представляется возможным, а пробиться к расписанию – тем более. Вдруг в поле зрения попадает группа Слизеринцев, собравшихся возле песочных часов четырёх факультетов. Вид у них откровенно растерянный, что так несвойственно им, и именно это привлекает моё внимание. Завидев белокурую голову, я протискиваюсь между второкурсниками, уронившими свои письменные принадлежности, и подхожу к Малфою, вполголоса переговаривающемуся с высоким темнокожим студентом.
- Доброе утро, Малфой. Не в курсе, что произошло?
Драко отвлекается. Кивнув в знак приветствия, он наклоняется ко мне и отвечает необычно тихо:
- Ты ещё не знаешь? Отныне у нас новый преподаватель зельеварения.
Слова Слизеринца замораживают всё живое, что ещё оставалось во мне.
- Новый преподаватель?.. – глухо повторяю я, и голос внезапно обрывается.
- Представь себе, - мрачно кивает Драко. – Наверняка теперь он будет нашим новым деканом.
- А кто был им эти две недели? – откликаюсь, плохо понимая происходящее.
Малфой пожимает плечами и сухо отвечает: «Профессор МакГонагалл. На то время, пока ничего не было известно о профессоре Снейпе».
А теперь, значит, известно?..
Скорлупа трескается, как стена ветхого здания, с оглушительным шумом бешеной крови в ушах. Пол подозрительно плывёт, и будто какая-то сила толкает меня прочь, в главные ворота и прямо на холодную улицу. Сорвав шарф, я запускаю морозный воздух за шиворот и совсем не боюсь простудиться, потому что опасение насчёт того, жив ли Снейп, вырастает в геометрической прогрессии и становится сильнее любого страха. Ноги едва ли повинуются командам мозга, одно лишь чудо уберегает меня от падения, когда я стремительно сбегаю вниз по извилистой дорожке и попадаю к хижине лесничего Хагрида. Обогнув её, я прижимаюсь спиной к неровной стене. Словно получив команду, тело начинает сотрясаться в приступе беззвучных рыданий, хотя я вовсе не плачу. Да, горло сжимается от нехватки кислорода, перед глазами всё расплывается, как сквозь толщу воды, но я тривиально разучился плакать. Последний опыт едва ли стоил мне жизни, когда слёзы накрыли меня на кладбище возле могилы родителей. Я отучил себя от слёз, потому что они не могут дать ничего, кроме головной боли и расшатанных нервов.
Глубоко дыша, я стараюсь утихомирить чувства, одновременно злясь на себя за излишнюю эмоциональность. Поднявшись на ноги, отряхиваю подол мантии и осторожно спускаюсь вниз, к границе Запретного леса. Здесь такая тишина, нарушаемая лишь едва различимым перешёптыванием ветра и верхушек деревьев, что слух отдыхает от шумного замка. Я и сам не замечаю, как тишина наполняет меня изнутри, только это не та жуткая и опасная тишина, что была две недели назад, – она дарит спокойствие и отрезвляет разум.
С чего я решил, что, раз у нас новый преподаватель, значит, Снейпа нет в живых? Ученикам необходимо зельеварение, только и всего.
